Серебристый цилиндр (СИ)

Ганг удивлялся сам себе. Неужели он настолько привык к спокойному образу жизни, что любые пустяковые нарушения в обыденности начинали его тревожить?

Он просто не мог оставить мысли о невозможном человеке, который, увидев Ганга, просто взбесился. И как ему только не стыдно было вести себя так на глазах у целой толпы людей? Этот человек в кожаной куртке, небритый и заросший, как бродяга, так и подпрыгнул на месте, а потом сорвался с места и побежал к Гангу, выкрикивая чужое имя. Толпа расступилась, никто не просил его вести себя потише. Ганг не сразу догадался, что ненормальный спешит за ним, и это было к счастью.

Ганг машинально шагнул в вагон, и двери тут же закрылись. Если бы он понял, что этот безумец направляется к нему, то замешкался бы и опоздал. Однако даже когда электропоезд зашипел, готовясь к отправлению, человек не успокоился, а стал барабанить ладонью в стекло.

Он смотрел Гангу прямо в глаза с совершенно обезумевшим лицом и продолжал выкрикивать странное имя… Он так и не понял, что обознался. Ганг отвернулся от стекла и виновато покосился на других пассажиров. Ему невольно хотелось оправдаться и сказать, что он не знает этого человека.

В тот вечер по фиолетовому небу снова ходила рябь. Это явление впервые появилось год назад. Учёные головы сломали, пытаясь понять, почему в разных частях света небо рябит, будто ветер ходит по воде. Случалось такое не часто, но этому уже почти не удивлялись.

Говорят, что из-за изменения плотности атмосферы такое случается. Ведь атмосфера тоже не всегда одинаковая была — миллионы лет назад современные люди не смогли бы дышать тем воздухом. Вот и теперь что-то поменялось, но ни для кого это не опасно.

И всё-таки Ганг был встревожен. Его не покидало суеверное ощущение, будто это рябящее небо и тот невозможный человек необъяснимо связаны.

Впрочем, Гангу некогда было думать о таких мелочах. К тому моменту как он переступил порог своей квартиры мысли о странном незнакомце исчезли, остался только неприятный осадок. Это сразу заметила Кеута — жена Ганга. На пятом месяце беременности она стала очень чувствительна и проницательна и могла заметить любую перемену в настроении мужа.

Ганг обнял Кеуту очень осторожно, чрезмерно опасался причинить ей вред. Невысокая и хрупкая Кеута прижалась щекой к груди мужа.

— И что ты весь такой нервный? — спросила она.

— Да с чего мне нервничать? — пожал плечами Ганг, не желая в этом сознаваться.

— Нервный! Весь такой напряжённый, — настаивала жена.

— Душно на улице, дышать нечем. Голова от жары разболелась, — Ганг уже и сам забыл, от чего ему стало не по себе.

За ужином Кеута не могла сидеть спокойно. Ганг заметил, что она не может дождаться, когда он закончит с едой. Ей не терпелось что-то сказать, она ёрзала на стуле и загадочно улыбалась. Ганг сделал вид, что ничего не замечает, но поторопился ради Кеуты. Когда он наконец положил вилку и нож в пустую тарелку, Кеута встала и потянула его за руку.

— Пойдём, покажу кое-что! — сказала она. Ганг догадывался, о чём идёт речь.

Кеута работала иллюстратором в книжном издательстве.

— Посмотри на это, — Кеута подвела мужа к столу.

Ганг рассмеялся, узнав обезьяна-отца, обезьяну-мать и четверых обезьянят. Это были ещё не сюжеты, а только наброски того, как будут выглядеть герои «Обезьяньей семьи». Пару недель назад супруги смеялись, читая текст будущей детской книжки. Кеута потом по телефону пообещала автору, что постарается нарисовать героев такими же забавными, как описано. У неё и правда получилось изобразить отца-обезьяна, мать-обезьяну и маленьких обезьянят уморительно смешно.

В остаток рабочего дня Ганг выключал кондиционер, открывал окно и откидывался в кресле. В это время никто не заходил в его кабинет, и иногда он позволял себе закинуть ноги на подоконник. Это было не то чтобы удобно, но ощущение свободы доставляло Гангу удовольствие. За окном был маленький парк, и только отдалённый шум автомобилей мешал ощутить воссоединение с природой. Ганг пытался представить, на что может быть похож шум колёс по асфальту, но ни водопад, ни горный ветер не подходили. Машины — это, к сожалению, и есть машины.

В конце дня Ганг чувствовал удовлетворение. Теперь ему было трудно вспомнить, каким сложным был его первый год на этой должности, а теперь ни с кем из подчинённых не было проблем, и усталость после работы, как правило, была приятной.

Это был последний день, когда ему приходилось добираться домой на электропоезде. Завтра можно было забрать свой автомобиль из ремонта. Садясь в вагон, Ганг подумал, что ему будет не хватать этих поездок не за рулём, но наконец отделаться от мании преследования он был бы рад.

С того дня, когда его напугал странный человек, Гангу стала мерещиться в толпе чёрная кожаная куртка. Однажды Ганг был почти уверен, что тот самый тип юркнул в соседний вагон. Ганг всё время убеждал себя, что всё это он сам себе накрутил, но в этот вечер он лицом к лицу встретился с этим человеком в своём собственном доме!

Небритый, взлохмаченный, безумный незнакомец метался по комнатам, снова и снова восклицая: «Я так и знал!.. Я так и знал, Вакий!». Снова это странное имя… Точно! «Вакий! Вакий! Вакий!», — кричал тогда этот безумец и молотил ладонью в стекло.

А теперь он метался по квартире, распахивал дверцы, выдвигал ящики, хватал вещи Ганга и Кеуты и бросал их на пол. Ганг стоял на пороге весь потный и со всей силы сжимал ручку портфеля. Он думал: «Господи! Какое счастье, что Кеута уехала навестить отца и не видит эту ужасную сцену!».

— Вакий! Прошу, скажи, что ты не позволил себе забыть абсолютно всё! Если ты сделал это, то мы пропали. Ты хоть это понимаешь?!

— Как вы открыли дверь? Зачем вы пришли сюда? Выметайтесь вон! — завопил Ганг и почувствовал, как дрожит его собственный голос. Он был напуган, встревожен и огорчён тем, что от этих слов нет никакого толка.

Незнакомец носился взад-вперёд и продолжал нести чушь. Если бы он не вёл себя как психопат, то Ганг бы никогда не подумал так об этом человеке. Он скорее был похож на киноактёра, чем на пациента психиатрической больницы. Смазливый весь такой, только замызганный, как бродяга. Немытые пряди висели длинными тёмными сосульками, в них очень заметно выделялись отдельные седые волоски, хотя было видно, что парень молод — не больше тридцати.

Его квадратные скулы покрывала неаккуратная твердая щетина. И ведь было в нём что-то такое знакомое Гангу, наверное, и вправду похож на какого-нибудь актёра.

— Ты же теперь ничего не поймёшь! — говорил незнакомец, но то и дело поглядывал на Ганга из-под густых бровей, будто надеялся, что он всё-таки что-то понимает. — Подожди, подожди, сейчас покажу!

Безумец убежал в комнату Ганга. Ганг направился за ним и застал его роющимся в ящиках письменного стола.

— Прекратите! — крикнул Ганг.

— Вот! Смотри! Вспомни! Что это такое? — незнакомец тыкал в нос Гангу раскрытую тетрадь с исписанными листами.

И тут Гангу стало ужасно стыдно. Он почувствовал себя полным дураком, что до сих пор позволял происходить всему этому цирку в своём доме и не сделал того, что следовало сделать с самого начала.

— Довольно, приятель, — Ганг вырвал из рук безумца тетрадь, схватил его за шиворот, здорово тряхнул и поволок к выходу.

— Постой! Постой! — незнакомец сопротивлялся. — Я стучался, надеялся застать тебя и вошёл только потому, что дверь была не заперта… Подожди, дай мне минуту — я всё тебе объясню.

Ганг ничего не хотел слушать. Он думал только о том, какой бы беззащитной почувствовала себя Кеута, случись это при ней, и сгорал от стыда.

— Прочти тетрадь! Прочти то, что там написано! — кричал безумец, поняв, что ему не вырваться из сильных рук Ганга. — Прочитай, а потом поищи другие записки, напоминания… Они должны быть в твоём доме. Ты начнёшь вспоминать. И потом… Потом ты сам захочешь увидеть меня. Я всё тебе расскажу.

— Вали отсюда и больше не появляйся! — Ганг вышвырнул непрошеного гостя за дверь.

Мужчина упал лицом на кафель и зашипел от боли. Ганг этого не хотел, и ему стало жаль беднягу. Больше мужчина не сказал ни слова, опираясь на стену, он поднялся и не спеша пошёл вниз по ступенькам. Чтобы отделаться от чувства вины, Ганг заставлял себя помнить о том, что этот безумец сделал с его домом.

А ведь, когда впервые небо стало ходить волнами все будто с ума сошли. Люди всего мира задрали головы вверх. Это было во всех новостях, этого пугались и об этом шутили, а теперь почти никто внимания не обращал.

Волны в небе набегали от горизонта, будто кто-то взял простыню за края и медленно раскачивает вверх и вниз. Ганг закрыл жалюзи. Он сам не понимал, почему это почти привычное явление природы вызывает у него беспокойство.

Ещё больше его тревожили смутные ощущения, когда он перечитывал бессвязные и бессмысленные слова, написанные десятки раз подряд. Ту тетрадь Ганг не смог выбросить, но и оставлять дома тоже не хотел. Поэтому он забрал её на работу, к концу дня клал её перед собой на стол и читал, пытаясь понять или увидеть что-то новое в этих строках.

«Вакий Реуэт. Мейс Сет. Эвика. Синеватые холмы. Торт-затычка. Запах перечной мяты»… И ещё много подобной бессмысленной чепухи. А самым странным было то, что написано всё это было если не рукой Ганга, то очень похожим почерком.

Сначала Ганг решил, что этот странный тип некогда был одним из его подчинённых. Тогда он бы мог знать почерк Ганга и подделать его для каких-то своих безумных игр. Но не только эта тетрадь была исписана странными словами.

Как только Ганг взял всё это в голову, он стал находить у себя в доме странные послания, оставленные будто им самим. В пыли и паутине за письменным столом Ганг нашёл смятый стикер, на котором было написано «Эвика».

Такие же стикеры были запиханы в решётку радиатора. А ещё, принимая душ, он увидел на кафеле появившуюся от пара едва заметную надпись «Вакий Р». Она была едва различима, видимо, её просто вывели пальцем на распаренной плитке очень давно.

Опять этот «Вакий»! Ужасно нелепое имя! Ганг стал беспокоиться по поводу своего рассудка. Было бы очень безответственно сойти с ума незадолго до рождения своего ребёнка.

Ганг долго думал, как лучше это сделать: окликнуть или пройти рядом со скамейкой и будто случайно его заметить. Но в конце концов, Ганг просто подошел и сел рядом. Он чувствовал себя сокрушённым, и ему очень не хотелось увидеть на лице того ненормального победную улыбку. Но тот и не думал ухмыляться, наоборот, он смотрел на Ганга с сочувствием.

— Кто ты такой? — спросил Ганг не здороваясь.

— Попробуй сам вспомнить моё имя, — теперь парень говорил так, будто ему не очень-то и хотелось что-то объяснять Гангу. Хотя не его ли он дожидался каждый вечер на скамейке поодаль от парковки? Ждал, точно зная, что Ганг сдастся и подойдёт рано или поздно.

— Мы не знакомы, — сказал Ганг.

— Не думай об этом сейчас. Просто скажи, как бы тебе хотелось меня назвать?

— Не знаю почему, но я думаю, что это ты Мейс. Я видел это имя в записках.

— Всё правильно. Я Мейс Сет.

Ганг почувствовал облегчение, несмотря на то, что это совсем ничего не объясняло, а как раз наоборот, запутывало ещё больше.

— Эти записки — напоминания. Их нужно было писать каждый день, чтобы ничего не забыть, — тот, кто назвался Мейсом, теперь смотрел Гангу в глаза. — Мы чужие для этой интерпретации, и она пытается найти нам место, вписать и подстроить под себя. Помнишь? Ты меняешься, и если не удерживать свои воспоминания, они заменяются на лжевоспоминания.

— Стой! Ты несёшь какую-то чушь! Какая ещё интерпретация? Я думал, ты объяснишь мне весь этот бред с записками, а я путаюсь только сильнее, — Ганг схватился за голову.

— Прости, я не знаю с чего начать. Мне теперь столько придётся тебе объяснить… Давай лучше я спрошу: что заставило тебя мне поверить?

— Я не говорил, что верю тебе.

— Но ты всё-таки подошёл.

Ганг покосился на мужчину. Теперь он выглядел лучше: привёл волосы в порядок, побрился и, действительно, было в нём что-то знакомое. Ганг уже мысленно называл его Мейсом.

— Имя Эвика в записках. Это очень странно! — признался Ганг. — Я никого не знал с таким именем, но я думал назвать так ребёнка, если родится девочка. Я пока даже жене об этом не говорил.

— Эвика, — мужчина сдвинул брови. — Подумай, вспомни. Задавай себе вопросы. Можешь вспомнить, где ты провёл детство?

— Конечно! Я родился в посёлке неподалёку, — Ганг почувствовал, будто рассказывает это самому себе, и получалось не очень убедительно. — Там и провёл детство. Сюда переехал, когда захотел жить самостоятельно.

— А можешь вспомнить самый лучший подарок на день рождения в детстве? Кто были твои школьные друзья? Как давно ты навещал или хотя бы думал о своих родителях?

— К чему ты клонишь?

— К тому, что у тебя нет воспоминаний, а только наброски, которые тебе приписала эта интерпретация! — мужчина сжал плечо Ганга. — Твоя настоящая память подавлена! Вспомни Эвику!

— Да иди ты! — Ганг смахнул его руку. — Только зря потратил на тебя время!

— Постой! — мужчина запоздало понял, что Ганг уходит, и бросился вдогонку.

— Мне больше некогда. Меня ждёт жена, оставь меня в покое.

— Хватит! Забудь о своей жене! Ты вообще не должен был заводить жену!

— Да, что ты такое несёшь?! — Ганг повысил голос и тут же прикусил язык. Всё-таки его могли услышать люди и подумать что-нибудь не то.

— У нас нет времени! Ты видел первое явление! А потом будет осень в середине лета… И придут ОНИ! Вакий! Я так долго искал тебя, а ты, — мужчина оборвался на полуслове, а потом махнул рукой. — А, ладно. Ты всё поймёшь. Уже начал понимать.

Ганг оглянулся и увидел, как человек в кожаной куртке быстро шагает прочь.

В тёплые месяцы были особые тихие вечера. Никогда не надоедало забираться на водонапорную башню — оттуда хорошо было видно закат, и когда солнце садилось, зелёные холмы на горизонте становились синеватыми…

Где это было? Что это за место? Точно не родной посёлок. Там не было холмов и водонапорных башен. И закатом нельзя было любоваться, потому что тот посёлок окружён густыми лесами. Но ведь где-то это было. Странно!

Кеута повернулась во сне на другой бок. Ганг поправил одеяло и отодвинулся от неё подальше, боясь случайно надавить на живот. В последние дни она была немного нервной, и Ганг винил себя за это. Он думал, что жена просто перенимает его тревогу. Для Ганга было очень важно быть хорошим мужем, он всегда гордился тем, что это ему обычно удаётся.

Кеута была единственным близким ему человеком. Может быть, даже за всю жизнь? Правда, трудно вспомнить жизнь до неё. Не воспоминания, а сухое резюме: жил, рос, учился…

Было ли что-то тёплое, настоящее? Игра в охоту. Остро заточенные палки, которые хорошо втыкались в сырые кочки на болотистой земле. У Мейса это всегда получалось лучше — он метал «копья» без промаха.

Что за чёрт? Откуда всё это?! И Эвика… Кто такая Эвика? Пепельная, деловитая, жизнерадостная и хитрая. Уши торчком.

— У меня никогда не было собаки, — прошептал Ганг в темноту, будто споря со своим сознанием.

Но Эвика была не собакой! Собаку звали Эви. В честь Эвики — девочки с большими синими глазами. Она рвала перечную мяту в саду и делала из неё чудной напиток, которым угощала его и Мейса. Мейс потом сказал, что у него сводит живот после двух стаканов, но он не может отказаться от того, что предлагает Эвика.

А что было, когда Ганг — или это было не с ним? — и Эвика пошли на фестиваль пирогов без Мейса? Ганг купил ей сувенир — медальон в виде торта на цепочке. Эвика потом показывала Мейсу: «Это Вакий подарил». Мейс состроил рожу и сказал, что медальон похож на затычку для ванной. Эвику это только рассмешило.

Было ли такое, что с Мейсом приходилось ссориться из-за Эвики? Что уж теперь! Ведь её пришлось оставить. Почему? Куда пришлось уйти?

И что потом? Жизнь стала другой. Всё вокруг стало другим. Высокие дома, бесконечные равнины, вечный туман и никого родного кроме Мейса. И маленькой собачонки, которая прибилась в поле. Она и стала Эви в память о той девочке. Ведь всё можно было забыть если не стараться помнить!

Собаку потом тоже пришлось оставить. Она была уже не щенком, и как она заливалась лаем, когда в воздухе пульсировала и разверзалась дыра, раскидывая чёрные искры… А Мейс тоже был уже не мальчик — на его щеках была уже довольно твёрдая щетина… Всё это когда-то снилось Гангу? Ведь этого не могло быть на самом деле.

— Тебя не беспокоит, когда по небу ходят волны? — спросил Ганг.

— Что? — Кеута вырвала ещё один лист из альбома и отложила в сторону. Она никогда не комкала бумагу, а аккуратно складывала в стопку, даже если набросок казался ей неудачным.

— Ну, бывает такое. Это же странное явление, — Ганг протянул жене пакет сока, она придвинулась и потянула через соломинку.

— Не знаю, это бывает так редко. Я даже никогда не задумывалась о том, что я чувствую, когда по небу ходят волны, — Кеута взялась за новый рисунок. — А что?

— Ничего, просто задумался, — Ганг улыбнулся.

На самом деле его пугало, что жена даже в голову не берёт это противоестественное явление… Этот парень, Мейс, назвал его первым и говорил что-то про осень в середине лета? Что это? Когда листья начинают опадать с деревьев в середине июля? Ну да! Несвоевременно желтеют и опадают. Люди поражены, удивлены, говорят только об этом, а потом снова делают вывод, что «ничего страшного». Времена года сместились, миллиард лет назад такое бывало… Тьфу! Да такого никогда не было и не будет!

Листья опадали посреди лета, а люди такие беспечные, и становятся всё более равнодушными. Как это не похоже на людей!

А потом появились ОНИ! Сначала о них говорили только те, кого считали сумасшедшими. Всё им мерещилось, будто кто-то бродит рядом в сумерках. Не люди, а тени. Только очертания: голова, руки, ноги. Лиц нет. Серые призраки.

И нормальные люди порой замечали их, но боялись сознаваться. Думали, что их тоже запишут в психи. Но потом! Потом их стало сложно не замечать! ОНИ могли тихо следовать за тобой по сумеречной улице. Осторожно подглядывать из тёмных закоулков или появиться у в твоём собственно доме, если не горит свет. Иногда по одному, иногда сразу несколько…

Люди их боялись только поначалу. А со временем… Чёрт! Да люди постепенно совсем переставали на что-либо реагировать! Становились настолько безразличными… Это был просто вирус безразличия! Даже животные этому подверглись. Коровы целыми стадами валились в полях и медленно умирали.

Потом такое стало случаться и с людьми. Многие не выходили из домов — умирали в своих постелях от голода и жажды, от безразличия к жизни. Другие падали на улицах. Мёртвые и умирающие были всюду: в стоячих машинах, на дорогах, в кучах листьев под голыми деревьями. А ОНИ уже не стесняясь ходили толпами, парили по улицам и заглядывали в лица людей, будто проверяя, живы они или уже нет! И больше ничего не делали.

Лишь немногие держались. Единицы боролись за жизнь и пытались разобраться в том, что происходит. Но было очевидно, что весь мир тихо умирал.

Бред? Нет! Всё так и было, и будет снова! Но как такое возможно?

— Ганг! — вскрикнула Кеута. — Ганг!

— А? — Гангу показался странным звук собственного имени.

— Ты весь бледный! Что с тобой? Тебе плохо? — Кеута была очень обеспокоена.

— Нет! Что ты! Всё в порядке. Это просто переутомление. Прилягу ненадолго, и всё пройдёт.

— Я думала, что ты сейчас рухнешь в обморок.

Ганг обнял жену, вышел из комнаты и хорошенько похлопал себя по щекам.

— Ты один?

— Да, заходи.

Это было странно. Пару недель назад этот сумасшедший чуть не выбил окно в поезде, потом влез в его квартиру, а теперь Ганг открывал перед ним дверь и приглашал зайти. Это ведь Мейс — друг из несуществующего прошлого.

Мужчина не церемонился. Его не нужно было просить не разуваться — он сразу прошёл в кухню, и ему не надо было предлагать кофе — он сам взялся за кофеварку.

— Ну как, дружище, всё вспомнил? — спросил он.

— Сколько бы я не вспоминал — до сих пор не могу понять, как всё это возможно, — Ганг сел за стол. — У меня не укладывается в голове. Мы же видели, как мир погибал… Даже не один раз видели? Но сейчас…

— Это были другие миры, вот в чём дело, — Мейс тоже опустился на стул. — Первый раз такое случилось, когда мы были детьми, помнишь? Мы сбежали практически в последний момент.

— Я не могу поверить в это.

— Странное небо, внезапная осень, ОНИ. Всё умирало. Наша интерпретация закрывалась.

— Какая интерпретация?

— Мир.

— Это всё делали ОНИ? Люди-тени?

— Вряд ли. Возможно, эти существа вроде тех, кто следит за тем, чтобы везде был выключен свет в конце рабочего дня. ОНИ могли быть просто свидетелями гибели мира.

— Откуда ты всё это знаешь?

— Старик нам рассказал.

— Это тот с редкой бородой и в соломенной шляпе?

— Не было у него никакой соломенной шляпы.

— А! Шляпа была у его жены.

— Не помню. Она ведь умерла ещё до первого явления.

— А что старик?

— Старик, — Мейс сморщил лоб, пытаясь вспомнить. — Мы влезли в окно, он лежал на кровати… Рука свисала на пол…

Старик знал, что всё это случится. Вот почему Вакий с Мейсом побежали к нему. Старик был их последней надеждой. Эвика тоже «заболела безразличием». Друзья пытались её разбудить, трясли за плечи, а она только ненадолго открывала глаза и снова засыпала.

Вакий и Мейс, утирая слёзы, рассказывали об этом старику, а он шептал, что для неё всё кончено, как и для него. Старик сказал, что знал с самого начала, что и эта интерпретация дефектная, и что её тоже «закроют». Ещё он рассказал о том, что потратил жизнь, изучая интерпретации, путешествуя со своей женой… Он говорил много сложных слов. Много чего пытался объяснить. Ему было жаль, что приходится объяснять всё это детям. А потом…

— Старик дал нам это, — Мейс сунул руку в карман куртки и вынул серебристый металлический стержень. Абсолютно гладкий, блестящий, закруглённый на концах. Эта вещица казалась очень знакомой. — Ты ведь не потерял свой? Где он?

— Что? Не знаю, — Ганг пожал плечами.

— Подожди-ка, — Мейс вскочил со стула и устремился в прихожую. Он держал серебряный предмет в вытянутой руке, водил им по углам и полкам, будто это было какое-то устройство, вроде металлоискателя.

Ганг наблюдал за ним, боясь, что он снова учинит беспорядок.

— Ну же, где ты это спрятал, — Мейс вошёл в спальню.

— Так, если ты что-нибудь тут тронешь… — начал Ганг, но мужчина остановил его.

— Тихо! Слышишь, — он провёл серебряным предметом по воздуху и под потолком будто что-то перекатилось. — Он на шкафу. Доставай.

— О чём ты?

— Да напряги ты уже мозг и вспомни, как мы сюда попали!

Ганг придвинул к шкафу табурет и полез смотреть. Там была только картонная коробка. Вся в пыли, но было понятно, что это настольная игра. Под добрым слоем пыли можно было различить крупную надпись «ZUZUZU». Но зачем здесь это? Ганг не играл в настольные игры… Да, не играл… Но купил эту игру, чтобы помнить, что в ней спрятано.

Ганг ступил на пол с коробкой в руках. Предмет внутри гремел и перекатывался — реагируя на серебристый цилиндр Мейса, как магнит.

— Нет, нет, нет! Не открывай! Можно использовать только на открытой местности, помнишь? — Мейс убрал серебристый цилиндр в карман.

Ганг знал, что в коробке с игрой лежит точно такой же. Эти две штуки заряжены какими-то особыми частицами. Если цилиндры соприкоснутся, то прожгут дыру в пространстве… А потом серебристые цилиндры затянет в эту дыру вместе с теми, кто их держит. Главное — держать крепко и не упустить. Так происходят путешествия по интерпретациям. Тот старик был учёным и его жена тоже. Они много лет занимались этим…

— Ох, — Ганг опустил коробку на табурет. — Как я этого не хочу… Снова. Не хочу, чтобы опять приходили эти… Наблюдатели или кто они там?

— Не знаю. И старик точно не знал. Это же всё были его теории. Только теории.

— Не хочу этого больше!

— Поэтому ты сбежал от меня?

— Не помню. Я сбегал?

— А ты думаешь, почему мне пришлось тебя искать? Я искал все семь лет… Был страшно зол, и мне всегда хотелось спросить почему, а ты теперь просто об этом забыл, — Мейс усмехнулся.

В прихожей щелкнул замок. Ганг тут же вспомнил о своей сегодняшней жизни и кинулся встречать жену. Кеута была в хорошем расположении духа. Видимо, и издатель, и автор одобрили её работу.

Ганг взял папку Кеуты и придержал её за руку, чтобы она смогла снять туфли.

— Здравствуйте! — вдруг сказала Кеута, заметив гостя.

— Здравствуйте, — отозвался Мейс. Он выглядел очень дружелюбным, хотя и смотрел на Ганга с неким укором.

— Это мой давний друг, — тихо сказал Ганг. — Я провожу его, а потом всё тебе объясню.

Разумеется, Ганг ничего не собирался объяснять жене.

Стоило Гангу пару дней не думать о Мейсе, так тут же жизнь становилась прежней. Все эти события с параллельными мирами забывались, как сны, и переставали казаться настоящими. Мейс говорил, что всё это потому, что мир подстраивает всё под себя.

Интерпретациям некомфортно от вторженцев, и они пытаются изменить их. Возможно, он даже потакает путешественникам и позволяет им стать теми, кем они хотят быть. Однако Гангу не хотелось думать, что высокая должность и просторная квартира достались ему как подарок, чтобы он забыл своё прошлое. Да и вообще было неприятно думать, что мир обречён на гибель. Чем он плох? Чем заслужил такое? Бред!

Ганг остановился посреди улицы. Его заставило это сделать то, на что никто бы не обратил внимание. Жёлтый лист на липе. Всего один жёлтый лист. Но ведь это ничего не значило! Иногда некоторые листья на деревьях желтеют и даже опадают в середине лета. Это не значит, что время пришло.

И люди вокруг. Разве они стали хоть немного безразличнее? Нет. Всё те же люди. Нервничают, суетятся, опаздывают. Как обычно! И всё-таки что-то было не так.

Однажды утром Мейс встретил Ганга у его машины.

— Поехали, — только и сказал он.

— Сейчас? — Ганг хотел сказать о работе, но понимал, как это бессмысленно будет звучать для Мейса. Он чувствовал себя ужасно неудобно.

Когда двери оказались разблокированы, Мейс сразу уселся на пассажирское сидение и пристегнул ремень. Ганг сам не зная зачем тянул время — достал щётку, долго смахивал листья с капота, но потом всё-таки уселся за руль. Они ехали не меньше полутора часов. Город остался позади, машины на пути встречались всё реже, и впереди были только леса и заросшие равнины.

— У тебя же это с собой? — Мейс заговорил впервые за всё время, видимо, он опасался, что друг изменит решение.

— Лежит в багажнике, — стиснув зубы, ответил Ганг.

— А нужно ли ехать дальше? — ещё немного помолчав, спросил Мейс. — Вот тебе прекрасное поле, вполне подходящее, знаешь.

Ганг, не говоря ни слова, сбавил ход и съехал на обочину.

— Если тебе нужно время то… — Мейс заметно волновался.

— Пошли, — Ганг заглушил мотор.

Они вышли. Мейс побежал вперёд осматриваться. Он старательно мял высокую траву ногами — расчищал место для «прожигания пространства». Ганг вынул коробку «ZUZUZU». Багажник закрывать не стал — в этом уже не было необходимости. Мейс ждал, в его руке уже был серебряный стержень.

— Ты готов? — спросил он.

Ганг опустил глаза на яркую картинку на коробке. Бумага местами отклеилась.

«Подождите… Стойте! Какого чёрта я тут делаю? — вдруг подумал он. — Что я собираюсь сделать? Сбежать?»

— Вакий? Всё в порядке? — мужчина хотел его поторопить.

— Ты издеваешься? Что может быть в порядке? — Ганг сжал коробку так, что она смялась. — Моя жена. Мой ребёнок. Что будет с ними?

— Нет! Только не это! — завопил Мейс. — Выбрось это из головы! Если останешься, то погибнешь вместе с ней, и какой в этом будет смысл?! Проклятие, ты заставил меня сказать это!

Ганг бросил коробку в траву.

— Никто не погибнет!

— Дурак! Ты сам всё помнишь!

— Что помню? Наверное, в детстве мы были знакомы. Ты втянул меня в свои игры и заставил поверить в них. Не было никаких других миров… Ты просто псих, и хочешь меня свести с ума! — Ганг пытался убедить в этом сам себя.

— Ты знаешь, что это не так! — крикнул Мейс.

— Я больше не хочу других миров… Я хочу домой. Хочу к Кеуте. Хочу быть со своей семьёй! Можешь забрать эту штуку… Возьми с собой кого-нибудь другого. Я остаюсь! Прости, Мейс, но я остаюсь!

Ганг сорвался с места и побежал к машине. Мейс пустился вдогонку, но он поздно опомнился, к тому же бегал медленнее. Ганг забрался в машину, повернул ключ и уже мчался прочь с открытым багажником.

Боковым зрением в зеркальце он видел, как Мейс бессмысленно пытался догнать машину. Ещё он что-то кричал, но слов было не разобрать. Ганг изо всех сил пытался заглушить невыносимое чувство предательства — сегодня он предал друга и едва не предал жену, вместе с ещё не родившимся ребёнком.

В дверь звонили трижды. Ганг наскоро одевался, боясь, что человек за дверью не дождётся и уйдёт. Они с Кеутой не ждали гостей.

— А? Что это? — Ганг не ожидал увидеть за дверью курьера.

— От вашего друга, — парень в оранжевой кепкепротянул коробку, завернутую в коричневую бумагу.

— Не понимаю. Это какая-то шутка?

— Это ваше имя? — курьер показал Гангу квитанцию.

Ганг кивнул и нерешительно взял коробку.

— Просили передать, что это прощальный подарок, — курьер широко улыбнулся, и это было неуместно.

К упаковке была приклеена маленькая открытка сподписью: «Если родится мальчик, назовите его Мейс». Что это значило? Но это имя… Это имя! У мужчины от боли заныли виски.

— Где расписаться? — спросил Ганг, ему хотелось поскорее отделаться от курьера и закрыть дверь. С ним творилось что-то странное, но было ощущение, что скоро он во всём разберётся.

— Подпись не требуется, но подождите, ещё кое-что… — курьер полез в сумку и вынул маленький продолговатый свёрток. — Это для вашей жены. Велели дать отдельно. Сказали, что вы всё поймёте.