Седьмой свиток

Wilbur Smith

THE SEVENTH SCROLL

Copyright © 1995 by Wilbur Smith

Published in Russia by arrangement with The Van Lear Agency

The moral rights of the author have been asserted

All rights reserved

Перевод с английского Марины Рыжковой

© М. С. Рыжкова, перевод, 2005

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2019

Издательство АЗБУКА^®

На пустыню наползали сумерки, окрашивая бескрайние пески багровым цветом. Они, словно вата, приглушали все звуки, поэтому вечер казался тихим, безмолвным.

С гребня бархана мужчина и женщина смотрели на оазис и окружающие его деревушки. Все домики были белыми, низкими, с плоскими крышами, и только мусульманская мечеть и коптская христианская церковь поднимались над огромными пальмами. Эти оплоты веры высились на противоположных берегах озера.

Вода темнела. С негромким плеском опустилась стая уток, и белая пена сверкнула на фоне заросших тростником берегов.

Стоящие на бархане представляли собой странную пару. Мужчина – пожилой, высокий, хоть годы слегка и согнули его спину. Последние лучи солнца падали на седеющие волосы. Женщина была совсем молода, немногим старше тридцати, стройная, пылкая, полная жизни. Кожаный ремешок стягивал густые вьющиеся волосы на затылке.

– Пора спускаться. Алиа уже ждет.

Он нежно улыбнулся. Его жена. Его вторая жена. Когда умерла первая, казалось, солнечный свет исчез вместе с ней. И нельзя было ждать еще одной светлой полосы в жизни. Теперь у него есть она и работа. Он с полным основанием считал себя счастливым человеком.

Неожиданно женщина высвободилась из его рук, развязала ремешок, тряхнула густыми темными волосами и рассмеялась. Приятный звук. Потом бросилась вниз по крутому склону бархана. Длинные юбки развевались, открывая ноги. Загорелые, стройные ноги. Женщина умудрилась удерживать равновесие до середины пути, а потом сила тяготения возобладала и неудержимо повлекла ее вниз.

Он снисходительно улыбнулся с вершины. Порой жена вела себя как ребенок. А в остальное время – как серьезная женщина, обладающая чувством собственного достоинства. Он не знал, что лучше, но любил ее всякой.

Женщина скатилась вниз, приподнялась, все еще смеясь, и принялась вытряхивать из волос песок.

– Теперь ты! – закричала она.

Мужчина спокойно принялся спускаться и, пусть двигался не так изящно, как в молодости, сохранил равновесие до конца. Помогая женщине встать на ноги, он не поцеловал ее, хотя соблазн был велик. Но арабы не проявляют чувств на людях, даже если речь идет о любимой жене.

Перед тем как двинуться в сторону деревни, она расправила одежду и снова связала волосы в хвост. Они обогнули заросли тростника и перешли по шатким мостикам оросительные каналы. Крестьяне, бредущие домой с полей, уважительно приветствовали их:

– Салям алейкум, доктари! Мир вам, доктор.

Они уважали всех образованных людей, но его особенно – за доброту к ним и их семьям. Многие из крестьян работали еще на его отца. Никого не волновало, что почти все они мусульмане, а он христианин.

Когда добрались до виллы, Алиа, старая домоправительница, встретила их недовольным ворчанием:

– Припозднились. Вечно задерживаетесь. Почему вы не можете соблюдать режим, как нормальные порядочные люди? Не следует забывать о своем положении в обществе.

– Старая матушка, вы всегда правы, – мягко поддразнил доктор. – Что бы мы делали без вашей заботы?

Алиа отвернулась и вышла, хмурясь, чтобы скрыть искреннюю привязанность к нему.

В закрытом дворике супруги съели нехитрый ужин – финики, оливки, пресный хлеб и сыр из козьего молока. Когда закончили трапезу, стемнело, но звезды в пустыне сияли ярко, словно свечи.

– Ройан, цветочек мой. – Муж коснулся ее руки. – Пора приниматься за работу.

Он поднялся из-за стола и направился в кабинет, выходивший прямо во двор.

Ройан аль-Симма сразу подошла к высокому стальному сейфу возле дальней стены и набрала кодовую комбинацию. Сейф странно смотрелся в этой комнате, среди старинных книг и свитков, древних статуй и прочих памятников материальной культуры, собранных ее мужем за долгую жизнь.

Когда тяжелая стальная дверь отворилась, Ройан на мгновение отступила. Ее всегда охватывало странное благоговение при виде дошедшей сквозь бесчисленные годы реликвии, даже если прошло всего несколько часов с момента, когда они работали с ней в прошлый раз.

– Седьмой свиток, – прошептала Ройан и не без трепета коснулась его.

Творение настоящего гения, обратившегося в прах четыре тысячи лет назад. Этого человека она узнала и научилась уважать не меньше, чем собственного мужа. Его вечные слова доносились сквозь могильный мрак, с райских полей, где царствует великая троица – Осирис, Исида и Гор. В них истово верил автор свитка. Так же истово, как она – в другую Троицу.

Ройан положила древний манускрипт на длинный стол, за которым Дурайд, ее муж, уже погрузился в работу. Он поднял глаза на реликвию, и Ройан заметила на лице супруга выражение того же благоговения, что испытывала сама. Ему всегда хотелось, чтобы свиток лежал перед ним на столе, хотя настоящей нужды в этом не было – микрофильмы и фотографии изучать проще. Казалось, ученому требовалось незримое присутствие древнего автора, пока он исследовал его текст.

Впрочем, эти чувства лишь промелькнули на лице Дурайда – и он опять превратился в бесстрастного ученого.

– Твои глаза лучше моих, цветочек. Как ты думаешь, что это за символ?

Ройан заглянула через плечо и принялась изучать иероглиф на фотографии, который не смог разобрать муж. Сначала она просто рассматривала его, потом взяла увеличительное стекло и продолжила вглядываться.

– Кажется, Таита подкинул новую криптограмму собственного изобретения, чтобы поиздеваться над нами.

Она говорила о древнем авторе так, будто он был милым, но порой несносным другом, который живет неподалеку и любит подшутить.

– Значит, придется разгадать, – объявил Дурайд довольным тоном.

Он обожал эту игру. Она составляла смысл его жизни.

Супруги трудились над манускриптом до поздней ночи. Именно в это время работа особенно спорилась. Порой они переговаривались на арабском, порой – на английском. Им было все равно. Куда реже звучал французский, их третий общий язык. Оба получили образование в университетах Англии и Соединенных Штатов, вдали от «этого самого Египта». Ройан очень нравилось выражение «этот самый Египет», которое Таита часто употреблял в рукописях.

Она чувствовала странную близость с древним египтянином. В конце концов, Ройан была его прямым потомком, поскольку происходила от коптских христиан, а не от арабов, завоевавших эту страну всего четырнадцать столетий назад. Арабы только пришельцы в Египте, а ее родословная восходит к временам фараонов и великих пирамид.

В десять часов Ройан сварила кофе, поставив турку на печь, которую растопила Алиа, прежде чем вернуться в деревню к собственной семье. Они пили сладкий, крепкий напиток из тонкостенных чашек, заполненных до середины гущей, и разговаривали как старые добрые друзья.

Для Ройан их отношения и были дружбой. Она познакомилась с Дурайдом, когда вернулась из Англии, защитив диссертацию по археологии, и нашла работу в Департаменте древностей, директором которого и был ее нынешний муж.

Ройан являлась ассистентом Дурайда, когда он открыл гробницу царицы Лостры в Долине царей, построенную около 1780 года до нашей эры, и была разочарована не меньше его, когда выяснилось, что гробница разграблена еще в незапамятные времена. Все, что осталось, – роскошные фрески, покрывавшие стены и потолок склепа.

И именно Ройан фотографировала росписи за каменной плитой, на которой раньше стоял саркофаг, когда отвалился кусок штукатурки и глазам археологов открылась ниша, в которой находилось десять алебастровых кувшинов. Каждый из них содержал по свитку. И все их написал и поместил туда раб царицы, Таита.

С тех пор жизни Дурайда и ее самой вращались вокруг этих кусков папируса. Несмотря на некоторый ущерб, причиненный древним манускриптам временем, в целом они необычайно хорошо сохранились, пролежав в гробнице четыре тысячи лет.

В рукописях содержалась захватывающая история о народе – на него напал превосходящий враг на лошадях и колесницах, которых в то время в Египте не знали. Разбитые армией гиксосов, обитатели берегов Нила были вынуждены бежать. Царица Лостра повела их на юг, вдоль великой реки к ее истокам, в жестокие горы Эфиопии. Здесь, среди суровых скал, Лостра захоронила мумию своего супруга, фараона Мамоса, погибшего в битве с гиксосами.

Много лет спустя Лостра повела свой народ на север, в «этот самый Египет». Оснащенные лошадьми с колесницами, закаленные суровой африканской глушью, воины двинулись вниз по течению Нила, обрушились на захватчиков-гиксосов и вырвали из их рук власть над Верхним и Нижним Египтом.

Эта история вызывала у Ройан непонятный трепет и захватывала не меньше фантастической повести, пока супруги разбирали иероглиф за иероглифом, написанные старым рабом на папирусе.

Работа заняла много лет – по вечерам здесь, на вилле в оазисе, после того как дневная рутина в Каирском музее заканчивалась. Девять свитков были переведены – все, кроме седьмого. Именно он оказался главной загадкой. Автор окутывал свою мысль слоями эзотерики и таких сложных аллюзий, что понять их через столько лет почти не представлялось возможным. Многие символы, которые он использовал при письме, ни разу не встречались в тех тысячах текстов, которые египтологам приходилось читать. Становилось ясно, что Таита не предполагал, что эти свитки будет читать кто-нибудь, кроме его любимой царицы. Это был его последний дар ей – дар, который она унесла с собой в могилу.

Потребовались все знания, воображение и изобретательность, чтобы продвинуться на пути расшифровки. В переводе по-прежнему оставалось много пропусков и мест, где египтологи не были уверены, верно ли поняли значение символов, но так или иначе общий смысл прояснился.

Дурайд отхлебнул кофе и уже не в первый раз покачал головой.

– Меня пугает ответственность, – проговорил он. – Что делать со знанием, отблеск которого мы получили? Если оно попадет в дурные руки… – Ученый сделал еще глоток и вздохнул. – Даже если мы предложим его достойным людям, поверят ли они сведениям, которым четыре тысячи лет от роду?

– А почему мы должны привлекать кого-то еще? – недовольно спросила Ройан. – Почему сами не можем сделать все, что нужно?

В такие моменты разница между супругами становилась особенно очевидна. Он воплощал осторожность зрелого возраста, она – пылкость молодости.

– Ты не понимаешь, – сказал Дурайд.

Ройан всегда злило, когда муж начинал говорить с ней так, как арабы обычно обращаются к женщинам в своем мужском мире. Она знала и другой мир, где женщины требовали и получали равные права с мужчинами. Молодой археолог застряла между двумя противоположными цивилизациями – западной и арабской.

Мать Ройан была англичанкой, работавшей в британском посольстве в Каире в неспокойные времена после Второй мировой войны. Она познакомилась с молодым египетским офицером из штаба полковника Насера и вышла за него замуж. Этот странный союз распался, когда Ройан была еще ребенком.

Ее мать настояла на возвращении в Англию перед родами, в свой родной город Йорк. Она хотела, чтобы ребенок получил британское гражданство. После развода родителей Ройан, опять-таки по настоянию матери, отправилась в Англию учиться в школе, но все каникулы проводила с папой в Каире. Отец быстро пошел вверх по служебной лестнице и в конце концов стал министром в правительстве Мубарака. Благодаря любви к нему Ройан считала себя скорее египтянкой, чем англичанкой.

Именно отец выдал ее замуж за Дурайда аль-Симму. Это было его последнее деяние перед смертью, и дочь не смогла отказать отцу в предсмертном желании. К тому же, хотя современное воспитание Ройан противилось старому коптскому обычаю свадьбы по сговору, семейные традиции и церковь были против нее. Она согласилась.

Брак с Дурайдом оказался не настолько непереносим, как она опасалась. Он казался бы Ройан еще более удобным и удовлетворительным, если бы она не успела познать радости любви. Однако у Ройан еще в университете была короткая связь с однокурсником Дэвидом. Он вознес ее на короткое время в рай, к безумному блаженству, а потом причинил немало боли, женившись на светловолосой англичанке, которую одобрили его родители.

Ройан уважала Дурайда и относилась к нему с теплом, но ночью иногда тосковала по прикосновениям молодого тела, такого же гибкого и сильного, как ее собственное.

Дурайд продолжал говорить, однако слова пролетали мимо ушей его жены. Она прислушалась.

– Я еще раз побеседовал с министром, но, думается, он не вполне верит мне. Наверное, Нахут убедил его, что я не в своем уме. – Дурайд грустно улыбнулся. Нахут Гуддаби был его амбициозным помощником, имеющим хорошие связи. – Так или иначе, но министр говорит, что у правительства нет денег, и мне придется искать внешние источники финансирования. Поэтому я еще раз просмотрел список потенциальных спонсоров и сузил его до четырех пунктов. Во-первых, есть Музей Гетти, но я не люблю работать с большими безликими организациями. Лучше, когда имеешь дело с конкретным человеком. Куда проще достигнуть соглашения.

Ройан уже несколько раз слышала это, но продолжала покорно внимать.

– Кроме того, есть герр фон Шиллер. У него имеются деньги и интерес к данной проблеме, но я не уверен, что ему можно полностью доверять.

Дурайд прервался. Он часто рассуждал об этом, и Ройан могла предсказать, какие будут следующие слова.

– А как насчет американца? Он знаменитый коллекционер, – опередила она мужа.

– С Питером Уолшем трудно работать. Страсть к накоплению делает его неразборчивым в средствах. Он меня пугает.

– И кто же остается?

Дурайд промолчал, потому что оба прекрасно знали ответ. И он повернулся к столу, заваленному рабочими материалами:

– Они выглядят так невинно, так обыденно. Старый свиток папируса, несколько фотографий и блокнотов, компьютерная распечатка. Трудно поверить, какими опасными могут оказаться эти вещи в дурных руках. – Потом он рассмеялся. – Что-то я размечтался. Должно быть, поздно. Может, вернемся к работе? А об остальном будем беспокоиться, когда разгадаем все загадки старого негодяя Таиты и завершим перевод.

Дурайд взял фотографию, лежащую поверх кипы бумаг. Она представляла собой копию средней части свитка.

– Какая неудача, что папирус поврежден именно здесь. – Дурайд надел очки и начал читать вслух: – «Многие ступени должно пройти по лестнице, ведущей в жилище Хапи. С большими трудностями и лишениями мы добрались до второй ступени и не пошли дальше, поскольку царевичу явилось божественное откровение. Во сне пред ним предстал его отец, покойный бог-фараон, и сказал: „Долго я шел и устал. Здесь я упокоюсь навечно“». – Дурайд снял очки и бросил взгляд на Ройан. – «Вторая ступень». В кои-то веки довольно точное описание. Таита на мгновение отказался от обычных хитросплетений.

– Давай еще раз посмотрим на спутниковые снимки, – предложила жена и придвинула к себе глянцевый лист.

Дурайд обошел стол и принялся смотреть у нее из-за плеча.

– Наиболее логичным кажется предположение, что естественные препятствия, которые затрудняли им путь по ущелью, – водопады или пороги. И если это второй водопад, то они остановились здесь… – Ройан указала пальцем на тонкую ленту реки, змеящуюся среди темных каменных массивов на спутниковом снимке. – Слушай! – неожиданно проговорила она, в голосе прозвучали тревожные нотки.

– Что такое? – Дурайд тоже поднял голову.

– Собака.

– Проклятый пес, – согласился он. – Всю ночь покоя не дает своим тявканьем. Я уже не раз обещал себе избавиться от него.

В этот момент погас свет.

От неожиданности супруги застыли на месте. Тихий перестук старенького дизельного генератора в сарае позади пальмовой рощи смолк.

Глаза постепенно привыкли к темноте и смогли различать очертания комнаты в слабом свете звезд, проникающем сквозь двери. Дурайд пересек комнату и взял керосиновую лампу с полки за дверью, где она много лет ожидала такого случая. Он зажег ее, посмотрел на Ройан и покорно вздохнул:

– Придется пойти…

– Дурайд! – перебила она. – Собака!

Муж прислушался, на его лице отразилось беспокойство. Собака молчала.

– Уверен, здесь не о чем беспокоиться.

Дурайд направился к двери, и Ройан, сама не зная почему, неожиданно сказала вслед:

– Будь осторожнее!

Он небрежно пожал плечами и вышел на веранду.

Сначала Ройан показалось, что на пол упала тень виноградной лозы, колышимой ветром, но ночь была тиха. Потом она увидела, как некий человек быстро и бесшумно пересек двор, подкрадываясь к Дурайду, подходившему к бассейну с рыбками.

– Дурайд! – закричала женщина, желая предупредить мужа, и тот резко обернулся, высоко поднимая лампу.

– Кто вы? – воскликнул он. – Что вам здесь нужно?

Незнакомец молча приближался. Традиционная длинная одежда, дишдаша, колыхалась с каждым шагом, а голову прикрывала полотняная гутра. При свете лампы Дурайд заметил, что ткань скрывает лицо.

Незнакомец находился спиной к Ройан, так что она не видела ножа в его руке, но колющий выпад, направленный в живот Дурайда, ни с чем нельзя было спутать. Ее муж застонал от боли и согнулся пополам, а незнакомец выдернул нож из раны и нанес еще один удар. На сей раз Дурайд бросил лампу и схватил руку с кинжалом.

Пламя упавшей лампы зашипело и погасло. Двое мужчин боролись в полумраке, но Ройан все же видела темное пятно, расползающееся по белой рубашке мужа.

– Беги! – крикнул он ей. – Скорее позови на помощь! Я с ним не справлюсь!

Она знала, что Дурайд мягкий человек, ученый и библиофил. Нетрудно было понять, что напавший превосходит его по силе.

– Беги! Пожалуйста! Спасайся, мой цветочек!

По голосу Ройан поняла, что он слабеет, однако Дурайд из последних сил цеплялся за руку с ножом.

Несколько секунд она стояла, застыв на месте и не зная, что делать, но после отчаянного призыва мужа сбросила оцепенение и побежала к двери. Страх и желание позвать на помощь гнали Ройан вперед, и она, быстрая как лань, пересекла дворик. Дурайд помешал убийце остановить ее.

Молодая женщина перепрыгнула через низенькую каменную стену в пальмовую рощу и попала прямо в объятия второго убийцы. Она закричала и попыталась увернуться. Вражеские руки скользнули по лицу, но ухватились за тонкую хлопковую блузку.

На сей раз Ройан сразу заметила нож, блеснувший серебром в звездном свете, и страх придал ей силы. Ткань с треском порвалась, и беглянка оказалась свободна. И все же лезвие успело коснуться ее – боль обожгла предплечье. Ройан лягнула нападавшего и попала ему в пах – бандит с воплем упал на колени.

И вот она уже в пальмовой роще. Сначала Ройан мчалась вперед, не глядя по сторонам и не задумываясь ни о чем. Просто пыталась убежать так далеко, как только могут унести ноги. Но постепенно паника начала оставлять ее, и Ройан обернулась. Кажется, ее никто не преследовал. На берегу озера она замедлила бег, чтобы сберечь силы, и только тогда почувствовала теплый ручеек крови, струящийся по руке. Алая жидкость капала на землю с кончиков пальцев.

Ройан остановилась и, прислонившись к шершавому стволу одной из пальм, оторвала кусок ткани от блузки и перетянула руку. Ее так трясло от пережитого потрясения и усталости, что даже здоровая рука не хотела слушаться. Когда Ройан, не без помощи зубов, удалось завязать узел, кровотечение остановилось.

Она никак не могла решить, куда бежать, и тут заметила свет в окне домика Алии на противоположной стороне оросительного канала. Ройан оттолкнулась от ствола пальмы и поспешила туда. Не успела она пробежать и сотню шагов, как из рощи за ее спиной донесся голос, спросивший на арабском:

– Юсуф, женщина побежала не в твою сторону?

Прямо перед ней вспыхнул свет фонарика, и другой голос отозвался:

– Нет, я ее не видел.

Еще несколько мгновений – и Ройан попала бы к убийце прямо в руки. Она в отчаянии огляделась. Из рощи приближался еще один человек с фонариком. Должно быть, тот самый тип, которого она ударила, но по уверенным шагам становилось ясно, что он снова в полном порядке.

Ее окружили с двух сторон, поэтому Ройан направилась обратно к берегу озера. Там проходила дорога. Как знать, может, встретится запоздавший автомобиль. Она споткнулась и упала, ободрав колени, но поднялась и побежала дальше. Упав во второй раз, Ройан нащупала на земле гладкий круглый камень размером с апельсин и прихватила его с собой. Даже такое жалкое оружие придало женщине уверенности.

Раненая рука начинала болеть, а Ройан не оставляла тревога за Дурайда. Она знала, что он тяжело ранен. Надо найти помощь. За ее спиной по роще шарили лучами фонарей, и Ройан понимала, что ей не убежать. Преследователи догоняли жертву – голоса приближались.

Наконец беглянка достигла дороги и с тихим стоном облегчения выбралась из канавы на ровную поверхность, засыпанную гравием. Ноги дрожали и едва двигались, но Ройан упорно бежала к деревне.

Не достигнув и первого поворота, она заметила приближающиеся фары и выскочила на середину дороги.

– Помогите! – закричала она по-арабски. – Пожалуйста, помогите мне!

Машина выехала из-за поворота, и за миг до того, как свет фар ослепил ее, Ройан заметила, что это маленький темный «фиат». Она отчаянно замахала руками, призывая водителя остановиться. Фары, словно софиты на сцене театра, выхватили ее из темноты.

Машина остановилась рядом. Ройан бросилась к двери водителя и стала дергать за ручку:

– Пожалуйста, вы должны помочь мне…

Щелкнул замок, и дверца распахнулась с такой силой, что Ройан чуть не упала. Водитель выпрыгнул из машины, схватил Ройан за запястье раненой руки и потащил к «фиату», распахнув заднюю дверцу.

– Юсуф! Башит! – крикнул шофер в темноту пальмовой рощи. – Я ее поймал.

В ответ донеслись крики, и фонарики повернули в их направлении. Водитель пригибал голову Ройан, пытаясь затолкать женщину на заднее сиденье. Неожиданно Ройан осознала, что все еще сжимает в руке круглый камень. Она слегка развернулась, собралась с силами и, размахнувшись, ударила бандита камнем по голове, попав в висок. Водитель беззвучно рухнул на дорогу и больше не шевелился.

Ройан бросила камень и снова побежала. Оказалось, что свет фонарей то и дело падает на нее. Двое мужчин закричали за спиной.

Обернувшись, беглянка увидела, что ее быстро догоняют, и осознала, что единственный шанс – темнота за пределами дороги. Она повернула в сторону и, сбежав с насыпи, мгновенно оказалась по пояс в воде.

В темноте и общей неразберихе Ройан не сразу поняла, что добралась до места, где дорога проходила вдоль берега озера. Неподалеку были заросли папируса и тростников, в которых можно укрыться.

Она брела по воде, чувствуя, как становится все глубже и глубже, потом ей пришлось поплыть. Беглянке очень мешали юбки и раненая рука, зато медленные и аккуратные движения не сильно колебали поверхность воды. Когда преследователи добежали до места, где она спустилась с дороги, Ройан уже добралась до густых зарослей тростника.

Она залезла в самую середину и перестала грести. Оказалось, что здесь не так глубоко: когда пальцы ног коснулись мягкого ила, вода не покрывала ноздри. Так Ройан и осталась стоять – запрокинув голову, едва возвышаясь над водой и отвернувшись от берега. Она была уверена, что темные волосы не отражают свет фонаря и не выдадут ее.

Хотя уши оказались под водой, до беглянки доносились возбужденные голоса мужчин, стоящих на дороге. Они светили в камыши, пытаясь разыскать ее. Луч скользнул прямо по ней, и Ройан сделала глубокий вдох, готовясь нырнуть, но ее все же не заметили.

Воодушевленная мыслью, что ее не обнаружили даже в прямом свете фонаря, она рискнула наклонить голову так, чтобы одно ухо торчало из воды и можно было разобрать слова преследователей.

Они говорили по-арабски. Ройан узнала голос Башита. Кажется, он был главный, поскольку отдавал приказы.

– Полезай туда, Юсуф, и вытащи шлюху на берег.

Тот с плеском вбежал в воду.

– Дальше, – велел Башит. – Она в тех камышах, куда я свечу фонарем.

– Здесь слишком глубоко. Ты прекрасно знаешь, что я не умею плавать. А тут меня накроет с головой.

– Прямо перед тобой! В камышах. Я вижу ее голову, – уговаривал его Башит, и Ройан, испугавшись, что ее все же заметили, скрылась под воду почти целиком.

Юсуф с громким плеском двинулся по направлению к Ройан, но внезапно раздался такой грохот, что даже бандит испугался и закричал:

– Джинны! Сохрани меня Аллах!

Стая уток поднялась в воздух и устремилась в темное небо.

Юсуф побрел обратно к берегу, и никакие угрозы Башита не смогли заставить его продолжить охоту.

– Женщина не так важна, как свиток, – возразил он, вылезая на дорогу. – Без свитка не будет денег, а ее мы всегда сможем отыскать.

Слегка повернув голову, Ройан сумела заметить, что свет фонарей начал удаляться по направлению к «фиату». Хлопнули дверцы, взревел двигатель, и машина покатила в сторону виллы.

Ройан была слишком напугана и потрясена случившимся, чтобы покинуть укрытие. Она опасалась, что бандиты оставили одного человека на дороге ждать, пока беглянка сама покажется. Ройан стояла на цыпочках, дрожа скорее от страха, чем от холода. Она твердо решила терпеть до спасительного рассвета.

Только когда небо осветили всполохи пламени, видные даже сквозь пальмовую рощу, Ройан забыла о собственной безопасности и побрела к берегу.

Она опустилась на колени на краю озера, трясясь и жадно глотая воздух, ослабев от потери крови и перенесенного шока, и стала вглядываться в огонь сквозь пелену мокрых волос и воду, попавшую в глаза.

– Вилла! – прошептала она. – Дурайд! О боже, пожалуйста, только не это! Нет!

Ройан с трудом поднялась на ноги и побрела к своему горящему дому.

Башит выключил фары и двигатель, когда они свернули на дорожку, ведущую к вилле. Машина скатилась вниз и остановилась.

Все трое вылезли из «фиата» и поднялись по каменным ступеням к мощеному дворику. Тело Дурайда лежало там, где его оставил Башит, возле бассейна с рыбками. Бандиты даже не взглянули на египтолога и прошли в темный кабинет.

Башит положил на стол дешевую нейлоновую сумку.

– Мы потеряли слишком много времени. Теперь надо торопиться.

– Это Юсуф виноват, – заявил водитель «фиата». – Он дал женщине сбежать.

– У тебя тоже был шанс поймать ее на дороге, – огрызнулся Юсуф, – и ты показал себя не лучше.

– Довольно! – оборвал их Башит. – Если хотите, чтобы вам заплатили, смотрите – дальше действуйте без ошибок.

Луч фонарика выхватил из темноты свиток, лежащий на столе.

– Это он. – Башит был твердо уверен: ему показывали фотографии рукописи. – Им нужно все: карты, снимки, книги и бумаги. То, что на столе и использовалось в работе. Ничего не оставляйте.

Они быстро запихали награбленное в сумку. Башит застегнул ее.

– Теперь доктари. Тащите его сюда.

Двое бандитов вышли во дворик. Каждый из них схватил тело за ногу, и они втащили Дурайда в кабинет. Тот стукнулся затылком о каменную ступеньку на пороге; на плитах дворика остался длинный кровавый след, блестящий в свете фонарей.

– Несите лампу! – приказал Башит.

Юсуф вернулся во двор и принес керосиновую лампу, которую уронил Дурайд. Пламя совсем угасло. Башит поднес лампу к уху и потряс.

– Полная, – с удовлетворением отметил он и отвинтил колпачок. – Все в порядке, – сказал бандит остальным. – Забирайте сумку и идите в машину.

Когда его сообщники вышли, Башит обрызгал содержимым лампы рубашку и штаны Дурайда, потом подошел к полкам и выплеснул остатки на книги и манускрипты.

Бросив пустую лампу, он вытащил откуда-то из-под одежды коробку спичек, зажег одну и поднес к струйке керосина, текущего по книжной полке. Немедленно вспыхнул огонь, побежал наверх и принялся жадно лизать уголки рукописей, обугливая их. Башит подошел к лежащему на полу Дурайду, чиркнул еще одной спичкой и бросил ее на залитую кровью и керосином рубашку несчастного.

На груди археолога весело заплясали синеватые язычки пламени, быстро изменившие цвет, когда загорелась хлопковая одежда. От ярко-оранжевых язычков кверху потянулся черный жирный дым.

Башит поспешно выскочил в дверь, пересек дворик, сбежал по ступенькам и забрался на заднее сиденье «фиата». Машина покатила по дороге.

Дурайд очнулся от боли. Она оказалась такой сильной, что вытащила его из царства забытья на границе между жизнью и смертью.

Он застонал. Первое, что Дурайд ощутил, придя в чувство, – это запах собственной горящей плоти, и только потом жуткая боль охватила все тело. Содрогнувшись, археолог разлепил веки и посмотрел на себя.

Одежда почернела и дымилась, и такой муки ему не приходилось испытывать никогда. Дурайд смутно осознал, что комната вокруг него пылает. Воздух был полон дыма, сквозь горячую пелену едва виднелись очертания двери.

Боль была непередаваемо ужасна, и больше всего Дурайду хотелось, чтобы она кончилась. Умереть и не страдать. Потом он вспомнил о Ройан и попытался прошептать ее имя обожженными, почерневшими губами. Изо рта не вырвалось ни звука. Однако мысль о жене придала Дурайду сил и решимости. Он перекатился по полу, и жар принялся терзать его спину, до того момента защищенную. Археолог снова застонал и перекатился еще раз, оказавшись чуть ближе к двери.

Каждое движение требовало напряжения всех сил и вызывало приступы мучительной боли. Однако, оказавшись опять на спине, Дурайд почувствовал дуновение ветра – сквозь открытую дверь поступал кислород, раздувающий огонь. Сладкий воздух пустыни помог археологу собраться с силами и скатиться на холодные камни дворика.

Одежда и тело Дурайда все горели. Он попытался загасить пламя на груди руками, но, увы, те превратились в обугленные черные культи.

Неожиданно ему вспомнился бассейн с рыбками. Представив, как измученное обожженное тело окунается в холодную воду, археолог заставил себя двигаться и пополз по плитам, как полураздавленная змея.

Дурайд задыхался в едком дыму, исходящем от горящей плоти, и даже слабо закашлялся, но упорно продолжал ползти, оставляя на камнях куски собственной кожи. Последнее усилие – и он плюхнулся в бассейн. Над поверхностью с шипением поднялось облачко пара, застилая глаза, так что на мгновение Дурайду показалось, будто он ослеп. Холодная вода обожгла обугленную плоть, и египтолог вновь потерял сознание.

Через некоторое время, пробравшись сквозь черные тучи забытья, Дурайд поднял мокрую голову и увидел фигуру, с трудом поднимающуюся по ступеням из сада во внутренний дворик.

На мгновение он подумал, что это призрак, созданный умирающим сознанием, но тут Дурайд узнал Ройан. Ее мокрые волосы спутанной гривой падали на лицо, ил и зеленые водоросли облепили рваную и мокрую одежду. Правая рука была замотана грязной тряпкой, сквозь которую сочилась кровь, смешиваясь с озерной водой и стекая розовыми струйками по предплечью.

Она не видела его. Ройан остановилась посредине дворика и в ужасе уставилась на горящие комнаты. Неужели Дурайд там? Сделала шаг вперед, и волна жара остановила ее. В тот же миг рухнула крыша, в ночное небо полетели тучи искр, взметнулись языки пламени. Ройан попятилась, закрывая лицо рукой.

Дурайд попытался окликнуть жену, но из обожженного горла не вырвалось ни звука. Ройан отвернулась и принялась спускаться по ступенькам. Поняв, что она решила отправиться за помощью, Дурайд сделал нечеловеческое усилие. Из его почерневших, покрытых волдырями губ вылетел звук, подобный карканью ворона.

Ройан резко обернулась, в ужасе уставилась на мужа, а потом закричала. Голова Дурайда не напоминала человеческую – волосы сгорели, а кожа лохмотьями свисала со щек и подбородка. Сквозь спекшуюся черную корку проглядывала окровавленная плоть. Молодая женщина попятилась от него, как от страшного чудища.

– Ройан, – прохрипел он.

Дурайд в мольбе поднял руку, Ройан бросилась к бассейну и схватилась за нее.

– Святая Богородица, что они с тобой сделали? – всхлипывала Ройан, пытаясь вытянуть мужа из воды.

Его кожа снялась с руки как перчатка, открывая окровавленные остатки кисти.

Молодая женщина рухнула на колени рядом с бортиком, склонилась к бассейну и обняла Дурайда. Она понимала, что у нее не хватит сил вытащить его, не причинив новых ужасных страданий. Все, что оставалось, – это держать Дурайда и так попытаться облегчить ему последние минуты. Да, он, несомненно, умирал – ни один человек не может пережить такие раны.

– К нам скоро придут на помощь, – прошептала Ройан по-арабски. – Кто-нибудь увидит огонь. Будь храбрым, муж мой, подмога близка.

Он дергался в ее объятиях, пытаясь говорить, несмотря на адскую боль.

– Свиток?

Слова Дурайда едва можно было разобрать. Ройан посмотрела на огромный костер, в который превратился их дом, и покачала головой:

– Его больше нет. Он или украден, или сгорел.

– Не отчаивайся, – пробормотал Дурайд. – Наша работа…

– Но его больше нет, – повторила она. – Никто не поверит без…

– Нет! – В едва слышном голосе Дурайда послышалась ярость. – Ради меня, мое последнее…

– Не говори так, – умоляла мужа Ройан. – С тобой все будет хорошо.

– Обещай, – потребовал он. – Обещай!

– У нас нет спонсора. Я одна. Я не справлюсь одна.

– Харпер! – выговорил Дурайд. Жена склонилась еще ниже, коснувшись ухом его сгоревших губ. – Харпер, – повторил он. – Сильный… жесткий… умный человек.

Теперь Ройан поняла. Конечно же, Харпер был четвертым, самым последним в предполагаемом списке спонсоров, который составил Дурайд. И хотя он значился в самом конце, она понимала, что муж перечислял людей в обратном порядке. В реальности Николас Куэнтон-Харпер шел первым. О нем старый археолог часто говорил с большим теплом и уважением, а порой даже с благоговением.

– Но что сказать Харперу? Он не знает меня. Как я смогу убедить его? Седьмого свитка больше нет.

– Доверься ему, – прошептал Дурайд. – Хороший человек. Верь ему…

Страстное «обещай» все еще звучало в ушах Ройан.

И тут ей вспомнилась записная книжка в их квартире в Гизе, пригороде Каира, и материал по Таите на жестком диске компьютера. Не все пропало.

– Хорошо, – согласилась она. – Я обещаю тебе, муж мой. Я обещаю.

Хотя на обгоревшем лице не могло отразиться ничего, в голосе Дурайда прозвучало явное облегчение.

– Цветочек мой, – шепнул он и умер у нее на руках.

Крестьяне из деревни застали Ройан стоящей на коленях возле бассейна. Она не выпускала Дурайда, все еще шепча что-то. К этому моменту огонь уже угасал, а зарево рассвета горело куда ярче.

На отпевании в церкви оазиса присутствовали все основные сотрудники Департамента древностей. Даже Аталан Абу Син, министр культуры и туризма, начальник Дурайда, приехал из Каира на служебном черном «мерседесе» с кондиционером.

Он стоял за Ройан и, хотя был мусульманином, участвовал в службе. Нахут Гуддаби расположился рядом с дядей. Мать Нахута была младшей сестрой министра, что, как не раз саркастически замечал Дурайд, восполнило для ее сына недостаток знаний и опыта в области археологии и несостоятельность в качестве администратора.

День выдался знойный. Снаружи температура превышала тридцать градусов, и даже под темными сводами коптской церкви было душно. Ройан задыхалась в облаках курений под монотонный голос священника, повторявшего древние слова молитв. Швы на правой руке страшно горели. И всякий раз при взгляде на длинный черный гроб перед богато украшенным алтарем Ройан вспоминала безволосую обгорелую голову Дурайда. Она покачивалась на скамейке, чуть не падая.

Наконец все завершилось, и она смогла вернуться на открытый воздух и солнечный свет. Но на этом ее обязанности не закончились. Как вдова, Ройан должна была идти за гробом, пока процессия следовала к кладбищу среди пальм. Там, в семейной усыпальнице, Дурайда ждали родственники.

Перед тем как вернуться в Каир, Аталан Абу Син подошел к Ройан и пожал руку, сказав несколько слов в утешение:

– Произошла ужасная трагедия, Ройан. Я лично поговорил с министром внутренних дел. Мы поймаем бандитов, виновных в этом злодеянии. И не беспокойтесь насчет музея. Вы можете приступить к своим обязанностям, как только будете готовы.

– Я выйду на работу в понедельник, – ответила Ройан.

Министр вытащил ежедневник из внутреннего кармана темного двубортного пиджака. Сверившись с ним и сделав какую-то пометку, он снова посмотрел на молодую женщину:

– Тогда зайдите, пожалуйста, в министерство во второй половине дня. В четыре часа.

Министр проследовал к ожидавшему его «мерседесу». Тем временем к Ройан подошел, чтобы пожать руку, Нахут Гуддаби. Его портили желтоватая кожа и кофейного цвета пятна под глазами, при этом Нахут был высок, волнистые волосы остались густыми, зубы не потеряли белизны. Безупречно скроенный костюм, легкий запах дорогого одеколона. На серьезном лице заместителя Дурайда застыла скорбь.

– Он был очень хорошим человеком. Я чрезвычайно уважал Дурайда, – проговорил Нахут, и Ройан кивнула, не желая еще как-либо реагировать на столь явную ложь.

Между директором музея и его заместителем не водилось дружбы. Дурайд не позволял Нахуту участвовать в работе над свитками Таиты; особенно это касалось седьмого свитка, что привело к сильной неприязни между сослуживцами.

– Надеюсь, вы подадите заявление на пост директора, Ройан, – сказал он. – Вы хорошо подходите для такой работы.

– Спасибо, Нахут, вы очень добры. Я пока не задумывалась о будущем, но разве вы не будете претендовать на эту должность?

– Разумеется, – кивнул тот. – Но это не значит, что остальным не стоит попробовать. Может быть, вы выхватите работу прямо у меня из-под носа. – Он самодовольно улыбнулся. Ройан лишь женщина в арабском мире, а Нахут – племянник министра. Всякому ясно, в чью сторону склонится чаша весов. – Будем соперничать по-дружески?

– Хотя бы дружить, – печально улыбнулась Ройан. – Мне понадобится поддержка.

– Вы же знаете, что у вас много друзей. В нашем отделе все любят вас. – Это по крайней мере было правдой. Нахут продолжил: – Вас подбросить до Каира? Уверен, мой дядя не будет возражать.

– Спасибо, но у меня есть своя машина. К тому же сегодня придется остаться в оазисе, чтобы утрясти кое-какие дела.

Это была ложь. Ройан собиралась к вечеру вернуться в квартиру в Гизе, но, по неизвестным ей самой причинам, не хотела сообщать Нахуту о планах.

– Тогда встретимся в музее в понедельник.

Ройан уехала из оазиса, как только сумела вырваться от друзей и родственников, а также крестьян, большинство из которых всю жизнь работали на семью Дурайда. Она чувствовала какое-то странное отупение; соболезнования и назидательные фразы из Священного Писания казались бессмысленными и нисколько не утешали.

Даже в этот поздний час бетонная дорога через пустыню оставалась весьма оживленной. В обе стороны тянулись вереницы машин, поскольку завтра была пятница. Ройан вытащила раненую руку из перевязи, чтобы та не мешала вести машину на приличной скорости. И все же она увидела зеленую линию деревьев, обозначавшую начало орошаемой и возделываемой полосы земли вдоль Нила, главной водной артерии Египта, только в пять с лишним часов вечера.

Как всегда, чем ближе к столице, тем больше машин. До огромного здания в Гизе, которое выходило окнами на реку и огромные каменные монументы, высившиеся в вечернем небе, Ройан добралась, только когда стемнело.

Оставив старый зеленый «рено» Дурайда в подземном гараже, Ройан поднялась на лифте на верхний этаж.

Открыв дверь квартиры, она замерла на пороге. Гостиная была разграблена – даже коврики подняли, а со стен сорвали картины. Ройан пришлось с трудом пробираться через груды сломанной мебели и разбитых украшений. Идя по коридору, она бросила взгляд в спальню и убедилась, что и та не избегла общей судьбы. Одежду выбросили на пол, шкафы стояли нараспашку. Одну из дверец сорвали с петель. Кровать перевернули, а подушки и простыни швырнули на пол.

Из ванной доносились запахи духов и прочей косметики, но у Ройан не хватило моральных сил отправиться туда. Она и так знала, что там найдет. Вместо этого Ройан прошла по коридору к комнате, которую они с мужем использовали как кабинет и мастерскую.

Первой вещью в хаосе, которую она заметила и оплакала, были старинные шахматы, подаренные ей Дурайдом на свадьбу. Доску из янтаря и слоновой кости разбили на две части, а фигуры валялись по всей комнате. Ройан нагнулась и подняла белую королеву. У той откололась голова.

Держа фигуру в здоровой руке, женщина, как лунатик, подошла к столу у окна. Ее компьютер уничтожили. Казалось, монитор и системный блок раскурочили топором. С первого взгляда можно было понять, что на жестком диске не осталось информации – его уже не починить.

Следующий взгляд упал на ящик, где лежали дискеты. Его вместе с другими вытащили и швырнули на пол. И разумеется, опустошили. Помимо дискет, исчезли записные книжки и фотографии. Оборвались последние связи с седьмым свитком. После трех лет работы испарились последние доказательства его существования.

Ройан опустилась на пол, чувствуя себя измученной и побежденной. Рука снова заныла, и никогда в жизни Ройан не ощущала такого одиночества и такой уязвимости. Она и не думала, что будет настолько тосковать по Дурайду. У нее задрожали плечи, а глаза наполнились слезами. Ройан пыталась их сдержать, но они жгли глаза. Тогда она решила – пусть текут. Ройан сидела среди руин собственной жизни и плакала, пока слезы не иссякли, а потом свернулась калачиком на заваленном рухлядью ковре и погрузилась в сон, порожденный усталостью и отчаянием.

К утру понедельника Ройан отчасти удалось привести жизнь в порядок. В квартиру приходила полиция, и с вдовы Дурайда взяли показания. Потом она сделала уборку и даже приклеила голову белой королеве. Когда Ройан вышла из квартиры и снова села в зеленый «рено», то чувствовала себя если не веселее, то по крайней мере гораздо увереннее.

Добравшись до музея, она первым делом отправилась в кабинет Дурайда и, к своему огорчению, обнаружила, что Нахут пришел туда раньше ее. Он наблюдал за двумя охранниками, убиравшими вещи прежнего директора.

– Вы могли бы позволить мне разобраться с этим, – холодно заметила она, но Нахут одарил ее самой любезной из своих улыбок:

– Простите, Ройан. Я просто хотел помочь.

Он курил толстую турецкую сигару. Ройан ненавидела этот тяжелый, сладковатый запах.

Она подошла к столу Дурайда и открыла верхний правый ящик:

– Здесь лежал ежедневник моего мужа. Теперь его нет. Вы его не видели?

– Нет, этот ящик был пуст.

Нахут посмотрел на двух охранников, те переступили с ноги на ногу и покачали головой. Не важно, подумала Ройан. Там не содержалось ничего полезного. Дурайд всегда доверял ей записи самых интересных сведений, и большая часть их хранилась на жестком диске.

– Спасибо, Нахут, – кивнула она. – Я доделаю остальное. Не хочу отрывать вас от работы.

– Если понадобится помощь, Ройан, немедленно сообщите.

Он слегка поклонился и вышел из комнаты.

Окончание уборки в кабинете заняло не много времени. Охранники перенесли коробки с вещами по коридору в ее кабинет и положили у стены. До обеда она занималась собственными делами, а потом остался еще час до приема у Аталана Абу Сина.

Если она собирается выполнить обещание Дурайду, решила Ройан, придется отсутствовать довольно продолжительное время. Решив попрощаться со своими любимыми сокровищами, она отправилась в выставочную часть огромного здания.

В понедельник в музее было полно туристов. Они ходили за экскурсоводами, как овцы за пастухами. Особенно много народу собралось вокруг самых знаменитых экспонатов. Туристы слушали, как гиды повторяют заученные речи на всех языках, возникших после падения Вавилонской башни.

В залы второго этажа, где располагались сокровища Тутанхамона, набилось столько людей, что Ройан провела там совсем немного времени. Но до стенда с посмертной маской фараона-ребенка она все же добралась. И, как всегда, при виде такого великолепия у нее чаще забилось сердце. Однако, стоя перед маской и не обращая внимания на пару полногрудых туристок среднего возраста, толкающих ее, Ройан не в первый раз размышляла над вопросом: если слабый царь-малолетка отправился в могилу с таким прекрасным творением человеческих рук на лице, каковы же были маски великих Рамессидов? Рамзес II, величайший из фараонов, правил шестьдесят семь лет, и все эти годы он собирал погребальные сокровища с покоренных земель…

Ройан навестила и старого фараона. Тридцать столетий Рамзес II покоился с отстраненным и спокойным худым лицом. Кожа напоминала мрамор. Редкие светлые пряди волос покрашены хной. Руки, тоже крашеные, отличались длинными изящными пальцами. Одет фараон был только в льняную тряпку. Грабители даже распеленали мумию, чтобы добраться до амулетов и жуков-скарабеев, скрытых под пеленами, поэтому правителя Египта нашли почти обнаженным. Эту мумию обнаружили в 1881 году в пещере у Дарэль-Бахари, и только клочок папируса, прикрепленный к груди, поведал археологам, кто перед ними.

Должно быть, в этом заключается некая мораль, решила Ройан. Однако, стоя перед печальными останками великого фараона, она снова задумалась: правду ли поведал Таита-летописец, правда ли, что далеко, в диких горах Африки, спит еще один фараон, с нетронутыми сокровищами вокруг его саркофага? При одной мысли об этом ее охватывало радостное возбуждение, а по спине бежали мурашки.

– Я обещала тебе, муж мой, – прошептала Ройан по-арабски. – Я сделаю это ради тебя и твоей памяти, ибо ты повел нас по этому пути.

Она бросила взгляд на часы и направилась к главной лестнице. Оставалось пятнадцать минут до встречи с министром, и Ройан знала, как провести это время. Она собиралась наведаться в куда менее посещаемый зал. Экскурсоводы редко водили сюда своих подопечных, разве что по пути к статуе Аменхотепа.

Ройан остановилась перед стеклянной витриной от пола до потолка узкой комнаты. Там были собраны маленькие вещички, орудия труда, оружие, амулеты, сосуды и прочая утварь. Самые поздние из них относились к двадцатой династии Нового царства, 1100-м годам до нашей эры, а самые ранние сохранились со времен Древнего царства, существовавшего почти пять тысяч лет назад. Описание было неполным. Многие предметы не приводились в списке.

В дальнем конце, на нижней полке, располагались кольца и печати. Рядом с каждой лежали восковые оттиски.

Ройан опустилась на колени, чтобы внимательно осмотреть один из предметов. В самом центре находилась маленькая синяя печать из ляпис-лазури. Дорогой материал для древних египтян, поскольку не встречался в их стране. На восковом оттиске был виден ястреб со сломанным крылом. Подпись внизу, которую Ройан легко могла прочитать, гласила: «Таита, летописец великой царицы».

Археолог прекрасно знала, что этот же человек написал свитки – и там он оставлял оттиски бескрылого ястреба. Она только не знала, кто и где нашел печать. Наверное, какой-нибудь крестьянин украл ее из могилы старого раба и писца…

– Ты меня дразнишь, Таита? Или все это изощренная мистификация? Может, ты и сейчас смеешься надо мной из могилы, где бы она ни была? – Ройан склонилась еще ниже, коснувшись холодного стекла лбом. – Кто ты, Таита, друг или главный враг? – Она поднялась и отряхнула юбку. – Я сыграю в твою игру, и посмотрим, кто кого перехитрит.

Ройан пришлось прождать всего несколько минут, прежде чем секретарь провел ее в кабинет министра. На Аталане Абу Сине был темный, блестящий шелковый костюм. Министр сидел за столом, хотя она знала, что он предпочитает удобный халат и подушки на ковре. Он заметил ее взгляд и улыбнулся:

– Сегодня я встречаюсь с американцами.

Он ей нравился. Министр всегда был добр к Ройан, и работу в музее она получила благодаря ему. Большинство людей на его месте отказали бы Дурайду, попросившему себе женщину-помощника, да еще и жену!

Министр справился о ее здоровье, и Ройан показала забинтованную руку:

– Швы снимут через десять дней.

Некоторое время они поддерживали разговор ни о чем. Только западным людям хватило бы бестактности сразу перейти к делу. И все же, чтобы не ставить министра в неловкое положение, Ройан при первой возможности заявила:

– Я чувствую, что мне понадобится время прийти в себя. Надо оправиться от потери и решить, что делать теперь, когда я овдовела. Я буду благодарна, если вы рассмотрите просьбу о шестимесячном отпуске за свой счет. Хочу поехать к матери в Англию.

Аталан всем своим видом выразил сочувствие и принялся уговаривать ее:

– Только не оставляйте нас надолго. Ваша работа поистине бесценна. Нам нужна ваша помощь. Вам придется продолжить труд Дурайда.

И все же министру не удалось скрыть облегчение, испытанное при таком известии. Он явно ждал, что Ройан подаст заявление на пост директора. Должно быть, обсуждал это со своим племянником. Аталан был добрым человеком, и ему не хотелось объяснять Ройан, что она никогда не получит эту должность. Жизнь в Египте постепенно менялась, и женщины переставали играть свою традиционную роль, но не настолько быстро. Оба понимали, что директором станет Нахут Гуддаби.

Аталан проводил ее до двери кабинета и пожал на прощание руку. Спускаясь в лифте, Ройан испытала чувство небывалой свободы.

Она оставила машину на стоянке министерства на солнцепеке. В результате в салоне вполне можно было печь хлеб. Ройан открыла окна и даже помахала дверцей, чтобы нагнать внутрь свежего воздуха, но тщетно: сиденье накалилось и обжигало бедра и спину.

Выехав через ворота, Ройан попала в бурную реку каирских улиц. Машина еле ползла за набитым автобусом, который обдавал «рено» облаками выхлопных газов. Кажется, проблема перегруженности дорог не имеет решения, подумала Ройан. Места для парковки не были предусмотрены, поэтому машины стояли вдоль обочины в три-четыре ряда, мешая движению.

Когда автобус перед ней в очередной раз остановился и Ройан была вынуждена нажать на тормоза, ей вспомнилась старая шутка про водителей, бросивших свои машины на обочине, потому что не могли с нее съехать. Возможно, в этом была доля правды, поскольку некоторые автомобили простояли на одном месте много недель. Ветровые стекла засыпало пылью, а шины совсем спустили.

Ройан бросила взгляд в зеркало заднего вида. Всего в нескольких дюймах от заднего бампера «рено» притормозило такси, а за ним виднелись плотные ряды машин. Только мотоциклисты могли двигаться свободно. Один из них пробирался сквозь затор на самоубийственной скорости. Он сидел на потрепанной красной «хонде», настолько грязной, что цвет едва можно было разобрать. На заднем сиденье примостился пассажир. И он, и водитель прикрыли лица углами белых покрывал, чтобы защититься от пыли и выхлопных газов.

Нарушив правила, «хонда» проехала через узкий проход между такси и припаркованными машинами, чуть не задев их. Водитель такси сделал оскорбительный жест и призвал Аллаха в свидетели глупости и безумия мотоциклиста.

Поравнявшись с «рено», «хонда» затормозила. Пассажир наклонился и что-то бросил через открытое окно на пассажирское сиденье рядом с Ройан. После этого мотоциклист так резко нажал на газ, что мотоцикл встал на дыбы. Он укатил по узкой дорожке, открывающейся рядом с основной улицей, едва не сбив по пути старушку.

Пассажир мотоцикла на мгновение обернулся, и ветер сорвал с его лица белую ткань. Ройан с ужасом узнала человека, которого в последний раз видела в свете фар «фиата» на дороге рядом с оазисом.

Юсуф! Когда «хонда» исчезла впереди, Ройан бросила взгляд на пассажирское сиденье. Там лежал предмет, формой напоминающий яйцо с поверхностью, разделенной на сегменты и выкрашенной в защитный цвет. Ройан так часто видела подобные штуки в старых фильмах про войну, что немедленно узнала осколочную гранату. И тут же она заметила, что чека сорвана, а значит, через несколько секунд раздастся взрыв!

Ройан не задумываясь дернула ручку дверцы, навалилась на нее всем весом и выпала на дорогу. Нога, естественно, соскользнула с тормоза, и «рено» врезался в стоящий впереди автобус.

Ройан нырнула под колеса такси, и в тот же миг граната взорвалась. Из распахнутой водительской дверцы вырвались пламя и дым. Заднее стекло вылетело и обдало Ройан дождем мелких осколков, а от грохота едва не лопнули барабанные перепонки.

Следом за взрывом на мгновение воцарилась тишина, лишь звенело падающее стекло, а потом зазвучал разноголосый хор криков и стонов. Ройан приподнялась, прижимая к груди раненую руку. Она упала на нее, и рука заболела.

От «рено» остались жалкие обломки, но кожаная сумочка вылетела наружу и теперь лежала на асфальте. Ройан с трудом поднялась на ноги и заковыляла к ней. Вокруг царило безумие. Несколько пассажиров было ранено; один осколок угодил в маленькую девочку на тротуаре. Ее мать кричала и пыталась вытереть кровь с лица дочурки шарфом, а та вырывалась и жалобно плакала.

Никто не обратил внимания на Ройан, однако она знала, что через несколько минут прибудет полиция. Они приучились быстро реагировать на террористические акты фундаменталистов. Ясно, что если ее найдут, то не миновать нескольких дней допросов. Ройан перекинула сумку через плечо и зашагала прочь.

В конце улицы располагался общественный туалет. Ройан заперлась в одной из кабинок, прислонилась к двери, прикрыв глаза, пытаясь отойти от шока и привести перепутанные мысли в порядок.

После кошмарного убийства Дурайда она даже не задумывалась о собственной безопасности. Что же, чувство тревоги ей навязали довольно грубо. Теперь Ройан вспомнились слова одного из убийц, прозвучавшие в темноте оазиса: «Ее мы всегда сможем отыскать».

Покушение едва не оказалось успешным. И наверняка будет еще одно.

«В квартиру возвращаться нельзя, – осознала Ройан. – Вилла сгорела, но и там меня отыщут».

Несмотря на неприятный запах, она простояла в кабинке почти час, обдумывая дальнейшие действия. Наконец Ройан вышла из туалета, подошла к ряду грязных и потрескавшихся раковин и умылась. Посмотрев в зеркало, она причесалась, привела в порядок макияж, почистила и расправила одежду.

Она прошла несколько кварталов, то и дело петляя и оборачиваясь, дабы убедиться, что за ней не следят, а потом остановила такси.

Ройан велела водителю высадить ее на улице позади банка и прошла остальной путь пешком. Ее провели в кабинетик одного из менеджеров за несколько минут до закрытия. Она сняла все деньги, которые были на счете, – меньше пяти тысяч египетских фунтов. Не слишком много, но у Ройан оставались кое-какие средства в банке «Ллойд» в Йорке и кредитная карточка.

– Вам следовало заранее сообщить о намерении извлечь вещи из хранилища, – сурово заявил менеджер.

Ройан принялась жалобно извиняться, изображая беспомощную девушку так успешно, что представитель банка смягчился. Он вручил ей конверт, в котором находились документы из «Ллойда» и британский паспорт.

У Дурайда было много друзей и родственников, которые с радостью бы приютили его вдову, но Ройан решила держаться в стороне от привычных мест. Она отправилась в двухзвездочный отель вдали от реки. Здесь можно было остаться незамеченной среди бесконечных толп туристов, потому что в таких гостиницах жильцы постоянно обновлялись. Обычно в отеле оставались на пару ночей, а потом уезжали смотреть достопримечательности в Луксор и Асуан.

Оказавшись наконец одна в комнате, Ройан позвонила в службу заказа билетов «Британских авиалиний». Следующим утром был рейс до Хитроу в десять часов. Ройан приобрела билет в экономклассе и продиктовала номер своей кредитной карточки.

Уже перевалило за шесть, но разница во времени между Соединенным Королевством и Египтом давала надежду, что в Англии рабочий день еще не закончился. Ройан посмотрела номер в записной книжке. Трубку сняли на третьем звонке.

– Отдел археологии. Кабинет профессора Диксона, – произнес строгий голос английской учительницы.

– Мисс Хиггинс?

– Да. С кем я говорю?

– Это Ройан. Ройан аль-Симма. Та, что была Ройан Сэд.

– О Ройан! Сколько лет, сколько зим! Как вы поживаете?

Они немного поговорили, но Ройан не забывала о стоимости звонка.

– Профессор у себя? – спросила она.

Профессору Персивалю Диксону было уже за семьдесят, и он собирался на пенсию.

– Ройан, неужели это вы? Моя любимая ученица.

Она улыбнулась. Возраст не выбил из профессора привычки присматриваться к молоденьким студенткам. Любимыми были самые хорошенькие.

– Это международный звонок, профессор. Я хочу узнать, в силе ли ваше предложение?

– Боже мой, мне казалось, вам некогда.

– Обстоятельства изменились. Я расскажу все при личной встрече.

– Разумеется, было бы замечательно снова с вами встретиться. Когда сможете выбраться?

– Я буду в Англии завтра.

– Боже мой, как внезапно! Не знаю, сможем ли мы так быстро все устроить.

– Я остановлюсь у мамы, неподалеку от Йорка. Переведите меня на аппарат мисс Хиггинс, и я скажу ей телефонный номер. – Профессор был одним из самых умных людей, которых Ройан приходилось встречать, но доверить ему записывать телефонный номер она не могла. – Я перезвоню через несколько дней.

Ройан повесила трубку и легла на кровать. Она ужасно устала, и рука все еще болела, но надо было разработать план и предусмотреть возможные случайности.

Два месяца назад профессор Диксон пригласил ее прочитать лекцию о находках в гробнице царицы Лостры, о производимых там раскопках и о свитках. До него, разумеется, дошла книжка и особенно заинтересовали сноски в конце. Издание вызвало бурный интерес; они с Дурайдом получили много писем от египтологов, как профессионалов, так и любителей, со всего света. Некоторые пытались связаться с ними из Найроби и Токио – и все спрашивали о том, правдива ли книга и действительно ли она основана на реальных фактах.

В то время Ройан выступала против того, чтобы писателю дали доступ к расшифровкам, тем более что они не закончены. Ей казалось, что строгое научное исследование низвели до уровня фантастики. Происходящее напоминало ей то, как Спилберг опошлил палеонтологию, устроив парк, полный динозавров.

Но в конце концов даже Дурайд начал ей возражать. Дело, разумеется, было в деньгах. Департаменту не хватало средств, чтобы заниматься научными исследованиями. Когда доходило до крупных проектов, вроде перемещения храма Абу-Симбел на новое место, выше Асуанской плотины, спонсоры жертвовали десятки миллионов долларов. А вот на ежедневные расходы такого финансирования привлечь не удавалось.

Половины дохода от продаж книги «Речной бог» (именно так ее и назвали) хватило на целый год исследований. Но даже этого оказалось мало, чтобы побороть скептицизм Ройан. Автор вольно обращался с добытыми из свитков сведениями, приукрасил исторических персонажей и выдумал истории, свидетельств которым не было. Особенно обидным ей казалось то, что он изобразил Таиту, древнего летописца, хвастуном и тщеславным позером. Почему-то это раздражало Ройан.

Объективно говоря, автор постарался сделать научные факты доступными широким массам, и Ройан пришлось признать, что в этом он преуспел. И все же ее научное образование восставало против популяризации таких чудесных и древних вещей.

Она вздохнула и выкинула эти мысли из головы. Поздно что-либо менять, и такого рода размышления только попусту злят.

Ройан обратилась к более насущным проблемам. Если она собирается прочитать лекцию, о которой говорил профессор, то необходимо взять с собой слайды, которые по-прежнему лежат в ее кабинете в музее. Размышляя над тем, как бы половчее получить их, не приезжая на работу лично, Ройан поддалась усталости и уснула поверх покрывал прямо в одежде.

Как оказалось, решение проблемы лежало на поверхности. Ройан позвонила в администрацию и договорилась, что коробку со слайдами пошлют с одним из секретарей в аэропорт.

Вручая посылку возле стойки регистрации «Британских авиалиний», секретарь сообщил:

– Утром, после открытия, в музей приходила полиция. Они хотели поговорить с вами, доктор.

Должно быть, выяснили, на кого зарегистрирована взорванная машина. Ройан порадовалась, что у нее есть британский паспорт. Если бы она попыталась покинуть страну с египетскими документами, задержки были бы неминуемы – наверняка полиция наложила ограничения на все пункты паспортного контроля. Как бы то ни было, она не встретила никаких затруднений. Оказавшись в зале отлета, Ройан подошла к газетному киоску и изучила, что пишут в прессе.

Во всех местных газетах была напечатана история о взрыве ее машины. Большинство журналистов вспомнили историю убийства Дурайда и связали два события. В одной из статей намекали на участие исламских фундаменталистов. На первой странице «Аль-Араб» поместили фотографию Ройан с Дурайдом, сделанную всего месяц назад во время приезда французских туроператоров.

У нее защемило сердце при виде покойного мужа. Он выглядел таким симпатичным и благородным, а она держала его под руку и улыбалась. Ройан купила по экземпляру каждой газеты и взяла в самолет.

Во время полета Ройан попыталась записать в блокнот все, что Дурайд рассказывал о человеке, которого ей следовало отыскать. Ройан озаглавила страницу: «Сэр Николас Куэнтон-Харпер (баронет)». Муж рассказывал, что прадедушка Николаса получил титул за работу в британских колониальных войсках. Три поколения этой семьи поддерживали тесные связи с Африкой, а особенно с британскими колониями и сферами влияния в Северной Африке – Египтом и Суданом, Угандой и Кенией.

По словам Дурайда, сам сэр Николас служил в Африке и странах Залива. Он свободно говорил по-арабски и на суахили, кроме того, прославился как любитель-археолог и зоолог. Подобно отцу, деду и прадеду, Куэнтон-Харпер устраивал многочисленные экспедиции в Северную Африку, чтобы пополнить свою коллекцию и побывать во все более далеких землях. Он написал ряд статей в научные журналы и даже читал лекции в Королевском географическом обществе.

Когда его старший брат умер бездетным, сэр Николас унаследовал титул и поместье Куэнтон-Парк. Он вышел в отставку и занялся имением, в котором значительную роль играл семейный музей. (Его основал прадед Николаса, первый баронет, в 1885 году.) Музей вмещал одну из самых крупных частных коллекций африканской фауны, однако не менее знамениты были и собранные там предметы искусства из Египта и с Ближнего Востока.

И все же, судя по словам Дурайда, в характере сэра Николаса скрывалось какое-то дикое начало. Было очевидно, что он не побоится преступить закон и подвергнуться любому риску, чтобы пополнить коллекцию Куэнтон-Парка.

Дурайд познакомился с ним несколько лет назад, когда сэр Николас нанял его в качестве эксперта для незаконной экспедиции с целью «освобождения» пунического бронзового литья из Ливии Каддафи. Некоторые из статуэток Харпер продал, чтобы покрыть расходы, но лучшие отправились в его частную коллекцию.

А совсем недавно он устроил еще одну экспедицию, на сей раз включавшую незаконное пересечение иракской границы и похищение из-под носа Саддама Хусейна пары каменных резных фризов. Дурайд рассказывал, что один из них сэр Николас продал за огромную сумму, пять миллионов долларов, которые пошли на музей. Но второй фриз, самый красивый, оставался в руках коллекционера.

Обе эти экспедиции произошли до того, как Ройан познакомилась с Дурайдом, поэтому она тщетно пыталась понять, как ее муж соглашался участвовать в таких предприятиях. Должно быть, сэр Николас умеет убеждать. Ведь если бы их поймали, обоих ждала бы смертная казнь.

Дурайд говорил, что всякий раз только изобретательность и широкий круг друзей Николаса в Северной Африке и на Ближнем Востоке, которых можно было попросить о помощи, помогали им выбраться живыми.

– Он сущий дьявол, – качал головой Дурайд, не без ностальгии вспоминая о былых приключениях, – но с ним хорошо в трудной ситуации. Тогда было очень здорово, хотя, оглядываясь на прошлое, я поражаюсь тому, каким опасностям мы подвергались.

Ройан часто удивлялась тому, на какой риск готов пойти настоящий коллекционер, чтобы удовлетворить свою страсть. Стоит ли овчинка выделки, не раз задумывалась она. На сей раз Ройан только улыбнулась подобным ханжеским мыслям. Предприятие, в которое она собирается втянуть сэра Николаса, мягко говоря, рискованное, а юристы могли бы долго спорить о его законности или противозаконности.

Все еще улыбаясь, Ройан уснула – напряжение последних нескольких дней взяло свое. Ее разбудила стюардесса, попросившая пристегнуть ремни перед приземлением в Хитроу.

Ройан позвонила матери из аэропорта:

– Привет, мам, это я.

– Да, я тебя узнала. Где ты, солнышко?

Голос матери звучал совершенно невозмутимо, как всегда.

– В Хитроу. Я приеду и на некоторое время поселюсь у тебя. Ты не против?

– Отель Ламли к вашим услугам, – рассмеялась мать. – Пойду приготовлю тебе постель. Во сколько приходит твой поезд?

– Я посмотрела в расписании. На Кингс-Кросс есть один, который приезжает в Йорк сегодня в семь.

– Я встречу тебя на станции. А что случилось? Поссорилась с Дурайдом? Он тебе в отцы годится. Я всегда говорила, что из этого брака ничего хорошего не выйдет.

Ройан помолчала. Момент для объяснений был неудачный.

– Я расскажу обо всем вечером.

Ее мать, Джорджина Ламли, ждала Ройан на платформе мрачным и сырым ноябрьским вечером, закутавшись в толстое зеленое пальто. У ног матери сидел Маг, кокер-спаниель. Они были неразлучной парой, даже когда не выигрывали на состязаниях кубки. Для Ройан мать и пес воплощали мирную картину старой Англии, ее второй родины.

Джорджина небрежно чмокнула Ройан в щеку. Она частенько говорила, что гордится собственным равнодушием к сентиментальным штучкам. Мать взяла сумку дочери и провела ее к старенькому, забрызганному грязью «лендроверу» на стоянке.

Маг обнюхал руку Ройан и махнул хвостом в знак узнавания. Потом чопорно и снисходительно позволил погладить себя по голове. В целом и он, подобно хозяйке, не отличался сентиментальностью.

Некоторое время они ехали в молчании, а потом Джорджина закурила.

– Так что же случилось с Дурайдом? – спросила она.

Ройан долго молчала, а потом шлюзы красноречия раскрылись и накопившееся горе хлынуло наружу. Оставшиеся двадцать минут от Йорка до деревушки Брэндсбери она говорила не переставая. Ее мать только порой поддакивала и кивала. Когда Ройан заплакала, описывая подробности смерти и похорон Дурайда, Джорджина погладила дочь по руке.

Перед тем как они подъехали к дому матери, слова иссякли. Ройан успела выплакаться и снова стала спокойной и разумной. Они пообедали – Джорджина приготовила продукты заранее и оставила на плите. Ройан и забыла, когда в последний раз ела пирог с почками.

– И что ты собираешься делать? – спросила Джорджина, наливая остатки пива «Гиннесс» в собственный стакан.

– Честно говоря, не знаю. – Произнеся эти слова, Ройан горестно задумалась, почему люди так часто употребляют это выражение перед тем, как соврать. – Я взяла шестимесячный отпуск, а профессор Диксон пригласил меня прочитать в университете лекцию. Пока дела обстоят так.

– Ну что же, – проговорила Джорджина, поднимаясь. – В твоей постели есть грелка, а комната принадлежит тебе на столько, на сколько захочешь.

Подобное заявление из ее уст можно было считать декларацией пылкой материнской любви.

Следующие несколько дней Ройан занималась подготовкой конспекта лекции и соответствующих слайдов, а каждый вечер отправлялась на долгие прогулки с матерью и ее верным Магом.

– Ты знаешь Куэнтон-Парк? – спросила она как-то раз Джорджину.

– Да, и неплохо, – с энтузиазмом отозвалась та. – Мы с Магом подрабатываем там четыре или пять раз в охотничий сезон. Первоклассная охота. Там водятся лучшие фазаны и вальдшнепы в Йоркшире. Самый знаменитый гон называется «Высокие лиственницы». Птицы летят так высоко, что даже меткие стрелки промахиваются.

– А с владельцем, сэром Николасом Куэнтон-Харпером, ты незнакома? – продолжала расспрашивать Ройан.

– Видела на охоте. Но незнакома. Стреляет классно, – отозвалась Джорджина. – Знавала я его папашу в старые добрые дни, до того как вышла замуж за твоего отца. – Она столь озорно улыбнулась, что Ройан пришла в изумление. – Он отлично танцевал, и мы сплясали с ним джигу-другую. И не только на площадке.

– Мама, ты просто ужасна! – рассмеялась Ройан.

– Было дело, – с готовностью согласилась Джорджина. – Но теперь не часто случай выпадает.

– А когда вы с Магом снова собираетесь в Куэнтон-Парк?

– Через пару недель.

– Можно мне с тобой?

– Разумеется. Владелец будет рад еще одному загонщику. Двадцать фунтов и ленч с бутылкой пива на день. – Она остановилась и вопросительно посмотрела на дочь. – А зачем тебе?

– Говорят, в поместье есть частный музей. И там знаменитая на весь мир коллекция египетских древностей. Хотелось бы посмотреть.

– К сожалению, он закрыт для публики. Только по приглашениям. Сэр Николас – странный тип. Замкнутый, и все в таком духе.

– А ты не можешь добыть для меня приглашение? – спросила Ройан.

Джорджина покачала головой:

– Почему бы тебе не обратиться к профессору Диксону? Он часто стреляет в Куэнтон-Парке. Они с Харпером старые друзья.

Профессор Диксон был готов к встрече с бывшей студенткой только через десять дней. Ройан одолжила у матери «лендровер» и поехала в Лидс. Профессор заключил ее в медвежьи объятия и провел в кабинет пить чай.

Ройан окунулась в ностальгические воспоминания о студенческих днях, проведенных в этой комнате, набитой книгами, бумагами и древними творениями рук человеческих. Ройан рассказала своему старому преподавателю об убийстве Дурайда, и тот пришел в ужас. Не желая его расстраивать, она быстро сменила тему и перешла к подготовленным слайдам. Профессор был явно восхищен тем, что ему показали.

Завести разговор о музее Куэнтон-Парка удалось только перед уходом, но профессор поддержал тему.

– Странно, что вы так и не посетили музей, пока были студенткой. Впечатляющая коллекция. Семья собирала раритеты более ста лет. Кстати сказать, я поеду на охоту в поместье в следующий четверг и поговорю с Николасом. Правда, сейчас бедняге может оказаться не до этого. В прошлом году он пережил глубокую личную трагедию – потерял жену и двух дочек в автокатастрофе на шоссе М-один. – Диксон покачал головой. – Ужасная история. Николас был за рулем. Думаю, он все еще винит себя.

Профессор направился к «лендроверу».

– Значит, мы ждем вас двадцать третьего, – сказал он на прощание. – Думается, вы соберете аудиторию не меньше сотни человек, ко мне даже обращался корреспондент из «Йоркшир пост». Они прослышали про лекции и хотят взять у вас интервью. Очень удачно для нашего отдела. Разумеется, если согласитесь. Не могли бы вы прийти часа на два пораньше, чтобы успеть побеседовать с ними?

– Возможно, я встречусь с вами еще до двадцать третьего, – проговорила Ройан. – Мама и ее пес будут загонщиками в Куэнтон-Парке в четверг. Она решила прихватить меня с собой.

– Тогда я постараюсь вас углядеть, – пообещал профессор, помахал на прощание и ушел.

Дул холодный северный ветер. Тяжелые серо-синие тучи так низко нависали над землей, что касались вершин холмов.

Ройан укуталась в три слоя одежды под старой зеленой курткой, которую ей одолжила Джорджина, но, поднимаясь на вершину холма, где собирались загонщики, все же замерзла. Да, ее кровь стала жиже за время жизни в долине Нила. Двух пар толстых шерстяных носков не хватило, чтобы защитить пальцы от холода – они совсем онемели.

Обычно во время охоты Джорджину ставили за линию огня, чтобы они с Магом подбирали подбитых птиц. Но на завершающий гон главный егерь поставил ее вместе с загонщиками.

Напоследок осталось самое лучшее – «Высокие лиственницы». Требовались все женщины и мужчины до одного, чтобы выгнать фазанов из укрытий на вершинах холмов и вынудить лететь над долиной, где охотники поджидали неосторожных птиц.

Ройан казался странным такой подход – сначала фазанов выращивают, а потом, когда те взрослеют, тратят столько усилий, чтобы их было как можно труднее добыть. Но Джорджина объяснила ей, что чем выше летят птицы, тем сложнее в них попасть. А это больше всего нравится охотникам, и они готовы платить огромные деньги за возможность подстрелить дичь.

– Ты не поверишь, сколько платят за день охоты, – сообщила Джорджина. – Сегодняшний день принесет поместью почти четырнадцать тысяч фунтов. В этом сезоне стреляют десять дней. Подсчитай и поймешь, что из этого складывается основной доход поместья. Не говоря уже об удовольствии от загона птиц и работы с собаками, мы, местные, имеем весьма приятную возможность подзаработать.

К этому моменту Ройан была не уверена, что от роли загонщика получаешь большое удовольствие. По густым зарослям ежевики идти было нелегко, и она не раз спотыкалась и падала. Колени и локти перемазались в грязи. Перед Ройан оказался ров, наполненный водой, покрытой тонкой корочкой льда. Она осторожно подошла к нему, балансируя при помощи трости. Ройан устала – это был уже пятый гон, и каждый из них отнимал немало энергии. Она бросила взгляд на свою мать, удивляясь, как та умудряется получать удовольствие от подобной пытки. Джорджина весело шагала рядом с дочерью, подавая Магу команды свистом и жестами.

Взглянув на Ройан, она подмигнула ей:

– Последние усилия, солнышко. Почти конец.

Ройан стало неприятно, что ее усталость и неловкость так заметны. Она решительно уперлась тростью в землю и попыталась перемахнуть ров. Увы, недооценив расстояние, Ройан не допрыгнула до края и оказалась по колено в ледяной воде, которая хлынула в резиновые сапоги.

Джорджина рассмеялась и протянула дочери конец трости, чтобы вытащить из грязи на берег. Ройан не могла позволить себе остановиться даже на миг, чтобы вылить воду из сапог, – тогда линия загонщиков оказалась бы разорвана. Поэтому пришлось продолжать двигаться вперед, хлюпая на ходу.

– Левый край, не торопитесь! – донесся из рации приказ главного загонщика, и люди послушно остановились.

Искусство загонщика заключается в том, чтобы выгонять птиц из подлеска, причем не единой стаей, а по одной-две. Тогда они пролетают над охотниками парами, а у тех появляется возможность взять второе ружье, после того как магазин первого опустел, и выстрелить в следующую жертву. Размер чаевых загонщика и его репутация напрямую зависят от того, как он «показывает» птиц стрелкам.

За время вынужденного отдыха Ройан успела перевести дыхание и оглядеться по сторонам. Сквозь просветы в лиственничной роще, благодаря которой гон и получил название, виднелась долина.

У подножия холмов расстилался просторный луг, покрытый зеленой травой. Там местами виднелись пятна серовато-грязного снега, оставшегося после снегопада на прошлой неделе. Именно на этом лугу и были расставлены номера. Перед началом охоты стрелки кинули жребий, чтобы определить, кому какой достанется.

Теперь каждый из охотников занял свое место, а за его спиной заряжающий держал ружье, готовясь передать, как только магазин первого опустеет.

– Кто из них сэр Николас? – спросила Ройан, и Джорджина указала на человека у дальнего номера.

– Вон тот, высокий, – ответила она.

В этот момент по рации раздался очередной приказ:

– Левый край – тихонечко. Начинайте стучать.

Загонщики принялись стучать палками. Не слышалось ни криков, ни улюлюканья – все было строго рассчитано.

– Медленно вперед. Останавливайтесь, спугнув птиц.

Шеренга людей шаг за шагом продвигалась вперед, и в кустах ежевики впереди Ройан услышала тихий шорох фазанов, которые отступали все дальше, до самого последнего момента не желая взлетать.

На их пути пролегал еще один ров, заросший непроходимыми кустами ежевики. Некоторые крупные собаки, вроде лабрадоров, остановились перед этой непреодолимой для них преградой. Джорджина свистнула, и Маг немедленно навострил уши. Пес промок, его шкура превратилась в сплошную массу из меха, грязи, колючек и сучков. Розовый язык высовывался из уголка улыбающейся пасти, а обрубок хвоста бешено молотил из стороны в сторону. В этот миг Маг являлся счастливейшим псом в Англии. Он выполнял работу, для которой был рожден.

– Давай, Маг, – приказала Джорджина. – Вперед. Выгони их оттуда.

Спаниель нырнул в самый густой куст и полностью исчез из виду. Минута принюхивания, копания – и вот в глубине канавы раздалось сердитое кудахтанье и хлопанье крыльев.

Из кустов вылетела пара птиц. Сначала показалась самка. Тускло-коричневая, размером с курицу, она не привлекала взора, но последовавший за ней самец был великолепен. Голову фазана венчала зеленая корона, а щеки и бородка отливали алым. Хвост состоял из светло-коричневых и черных полос и по длине почти не уступал телу. Остальные перья горели разными цветами.

Глядя, как фазан поднимается в низкое серое небо, сверкая, подобно драгоценному камню, брошенному рукой императора, Ройан восхищенно охнула.

– Смотри, как они летят! – проговорила Джорджина. – Какие красавцы. Лучшая пара за сегодня. Спорим, охотники не коснутся и перышка на их спинках.

Птицы поднимались все выше и выше, причем самка вела самца за собой, пока ветер над холмом не подхватил их и не понес к долине.

Загонщики любовались прекрасным зрелищем. Им пришлось немало потрудиться, чтобы достичь своей цели. Они подгоняли птиц, и ветер уносил их голоса. Загонщики радовались, видя высоко летящих фазанов.

– Вперед! – кричали они. – Выше!

Строй загонщиков невольно остановился, следя за полетом пары птиц, боровшихся с ветром.

На дне долины все стрелки подняли лица кверху, и те виднелись бледными пятнами на фоне зеленой травы. Даже с высоты было заметно, как охотники волнуются, дожидаясь, пока фазаны разовьют достаточную скорость, перестанут махать крыльями и начнут парить, спускаясь в долину.

Да, дичь выдалась не из легких. Пара высоко летящих фазанов, подгоняемых ураганным ветром, снижалась на предельной скорости и должна была пронестись над двенадцатью охотниками. Люди внизу ожидали подходящего момента, хотя даже самый лучший стрелок мог рассчитывать только на одну из птиц. Кто бы осмелился позариться на обеих?

– Ставлю фунт! – подала голос Джорджина. – Фунт, что оба улетят.

Ни один из загонщиков не принял ставку.

Ветер постепенно сносил фазанов вбок. Вначале они летели точно в середину линии огня, теперь же приближались к дальнему ее концу. Ройан видела, что стрелки внизу напряглись, когда начало казаться, что птиц несет на них, и расслабились, когда те оказались вне досягаемости. Причина подобного облегчения была очевидна – никто не хотел стрелять по такой сложной мишени, будучи в центре всеобщего внимания.

В конце концов на пути птиц остался только один стрелок. Последний.

– Ваша птица, сэр! – шутливо окликнул его товарищ, и Ройан невольно задержала дыхание.

Николас Куэнтон-Харпер, казалось, и не подозревал о приближении фазанов. Он стоял совершенно спокойно, слегка сгорбившись, держа под мышкой ружье, оба ствола которого смотрели вниз.

Наконец самка оказалась перед ним, примерно под углом шестьдесят градусов, и владелец поместья в первый раз шевельнулся, небрежно подняв ружье вверх. В некий момент он одним движением упер приклад в плечо, прицелился и выстрелил.

Из-за расстояния звук не сразу долетел до Ройан. Дернулся ствол, а из дула поднялся голубоватый дымок. Потом сэр Николас опустил ружье, а самка неожиданно поникла и сложила крылья. Она не билась в судорогах, потому что пуля попала в голову и убила ее мгновенно. Звук выстрела донесся до Ройан, только когда тело птицы полетело вниз.

К этому моменту над головой Николаса оказался самец. На сей раз охотник вскинул ружье одним движением, но отклонился назад так, чтобы дуло указывало вверх, напоминая натянутый лук. И снова оружие у него в руках выстрелило.

«Он промахнулся!» – подумала Ройан одновременно с облегчением и разочарованием, когда самец продолжил полет, на вид целый и невредимый. С одной стороны, ей хотелось, чтобы бедная птица спаслась, а с другой – чтобы человек восторжествовал. Но постепенно направление полета самца начало меняться, крылья сложились, и он перекувырнулся в воздухе. Ройан не знала, что пуля вошла ему в сердце и потому фазан умер через несколько секунд после ранения.

Когда самец полетел вниз за предыдущей жертвой, по ряду загонщиков прокатились приветственные крики. Даже некоторые стрелки не смолчали.

– Хороший выстрел, сэр! – закричали они.

Ройан не присоединилась к радующимся, но все же ненадолго позабыла об усталости и холоде. Она едва ли могла понять, какое искусство требуется, чтобы попасть в цель в такой ситуации, но стрелок произвел на нее впечатление. С первого взгляда этот человек соответствовал тому, что о нем рассказывал Дурайд.

Когда охота закончилась, уже стемнело. По лесной дороге к усталым загонщикам и их собакам подъехал старый армейский грузовик. Мать подтолкнула Ройан вперед, а потом влезла вслед за ней вместе с Магом. Они с готовностью опустились на одну из длинных жестких скамеек, и Джорджина, закурив сигарету, с радостью присоединилась к беседе егерей и загонщиков.

Ройан молча сидела на краю скамейки, наслаждаясь чувством победы, – она перенесла этот тяжелый день. Она ужасно устала, но почему-то испытывала некоторое удовлетворение. Целый день ей удалось не думать ни о краже свитка, ни об убийстве Дурайда, ни о неизвестном невидимом враге, готовящем для нее мучительную смерть.

Грузовик спустился с холма и затормозил, достигнув самого низа и немного съехав на обочину, чтобы пропустить зеленый «рейнджровер». Когда машины поравнялись друг с другом, Ройан повернулась, посмотрела в открытое окно дорогого внедорожника и встретилась взглядом с Николасом Куэнтон-Харпером.

Она в первый раз увидела его настолько близко, чтобы рассмотреть черты лица, и немало удивилась молодости баронета. Ройан думала, что ему примерно столько, сколько было Дурайду. Оказалось, что хозяину Куэнтон-Парка не больше сорока – в густых черных волосах проглядывали только первые серебряные нити. Загорелое лицо со слегка обветренной кожей выдавало испытанного путешественника. Из-под темных бровей смотрели зеленые пронзительные глаза. Сэр Николас улыбался какой-то шутке, брошенной водителем грузовика, говорившим с сильным йоркширским акцентом, а в глазах застыла печаль. Ройан вспомнила, что рассказывал профессор о недавней утрате Харпера, и ее сердце немедленно исполнилось сочувствия. В конце концов, она не одинока в своем горе.

Их взгляды встретились, и выражение лица баронета изменилось. Ройан прекрасно знала, что хороша собой, и чувствовала, когда это осознавали мужчины. Она явно произвела впечатление на хозяина Куэнтон-Парка, но не испытала от этого ни малейшего удовольствия. Слишком свежа была рана, нанесенная смертью Дурайда. Ройан отвернулась, и «рейнджровер» покатился вперед по дороге.

Лекция в университете прошла успешно. Ройан владела искусством слова, а тема выступления была ей хорошо знакома. Рассказ о находке могилы царицы Лостры и спрятанных там свитков по-настоящему захватил слушателей. Многие из них читали книгу и после лекции забросали докладчицу вопросами, насколько сказанное там правда. Ройан старалась отвечать мягко, не желая порочить автора.

После этого профессор Диксон пригласил Ройан и ее мать на обед. Он был в восторге от успеха Ройан и заказал самую дорогую бутылку кларета в карте вин, чтобы отметить такое радостное для него событие. Диксон даже немного огорчился, когда Ройан отказалась от бокала.

– Боже мой, я совсем забыл, что вы – мусульманка, – извинился профессор.

– Копт, – поправила его она. – И дело тут не в религии, мне просто не нравится вкус.

– Не беспокойтесь, – утешила его Джорджина. – У меня нет такой склонности к мазохизму, как у моей дочери. Должно быть, она унаследовала ее от отца. Я помогу вам справиться с этим прекрасным вином.

После выпитого кларета профессор стал благодушен и развлекал женщин историями об археологических находках, сделанных им за долгие годы. Когда принесли кофе, он снова повернулся к Ройан:

– Боже мой, я забыл сказать, что устроил для вас посещение музея в Куэнтон-Парке на следующей неделе. Любой день во второй половине. Только позвоните заранее миссис Стрит, и она вас встретит и впустит внутрь. Это личный помощник Николаса.

Ройан запомнила дорогу к Куэнтон-Парку с тех пор, как ездила с Джорджиной на охоту. Но на сей раз она оказалась за рулем «лендровера» одна. Массивные железные ворота в поместье украшало искусное литье. За ними дорога разделялась, и несколько указателей сообщали: «Куэнтон-Парк. Частная собственность», «Администрация поместья» и «Музей».

Дорога к музею вела через олений заповедник, где стада коричневато-желтых оленей паслись под облетевшими дубами. Сквозь туман виднелись очертания большого дома. Согласно путеводителю, врученному ей профессором, дом был построен сэром Кристофером Реном в 1693 году, а парк посажен знаменитым садоводом-дизайнером Брауном шестьдесят лет спустя. Результат производил впечатление.

Музей находился в буковой роще в полумиле от дома. К зданию явно неоднократно пристраивались новые части.

Миссис Стрит ждала у боковой двери и, впуская Ройан внутрь, немедленно представилась. Она оказалась весьма уверенной в себе седоволосой женщиной средних лет.

– Я была на вашей лекции в понедельник вечером. Просто замечательно! У меня есть для вас путеводитель, и вы увидите, что экспонаты подробно описаны. Я занимаюсь этим почти двадцать лет. Других посетителей сегодня не будет. Так что вы будете предоставлены самой себе. Можете просто побродить вокруг в свое удовольствие. Я ухожу не раньше пяти, так что времени достаточно. Если вам потребуется помощь – мой кабинет в конце коридора. Не стесняйтесь.

Ройан вошла в зал африканских млекопитающих, и музей захватил ее целиком. В комнате приматов были выставлены все без исключения виды обезьян, обитающих на континенте: от огромного самца гориллы с серебристой спиной до изящного колобуса с длинным черно-белым мехом.

Хотя некоторым экспонатам было более сотни лет, все прекрасно сохранились и были представлены наилучшим образом – в рисованных диорамах, изображающих естественную среду обитания. Должно быть, над музеем потрудилось немало искусных художников и таксидермистов. Даже вообразить сложно, сколько это могло стоить. Ройан решила, что пять миллионов долларов, вырученных за украденный фриз, были потрачены не зря.

Ройан прошла в зал антилоп и принялась любоваться чудесными животными. Она остановилась перед диорамой семьи гигантских соболиных антилоп, относящихся к давно вымершему ангольскому виду Hippotragus niger variani. Восхищаясь самцом с угольно-черной спиной и белой грудкой, Ройан грустила о его безвременной гибели от руки одного из Куэнтон-Харперов. Потом она упрекнула себя в глупости: если бы не странный пыл охотника-коллекционера, убившего животное, будущие поколения никогда бы не увидели антилопу во всей красе.

Ройан прошла в следующий зал, посвященный африканским слонам, и остановилась в центре комнаты перед парой таких огромных бивней, что казалось – они не могли принадлежать живому зверю. Бивни больше напоминали мраморные колонны эллинского храма, посвященного Диане, богине охоты. Ройан прочитала подпись:

«Бивни африканского слона, Loxodonta africana. Подстрелен в 1899 году сэром Джонатаном Куэнтон-Харпером. Левый бивень – 289 фунтов. Правый бивень – 301 фунт. Длина большего бивня 11 футов 4 дюйма. Диаметр 32 дюйма. Самые большие бивни, когда-либо добытые охотником-европейцем».

Охотничий трофей был вдвое выше Ройан и немногим тоньше ее талии. Проходя в египетский зал, молодая женщина еще дивилась размеру и силе животного, которому принадлежали такие огромные бивни.

Ройан резко остановилась, едва заметив фигуру в центре комнаты. Это была пятнадцатифутовая статуя Рамзеса II, выполненная из полированного красного гранита. Фараон стоял на мускулистых ногах, одетый только в сандалии и складчатую юбку. В левой руке он держал остатки боевого лука, от которого отломились верхняя и нижняя часть. Но то были единственные отметины времени на статуе. Остальное сохранилось превосходно – различались даже следы резца скульптора. В правой руке фараон держал печать с царским картушем. На величественной голове покоилась высокая двойная корона Верхнего и Нижнего царств. Выражение лица было спокойным и загадочным.

Ройан узнала статую, потому что ее брат-близнец стоял в большом зале музея Каира. Она проходила мимо нее каждый день по пути на работу.

Археолога начал охватывать гнев. Одно из главных сокровищ «того самого Египта». И украдено из какого-то святилища ее страны! Статуе здесь не место. Она должна находиться на берегах великой реки Нил. Ройан даже задрожала от силы собственных чувств и подошла к статуе, чтобы посмотреть на нее повнимательнее и прочесть иероглифическую надпись у основания.

В центре заносчивой надписи красовался царский картуш.

«Я, божественный Рамзес, повелитель десяти тысяч колесниц. Страшитесь меня, враги Египта».

Ройан не стала читать перевод вслух – это сделал негромкий низкий голос прямо за ее спиной. Она не слышала шагов. Ройан резко обернулась и увидела перед собой хозяина музея.

Тот стоял, засунув руки в карманы бесформенного синего кардигана с дырой на локте. Кроме того, на Харпере были выцветшие поношенные джинсы и мягкие тапочки с монограммой. Так частенько одеваются некоторые английские джентльмены, поскольку нельзя показывать, что ты заботишься о собственной внешности.

– Простите. Не хотел вас напугать.

Баронет лениво улыбнулся. Зубы у него были белые и слегка неровные. Неожиданно выражение лица Николаса изменилось – он узнал женщину.

– А, это вы.

Ройан должно было польстить, что он запомнил ее, хотя видел всего мгновение, но что-то в глазах баронета вызывало внутренний протест. Тем не менее она приняла протянутую руку.

– Ник Куэнтон-Харпер, – представился он. – Должно быть, вы бывшая студентка Персиваля Диксона. Кажется, я встречал вас на охоте в минувший четверг. Вы не были загонщицей?

У Харпера оказались очень приятные, обезоруживающе дружелюбные манеры, и раздражение оставило ее.

– Да. Я Ройан аль-Симма. Насколько я знаю, вы были знакомы с моим мужем, Дурайдом аль-Симмой.

– Дурайд! Конечно, я знаю его. Прекрасный человек. Мы с ним провели немало времени в пустыне. Один из самых лучших людей среди тех, с кем я знаком. Как он поживает?

– Он мертв.

Ройан не хотела, чтобы ответ прозвучал так прямо и бездушно, но другого способа сказать правду не видела.

– Мне очень жаль. Я не знал. Как и когда это случилось?

– Совсем недавно, три недели назад. Его убили.

– О господи! – В глазах Николаса читалось искреннее сочувствие, и Ройан снова вспомнила пережитую им трагедию. – Я звонил ему в Каир не более четырех месяцев назад. Он был весел и жизнерадостен, как всегда. Убийцу нашли?

Она покачала головой и осмотрела зал, чтобы хозяин музея не заметил ее полных слез глаз.

– У вас удивительная коллекция, – проговорила она.

– В основном благодаря моему деду. – Николас немедленно понял ее желание сменить тему. – Он служил у Ивлина Беринга – Овер Беринга[1], как звали его многочисленные враги. Он был представителем Британской империи в Каире, когда…

– Да, я слышала об Ивлине Беринге, – перебила Ройан. – Первый граф Кромера, британский генерал-консул в период с тысяча восемьсот восемьдесят третьего по тысяча девятьсот седьмой год. Все это время он был единовластным правителем моей страны. Имел много врагов, как вы подметили.

Николас прищурился:

– Персиваль предупреждал, что вы были одной из лучших его студенток. Но не предупредил, что вы – националистка. Очевидно, мне не стоило переводить надпись на статуе Рамзеса, вы справились бы и сами.

– Мой отец служил при Гамале Абдель Насере, – пробормотала Ройан.

Именно Насер окончательно освободил Египет от власти Британии. Став президентом, он национализировал Суэцкий канал, к немалой ярости англичан.

– Ха! – сказал Николас. – Значит, мы по разные стороны баррикад. Но все изменилось. Надеюсь, мы не станем врагами по такому поводу?

– Нет, – согласилась Ройан. – Дурайд очень уважал вас.

– А я его. – Харпер снова сменил тему: – Мы очень гордимся коллекцией ушебти. У нас есть экспонаты из могилы каждого фараона со времен Древнего царства и до дней Птолемея. Позвольте показать их.

Ройан последовала за ним к огромной витрине, занимающей целую стену. Все полки в ней были уставлены статуэтками, которые помещали в могилы фараонов, чтобы они служили покойным правителям в загробном мире.

Николас открыл стеклянную дверцу ключом и вынул самые интересные экспонаты:

– Это ушебти Майя, который служил трем фараонам – Тутанхамону, Эйе и Хоремхебу. Эта статуя из могилы Эйе, который умер в тысяча триста сорок третьем году до нашей эры.

Он протянул статуэтку Ройан, и та прочитала древнюю надпись так же легко, как заголовки утренней газеты:

– «Я Майя, казначей двух царств. Я отвечаю за божественного фараона Эйе. Да живет он вечно!»

Она заговорила по-арабски, чтобы проверить собеседника, и тот бегло и правильно ответил на том же языке.

– Кажется, Персиваль Диксон сказал мне правду. Наверное, вы были необычной студенткой.

Теперь их объединяли общий интерес и возможность говорить на английском и арабском. В результате изначальный антагонизм между ними несколько сгладился. Николас и Ройан медленно шли по залу, останавливаясь перед каждой витриной, осматривали все интересные экспонаты.

Казалось, они перенеслись назад во времени на тысячи лет. Что часы и дни по сравнению с такой древностью? Поэтому голос миссис Стрит, прервавший увлекательную экскурсию, вырвал обоих как бы из сладкого сна.

– Я ухожу, сэр Николас. Можно доверить вам запереть дверь и включить сигнализацию? Охрана уже заступила на пост.

– Который час? – Николас ответил на собственный вопрос, бросив взгляд на стальной «Ролекс сабмаринер». – Ого, пять сорок! Куда же пропал весь день? – Он театрально вздохнул. – Идите скорее, миссис Стрит. Извините, что задержали вас.

– Не забудьте включить сигнализацию, – еще раз напомнила секретарша, а потом повернулась к Ройан. – Он становится таким рассеянным, когда оседлает любимого конька.

Она явно относилась к своему начальнику, как тетушка к непоседливому племяннику.

– Вы дали довольно ценных указаний. Ступайте, – ухмыльнулся Николас и обратился к гостье: – Не могу отпустить вас, не показав кое-что, добытое не без помощи Дурайда. Можете задержаться на пару минут?

Ройан кивнула, и он сделал движение, желая взять ее за руку, но затем поспешно отступил. В арабском мире оскорблением считалось даже случайное прикосновение к женщине. Ройан оценила вежливость по достоинству и прониклась к хозяину Куэнтон-Парка еще более теплыми чувствами.

Он провел ее через музейные залы к двери с надписью «Служебное помещение. Вход только для сотрудников», потом по длинному коридору к двери в самом конце.

– Святая святых. – Баронет пропустил Ройан вперед. – Простите за беспорядок. Мне надо наконец прибраться здесь. Моя жена обычно…

Он неожиданно умолк и бросил взгляд на семейную фотографию в серебряной рамке на столе. Николас сидел под развесистым дубом на коврике для пикника рядом с красивой черноволосой женщиной. Возле пристроились две девочки, сильно напоминающие мать. Младшая сидела на коленях у Николаса, а старшая стояла рядом, держа под уздцы шетландского пони. Ройан бросила взгляд на спутника и прочла в его глазах бесконечное горе.

Чтобы не смущать его, она принялась осматривать другую часть комнаты, которая явно служила и кабинетом, и мастерской. Просторная и удобная, типичная комната мужчины, она воплощала его противоречивый характер – ученого и человека действия. Среди груд книг и музейных экспонатов лежали спиннинги, тростниковые удочки «харди» для ловли лосося. На крюках висели разгрузочный жилет, брезентовый чехол для ружья и кожаный патронташ с вышитыми инициалами «Н. К.-Х.».

Некоторые из картин на стенах оказались знакомы. Это были подлинные акварели художников, сопровождавших наполеоновскую армию по пути в Египет. На них можно было увидеть, как выглядели памятники древности до современных раскопок и реставрации.

Николас подошел к камину, подбросил бревнышко в гаснущие угли и хорошенько поворошил их. Когда огонь весело разгорелся, он подвел Ройан к занавеси, закрывающей половину стены от потолка до пола. Потянув за шнур с видом фокусника, баронет отдернул занавесь и с удовлетворением воскликнул:

– И что вы об этом скажете?

Ройан принялась изучать барельеф на стене. Тот был искусно вырезан, образы передавались необычайно четко, но археолог никак не выразила своих чувств.

– Шестой царь амореев, Хаммурапи, около тысяча семьсот восьмидесятого года до нашей эры, – проговорила она, притворяясь, что изучает искусно высеченные черты древнего правителя. – Да, скорее всего, из развалин его дворца на юго-западе от зиккурата в Ашуре. Вероятно, таких фризов было два. Каждый из них стоит около пяти миллионов долларов США. Мое предположение – их похитили у «святого правителя» современной Месопотамии, Саддама Хусейна, два бессовестных мошенника. Говорят, один из фризов находится в коллекции некоего мистера Питера Уолша из Техаса.

Николас некоторое время смотрел на Ройан в изумлении, а потом расхохотался:

– Черт подери! Я взял с Дурайда слово молчать об этой проделке.

Ройан в первый раз услышала его смех. Звук оказался довольно приятным, душевным и чистосердечным.

– Вы не ошиблись насчет обладателя второго фриза, – все еще смеясь, проговорил он. – Но ему он обошелся в шесть миллионов, а не в пять.

– Дурайд рассказал мне и о вашем визите в Чад и южную Ливию, – сказала Ройан.

Баронет покачал головой в притворном раскаянии:

– Кажется, у меня нет от вас секретов.

Николас подошел к высокому шкафу у противоположной стены. Это был превосходный образец инкрустированной мебели – должно быть, сделанный во Франции в семнадцатом столетии. Открыв двойные дверцы, коллекционер проговорил:

– Вот что мы с Дурайдом привезли из Ливии без разрешения полковника Муаммара Каддафи.

Николас извлек на свет маленькую бронзовую статуэтку и протянул гостье. Это была фигурка матери, кормящей ребенка, покрытая слоем зеленой патины.

– Ганнибал, сын Гамилькара Барки, – пояснил коллекционер. – Примерно двести третий год до нашей эры. Их обнаружил отряд туарегов в одном из старых лагерей на реке Баградас в Северной Африке. Должно быть, Ганнибал успел спрятать сокровище до сокрушительного поражения, нанесенного римским военачальником Сципионом. В кладе их было около двух сотен, и у меня осталось почти пятьдесят.

– Значит, остальные вы продали? – спросила Ройан, любуясь статуэткой. В ее голосе прозвучало неодобрение. – Как вы могли расстаться с такой красотой?

– Боюсь, у меня не было выбора, – вздохнул Николас. – Как ни печально, но экспедиция за ними обошлась мне в крупную сумму. Пришлось продать часть добычи, чтобы покрыть издержки.

Он подошел к столу, вытащил из нижнего ящика бутылку солодового виски и поставил ее на стол рядом с двумя стаканами.

– Позвольте предложить? – спросил он, но Ройан покачала головой. – Я вас понимаю. Даже шотландцы признают, что это можно пить только в промозглую погоду, когда температура опускается ниже нуля при ураганном ветре, если ты выследил и подстрелил первоклассного оленя. Может, чего-нибудь более подходящего для леди?

– Кока-кола у вас есть? – спросила Ройан.

– Да, но она ужасно вредная. Даже хуже, чем виски. Там столько сахара. Чистый яд.

Она приняла из рук хозяина стакан и провозгласила тост:

– За жизнь! – После этих слов она продолжила: – Вы правы. Дурайд действительно рассказал мне о статуэтках. – Она поставила пуническую фигурку в шкаф и снова повернулась лицом к столу. – Именно Дурайд направил меня к вам. Такова была его предсмертная воля.

– Ага! Значит, все это не совпадение. Кажется, я просто пешка в чьей-то сложной и хитрой игре. – Он указал на стул напротив стола. – Садитесь! И говорите!

Сам Николас примостился на краешке стола, держа в правой руке стакан с виски и покачивая длинной ногой. Он чем-то неуловимо напоминал леопарда. Хотя баронет вопросительно улыбался, пронзительные глаза внимательно наблюдали за лицом Ройан. Она подумала, что лгать этому человеку будет непросто.

Она глубоко вздохнула и начала:

– Вам приходилось слышать о древнеегипетской царице по имени Лостра, жившей в эпоху Среднего царства, когда происходили первые нашествия гиксосов?

Николас рассмеялся с легким презрением:

– А! Как в книге «Речной бог», верно?

Он подошел к полке и снял с нее томик. Хотя и довольно зачитанная, книга по-прежнему была в суперобложке, и на передней странице красовался довольно сюрреалистический пейзаж, написанный пастельными красками зеленого и розового оттенков, – вид на пирамиды через реку. Николас положил книгу перед гостьей.

– Вы читали ее? – спросила та.

– Да. Я прочитал почти все творения Уилбура Смита. Этот писатель забавен. Кстати, он пару раз приезжал на охоту в Куэнтон-Парк.

– Значит, вам нравится большое количество насилия и секса в литературе? – поморщилась Ройан. – А что вы скажете об этой конкретной книге?

– Должен признать, автор одурачил меня. Пока я читал ее, мне ужасно хотелось, чтобы она была основана на реальных фактах. Потому-то я и позвонил Дурайду. – Николас снова взял книгу и пролистал до конца. – Примечание автора написано довольно убедительно, но особенно западает в душу последняя фраза. – Николас зачитал ее вслух: – «Где-то в абиссинских горах, у истоков Голубого Нила, в нетронутой могиле фараона Мамоса лежит мумия Тана». – Николас почти сердито швырнул книгу на стол. – Бог мой! Вы не представляете, как мне хотелось, чтобы история оказалась правдой. Вы не представляете, как бы я хотел отыскать могилу фараона Мамоса! Я не мог не поговорить с Дурайдом. И когда он заверил, что это полная чушь, я почувствовал, будто меня надули. Пламя надежды так разгорелось, а разочарование оказалось настолько горьким…

– Это не чушь, – возразила Ройан и тут же поправилась: – По крайней мере, не полная.

– Понимаю. Выходит, Дурайд мне солгал?

– Не солгал, – принялась горячо защищать покойного мужа Ройан. – Просто временно скрыл правду. Тогда он не был готов рассказать все, ответить на вопросы, которые вы бы непременно задали. Но Дурайд собирался сам позвонить, когда придет время. Ваше имя возглавляло список потенциальных спонсоров.

– Значит, у него не было ответов, зато они есть у вас? – скептически улыбнулся Николас. – Однажды меня уже провели. Вряд ли второй раз я попадусь на ту же самую приманку.

– Свитки существуют. Девять из них по-прежнему находятся в хранилище Каирского музея. Именно я отыскала их в могиле царицы Лостры. – Ройан открыла кожаную сумочку и, порывшись там, вытащила тоненькую стопку глянцевых цветных фотографий десять на пятнадцать. Выбрав нужную, она протянула ее собеседнику. – Это снимок задней стены гробницы. Здесь можно разглядеть алебастровые кувшины в нише. Сфотографировано до того, как их извлекли оттуда.

– Красивая картинка, но такую можно сделать где угодно.

Ройан не обратила внимания на ехидную реплику и протянула Николасу еще один снимок:

– Десять свитков в мастерской Дурайда в музее. Узнаете людей, стоящих рядом со столом?

Он кивнул:

– Дурайд и Уилбур Смит. – Скептическое выражение лица сменилось сомнением и удивлением. – Что, черт подери, вы пытаетесь сказать?

– Я, черт подери, пытаюсь сказать, что, помимо поэтических преувеличений и прочих вольностей, которые допустил автор, книга основана на реальном материале. Однако свиток, который нас интересует больше всего, седьмой, украден убийцей моего мужа.

Николас поднялся, подошел к камину, подбросил дров и яростно поворошил их кочергой, словно давая выход чувствам, переполняющим его. Потом баронет заговорил, не оборачиваясь:

– И почему этот свиток намного важнее остальных?

– В нем содержались описание похорон фараона Мамоса и, как мы считаем, указания, которые помогут найти место его упокоения.

– Вы так считаете? Или уверены?

Коллекционер резко обернулся, сжимая кочергу, словно оружие. В подобном настроении его можно было испугаться. Рот превратился в тонкую линию, а глаза яростно сверкали.

– Значительная часть седьмого свитка была написана особым кодом, серией зашифрованных стихов. Мы с Дурайдом почти расшифровали их, когда… – она умолкла и глубоко вздохнула, – когда его убили.

– Но у вас же должна была остаться копия такой бесценной информации?

Баронет так смотрел на нее, что Ройан стало не по себе.

– Все микрофильмы, все наши записи, все было украдено вместе со свитком. Потом убийцы Дурайда отправились в нашу квартиру в Каире и уничтожили мой компьютер, в котором хранились данные.

Николас с грохотом швырнул кочергу в ящик для угля и сел за стол.

– Значит, не осталось никаких доказательств? И ничем нельзя подтвердить правдивость ваших слов?

– Нет, – покачала головой Ройан. – Только то, что находится здесь. – Она постучала по голове длинным изящным пальцем. – У меня хорошая память.

Ее собеседник нахмурился и провел рукой по волнистым волосам.

– И зачем же вы пришли ко мне?

– Чтобы дать вам шанс отыскать могилу Мамоса, – просто сказала Ройан. – Нужна ли она вам?

Неожиданно что-то изменилось в Николасе. Он ухмыльнулся, как школьник, замысливший шалость:

– Пожалуй, очень нужна.

– Тогда нам придется заключить некое рабочее соглашение, – проговорила Ройан, наклоняясь вперед. – Давайте я изложу свои пожелания, а потом вы ответите мне тем же.

Торг получился нелегкий, и ближе к часу ночи Ройан объявила, что устала.

– Я уже не могу здраво мыслить. Нельзя ли продолжить завтра с утра?

– Завтрашнее утро уже наступило, – сообщил Николас. – Однако вы правы. Это неблагородно с моей стороны. Но вы можете остаться здесь. В конце концов, в этом доме двадцать семь спален.

– Нет, благодарю вас. – Ройан поднялась. – Я поеду домой.

– Дорога могла замерзнуть, – предупредил ее хозяин, но, увидев решительное выражение на лице молодой женщины, поднял руки, сдаваясь. – Ладно-ладно, не буду настаивать. И во сколько же завтра? В десять у меня встреча с юристами, но к полудню мы должны закончить. Почему бы нам не пообедать здесь? Завтра я собирался поехать стрелять в Гантон, но это легко отменить. Тогда день и вечер окажутся в вашем распоряжении.

Встреча Николаса с юристами состоялась на следующее утро в библиотеке Куэнтон-Парка. Она оказалась непростой и весьма неприятной, впрочем хозяин поместья ждал этого. В последнее время мир вокруг него словно начал разваливаться на части. Вспомнив, с чего начался этот год, Харпер невольно сжал кулаки. мгновение невнимательности на обледеневшей дороге – и вот на них несутся слепящие огни грузовика…

Не успел Николас оправиться от этого удара, как на него обрушился следующий – в виде финансового отчета страховой компании «Ллойд», в которой, как отец и дед до него, нынешний хозяин Куэнтон-Парка был крупным акционером. Около половины столетия семья регулярно получала свою долю прибыли. Разумеется, Николас прекрасно знал, что несет также полную ответственность за убытки. Последствия этой ответственности никогда не сказывались на нем, потому что за последние пятьдесят лет компания не терпела серьезных убытков, – в нынешнем году такое произошло впервые.

Сначала землетрясение в Калифорнии, потом огромный штраф за нанесение экологического ущерба, назначенный судом одной из международных химических корпораций, – в результате потери страховщиков составили более двадцати шести миллионов фунтов стерлингов. Доля Николаса в этих убытках была два с половиной миллиона фунтов – от части долга удалось уйти, но остальное подлежало выплате в течение восьми месяцев. И неизвестно еще, какие новые неприятные сюрпризы готовил проклятый год!

И действительно, вслед за крахом «Ллойда» на сахарную свеклу, выращиваемую в поместье примерно на тысяче акров земли, напала ризомания, заболевание корней. Был потерян весь урожай.

– Нам требуется хотя бы два с половиной миллиона, – проговорил один из юристов. – Проблем с этим не должно возникнуть – Куэнтон-Парк набит ценными предметами, не говоря уж о музее. Какую сумму можно выручить за экспонаты?

Николас поморщился при мысли о продаже статуи Рамзеса, бронзовых фигурок, фриза Хаммурапи или любых других столь любимых вещей из музея или дома. Приходилось признать, что выход на аукцион поможет покрыть долги, но баронет сомневался, что сможет жить без своих сокровищ. Все что угодно представлялось лучшим выходом, чем расставание с ними.

– Нет, черт подери! – проговорил Николас.

Юрист холодно взглянул на него.

– Тогда посмотрим, что у нас еще есть, – безжалостно продолжил он. – Скажем, стадо молочного скота.

– Оно принесет сотню тысяч, если повезет, – проворчал хозяин Куэнтон-Парка. – Остается найти два и четыре десятых миллиона.

– Племенные кони, – вступил в разговор финансист.

– Сейчас у меня только шесть коней. Еще две сотни в лучшем случае, – мрачно улыбнулся Николас. – Остается два, запятая, два. Медленно продвигаемся.

– Яхта, – предложил молодой юрист.

– Она старше меня, – покачал головой Николас, – и принадлежала еще моему отцу. Скорее всего, ее вообще не удастся продать. Она дорога только как память. Мои ружья и то стоят больше.

Оба юриста снова склонились над своим списком.

– Ах да. Они и вправду есть. Пара ружей мастерской «Перде» в хорошем состоянии. Примерно сорок тысяч.