К утру пришедший мурскул выглядел как А’р-Аман-Размаль. Тело его покрыла такая же чёрная броня, а на груди горел красный круг с отпечатком трёхпалой ладони. К удивлению Самарказа, Искушённые не разговаривали друг с другом и держались порознь.
Путь отряда лежал мимо священного озера Имбукэ — места паломничества жителей Архатлы. На берегу стоял небольшой храм, выстроенный в честь Мард-Риба пашой Асу-Келех-Масаргом.
«Джамагрунха» рассказывала, что, когда Несущий свет спускался на Землю, то среди явленных им чудес было хождение по воде, и ходил мессия именно по поверхности Имбукэ. Вероятно, поводом для этой легенды послужило то, что воды этого озера были так насыщены солью, что буквально выталкивали человека на поверхность. Не было известно случая, чтобы в Имбукэ кто-нибудь утонул.
Путники решили искупаться — считалось, что это смывало часть грехов. Конечно, Самарказ и Ашах на это не особенно рассчитывали, но случая освежиться упускать не хотелось — затхлые и гниющие реки джунглей, полные опасных существ, не давали такой возможности. Для северян же купание в священном озере было актом истинно религиозным — они видели Имбукэ впервые и жаждали соприкоснуться с легендой о Мард-Рибе.
Поэтому отряд остановился на берегу озера, недалеко от группы молящихся паломников, которых здесь всегда было в избытке, и люди принялись раздеваться. Мурскулов оставили в джунглях под присмотром двух северян, которых должны были сменить после купания товарищи.
Почти никто не обратил внимания на новых желающих омыться водами священного озера — паломники были заняты собственными грехами и молитвами. Только несколько человек бросили слегка удивлённые взгляды на северян, но тут же отвернулись, не желая отвлекаться от разговора с Несущим Свет.
Среди паломников по берегу ходили два самахиба с посохами и говорили с верующими. Но они были далеко от того места, где остановился отряд охотников и северян. Их белые рясы мелькали среди полуобнажённых загорелых тел. Над озером разносилось пение — несколько верующих, стоя по пояс в воде, возносили хвалу сыну Яфры. Слышались также гомон, плеск, бормотание молящихся и голоса самахибов.
Самарказ купался первым. Раздевшись донага, он медленно вошёл в тёплую воду, чувствуя, как она плотно обволакивает тело. Оказавшись на глубине, Самарказ сделал вдох и поплыл, чувствуя, как сходят с него пот, грязь и пыль. Охотник не мог отказать себе в удовольствии потереть тело ладонями, тем более что выходить из озера полагалось чистым.
После Самарказа купался Ашах, потом Азарад, а вслед за ним остальные северяне. Все весело фыркали, отдувались и выходили на берег, широко улыбаясь. Будто и не было совсем недавно резни в замке паши, будто не витала над ними смерть.
Самарказ тем временем успел вытереться и одеться. Теперь он стоял, наблюдая за передвижениями самахибов — он по-прежнему не хотел попадаться им на глаза. Как только северяне вышли на берег и вытерлись, он начал поторапливать их, поскольку один из священников направился в их сторону, правда медленно, поскольку то и дело останавливался для разговора с верующими. Последние северяне подхватили одежду, доспехи и оружие и вместе с остальными направились к джунглям.
— Удивительное озеро! — говорил Гарам, купавшийся одним из последних, на ходу ероша мокрые волосы. — Прямо выталкивает. Наверное, в нём и захочешь утонуть, да не сможешь.
— Да, самахибы утверждают, что никто ещё не погиб в водах Имбукэ, — подтвердил Самарказ.
— Врут, наверное, — заметил один из воинов.
— Возможно, — легко согласился Самарказ.
В джунглях все привели себя в порядок и пустились в дальнейшую дорогу. Северяне давно расстались с доспехами и везли их притороченными к сёдлам: жара стояла почти невыносимая.
— Скажи, что ты думаешь о переселении души? — неожиданно обратился к Самарказу Гарам, ехавший рядом с охотником.
— В каком смысле?
— Ты в это веришь?
— Ну, конечно. А ты что, нет?
Северянин неопределенно пожал плечами.
— Честно говоря, не совсем. То есть, я понимаю, что должен, но не могу.
— Почему? — искренне удивился Самарказ.
Учение о реинкарнации он знал с младенчества и не сомневался, что в прежней жизни был белым тигром. Во-первых, ему об этом сказал самахиб из его родного села, кропивший его при рождении водой, смешанной с маслом ушура. Во-вторых, образ его жизни подтверждал слова священника. Правда, в следующей ипостаси Самарказ едва ли мог рассчитывать на что-то приличное — слишком много нагрешил — но он надеялся, что станет, по крайней мере, птицей, а не каким-нибудь червём или слизняком.
— Мне трудно представить, — объяснил Гарам, — что я могу стать не человеком. Так же, как и то, что в прошлой жизни я мог быть зверем.
— Яфра говорил, что число душ ограничено. И каждая будет судима за всё, что совершила в течение всех инкарнаций. Я не понимаю, что вызывает у тебя сомнения. Животные — такие же создания Яфры, как и люди, он одинаково любит и тебя, и меня и вон ту ящерицу, — Самарказ указал на ближайшее дерево, на котором, почти слившись со стволом, притаилось зелёное пресмыкающееся.
— Вот это я и не могу переварить, — признался Гарам. — Как может Мард-Риб одинаково любить человека и какую-нибудь тварь. И ведь даже самую омерзительную!
— На то Несущий Свет и мессия. Он — воплощённая любовь.
Гарам невесело хмыкнул.
— Судя по тому концу света, который он приуготовил, этого не скажешь.
— Ты сомневаешься в милосердии Мард-Риба? — Самарказ был удивлён.
Конечно, хабрижмас не родная религия для северянина, но уж больно многое вызывало у него недоверие. Как мог сын Яфры поручить ему что-либо? Конечно, пути Несущего Свет неисповедимы, и, возможно, именно так и выкорчёвываются сомнения, но у охотника плохо укладывалось в голове такое противоречие.
— Нет, не сомневаюсь, — сказал Гарам, покачав головой. — Просто, наверное, мне трудно воспринять во всех тонкостях учение о любви, ведь раньше мы поклонялись Гарму, очень жестокому богу, который ни во что не ставил человеческую жизнь.
— Возможно, — согласился Самарказ. — Но со временем ты во всём разберёшься. Главное, помни: бог всё создал и всё любит.
Гарам кивнул. Они замолчали и дальше ехали молча, думая каждый о своём.