Я не помню, как спускаюсь вниз и выхожу на улицу.
Какое-то время я просто стою под хлещущим ливнем на крыльце. Мне по-прежнему не холодно, но уже и не радостно. Я усмехаюсь. Не радостно?
Я раздавлена.
Прямо сейчас я чувствую, как во мне в корчах умирают и вера, и надежда, и любовь. Звучит пафосно, но на деле гадко и больно.
Зачем? Зачем он так со мной?
Он целенаправленно убеждал меня в своих намерениях. Он утверждал, что Линда — не его невеста.
Хотя откуда я знаю? Может, и впрямь не невеста. А для кого тогда приглашения? Он изменяет невесте с Линдой, а им обеим со мной?
Мудак.
Ненавижу.
Где его хваленая откровенность, с которой он так настойчиво заваливал меня в койку? Что ж он сразу все не рассказал, когда хотел убедиться, что я все понимаю? Еще тогда в приемной, когда шантажировал меня увольнением?
Я, конечно, дура редкостная. Я бы даже сказала, уникальная. Я не только повелась на этого кобеля и позволила себе на что-то надеяться, не только позволила себя облапошить, я разрешила повесить мне жирную лапшу на уши второй раз.
Но я виновата только в том, что верю людям.
Что ж, это будет мне хорошим уроком.
Сережа Каверин мне недостаточно хорош был, не так горяч.
Н-на! Получай, идиотка!
Как можно быть таким двуличным мерзавцем?
Мысли о Раевском напоминают мне о том, что он может вернуться в любой момент и застать меня на этом крыльце. Когда у него дома Линда. Он ведь все поймет.
Я не хочу такого унижения.
Даже представляю, как он скажет: «Ну, вы же сказали, что не придете сегодня, Елизавета Валерьевна. Ваш собственный недосмотр. Что замерли? Вы на сегодня свободны».
На автомате бреду в кофейню, в которой собиралась купить нам с Егором круассаны. Дождь разогнал всех прохожих, и в кофейне почти нет народа.
Хлюпая туфлями, сначала прохожу в уборную.
Отжимаю волосы, подол игривой юбочки… Дура!
Уперевшись руками в раковину, смотрю на себя в зеркало.
Жалкое зрелище.
На что я рассчитывала? На хорошенькую мордашку?
Достаточно сравнить ее и меня.
Выбор Раевского очевиден.
Как сюжетный ход в авторском кино: две девушки напротив друг от друга.
Обе мокрые, но какой контраст! Одна — на его территории, обернута в его полотенце, пахнет его гелем для душа, выглядит счастливой и довольной. Другая — за порогом его жизни, промокшая под дождем, как нищенка, как побирушка, стучащаяся в дом за частичкой тепла.
Сырая одежда становится неприятной и холодной.
Я возвращаюсь в зал, усаживаюсь на кожаный диванчик и заказываю себе кофе с коньяком. И еще отдельно коньяк. Не помешает.
Вот и все. Несколько часов, и я снова не хочу его видеть. Больше не стану проверять, какие аргументы Раевского способны это изменить. Хватит. Два раза уже повелась.
Хочу ли я с кем-то об этом поговорить?
Вряд ли.
Даже Маринка с ее свободными взглядами покрутит пальцем у виска и спросит, о чем я думала.
А чего я хочу?
Хочу поскорее все это забыть.
Хочу больше никогда не видеть Раевского и эту омерзительно милую Линду.
Хочу туда, где тепло.
И к чертям уволиться из этой компании.
Лучше всего прямо завтра.
Черт с ней, с ипотекой. Выкручусь.
В конце концов, зря я, что ли, откладываю каждый месяц на непредвиденные расходы? Вот. Самый подходящий случай вскрыть кубышку. Такого я точно предвидеть не могла.
Еще месяц назад мне в страшном сне не могла привидеться, что я за повышение под угрозой увольнения буду трахаться со своим помолвленным боссом без резинки, а потом наматывать сопли на кулак, что он меня не ценит.
Коньяк начинает меня согревать, и мысли шевелятся активнее.
Даже если я уволюсь в никуда, меня все равно заставят отрабатывать две недели. Уверена, что Раевский из вредности не подпишет мне увольнение одним днем.
Как это провернуть?
Взять больничный и написать заявление?
Все равно будут просить передать дела, начнутся проверки от службы безопасности.
Надо, чтобы кто-то пролоббировал мои интересы. В конце концов, я не хочу ничего крамольного.
Да, надо обратиться к тому, у кого есть вес. Например, к акционеру.
Я достаю свой мобильник и набираю Олегу.
Сейчас мне плевать, будет ли он докапываться. Все достало, если что, расскажу, как есть. Пусть он меня вытаскивает. Будет упираться, пригрожу, что расскажу обо всем невесте Егора. Наверняка, если дело дошло до свадьбы, то скандалы им не нужны.
— Тушканчик? Опять ты? — Олег неподдельно удивлен.
Мне приходит в голову, что Олег сейчас может быть с братом.
— Ты один?
— Какое интригующее начало. Да, я совершенно, абсолютно неприлично один. Хочешь запрыгнуть на мой траходром?
— Не паясничай, — морщусь я.
— Что случилось? — напрягается Раевский-старший. — Ты в порядке? Егор, что, был груб?
— По поводу нашего сегодняшнего разговора. Я очень хорошо подумала, и я хочу, чтобы ты просто помог мне уволиться одним днем.
Тишина в трубке говорит о том, что Олег переваривает мое заявление.
— Я даже не стану спрашивать, с чего бы мне это делать. Просто позволь уточнить, ты больше не стремишься работать в «Небе», я правильно понимаю?
— Я больше не стремлюсь работать ни в одном месте, где я буду пересекаться с Егором Кирилловичем Раевским. Не надо меня ни о чем спрашивать.
— Даже не собирался, — невозмутимо отвечает Олег. — Меня это не касается. Ваши дела с Егором — это ваши дела, у нас с тобой — свои собственные.
— Вот и прекрасно, так ты поможешь?
— Да, но с тебя услуга.
Я напрягаюсь:
— Интимные услуги не оказываю.
— Хорошо, с тебя неинтимная услуга. Так пойдет?
— Вполне, — выдыхаю я.
— Только завтра не получится. Получится послезавтра. Как раз в среду встретимся, и я передам тебе твои документы. Деньги получишь, как обычно, на зарплатную карту. Я официально разрешаю тебе завтра прогулять.
— Спасибо.
Сейчас до меня начинает доходить, что я наворотила в своей жизни и как кардинально вынуждена ее менять. На глаза наворачиваются слезы.
— Ты там пьяная, что ли? — уточняет Олег.
— Да.
— Прислать водителя, чтоб отвез тебя, пьянь такую, домой?
— Нет. Ничего не надо. Спасибо за то, что помогаешь.
— Как бы ты об этом не пожалела.
Олег отключается, не прощаясь. А на мобильнике даже гудки долго слушать не получается. Я допиваю коньяк и вызываю такси.
Я уже о стольком жалею, что еще чуть-чуть уже погоды не сделает.