Сегодня я не умру

День первый

Солнце уже клонилось к закату, когда он, наконец, выбрался из лесу.

Олег шел по замусоренной дороге меж двух рядов грязных разваливающихся строений (язык не поворачивался назвать их домами) и дивился почти полному отсутствию людей на улице. Здесь было тихо. Очень тихо.

Изредка ему на глаза попадались неопрятные старухи, копавшиеся в грядках. На проходившего мимо чужака они не обращали никакого внимания, продолжая ковыряться в земле. Троица местных заводил с испитыми рожами, сидевших на лавке у покосившегося забора, проводила его мутными взглядами. Лежавшая под лавкой собака с грязной клочковатой шерстью подняла голову и забрехала, лениво и беззлобно. На нее шикнули, и она с готовностью заткнулась, снова уронив голову на землю.

Жуткое впечатление производила эта вымирающая деревня. Нет, в ней еще теплилась жизнь: где-то вдалеке тарахтел трактор, а проехавший мимо грузовик обдал Олега клубами теплой липкой пыли и распугал кур, гревшихся на обочине. И все же постороннему взгляду было совершенно ясно, что это агония – рано или поздно здесь не останется ни одного разумного существа.

Олегу нужно было спросить дорогу, но он никак не мог заставить себя обратиться к кому-либо из обитателей этого погибающего места. Так что он шел и шел, пока не уткнулся в реку. Он мог свернуть направо, а мог и налево. Олег выбрал второе, потому что иначе солнце било бы ему прямо в глаза, и двинулся вдоль берега.

Метров через четыреста деревня снова закончилась. Он остановился, оглядываясь по сторонам и раздумывая, что делать дальше. От усталости он уже не чувствовал голода, но пить ему хотелось по-прежнему. Правая нога пульсировала и ныла нестерпимо.

Внезапно на крыльце крайнего дома показался человек с белым чемоданчиком в руке, и Олег понял, что его цель близка.

– Ты слышал, что я сказал, харя немытая? – крикнул человек кому-то в глубине дома. – В следующий раз я его не зашью, а отрежу.

«Бу-бу-бу», – послышалось в доме, потом что-то по звуку тяжелое упало, и во дворе, не вылезая из конуры, залаяла собака.

Человек с чемоданчиком вздохнул и пошел со двора.

– Здравствуйте, – обратился Олег к мужчине, вышедшему за ворота. – Вы не подскажете, где я могу найти доктора?

– Здравствуйте, – отозвался мужчина. – Вам повезло – я и есть доктор. Что-то случилось?

– Ни хрена себе! – сказал доктор, когда Олег закатал правую штанину до колена. – Где это вас так угораздило?

Он присел перед Олегом на корточки, разглядывая рану с запекшейся кровью вперемешку с грязью, травинками и мелкими кусочками коры.

– Споткнулся, – пояснил тот.

– Ясно. Сейчас что-нибудь придумаем.

Доктор легко распрямился и пошел в угол к рукомойнику.

Пока он мыл руки и готовился, Олег сидел на стуле рядом со столом, покрытым старенькой поцарапанной клеенкой, и оглядывался по сторонам. Дом, куда его привели, был ничем не примечательней остальных хибар в этой деревне. Но здесь, по крайней мере, хоть было чисто.

Стол, возле которого его усадили, располагался у раскрытого окна с шевелившимися на сквозняке легкими цветастыми занавесками. Вдоль правой от Олега стены вытянулся видавший виды диван, обтянутый потрескавшимся коричневым дерматином. На противоположной стене, справа от входной двери, висела на крючках одежда и какие-то сетки. Здесь же аккуратным рядком стояла обувь: болотные сапоги, ботинки на толстой рифленой подошве и кроссовки, которые доктор снял, войдя в дом и переобувшись в домашние клетчатые тапочки. Слева от входной двери в углу висел рукомойник с подставленным под него помятым цинковым ведром.

Хозяин дома скрылся за полуоткрытой дверью, ведущей вглубь дома, и через минуту вернулся с большим эмалированным тазом. Олег поставил правую ногу в таз, и доктор принялся поливать ее водой из пузатого облупленного кувшина.

– Как вы сюда попали? Заблудились? – поинтересовался доктор, пинцетом вынимая соринку из раны.

– Ну… – замялся Олег. – В общем, да. Оставил машину возле Аникино. Думал, выйду к месту, но, похоже, немного не рассчитал.

– Ничего себе – немного, – хмыкнул доктор. – Вообще-то, Аникино километрах в десяти отсюда будет.

Олег примерно так и думал, но все же решил уточнить:

– Это ведь Загибаево?

Хозяин кивнул.

– Говорящее название, – усмехнулся Олег.

Доктор поднял на него внимательный взгляд.

– Да, пожалуй, – отозвался он после паузы. – Я раньше как-то не задумывался…

Они немного помолчали.

– А что вы делали в лесу? – спросил хозяин. – На грибника вроде не похожи. На охотника тоже.

У Олега не было ответа на этот вопрос.

– Так, – пожал он плечами. – Гулял.

Почему-то доктор даже не усмехнулся – лишь снова глянул снизу вверх серьезно и внимательно.

Наконец он убрал таз, положил Олегову ногу на табурет и сел рядом, разглядывая рану – промытую, опухшую и кое-где снова начавшую кровоточить.

– Сейчас будет больно, – предупредил он.

Олег кивнул и отвернулся к окну, закусив губу.

Минут через десять все было кончено. Доктор помог ему перейти на диван, где Олег и уселся, провалившись в продавленное сиденье.

– Оставайтесь у меня. Во-первых, скоро темнеть начнет. А во-вторых, вам все равно сейчас нельзя напрягать ногу.

Олег обрадовался предложению, но все же из приличия поинтересовался:

– А я вам не помешаю?

– Нисколько. К тому же, честно признаться, мне здесь не так уж часто выдается возможность хоть с кем-нибудь поговорить.

Доктор, похоже, тоже был рад неожиданному знакомству.

– Подождите немного, – засуетился он. – Я сейчас здесь приберу, и будем пить чай.

Под тугой повязкой нога пульсировала и ныла. Олег отстраненно наблюдал, как доктор уносит таз с кувшином, вытирает с пола пролившуюся воду, убирает в свой чемоданчик лекарства и бинты, и чувствовал приятную тяжесть, разливавшуюся по всему телу. Потом его веки стали совсем неподъемными, он перестал обращать внимание на боль, закрыл глаза и провалился в сон.

Проснулся он внезапно, словно его что-то подбросило. Олег резко выпрямился и заморгал, пытаясь сообразить, где он.

В доме было темно и тихо. Фосфоресцирующие стрелки наручных часов показывали начало третьего. Он поднялся с дивана, чертыхнулся, наступив на больную ногу, но все же сделал несколько шагов по комнате.

Луна смотрела в распахнутое настежь окно, и в ее призрачном свете все вещи и предметы казались одушевленными и наполненными каким-то тайным смыслом – словно они только притворялись столом, стулом, одеждой, а на самом деле были предназначены совсем для других целей.

Заботливый хозяин оставил для него на столе коробку с соком и пачку печенья. Олег присел у окна и немного пожевал. Где-то далеко, на другом конце деревни, залаяла, подвывая, собака. Ее никто не поддержал, она еще немного повыла и умолкла. Снова стало тихо-тихо.

Он посидел еще с минуту, затем поднялся и, прихрамывая, пошел к двери, ведущей вглубь дома.

…Я проснулся не от холода, не оттого что залаяла глупая соседская шавка, испугавшаяся ночного шороха, и не от кошмара, приснившегося, как обычно, под утро. Я проснулся от боли, потому что в мое горло впилось лезвие, показавшееся мне раскаленным.

– Простите меня. Простите, ради бога! – сказал он тихо.

В лунном свете его лицо было белым, как у мертвеца. За окном трещали цикады. Свежий ветер шевелил легкую занавеску. Я проглотил комок в горле, и лезвие снова больно укололо меня.

– За что?

Я не узнал свой голос, до того хрипло прозвучали эти слова. Казалось, он обрадовался вопросу, и пустился в путаные объяснения:

– Тебе лучше знать за что… Хотя, какая разница… Нет, вообще-то разница есть. Особенно, если это правда… Мне тогда будет легче… На самом деле у меня нет выбора. Я просто должен это сделать. Понимаете?

О да, я понимал. Я слушал его тихий взволнованный голос, ощущал, как лезвие ножа сильнее и сильнее давит на мое горло, и с каждым словом все отчетливей понимал, что, похоже, он действительно меня убьет.

Почему-то мне вспомнилось, как я увидел его у дома Семеныча – в приличном спортивном костюме и темных очках, закрывавших пол-лица. Он был совершенно не к месту в этих краях, словно редкая заморская птица на наших болотах, но, похоже, его это не волновало.

– Здравствуйте, – вежливо сказал он. – Где я могу найти врача?

Я бегло оглядел его и заметил, что правая брючина у него порвана и запачкана кровью.

– Пойдемте ко мне, это недалеко, – предложил я, и мы двинулись вдоль реки.

Всю дорогу он молчал. Молчал и я, искоса поглядывая на него. Меня слегка раздражало, что я не мог видеть его глаз из-за этих дурацких темных очков.

Он снял очки, только зайдя в дом и усевшись за стол у окна, так что я, наконец, получил возможность разглядеть его как следует.

На вид ему было лет тридцать пять – тридцать семь. Он был ниже меня ростом, но крепче и шире в плечах. Сонное выражение светлых глаз под набрякшими веками я объяснил усталостью, а бледность – болью в пораненной ноге. Держался он несколько натянуто и, как мне показалось, исподволь изучал меня, пока я разбирался с его ногой.

Мне хотелось поговорить с ним, не важно о чем, но он мгновенно сморился и заснул на диване в неловкой позе, запрокинув голову и приоткрыв рот.

Оказывается, я даже сам не догадывался, насколько стосковался по хорошему собеседнику. Но он уснул, так что мне пришлось отложить нашу задушевную беседу на утро.

Однако утро началось не с задушевных бесед, а с ножа, уткнувшегося мне в шею.

Я смотрел в его белое лицо и никак не мог понять, маньяк он или просто болен. Я никогда не встречал его раньше, не сделал ему ничего плохого и даже был вправе рассчитывать на некоторую благодарность, так что личные мотивы в его действиях отметались. Если он собирался ограбить меня, то вполне мог просто забрать все, что ему приглянулось, хотя, говоря по правде, кроме лекарств брать у меня было нечего.

– Забирай, что хочешь, и уходи, – прохрипел я.

– Мне ничего не надо, – ответил он. – Мне нужен ты.

Почему-то я так и думал.

– Зачем?

– Затем что иначе он искалечит моего сына.

– Кто – он?

– Бык.

– Кто? – не понял я.

– Быков. Ты что – не помнишь Быкова?

Я понятия не имел, кто такой Быков.

– Ты убил его брата, – пояснил он.

Оцепенение прошло, я чувствовал, что начинаю звереть. Сердце колотилось, и в ушах так звенело, что я с трудом различал его слова.

– Я никого не убивал.

Он поморщился.

– Это не важно… Хотя мне будет труднее, если ты не виноват. Потому что вообще-то я не убийца – просто так получилось… Я не думал, что все зайдет так далеко, но у меня не было выбора…

Бла-бла-бла, бла-бла-бла. Я слушал, но не слышал его – у меня все плыло перед глазами и шумело в голове.

Он говорил чуть ли не извиняющимся тоном. Рука с ножом, похоже, начала уставать, поскольку давление на мое горло немного ослабло.

«Надо сделать это сейчас же. Другого случая может не быть», – я даже не успел додумать эту мысль, как моя левая рука с силой отбила лезвие в сторону, а правая, сжатая в кулак, со всей дури въехала ему в переносицу. Он бросил нож и с криком схватился за лицо. Я столкнул его на пол и кинулся сверху.

Он был моложе и сильнее меня и к тому же, видимо, ходил в спортзал. Я же последний раз занимался физкультурой в институте и не дрался, начиная с восьмого класса. Так что ничего удивительного, что очень скоро он оседлал меня и принялся душить. Перед глазами завертелись, все быстрее и быстрее, фиолетовые с золотом круги, и мне стало ясно, что это конец. Я перестал отрывать его клешни от своего горла, лихорадочно зашарил руками по полу и наткнулся на табуретку. Уже почти потеряв сознание, я схватился за ножку табуретки и из последних сил шарахнул его по голове.

Он замер, через секунду обмяк и рухнул на пол.

Я лежал рядом и жадно хватал ртом воздух, словно утопающий, по счастливой случайности выброшенный на берег морским приливом. Наконец, отдышавшись, я с трудом поднялся на ноги и посмотрел на человека, который пытался меня убить и которого только что чуть не убил сам.

Увы, я не убил его – только пробил ему череп, сломав хорошую крепкую табуретку. Теперь придется просить Федора сделать новую. А тот ничего не делает задаром. Значит, опять будет вымогать «лекарству».

Лежавший на полу человек пошевелился и слабо застонал. С трудом поднявшись, я сходил за своим чемоданчиком, и после укола он снова затих. Теперь можно было заняться собой – его нож разрезал мне ребро левой ладони. Хорошо, что я правша. Остановив кровь, я обработал порез и перевязал руку. Потом перетащил гостя на кровать и занялся его черепом.

Было уже почти шесть утра, когда я закончил. Голова болела так, что, казалось, сейчас лопнет. Измерил давление – так и есть: сто шестьдесят на сто двадцать. Выпил клофелин и совершенно обессиленный сполз на пол рядом с кроватью.

В голове царил полный хаос. Мысли носились с бешеной скоростью, сталкивались, опрокидывали друг друга и разбегались в разные стороны. От этого лихорадочного броуновского движения звенело в ушах. К счастью, скоро начало действовать лекарство. Постепенно мысли замедлили свой бег, забуксовали и из упругих теннисных мячиков превратились в комья липкой сладкой ваты. Еще через некоторое время мне уже потребовалось усилие, чтобы заставить себя думать.

Быков, Быков… Я не знал никакого Быкова и уж тем более не убивал его брата. Я вообще никогда никого не убивал. Во всяком случае, намеренно.

Перед глазами тут же возникла запрокинутая голова, худенькая шея с остро торчащим кадыком и рука с синими набрякшими венами. Я мотнул головой, отгоняя видение, и чуть не застонал от боли, ударившей в виски.

Нет. Только не сейчас. Это не относится к делу, и я не буду об этом думать. Я буду думать только о том, что сказал мне мой странный гость. Потому что только это в данный момент имеет значение.

Я не был убийцей, я был хирургом. Точнее, бывшим хирургом, поскольку еще пару лет назад возглавлял хирургическое отделение первой горбольницы.

Неужели это было всего два года назад? Кажется, с тех пор прошла целая вечность.

Мне вдруг остро вспомнилась операционная, и этот яркий свет, и красные пятна на белом, и эти запахи… Холодок скальпеля в руке, туго обтянутой резиновой перчаткой… «Боже, прошу – не оставь меня!»

Как давно это было. Словно и не со мной.

Не хочу это помнить. Но как сладко и как мучительно вспоминать…

Давление постепенно нормализовалось, боль отступила, и на смену ей пришли вялость и апатия. Спать не хотелось, шевелиться тоже. Я сидел на полу, привалившись к стене, и не находил в себе сил подняться. Наконец, в животе у меня заурчало, я с трудом встал на ноги и побрел в горницу.