Владимир Буров Звезда Собаки — Семнадцатая карта

ЧАСТЬ ПЯТАЯ ЗАПРЕТНАЯ ЗОНА

Это фрагмент романа под названием СЕМНАДЦАТАЯ КАРТА. Сексот, написавший его, умер при невыясненных обстоятельствах. Его сожительница пришла ко мне в кафе и попросила чего-нибудь выпить.

— Возьмите это, — сказала она и протянула мне пакет с кирпичом на пятьсот страниц. — Спрячьте его, — добавила она.

— А что мне с этим делать?

— Используйте по своему усмотрению.

— Но ведь у него был издатель, который печатал его романы и, насколько я помню, постоянно ждал продолжения.

— Издательство арестовано за неизвестно откуда появившиеся долги, а сам издатель пропал. Кажется, он успел уехать за границу. Но мне сказали, что:

— Его заграница — это Магадан. — В общем, я думаю, его посадили.

Таким образом, неоконченный роман достался мне. Дама выпила не меньше шестисот граммов водки и взяла бутылку Гжелки с собой. Она еще раньше предупредила меня, что будет заходить иногда.

— Вы не против, если иногда я зайду выпить? Вы ведь всегда приглашали нас с Вовой поесть у вас здесь и выпить. И никогда не брали денег.

— Конечно, заходите, — сказал я. Но она была еще только один раз. Больше я эту даму не видел.

В этом романе, насколько я понял, люди делятся на Половых и Бесполых. У Бесполых нет видимых половых органов. Но размножаться они могут. Были, оказывается, природные Бесполые. Информация о них дошла до нас, как о кикиморах и леших. Был также изобретен способ делать леших и кикимор искусственно. Первым это открытие сделал студент четвертого курса. Он провел эксперимент над своей любимой девушкой. Она заболела смертельной болезнью и должна была умереть. После его операции она стала Бессмертной. Но Бесполой! В конце концов, этот парень попал в Магадан. На Зону. Фамилия его Василий Мелехов. По сути дела, Мелехов открыл способ путешествовать во Времени. Проблема была только в одном: никто не знал Кода перемещения во Времени. Например, попасть из две тысячи пятого года назад в этот же год напрямую нельзя. Сначала надо попасть в одна тысяча девятьсот сорок третий, потом в семнадцатый и только потом удастся вернуться назад. Василий сам толком не знал, как надо возвращаться, но под давлением обстоятельств он научился делать это интуитивно. Не то что по-настоящему научился, а так, более — менее. Он просто-напросто СОЧИНЯЛ ситуацию, которая, как ему казалось, ДОЛЖНА ПОСЛЕДОВАТЬ. И иногда ему удавалось вернуться. Сложность была в том, что человек, начиная сочинять, автоматически держит перед собой ЗЕРКАЛО. Он всегда должен узнавать себя в нем. Или, что тоже самое, в зеркало мы всегда видим последовательность, закодированную в нашем сознании словом РОМАН. И если следовать буквально этому Отражению, то выбраться из Лабиринта Времени невозможно. Стивен Кинг придумал способ движения в ПРОСТРАНСТВЕ. Это Темная Башня. Чтобы предыдущая информация не давила на Сочинителя, он придумал оставлять ее за возникающей на берегу Пространства Дверью в Другое Время.

В общем, почитал я эти Рассуждения Господина Сочинителя, и мало что понял. Но посчитал нужным привести их здесь. А то вдруг что-нибудь непонятно будет.

Постепенно побеждали Бесполые. Ведь они становились бессмертными. Однако решено было некоторые поселения Половых просто ликвидировать. И действительно: не всем же в Рай. Вот также постановили ликвидировать и эту Зону. В символическом плане решено было всем отрезать члены, а потом расстрелять. Это было символично потому, что люди после этого обрезания не становились Бесполыми. Они просто умирали.

Карательный отряд задерживался на два дня из-за метели. Василию удалось совершить побег как раз за два дня до расстрела. Он думал, что сочинил ПЕРЕХОД в другое время. Но оказалось, что бежать с Зоны очень трудно. Человек, с которым вместе он бежал, оказался подставой. Более того, две проститутки, которых они встретили в первом же Мотеле, на самом деле были Частными Приставами. За деньги они ловили бежавших зеков и доставляли их обратно на Зону. Мне кажется, Василий Мелехов, бежал с Зоны и был возвращен туда Приставами в образе… собаки. Мне так показалось. Точно об этом сказать нельзя. Ведь роман не окончен. Но может быть, он сочинил этот образ для побега?

Ну, решайте сами. Я поздравляю Вас с Новым Годом и Рождеством. Желаю успехов в НОВОЙ ЛИТЕРАТУРЕ. Этот Праздничный отрывок отличается от всего остального романа тем, что Там нет ни слова мата, как Здесь, и намного меньше секса. А также, там встречаются совсем другие люди. И большей частью никому еще не известные.

Еще два слова о Соньке Золотой Ручке. Скорее всего, она не имеет прообраза среди известных людей. Я думаю, это воспоминание Василия Мелехова о двух своих школьных учительницах. Одну он любил, а другую ненавидел. И обе они слились в образе Соньки Золотой Ручки.

Вперед? Поехали.


Я спрятал пресс долларов под рубашку, и мы поехали в Зону. У этих девушек здесь была машина. Опель старого образца.

— Я не понимаю, зачем мы едем на Зону? — там всех расстреливают.

— Это не наше дело, — ответила Настя.

— Мы тебя сдадим, получим денежки и тю-тю.

— А ты? — я повернулся к Андестенду.

— За меня не беспокойся.

— Как знать, как знать, — пробормотал я. — Вдруг насчет тебя не поступило распоряжений? Приедешь, а тебе твой член длинный оттяпают. Дадут в руку и скажут: держи. Пока мы винтовки заряжаем.

Андестенд отвернулся и глубоко задумался. А вдруг и правда на него не придет разнарядка? Пока там разберутся. Н-да, печально. Как всё печально. Девушки тоже молчали.

— Сколько?

— Что?

— Сколько вам за меня предложили?

— Немного. Вы не заложник, а простой зек. Всего три тысячи.

Через минуту я сказал:

— Пять.

— Что пять? — спросил Анд. — Пять тысяч долларов за твою свободу? А я как же?

— За твою свободу я бы не дал и доллара.

— Если бежать, то вместе, — сказала Катя.

— А то нас тоже расстреляют. Вместо тебя. — И еще Настя добавила со вздохом: — Мы не продаемся.

— Если бы у тебя был миллион, — мечтательно протянула Катя.

— И то бы мы еще подумали, — сказала Настя.

— Будем надеяться на лучшее, — сказал шнырь.


Из доклада агента ФСБ майора Екатерины Литовской генерал-лейтенанту Федерального Управления Государственной Безопасности Романову Ю.В.

Группой проходчиков Временного Тоннеля между Российский Федерацией и Силиконовой Долиной в Чикаго был обнаружен тайник. За стенкой с символом в виде перечеркнутого тремя полосами зеркальца с ручкой был найден бывший в употреблении ноутбук Сони, Валио и к нему две дискеты. Ноутбук находился в ящике из Червонного Золота девятьсот девяносто девятой пробы. Снаружи ящик был оформлен в виде Зодиакального Ноева Ковчега. То есть состоял из Тридцати трех квадратов. Шестой квадрат во втором ряду имеет красный цвет. На нём изображено такое же зеркало, как на стене, за которой находился тайник. Внизу зеркальца надпись на немецком языке:

Контрразведка генерал-полковника Ракассавского

И число: 22.12. 1943 года.

Сам ноутбук 1988 года выпуска.

На одной дискете корявым почерком нацарапано:


Запретная Зона

На второй:

В окопах Эстэ


Как известно корпус генерала Ракассавского пропал без вести в 1943 году во время штурма Города Эстэ. Вот подряд обе распечатки.

P.S. Все проходчики смены, обнаружившей тайник, в количестве двадцати одного человека расстреляны мной лично. Среди них: три доктора наук, одиннадцать кандидатов и семь МНСов.

Запретная зона

И лучшее действительно произошло. Перед ликвидацией лагеря решено было провести среди зеков воспитательную работу. Так им объяснили.

— Товарищи! Тихо, товарищи! Товарищи заключенные! Поймите меня правильно, — сказал начальник колонии. — Я вам ничего не могу обещать точно.

Шум и крики:

— Продолжайте, пожалуйста!

— Может быть, я повторяю, может быть, перевоспитавшихся и отпустят. Не знаю точно. Попробуйте, гос… товарищи. Чем черт не шутит. Даже из обезьяны произошел человек. А она была ничем не лучше вас. В общем, заканчиваю. Кто не перевоспитается, того я сам лично разделаю, как бог черепаху. — И он скрылся за дверью балкона.

— А че делать-то надо? — спросил заключенный по кличке Василий Аксенов.

— Да помолчи ты хоть чуть-чуть, наконец, — сказал его друг Солженицын, по кличке Писатель.

— Ты сам заткнись. Писатель. Слова не дает сказать.


Воспитательный спектакль написал сам начальник Зоны. Но снимать его на пленку должны были прислать специального режиссера с шестнадцатью операторами. Чтоб было не хуже, чем в Голливуде. Точнее, выехали на ликвидационную Зону два режиссера. Но пока что не приехал ни один. В общем-то, и весь этот спектакль был затеян только потому, что ликвидационный батальон сильно задерживался по погодным условиям. А силами одних только работников Зоны ничего нельзя было сделать. Единственное, что они могли, это выступить в ролях, не приехавших на презентацию ликвидации режиссеров, актеров, политических и других деятелей. Надо было как-то отвлечь внимание заключенных от предстоящей тематики. Многие… нет, все ведь были категорически против ликвидации Зоны. Да еще с предварительным отрезанием членов.

— И кому только это надо? — сказал Акс.

— В истории России хуи резали не раз.

— Это, что, традиция?

— Нет, это история, — ответил Сол.

Обычно они мирились при слове РОССИЯ. Это у них был как пароль примирения. А ругались всегда из-за одного и того же. Акс говорил:

— Это у тебя, Сашка, должна быть кличка Американец.

— А у тебя соответственно — Писатель, — простодушно отвечал Сол. — Я правильно тебя понял, друг?

— Конечно. Это всем понятно, кроме тебя. А ведь это так же просто, как математику взять первую производную.

— Производную от чего? Ты, прежде чем считать себя писателем, возьми производную от Чехова. Понял? Собачку иди поищи.

— Ах так! — восклицает Акс. — А ты иди План сначала составь. Наметь План составления Плана возрождения России на первые пятьдесят лет. А России пусть пока…

— Да-а, — задумчиво произносит Сашка, — Россия. — И они опять мирятся.

— Да, только в России люди могут по-настоящему помириться.

— Сегодня мы увидим, как это произойдет.


— Почему нас не позвали писать этот киносценарий? — спросил у друга Василий. — Неужели мы хуже бы сочинили?

Они сели на скамейки у сцены. Она была построена на этой зоне на манер всех сцен в летних садах России. Крытая с трех сторон дощатая площадка. Ребята запарили полбанки. Зек, по кличке Сол ответил:

— Хотят угодить массам. Им надо, чтобы все ёбнулись окончательно. Мы-то интеллектуальные писатели.

— Я тоже? — спросил Акс.

— Ты? — Сол сделал глоток терпкой индюшки. — Надо подумать.

Акс хотел было уже начать разборки, но Сол спросил:

— А говорят режиссеры приехали очень интеллектуальные.

— Да? А кто?

— С трех раз догадайся.

— Ну, один это Михалковский. А другой кто же? Его брат, что ли, Молчановский?

— У тебя голова работает. Не пойму только, как они снимать будут вместе. Не бывает двух режиссеров на одной площадке.

— Почему? — спросил Акс. — Я мог бы предложить тебе соавторство. Как в Красной Армии. Я бы был командиром, а ты бы Комиссаром.

— Я Комиссаром?!

— Да ты. А что тут такого? Ты и есть самый настоящий Комиссар. До сих пор не могу понять, за что тебя выгнали из СССР.

— За то и выгнали, что настоящие Комиссары тут перевелись.

— Сам согласился.

Они сделали еще по несколько глотков. Разговорились. Еще запарили полбанки. Сашка вынул расшитый кисет с махоркой, а Васька немецкую шоколадку.


— Хуйня эта индюшка, — сказал он. — Пора завязывать. У меня есть китайский. Называется…

— Как? — поинтересовался Сол.

— Да забыл, блядь. Только что жена передала через ДПНК. Лас Вегас какой-то. Забыл.

Они взяли свою пол-литровую банку, кружку и пошли в палаты.

— Подожди, — сказал Сол. — Надо дать шнырю отряда на полбанки.

— Зачем?

— Пусть держит для нас места. А то через два часа здесь не протолкнешься.

— Согласен. И да: давай сегодня меня будем звать писатель, а тебя…

— А меня хуй с ушами. Правильно я тебя понял?

— Ну, почему? А тебя Американец, я говорил.

— Нет, я русский. А ты Американец.

Они скрылись в здании.


Комната Заместителя Главного Кума. Он старший лейтенант. В его роли Виктор Еврофеев.

Сцена за два дня до этого. Подвал. На земляном полу кое-где вода. Но пройти можно, так как на землю почти везде положены по две новые доски. Зеки сами напилили, украли и здесь положили. Ведь здесь, в самой глубине коридора находится Вещевой Склад.

В подвале, почти у самого спуска с плацдарма, сидит лысый немного похожий на молодую женщину после тифа, голубоглазый парень. В руках у него книга. Это Тридцатая Любовь Марины Владимира Сорокина. Не Гарри Поттер, как можно было бы ожидать. Ведь у этого зека была кликуха Гарри Поттер. Никто не решался его трахнуть. Но он сам давно этого хотел. Поэтому со вчерашнего дня читал свои книги здесь. Его и прозвали Гарри Поттером, кажется, за чтение книг, за круглые очки в блестящей серебристой оправе и за неумение шить наволочки. Но бригадир пока не решился сказать ему, как другим новичкам:


— Зайди в бригадирскую, подмети.

И дело даже не в том, что Гарри Поттер был красив. Пожалуй, лучше сказать, что он был по-мужски сексуален. Так сказать, природный трансвестит.

— Мужчина, похожий на женщину, — сказал про него Витек.

— Он не просто похож, — сказал Вован. — Он явно — слово на е — хочет.

Они сидели в каптерке и писали сценарий предстоящих празднований. РИМСКИЕ КАНИКУЛЫ, — так предложил назвать предстоящее мероприятие Витек.

— Лучше РИМСКИЕ ИГРЫ, — сказал Вован. — Я не понимаю, почему каникулы. Каникулы от чего? После чего? После смерти? Пред смертью?

— Все-таки такое-то развлечение. Я бы вообще назвал это БРОНЕНОСЕЦ ПОТЕМКИН.

— Не пропустят. Подумают, что мы хотим в конец вставить восстание зеков. Ведь съемка будет проходить без правки. Как в Библии. Что будет написано на трех листах, то уже будет сразу сниматься.

— Назад историю не повернешь, — сказал Эдик. Он только что вошел в каптерку. Ему вообще-то было поручено писать это кино. Но в последнее время Эдику осточертела эта писанина. Компьютера нет! Даже машинку не дают. Бараны.

Опер Еврофеев учился в Литературном Институте. Сам писать всякую чушь он не собирался. Сначала его мучили Материализмом и Эмпириокритицизмом — чуть не написал кретинизмом — товарища Эстэлина, пишущего философские трактаты под псевдонимом Джона Леннана. Потом — после окончания института — заставили писать статьи и пьесы в Старое Литературное Обозрение. Почти бесплатно.

— Это, говорят, ты должен отработать. — Кошмар. И он три года отрабатывал. Но не сам, а нанимал разных зеков за чай и сигареты с фильтром.


И они честно отрабатывали эти сигареты ЯВА. Ведь писать им приходилось вручную печатными буквами. Множительные устройства выдавать зекам было категорически запрещено.

Виктор Еврофеев никогда не забывал напомнить писателям пароль Ир Про:

— А вы любите Дарида?

— Я? Да, люблю. А вы как?

— Я? Очень.

Он говорил:

— Не забывайте — слово на букву б — писать про этого Дариду на каждой странице. По крайней мере, по два раза.

— А то что будет? — бывало спрашивал какой-нибудь физик или биолог. Он никогда не слышал, мать его, ни о каком Дариде. — Это что, еще один псевдоним товарища Эстэ?

— Слово на Х — чуть было не сказал по своей обыкновенной присказке Виктор Ерофеев. Но вовремя успел зажать себе рот. Хотя и не обошелся без шутки: — Это псевдоним Никиты Сергеевича Хрущева. И ничего больше не сказал. Так многие до сих пор думают, что Дарида это псевдоним Никиты Сергеевича Хрущева. Или Леонида Ильича Брежнева. По крайней мере, Андропова. Один зек даже сказал как-то:

— Если он писатель этот Дарида — слово на букву х с приставкой на — ему по баням-то ходить в два часа дня? А то заходит, люди пиво пьют, а он: почему не работе, да почему не на работе. Те чё, так это интересно?

А один дагестанец утверждал, что Дарида его друг. Работает на Трех Вокзалах. Собирает бабки с продавцов железнодорожных билетов. По-русски ни — слово на х — не понимает. Говорят ему недовольные русские пацаны, что заебались платить дагестанцам. Обидно. Они тут не один год разрабатывали эти вокзалы, а пришел какой-то — слово на х — и плати ему. Нет.


— Что нет? Почему нет? Мне не надо ваших трудовых денег, — говорил друг дагестанца. Тоже дагестанец. — Падари мне просто немного бабок. И все.

— И всё? — переспросил тогда Максим. Он больше всех обижался на грабеж чурок. — Подари да?

— Да! Дари да. Дарида.

Вот он откуда взялся этот Дарида. Еще один блатной. Но ведь из пальца текст под Дариду не высосешь? Нет. И старлей решил найти какого-нибудь образованного зека, чтобы клепал за него пьесы. И нашел. Эдика Радзинского. Тот — слово на е с буквой ш — и Дариду, и под Дариду, и через Дариду, и в Дариду. Ир в Москве только подпрыгивала на стуле и почти плакала от счастья.

— Есть же на Руси Дариды!

Эдику Радзинскому опер и поручил написать кино для Москвы.

— Ликвидация зоны задерживается из-за непогоды. Пиши.

— Меня, надеюсь, сохранят, не ликвидируют? — спросил, улыбнувшись, Радзинский.

— Ты Эдик пиши, а там видно будет. Думаю, впрочем, ты еще мне пригодишься. Писать-то еще не разучился? Я слышал, ты сказки всё в клубе рассказываешь. Тебе мало сигарет и чаю, которые я тебе даю? Подрабатываешь?

— Ничего не могу с собой поделать. У меня деятельная натура. Честно, я в душе коммерсант. Если бы, когда-нибудь я мог надеяться жить НА ВОЛЕ, я бы… Да-а. — Он тяжело, с грустью вздохнул.

Эдику уже не раз помогали два пацана Вован и Витек. Он и сейчас решил их привлечь к этому делу.

— Но придется работать и ночью, — сказал Эдик.

— Так, а где ночью-то мы будем писать? — спросил Вова.

— В подвале.


— В подвале? — не понял Витя. — Да вы че, там и света нет.

— В Вещевом Складе, — ответил Эдик, — я же заведую этой лавочкой. Или вы забыли?

— Помним. Прошлый раз вы выдали нам новые шелковые майки.

— Ну вот. Сейчас вы получите чай, сигареты ПРИМА, кило сала, маргарин и хлеб. И вперед!

— Я бы хотел сигареты с фильтром, — сказал Витя.

— Я тоже, — сказал Вова.

— Перебьётесь. Впрочем, завтра будут. У меня у самого одна пачка Явы осталась.

— Ну дайте нам хотя бы по две сигареты.

— Что?!

— По сигаретке, — сказал Вова.

— По — слово на букву х с окончанием та: тке. Ладно, берите. По одной. По одной, я сказал!


Они двинулись в подвал. Ночью Витя устало расправил плечи и сказал:

— Завари, чаю, что ли. А, Вован?

— Глаза слипаются, — сказал Вова. — Вот что значит привычка. По ночам работать я давно отвык.

Они запарили полбанки. На столе лежала большая общая тетрадь, три ручки и два флакончика белой краски. Закрашивать неправильные слова и буквы. Зачеркивать ничего было нельзя. Все должно быть по порядку, аккуратно. Ведь за ними текст должна была еще перепечатать машинистка. Московские кинематографисты читать эти ваши каракули не будут, как сказал Эдуард Радзинский.

Они сделали по глотку, разломили сладкую плитку. Вспомнили, как к ним вчера сюда заявился Гарри Поттер.

Гарри Поттер подходит к окошечку Склада. Не решительно стучит.


Витя открывает окошечко. Эдуард Радзинский ушел в клуб играть в настольный теннис. Это он так сказал Вове и Вите. А сам втихаря писал пьесу о русском терроризме. Ему очень хотелось первому доказать, что и здесь мы первые. Не только по добыче газа и запасам каменного угля, но и терроризм русские, оказывается, раньше всех открыли. Так бы он, конечно, отдал эту свою очередную гениальную идею Вовке и Витьке, но в этом деле был замешан американский президент. Книга должна быть презентована господину Бушу, когда в США поедет с визитом товарищ Путин. Конечно, на книге должно будет стоять не имя Радзинского, и даже не заместителя Главного Кума Виктора Ерофеева. На авторство претендовал новый Хозяин Зоны товарищ Асм. Большой, надо сказать, Психолог. Радзинский боялся, что новый Хозяин его пристрелит прямо в кабинете, если Вовка и Витька протащат в этой книге какой-нибудь дзен-буддизм. — Слово на букву П с ц на конце — тогда полный. А сразу ведь и не поймешь, что они там — слово на букву х с приставкой на. — Наши бы еще лет двести ничего не поняли. А американцы могут разобраться. Скандал тогда на весь мир. Одно дело здесь первые места по добыче газа и запасам каменного угля. А другое дело, не дай бог, первые по дзен-буддизму. — Слово на букву П с ц на конце — тогда всей разлюли малине. И Эдик решил сам написать книгу про терроризм на Руси.

Надо чего-нибудь такое в эту книгу втиснуть, чего не знает Димка Асм. Тогда, может быть, дознаются, что это он, Эдуард Радзинский такую книжищу замастрячил. Американский президент встретится с ним лично… Он покинет, наконец, эту Зону. Живым.

Только Димка знает, гад, много. Болтать гора-а-зд! Почти не меньше, чем он. О-о-о! — тонко запищал Эдуард. — Настоящий Подполковник. То есть Настоящий Психолог.

И он писал книгу сам. А к ребятам в подвале пришел Гарри Поттер.

— Можно мне войти.

— Зачем? — спросил Витя.

— Да пусть зайдет, — сказал Вова.


— Чай пьете? — задал риторический вопрос Гарри. — У меня тоже есть. И шоколадка есть настоящая. Просто я трудно схожусь с людьми. Я не знаю, о чем с ними говорить. Понимаете…

— Погоди, погоди. Не заметно, что ты молчун.

— Заходи, — сказали ребята хором.

Все пили чай и молчали.

— Ну че все замолчали? — спросил Витя.

— Я не знаю, что говорить, — сказал Гарри. — Вы такие умные, а я…

— Ты любишь фантастику? — спросил Витя.

— Это не фантастика, — ответил Поттер.

— А что это? — спросил Вова. — Правда, что ли?

— Правда, — подтвердил Гарри. И добавил: — Впрочем, об этом надо говорить не со мной.

— А с кем? С Джоан Роулинг?

— Да.

— А где мы ее найдем? Она в Америке.

— Это далеко, — сказал Вова.

— Она сюда приедет на Празднование.

— А что тут праздновать собираются? — пожал плечами Витя. — Ликвидацию Зоны, что ли?

— Я не знаю.

— Нет, ты чё, в натуре, настоящий Гарри Поттер, что ли? — схватился за голову Витек. — Ты же пидор из седьмого отряда!

— Нет! — горячо возразил Гарри. — Я ни с кем еще не пробовал. Пусть говорят, что хотят. Другое дело, что я… — в это время в окошечко постучали.

— Эй, вы там! Костюмы примите. — Витя открыл окошечко. — Не здесь. Двигай на вахту, — сказал посыльный и быстро ушел. Никто ничего не успел возразить.

— Я схожу, — сказал Витя. — Вы пока тут еще полбанки запарьте.

— Другое дело, что я… — хотел продолжить Гарри, но Вова его прервал:


— Ты хочешь попробовать?

— Другое дело, что это когда-нибудь обязательно произойдет, — уклонился Гарри Поттер от прямого ответа.

— Почему? — удивился Вова.

Гарри отошел метра на три в пространство между стеллажей с одеждой и начал раздеваться. Гарри стоял задом и не видел, что Вова зажал свой член между ног. А ведь он смотрел только на плечи Гарри.

— У тебя узкие, покатые плечи. Как у женщины, — сказал Вова.

А когда Гарри аккуратно снял брюки и трусы, Вова не выдержал и поднялся. Он успел сделать только один шаг, как почувствовал, что кончает.

Зад Гарри был немного больше, чем это принято. Но в сочетании с узкими плечами, он выглядел внушительно. Выше пояса у Гарри была талия. Таких не бывает у мужчин. Но это был мужчина, хотя и имел не очень большой член.

Гарри повернулся, посмотрел на Вовку и сказал:

— Теперь вы понимаете. Они все равно меня — слово на букву е с приставкой: вы. — Я их боюсь и хочу быть с вами. Вы можете меня защитить от этих грубых мужиков? Я буду вам здесь помогать.

Вошел Витек. Гарри стоял и не шевелился, но член у него начал потихоньку вставать. Витек вскрикнул, зажался и присел. Если бы Гарри подошел к нему со стоящим членом, Витек не смог бы отказаться. Он взял бы этот член в рот.

Ночью Витя сам в этом признался.

— Это как секс гипноз, — сказал Витя. — Я бы даже тебя не постеснялся и взял у него в рот. Ты мне веришь? Я испытывал такое сильное желание, что отсосал бы не только у этого Гарри, а кажется, и у телеграфного столба. Надо же. Чуть-чуть. А жаль, что мы его не трахнули. Я от одного воспоминания сейчас опять кончу. А ты?

Вова тяжело вздохнул.

— Я тоже. Но, думаю, что поздно. Его уже, наверное, сейчас — слово на е.


— А может, он здесь в подвале прячется?

— А где там? Надо было его здесь, в каптерке, оставить.

— Эх, щас бы Гарри! — со смехом сказал Вова и передал Вите кружку с чифиром.

— Я бы сейчас лучше поспал, — сказал Витек. — А писать еще!.. — Он приподнял большую общую тетрадь.

Вдруг в окошко резко постучали. Потом толкнули дверь. Она была заперта на крючочек. Он даже согнулся. После чифира ими овладело чудное настроение. Они не бросились сразу открывать окошко и дверь, а сначала перебросились фразами:

— Это какой-то страшный монстр сюда рвется, — сказал Витя.

— Ща — слово на букву е — его, — сказал Вова. Они вообще-то думали, что это Эдик Радзинский пришел их проверять. А у кого еще есть ключ от подвала?

Дверь распахнулась, и перед ними возник старший прапорщик. За ним еще двое. Это был нормальный прапорщик, но он не ожидал увидеть здесь двух пареньков ночью Ладно бы еще один Радзинский. Он-то был официальным каптером.

— Вы что тут делаете? — спросил ошарашенный Федор Казанский.

— Пишем, — наконец ответил Вова.

— Что пишем? — не понял он. Двое его подручных рассредоточились по складу. Заглянули под полки. Вот если бы Гарри Поттер был здесь! Прапора бы сами его — слово на букву е с приставкой: вы. — Хорошо, что не оставили. Федор повернул к себе тетрадь.

— Мы пишем вместо Эдика.

— Какого еще Эдика-слово на х? — Федор тупо смотрел в тетрадь. Можно было подумать, что он не умеет читать. А может, и не умел. — Слово на Х а ослабленном значении — его знает. Да, нет, конечно, читать прапора обязаны уметь. Они же зеков каждый день на Зоне считают. — Фамилия?


— Чья, простите? — спросил Вова.

— Ваша, чья еще? — спокойно спросил Федор. Он был уверен, что тут дело нечисто. Писание — это только для отвода глаз. Но наркоты вроде не было. Водки тоже не нашли, как ни искали.

— Че вы тут делаете? — опять спросил Казанский. Он оглядел обоих парней и добавил: — Слово на букву Е — что ли? Это, между прочим, запрещено. Кто вам дал ключ?

— Да мы… — начал Витя.

— Ладно, сейчас проверим, — Федор поднял рацию. — Как ваша фамилия? — опять спросил он.

— Чья? — спросил опять Вова.

Прапорщик почесал карандашом лысину под фуражкой, но быстро на этот раз у него не получилось придумать какую-нибудь — слово на е — поговорку, и он сказал:

— Да твоя — слово на б — чья же еще?

— Ну может его, — Вова кивнул в сторону Вити.

Федор сел, сделал глоток еще горячего чифира из эмалированной кружки и снял фуражку.

— Достали вы меня, умники, — сказал Федор Казанский. — Сейчас если окажется, что вы врете, дешево не отделаетесь. Ребята, у вас палки с собой?

— С собой! — прапор и сержант, потрясли черными блестящими дубинками. Они перестали расхаживать по складу и стояли со сложенными внизу живота руками.

— Моё… — начал Витя, но Федор его прервал.

— Хуё-моё. — Как будто он только этого и ждал.

— Моя фамилия Пелевин.

Казанский посмотрел на Вову. Тот понял, что лучше больше не тянуть с ответами на простые вопросы.

— Сорокин.

— Что Сорокин?

— Владимир Сорокин.


— В натуре, что ли? — спросил второй прапорщик.

— Да косят, чай, — сказал маленький рыженький сержант Валера. Он только недавно устроился работать на зону. Леонида Радзинского он заколебал тем, что всякий раз предлагал ему принести чай или шоколад. И каждый раз забывал имя Эдик, назвал серьезно:

— Леонид, — Как царя Спарты, погибшего в битве с Ксерксом при Фермопилах.

А старлею оперчасти Виктору Ерофееву он уже два раза успел предложить стучать на прапоров.

— С этими всё ясно, — сказал Казанский, — вызывайте ДПНК.


Далее, Пелевин и Сорокин работают на компьютере в офисе Виктора Ерофеева, а Эдик Радзинский сидит в коридоре и тонко воет:

— О-о-о! Дайте хоть покурить.

Иногда ему из открытой настежь двери бросают бычки.


Вызвали ДПНК. Позвонили Ерофееву. На следующий день всё узнал и Кум, и Замполит. Только от Асма удалось пока скрыть факт нарушения режима.

— Не говорите ему пока ничего, — попросил Кум Замполита. — Товарищ Асм всего несколько дней на зоне. Такое происшествие может его травмировать.

— У него большой… психологический механизм в душе, — начал замполит Бычин, — выдержит. Вот только нас он не похвалит за нарушение ночного режима.

И они решили посадить зеков, косящих под Пелевина и Сорокина, прямо в кабинет Виктора Ерофеева. Дали настоящий компьютер, два блока Мальборо, банку кофе Амбассадор, пачек десять чаю, шоколад, шпроты и ящик американской тушенки. И сказали:

— Только пишите. — Фантастика.

Высокий, голубоглазый Кум стремительно вошел в кабинет своего заместителя и отчетливо, но мягко спросил потенциальных осведомителей:

— Фамилии?!

— Витя Пелевин.

— Вова Сорокин.

— Действуйте, ребята, — напутствовал писателей начальник оперчасти. — А этот волосатик, — он повернулся и презрительно посмотрел на опального драматурга. Пауза затянулась. Но главный опер закончил просто: — Пусть — слово на х — сосёт. Не можешь трахаться, соси, понял! — добавил Малиновский. Уходя он бросил, не оборачиваясь:

— Нашелся еще Элтон Джон…


— Фанташтика, — прошепелявил Эдуард Радзинский. Он сидел на корточках в коридоре и иногда потихоньку плакал.

Вышел Виктор Ерофеев.

— Ну ты чего здесь сидишь? — спросил он Эдуарда Радзинского. — Иди в отряд. Не надо было вола — слово на букву е. — Нашел себе рабов.

— По вашему примеру.

— Что? Что ты сказал, я не понял? А ну пошел вон отсюда! Ты с кем себя ровняешь, подлец? Ты за что здесь сидишь?

— За распространение наркотиков. Но мне подкинули. Вы же знаете.

— Вот и заткнись, любовь моя Меделиновый Картель.

— Разрешите мне хоть чем-то помочь великому празднику ликвидации Зоны.

— Ну, хорошо, ты меня разжалобил. Сиди здесь и разноси листы сценариев.

Так он и делал. Сорокин и Пелевин распечатывали несколько листов на принтере и звали Эдика:

— Кам хире.

А иногда из кабинета раздавалось:

— Да заткнется ли он когда-нибудь, наконец?

В ответ Эдик начинал еще выше произносить свое знаменитое:

— О-о-о! — Так, что все буквы сливались в одну протяжную. — Ооо!


Сцена напротив клуба. Народу на скамейках еще немного. Но представление уже началось. В глубине, в углах сцены стоят двое в персидских костюмах с голыми животами и периодически кричат разную ерунду. Одна — это женщина, доктор экономических наук, академик Ирина Владимировна Ахатова. Она кричит каждые пятнадцать секунд:

— Американский доллар рухнет через две недели. Американский доллар рухнет через две недели. Американский доллар рухнет через две недели. — И все это на полном серьёзе.

С другой стороны пузатый мужик в чалме с длинным бородавчатым носом каждые пятнадцать секунд кричит, поднимает руки перед собой и вертит ими игриво. Он кричит через другие пятнадцать секунд. Получается, что эти ребята оживляют сцену своими возгласами через каждые семь с половиной секунд. Она свою знаменитую фразу про американские доллары, а он:

— Вот они ручки-то! Вот они ручки-то! Вот они ручки-то! — Роль его исполняет известный финансовый воротила по фамилии Тар. С рожей больше похожей на жопу. Для этого случая его немного загримировали. Голубая мечта Тара сегодня осуществится.


— Кам хире!

— Не пойду. Дайте сначала сигарету. Целую. Почему вы ведете себя, как свиньи? Я что, вам сигарет не давал? — Эдик встал в дверях.

— Без фильтра, — сказал Виктор Пелевин.

— Не мы отдали этот приказ, — сказал Владимир Сорокин.

— Мы вообще не имеем права давать тебе ничего.

— Поэтому бросаете бычки, — сквозь слёзы проговорил Эдуард Радзинский. — Так не делается.

— Че будем делать? — спросил Пелевин.

— Не знаю, — ответил Сорокин. — Ладно, возьми пока сигарету.

— И чашку кофе, — протянул руку Пелевин.

— Дайте еще пару сигарет, — сказал Эдуард, — я за ухо заложу.

— Если Кум будет в плохом настроении, нас всех на — слово на х — в БУР отправят. Ты же знаешь Голубого, — сказал Пелевин. Голубым называли Главного Кума Малиновского. И не за секс-форму, а за слишком голубые глаза. Но, тем не менее, это было очень грубое прозвище. Так говорили о Куме только враги. И только за глаза.

— Зачем ты так говоришь? — сокрушенно произнес Владимир.

— А что? — спросил Виктор.

— А если нас подслушивают? Ты этого не допускаешь?

— Пусть. Все равно завтра или послезавтра нас всех прикончат.

— Может быть, кто-то спасется? — с надеждой сказал Эдуард.

— Ну ладно, хватит базарить. Спектакль уже начался и требует новых сцен, — сказал Пелевин.

— Как топка угля, — сказал Сорокин.

Радзинский взглянул на лист, который передали ему, и прочитал:

— Дать женщине-академику в руки две золотые погремушки. Она должна шуметь ими, потом говорить, что американский доллар рухнет через две недели и опять шуметь погремушками. И так три раза через каждые пятнадцать секунд.

— Можно я допишу от себя что-нибудь? — спросил Эдик. — Так писать хочется.

— Иди пописай, — сказал Вова. — Ничего не трогай.

— Вот только дали человеку волю, сигареты, кофе, он уже писать просится, — сказал Витя. — И не думай.


Эдуард сбежал вниз по лестнице. По пути к сцене нацарапал на листе:

— В виде гантелей. — А то эти ребята не додумались написать, на что должны быть похожи погремушки докторши, Действительного Члена Академии Наук.

— Ну вот, на сигареты я заработал, — радостно сказал сам себе Эдик и побежал дальше. Благо до сцены было не больше пятидесяти метров. Сейчас там проходила группа разговорного жанра. Синхронные переводчики. Обычно они занимались тем, что произносили тексты вместо актеров американского кино.

Сейчас этот кордебалет повернулся задом, все подняли юбки, и зрители в первом ряду зажали носы. Почему не уши?

— Что это? — спросил один из иностранных гостей Игоря Волгина. Они только что прибыли. Почти инкогнито. И сразу сели в девятом ряду. Их даже не встретил новый начальник Зоны. Гости приехали на час раньше, чем это предполагалось в связи с погодными условиями на Воле. Игорь был проверяющим исполнение ликвидации от ГУЛАГа.

— Хорошо, что мы сели не в первом ряду, — повернулся он к Камилле Палья. — Как вы хотели. — И добавил: — А это русские переводчики фильмов Голливуда.

— Но почему такая вонь? — удивилась Камилла Палья.

— Хорошо еще, что вы не слышите самого перевода, — нагнулся к уху Камиллы ее спутник из-за границы Александр Генис.

— А что такого интересного? — спросила Палья.

— Ай анейвл… я не способен передать всю гамму… — сказал Александр.

— А чего тут непонятного? — спокойно сказал Действительный Член Академии Наук Иг Волг, представитель Объединенных Лагерей в настоящее время. — У нас так в институтах учат.


— Как это будет по-английски? — спросила госпожа Камилла Палья.

— Не переводится, — шепнул на ухо заграничной даме Генис.

— А что тут переводить? — и свободно, как все академики, перевел: это сеанс жопоговорения. Начинается от горла. Часто прямо от желудка.

— А как это будет по-английски?

— Так и будет, — смело ответил академик.

— От гланд начинается? — опять поинтересовалась Камилла Палья. — Но тогда должны быть такие трубные, грудные звуки.

— Вы желаете услышать трубные звуки? Для этого надо сесть поближе, — сказал Волгин.

— А так почему не слышно? Мало каши ели?

— Да, госпожа Камилла, зеки чуть-чуть не доедают. Это полезно для здоровья.

— Да и горох не завезли на этой неделе, оказывается, — сказал Дмитрий Асм. — Ему, наконец, доложили, что приехал Проверяющий, и он быстренько прискакал к веранде. — Я ведь только неделю здесь, — добавил он, — даже меньше.

— Желаете пересесть поближе? — поинтересовался Диман.

— Спасибо не надо, — ответила Камилла, — я догадалась: они пердят. Йес? Окей.

— Окей? — попросил подтверждения Иг Волг.

— Окей, окей, спасибо. Это замечательно придумано. Кто автор?

— А кто автор, Диман? — Волг повернулся к Асму.

— Да у нас для таких дел только один автор.

— Кто ж этот замечательный человек? — спросила Камилла Палья.

— Вовка Сорокин.

— Ну, он правильно пишет, — вмешался Александр Генис, — у нас, действительно, так учат переводить.

— Вот умный парень! — хлопнул Гениса по плечу Асм. — У нас. Где это у нас, позвольте вас спросить?

— Ну, Радио Свобода всегда говорит Унас про Россию. Ведь мы пишем и говорим для России. Ее мы надеемся вылечить.

— Это потому, что других уже лечить бесполезно, — сказал Иг Волг. — Я имею в виду вас, американцев. Да вы загрызли уже Россию своей бытовухой. Один Борис Парамонов чего стоит. Жаль, что он не приехал. Я бы ему сказал пару ласковых про теоретическую подготовку.

— Он не смог нас сопровождать, — сказала Камилла Палья.

— Но он будет на связи по спутниковому телефону. Видео трансляция еще не налажена.


Борис Парамонов отвечает по телефону, что все, в общем-то, пидарасы. Иг Волг хочет уточнить, кто это ВСЕ? Но связь прерывается.

— Спутник ушел, — говорит Александр Генис и убирает дорогостоящий аппарат в чемоданчик.

— Хорошая штука, — говорит Дмитрий Асм, кивая на чемоданчик.

— Да, — отвечает Александр Генис, — раньше в Чечне использовал.

— Тебе бы такой, Диман, да? — сказал Иг Волг, обращаясь к новому начальнику Зоны Асму, — с — слово на букву б — по всему миру разговаривать.

— Я думаю, он чего-то не понял, — сказала Камилла Палья. И пояснила: — Я имею в виду Бориса Парамонова. — Нельзя же не глядя так про всех говорить.

— Мы еще позвоним ему, — сказал Александр Генис, — уточним.

Мимо них пробежал с листами Эдик Радзинский.

— Куда это он? — спросил Игорь.

— В туалет, кажется, — ответил только что подошедший Виктор Ерофеев. — Там больше ничего нет.

— А листы зачем? — спросила Камилла Палья. — Там биде, что ли нет?


— Вы не поняли, — мягко сказал Виктор, — листы это продолжение сценария. — Там, видимо, сейчас будут снимать.

— Что значит, видимо? — строго посмотрел на Виктора Ерофеева Иг Волг. — Вы-то чем занимаетесь? Почему не пишете?

— Контора пишет, — ответил Витя. И проверяющий заткнулся. А что тут скажешь? Он только укоризненно посмотрел на своего друга Димана.

— Может быть, и мы пойдем в туалет? — спросила Камилла Палья.

— Зачем? — не понял Диман. Однако осмотрел Камиллу с головы до ног.

— Ну, это… посмотреть, что там снимают, — слегка смутившись, ответила Палья.

— Не нужно никуда ходить, — ответил Дмитрий Асм. И добавил: — Тем более это туалет для зеков. Сейчас всё будет выведено на Большой Экран Монитора.

Монитор находился слева от сцены. Если смотреть со скамеек.

— Экран действительно большой. Почти как в Москве у Лужкина, — сказала Камилла.

— Слово на Х с окончанием на: шкина, — не удержался Виктор Ерофеев.

— Что вы сказали?

— У Лужкова, вы хотели сказать?

— Я сказала правильно, — капризно ответила Камилла. Ну правильно, так правильно, возражать ей больше никто не стал. Только Иг Волг укоризненно сказал Ерофееву:

— Зачем вы так ответили даме?

— Простите, Товарищ Проверяющий, забылся. Здесь все так говорят.

— Он пошутить просто захотел, — психологически тонко заметил Асм.

— Да, — сразу схватился за эту соломинку Виктор Ерофеев. — Чего не скажешь в шутейном разговоре. Вы пошутили, теперь я посмеялся.

— Я не шутил и не смеялся, — строго сказал академик.

— А когда поднимались в Зону?

— А что я сказал? — спросил Игорь.

Когда вы вошли, мимо пробежала мышь. Девушка сразу пискнула, чуть в обморок не упала. А вы тут и нашлись.

— Мышь! — крикнула Камилла Палья.

— Слово на Х, окончание на: ишь — спокойно сказали вы. И дама сразу успокоилась.

— Так это была не мышь? — спросила Камилла Палья.

— Разумеется. Нет, — ответили вы.

— Это было надо для дела, — ответил Иг Волг.

— Это тоже для дела.

— Для какого еще дела? — Игорь помолчал. — Ладно, потом поговорим. Кстати, почему не пишешь? — добавил Вол.

— Контора пишет.

— Да, ты уже говорил.


Комната опера Виктора Ерофеева, где творят, конец Зоны Виктор Пелевин и Владимир Сорокин. Один сидит у компьютера, другой на мягком кожаном диване. Курят и пьют кофе.

— Надоел этот растворимый, — говорит Пелевин.

— Надо заказать турочку, — говорит Сорокин.

— И кофе.

— В зернах, ты имеешь в виду.

— В виду того, что у нас будет турочка, должен быть и кофе.

— А так как настоящий кофе бывает только в зернах, надо заказать кофемолку.

— Настоящий кофе бывает не только в зернах. Он может быть настоящим, но уже смолотым.

— Тогда нам не нужна кофемолка.

— А если принесут в зернах?

— Тогда надо заказать и кофемолку, и зерна кофе.

— Что-нибудь одно да пригодится.

— Кофемолка без кофе не нужна.

— Логично.

Они позвали Эдуарда Радзинского.

— Эй!

— Закажи-ка нам хорошего кофе в зернах… — Начал Вова, но Радзинский прервал его.

— И турочку? А — слово на х с окончанием: юрочку — не хотите? — тоненько пропищал Эдик.

В него чем-то кинули, и Эдик опять скрылся в коридоре.

— Если так, то продолжения кино пока не будет.

Народ в виде Эдуарда Радзинского безмолвствовал.

Ребята немного расслабились и теперь решили набросать план дельнейшей работы.

— Ты бутерброды-то хоть принесешь?! — крикнул Виктор Пелевин.

За дверью шевеленье и голос:

— Щас.


Значит так, Эль сидит на корточках в углу туалета. В пальцах у него окурок дорогой сигары. Карлик с кривыми ногами по кличке Хасик прячет за спиной двухсотграммовую бутылочку спирта Рояль. Пидор из седьмого отряда по кличке Береза стоит рядом с трясущимся Элем. В роли Березы сегодня учительница местной зековской школы. Она преподает географию в седьмом классе. Ее фамилия и имя, а также отчество утрачены. Все звали или Семиклассницей, или:

— Сонька Золотая Ручка. — Почему так?

Ну, во-первых, преподавала она только в седьмом классе географию. И природоведение. Учила зеков окучивать деревья, посаженные на территории между клубом и туалетом и отличать тополя и лен от конопли. Раньше она имела право водить зеков в Запретную Полосу, но после нескольких побегов, за которые, говорят, она получила сто тысяч долларов, эту лавочку закрыли.

Сейчас и тополя вырубили. Новый Председатель Совета Отряда Зоны посоветовал Асму вырубить Тополя.

— Зачем их вырубать? — не понял подполковник Диман Асм, — столько растили, растили.


— Вы понимаете, все это ни к чему Ля-ля, тополя.

— Поясните, пожалуйста, вашу мысль?

— Ну, а че тут непонятного? Между тополей зеки постоянно сажали коноплю. Вроде бы так, по тупоумию, но все это имеет большие корни.

— Ладно, действуй. — А когда зек ушел, добавил, как бы про себя, ему вдогонку: — Плешивый щеголь, враг труда. Откуда это? Че-то уж и не помню, где я это читал? Концы че-то не сходятся. Концы, Концы. Рубить надо. Это он, кончено, прав. Приказ с выше. Да и психологически, я чувствую, что верно. Очень верно. Не резать, а рубить!

Плешивый толстый горбун, по кличке, Комбайнёр, сокращенно: Комби. Этот Комби втюрил Соньке свою идею о всеобщей вырубке. Чем он ее взял? Пользой. Сонька хотела из всего извлекать выгоду, как будто пидор Береза, роль которого она играла в этой пьесе, вселился в географичку не только телом, но и душой. Он сказал:

— Мы посадим виноградную лозу.

— Зачем, я так и не поняла?

— Я буду гнать самогонку, — сказал Комби. И поспешно добавил: — А вы будете ее продавать.

— Это мне нравится, — сказала Сонька Золотая Ручка. — Помощники тебе нужны?

— Да.

— Первый секретарь Уральского обкома Эль Борька и академик Соленый.

И все было исполнено. Посадили специально для Комби Первого Секретаря. Сняли с должности и лишили звания академика Соленого. И это несмотря на то, что Соленый к тому времени изобрел три бомбы. Две атомных и одну водородную. Зачем, спрашивается, это делать? А все ради денег, ради прибыли. Алчный пидор Береза мгновенно изобрел четыре марки самогонки. Береза Белая, Сонька Золотая Ручка, Комбайнёр и Демократия. И все лучше Шотландского Молта. То есть Шотландского Коньяка.

Теперь Комби ходил среди своих деревьев, уничтожал коноплю, если находил и поучал своего Соленого:

— Только никакой политики. Ты, видишь, до чего один допрыгался. — И они вздыхали, вспоминая Эля.

Элю Комби много раз говорил:

— Не лезь ты в политику!

Потом:

— До политики я тебя не допущу.

Нет! Теперь допрыгался. Сидит в туалете, клянчит бычки у иностранцев и богатых зеков. А главное теперь на спине у него не смываемая надпись:

ПРЕДАТЕЛЬ ДЕМОКРАТИИ.

Он уж отдавал свою куртку в пропарку от вшей, во время банного дня — бесполезно. Надпись снова появлялась.

Она не то, что так уж прямо не смывается, но как только Первый Секретарь ее стирает, кто-то опять пишет эти слова у него на спине.


— И да, — сказал Сорокин, — Сонька Золотая Ручка получила свое прозвище от Паркера с золотым пером, который подарил ей в свое время Береза.

Она роняет ручку с золотым пером под учительский стол и ждет, когда кто-то из зеков подаст ей это заветное перо. При этом он обязательно увидит ляжки учительницы. И даже больше. А иногда и намного больше. Намного, это значит, Сонька сегодня без трусов.

Первый раз это пришлось сделать мне. Ручка упала. Сонька не шевелится. Время идет Сонька молчит. Напряжение нарастает.

— Никто не подаст мне Паркера? — Ноги географички были расставлены в этом момент на ширине плеч. Ее тонкие икры и мышастые ляжки многих заставляли дрочить на перемене в туалете. Но теперь у всех перехватило дыхание. Все боялись. И я тоже боялся. Сам не знаю чего. Все-таки одно дело мечтать, другое дело на самом деле посмотреть из-под стола на то место, где кончаются чулки и начинаются панталоны дамы. А на ней в этот день были именно панталоны. Не то, чтобы кто-то смог посмотреть ей под юбку, когда Семиклассница поднималась по лестнице на второй этаж, она сама их показала.

Ей достали такие розовые, шелковые, импортные панталоны, что не показать их она просто не могла. Зачем, собственно, было тогда их покупать? Она зашла в класс, где был всего один мальчик. Семиклассница, как будто его не заметила. Поставила ногу на стул, подняла немного юбку и поправила чулок. При этом ее накачанная ляжка напряглась под розовыми панталонами. Пацан их увидел и спрятался под парту. Он боялся дышать.

— А чего ты испугался? — спросили пацана, когда он рассказал об этом случае. — Взял бы да — слово на е с приставкой: вы — ее.

— Сам попробуй, — ответил парень.

Мне очень хотелось посмотреть на ее ноги, и я полез. Да даже, наверное, не поэтому. Сама ситуация была редкой. Хотелось узнать, как все это будет. Ноги у меня отяжелели, лицо покраснело.

— Стесняется, — сказал кто-то.

Лицо мое опускалось все ниже и ниже. Наконец, оно скрылось за крышкой стола. Я встал на колени. Я совершенно не мог увидеть, где лежит Золотая Ручка. Прекрасное зрелище вечернего заката. Шелк переливался. Розовый цвет переходил в бордовый. Шелк морщился многочисленными складками перистых облаков. Натягивался мощными бедрами на белое тело. Ноги еще больше разошлись, и я видел подрагивающее белое мясо, чувствовал манящий запах женского пота. Я сглотнул слюну. И в этот момент я увидел Золотую Ручку. Она как библейский меч отвлекла мое внимание от сокровища. Блеснула лучом, как острым лезвием. Я хотел протереть глаза и задел одну ногу Семиклассницы. Она ничего не сказала, только зад ее чуть-чуть сполз со стула. Если бы женщина ничего не сказала, я бы обнял этот зад обеими руками и отсосал у учительницы прямо через панталоны. При всех. Но тут я услышал голос, прозвучавший, как гром среди ясного неба.

— Хорошо, садись, я ставлю тебе отлично. Ты хоть ручку-то там нашел?

— Да, — пискливым голосом ответил я.

— Что с тобой?

— Горло перехватило, — сказал я и поднялся с колен.


— Выпейте.

— Меня и так уже все считают за алкоголика.

— Чтобы о вас ни говорили, все равно вы как Гималаи. Чем больше снега на Вас падает, тем вы только выше, — сказал маленький Хас, и как фокусник вынул из-за спины пузырек.

— Писят, — сказал Эль, и трясущимися пальцами принял от Хасика стаканчик.

— А никто тебе больше и не нальет, — сказал карлик.

Ельцин выпил, прикурил сигару и спросил:

— Ну, че там, в мире-то происходит?

— Послушай, сделай мне миньет, — сказала Сонька Золотая Ручка.

— Ты же не Береза. Какой еще миньет? — Эль пыхнул ароматным дымом окурка. Когда-то заезжий Билл оставил ему целую коробку настоящих кубинских сигар. Но Кум, падла, все отобрал и разделил между собой, начальником Зоны и Замполитом. Две сигары досталось Ерофееву, одна Эдуарду Радзинскому. Он сих пор хранит ее как память, о том, что получил от Американского Президента настоящую кубинскую сигару.


— А тебе, дорогой, хочется по-научному? — спросила Сонька с наглой улыбкой на искривленных крашеных губах. — А ты бы не предавал демократию. Все ученые проститутки тогда бы были твоими. Ну, хорошо, хорошо, не обижайся. Хочешь кунеленгус? Ну, давай, давай. — Она медленно подняла юбку и приблизилась к бывшему президенту племени Мумба-Юмба. — Нау ар ю? Энд вот ебаут ю?

— Зачем ты говоришь по-английски? Знаешь же, что я на нем ни — слово на х — не понимаю.

— Дорогой, ты же любишь иностранок. Представь себе, что я валютная проститутка. Хорошо?

— Нет.

— Ну ты же любишь валютных проституток.

— С чего ты это взяла?

— Ну а, Береза, он кто, если не валютная проститутка? А у него ты делаешь миньет.

— Не говори глупостей. Он просто мой деловой партнер.

— Что может быть важнее секса? — Она встала совсем близко. Президент лизнул ее разок и передал окурок Хаси.

— Подержи. — И добавил, обращаясь к высокой Соньке: — Скажи, что ты не проститутка.

— Я проститутка.

— Прошу тебя, скажи, что ты Моника.

— Какая Моника? Не знаю я никакой Моники.

— Скажи, пожалуйста, что ты Моника Левински. Так мне легче представить себе себя Президентом. Хочь не русским, но хоть американским.

— Если обещаешь себя вести хорошо, скажу.

— Да. Да, да, да.

Минут через пять подошел Береза.

— Ты чего приперся? — спросил Хас.

— А чего?

— Через плечо. Так не делается. Два персонажа на одну роль. Так нельзя. Сонька же здесь.

— Да ладно, я сейчас уйду.

— Ну ладно, говори, чего надо?

— Не тебе.

— А кому?

— Только моему президенту.

— А ты не видишь, он занят? Ослеп, что ли?

Даже за пределами туалета слышны всхлипывания Эля и сладострастные вскрики Золотой Ручки.

— Летс гоу! Летс гоу!

— Он не захлебнется? — участливо спрашивает Береза.


Так… Что у нас еще там?

Сорокин одной рукой перебирает клавиши компьютера. В другой у него бутерброд с колбасой Столичной. Пелевин сидит на кожаном диване, и пишет что-то на журнальном столике. Он поднимается и говорит:

— Забей это. — Подает листок.

— Че здесь? Ага.

Зюганов и Анпилов на крыше основного двухэтажного корпуса. Они лежал за пулеметом Максим. Анп с серьезной рожей держит двумя руками пулеметную ленту. Зю поднял руку в коммунистическом приветствии. Но он не стоит, а лежит слева от пулемета с биноклем в руке. А другая-то рука как раз и поднята вверх.

— Ну — слово на букву б — вылитый Чапаев.

В роли Анки-пулеметчицы Нина Андреева. С голливудской улыбкой она говорит:

— Ща — слово на б — замочим их всех. Ну, как нас в школе учили.

На груди у Анки алый четырехлепестковый бант. Впрочем, у всех троих на груди алые банты. На папахе у Петьки алая же полоса. Такого же цвета широкая повязка на рукаве Зю.


— Ты до подвала дошел? — спрашивает Пелевин.

— Нет еще.

— Как дойдешь, добавь там прозвище Ужастиловна.

— Это про кого? — спрашивает Сорокин.

— Учительница литературы из десятого класса. Большой педагог.

Она и Алеха Мараев поймали в подвале Гарри Поттера и — слово на букву е — его во все щели. Алексей дородный парнина с рыжей бородой. В круглых очках с большими линзами. Он смотрит, как Ужастиловна раздевает Гарри Поттера.

— Ну че ты ломаешься, как целка, — говорит она Гарри. — Че ты — слово на б — из себя строишь? Ты же пидор из седьмого отряда!

— Нет.

— Что нет?!

— Я Волшебный Мальчик.

— Тем лучше, — спокойно говорит Ужастиловна. — Нам очень нужен Волшебный Мальчик.

— Зачем? — удивился Гарри Поттер.

— Слово на букву Е — будем, — сказал Леха и начал раздеваться. На зоне он работал начальником хозчасти. И эта каптерка подчинялась Мараеву персонально. — Глупый мальчик.

— Я не понимаю, по какому праву… — че-то хотел возразить Гарри.

— На то и взрослые люди, чтобы понимать детей. Это дети не могут понять взрослых. И знаешь почему? Потому что они дети.

Поттер увидел короткий, толстенький, как репка, обрубок Алексея Мараева, закричал и побежал по коридору. Сверху кое-где капала вода.

— Чего он испугался? — спросила Ужастиловна.

— Сам не понимаю, — удивленно пожал плечами Алексей. — Ну ничего, бежать здесь некуда. Дверь сверху закрыта. Куда он денется?


— Тем не менее, искать мы его не будем, — сказала Ужастиловна. — Здесь недалеко у меня прикована его тетка. Щас я тебе покажу ее. Называет себя теткой, а ведь на самом деле она ему мать.

Ужастиловна выводит из-под капающих труб женщину в красивой изодранной одежде. Это миссис Роулинг, тетка Гарри Поттера.

— Алексей, ты что стоишь, как будто никогда живой телки не видел? Положи ее на старый вентиляционный короб, а руки привяжи к трубе.

Леха делает, что ему приказано. Ужастиловна приносит тазик с соленой водой и розги.

— Сейчас ты мне ответишь на все вопросы, Джоана, — говорит Ужастиловна и кладет розги в тазик для замачивания.

Ужастиловна это прозвище, которое дали учительнице литературы ученики. А зовут ее Татьяна Милюстиновна. На учительнице такие же большие круглые очки, как у Мураева. Губы у нее тонкие, ротик маленький, как у пиявки, лицо полное. Я бы даже сказал очень полное, с натянутой, гладкой, как у наполненного водой презерватива, кожей. Головка маленькая, плечики широкие, пузо приличное. А вот зад очень большой. В некоторых случаях его можно использовать даже, как журнальный столик или даже трибуну. В зависимости от обстоятельств. На него можно положить пачку сигарет и спички, или просто облокотиться как бы нечаянно, положить тряпку или мел. Иногда этот зад перетягивал внушительный живот и Ужастиловна падала на жопу. Но тут же подпрыгивала, как Ванька-Встань-ка. Она была похожа… черт, я таких овощей и фруктов, кажется, не видел. Это были два треугольника, соединенные друг с другом основаниями.

Одни мальчик как-то даже пошутил:

— Ей бы работать лучше учительницей математики. Мы сразу бы многое узнали и про треугольники, и про магнитную стрелку.


Да, Татьяна Милюстиновна похожа на магнитную стрелку. С узкими концами и широкой серединой. Она сделала первый удар по белой заднице Джоаны Роулинг и спросила:

— Где у Гарри Поттера увлекательный сюжет? Я тебя спрашиваю, сука белая!

Она взяла другой прут, попробовала его на гибкость, со свистом рассекла воздух.

— Итак, где у нас развивающийся сюжет?

Андрюха в это время бегал по чавкающим лабиринтам подвала, бормоча:

— Взрослый всегда поймет, где спрятался мальчик. Потому что мальчик занимается волшебством, а дядя литературой. Значит, ловить мальчиков, не понимающих, что хочет взрослый это литература. Андрюха, то есть Леха был большой знаток литературы.

В отличие от Ужастиловны Андрюха считал Гарри Поттера литературным мальчиком.

— Ну, где ты мой глупый литературный мальчик? Я понимаю, чего ты хочешь. Я взрослый. Иди сюда. Я тебя пойму, в отличие от этой Бомбы-Попрыгуньи, — громко шепчет он и оглядывается.


— Без знаний карты нет науки географии, — говорит Сонька Золотая Ручка. — Где у нас Италия? Ну, чё ты не понял? Италия — это сапог. Теперь по сапогу выше. Еще выше…

— Да подождите вы, — говорит Береза, — у меня дело к шефу.

— Шеф, где ты там? — Сонька легонько хлопает Эля ладошкой по седым волосам, оформленным в виде прически Площадка. — Переместись в Гималаи.

Поет: утащите меня в Гималаи…

— Я не понял, где они, Гималаи? — говорит президент. — Моника…

— Я тебе не Моника. — Она опять хлопает Президента по прическе и повторяет: — Без знаний карты нет науки географии.

— В Нотр-Дам, что ли?

— Я тебе дам Нотр-Дам! — И добавляет: — Потом.

— В Семнадцать хорошо.

— Ты уже был там. А теперь хватит. Не надо было предавать демократию.

— В Копенгаген?

— И не Копенгаген. Я же тебе русским языком сказала: соси Гималаи.

Наконец, он понимает, что это титьки и хватает их лапами. Потом переходит в Роттер-Дам.

— Амстердам! — восклицает Президент и, наконец, отрывается от Соньки.

— Ну, чего тебе, Береза? Или я, по-твоему, совсем развлекаться не должен?

— Я пока пойду к Мичурину, — сказала Сонька и двинула к выходу.

— Тут дело серьезное, Шеф. Надо Родину продать, — говорит Береза.

— Дай-ка прикурить, — обращается Эль к Хасу. Тот протягивает окурок сигары и поджигает спичку. — Я, че, нагибаться должен?

— Вы как Гималаи, — говорит Хас и приподнимается на цыпочки.

Сделав две затяжки, Эль бьет Березу в челюсть. Умник падает к писсуарам.

— Ты че — слово на букву х с о впереди — что ли? — спрашивает Береза. Он сплевывает кровь и с трудом приподнимается.

— Я Родиной не торгую, — говорит Президент и спокойно продолжает курить сигару. И добавляет: — За такие слова ты у меня сосать вообще больше не будешь.


— Вы не поняли, Президент. Просто я купил у компаньонов плешивого Комби лицензию на право производства первосортного молта.

— И сорт этот называется Родина?

— Вы умный человек, Президент.

— На самогонку, значит, переходим?

— Ты что, Президент?! Мы давно уже в этом бизнесе.

— А кто эти компаньоны? — спрашивает, пытаясь протиснуться в середину Хас.

Не обращая на него внимания, Береза продолжает:

— Это люди Леннана. Бамбурин и Исраков.

— А че они Родину-то продают? — спрашивает Эль. — Подозрительно.

— Что-то новое придумали, — Хас все-таки втиснулся между ними. — Сколько просят?

— А тебе какая разница? — Береза откинул в сторону свои прекрасные длинные черные вьющиеся волосы, и свысока взглянул на карлика.


Владимир Сорокин попросил Эдуарда отнести эту часть режиссеру. Он еще что-то там дописал и протянул еще теплые от принтера листы драматургу. Беги!


— У меня тоже есть деньги, — обиженно отвернулся Хас.

Но свет уже перетащили на основную площадку.


Ряды скамеек перед основной сценой. Камилла Палья засовывает палец себе в ухо и нервно трясет его.

— Зачем это? — спрашивает она.

— Что вы имеете в виду? — спрашивает Асм.

— Она имеет в виду секс, — говорит человек в шляпе с широкими полями. Он курит трубку и глаз его не видно даже при свете софитов.

— Да, секс. Зачем он делает это при всех?

— Это поступок.

— А зачем эти провинциалы продают Родину?

— А затем, что не надо своим кувшинным рылом лезть не в свою тарелку.

— Он все знает, — говорит Камилла Палья. Кто он такой?

— Это режиссер, — тихонько говорит ей Александр Генис.

— Как его фамилия?

— Михалков.

— Михалков? Это тот, что хорошо уху варит? У нас в Америке говорят, что он приготовил на берегу Волги такую уху из осетрины, какой они давно не пробовали. Хочу, чтобы он здесь мне сварил уху.

— Он может отказаться, — говорит Виктор Ерофеев.

— Не думаю, — что он откажется варить уху на моей Зоне, — говорит Большой Психолог.

— Пусть попробует, — говорит Игорь.

— Да я не отказываюсь, не отказываюсь, — говорит Михалков, — сейчас сварю.

— Уху? — спрашивает оказавшийся поблизости Акс.

— Я хочу знать конкретно, что это будет за блюдо? — говорит Камилла Палья.

— Мы не у Максима, — шепчет ей на ухо Александр. — Он не сможет сделать по-Французски.

Михайловский услышал и сказал, что он все может.

— Это будут судачки а ля натюрель, переложенные раковыми шейками и свежей икрой.

— А где вы здесь возьмете икру?

— Да у меня всего навалом, — говорит Асм. — Только раков нет.

— Кто пойдет ловить раков?! — кричит Виктор Ерофеев.

Он подзывает пробегающего мимо Радзинского и говорит, чтобы тот пошел и наловил ведро раков.

— Я не умею, — говорит Эдик.

— Ладно, беги дальше.

— Да мы сходим, — говорит Василий Акс.

— Кто это мы? — возражает Солженицын. — Я даже в старых лагерях не ходил раков ловить. — Впрочем, ладно пойдем.

Уходят с ведром ловить раков. Михайловский разводит костер и ставит треножник.


— А это зачем? — спрашивает Камилла Палья.

— Для жертвоприношений, — серьезно отвечает Ми.

— А кого?.. А чего? А что приносить будут? — с интересом, но все же испуганно спросила Камилла Палья. — Пи… пи… пидоров, что ли, из седьмого отряда?

— Там видно будет, — сказал Асм, — кого мы принесем в жертву.

А на сцене в это время сменились декорации. Женщина академик, вещавшая каждые пятнадцать секунд о полном падении курса американского доллара и Теро, радостно удивленного тем, что ему никто еще до сих пор не отрубил руки, появился высокий мужик с козлиной головой. Через каждые пятнадцать секунд он перебегал с одной стороны сцены на другую.

— Жи! — сказал Асм.

— Откуда ты знаешь? — спросил Волг.

— Кому же и знать, как не мне.

— А почему он молчит?

— Немой.

— Жи и немой?

— Здесь работает Малый Психологический механизм, — говорит Асм. — Он все уже сказал раньше.

— А почему у него на башке козлиная голова? — спросил Иг. Волг.

— Жи играет роль волка в овечьей шкуре.

У мелькающего на сцене мужика волчья шкура, волчий хвост, лапы, а голова козла с длинными рогами.

— Так тогда это должен быть баран!

— Ну он и есть баран.

— Баран с козлиной рожей, — неожиданно для самого себя сказал Ерофеев.

— А такие бывают? — спросил Иг Волг.


— Ну если рассуждать психологически, — начал Асм, — с точки зрения Средней Психологической защиты… — он еще немного подумал и продолжил: — Верно, очень, очень верно. Он и должен быть немым.

— А я думал, просто бараньей головы не нашлось, и ему дали козлиную, — сказал беспечный Иг Волг.

Опять появляется кордебалет. Они начинают задирать юбки, показывать зады зрителям и пердеть. Вонь при этом доходит до самых последних рядов. Зеки зажимают носы.

— Прекратите это издевательство! — кричит кто-то. — Ну сколько можно.

— Почему такая вонь? — спрашивает Иг Волг. — Кто это такие?

— Это переводчики и имитаторы детей, — читает Виктор Ерофеев в сценарии. И добавляет: имитаторы детского голоса.

— Что это значит? — спрашивает Игорь.

— Очевидно, это означает, что детский голос взрослый изобразить не в состоянии. Один взрослый не может.

— Это ужасно, ужасно. Какой ужасный перевод. Нельзя ли обойтись без кордебалета? Пусть лучше Жирик один носится по сцене.

— Вот замена. — Это сказал Эдуард Радзинский. Он протянул лист а-4.

По новому продолжению вместо детских переводчиков на сцену выходит сварщица в зеленой брезентовой робе. В каждой руке у нее по держателю, с зажатыми в них электродами. Дама кидает на лицо защитную маску и соединяет между собой электроды. Сноп искр попадает в пробегающего козла. Он хрюкает, отпрыгивает в сторону и замирает.

— Вопрос первый и он же последний, — говорит девушка из-под маски, обращаясь к Волку в Овечьей шкуре — хотя совершенно очевидно, что шкура у него Волчья. — Сколько получали юные сварщицы в СССР? Я думаю, что десять тысяч долларов в месяц. А вы? Итак, даю вам для размышленья одну минуту. Время пошло.


— Он немой! — крикнул записной стукач из седьмого отряда.

Волк в Овечьей шкуре сказал только одно слово:

— Дура!

Сварщица очень удивилась. Она сказала:

— Это был очень простой вопрос. Я думала, что так все думают. Если ты не слышал даже о таких вещах, я думаю, тебя надо принести в жертву.

Она щелкает электродами. Искры осыпают Жи.

Сажи обращается к залу. На крышу, где засел Зю с Ниной и Анпом не смотрит.

— Принести этого козла в жертву?

Никто сразу не решается опустить большой палец вниз. Она опять высекает фонтан искр.

— А я думала, так все думают.

Народ безмолвствует.

— Ну что ж. Я продолжаю думать, что все так думают. Поэтому поджарю этого козла, захватившего чужую славу, на вольтовой дуге. — Она бежит за Жи, высекая искры электродами. — И эта скотина не знает даже, что в СССР была зарплата десять тысяч долларов в месяц. — А я-то думала, что все так думают! — Сварщица в черной маске пытается догнать козла и ужалить его искрами.

— Тяжелый случай, — вздыхает Александр Генис.

— Но все же это лучше, чем детский порноперевод. Никакой понос так не пахнет, как пахло на этом сеансе жопоговорения. Я правильно произношу? — Камилла Палья поворачивается к Александру.


В подвале Татьяна Милюстиновна сечет Джоану Роулинг.

— Вы запорете ее насмерть, — говорит прохожий и исчезает в полутьме подвала.


— Это ты про кого написал? Кто это был? — спрашивает Сорокин.

— Этот прохожий, ты имеешь в виду? — в свою очередь спросил Пелевин. — Это гражданин Слапи.

— А что он там делает?

— Он там занимался культрегерством.

— Над кем?! Над мышами, что ли?

— Вероятно.

— Может изменить это имя как-нибудь?

— В худшую сторону? Невозможно. Что может быть хуже, чем Слапи?


Ужастиловна продолжает истязать Даму в Красивой Одежде. На заднице Джоаны материал уже треснул.

— В последний раз спрашиваю, сука, где в этом — слово на букву е — романе динамичный сюжет?! Столько разговоров! Сколько разговоров! Я, дура, думала, что здесь у нас увлекательный, развивающийся, динамичный сюжет. Ничего подобного! Ладно. — Она села, закурила, отдохнула, потом взяла новую розгу. — Ладно, — опять сказала учительница.

— Теперь скажи сучка, где тут у нас живые образы? А? Или ты покойников изображала?

— Это другой мир. В нем не может быть живых образов, — сквозь слезы отвечает миссис Роулинг. И вообще, живой образ существует только у Идола.

— Заткнись! — Татьяна затянулась и в бешенстве крикнула:

— Ах ты — слово на букву б — говорливая! Ладно. Если ты не ответишь мне вразумительно на третий вопрос, запорю насмерть.

Где в этом запутавшем нормальных пацанов… я хотела сказать, нормальных людей, романе, — Ужастиловна со злостью выругалась, — слово на б. — Я спрашиваю тебя, где искрометный юмор?!

Ничего. Ни-че-го! Ни увлекательного, развивающегося, динамичного сюжета, ни живых образов, ни искрометного юмора. Фантастика.


— Послушай, давай по-хорошему. Расскажи мне всю правду. Как это у тебя получается?

Джоана Роулинг только плачет. Не только задница, но и спина у нее располосована солеными розгами.

— Ты будешь говорить? Нет? Ну ладно же. Я буду месяц кормить тебя щами, кашей и киселем. Ты поняла? Ты у меня срать будешь живыми образами, динамичными сюжетами и искрометным юмором. — Ты поняла? Никаких сраных гамбургеров больше. Хватит обманывать нормальных паца… нормальных людей.

Появляется Андрюха Мараев. Он поймал Гарри Поттера и тащит его за собой. Ужастиловна зажимает голову Гарри между своих столбовидных ляжек, а Мараев поднимает подол своего одеяния и пытается вставить репку в голую задницу Гарри Поттера. Гарри кричит и пытается увернуться.

— Ну что ты орешь, как будто тебя режут, мальчик? — участливо-насмешливо спрашивает Татьяна Милюстиновна. — Че ты орешь? Ты же пидор из седьмого отряда.

Кстати, твоя мать от тебя отказалась. Она называет себя твоей теткой. Почему? Она говорить не хочет. Ну свинство — слово на б! — Давай — слово на букву е — его, — говорит она Лехе Мураеву.

— Не могу.

— Почему?

— Я чувствую, что это литература.

— Чем ты чувствуешь? Пока учился в МГУ, у тебя, наверно, там все мозги вышибли?! Дай-ка я сама.

Ужастиловна привязывает к огромным ляжкам гелевый реалистик с вибратором и вставляет его Гарри Поттеру в задницу. Он кричит, пытается прыгнуть вперед, но Ужастиловна только крепче хватает его за талию и задвигает реалистик до конца.


Андрюха руками пытается поднять свою вялую репку. Идет к Джоане, раздвигает кровавые тряпки и ложится на зад миссис Роулинг пухлым животом. Он трахает сначала ее, потом они меняются и Татьяна вставляет реалистик Джоане, а Андрюха, наконец, добирается до зада Гарри Поттера.

Татьяна, наконец, устала. Пот с нее катится ручьем. Она садится и курит. Андрюха еще полчаса продолжает мурыжить Гарри Поттера. То поставит его головой к стене, то повернет в сторону тетки, а сам упирается пятками в стену, то повернется голым жирным задом к Татьяне Милюстиновне.

Может он хочет, чтобы я и его — слово на е с приставкой: вы? — Да ну его на — слово на букву х — я устала. Это какие же нервы надо иметь, чтобы вести диспут с этими черствыми америкашками? Гамбургероеды! Теперь срать неделю не будете.


Ряды деревьев около клуба, напротив туалета. Сонька Золотая Ручка вышла от Эля и скоро приблизилась к Комби. Он слушал умные речи Соленого.

— Надо полностью уничтожить заросли конопли, — говорит Соленый.

— Мы не можем сделать это сразу, — говорит Комби. — Но процесс пошел. Пошел, пошел.

— Ну, где он пошел? Вы хотите привить Антоновке побеги конопли, а говорите, что процесс пошел. Конопли не будет, да. Но ведь на яблонях побеги конопли останутся. Дальше, больше. Везде будет одна конопля! Как вы не понимаете?

— Мы не можем сразу ликвидировать коноплю. Она идет на бартер. Где, например, мы вот сейчас возьмем новое оборудование для производства Родины?

— Что же это получается, по-вашему, не будет конопли, не будет и Родины? — спрашивает Соленый.

— Да. Как это ни печально. Но на сегодняшний трезвый день это именно так. Вы, товарищ Соленый, призываете нас — слово на букву х — знает к чему. Надо же думать, прежде чем говорить. Я тоже могу сказать, что давайте сеять только яблони и груши. Да это романтично. Расцветали там яблони и груши, поплыли…


— Не поплыли, а уже приплыли, — перебивает Председателя Зековского Совета внезапно появляющаяся из-за толстой ветвистой яблони Сонька.

— Что вы хотели? — высокомерно спрашивает Соленый.

— Это я, — говорит Сонька Золотая Ручка.

— Ну кто ты, кто ты?! — в запальчивости спрашивает Соленый. Он хотел добавить: — Валютная проститутка? — Но не успел. Сонька его опередила:

— Я ваша Родина.

— Ну, что вы несете, что вы несете?!

Комби почесал за ухом и сказал:

— Вероятно, ее двойник Береза и ее дружок Эль как-то смогли приобрести значительную часть акций нашей Родины.

— Не значительную часть. У нас контрольный пакет.

— Во — слово на букву б! — Комби хлопнул себя по коленке.

— Что случилось? — спросил Соленый.

— Эти карманные полудурки Исрак с Бамбурой продали все акции нашей Родины. Чего они испугались?

— Я думаю, они сначала поверили этой даме-академику, что доллар рухнет через две недели, а теперь…

— Не думаю, что дело только в этом, — сказал Комби. — Значит, есть какие-то проблемы у нашей Родины.

— А с другой стороны, Береза не стал бы скупать эти акции будь они совершенно убыточны, — сказал Соленый.

— Не все так просто, — Комби забегал, как заведенный по дорожке между яблонями и грушами с привитыми побегами конопли. Сонька в это время в беседке заваривала цейлонский чай с васильками. — Береза ведь может купить, а потом продать. Надо быть поласковей с Сонькой. Только она может сказать, когда надо продавать нашу Родину. У нее ведь контрольный пакет.


— Эх, хорошая водяра! Жаль, — воскликнул Соленый. — Сам бы пил. Жаль пришлось завязать в Горьковской ссылке. Язва открылась на нервной почве.

— А че такое?

— Вранье кругом. Надоело слушать. — Слово на букву Б — идолопоклонство. Да, пожалуй, и — слово на букву б-то — нет, одно идолопоклонство.

— Академики, идите сюда! — крикнула Сонька из беседки, — чай готов.

Оба приблизились к беседке. Сели, прихлебнули чайку с пастилкой, с яблочной шарлоткой. Сонька подняла ногу. Она так и не надевала трусы.

— Ну, кто первый? А может вместе? Я, между прочим, без трусов.

Комби вздохнул. Он сказал:

— Мне кажется, вы всегда без трусов. — И добавил: — Я не буду.

— Я тоже, — сказал Соленый.

— Почему?

— А почему мы всегда должны трахать тебя после этого Предателя Демократии из туалета? — хорошим вопросом ответил Соленый.

— Во-первых, он не всегда меня трахает. Сегодня был только кунеленгус… Мы занимались изучением географии тела.

— А во-вторых? — спросил Соленый.

— А во-вторых, я ваш непосредственный начальник.

— А вы знаете, что было с Биллом за домогательство к подчиненным? — спросил Соленый.

— Да что вы меня все — слово на букву е с приставкой: за — сегодня с этим Биллом? Я сама, как Моника Левински. Налетай, подешевело! А то смотрите, плакала ваша доля в нашей Родине. Я не подскажу вам, когда надо от нее избавляться.

— Ох, грехи наши тяжкие, — сказал Соленый и полез к ногам Соньки.

Комби придвинулся с другой стороны.


Зю на крыше опустил бинокль.

— Эх, завалить бы их сейчас всех.

— Что там? — спросил Анп и потеребил лапками пулеметную ленту. — Давай сейчас шарахнем, а? Давай!

— Нельзя, — сказала Ни Андр. — Надо ждать.

— А чего ждать-то? — спросил Анп. — Мочим всех и дело с концом.

— Да заткнись ты, Петька! — Анка ударила его ладошкой по лысине.

— Она правильно говорит, — вздохнул Чапаев. — Тех, кто в туалете, мы замочить не сможем. — Надо ждать.

— А я бы все равно сейчас шарахнул, — сказал Анп. — Тех, кто спрятался в туалете мы бы потом прямо там и замочили.

— Э, нет, — покачала пальчиком Ни Андр., - ты не знаешь, насколько умен и хитер Береза. Это сам дьявол. Да и Предатель Демократии не так прост, как может показаться. Он может опять всех обмануть, и поднять народ, как Стенька Разин. Там еще этот — слово на букву е — карлик…

— Да, дахуя их там! — поддержал подругу Зю.

— А я хочу! — капризно сказал Петька и опять подергал пулеметную ленту.

— Да ты — слово на букву б — Пустое место, — сказал Зю.

— Одно слово: Пустота, — поддержала Чапаева Анка-пулеметчица, и опять хлопнула ладошкой по потной лысине второго номера.


Клуб. Музей восковых фигур. Из окна виден сад, беседка, где Мичуринец-Лысенко-Комби и Соленый нехотя — слово на букву е — Соньку Золотую Ручку. Виноградная лоза колосится сама по себе. А че ей будет?

Две Тети-Моти прогуливаются по залу, где выставлены Толстой Лев и Алексей, Достоевский, Чехов, Горький, Мандельштам, Блок, даже Аксенов и Солженицын. Хотя, между прочим, тоже кукуют на этой Зоне. Сейчас они ушли ловить раков. В зале тепло и уютно и страшновато как на кладбище.

— Когда я прихожу сюда, — говорит Тётя, — я как будто молодею. Меня очень утомляет загазованность Зоны.

— Я как будто приезжаю в свою родную деревню! — восклицает Мотя. — Воздух!

— Изумительный!

— Восхитительный! А какие люди! Среди них я чувствую себя комфортно.

— Я тоже, как будто среди своих близких товарищей, — Тетя проводит ладонью по щеке Льва.

Мотя гладит Алексея.

— Сейчас пишут романы за месяц, — говорит Мотя.

— А Лев Николаевич Толстой целый грузовик бумаги искромсал, прежде у него получилось что-то путное.

— А ты помнишь, что сказал Достоевский, когда проиграл все деньги в казино?

— Да, он сказал…

Тетя мягко прерывает ее. Она говорит, что знает, что сказал тогда Достоевский.

— А ты знаешь Ахматова говорила, что…

— Это интересно. Пастернак по этому поводу пишет…

— Великолепно. А Блок? Он ведь…

— Это все равно, что на самом деле увидеть…

— Совершенно верно. Абсолютно.

— Понимаешь, мне здесь очень комфортно, — говорит Тетя.

— А мне-то как! — говорит Мотя. — Я бы, кажется, и спала здесь.

— Кстати, некоторые говорят, что мы с тобой здесь трахаемся. Представляешь?


— Я, конечно, слышала об этом. Но ведь это же неправда. Они злословят.

— Злословят, ублюдки. Ты помнишь, как это сказано у Чехова в Вишневом Саду? Я, говорит…

— Да, великолепно. Это ответ всем гадам, которые пытаются…

Так они вдохновенно разговаривали друг с другом об известных им вещах. Совершенно не вдаваясь подробности. Ведь они были одни. Они всегда одни. А двоим родственным душам и так все ясно. Их же никто не подслушивает. Кроме меня.

Я постоял, постоял у двери, да и цапнул Тетю за пятку.

— Ах — слово на б — дурак такой! Зачем ты кусаешься?

Я говорю, ну чтобы обратить внимание.

— Да кто на тебя дурака такого будет смотреть! — опять воскликнула Тетя. Мотя молчала. У нее были такие вкусные ляжки. Я обнял одну из них… лапами и два раза лизнул сантиметров на двадцать выше колена. Она закричала.

— Ах ты, блудливый пес! Зачем ты меня всю излизал?!

Я говорю:

— Псы всегда блудливые. Они любят лизать…

— Жопу они любят лизать! — удачно вставила Тетя.

— А вы лижите памятники на кладбище.

— А что в этом плохого? — спрашивает Мотя. — Нам это нравится. Мы ведь общаемся с Толстым и Достоевским, как с живыми людьми. Чем это плохо?

— Это прекрасно, — говорит Тётя.

— Нет ничего прекрасного в том, чтобы принимать мертвых за живых, — говорю я и как бы нечаянно задеваю Тётю хвостом под коленкой. Она трясет ногой. Говорит:

— Щекотно — слово на букву б. — Не надо, прошу Вас. — Тетя погладила Льва по носу, гриве, усам и сказала: — И они не мертвые для нас, а совершенно живые.

— Они мертвые. Прекратите на — слово на х — бродить по кладбищу.


— А нам нравится, мы получаем от этого удовольствие, — говорит Тетя.

— Мы здесь дышим свободно, — говорит Мотя.

— Как вы не понимаете, — говорит Тетя, — это люди мертвые, а тексты их живые.

— А зачем тогда я кусаюсь?

— Да — слово на х — тебя знает, дурака такого, зачем ты кусаешься, — говорит Тетя.

— Не бывает так, — говорю я, — чтобы люди были мертвыми, а тексты их были бы живыми. Вы замечали, что даже на фотографии видно, если человек умер. Вокруг его головы появляется такая черная полоса. Тоже самое происходит и с его текстами. Они умирают, как умирает его фотография. Вы слышали, что в Античности не было даже голубого неба? Вы рассматриваете произведения Античных художников так, как будто они написаны или сделаны сегодня. А художники эти не видели даже голубого неба. Можно сказать, что это вообще… инопланетяне. А вы рассматриваете их, как себе подобных. Живых людей. Это Очевидная ошибка. Мертвый — не живой.

— А нам нравится, — упрямо сказала Тетя.

— Да, и очень, — добавила Мотя.

— Тогда я буду на вас лаять. — Они набросились на меня с кулаками, а я крикнул:

— Некрофилки! — и убежал.

Мичуринец-Лисенко-Комби потрогал Соленого за рукав.

— Слышь ты, Соленый. Эти гимназистки, наверное, подсматривают за нами из окна. Как ты думаешь?

— Вряд ли. Они в сексе ни бум-бум. — И добавил: — Недавно Мотя ходила в церкву.

— Зачем? — удивился Комби.

— Она спросила там сборник новелл Александра Меня, — засмеялась Сонька.


Ей говорят: — Империалистов мы здесь не держим.

Мотя бац и падет в обморок.

— Почему? — не понял Комби.

— Чего тут непонятного? — Сонька поворачивает голову к Комби. — Не ожидала Мотя, что в церкви нет Меня. Гимназистка. Не знает, что может быть в церкви, а чего быть там никак не может. Вызвали скорую, везут Мотю в травматологию. Капельница там, врач держит Мотю за руку. Она открывает глаза.

— Как вы себя чувствуете? — спрашивает врач скорой помощи.

Мотя поднимает голову, смотрит на врача в белом халате и опять роняет голову на подушку. Губы ее шевелятся.

— Что, что? — спрашивает врач и наклоняет голову к губам Моти.

Соленый думает, что вот, не хватало только секса в Скорой Помощи между больным без сознания и врачом Розенблюмом.

— Что, что?

— КПСС…

— Что?

— КПСС, — едва слышно повторяет Мотя, открывает и опять закрывает глаза, как будто увидела привидение.

Некоторое время все продолжают молча трахаться. Наконец Комби говорит:

— Не смешно.

— Так это не анекдот, милый, а жизненная правда, — ласково говорит Сонька. — Тут не до смеха.

— Экуминизм, — говорит Соленый. И повторяет: — Экуминизм, а не империализм.

— Вот я и говорю, — вздыхает Сонька, — не будут они за нами подсматривать через окошко из зала восковых фигур.


Главная сцена в летнем саду. Михалковский доваривает уху, на правом экране монитора только что прошел сеанс. Режиссер Мончаловский говорит:

— Вы только что посмотрели сеанс с Гарри Поттером в главной роли.

— Зачем вы заставляете актеров доводить дело до секса? — спрашивает Камилла Палья.

— Дело в том, что это актеры Голливуда, — отвечает Молчановский. — Они сами знают, что им делать. Они профессионалы. — И продолжает: — Между прочим, каждый по-своему с ума сходит.

— Что вы имеете в виду? — спрашивает Александр Генис.

— Ну, во-первых, никто еще не доказал, что социализм — это так уж плохо.

— А при чем здесь это? — спрашивает Камилла Палья.

— Ну, без этого, в общем-то, ничего не бывает. А во-вторых, насчет секса. Я лично считаю, что секса можно достичь намного проще.

— Что вы имеете в виду? — опять спрашивает Камилла Палья.

Молчановский снимает свой желтый велюровый пиджак, и протягивает его со сцены Камилле.

— Наденьте. Наденьте, наденьте!

— Что это? Ковер самолет? — спрашивает она, но все же поднимается с места и берет пиджак Молчановского. Хотя и с опаской.

— Надевайте, — говорит Молчановский. — Секс — это ведь не обязательно садо-мазохим, свингерство, или просто хоровая — слово на е. — Ну, что же вы?

Камилла Палья надевает желтый велюровый пиджак. Александр Генис галантно помогает ей.

— Ну, что вы чувствуете? — спрашивает Молчановский. — Чувствуется?

— А что я могу чувствовать? — пожимает плечами Палья. Но тут же начинает слегка подергивать плечами.

— Что? Как? — спрашивает Александр Генис.

— А вам действительно интересно? — спрашивает Гениса Камилла Палья.

— Да. Очень. Я запишу Ваше осю… Ваше осю… Ваще осю… Да что это со мной? Я имею в виду Ваше ощущение. Я запишу его и предложу потом Нашей Радиостанции Радио Свободы Чечни.


— А при чем тут Чечня?

— Мы свяжем ее со Свободой… осю… осю… осю…

Я имею в виду ощущения. Мы их свяжем.

— С чем?

— С Чечней.

— А при чем тут Чечня, я не понимаю?

— Чечня и Свобода… я имею в виду ощущения. Мы их свяжем. И это будет тема для Передачи.

Камилла Палья прекратила свой допрос. Оттолкнула Александра Гениса и сильней задергала головой и плечами. Она пустилась в темпераментный танец. Покрутилась, покрутилась, упала на землю и забилась в сладострастной истерике.

— Ну, я же говорил, — Молчановский победоносно указал на трепещущую в его желтом пиджаке знаменитую критикессу, — мой пиджак действует не хуже голых жоп Голливуда.

С поднятой вверх рукой режиссер сбегает со сцены и просит Александра Гениса помочь ему снять пиджак с измученной сладострастьем женщины.

Санчасть находится прямо за сценой. Выбегают врачи и уносят изнемогшую даму. Впрочем, врач там был всего один. А это были зековские санитары.


Михалковский начинает разливать уху. Точнее, раскладывает. Это ведь порционные судачки а ля натюрель, переложенные раковыми шейками и свежей икрой. На сцену опять выбегает кордебалет. Все в ужасе шарахаются. Ведущий говорит, что в антракте хотели показать Голливудский фильм про Трою.

— А переводить-то его надо, — говорит он.

— Не надо! — хором отвечает зал.

— Но как же без перевода?

— Нам не нужен на таких условиях перевод, — сказал парень, похожий на Элтона Джона в молодости. На спине у него надпись:

СЫН ТРУДОВОГО НАРОДА.

Все недоуменно переглядываются.

— Мы-то хотим смотреть кино, а не перевод слушать. Правильно? Какой бы литературный он ни был. Правильно? Вы спросите меня зачем надо так переводить? Я вам отвечу, почему так делается. Этим переводчикам все равно, что переводить. Что НИКО, что ПАРК ЮРСКОГО ПЕРИОДА, что МАТРИЦУ они переводят, как фильм Девчата и Кавказскую Пленницу. Бетховена они переведут, как писк лопаты по стеклу. Это будет изображать музыку.

Все сначала раскрыли рты, потом начали есть судачков, переложенных раковыми шейками и свежей икрой. У кого черной, а у кого красной.

Продолжение Секретных Путешествий

— Это неправда, — говорит повар Ми. — Все происходящее в американских кино неправда.

— По-вашему, какой-нибудь Черномырдин приехавший из Америки, рассказывает правду об этой Америке, а Стивен Спилберг врет?

Кто это сказал? Все переглядываются. Это Элтон Джон с надписью на спине: сын трудового народа. Он добавляет:

— Я думаю, и доказывать не надо, что вы не правы. Ведь за рассказы деньги платят Стивену Спилбергу, а не Черномырдину.

— А… — что-то хотел сказать Ми, но Элтон перебил его.

— А деньги платят только за правдивые рассказы. — Вот это логика, восхищенно подумал я. Молодец!

— Да нет, что вы, я такого Гектора никогда не видела, — сказала Камилла Палья. Она уже немного пришла в себя после сексуального припадка, и ее вывезли из санчасти на инвалидном кресле.


— Председатель Совета из города Кемерово тоже никогда не видел колебаний струны, но это не значит, что добывать уголь — это высоко, а дергать за струны это низко. Правильно?

Народ сначала безмолвствовал, потом Сол тихонько толкнул Акс в бок.

— Товарищ Акс, вы знаете, кто это? — спросил Сол.

— Нет, товарищ Сол, пока еще не догадываюсь, — ответил Акс.

— Думаю, — добавил Сол, — у него нет конкретного ПЛАНА действий.

А парень с надписью на спине: сын трудового народа, продолжал:

— Информация о том, что мы занимаем Первое Место Мире по запасам каменного угля, о том, что мы занимаем Второе Место в Мире по добыче газа, — он сделал небольшую паузу, — доступна каждому школьнику. Мы гордимся этой информацией, как древние египтяне Пирамидами. Однако, не замечаем, что информацию о добыче каменного угля, газа, запасах леса может сообщать не только высокообразованный депутат, но и школьник начальных классов.

А маленькая информация о колебаниях струны — это тема кандидатской диссертации. До которой добирается очень мало школьников. А почему? Потому что информация о колебаниях струны намного, намного выше Египетских Пирамид. Правильно?

Значит, теперь всем ясно, — продолжает он, — ваши сведения об Античности — это великие знания третьеклассника о запасах каменного угля. Просто нет об Античности у нас информации на уровне колебаний струны. Нет, как нет конкретной информации о звездах. Почему? Потому что они, как и Античность, находятся очень, очень далеко. И самое главное всегда далеко. То есть нет у нас другой Античности, кроме этой. — Он сделал глоток воды, как профессор на трибуне.


Тер, все еще в персидских штанах и чалме пробирается поближе к Сыну Трудового Народа и внимательно на него смотрит.

На сцене в это время никого нет. Но скоро там появится Татьяна Милюстиновна и Лёха Мараев. Почему? Потому что Аннушка уже разлила масло, а Маргарита уже готовится к своему знаменитому полету.

— Следовательно, — продолжает Профессор, — несоответствия, которые производит Голливуд есть не искажение правды, а КОНКРЕТИЗАЦИЯ. Ведь у ваших знаний никой конкретности и не было. Так только, самые общие сведения о Первом Месте в Мире. Больше ничего! — Он поворачивается к Камилле и бросает: — Вы не знали Гектора!

— Голливуд паразитирует на Античности, — бросает свою фразу Виктор Ерофеев.

— Нет, — спокойно отвечает Элтон Джон, — вы сказали это, Виктор, совершенно не подумавши. Смотрите, как бы с Вами не произошло то же, что произошло однажды с известным конферансье. Как потом написали на его могиле под виноградной лозой: он слишком много врал. — Профессор сделал еще одни глоток гидрокарбонатной минералки. Ну, чтобы не было изжоги. — Никто ни на ком не паразитирует. Но если вы все-таки именно так ставите вопрос, то паразитирует как раз Античность на Голливуде. Не настоящее паразитирует на прошлом, а наоборот, прошлое паразитирует на настоящем. Голливуд оживляет покойников. Не наоборот. Гектор, Пелид, Одиссей, Елена, Менелай, Пенелопа, Кассандра — мертвы для нас. Это не живые люди. Это просто открытки с видами Древного Мира. Пока Голливуд не привлекает живых людей и большие деньги к процессу Возрождения.


— Да, я думаю, процесс Возрождения уже пошел, — сказал Комби. Соленый молчал. Он и сам догадывался, что умирают не только люди, но и книги этих людей.

— Голливуд искажает историю, — говорит Камилла Палья. Александр Генис нерешительно кивает. — Я боюсь даже думать о том, что дети будут думать об Античности. Брат Гектора, который дрожал от страха при одном упоминании имени Ахилесса, вдруг, оказывается, убивает его. Фантастика.

— Искажения это и есть конкретизация, — говорит Джон.

— Почему? — спрашивает Молчановский.

— Кто это вообще такой?! — кричит Ми.

— Кто вы такой? — спрашивает подобравшийся уже совсем близко Тер.

— Это явно не Элтон Джон, — говорит всезнающий журналист Леон Парф. Благо жена у него телевизионный критик.

— Это и не Профессор даже, — говорит тоже немало повидавший и заработавший на своем веку журналист Кис.

— Говорите дальше, Профессор, не обращайте на них внимания! — кричит кто-то из толпы. Кажется, это была… Впрочем, я не уверен.

— Мне кажется, этот человек похож на вампира, — журналист указывает пальцем на Профессора. — Я знаю, сам слышал, какие бывают вампиры. Вы слышите, как он чмокает!

— Да он не прав, — говорит Кис.

— У нет плана, — говорит Сол.

— Это вообще Бурбулис какой-то, — говорит повар Ми.

— Вы вообще знаете, что вас все ненавидят? — вкладчиво спрашивает перс Тар.

— Знаю, — говорит Сын Трудового Народа. — Эх, ты, мать твою! Что же ты говоришь?! Что ты испугался, амиго? Ведь ты же знал, что все Я за тебя. Даже Зю на крыше, Петька Пустота и Нинка-пулеметчица. Обидно, послушай!

Однако, он все же успел сказать:


— Ведь вы построили образ на основании скудной, абстрактной информации о Первом Месте в Мире по добыче угля. Если вам кто-то скажет, что рабочие любят мед, значит, вы сделаете вывод, что рабочим нужны пчелы, а мухи Дрозофилы окажутся искажением великолепной счастливой действительности. Как будто их не было никогда. А Вавилова вчера, между прочим, за это расстреляли.

— Ведите его в туалет, — говорит Смотрящий Иг Волг.

— Там занято, — сказал запыхавшийся Асм. Он только что — слово на букву е с приставкой: от — приходящую уборщицу. Вообще он любил это дело. Да, была у Большого Психолога тайная страсть. Он называл это скрещиванием Среднего и Второстепенного Психологических механизмов.

Однажды, еще студентом он пошел с друзьями из общежития в пивной бар. Так трахаться захотелось! Но некого. Он налил стакан водки уборщице и спросил:

— Хочешь потрахаться?

— А ты будешь? — ответила вопросом сразу захмелевшая женщина.

— Буду.

— Честно?

— Буду, я тебе говорю.

Она провела его во внутренний двор ресторана, и там будущий преподаватель психологии МГУ часа полтора с небольшими перерывами драл эту даму пола, тряпки и грязных стаканов. Тогда он понял, что такие женщины ему нравятся больше всего. И не упускал случая по-настоящему, хорошенько потрахаться.

— Тогда в подвал! — сказал радостный Тер и потащил парня. Ему помогли многие. — Это Арк Гайдр, я узнал его! — весело кричал Тар. — Вы понимаете, товарищи, кого бы я ни — слово на е из двух букв — я всегда думаю, что — слово на е из трех букв — Гайдра!

— Нет, ну на самом деле, наши люди совершенно запутаются в истории, если мы будем крутить такие фильмы Голливуда, — говорит Камилла Палья. — Мои ученики меня не поймут.


— Когда вы видите искажения, несоответствия историческим данным в фильмах Голливуда, вы понимаете: вот, как оно было на самом деле. И образы Античных героев оживают. И главное, — успевает сказать он, — вы-то ведь увидели несоответствие. Так что за себя вам бояться уже не надо. А о других?.. А о других бог позаботится. Это совсем не ваше дело.

Гайдра уводят. Вскоре на мониторе все видят, как в подвале его — слово на е — Тар.

— Остановите это! — кричит… Впрочем, я не уверен.

— Не беспокойтесь товарищи, — говорит Игорь. — Ничего плохого с ним не будет. А это просто — слово на букву е — Гарри Поттера. Пидора из седьмого отряда.

— Гайдр мой, Гайдр! — поет перс и голым волосатым пузом елозит по заднице парня.

— Я не Арк, я Ег — говорит пидор из седьмого отряда.

— Так ты-то мне и нужен! — восклицает Тер. — О! О, Гайдр мой, Гайдр.

— А может я и не Ег Гайдр.

— По — слово на букву х. — Кого бы я ни трахал, я всегда думаю, что — слово на е — Гайдра.

— За что?

— А ты еще не понял за что? За Родину.

— За какую еще Родину? Вы же перс?

— И у персов есть Родина.

— А банки у них есть?

— Банки? Есть. В Персии всё есть.

Сегодня праздник все двери открыты. И дверь в подвал в том числе. Мимо Гайдра, которого — слово на е — Тер, проходят с одной стороны Леон Парф, с другой Евген Кис.

— Помогите ему! — кричит… впрочем, я не уверен.

Но это кричат не в подвале, а из рядов у Главной Сцены. Ни Кис, ни Парф не могут слышать этого голоса. Однако, они говорят… Точнее, говорит сначала Евген Кис, а потом Леон Парф.

— Он был не прав.

— Человек, причмокивающий, как вампир, правым быть не может.

Гайдр че-то пытается сказать.

— Может помочь? — спрашивает Кис.

— А не помочь ли вам? — спрашивает Парф.

Но, оказывается, помочь они хотели не Гайдру, а Теру. Почему? Потому что, уходя, они бросают:

— Да заткни ты ему рот. Чё он у тебя все базарит?

— Дай ему в пасть.


На сцене, между тем, появились Ужастиловна и Андрюха Мураев. Она в костюме жопастого зайчика с маленькой головой и большими ушами. Он в какой-то рясе с толстой золотой цепью на шее. Цепь спускается до самого пуза. Там, внизу цепи прикована рубиновая звезда в золотой оправе с бриликами.

Татьяна Милюстиновна внимательно смотрит в зал и начинает мелкими прыжками перемещаться по сцене слева направо. Потом назад справа налево. Андрюха хмуро чего-то ждет. Присутствующие с интересом наблюдают за происходящим. Они уже привыкли к сексу и сейчас ждут чего-то подобного. Как говорится, пусть еще кого-нибудь — слово на букву е с приставкой: вы — а мы посмотрим.


— Ты не забыла, как будешь стрелять? — спрашивает Петька Пустота Нинку-пулеметчицу.

Нина держит в одной руке фабричный бутерброд, сделанный из полбатона и ломтя Столичной колбасы в листе салата, в другой двухлитровую бутылку Кока-колы. Еще с революционной юности Нина привыкла есть такие бутерброды. Бывало прибудешь в Северную Корею, там выдадут две кофточки на год. Одну простую, а другую по лучше. Колбасу и батоны, приходилось брать с собой. Все давно перестали ездить в Москву за Столичной. А Нина все также, как много лет назад, продолжала возить за собой фабричные бутерброды. Вдруг приедешь в какую-нибудь страну, а там, как и раньше жрать нечего. Зато в Брюсселе Нинон оттянулась. Настолько расслабилась, что ее посадили на Кока-колу. Нина долго плакала потом, но уже ничего не могла с собой поделать. Смирилась, только стала считать себя наркоманкой.

— Ну, а кто же я? Нормальные пацаны эту — слово на х с окончанием: ню — не пьют. Че ты спросил, я не поняла? — Нинка повернулась к Пустоте. А! Как стрелять? Как в школе учили, по солнцу.

— А как это по солнцу? — спросил наглый Петька, — справа налево, или слева направо?

— Ну как солнце ходит, слева направо.

— Это тебя так в школе учили? — усмехнулся Петька.

— Да. А тебя, как учили, в — слово на е — Университете?

— Меня учили, что Земля ходит и вертится, а Солнце практически стоит на месте.

Фабричный бутерброд застыл у полных накрашенных губ.

— Что ты сказал? Земля ходит? И вертится? Как танцор, что ли? А Солнце типа безучастного зрителя? Ты за базар отвечаешь?

— Конечно, отвечаю.

Она выливает примерно стакан Кока-колы на голову Пустоте и спокойно нагибается к пулемету. Петька ругается, говорит, что больше не будет доставать для Нинки Кока-колу за большие деньги.

— Мне это надо? Разве это любовь?

— Я же не нассала на тебя, — негромко говорит она, всматриваясь в толпу у сцены через прорезь пулемета. — Впрочем, — слово на х — с тобой, я люблю Василия Ивановича. Да?


— Угу, — кивает, как упрямый буйвол Зю.

— И знаешь, — добавляет она, не глядя на Петьку, — почему у тебя Солнце стоит на месте, а Земля вертится? Потому что ты ни — слово на х — не видишь. Смотришь на мир просто так.

— А как надо? — спрашивает Петька, вытирая личико батистовым платочком.

— Через рамку Максима. Понял? Вооруженным глазом. Тогда увидишь все, как надо. — Нина сделала большой глоток Кока-колы и навела пулемет на Ми.

Долго молчавший повар Ми смотрит не на сцену, а на экран монитора. Там все еще — слово на е — Гайдра. Он резюмирует:

— Поступок. Это поступок. — Не понятно только кого он имеет в виду. Гайдра или Тере. Про кувшинные рыла он больше не говорил и не ругал фильмы Голливуда за вранье. А ведь обычно он, как увидит Голливудский фильм, так кричит:

— Это сказка. Это сказка. Это сказка. — Почему-то Ми считал, что никто не догадается, что это кино.

Как на канале СТС. Там зрителей перед каждым кино раз по десять предупреждают:

— Не принимайте всерьез событий фильма, который вы скоро будете смотреть. Побольше иронии. Встаньте над фильмом. Ведь это неправда. Ведь это только кино. Как будто вот-вот начнется светопреставление. — Из рукописей СТН.


Над сценой, между тем, появилась Маргарита. Черной тенью, с клиновидным, как у кометы хвостом, она пролетает в небе и делает зигзаг. Леха Мараев начинает махать руками, как будто его кусают мухи Дрозофилы. Это были зубастенькие мутанты N1. Кусали только зубами. И если бы пчела встретила такого мутанта, она бы запросто его победила. Он был выведен в период с Семнадцатого года по пятьдесят третий. Такого мутанта пчелы могли просто на просто — слово на е с приставкой: вы — и выбросить.

Жопастый зайчик все так же неутомимо скачет по сцене, согнув лапки.

Леха недавно сказал, что Маргарита плохая.

— Она пожалела Фриду не по-настоящему, а так просто, только потому, что уже легкомысленно как-то, по запарке пообещала ей это.

— Глупый — слово на е — с красной звездой на пузе! — сказал бы Сын Трудового Народа, — если бы был еще жив. — Маргарита по логике не может отменить закона. Не может по содержанию. Закон о наказании за то преступление, которое совершила Фрида, не может быть отменен. И ей не раз об этом говорят. В Библии же Иисус сказал, что Закон вечен и не может быть нарушен. И Маргарита отменяет этот закон по форме. Она находит способ решить эту задачку. А это именно такая же задачка, какая бывает в сказках. Решишь — пойдешь дальше. Решения эти основаны на невидимых законах природы. Маргарите было обещано, что она может что-то попросить, и она просит за Фриду. Недостаточно! Ей было сказано, чтобы никогда ничего не просила — бесполезно. А она, тем не менее, просит. И не удачно! Нет, нельзя простить Фриду. Закон неизменен. И тогда Маргарита говорит, что уже обещала. По запарке, по глупости, можно считать как угодно. Этим подозрением вы оскорбите не Маргариту, а только себя, осла.

Все замирают. Маргарита на волоске. Она просит, она хочет изменить закон. И он меняется. Меняется, оставаясь неизменным. Вроде бы и так все понятно, Маргарита употребила все способы, чтобы выручить Фриду, спасти ее от БЕСКОНЕЧНЫХ мучений. Хватит уже. Однако находится современный Саванаролла, обучавшийся атеизму в МГУ, который говорит, что это мерзость просить прощения за убийство ребенка. А потом еще обвинять, что она просит не по-настоящему. Не от души то есть. Так, осел ты атеистический, недостаточно души для решения этой задачи. Думать надо. Но, видимо, не в МГУ. Ведь не зря же Соломон просит ума у бога. Именно для того он это делает, что ОТ ДУШИ, то есть по содержанию настоящих задач не решить. Они решаются не на душевном уровне, а на духовном, как сказал Апостол Павел.


Андрюха додумывается даже до того, что Маргарита дала Мастеру мерзкий совет отнести свой роман в редакцию. Не надо, мол, было. Так Иисусу на крест тогда идти не надо было. Тоже больно. Так устроен мир. Проверяется реакция мира на Роман. И Роман, тем не менее, напечатан, он изменил мир, хотя и не принес счастья Мастеру. А Андрюха Мараев сейчас получит по рогам.

Маргарита делает еще зигзаг и от хвоста кометы отделяется облако. Это мухи Дрозофилы, мутация N 2. Такие мухи уже могут загрызть пчелу насмерть. Даже пчелу эстэлинского типа. Но вряд ли они бы справились с самим пчеловодом, даже, я думаю, они бы не одолели его заместителя товарища Лысенко. У Андрюхи они выгрызают печень, почки, мочевой пузырь. Как тигры или медведи они очень любят внутренности.

После третьего зигзага Маргариты становится ясно, почему товарищ Леннан так боялся Дрозофил. Это, Третья мутация, похожа на скорпионов. У них не только большие зубы, но и длинные жала у хвоста. Но это только кажется, что на хвосте у Дрозофил жало. Это у них такие большие члены. Мухи летят — слово не букву е — Андрюху. И они трахают его во все щели. Такие мухи справились бы не только с Лысенко, но и с самим Пчеловодом. Эта хоровая — слово на е — продолжается довольно долго. Так долго, что возникла даже поговорка: да — слово на е — его мухи. Толстожопый зайчик так и прыгает по сцене, боясь оглянуться назад. А там остался только Артефакт.

Мараева, точнее то, что от него осталось, уносят санитары, больше похожие на посланцев Ада. Зайчик трясется от ужаса. Он обещает, что больше не будет обижать братьев наших меньших ящериц и сов.

— Даже майских жуков! — кричит она. — Честное слово, запишусь в дрессировщики удавов и крокодилов.

Некоторые даже хлопают. Под крики:

— Дрессировщица лягушек и сов! — Милюстиновна покидает сцену.


К вечеру все с аппетитом поедают неизвестно откуда взявшихся рябчиков.

— Ешь ананасы, рябчиков жуй. День твой последний приходит буржуй. Да, буржуй, — говорит Ни Андр. — Все — слово на б — происходит, практически, от буржуев. Рабочие люди, практически, не — слово на е.

— Ну ты скажешь! — воскликнул Пустота. — Я, например, как отодрал тебя три дня назад? Понравилось? А ведь я, практически, рабочий человек.

Зю покашлял и нахмурился.

— Да врет он! — воскликнула расстроенная Нинка. — Ты что плетешь, гад? Кока-колы захотел?

— А я говорю, было!

— Не было! Не было, не было, не было. И быть не могло!

— Я тоже сомневаюсь, что не было, — говорит Зю.

— Вам нужны доказательства? — Анка-пулеметчица раздевается, встает во весь рост и поворачивается вокруг своей оси, как Звезда или планета Земля. Снизу никто этого не видит. — Посмотрите, у меня между ног ничего нет. Я — Кукла. Но могу испытывать известные желания. Но в принципе я чиста. Ты понял? А ты?

Василий Иванович и Петька в изумлении смотрят не отрываясь.

— А сиски у тебя все равно большие. Я помню, как держал их в руках, — говорит Петька.

— Сиски, может быть, но не больше, — говорит Нинка.

— Нет, большие, я драл тебя, как сидорову козу.

— Хорошо, ну и как это было?

— Ну…

— Чего, ну? — спросила Нинка, — забыл?


— Сейчас. — Петька вынимает мобильник. По интернету он находит ту часть сценария, где он занимается сексом с Ниной. — Вот. — Читает. — Втроем они вошли в квартиру. Привязали Василия Ивановича к ножке кровати. Потом Анка быстро раздела Петьку, разделась сама и села на ординарца верхом. Она…

— Кто это пишет? — спросила Нинка и вырвала мобильник у Петьки. — А, Это Пелевин и Сорокин! Нет, я этого делать не буду!

— Так это уже было, — печально говорит Василий Иванович. — Поздно.

— Жаль, — говорит Нинка.

— А мне было хорошо, — говорит Петька. — Я бы повторил это еще раз.

— Нет, нет, — говорит Нинка, — мы должны отомстить этим писакам.

— Как? — спрашивает Василий Иванович.

— Я останусь здесь у пулемета, а вы спуститесь на второй этаж и завалите их. Вы настоящие десантники, ребята.

— Как мы спустимся? — удивился Василий Иванович.

— Ну как? На веревке. Я думаю, это так делается.

— Я уже не в том возрасте, чтобы лазить по веревкам, — говорит Василий Иванович.

— А я один не полезу, — говорит Петька.

— А че лазить? Все равно скоро всем конец, — говорит учитель истории Василий Иванович Чапаев.

— Да — слово на букву п с окончанием на: ц — придет всем, — говорит Нина. — Но я боюсь, что писатели могут уйти. Надо их положить здесь. Рядком.


Наступила ночь. После отбоя многие побежали в туалет. Но не все в туалет. Две гимназистки Тетя и Мотя пробрались в клуб, заварили крепкий кофе и запели песню:

— Обещали гимназистки, — пропела Мотя. А Тетя продолжила:

— И мечтатели.

— Что на Зоне, — пропела Мотя. Дальше обе хором:

— Будут яблони цвести.

Акс с Солом решили подсмотреть за гимназистками. Первый встал на плечи второго и заглянул в окно. Зал восковых фигур был на втором этаже.

— Ну! Что они там делают? — спросил Сол дрожью в голосе. Держать Акса было тяжело. Ребята надеялись, что все-таки гимназистки будут заниматься лейсбийской любовью. Может хотя бы одна из них проявит активность. Как это сделала Эммануэль в интернате. Сняла трусы с изумленной подруги и, не вдаваясь ни в какие объяснения, сделала ей интенсивный миньет.

— Нарушают авторские права, — сказал Акс. — Не хватает здесь Вадимова, чтобы предъявить дамам счет.

— А что они делают? — спросил Сол. — Трахают Печонкина?

— Нет! Они яблони сажают. Из патье-маше.

— Из тресс-папье?

— Кажется, сейчас они делают яблоки из ваты.

— Из бумаги?

— Ты что, плохо слышишь? Из… впрочем, какая разница?

В это время Тетя коснулась своей огромной грудью лица Моти.

— Чего ты задергался? — спросил Сол. — Трахаются?

— Нет. Она коснулась ее рта грудью.

— Кто кого?

— Да какая разница. Они опять разошлись в разные стороны. Обидно.

— Ну, давай, тогда слезай. Не будем же мы так всю ночь стоять.

Акс слезает, и они закуривают под окнами клуба.

— Давай, теперь я посмотрю, — говорит Сол.

— Там нечего смотреть, — отвечает Акс.

— На всякий случай. Последний раз.

— Ты тяжелый.

— Не тяжелей тебя.


Они поговори еще немного, и Сол все-таки залез на Акса.

— Что там? — нетерпеливо спрашивает Акс.

— Я вижу… я вижу большую голую задницу.

— Уверен? — спрашивает Акс.

— Нет. Задница огромная.

— Огромная? И голая?

— Абсолютно.

Акс топчется внизу, с трудом удерживая Сола.

— Они трахаются? — спрашивает Акс.

— Нет, пока что они рассматривают что-то на заднице у Тети.

— Что?

— Чирей, кажется.

— Она в чулках или в колготках?

— В модных чулках без резинок. Ляжки… очень толстые. Их можно зажарить и использовать потом, как ногу слона.

— Я бы тоже хотел посмотреть на это сафари.

— К сожалению, не могу уступить место. Мотя тоже задирает платье и снимает трусики. Что-то рассматривают теперь у нее.

— У Моти? А что там? — спрашивает Акс.

— Я отсюда не вижу.

— А Тетя так и стоит с голой задницей?

— Да, они сравнивают… Они сравнивают родимые пятна.

— Ну, дай, я посмотрю!

— Поздно, — говорит Сол. Что-то капает на голову Акса.

— Что это? — спрашивает Акс.

— Что?

— Что-то капнуло мне на голову. Неужели… неужели ты кончил мне на голову, Сол.

— Да. Кажется, я не мог удержаться.

Акс зашатался и тоже кончил. Он сказал растерянно:

— Мне передалось твое возбуждение. — Он падает.

Падает и Сол, но с большей высоты.

Потом они закуривают и скоро начинают смеяться.

— Вот и потрахались, — говорит со смехом Сол.


— Да — слово на букву б с приставкой: по — сладострастно вздыхает Акс. Теперь пойдем спать.

— Зайдем сначала в туалет по пути.

А туалете в этой позднее время УЖЕ чифирили, точнее, только пытались это сделать, Береза встал на плечи карлика, и попытался подсоединить провод от машинки к лампочке.

Хаз сказал, что не выдержит.

— Терпи, казак, — сказал прерывистым голосом Береза. Он едва дотягивался руками до лампочки. Поэтому встал на цыпочки, а через мгновенье грохнулся вместе с карликом.

— Я говорил, мне надо вставать на тебя, а не наоборот, сказал карлик, потирая ушибленную голову. — Теперь у меня голова болит.

— Ну, во-первых, ты еще не дорос для того, чтобы лазить на меня, — ответил Береза, а во-вторых, ты и так всегда был больной на голову.

— А почему это я больной?

— А зачем ты ГОХРАН себе захапал?

— А кому я должен был отдать его? Тебе? Нет, это моё… то есть это народное достояние.

— Надо было отдать Гайдру.

— Слово на букву Х — ему!

— Ну вот! Посмотрите на него! — сказал Береза, потирая ушибленную пятку, как Ахиллес после встречи с Гектором. — Теперь из-за тебя — слово на б — мы сидим в туалете, а Гайдра — слово на е — в подвале.

— Да я умней тебя! — крикнул карлик. — Хули ты тут мне логикой козыряешь? Я — слово на б?

— Заткнитесь, — сказал Президент, поднимаясь.

— Нет, я скажу. Если — слово на б, я — слово на б — то ты, сука, проститутка.

— Я проститутка? — воскликнул Береза. — А кому я продался? Ну, скажи, кому?


— Замолчите, ребята, — сказал Эль, и как медведь пригнул обоих к полу. — Я сам подключу. — Ребята стояли на карачках до тех пор, пока Эль не подключил провода. Соньки в это время, естественно, не было. Ее трахали в бане. Баня ночью только для избранных. Какие-нибудь вшивые зеки типа Эля или Комби здесь не котируются. Только если за большие бабки. Но и великий Эль не удержался на ногах. Земля под ним закачалась. Банка с уже запаренным чаем вырвалась из рук. Вой карлика и ругательства Березы сопровождали это падение.

Как раз вошли Сол и Акс. Акс вроде бы попятился назад, но Сол толкнул его вперед.

— Иди, че ты стесняешься? — сказал Сол. — Оккупировали, понимаешь ли, туалет.

— Вы тоже виноваты в том, что мы здесь, — сказал Береза.

— Да, — сказал карлик Хаз. — Одному, понимаешь ли, план нужен… с КПСС никак не может расстаться. Планов громадье ему подавай.

— Другой собачку никак не может найти, — сказал Береза.

— Поссать, понимаешь ли, не дадут, — сказал Сол, и вышел, хлопнув дверью. Акс заспешил за старшим товарищем.

— Может, зайдем в баню? — нерешительно спросил Акс.

— У тебя бабки есть? — хмуро спросил Сол. Они направились за туалет и от души выссались. Ребята уже застегивали ширинки, когда сзади послышался голос рыжего сержанта Валеры.

— Оба-на! Пойдемте на вахту. Я вам оформлю пропуска в Шизо. Там вы встретите свой Новый Год.

— За это вы нам больше пятнадцати суток не выпишите, — сказал Сол.

— Шучу, шучу. А может у вас деньги есть?

— Нет, — сказал Акс, — веди.


— Нет. — Сол снял ботинок, загнул стельку и вытащил маленький квадратик. — Здесь сто баксов.

— И что это значит? — спросил сержант.

— Ты что, не знаешь цен? — спросил Сол. — Семьдесят пять сдачи.

— У меня только полтинник. Сейчас Молчановский заплатил.

— Что, за ночные съемки всего пятьдесят баксов? — удивился Акс.

— Да нет. Он уже отстегнул всем, кроме меня раньше. А мне так дал. Чтобы под ногами не болтался. И к тому же… Нет не скажу.

— Ну говори, если уж начал, — сказал Сол.

— Двадцать пять баксов.

— Ладно, — неожиданно для самого себя согласился Сол.

— Я обещал поставить его на очередь.

— Какую еще очередь? — спросил Акс.

— Я курирую очередь на Гарри.

— На Гарри Поттера? — оживился Акс.

— Да, — ответил сержант. — Только вам, к сожалению, я обещать ничего не могу. Все расписано до утренней поверки.

Сол только покачал головой.

— Хотите Гайдра? — спросил участливо Валера.

— Да он что, жив?

— Час назад был еще жив, — ответил Валера.

— Спасибо не надо, — сказал Сол, — лучше уж Соньку Золотую Ручку.

— Сонька Золотая Ручка вольная учительница. Она не моей компетенции. И тоже занята до утра.

— С кем?

— Все там. И Иг Волг, и Кум, и Замполит. Сам Виктор Еврофеев им чай с кофием и шоколадом заваривают.

— А Асм где?

— Уборщицу опять — слово на е — в школьном коридоре, — сказал с завистью Валера. — Я сам ее хотел сегодня отодрать, но уступил начальнику.


— Уступил, — усмехнулся Акс, — так он тебя и будет спрашивать.

— А почему бы и не спросить? Галечка моя жена.

— Вот как? — удивился Сол, — и ничего? Ты себя нормально чувствуешь, когда Ас — слово на е — твою жену.

— Ненормально. Щекотно.

— Как?!

— Нервы очень щекочет. — Он закурил сигарету с фильтром. — Куда бы мне вас отправить? — Рыжий задумался.

— О, йес! Есть одна телка. Давно хочет, но никто ее не — слово на е. — Будете?

— Будем, — радостно сказал Акс. — Че-то спать не хочется.

— Перед смертью всегда так, — серьезно сказал сержант, — спать не хочется. Всех вас утром будут расстреливать.

— Че ты нас пугаешь? Слышали уже, — сказал Сол.

— Может еще все обойдется, — сказал Акс.

— Ну думайте, как хотите, — сказал Валера. — Но я бы на вашем месте бежал.

— Да разве убежишь отсюда? — спросил Акс.

— Скорее всего, нет. Но если бы были деньги, можно бы было попробовать. Но денег нет и разговора нет.

— У нас еще есть семьдесят пять баксов.

— Пятьдесят, — решительно уточнил Валера. — Это мало. И знаете почему? Она бесплатно вам не даст. И знаете почему? Это человек с коммерческой жилкой.

— Принципиально не дает бесплатно? — спросил Акс.

— Она, мне кажется, еще никому не давала. Но уверен, просто так не даст. А вы еще мне должны заплатить. Ладно. Двадцать пять мне и двадцать пять ей. Если согласится. Ничего не могу гарантировать. Но мои двадцать пять для вас в любом случае уже плакали. Так что в случае чего я должен буду сдать вам только двадцать пять баксов.

— Ну, ты счетовод, — сказал Сол.

— Тебе бы бухгалтером работать, — сказал Акс.

— Ладно, ладно. Не хвалите раньше времени.


Это была толстенькая, пузатая буфетчица, в больших очках, похожих на бинокль, коричневом платье и полусапожках. Она опоздала на последний автобус и осталась ночевать в своем буфете.

— Очень приятно. Моя фамилия Демократия, — сказала женщина.

— Простите, как? — очень удивился Сол.

— Вы слышали, наверное, про Машку Москва, про Лесю Украинку, а я Юлька Демократия. — Она согласилась на гонорар в двадцать пять долларов и дала им обоим. Правда, по очереди. Сначала Демократия отказывалась, но когда узнала, что эти ребята одни из немногих, кто еще не драл Гайдра, решила:

— Дам!

Они веселились до утра. Парню, который прятался в шкафу, это надоело, и он вылез. Все трое уставились на него.

— Про меня забыли, что ли? — спросил парень, потирая руки. — Мы играли с Юлей до вашего прихода, — продолжал он. Все молчали. — В этих… ну, как их?

Сол нерешительно пожал плечами.

— В жандармов и сыщиков. Нет… подождите… в жандармов и революционеров.

— И кто были вы? — спросил Акс.

— Он был революционером, естественно, — сказала Демократия.

— Юлия Владимировна меня воспитывала, — сказал парень. — Чтоб я понял.

— Что понял? — спросил Сол, и налил себе рюмку водки.

— Я пока еще не понял, что, — ответил парень.

— Давайте, будете третьим, — сказал Акс.

— Нет, — ответил парень, — как-нибудь потом. Я хочу на ней жениться.

— Потом уже придется не как-нибудь, а как следует, — сказала Демократия, чтобы разрядить обстановку.

— Ну как хочешь, — сказал Сол, — а мы пока пройдем еще по кругу. Кстати, как тебя зовут?

— Костя.

— Константин, стало быть, — подытожил Акс.

— Константин Биржевой.

— Очень приятно.

— Нам тоже.

Да всем хорошо. При Демократии.


Ми считал себя не только организатором попоек, поваром, но еще и режиссером. Тоже режиссером. Еще один режиссер. Имеется в виду режиссер кино. Так и сказал ему невысокий кучерявый парень. Они вдвоем курили около котла с ухой. Ми сварил его на утро из остатков судачков. Разговор начался с замечания кучерявого об ошибке Ми в приготовлении судачков а натюрель.

— Во-первых, не а ля натюрель, как вы изволили объявить, а просто а. А натюрель.

— А ты-то откуда знаешь, как правильно? — недовольно осведомился Ми.

— Вы списали этот рецепт у Михаила. А он перекладывал раковыми шейками не судачков а натюрель, а осетрину первой свежести.

— У меня просто не было осетрины. Где я здесь возьму осетрину? Да и сколько бы ее понадобилось!

— Говорят, вы выдаете себя за всемирно известного режиссера Михалковского. Правда ли это?

— Правда. Точнее, не совсем. Это я и есть.

— Да? Тогда почему вы не снимаете?

— У меня есть сценарий уже. И скоро, скоро я буду снимать еще один… ну, если не великий, то очень талантливый фильм. Называется:

В ОКОПАХ ГОРОДА ЭСТЭ

— Но ведь вы не режиссер.

— Я не режиссер?! А кто же тогда, по-вашему, режиссер?

— Ну, я не знаю, кто. Сейчас не думал об этом. Только вы не режиссер.

— А кто тогда я, по-вашему?

— Не знаю, только вы не режиссер.

— Может быть, я повар, по-вашему?

— Нет. Да какой вы повар!

— На — слово на б — попробуй какой? — И Ми окунул голову кудрявого парнишки в уху. Хорошо, что она успела остыть. А то бы все, сварился.

— Я сейчас захлебнусь, — говорит парень. Он что-то хочет еще сказать, но Ми опять окунает его в бак.

Наконец, пареньку удается выговорить:

— Вы большой… вы очень…

— Накушался? Ну ладно, хватит с тебя. Что ты там хотел сказать? Большой…

Парень отфыркался, вытерся салфеткой и вдруг неожиданно ударил Ми в живот. Потом распрямил его, опять ударил, распрямил и потянул голову режиссера к его ухе.

— Подожди, подожди, — торопливо говорит Ми. — Давай в шахматы сыграем. Кто проиграет, из того суп сварим.

— А, давай! — парень отпускает Ми и хлопает его ладонью по плечу.

Ми очень любил играть в шахматы на деньги. Никто же не знал, что он был мастером спота по шахматам.

Первую парию Ми проигрывает. Просит парня отыграться.

— Как тебя звать? — спрашивает Ми.

— А разве я не говорил?

— Ну, говорил, не говорил, какая разница. Повторить, что ли, нельзя?

— Гарри.

— Гарри Поттер, что ли?! Вы не похожи…

— Вы уже это спрашивали. Других Гарри не бывает, по-вашему?

Ми проиграл еще партию. А играли они из пяти.

— Если проиграете еще партию, вам придется лезть в уху. Кстати, надо бы ее подогреть.


— Подогреем, подогреем. А как твоя фамилия? Ты не говорил.

— Каспаров.

— Каспаров? Не слышал. Гарри Кас… как?

— Гарри Каспаров.

— Гарри Каспаров? Не слышал. Хичкок — слышал, Стивен Спилберг — слышал, итальянец там этот… забыл как фамилия — тоже слышал. Каспаров — не слышал. Что-то никак не могу выиграть. Ну, ладно, давай еще. Думаю, больше ты не выиграешь.

Но Ми проиграл и эту партию. Пришлось искупаться в ухе. После третьего купанья Ми спросил:

— А ты это… не однофамилец чемпиона мира по шахматам Гарри Каспарова?

— Нет.

— Может быть, родственник?

— Скорее всего. Это я сам.

— Неужели?! А я ведь думал, что вы режиссер. Если бы я знал, что вы шахматист, я бы вас не топил в супе. Ведь мнение непрофессионала для меня ничего не значит. Так, тьфу и растереть.

— То есть я смело могу называть вас поваром?

— Пожалуйста.

— И не режиссером?

— Конечно. Ведь все равно вы в этом деле ничего не понимаете.

— Вы считаете, что я ничего не понимаю в режиссуре?

— Абсолютно.

— Я могу назвать вам ошибку Бортко в Мастере и Маргарите.

— Да? Извольте. Мне казалось, что там нет ошибок.

— Именно в этом и состоит ошибка. А конкретно, у Никанора Ивановича Босого в борще слишком маленькая кость. Это раз. Должно быть огненное озеро с мозговой костью. Много ошибок в Грибоедове. Нет вальдшнепов и дупелей по сезону, шипящего в горле нарзана, вежливой услуги. А где яйца-кокотт с шампиньоновым пюре в чашечках? А филейчики из дроздов с трюфелями?


Нет, вообще ни атмосферы Грибоедова, ни вечерней Клязьмы. Там же соловьи, наверно, поют!

Нет официантов. Они же несли над головами запотевшие кружки с пивом, хрипло и с ненавистью кричали:

— Виноват, гражданин!

И где-то в РУПОРЕ голос командовал:

— Карский раз! Зубрик два! Фляки господарские!!!

Где всё это?!!!

Тонкий голос уже не пел, а завывал:

— Аллилуйя!

Грохот золотых тарелок в джазе иногда покрывал грохот посуды, которую судомойки по наклонной плоскости спускали в кухню. Словом, ад.

И было в полночь видение в аду.

— Видимо, Бор посчитал эти подробности не существенными, — сказал Ми.

— Да, именно так, — ответил Гарри. — Только этого не может быть. Все дело в подробностях. Подробности показывают степень увеличения. Только при очень большом увеличении мог быть виден Воланд, Коровьев, Кот, Азазелло, Гелла. Если не существенна глубина молчания, когда:

— Видно было, как у одного из официантов пиво течет из покосившейся набок кружки на пол, — то и нельзя увидеть Воланда.

А уж тем более нельзя связать настоящее с Иешуа Га Ноцри, с падением Ершалаима.

В ложе театра Варьете не было дальней родственницы Аркадия Апполоновича Семьплеярова, которая била этого председателя акустической комиссии московских театров лиловым зонтиком по голове.


Как говорится, чего ни хватишься, ничего у вас нет.

Бал не распечатан. Кажется, что он такой и есть у Булгакова. Это все равно, что не рассказывать, как работает двигатель внутреннего сгорания. Не показывать работы двигателя изнутри. Ведь в то время, когда жил Булгаков этого увидеть было нельзя. Но если сегодня можно, то должно быть показано то, что не видно невооруженным глазом. И только тогда удастся изобразить то время, то прошлое, когда показать работу двигателя изнутри было невозможно.

Слишком прижаты ушки. Товарищ Бор воссоздает не Мастера и Маргариту, а монумент. Мавзолей. Такое изображение это все равно, что бросок шайбы БЕЗ ЗАДЕРЖКИ. Это не результативный бросок. Более того, он неправильный. Он никому не нужен даже если случайно окажется результативным. Чтобы увидеть этот бал нужна ПАУЗА. Время должно остановиться на двенадцати часах.

Нет вскипавшего на солнце серебра на груди кентуриона. Тогда получается, что и Иешуа, шмыгающий носом, не вызовет восхищения. Ведь он, как ТЫ да Я. Восхищение вызовет только Идол.

В Мастере и Маргарите создано Булгаковым Вымышленное Пространство. В книге оно реально существует. А в кино его нет. В Улицах Разбитых Фонарей и в сериале Агент Национальной Безопасности его больше, чем в этом кино Бортко.

— Хочешь, я дам тебе роль, — сказал Ми. — Роль в моем фильме.

— Что это за роль? — спросил гроссмейстер.

— Как раз подойдет для тебя. Роль Великого Рыцаря Дон Кихота Ламанчского. Споешь песню:

На турнире, на пиру, иль на охоте,

Ходит слава о бессмертном Дон Кихоте.

Ля-ля-ля-ля, ля-ля-ля-ля, ля-ля-ля-ля.

— Я тоже буду играть роль в моем фильме. Ну, как обычно. Если никто не верит, что я режиссер, пусть поверят хотя бы, что я артист.

— А вы кого будете играть? Роль какого-нибудь графа?

— Во-первых, каких-нибудь графов не бывает. А во-вторых, я буду играть роль Великого Джона Леннана.

— Что-то я не слышал о таком.

— Еще услышишь.


На заднем плане, у бани, под сильной лампой режиссер Молчановский разглаживает складки на костюмах героев. Он держит огромный дымящийся утюг с резными дырками. Через эти дырки видны раскаленные угли. Как на треножнике для жертвоприношений. Он бормочет:

— И в детской резвости массы колеблют мой треножник…

Кругом темно. Только небольшая лампочка горит у туалета, да на другом конце Зоны можно различить огонек дорогой сигары. Гаванская. Очевидно, какой-то олигарх смог получить посылку даже в этот праздничный день. А ДПНК угостить он просто обязан.

Молчановский опускает раскаленный докрасна утюг на костюм. Материал скворчит, морщится и ежится, как живая кожа.

— Ничего, ничего, — бормочет Молчановский, — а то эти складки могут принять за чью-то — слово на букву п. — А меня будут благодарить за сексографию. А мне это надо? Ведь я только романтик. — И он опять жарит кожу, как будто приносит в жертву древнего жителя республики Майя. — А почему бы и нет? — говорит Молчановский. — Я новый Монтесума. — Сильно. Пусть так все и думают. Он начинает интенсивно уничтожать складки на костюме своего героя.

Вдруг раздается звон разбитого стекла. Прямо перед Молчановским из разбитого в виде пятиконечной звезды окна вылетает окровавленная голова. Во рту у головы скомканный лист сценария. Это голова Эдуарда Радзинского. Кто-то тянет его назад за ноги. Пять острых копий держат голову и не пускают ее назад. Молчановский поднимает свой огромный антисексуальный утюг. Радзинский пытается что-то сказать, но лист сценария во рту мешает. Он только тонко пищит:


— О-о-о! Ооо!!!

Молчаноский рассматривает лицо Радзинского. Он как будто выискивает лишние складки. Слегка опаленный огненным утюгом драматург, писатель, чтец и гонец в ужасе крутит головой. На его шее появляются кровавые полосы от пяти уже рубиновых зубьев стекла. Молчаноский не находит ничего противозаконного на лице своего друга. Левой рукой он осторожно помогает Эдуарду вернуться назад в баню. Тот исчезает в дымной тьме. Оттуда, из Бани, как из Подземелья слышен страшный голос Кума:

— Ты чё нам принес, друг Американского Президента?! Ты что, сука, нас не уважаешь?!

Голос посыльного драматурга:

— О-о-о! Ооо!!!

— Не слышу?! Тебе сказали: только Гарри Поттер! А ты кого принес? Гайдра? Какого Гайдра ты нам притащил? Да на — слово на х — нам нужен этот вчерашний день! У нас гости, — продолжал ласково Кум, а ты, гад, что нам подсовываешь?

Открывается дверь бани. В клубах пара, с высокоподнятыми волосами вылетает курьер и метеором проносится через плац. Там на втором этаже творят писатели Виктор Пелевин и Владимир Сорокин.

Молчановский поднимает перед собой кожаный костюм Одиссея. Ни складочки. Теперь все поймут без слов, что он был Бесполым. Как его Пенелопа. Женихам так и так бы не обломилось.

Через разбитое окно из бани слышно, как Виктор Еврофеев уговаривает Соньку.

— Дай мне, пожалуйста, а?

— Нет.

— Почему?


— Я устала. — Перед Сонькой большой спелый арбуз. Наполовину он уже нарезан красивыми ломтиками. Она берет очередной арбузный ломтик, ест его и выплевывает спелые черные семечки в хрустальную вазу. — Почему я должна давать тебе, не понимаю?

— Я считаю, что ты… Как бы это сказать поточнее…

— А ты говори, как есть. — Она берет еще один арбузик и кусает его.

— Ты, ты, ты… Вы настоящая Русская Красавица.

— Да? Правда?

— Век воли не видать! Нет, честно, ай лав ю.

— Ладно. Тогда дам. Щас только арбуз доем.

А в самой бане Асм — уже пришел из школы — трет спину Иг Волгу. Кум сидит на лавке с намыленной головой.

— Зона психически перегружена, — говорит Ди Ас. — Ни — слово на х — практически, не соображают, что делают. Ликвидация давно назрела.

— Я уже начинаю верить этому бытописателю Борису Парамонову, — говорит Иг Вол. — Все, в общем-то, пидарасы.

— Вы там чего хотите говорите, — выплевывая мыло высказывается Кум, но я все равно первый в очереди на Гарри.

— И тебе не стыдно, Малиновский? — говорит Асм. — Ведь Игорь не просто наш гость. Он Проверяющий.

— Ладно, ладно. Я пошутил. Чего не скажешь… — Он окунает голову в таз с водой. Потом с шумом отфыркивается и говорит: — Да всем хватит сегодня. Там Сонька Золотая Ручка в предбаннике телевизор смотрит. В случае чего она может за всех отработать. — Слово на букву Е!.. — я вам скажу… как швейная машинка.

— А как это? — спрашивает Иг, поворачивая голову.

— Ну, и как Зингер, и как Мерседес.

— Вместе взятые, что ли?

— И вместе, и по очереди. Как хочешь.

Они моются и не торопятся. Впереди у них вся ночь.


Камилла Палья лежат на кровати в санчасти. Рядом на стуле Александр Генис. Он держит руку Камиллы и считает пульс.

— Сколько? — спрашивает она.

— Тридцать восемь и восемь.

— Сколько?!

— Простите, я не то сказал. Просто задумался. Может быть свет включить?

— Не надо. Так лучше. — Камилла Палья тяжело вздыхает. — Не могу понять, как это может быть, — говорит она.

— Я думаю здесь все психически заострено, — говорит Александр Генис, — как говорит наш ученый психолог, начальник этой Зоны. Она изжила себя.

— Кто?

— Зона. Вы понимаете, у нас в Америке всё занижается. Например, вам показывают кино, а вы говорите: телевизор. Здесь все наоборот. Человеку показывают палец, а он почему-то считает, что это — слово на букву х.

— Все равно мне непонятно, как это можно делать миньет, и тут же пить чай. Прямо сразу же, в одной сцене. Тут же заключать сделку и продавать нашу Родину. Невероятно. — Она опять вздыхает. — И да, — добавляет она, — если в эту душную ночь вы решили трахнуть меня, то знайте: это невозможно. Есть преграда…

— Она всегда существовала, — быстро говорит Александр. — Но сначала вы. Говорите.

— Я Бесполая Инопланетянка.

Александр уже готов был сказать:

— Я тоже. — Но он только закашлялся на полуслове.

— Я Бесполый Абориген, — медленно произносит Генис.

— Нас не запихать в одну кров… в одну сцену, — поправляется девушка.


— Мы можем занизиться по-американски, — говорит Александр. — И будем оба Аборигенами.

— Или завыситься по-русски, — говорит Камилла Палья. — И быть Инопланетянами. — Камилла протягивает вторую руку. — Посчитай, сколько сейчас у меня пульс.

— Нормальный, — отвечает Александр.

— Сколько точно?

— Тридцать шесть и шесть.

Они начинают тихонько тереться друг о друга. Не помню точно, но кажется, как стеклянная палочка и мех. В палате и без света становится все светлее и светлее. Заходит санитар. Между телами возникает вольтова дуга. Сноп искр ослепляет и оглушает санитара. Он падает без чувств. Александру кажется, что он летит вместе с любимой женщиной по Временной Трубе. Цель ясна. Это Семнадцать. Где? Где это? Дверь в Заветный Ноев Ковчег? Это же сумма цифр на двери моего дома, — в ужасе понимает он. — Ведь там его могут ждать жена и дети.


Радзинский со слезами на глазах просит Пелевина и Сорокина изменить тот лист сценария.

— Ну, пожалуйста, впишите Гарри Поттера. Они же меня убьют.

— Убьют не — слово на е с приставкой: вы — шутит Владимир.

— Ну, надо же! — разводит руки в стороны Виктор. — Все хотят Гарри Поттера. Чё тогда врать, что он неживой.

— Да он живее всех живых, — говорит Владимир. — Затмил даже Джона Леннана.

— В очередь, сукины дети! В очередь! — громко говорит Виктор и захлопывает перед носом каптерщика дверь.

Опальный драматург садится на пол у двери, вынимает из кармана окурок сигары и долго причмокивает, пытаясь раскурить ее.

— Мне кажется, я сам становлюсь вампиром, — говорит сам себе Радзинский. Ему кажется, что он приподнимается на полом. — Я Варенуха! — кричит он.

— Что он там болтает? — говорит Виктор.

— Есть, наверное, хочет, — говорит Владимир. — Может, дать ему банку тушенки?

— Дай.

Владимир приоткрывает дверь и просовывает в щель большую банку американской тушенки.

— А нож? — облизываясь, спрашивает драматург.

Ему подают складной нож с ложкой и вилкой и пачку галет.

Банка большая, в ней много мяса и вкусного, тающего во рту белого жира. Она быстро убывает. Из двери ему бросают упаковку баночного пива Бавария.

— Спасибо! — кричит Эдик. — А то я забыл сразу вам сказать.

— Не за что. Не за что, амиго. Это тебе пришла посылка от Американского Президента.

— Почему вы не передали мне ее всю?

— Не положено. — Таков был краткий ответ из-за двери.

— Больше он ничего не просил мне передать? — Эдик заглянул в пустую литровую банку и облизал ложку.

— Нет. Он только написал, что ты избавил его от чувства вины перед собственным народом.

— Да, конечно. Непонятно только почему?

— Потому что каждый сам отвечает за свою историю, — послышалось из-за двери. — Теперь отвечать придется нам.

— Пусти козлов в огород, они всю капусту захватят себе, — говорит негромко Эдик. — Все мои мысли используют.

— Что он там опять бормочет? — спрашивает Виктор.

— Говорит, что мы не даем ему ни тушенки в достаточном количестве, ни бумаги, ни капусты. Он мог бы и сам все написать, — говорит, как переводит Владимир Сорокин.

— Ладно, дай ему сто долларов и сигару, — говорит Виктор Пелевин. Он берет, и сам выносит Эдику сто баксов и настоящую Гаванскую сигару.

— Зачем мне сто долларов? — спрашивает Радзинский. — На лоб, что ли приклеить? Все равно завтра всех расстреляют.

— Ладно, давай сюда деньги, — говорит Виктор. — Оставь себе только сигару. А мог бы на эти сто баксов купить себе у нас еще одну Гаванскую сигару, — добавил Писатель и скрылся за дверью.

Эдуард очень расстроился из-за того, что отдал этому Пелевину последние деньги. Он сказал:

— Ну, настоящие козлы эти Писатели.

— Козлы! — крикнул он.

Писатели безмолвствовали. Они писали продолжение. К утру тема должны быть закрыта.


Анка спала, положив одну руку на пулемет.

— Счастливая жизнь у нас наступит завтра, — мечтательно сказал Пустота. Он лежал на спине и смотрел на далекие звезды. Небо было ясным. Ни облачка. — Перебьём на — слово на х — всех — слово не е с й на конце.

— А ты сам-то сейчас трахаться не хочешь? — спросил Василий Иванович.

— Сегодня я бы еще потрахался, — говорит Петька. — Только с кем?

— С кем, с кем? Ну не со мной же. — Слово на букву е с приставкой: вы — вот Анку-пулеметчицу.

— Вы серьезно? Вы не обидитесь?

— А что мне обижаться? На что? Я с ней детей крестить не собираюсь. Она ведь Бесполая.

— А как вы тогда мне предлагаете ее трахнуть? Я не понимаю.

— Я ничего тебе не предлагал, — отвечает Зю.

— Ну вы только что сказали, чтобы я ее — слово на е с приставкой: вы. — Разве это?.. — Анп приподнялся на локте.

— Да я просто так сказал.

Нинон резко всхрапнула, почмокала губами и сказала, как будто и не спала только что:


— Прекратите болтать на — слово на х. — Какие из вас — слово на ё. — Вам только на митингах речи толкать. Другие взяли бы да давно трахнули.

— Но как?! — хором воскликнули ребята. Но Нинка ничего не ответила. Она уже опять спала.

— Как? — опять повторил Анп.

— Да брось ты голову ломать, — сказал Зю. — Болтает она спросонья не подумавши всякую чепуху. Ты лучше подумай о том, чтобы она завтра нас самих к стенке не поставила.

— Надо найти вертолет на всякий случай.

— Да откуда тут вертолет? — спрашивает Зю.

— У Молчановского должен быть вертолет, — говорит Анп. — Он без запасного варианта отхода не работает. Узнать бы только, где он заказал аварийную посадку.

— Ну, и где, ты думаешь?

— Василий Иванович, ты у нас стратег. Подумай, где лучше всего может приземлиться вертолет?

— Считаю, эта крыша самое подходящее место для быстрого приземления и отлета.

— Значит, мы правильно здесь лежим, — говорит Анп.

— У нас очень выгодная позиция, — говорит Зю.

— У нас всегда самая выгодная позиция, — говорит Анп.

— На этот раз ты совершенно прав, Пустота.

Нинка хрюкает во сне, перехватывает руку на пулемете и говорит:

— Да прекратите вы болтать — слово на б — наконец. Выспаться не дадут перед боем. Только секс да стратегия с тактикой у них на уме. — И добавила, уже опять засыпая: — Да как бы смыться побыстрее потом. Никуда вы от меня не денетесь. Мы связаны одной веревочкой навеки.

— Неужели это правда? — ужаснулся Петька.

— Не думай о плохом, — сказал Чапаев. — Утро вечера мудреней. Давай спать лучше.


Сноска:

Джон Леннан — товарищ Эстэлин в роли Ле-Нина.

Загрузка...