Я вспоминаю то, чему когда-то училась на танцах. Я давно их бросила, но кое-что еще могу.
Изгибаясь и отставляя ногу в сторону, я поворачиваюсь на каблуке спиной к Князю и, оглаживая свои бедра, делаю вид, что хочу задрать юбку. И снова разворачиваюсь к нему лицом, выставив ногу вперед так, что она видна в разрезе почти вся. Я просовываю руку там, где юбка складывается внахлест, и веду ее вверх. Дразня Раевского, я снова начинаю заводиться сама. Я чувствую, что его внимание приковано ко мне, что сейчас он не может отвести от меня взгляд.
Дохожу до завязок юбки и, глядя ему в глаза, медленно их развязываю, но делаю это небрежно, так, что несколько раз ему виден треугольник моих трусиков.
Да, вот так. Смотри на меня.
Отстегнув потаенную пуговку, я позволяю полотну юбку соскользнуть на пол. Неторопливо наклоняюсь, чтобы ее подобрать одной рукой, а другой, распрямляясь, оглаживаю свою ногу в чулке. Кладу юбку на стол позади себя.
Голодные глаза следят за каждым моим жестом, каждым движением.
Тянусь отстегнуть чулки.
— Не трогайте, — тихо останавливает меня Князь.
Я послушно скольжу рукой выше.
Кто эта женщина, проснувшаяся во мне? Откуда столько вызывающей смелости? Своим взглядом Раевский словно снимает с меня налет цивилизованности и воспитания. Этот стриптиз гипнотизирует не только его, но и меня. Смазка выделяется так обильно, что блестит уже на внутренней стороне бедра.
Провожу ладонями по ключицам, шее. Ткань кофточки натягивается, подчеркивая острые соски. Кажется, в комнате весьма холодно, но внутри меня плещется раскаленная лава. Все, что сейчас вытворяю, задумано, чтобы хоть как-то показать, что я здесь не безвольная кукла для совокуплений. Но теперь все немного изменилось.
Или много.
Ворот моей кофточки настолько широк, что он позволяет мне плавно стягивать ее с плеч. Мои небольшие грудки выпрыгивают словно мячики из выреза. Раевский, не донеся стакан до рта, застревает глазами на розовых ореолах с темными вершинками.
Я спускаю кофточку на талию. Повернувшись спиной к Князю, так же медленно проскальзываю в нее вся, на секунду она накрывает мои голые ягодицы, скрыв их от взгляда Раевского. Но когда ему снова все доступно для обзора, он выдыхает, и я понимаю, что Князь задерживал дыхание. Переступаю чрез кофточку, поднимаю и кладу ее рядом с юбкой.
Здесь и сейчас я остаюсь в лишь в туфлях, чулках, насквозь мокрых трусиках и толстой короткой золотой цепочке, которая холодит мою кожу на ключицах.
Не отрывая пристального взгляда, я одним медленным движением распускаю хвост и, тряхнув головой, рассыпаю волосы по плечам. А они длинные, почти до пояса. Сзади они щекочут мне поясницу.
Раевский резко отставляет свой стакан и стремительно походит ко мне. Поднимает мое лицо за подбородок. Он такой высокий, что мне приходится вытянуться, отчего моя грудь бесстыже подается вперед. Вторая его рука ложится на полушария, шероховатая ладонь гладит их, сминает, пощипывает. Я таю под этим порочным взглядом. Во мне не осталось никаких моральных принципов, только животная похоть.
И в момент, когда я решаю, что сейчас меня снова разложат на этом столе, Раевский подхватывает меня и сажает к себе на талию, и, целуя шею, в слепую стремительно куда-то несет. Я хватаюсь за его плечи, продолжая подставлять ему горло, ключицы, что угодно, лишь бы Князь не прекращал.
Он вносит меня в огромную ванную комнату. Она на вид даже просторнее, чем жилая часть студии. Раевский ссаживает меня на высокий узкий комод, включает воду в душевой кабине в режиме «тропический дождь», хотя я почему-то думала, что он выберет джакузи, и возвращается ко мне.
Мои соски на уровне его глаз, и он одаривает их вниманием, поочередно полизывая, слегка покусывая, вбирая в себя. Не думала, что там у меня эрогенная зона, но Князь доказывает мнее обратное.
Раевский принимается снимать с меня остатки одежды, нарочито медленно возится, наглаживая каждую клеточку, освобождаемую от ткани, ласкает, обжигает дыханием. Я могу только поскуливать и цепляться за него.
Я и так доведена до предела, предчувствуя скорое соитие, а сейчас огненная спираль внизу живота полностью главенствует надо мной.
Раевский кладет руки мне на бедра, скатывает чулки и резко раздвигает мне ноги. Какое счастье что у меня хорошая растяжка, между моих ног он выдвигает ящик комода, достает оттуда два банных полотенца и забрасывает их на дверцу кабины.
— Я впечатлен вашим выступлением, Елизавета Валерьевна. Думаю, что в награду, может, даже отвечу на ваш вопрос, хотя и задали вы его неправильно. Но мы еще посмотрим на ваше поведение.
Он приподнимает меня одной рукой, рывком стаскивает с меня трусики, швыряя их куда-то позади себя, и, отступив на шаг, стремительно начинает раздеваться сам. Расстегнув манжеты и пару верхних пуговиц на рубашке, Раевский стягивает ее через голову. Я впиваюсь глазами в его торс. Меня подмывает протянуть руку, но мучитель стоит слишком далеко.
— Раздвиньте ноги, я хочу видеть.
И я покорно раздвигаю, снова свесив ноги с двух сторон от комода. Сейчас я жажду, чтобы он смотрел на меня. А Князь, глядя мне между ног, начинает расстегивать брюки. Сквозь белье я вижу контуры вставшего члена. Он снимает брюки, боксеры и снова шагает ко мне. Подхватывает, и я уже как-то привычно обхватываю его ногами, чувствуя своими складочками упирающуюся в них головку.
Раевский заносит меня в кабину и ставит на высокую ступеньку-сидение. Сидение довольно узкое, и мне приходится держаться за Князя руками, чтобы не соскользнуть.
— Вас непременно надо отмыть, Елизавета Валерьевна, вы такая грязная, — он уверенно запускает руку мне между ног, и проникает во влажную щелку, раздвигая припухшие половые губы. Сначала один палец, потом добавляет второй, двигаясь и растягивая мои стеночки. Кажется, на этот раз меня решают подготовить, но я чувствую, что могу кончить в любую секунду. Этот мужчина — просто яд для моего разума. Наркотик для моего тела. Раевский кадет большой палец мне на клитор, и с каждым движением пальцев внутрь, он скользит по моей горошине. Я снова готова подчиняться, полностью забываю про любой бунт.
— Да, вот так, — подбадривает меня Раевский. Я понимаю, что начинаю стонать в голос.
Потому что я уже жду. Я уже знаю, какое удовольствие приносит этот мужчина, когда он во мне. Вытягивая из меня пальцы, он смотрит мне в глаза, словно повторяя тот момент в его кабинете, это сводит меня с ума. Раевский прижимается ко мне. Это умопомрачительное ощущение прикосновения кожи к коже. Он закидывает мою ногу себе на талию и начинает медленно в меня входить. Я так теку, что кажется, что он должен в меня просто проскользнуть, но во мне все еще туго, и в какой-то момент Князь утыкается мне в волосы, а зайдя наполовину, он перекидывает и вторую мою ногу и с рычанием просто насаживает меня на себя.
В отличие от Раевского я не визуал, а кинестетик. И прямо сейчас я схожу с ума! То, как он прерывисто и горячо дышит мне в ухо, заводит меня сильнее всех прикосновений. Половыми губами при каждом толчке я чувствую жесткие паховые волоски. Кожа Раевского такая плотная, что мне просто физически хочется оставить на ней отметины. Но он прислоняет меня к стене, прижимая одной рукой мои бедра к себе, а второй удерживая мои руки у меня над головой.
Я слышу голос Раевского, он что-то мне говорит, но шумит вода, и шумит у меня в ушах, и я разбираю только часть слов:
— Не зачем, Лиза, а за что… Как ты посмела носить этот уродливый костюм для меня, пряча свое тело?
Он делает глубокий толчок:
— Это за то, что для других ты наряжаешься. О, я посмотрел на эти тряпки в твоем шкафчике!
Еще один толчок, словно Князь меня наказывает.
— За то, — еще толчок уже более резкий, — что улыбалась всем кроме меня.
Я пытаюсь понять, что он имеет ввиду и охреневаю от непоследовательности Князя. Не улыбаюсь — плохо, декольте низкое — плохо. Кажется, мы наконец перешли на «ты». Но связные мысли быстро улетучиваются, потому что с каждым проникновением, я возношусь все выше.
— За туфли, — еще одно острое погружение. — Ты думаешь, я их не видел и не знаю, кто тебе мог прислать? Мой братишка слишком многого хочет! Он не окажется в твоей норке быстрее меня, ты не будешь стонать под ним!
Я уже почти не соображаю.
— За кофе, который ты мне не предложила, Лиза!
И дальше я уже не слышу ничего, мир рассыпается осколками.