Секрет удачного года

Руки в голубых рукавицах протянули огромную деревянную чашу. Братина: я не сразу вспомнил, как она называется. Я подхватил её снизу, прикинул: литра три, не меньше.

– Давай, – подмигнул бородатый здоровяк. – Бахни для сугреву.

Над бурой жидкостью в чаше поднимался пар, пахло корицей и мандаринами.

– Глинтвейн, что ли? – подозрительно спросил я.

– Пусть будет глинтвейн, – легко согласился он.

Я отхлебнул, и растеклось тепло по перифериям телесным. На миг показалось почему-то, что не в зимнем лесу я, а на съёмочной площадке, а в спину смотрит объектив камеры, и режиссёр с недовольным лицом следит за моей бездарной игрой. Морок рассеялся, я оглянулся на всякий случай, но сзади был такой же заснеженный лес, как и впереди, за спинами странно одетых людей.

– Ну как, полегчало? – аниматор в голубом костюме Деда Мороза потянул братину на себя, но я попросил:

– Можно ещё глоточек?

– Можно, – разрешил он, – но только глоточек, если не хочешь ночевать тут остаться. Забористое пойло.

Я хлебнул ещё и не без сожаления вернул ему чашу. Обвёл взглядом странную компанию у костра.

– Кино, что ли снимаете? – спросил я, пересчитав присутствующих.

– Пусть будет кино, – кивнул он. – "Двенадцать месяцев", ремейк. Режиссёр Сарик Андреасян.

– Я-то смотрю, лицо знакомое. В рекламе Теле 2 снимался? Нет? А чего вас одиннадцать?

– Декабрь в гримёрке, пудрится. Ты, наверное, хочешь нам что-то сказать? Не зря ж тебя кривая к нашему костру вывела. Валяй, не стесняйся. Вот я – январь, например. Какие у тебя ко мне претензии? Только это, на всякий случай. В драку полезешь – посохом огрею, не обессудь. Вас много, а я один.

– Да я не собирался, – я примирительно выставил руки. – Да и нет у меня претензий. Мне типа как с месяцем разговаривать? Да? Ну, ок. Да норм всё. Хороший месяц. Удар по печени, конечно, но тут я сам виноват. Знаешь, есть у меня давняя мечта на новый год и первые дни… хмм… тебя. Ничего, что на ты? Хочу с женой в какой-нибудь лесной домик забуриться. Вот просто вдвоём, и чтобы никого не было. Можно такое устроить?

– Можно, устраивай, – недоумённо пожал он плечами. – Не препятствую.

– Ну да, извини, понимаю. Ты ж не отельер какой-нибудь. И вообще хорошо в тебе: много выходных, можно любимыми делами заняться, о работе не думать. Праздников тоже, правда, многовато. Убавить нельзя? Нет? Ну ладно. Короче, никаких претензий.

– Февраль, да? – протянул я руку коротышке с синим от холода лицом. Он испуганно зажмурился. – Месяц всех влюблённых? – ухмыльнулся я. – Спасибо празднику басурманскому. Ну ты чего?

Коротышка приоткрыл один глаз, увидел мою дружелюбную улыбку и немного расслабился.

– Да ну я не виноват, – смутился он. – Люди сами этой фигнёй маются: сердечки всякие. Меня, знаешь, никто не спрашивает.

– Да не парься, всё ж хорошо. Какая разница, по какому поводу порадовать любимого человека? Весёлый денёк, конечно: годовщина обезглавливания святого, устроившего подпольный ЗАГС, но то такое. Важен не повод, а результат, правда?

– Д-да. Во мне ещё день защитников празднуют…

– Согласен, но я не служил. Всегда говорю: меня-то чего поздравляете?

– Ну, не зарекайся… – пробормотал Февраль и опять зажмурился, но я уже подошёл к третьему, розовощёкому парню в кафтане с принтом берёзовой бересты и в зелёной шапке. Протянул ему руку:

– Март?

Он аж отпрыгнул.

– Я тебе сразу говорю: я тут ни при чём! Меня не спрашивают, когда во мне рождаются.

– Звучит, как гельминтоз какой-то, – хохотнул я. – Хотя по сути близко к истине. Не, правда, с первой женой ты мне, конечно, круто подгадил. Тут ничего не скажешь. Хоть и я хорош, конечно. Молодой, дурной. Собаку только жалко. Вот её до сих пор простить себе не могу.