Серебряный кубок

В этот вечер мне было как-то особенно не по себе.

Мне надоел Нью-Йорк, надоели мои танцы, надоел весь мир.

Улицы были запружены публикой, торопящейся в театры. Мчались автомобили, все было залито ярким электрическим светом. Мне же было тоскливо и бесконечно грустно.

У Гейзенхеймера по обыкновению было полно: все столики заняты и уже несколько пар танцевало посреди зала. Оркестр играл «Мичиган».

Я думаю, что если бы автора этих строк заставить поселиться в деревне, то он обратился бы за помощью к полиции. Все же в мотиве были грустные нотки, говорящие о тоске по родине.

Я отыскивала глазами свободный столик, когда ко мне подбежал какой-то господин. Лицо его было так радостно, точно он встретил свою исчезавшую долгие годы сестру!

Я сразу угадала к нем провинциала. Это было видно по всему — начиная с выражения лица и кончая сапогами.

— Да это миссис Роксбороу, — воскликнул он, протягивая мне обе руки.

— Что ж тут удивительного? — ответила я.

— Неужели вы забыли меня? — он назвал свое имя: — Меня зовут Феррис.

— Хорошее имя. Только оно не оставило никакого следа в моей короткой жизни.

— Мы познакомились и танцевали здесь с вами, когда я в последний раз приезжал в Нью-Йорк.

Это было возможно. Если он познакомился со мною здесь, то, верно, и танцевал. Ради танцев я и хожу к Гейзенхеймеру.

— Когда же это было?

— В прошлом году в апреле.

Эти провинциальные сердцееды незаменимы. Они воображают, что счастливый вечер, проведенный когда то с ними, на всю жизнь останется в памяти их случайной дамы.

— Да, да, я теперь вспомнила. Вас, кажется, зовут Альджернон Кларенс?

— Да нет же, мое имя Чарли.

— Извиняюсь. Ну, что ж, будем танцевать?

Мы смешались с танцующими парами. Что ж делать! Если бы к Гейзенхеймеру пришел слон и пригласил меня на танец, я обязана была бы согласиться. А мистер Феррис очень напоминал мне это животное. Он был добросовестным танцором — из тех, которые проходят в танцклассах курс в двенадцать уроков.

Бывают весенние дни, когда у меня появляется неудержимое желание уехать из города. В тот день утром я подошла к окну, и нежный ветерок так ласково обвеял меня свежестью полей.

Везде на улицах продавали цветы, а в парке зеленела травка и в воздухе было разлито какое-то острое благоухание. Если бы не строгий взгляд внушительного полицейского, я бросилась бы на траву и хорошенько повалялась бы на ней.

Но что-то роковое всегда отравляет радость жизни. Мы с Чарли говорили на разных языках.

— Вот где жизнь! Вы часто здесь бываете? — говорил мне мой кавалер.

— Довольно часто.

Я не сказала ему, что бываю здесь каждый вечер и что мне платят за это. Мы, профессиональные танцовщицы, должны скрывать это. Иначе публике показалось бы подозрительным, что именно мы берем приз, серебряный кубок на конкурсе танцев в конце вечера.

Этот приз, конечно. трюк. Я беру его три раза в неделю; остальные разы торжествует надо мной Мабель Франсис. Конечно, приз может взять каждая, только этого почему-то никогда не случается.

— Шикарный ресторан, — продолжает мистер Феррис. — Я хотел бы жить в Нью-Йорке. Только это теперь невозможно. Недавно умер отец, и я не могу бросить нашей торговли. Да и дела идут у меня прекрасно. Знаете, я недавно женился.

— Женились? Что же вы тогда ходите по ночным ресторанам, точно холостяк? А бедная жена сидит дома и думает: «Где теперь скитается мой мальчик!» И вам не стыдно?

— Да она совсем не сидит дома. Она тут, в ресторане. Вон, наверху…

Я подняла голову. Над красным бархатным барьером склонялось грустное женское лицо.

— Что ж вы ее не развлечете, не потанцуете с ней?

— Ей и так весело. Да и танцует она недостаточно хорошо для Нью-Йорка.

Мне захотелось укусить его. Стыдится танцевать со своей женой! Посадил ее в кресло, дал лимонаду и считает, что этого достаточно.

Музыка заиграла что-то другое. Я оставила его и отправилась наверх.

Она сидела, облокотившись на красный бархат барьера, и смотрела на танцующих. Это была типичная провинциалка, скромно и безвкусно одетая.

Я решительно взялась за спинку свободного стула рядом с ней.

— Можно присесть около вас?

Ола вздрогнула и обернулась. Помолчала, видимо не зная, что ответить.

— Я только что танцевала с вашим мужем.

— Я видела.

Встретив взгляд ее больших темных глаз, я вдруг почувствовала, что успокоюсь, только сбросив что-нибудь большое и тяжелое на голову идиота, танцевавшие внизу. Это был взгляд измученной, побитой собаки.

— Милочка, скажите мне, в чем дело? — не выдержала я.

— Я вас на знаю.

— И не нужно знать. Я часто рассказываю свои неудачи кошке, которая гуляет на крыше соседнего дома. Зачем вы приехали весной в Нью-Йорк?

Она молчала. Потом, точно сообразив, что ей станет легче, поделившись даже со мной, заговорила:

— Это наш медовый месяц. Чарли бредит Нью-Йорком и обязательно захотел везти меня сюда. Я все не соглашалась. Я чувствовала, что это будет очень плохо для меня. Знаете, я до замужества жила в Раднее и там знала одного человека. Его звали Джэк Тизон. Он всех сторонился, и я раньше очень этому удивлялась. Теперь-то я поняла. Он тоже проводил медовый месяц в Нью-Йорке, и его жена, увидев здешних мужчин и столичную жизнь, уже не могла помириться с провинцией.

— Ну, и что же?

— Вернувшись в Радней, она скоро бросила мужа и уехала одна в Нью-Йорк. А он все надеется, что она вернется к нему.

— Надеется, что вернется к нему? После двух лет разлуки?

— Да. И каждый день ходит на станцию встречать ее… А теперь я знаю, что то же самое будет и со мной. — Она разрыдалась.

— Возьмите себя в руки! Не надо же так плакать…

— Ах, я не могу! Я предчувствовала это. Ведь я так не похожа на здешних женщин. Да и не хочу походить. Я просто хочу жить дома и быть счастливой. А он считает, что я недостаточно хороша для него…

В этот момент музыка замолкла и раздался голос Иззи Бермана, объявлявшего о конкурсе. Мне надо было идти. И вдруг блестящая мысль осенила меня.

— Вытрите скорей слезы, напудрите нос и пойдемте в зал.

— Но Чарли не хочет танцевать со мной!

— Кроме Чарли в зале есть мужчины, если не ошибаюсь. Ну, слушайте…

Иззи объявлял присутствующим, что дамы должны взять у него по билетику с номером. Во время танцев вызываемые номера должны уходить из круга и, таким образом, в конце концов, останется только парочка, взявшая приз.

— Вы тоже попытаете счастья, — сказала я молодой женщине. — Не спорьте. Возьмите себя в руки и думайте, что вы завоевываете своего Чарли. Приводите себя в порядок. Я иду за билетами.

Внизу я сказала Иззи:

— Дайте мне два билета. Тут есть одна провинциалка. Дайте ей танцевать до конца. Пусть повеселится.

Он радостно улыбнулся.

— А я-то волновался. Думал, вы пропали. Ну, хорошо, хорошо. Вот вам билеты. Только не спутайте. Ваш 36-й.

Молодая женщина ждала меня у лестницы. Я порадовалась за нее. Никто бы не подумал, что она только что плакала. У девочки была сила воли.

Начались танцы. Иззи выкрикивал номера, и зал понемногу пустел. Наконец, остались две пары — я, танцевавшая с Чарли, и его жена с каким-то господином, которого я познакомила с ней.

Чарли старался изо всех сил, но я скоро заметила, что внимание публики было приковано не к нашей паре. Я взглянула на миссис Чарли и не удивилась этому. Девочка ожила. Розовая и сияющая, она была очаровательна. От нее веяло молодостью, здоровьем, ослепительной свежестью. Невольно в душном ресторанном зале вспомнился живительный воздух полей, повеяло далекой весной, запахом сена. Ей аплодировали.

— Номер 30!

Я остановилась.

— Идемте, — сказала я Чарли и быстро повела его на балкон.

Но удивленный взгляд Чарли не нашел там жены, покорно ожидающей своего господина. Она танцевала, опьяненная успехом. Лицо супруга вытянулось.

— Как будто ваша жена танцует достаточно хорошо для Нью-Йорка? — насмешливо заметила я ему. Бедняга совсем растерялся и смущенно обмахивался платком, а я воспользовалась случаем и отыскала глазами Иззи. Мы встретились взглядами. У Иззи был такой вид, точно он оказался участником ужасного преступления. Я успокоительно кивнула ему головой и обернулась к Чарли.

— Она взяла приз, — беспомощно пробормотал он.

— Да, и я советовала бы вам увозить ее скорей из Нью-Йорка. Мы говорили с ней, и она что-то очень горячо рассказывала мне о жене некого Джэка Тизона, которая бежала от своего мужа во столицу, так как воздух Нью-Йорка отравил ее душу.

— Вы думаете, она могла бы?.. — он позеленел.

— Надо было бы вам послушать, как она говорила об этом. Чувствовалось бесповоротное решение.

— Завтра же едем домой. — Его руки тряслись.

— Да, постарайтесь уговорить ее. Да вот и она.

Миссис Чарли шла к нам с кубком в руке.

Я ждала ее первых слов. На ее месте я бы наговорила массу неприятного и злого.

— О, Чарли, милый, — сказала она радостно, — как жаль, что я не с тобой танцевала!

— Душечка, ты прелесть, — заискивающим тоном отвечал ей Чарли. — Воображаю, как поражены будут дома. Как ты думаешь, не уехать ли нам завтра с первым поездом? Надо же нам похвастаться домашним…

— О, Чарли! — Девочка сияла.

Я воспользовалась случаем и оставила их вдвоем. Иззи давно уже ждал моих объяснений.

Бедняга так волновался, что вместо слов издавал какие-то странные звуки. Точно испорченный граммофон.

— Вы с ума сошли, — шипел он. — Я вам, кажется, ясно сказал, что ваш номер 36-й!

— Так, значит, я ошиблась. Перепутала билеты.

Он проделал несколько упражнений шведской гимнастики.

— Что же прикажете мне сказать хозяину?

— Ах, не все ли равно, Иззи, вот взгляните туда. Разве не стоило пожертвовать серебряным кубком, чтобы сделать счастливой на всю жизнь вот ту нежную парочку? Это их медовый месяц, и вы можете сказать хозяину, что я решила, что он обязан был сделать им свадебный подарок.

— Ага, — встрепенулся Иззи. — вы выдали себя! Да хозяин моментально выставит вас. Таких особ, как вы, найдется сколько угодно. Только кликни клич…

— Он мне ничего не сделает, Иззи. Я сама ухожу от него. Я устала. Мне надоел ваш ресторан, мои тайны и Нью-Йорк. Я возвращаюсь в провинцию. Оказывается, любовь к ней у меня в крови. Сегодня я окончательно убедилась в этом. Передайте хозяину мои извинения и привет. Если понадобится, пишите мне по адресу: Радней, миссис Джэк Тизон.