Айзек Азимов Секретная миссия

Лучи солнца проникли сквозь кроны деревьев на поляну, осветив картину хаоса и разрушений. Вчера еще здесь стоял деревянный дом, теперь же от него осталась лишь груда развалин. Казалось, одна стена была начисто снесена взрывом и лежала на земле грудой обломков; крыша провалилась внутрь, словно какой-то великан оставил там свой след.

Однако то, что явилось причиной катастрофы, все еще находилось здесь, на развалинах дома. Погнутые балки и металлические крепления беспорядочно переплелись с остатками лабораторного оборудования, некогда аккуратно размещенного в одной из комнат дома; неподалеку валялись части неизвестного двигателя. Сверху располагалась какая-то труба: возможно, это был космический корабль. Этот огромный металлический предмет, лежавший поперек сломаной крыши, теперь лишь отдаленно напоминал некогда гладкий цилиндр, однако внимательный наблюдатель мог бы догадаться, что здесь разбился космический корабль. В комнате, где когда-то была лаборатория, начался пожар, и языки пламени лизали металлический каркас, медленно расползаясь вокруг.

На поляне распростерлись два тела, примерно одного роста и сложения, но на этом сходство кончалось. Одно принадлежало смуглому обнаженному мужчине средних лет; лицо его было изуродовано до неузнаваемости. Голова его неестественно вывернулась, что безошибочно указывало на перелом шеи. Второй ростом и внешностью напоминал могучее племя некогда живших викингов-мореходов. Однако черты его лица говорили о принадлежности к более развитой культуре. Он был полностью одет, и едва заметное колыхание его груди указывало на то, что он еще жив. Рядом с ним валялась сломанная опорная балка со следами крови. Голова его была сильно окровавлена, однако рана опасности не представляла: его всего лишь оглушило.

Он неловко пошевелился и с трудом поднялся на ноги; слегка пошатываясь, покрутил головой и ощупал рану на лбу. Он медленно обвел глазами поляну и ярко пылающие обломки. Затем его внимание привлек труп, и он перевернул его, чтобы осмотреть шею. Нахмурив брови, он яростно потряс головой, безуспешно пытаясь что-то вспомнить.

Память не возвращалась. Он узнавал то, что видел, но в голове не было для этого ни слов, ни названий; что было до этого — он не помнил. Его первое воспоминание было связано с пробуждением и невыносимой головной болью. Взгляд его равнодушно скользнул по ракете: он понял, что она упала на крышу, потеряв управление, однако, вид ее не вызвал у него никаких ассоциаций, и он перестал о ней думать. В момент катастрофы он мог быть как в доме, так и в ракете; сказать, где именно, он не мог. Возможно, что в тот момент раздетый мужчина спал в доме.

В глубине его подсознания возникло смутное беспокойство: оно становилось все сильнее, заставляя что-то предпринять. Ему нельзя терять ни минуты, его ждет задача особой важности. Какая именно? В какое-то мгновение он почти вспомнил, но мысль опять ускользнула, оставив лишь сознание острой необходимости, которой следует подчиниться. Он пожал плечами и направился прочь от развалин к узкой тропинке, которая виднелась между деревьями.

Новый импульс заставил его вернуться к трупу, и он подчинился безоговорочно. Безотчетно он уцепился за труп и, обнаружив, что он довольно тяжел, поволок его к дому. Огонь был теперь повсюду, однако, найдя место, где жар был не таким сильным, он положил труп на груду горящих головешек.

Погасив второй импульс, он с новой силой ощутил действие первого и медленно направился вниз по тропинке. Ботинки ему жали, ноги распухли, но он продолжал угрюмо брести вперед, снова и снова возвращаясь к одним и тем же вопросам. Кто он, где он, как попал сюда?

Хозяин этого дома, будь то он сам или тот другой, безусловно, поселился здесь, ища уединения; казалось, тропинке не будет конца, но он так и не заметил вокруг никаких признаков жилья. Тяжело ступая, он продолжал свой путь, не зная, будет ли конец этой дороге, как вдруг ряд перекрещенных столбов с проводами привлек его внимание. Впереди он различил широкое шоссе, по которому взад и вперед сновали машины; ускорив шаг, он устремился вперед в надежде кого-нибудь встретить.

Ему повезло. На обочине стояла машина, и какой-то человек копался в ее переднем отсеке. Его слух уловил слова, говорящие о крайней степени раздражения. Он усмехнулся и двинулся к машине, устремив взгляд на голову мужчины. Сильное напряжение на миг сдавило его мозг и сразу же отпустило. Он подошел к машине.

— Вам помочь? — Фраза эта вырвалась непроизвольно, и сейчас же на него нахлынули незнакомые слова, мысли, знания, которые были ему доселе неведомы. Однако ни вид этого человека, ни чего-либо другого, что могло бы пробудить к жизни нужный сектор его памяти, не приблизили его к разгадке собственной личности, и в этом было какое-то несоответствие. Побудительный импульс, который им владел, по-прежнему был необъясним.

Услышав его голос, мужчина поднял голову, и его мокрое от пота лицо просветлело.

— Помощь — именно то, что мне нужно, — сказал он с благодарностью. Маюсь с этой треклятой штуковиной уже битый час, и хоть бы кто остановился. Разбираешься в этом деле?

— М-м-м. — Пришелец, так он сам называл себя за неимением лучшего имени, проверил провода, испытывая смутное беспокойство по поводу примитивности устройства. Зайдя с другой стороны, он поднял капот и осмотрел весь мотор. Затем, ощутив неожиданную уверенность, открыл сумку с инструментами. — Пожалуй, здесь… м-м… зажигание с опережением, сказал он.

Так оно и оказалось. Через несколько минут двигатель тихо заурчал, и водитель повернулся к незнакомцу.

— Думаю, все о'кэй. Слава богу, что я вас встретил: дорога здесь хуже некуда, и ни одной мастерской. Вам куда?

— Я… — Пришелец вовремя спохватился. — В город, — сказал он, не придумав ничего другого.

— Тогда садись. Я еду в Элизабет, это как раз по пути. Буду рад компании; дорога длинная, того и гляди начнешь заговариваться. Куришь?

— Нет, спасибо, я не курю. — Наблюдая, как тот прикуривает, он испытал какое-то неприятное ощущение. Запах дыма, достигая его, вызывал тошноту, так же, впрочем, как запах бензина и человеческого тела, но он старался думать об этом как можно меньше. — Вы ничего не слышали о каком-нибудь космическом корабле?

— А как же. Вы про тот, что строит Оглеторп? Прочел все, что было в газетах. — Водитель на минуту отвлекся от дороги, и его маленькие глазки блеснули. — Никак не мог взять в толк, почему бы этим финансовым шишкам не субсидировать ракеты, и вот вам, пожалуйста, Оглеторп берется за это дело. Может, парень, мы наконец узнаем что-нибудь о Марсе?

Незнакомец машинально усмехнулся.

— А как выглядит его корабль?

— Есть фото в «Сенсации», на обложке. Поищи-ка там, сзади. Ага, вот он. Интересно все же, как выглядят марсиане?

— Трудно сказать, — ответил Пришелец. Несмотря на блеклую и размытую фотографию, сразу было ясно, что это не тот корабль, который разбился, а совершенно другой. — О новых ракетах что-нибудь слышно?

— Нет, во всяком случае, я не слыхал. Знаешь, мне порой кажется, что марсиане могут походить на нас. Как пить дать. — Он не уловил насмешки в словах собеседника. — Как-то раз написал об этом рассказ для журнала научной фантастики, но его вернули. Я там предположил, что когда-то, много лет назад, на Земле была иная цивилизация — ну, предположим, Атлантида — и что они потом переселились на Марс. Только Атлантида в это время затонула, и они остались не у дел. Какое-то время они скитались, а потом прилетели обратно и все начали сначала. Неплохо, правда?

— Интересно, — согласился незнакомец. — Но это где-то уже было. А если вместо этого погружения Атлантиды предположить, что между планетой-колыбелью и Марсом была война, которая уничтожила обе цивилизации? Может, это логичнее?

— Возможно. Можно было бы попробовать, но, похоже, они там предпочитают всякую чертовщину… Вот болван — кто же обгоняет в гору! Он высунулся и погрозил кому-то пухлым кулаком, затем снова принялся за свои путаные объяснения. — На днях прочел рассказ о двух расах — одни, как осьминоги, другие — 20 футов ростом и синего цвета.

Воспоминания мучительно зашевелились и приняли почти осязаемую форму. Синий… Затем все снова пропало, и осталось какое-то тревожное чувство. Пришелец нахмурился и уселся поглубже, односложно отвечая на монолог собеседника и наблюдая из окна быстро меняющийся пейзаж.

— А вот и Элизабет. Где вас высадить?

Пришелец пошевелился, борясь с полуобморочным состоянием, вызванным страшной головной болью, и огляделся.

— Где угодно, — сказал он. Но побудительный импульс, притаившийся где-то в дальнем уголке мозга, вновь овладел им, и он добавил: — Мне нужен врач.

Это, безусловно, имело смысл. Возможно, изначально этот импульс был всего-навсего естественной потребностью в медицинской помощи. Тем не менее он не ослабевал, требуя конкретного выражения, и Пришелец сомневался в логичности всего, что могло быть с ним связано. Эта потребность никак не вязалась с ощущением страшной угнетенности, которое ее сопровождало. Машина остановилась у дома с табличкой врача, и он почувствовал, как кровь бешено пульсирует в висках.

— Вот мы и приехали. — Водитель потянулся к двери, чуть не задев руку своего спутника. Пришелец резко отдернул ее, едва избежав прикосновения, и почувствовал, как холодный пот струится у него по спине. Если бы эта рука коснулась его… Дверца снова захлопнулась, но одно он понял совершенно отчетливо. Ни в коем случае не должен он допустить, чтобы кто-либо вступил в контакт с его телом, иначе случится непоправимое! Еще один ни на что не похожий безумный импульс, но слишком мощный, чтобы подавить его.

Он выбрался из машины, бормоча слова благодарности, и направился к доктору Ланэхану: прием от 12.00 до 16.00.

Доктор, уже пожилой человек, отличался тем грубоватым и несколько прямолинейным добродушием, которое столь характерно для врачей общего профиля, и прекрасно гармонировал со своей приемной. Вдоль стены располагались книги по медицине, стеклянный шкаф с различными медикаментами и набор медицинских инструментов. Он спокойно выслушал рассказ незнакомца, подбадривая его улыбкой и постукивая карандашом по столу.

— У вас, несомненно, амнезия, — наконец сказал он, подводя итог. Хотя в чем-то весьма своеобразная; однако в большинстве своем эти случаи глубоко индивидуальны. Когда поврежден мозг, невозможно предугадать, как он себя поведет. Вам не приходила в голову мысль о галлюцинациях в связи с побуждениями, о которых вы говорили?

— Да. — Пришелец прикинул все возможные варианты и отбросил их как несостоятельные. — Если бы это были обычные побуждения, я бы, пожалуй, с вами согласился. Но они чрезвычайно сильны и, думаю, вызваны чем-то очень серьезным. Я убежден в этом.

— М-м-м. — Врач снова постучал карандашом по столу и задумался. Пришелец сидел, уставившись в основание его шеи, и тут он снова ощутил в голове сильное напряжение: такое же, как и тогда, когда впервые увидел владельца машины. Что-то вспыхнуло у него в мозгу и потухло. — И у вас нет никаких документов?

— Гм-гм, — незнакомец начал шарить по карманам, чувствуя себя до крайности глупо. — Об этом я как-то не подумал, — пробормотал он. Он достал пачку сигарет, грязный носовой платок, очки, какие-то предметы, которые ему ни о чем не говорили, и, наконец, бумажник, набитый деньгами. — Может быть, здесь что-нибудь?

Врач быстро просмотрел его содержимое.

— Деньги у вас, безусловно, были… М-м-м, никаких документов, одни письма. Л. Х. Ага, вот оно: визитная карточка. — Он передал ее незнакомцу вместе с бумажником и довольно улыбнулся. — Вы, без сомнения, мой коллега, доктор Лертон Хейнс. Это вам о чем-нибудь говорит?

— Ни о чем совершенно. — Обладать именем в известном смысле было приятно. Однако ничего другого при виде визитной карточки он не испытал. И для чего у него с собой очки и сигареты, если ему не нужно ни то, ни другое?

Врач усиленно рылся в книгах и выудил наконец какой-то том в грязном красном переплете.

— Кто есть кто, — пояснил он. — Посмотрим. Гм-гм! Ну вот. Лертон Хейнс Р., М. Д. Странно, я думал, вы моложе. Исследования в области лечения раковых заболеваний. Родственники отсутствуют. Адрес наверняка того дома, который вы помните. Суррей. Дейнсвиль. Хотите взглянуть?

Он передал книгу, и незнакомец — или Хейнс — внимательно пролистал ее, не найдя, впрочем, ничего нового по сравнению с тем, что уже было сказано, за исключением того, что ему было 42 года. Он положил книгу на стол и, достав из бумажника деньги, оставил их на видном месте.

— Благодарю вас, доктор Ланэхан. — Было очевидно, что ничем больше врач помочь ему не может, к тому же запах комнаты и человека вызывал у него удушье; он явно страдал аллергией на запах других людей. — О ране на голове не беспокойтесь — она неглубокая.

— Но…

Хейнс пожал плечами и, изобразив на лице улыбку, открыл дверь и вновь оказался на улице. Чувство щемящего беспокойства исчезло, сменившись глубоким унынием, и он понял, что миссия его провалилась.

Они знали так мало о врачевании, хоть и старались изо всех сил! Вся история медицины пронеслась перед мысленным взором Хейнса с ее поразительными успехами и безнадежными поражениями, и он понял, что даже его случай находится за гранью их понимания. Это прозрение, как и обретение речи, было полной загадкой; его осенило после долгого и мучительного напряжения, в тот самый момент, когда он смотрел на врача, и вслед за этим пришло отупляющее чувство провала. Тем не менее это не было заключение врача-онколога, скорее он мыслил категориями обычного лечащего врача.

Ответ напрашивался сам собой, но был слишком невероятен, чтобы в него можно было поверить! О существовании телепатов подозревали, но не таких, которые могли бы с одного взгляда извлечь из глубин памяти целые страницы когда-то прочитанных книг. Нет, это еще неправдоподобнее, чем внезапное пробуждение к жизни отдельных участков памяти, вызванное видом этих двух людей, встретившихся на его пути.

На углу он остановился, томимый чувством безысходной тоски, устало размышляя о постигшей его неудаче. Увидев в нем возможного покупателя, к нему подбежал мальчишка-газетчик.

— Свежие «Новости дня»! — забормотал он привычную скороговорку. «Сенсация» и «Курьер»! Все об ужасном крушении поезда! Газету, мистер?

Хейнс вяло пожал плечами:

— Не надо!

— Блондинка убита в ванне, — разносчик пытался соблазнить покупателя. — Все о ракете, летящей на Марс! — Он всячески старался найти уязвимое место.

Однако этот невнятный жаргон едва доходил до сознания Хейнса. Он уже двинулся на другую сторону, усиленно растирая виски, как вдруг новый мощный импульс безжалостно толкнул его назад к продавцу газет. Нашарив в кармане какую-то мелочь, он бросил пять центов на стопку газет и, оставив без внимания протянутую руку, взял номер «Сенсации».

— Козел! — Мальчишка вслух выразил свое мнение и бросился подбирать деньги.

На первой странице этой жалкой газеты уже не было фотографии, и Хейнс нашел нужное ему сообщение с некоторым трудом. «Ракета на Марс отправляется в среду» — заголовок был набран стандартным крупным шрифтом, а под ним располагался текст на три четверти колонки. «Первый полет человека на Марс состоится в срок», — заявил сегодня репортерам Джеймс Оглеторп. Скепсис ученых не поколебал бизнесмена, он претворяет свои планы в жизнь: как и задумано, его экипаж вылетит на Марс в среду, 8 июня. Строительство закончено, двигатель проходит последние испытания.

Хейнс бегло просмотрел всю страницу, отмечая наиболее характерные детали. Автор был довольно сдержан, однако его ироничные замечания снабдили Хейнса всей необходимой ему информацией. Ракета вполне может взлететь; люди подошли наконец вплотную к покорению других планет. И ничего о существовании какой-нибудь другой ракеты. А это значит, что та, другая, должно быть, строилась втайне, в безнадежной попытке опередить Оглеторпа.

Но все это не имело значения. Важно было расстроить все эти планы! Ни в коем случае не должны люди совершить этот полет! Это решение было нелепо, но к нему не годились мерки простого здравого смысла. Его долг состоял в том, чтобы не допустить подобного полета, и обсуждению это не подлежит.

Он быстро вернулся к газетчику и хотел уже было тронуть его за плечо, но почувствовал, как протянутая рука дернулась, стараясь избежать контакта. Мальчишка, видимо, уловил это движение.

— Вам газету? — оживленно начал он, быстро повернувшись и еще не узнавая незнакомца. — А-а… это вы. В чем дело?

— Откуда идет поезд на Нью-Йорк? — Хейнс вытащил из кармана двадцать пять центов и бросил монету на пачку газет.

Глаза у мальчишки снова заблестели.

— Пройдете четыре квартала вниз, повернете направо и там прямо, пока не упретесь в станцию. Сразу ее увидите. Спасибо, мистер.

Тот факт, что телефонный справочник может служить источником информации, был первым и последним радостным открытием Хейнса, и то, что первый Оглеторп в списке оказался цветным чистильщиком улиц, не могло его омрачить. И вот он с трудом тащился в направлении центра города, машинально отсчитывая номера, которые ни о чем не говорили; их совершенно очевидно объединяла система простой арифметической прогрессии независимо от улиц.

Плечи его ссутулились, глаза ввалились, и глубокие морщины сошлись на переносице. У него начался долгий приступ мучительного, раздирающего легкие кашля, потом все успокоилось. Это было какое-то новое проявление, так же, как и чувство тяжести в области сердца. И повсюду был этот тошнотворный запах людей, бензина и табака — затхлая смесь, от которой невозможно было укрыться. Он поглубже засунул руки в карманы, чтобы случайно не коснуться кого-нибудь из прохожих, перешел улицу и направился к дому, который искал.

Какой-то мужчина входил в лифт, и он машинально последовал за ним, испытывая облегчение при мысли, что ему не придется тащиться по лестнице.

— Где я могу найти Оглеторпа? — неуверенно спросил он лифтера.

— Пятый этаж, комната 405. — Мальчишка распахнул дверь, и Хейнс проследовал в указанном направлении, сразу же оказавшись в отделанной блестящим металлом приемной. В ней было с полдюжины дверей, однако он сразу же заметил дощечку с надписью «Джеймс Х. Оглеторп, личный кабинет» и неуклюже двинулся вперед.

— Вам назначено, сэр? — Девушка появилась словно чертик из коробки, придерживая рукой дверь, которая преграждала ему путь. Лицо ее выражало крайнее разочарование, и в этом, возможно, крылась причина ее резкого тона. Затем она произнесла сакраментальную фразу Горация, охраняющего мост: — Господин Оглеторп сейчас занят.

— У нас ленч, — коротко ответил Хейнс. Он успел заметить, что за едой люди чувствуют себя свободнее.

В руках у нее появилась маленькая записная книжка. Внимательно изучив ее, она сказала:

— Приглашение на ленч у меня не записано, г-н…

— Хейнс. Доктор Лертон Хейнс. — Он кисло улыбнулся, небрежно вертя в руках 20-долларовую бумажку. Было очевидно, что для всех деньги являются слабым местом. Взгляд ее остановился на купюре, и в голосе появилось некоторое замешательство.

Продолжая рыться в записной книжке, она сказала:

— Ну конечно, видимо, г-н Оглеторп договорился с вами уже давно и просто забыл мне сказать…

Он слегка кивнул ей и положил купюру на край стола. Не отрывая взгляда от его руки, она сказала:

— Присядьте, пожалуйста, я сейчас поговорю с г-ном Оглеторпом.

Через несколько минут она вышла из кабинета и подмигнула ему.

— Он совсем забыл, — сказала она Хейнсу, — но я уже все уладила. Сейчас он выйдет, доктор Хейнс. Вам повезло, он сегодня еще не завтракал.

Джеймс Оглеторп оказался гораздо моложе, чем предполагал Хейнс, хотя, возможно, этим и объяснялся его интерес к ракетам. Он вышел из кабинета, надвинув на лоб фетровую шляпу, из-под которой вились черные волосы, и оглядел незнакомца с головы до ног.

— Доктор Хейнс? — осведомился он, протягивая большую и сильную руку. — Похоже, мы собирались вместе позавтракать.

Хейнс быстро встал и слегка поклонился, прежде чем собеседник успел схватить его за руку. Оглеторп явно не обратил на это внимания и продолжал как ни в чем не бывало:

— Эти телефонные разговоры иногда просто вылетают из головы. А вы не тот самый специалист по раку? Кто-то из ваших друзей был здесь несколько месяцев назад по поводу финансовой поддержки ваших исследований.

Они вошли в лифт, и только когда двери открылись и они направились в ресторан, расположенный в этом же здании, Хейнс сказал:

— На этот раз я приехал не за деньгами. Меня интересует ракета, строительство которой вы финансируете. Мне кажется, из этого выйдет толк.

— Я в этом уверен, хотя вы один из немногих, кто верит в успех. — На лице Оглеторпа отразились одновременно интерес и осторожность. Он сделал заказ и повернулся к Хейнсу.

— Хотите участвовать в полете? Если да, то место врача в команде еще не занято.

— Нет, дело совсем не в этом… Только молоко и гренки… — Хейнс не знал, как лучше изложить дело, не имея конкретных доказательств. Глядя на жесткую линию подбородка своего собеседника и ощущая всю силу настойчивости этого человека, он оставил всякую надежду и продолжал говорить просто по инерции. Он отдался своему воображению, размышляя в душе, насколько он может быть близок к истине.

— Другая ракета уже проделала этот путь, г-н Оглеторп, и вернулась обратно. Но пилот погиб до того, как она приземлилась. Я могу показать вам обломки этой ракеты, хотя навряд ли что-то осталось после пожара возможно, слишком мало, чтобы доказать, что это был космический корабль. Где-то там, на Марсе, есть нечто, что люди не должны обнаружить. Это…

— Привидения? — быстро подсказал Оглеторп.

— Это смерть! И я спрашиваю вас…

Оглеторп снова перебил его:

— Не надо, не продолжайте. Вчера ко мне тоже приходил какой-то человек, он клялся, что уже побывал там, — предлагал показать мне обломки его корабля. Сегодня утром я получил письмо: в нем говорится, что марсиане посетили автора и угрожали бог знает чем. Я не хочу назвать вас лжецом, д-р Хейнс, но я слышал слишком много подобных историй; тот, кто рассказал вам об этом, либо маньяк, либо параноик. Я могу показать вам целую кипу писем, и в каждом разъясняется, что я не могу лететь по тем или иным причинам, начиная от астрологии и кончая оборотнями, а в некоторых даже предлагаются фотографии — в доказательство сказанного.

— А если бы я сказал, что сам совершил этот полет? — Визитная карточка в бумажнике свидетельствовала, что он — Хейнс, и бумажник лежал в кармане его костюма, но там же лежали очки и сигареты, которыми он не пользовался.

Оглеторп скривил губы: не то от отвращения, не то от удивления.

— Вы образованный человек, д-р Хейнс; предположим, что и я — тоже. Возможно, это покажется смешным, но строительство этой ракеты единственная причина, заставившая меня сколотить состояние, которым я обладаю, и это отняло столько сил и времени, что непосвященному будет просто трудно в это поверить. И даже если зеленый муравей ростом в семь футов войдет в мой кабинет и станет угрожать мне Армагеддоном, я все равно полечу.

Даже владевший им безумный импульс отступил перед сознанием безумия его попытки. Оглеторп был из тех людей, которые действуют, не думая о последствиях, пока с ними не стрясется беда — и было похоже, что последнее с ним случается крайне редко. Разговор постепенно перешел на повседневные темы, и Хейнс, вяло поддерживал его, пока тот не затух сам собой.

Теперь, по крайней мере, он знал одну важную вещь: место расположения стартовой площадки и постов охраны — этого не знали даже репортеры, так как вся информация и фотографии поступали к ним через Оглеторпа. Его способность получать нужную информацию с помощью некоего телепатического процесса не вызывала более никаких сомнений. Либо он страдает умственным отклонением, либо авария вызвала в нем некие удивительные изменения, которые, однако, его ничуть не удивляли.

Хейнс взял в аэропорту такси, дав шоферу указания, вызвавшие у последнего гримасу удивления, но деньги по-прежнему делали свое дело. Теперь они незаметно продвигались по местности, еще более пустынной, чем леса, окружавшие дом Хейнса; вскоре стало очевидно, что дорога кончается: асфальт сменила глинистая колея, взрытая шинами грузовиков, которые привозили для Оглеторпа необходимые ему материалы. Здесь машина остановилась.

— Здесь, что ли? — неуверенно спросил шофер.

— Здесь. — Хейнс дал ему чаевые и отпустил. Затем он сошел с шоссе и, тяжело ступая, двинулся вдоль разбитой колеи, часто останавливаясь, чтобы отдышаться. В ушах у него сильно шумело, и каждый шаг отзывался болью во всем его теле. Но повернуть назад он уже не мог; он пытался сделать это в аэропорту и понял, что эта внутренняя потребность намного сильнее его слабеющей воли.

— Только немного передохнуть! — невнятно пробормотал он, однако управлявший им импульс заставлял его отяжелевшие распухшие ноги шагать все дальше и дальше, туда, где находилась ракета. Серые облака над его головой на какое-то время закрыли луну, он поднял голову и посмотрел на Марс, ярко сиявший в ночном небе. Какие-то невнятные ругательства готовы были сорваться с его губ, но это требовало больших усилий, чем заслуживала красная планета. И он молча продолжал свой нелегкий путь.

Когда он наконец увидел лагерь, раскинувшийся в длинной узкой долине, Марс уже сместился на несколько градусов. На одном конце располагались жилые бараки, на другом — огромная конструкция, скрывавшая ракету от любопытных глаз. Хейнс остановился, раздираемый мучительным кашлем, и, хрипло дыша, тяжело двинулся дальше.

Посты должны были располагаться по внешнему краю долины. Оглеторп не желал рисковать из-за идиотов, которые писали ему письма и осуждали как безмозглого кретина, готового погубить всю команду. Ракету, даже самую лучшую, достаточно лишь обнаружить, чтобы ее вывели из строя всего несколько человек. Хейнс бегло осмотрел посты и начал обходить их, осторожно пробираясь в траве и выжидая, когда облака закроют луну. Один раз он чуть было не поднял тревогу, но вовремя избежал этого.

К тому же там не было кустарника, но в лунном свете его костюм почти сливался с землей: лежа неподвижно в ожидании периодов темноты, он ползком пробирался к ангару, никем не замеченный. Прикинув про себя расстояние до бараков и цепи часовых, он подумал: они ни в коем случае не должны пострадать от взрыва.

Побережье казалось безлюдным. Затем в тени здания вспыхнул крохотный огонек и медленно угас: там кто-то курил. Всматриваясь изо всех сил, Хейнс разглядел у стены винтовку с длинным стволом. Видимо, этот часовой дополнительная предосторожность, о которой Оглеторпу ничего не известно.

Неожиданно облака рассеялись, и Хейнс бросился ничком на землю, обдумывая это новое осложнение. В какой-то момент он подумал, не повернуть ли назад, но понял, что просто не сможет этого сделать, — его дальнейший путь четко определен, и ему остается лишь подчиниться. Как только луна скрылась, он тихо встал и двинулся к видневшейся вдали фигуре.

— Эй! — Он постарался придать голосу определенную мягкость с тем, чтобы его мог услышать только часовой возле здания. — Добрый вечер. Подойти можно? Спецпроверка по поручению Оглеторпа.

Луч фонарика пронзил темноту ночи, ослепив его, и он двинулся вперед как можно быстрее. Свет мог выдать его присутствие другим часовым. Но он тут же усомнился, решив, что они больше следят за тем, что происходит вне лагеря, вдали от зданий.

— Подойдите, — последовал наконец ответ. — Как вы прошли мимо других? — В голосе сквозило подозрение, что было, в общем, вполне естественно. Хейнс заметил, что ружье нацелено ему в грудь, и остановился чуть поодаль, чтобы часовой мог его видеть.

— Джимми Дурхэм знал, что я приеду, — сказал он. Судя по информации, которую ему удалось почерпнуть из головы Оглеторпа, Джимми Дурхэм был начальником караула. — Он сказал, что не успел вас предупредить, но я решил рискнуть.

— Гм-м-м. Думаю, что все в порядке, раз они вас пропустили, но отсюда нельзя уйти, пока кто-нибудь не удостоверит вашу личность. Поднимите руки. — Часовой осторожно приблизился, чтобы обыскать его. Хейнс поднял руки как можно выше, всячески стараясь избежать прямого контакта с кожей. — О'кэй. Порядок. Что вам поручено?

— Общий осмотр; шефу сообщили, что могут быть кое-какие неприятности. Велел мне все проверить и предупредить охрану. У вас тут все заперто?

— Нет. Вешать замок на эту хибару без толку. Поэтому я здесь и стою. Позвать Джимми для опознания, чтобы вы могли уйти?

— Не беспокойтесь. — Если бы не одно обстоятельство, условия были бы просто идеальные. Но он не станет убивать часового! Можно же найти способ не усугублять того, что ему еще предстояло сделать. — Я не спешу, все осмотрено. Покурим?

— Только что выбросил. Что? Спичек нет? Вот, пожалуйста.

Хейнс чиркнул спичкой о коробок и осторожно закурил. Сыроватый дым больно обжег его воспаленное горло, но он подавил позыв кашля и выдохнул; в темноте часовой не мог видеть, как исказилось его лицо и на глазах выступили слезы. Все его существо отчаянно восставало против этого импульса, который приказывал ему курить, чтобы отвлечь внимание часового, но он чувствовал, что слабеет.

— Спасибо!

Часовой потянулся за коробком и коснулся его руки. В следующую секунду пальцы незнакомца сомкнулись на горле часового, который, шатаясь, пытался освободиться и позвать на помощь. Внезапность нападения парализовала его сопротивление на нужную долю секунды: Хейнс высвободил руку и резко ударил его по шее ребром ладони. Послышался какой-то булькающий звук, и тело сразу обмякло.

Импульс вновь одержал верх! Часовой был мертв, резкий удар сломал ему шею. Хейнс привалился к стене, стараясь отдышаться и сдержать тошноту. Взяв себя в руки, он поднял фонарик и вошел в здание. В темноте очертания огромной ракеты едва проступали.

Вытянув руки, Хейнс на ощупь двинулся вперед к ракете, затем, чиркнув спичкой, он начал искать входной люк, который оказался открытым. При этом он старательно прикрывал пламя ладонями: слишком яркий свет в окне мог привлечь внимание.

Внутри корабля он поставил фонарик на минимум и двинулся вперед по узенькому проходу к кормовой части, где должен был располагаться двигатель. В конце концов все оказалось не так сложно, оставалось лишь кое-что уничтожить.

Быстро оглядев лишенные обшивки стены, он легко обнаружил рычаги управления и подсоединенные к ним провода. Малое число приборов говорило о том, что эта ракета намного примитивнее той, что разбилась в лесу, однако на ее строительство ушли долгие годы и почти все состояние Оглеторпа. Если ее уничтожить, людям, возможно, понадобится еще не менее десяти лет, чтобы построить новую, самое маленькое — два года, а за эти два года…

Мысли его путались, но начали пробиваться какие-то обрывки воспоминаний: вот он сидит в тесной, обшитой металлом комнате, тщетно пытаясь остановить неуклонную потерю топлива. Заключительный взрыв в дюзах, а затем головокружительное падение корабля через атмосферу. Он едва успел открыть воздушные люки прежде, чем произошло столкновение. Так как удар был смягчен домом, его каким-то чудом выбросило прямо на крону дерева, которая и замедлила его падение на землю.

Человеку, который был в доме, повезло меньше: его выбросило вместе с разбитой стеной, когда он был уже мертв. Незнакомец смутно помнил, как торопливо снимал одежду с трупа, когда вдруг на него упало бревно, и он потерял сознание.

Итак, он все-таки не Хейнс, а некто с той самой ракеты, и то, что он рассказал Оглеторпу, вцелом соответствует действительности.

Хейнс — он все еще называл себя этим именем — ощутил страшную слабость и ухватился за какой-то торчащий брус, чтобы не упасть. Ему еще многое предстояло сделать; о том, что будет с ним самим, он сможет подумать позже. Ему уже казалось, что с тех пор, как он пришел в себя, он каждую минуту был готов к смерти, и это его нисколько не волновало.

Еще раз окинув взглядом рубку, он заметил раскрытый набор инструментов, из которого соблазнительно торчал большой гаечный ключ. Этим он сможет открыть клапаны. Фонарик лежал там же, где он его бросил; ударом ноги он развернул его в сторону стены и потянулся за ключом. Его скрюченные одеревеневшие пальцы сомкнулись на рукоятке.

И тут впервые за много часов он обратил внимание на свою руку, попавшую в полосу света.

Темные вены вздулись, а кожа приобрела слегка синеватый оттенок. Он тупо уставился на свою руку, потом на другую, стараясь разглядеть ее: кожа на ней тоже была голубая; перевернув руки, он обнаружил на ладонях тот же цвет. Голубой!

Последние обрывки воспоминаний слились наконец в ревущий поток, вызвав в его мозгу круговорот образов и картин. Его разум как бы раздвоился: одна часть работала с клапанами, другая обдумывала вновь обретенную информацию. Он видел безлюдные улицы сказочно красивого города и как бы со стороны какого-то человека, который, еле переставляя ноги, вышел из дома, и, схватившись за горло синими руками, повалился в судорогах на землю! Люди быстро проходили мимо, избегая прикосновения к трупу, боясь даже задеть друг друга.

Смерть настигала людей повсюду. Вся планета была насыщена ею. Она таилась на коже больного, пока кто-либо, коснувшись его, не переносил ее дальше, вызывая все новые и новые жертвы. Уже через несколько секунд микробы погибали на воздухе, но они снова и снова проникали в атмосферу через кожные поры, поэтому вокруг всегда таилась опасность. В случае контакта болезнь начинала вести скрытое наступление в течение многих месяцев, а затем вдруг сразу поражала весь организм, человек синел и в течение нескольких часов умирал мучительной смертью.

Одни говорили, что это — результат какого-то эксперимента, вышедшего из-под контроля, другие, — что эти микробы занесены спорами из космоса. Но так или иначе спасения от этой болезни на Марсе не было. И только легенды о расе людей, живущих на планете Земля, с которой они прилетели, вселяли еще смутную надежду; к ней они и прибегли, когда ничего другого уже не осталось.

Он вспомнил, что его долго обследовали и решили, что в ракете, которую строили в спешном порядке, полетит именно он. Выбор пал на него, поскольку он обладал исключительными даже для марсианской науки телепатическими способностями; оставшиеся до полета недели были посвящены систематическому развитию этих навыков и внедрению в его подсознание задач, за выполнение которых он должен бороться до последнего вздоха.

Хейнс увидел, как первая порция жидкости выплеснулась из топливопровода, и бросил гаечный ключ. Он вспомнил, что старый Леан Дагх сомневался в его способности извлечь с помощью телепатии знания, принадлежащие цивилизации с иной культурой. Жаль, что старик умер, так и не узнав, какого успеха он добился благодаря его методам, несмотря на общий провал своей миссии, вызванный низким уровнем медицины на Земле. Теперь его основная задача — не допустить гибели этой расы от той же болезни.

Он с усилием поднялся на ноги и двинулся вниз по узкому проходу, бормоча что-то бессвязное. Синева его кожи приобрела более глубокий оттенок; он с трудом преодолел расстояние от ракеты до дверей здания, где на прежнем месте лежало тело часового.

Его слабеющих сил явно не хватало, чтобы преодолеть притяжение этой более крупной планеты и боль, которую причинял каждый новый шаг. Он попытался тащить труп за собой, потом, пятясь на четвереньках, волочил его по земле, вцепившись зубами в воротник униформы и помогая себе рукой. Он постоянно находился на грани обморока, и в конце концов темнота сомкнулась над ним; очнувшись, он обнаружил, что находится внутри ракеты, все еще цепляясь за свою ношу: внушенные импульсы оказались сильнее его воли.

Шаг за шагом он продвигал свой груз вниз по узкому проходу, пока не достиг машинного отсека; там он бросил его на пол, залитый тонким слоем топлива. В воздухе стояли тяжелые холодные испарения, но он едва ли замечал это. Всего одна искра, и его долг будет исполнен.

Конечно, нескольких погибших на Марсе сжечь не удастся, и, если люди обнаружат останки этой несчастной цивилизации, микробы все еще будут активны. Земляне должны избежать этого. И до тех самых пор, пока последний из марсиан не обратится в прах и зараза не будет уничтожена, раса Земли должна оставаться в безопасности в пределах своей атмосферы.

Здесь же только он сам и труп, к которому он прикасался, содержат инфекцию, кроме того, здесь есть ракета, которая может привести людей к другим источникам болезни; все это легко устранить.

Устало улыбнувшись, незнакомец с Марса порылся в карманах в поисках спичек, взятых у часового. И прежде, чем темнота навечно поглотила его, он достал спичку и чиркнул о коробок. Пламя вспыхнуло и рванулось ввысь…


1940 г.

Загрузка...