Секретарша бандита

Глава 9. Ризван

— Ветер в харю, я хуярю, — усмехается Рашидов, прихрамывая на больную ногу. Когда-то он был веселым парнем. Много шутил. — Лучше бы где-нибудь в подвале встретились.

Я поднимаю ворот куртки. Зябко тут.

— Я хочу, чтобы его гнилую тушу собаки растащили.

— Чем крысы хуже?

— Там эту падаль быстро найдут. Он не должен в гроб целиком ложиться. Не заслужил.

Камиль отхлебывает из фляжки и протягивает ее мне, ежась на холодном ночном ветру.

Опершись поясницей о капот машины, тоже делаю глоток. Немного согревает.

— Роксана у тебя, конечно, кремень.

— У нее мозги перемешались, — фыркаю я, сплюнув на землю. — Столько дерьма пережить.

— Махдаев ее не трогал. Матерью клянусь. Я бы ему яйца через глотку выдрал.

Кошусь на него, всем своим видом давая понять, что он тоже в косяках. Уберег Роксану от Махдаева, но если бы этот побег не устроил, герой поганый, то ничего бы не было.

— Ты мог найти меня, Гафаров, — меняет он тему, глядя в ночное поле. — Не захотел. Я бы дал денег, и тебе не пришлось бы связываться с Махдаевым.

— Я нес ответственность за мать. Связь с тобой грозила нам изгнанием. А Махдаев был чуть ли не святым.

Паршиво от воспоминаний, как я уважал этого гада. Впускал его в наш дом. Ел с ним за одним столом. Пожимал ему руку. И даже собирался жениться на его сестре.

Рашидов большим пальцем трогает болячку в уголке рта. Знатно от меня в челюсть получил. Напрасно думал, что я первым делом пожму ему лапу и поблагодарю. Умнее надо быть, чтобы Саида уделать. Он каждый свой шаг просчитывает. А раз оступился — прими соответствующую награду.

— Ты когда-нибудь жалел, что ушел? — спрашиваю у него, чтобы хоть как-то скоротать время ожидания.

— Ни дня. А ты засомневался? — в ответ интересуется Рашидов.

— В том-то и дело. Без груза строгих условностей я чувствую себя живее. Порой даже страшно, вдруг со мной что-то не так? Ведь отцы воспитывали нас почитать обычаи и традиции. Но меня нисколько не мучает совесть. Будто я все сделал правильно. Только не стоило слушать Белова. Знал же, что Махдаев вернется. Чего ждал, не понятно.

— Тебе было не до него. Нелегко повернуться спиной к семье, к матери. Как там Ильяс, кстати? Счастлив?

— Безумно, — с презрением усмехаюсь я. Злорадствую. Хоть и братишка родной.

— Тогда тебе есть, с чем сравнить свою жизнь.

Темноту режет дальним светом фар. Глухую ночь пронзает приближающийся рев тачки. На нас едет Махдаев. Не зассал. Рискнул. Явился.

Треп прекращается. Я выхожу вперед, преграждая дорогу.

Махдаев тормозит метрах в десяти. Глушит двигатель и, выйдя, расстегивает куртку.

Вижу его, и кулаки хрустят, требуя крови.

— Так и знал, что Рашидов крыса, — бросает желчно, подойдя метров на пять. Встает, расставив ноги и отодвинув край куртки для демонстрации блестящего ствола.

— Зачем же связывался с ним? — задаю ему вопрос.

— Грешно отказываться от халявного побега. Давай вещай, чего хочешь, Гафаров. Мне нянчиться с тобой некогда. Я еще не все ножи заточил, которыми буду твою Роксану на кусочки резать.

Стискиваю челюсти. Перед глазами вспыхивают алые пятна. Представляю, как выдавливаю глаза Махдаеву, и сглатываю.

— Я предлагаю тебе честный обмен, — выдаю холодно. — Разберемся по-мужски. Только ты и я. За победителем награда.

— А если я откажусь?

— Ты не трус. Ты не откажешься.

— Я стратег, Гафаров. Ты пришел с предложением, которое я должен обдумать, и в случае своего согласия подготовиться.

— Кончай. Ты в СИЗО не переставал мешки колотить, — раскрываю ему свою осведомленность его времяпрепровождением за решеткой.

— И все же?

— У Камиля есть доказательства твоей причастности к тем преступлениям, о которых ни власти, ни община понятия не имеют. Ты сам ему обо всем рассказывал. В том числе, и о том, как убивал моего брата, — рычу, стервенея. — И общине, и властям эти записи будут очень интересны. Даже то, как ты под давлением заставил Роксану подписать брачный договор. Тебе же не нужно разжевывать, что ждет Мадину? Ее спасает только брак с Ильясом. Но мой брат не самый примерный муж, и ему недолго развестись. Твоя сестренка останется совсем одна. Обязательно найдется тот, кто примет ее в свою стаю. В качестве подстилки для псов. Они будут пускать ее по круг день и ночь. Без остановки. Пока не раздолбят до самых кишок.

Махдаев звереет. Кольнули его мои слова. Есть и у него слабое место.

— Заметь, я не стал похищать ее, издеваться и шантажировать, как сделал ты. Но если ты откажешься здесь и сейчас положить конец этой войне, то я ни перед чем не остановлюсь. Я найду тех, кто затрахает ее до смерти.

Саид нервно трет щетину вокруг шрама. Косится то на меня, то на Камиля. Думает. Прикидывает. Соображает, чем еще меня взять.

— Думаешь, такой умный? — насмехается, словно вынул козырь из рукава. — Помни, Ризван, крыса — она всегда крыса. Как сильно ты доверяешь Рашидову? Друг, да? Вместе общину и меня вокруг пальца обвели? Так вот что я тебе сейчас скажу, Гафаров. Твой детеныш сдох во время родов. Все это время твоя шлюха кормила сиськой подставного младенца. Как тебе такая новость?

Я начинаю снимать куртку. Невозмутимо. Абсолютно спокойно. В бою нельзя выходить на сильные эмоции. Гнев должен перерабатываться в энергию, а не в сопли.

Бросаю куртку на дорогу и разминаю шею. Срал я на его пафосные предсмертные речи.

— Я в курсе, собака! Либо мы деремся по правилам, как мужики с яйцами, либо я растопчу тебя, как кусок говна.

За моей спиной к разговору подключается Камиль:

— Саид, ты послушай Ризвана. Зачем вам еще жертвы? Не рискуй Мадиной. Жалко девчонку. Молодая совсем.

Сплюнув, он снимает куртку. Оставляет ее на капоте тачки, поверх кладет пистолет, показывая мне, что готов к равному рукопашному. И хотя он здоровее, злость моя, выращенная из мелкого зерна, уже громаднее и массивнее многолетнего дуба. Не прощу ему ни брата моего, ни Роксану, ни сына. Электризуюсь от ненависти. Готов уложить его одной левой. Но чисто по-мужски позволяю ему размяться.

— Ты совершаешь ошибку, Ризван, — втирает Махдаев. — У тебя был шанс жить.

— В качестве зверушки на цепи, на глазах которой ты убьешь всех, кто мне дорог? Нет, спасибо. Кажется, я давно дал тебе понять, что меня не прельщает такая перспектива.

Хохотнув, он сжимает кулаки и бросается на меня, повалив на землю в первом же прыжке. Целится нанести удар по лицу, но промахивается, и кулак с треском вонзается в землю. Я уворачиваюсь, вылезаю из-под него и захватываю сзади за шею. Предплечьем давлю на горло, рыча ему на ухо:

— Сдохни, тварь.

Махдаев дергается, упирается коленями в землю, пытаясь встать, царапает меня по рукам, сдирая кожу, но поздно. Ему не хватает воздуха. А все потому что я месяцами готовился к этому моменту. Воспроизводил в памяти все, что знаю о Махдаеве, как о бойце. Размышлял над его боевыми советами. Высчитывал. Изучал его слабые стороны. Чтобы однажды услышать этот хриплый всхлип.

Сжав зубы, сворачиваю его толстую шею и швыряю обездвиженную тушу на землю.

Все.

Конец.

Время замирает.

Он сдох не в муках, каких заслуживал. Но все же не будет больше топтать эту землю и заставлять Роксану бояться.

Подняв лицо к звездному небу, выдыхаю. Возмездие свершилось. Мой брат отомщен.