Серенада

Эмили Кибел

Серенада

Перевод: Kuromiya Ren

Моим сестрам, моим сиренам, моему вдохновению

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Лорелей вышла на сцену и прищурилась из-за света слепящих прожекторов. После пары секунд ее глаза привыкли, и она смутно различила лица четырех силуэтов, сидящих за столом в конце концертного зала. Проще не становилось. Хмурые лица, поджатые губы, они постоянно делали записи, и ей хотелось кричать: «Вы не можете отвлечься хоть на миг и хотя бы сделать вид, что вы цените то, что я пытаюсь здесь делать?». Каждый раз одно и то же. Ее каблуки стучали по деревянному полу, листы нот в ее ладони стали влажными. Лорелей сглотнула ком в горле, отдала страницы аккомпаниатору.

«Ты сто раз так делала. Не переживай», — она поправила юбку, и это было последней попыткой задержать неминуемое.

— Лорелей Кларк, сопрано. Я спою «Gretchen am Spinnrade» Шуберта.

Громкий щелчок, и прожектор потускнел. Пианино заиграло безумную повторяющуюся мелодию, от которой представлялось гипнотизирующее колесо прялки, в честь которой и была названа песня. Ее увлекла песня, с губ полились слова на немецком:

Мой утерян покой, и его уж мне не обрести,

Без него света нет, только горечь могу ощутить,

Разум сводит с ума, разрывает на части его.

Мой утерян покой, и его уж мне не обрести.

Ее тон был ясным, переливался, слова звучали четко. Техника была простой частью. Другим делом была связь с текстом. Хуже всего было изображать влюбленность, а еще сложнее — пытаться передать любовь и отчаяние. Она кривила лицо, играя тоску, страдания. Казалось, что ее пытали. Она старалась, но не могла отточить это. Наконец, музыка остановилась, и Лорелей глубоко вдохнула и расправила плечи.

— Вторая часть — «Деревья на горе» из «Сусанны» Карлайла Флойда, — на миг повисла тишина, и Лорелей закрыла глаза на миг, и аккомпаниатор заиграл:

Деревья на горе холодные, нагие,

Лето ушло и бросило их такими,

Как жестокий любовник, такой, как и мой,

Заставил влюбиться и после ушел.

Она выдыхала арию, ее тело было сосудом музыки. Она с отточенной грацией перешла к последней ноте, мягко спела ее, и ее голос замерцал легким вибрато:

— Вернись… вернись… вернись…

Ее голос утих, в зале осталось эхо. Единственная женщина за столом жюри кивала и делала записи на листке бумаги. Профессор по вокалу не выглядел потрясенно. Он поправил очки на носу, посмотрел на нее и сказал:

— Благодарю, — даже Мария Каллас, одно из лучших сопрано всего времени, не смогла бы добиться от него ответа бодрее.

Лорелей забрала у пианиста свои ноты, напряженно улыбнулась и ушла за занавес. Она чуть не столкнулась с тенором, расхаживающим по коридору, репетируя «Песнь генерал-майора». Худая девочка из ее класса по музыкальной истории делала странные упражнения на дыхание у фонтана. Лорелей прислонилась к стене, чтобы успокоить нервы.

— Ты выжила, — соседка Лорелей по комнате, Брианна Мэттьюз, сидела у дверей закулисья с книгой, открытой на коленях. Темные глаза выглядывали из-под черной челки.

— Наверное, — сказала Лорелей. — Профессор Нильсен не был впечатлен.

— Он странный. Как по мне, ты звучала прекрасно. Шуберт — это нечто.

— Спасибо, — Лорелей сделала глоток воды. — Дальше ты?

— Я после Джослин, — ответила Брианна. Лорелей взглянула на девушку, которая искажала лицо в серии упражнений и издавала высокие звуки носом. Некоторые тщательно готовились ко всему. — Эй, ты будешь с нами вечером? Мы хотели выбраться на пиццу.

— Я бы с радостью, но папа должен скоро прибыть, и мне нужно показать ему город. Его самолет должен был сесть в четыре, он будет тут примерно через час.

— Вот как… бросаешь друзей ради папы, — сказала Брианна. Лорелей закатила глаза. — Ты же знаешь, что я шучу. Повеселитесь. А мы придумаем девичник, когда ты вернешься.

— Звучит неплохо. Увидимся на следующей неделе.

Лорелей вышла на улицу, ветер подхватил ее волосы, бросил ей в лицо.

«Дурацкий ветер», — подумала она, сняла резинку с запястья и собрала волосы в неряшливый хвост. Деревья покрывали двор калейдоскопом красного и оранжевого цвета. Осенние краски вызывали воспоминания о времени, когда отец брал ее с мамой в горы посмотреть, как осины меняют цвет. Она в таких поездках спала на заднем сидении машины, но потом папа тащил ее в горы для их ежегодного ритуала похода, несмотря на ее возражения.

Она поднялась по холму, ведущему к крыльцу ее общежития. Камни придавали зданию старший вид, ведь всему студенческому городку пытались придать древний вид, но тут не хватало следов времени, увитого плющом кирпича, как всегда было на зданиях многих колледжей Восточного побережья. Она открыла ключом свою спальню. Внутри были разбросаны мятые вещи на двух кроватях, пол усеивал мелкий мусор. Она взяла мусорный мешок из выдвижного ящика стола и спешно запихала в него вещи и книги, что были разбросаны, сунула мешок в шкаф и закрыла его. Недоеденный бутерброд и несколько пустых банок от содовой она бросила в урну. Если она хотя бы скроет бардак, может, удастся убедить отца, что они с Брианной не живут в хаосе. Теперь было видно пол, и Лорелей переоделась в удобные джинсы, зеленую футболку со слоном, которую ей дала кузина перед тем, как она уехала из дому, и поношенные кроссовки. Она взяла чемодан с антресоли над шкафом и собрала вещи для недели.

Лорелей застегивала чемодан, когда послышался стук в дверь.

— Открыто! — крикнула она. Дверь открылась, и ее поприветствовало широкое лицо ее отца, он тепло улыбался.

— Эй, пап! — Лорелей подбежала и обняла его.

— Привет, милая, — он поцеловал ее в макушку. — Я скучал, кроха, — он сжал ее и отпустил, прошел в комнату. — Как тут?

— Неплохо. Я как раз собиралась.

— Так это здесь ты живешь?

— Ага, — сказала Лорелей. — Как тебе? — она схватила косметичку со столика и бросила в рюкзак.

— Хм… Не так и плохо, — ответил он. Лорелей была уверена, что он заметил гору грязной одежды, которая виднелась из-под кровати. Он обошел комнату и выглянул в окно. — Хороший вид, — за общежитиями был ручеек, который впадал в одно из множества озер в городке Калаис. Колледж построил металлический выгнутый мост над ним, чтобы ученики могли переходить ручей и попадать в город. — Готова ехать?

— Думаю, да, — Лорелей еще раз оглядела комнату, проверяя, что ничего не забыла.

— Это все? — он указал на ее чемодан. Она кивнула и закинула рюкзак на плечо. Отец прошел за ней по коридору и из здания, арендованная машина стояла перед общежитием, ее фары мигали. Он бросил чемодан в багажник и поправил пояс брюк. — Ты знала, что во время полета уже не кормят настоящей едой? Только дают зерновые батончики. Какой от этого толк? — он повернул ключ в зажигании. — В этом городе есть нормальные рестораны?

— Уверена, мы что-нибудь найдем. Ты, наверное, умираешь от голода, — она увидела под ногами упаковки от сладких батончиков и тушенки и улыбнулась.

— Неплохой кампус, — сказал он, они отъезжали от общежития. — Город выглядит безопасно.

Городская площадь была в паре кварталов от консерватории. Она указывала на важные места, пока они ехали. Лорелей тут нравилось. Ей нравилось, что все в городе знали друг друга. Ей нравились маяки и то, что было видно Канаду с берега реки Сен-Круа. Но больше всего ей нравилось смотреть на прилив ранним утром.

По выходным Лорелей и ее друзья брали еду и отправлялись на остров Дочет. Она всегда брала с собой пару учебников и тетрадей, думая, что вдохновится на учебу, но сидела на берегу часами, очарованная движением холодной воды у ее ног. Дома в Колорадо были резервуары и озера, но вода там была не такой, как в Калаисе.

вода тут была живой, двигалась и очаровывала Лорелей.

Они приехали в ресторан на краю города под названием «Морской уголок Гарри и Бена». В Мейне было много лобстеров, и они были удивительно дешевыми. Заведение обрамляли деревянные кабинки, стены в которых покрывали морские карты и фигуры кораблей. Лорелей и ее отец сели у окна, заказали лобстеров.

— Мы с твоей мамой думаем отправиться весной в круиз по Аляске, — отметил он.

— Да? Мама хочет отправиться в круиз? — спросила я.

— Я хочу. Я все еще пытаюсь ее уговорить, — на нем был нагрудник из пластика, что был ему мал.

— Да? Удачи, — Лорелей звучала не радостно. Она стиснула зубы. — И как мама?

— Ты же знаешь, что она занята. Она начала новый проект на работе, а еще рисует на стенах в гостиной, — подошел официант, опустил две тарелки с красными лобстерами на стол. Отец Лорелей склонился над тарелкой, вдохнул аромат, отломил клешню и вытащил нежную мякоть.

Лорелей скрестила руки на груди и смотрела в окно. Ее мама всегда была занята. Вроде, она всегда звала себя многозадачной?

— Что такое? — спросил он.

— Ничего, — она взяла вилку и нервно постучала ею по столу.

— Милая, — он убрал кусочек кукурузы из зубов, — не переживай из-за этого. Что было, то прошло, да? Мы ведь знаем, что она не переменится одним утром, и это нормально. Она любит тебя, и вам стоит разобраться с этим…

— Она не отвечает на мои звонки, помнишь? Я ничего плохого не сделала, но она не будет говорить со мной, пока я не извинюсь? Почему нужно так все усложнять? Она должна радоваться за меня, а не пытаться вызвать у меня чувство вины! Она такая странная.

— Я не хочу слушать, как ты так говоришь о матери. Она думает, что знает, как для тебя лучше, и никто не сможет ее переубедить, но она любит тебя, Лори.

— Все равно, — она взялась за бульон, но аппетит пропал. Ее подруги сейчас развлекались. Она лучше была бы с ними, чем обсуждала причины, по которым избегала маму.

Отец вытер пальцы от масла салфеткой и опустил на стол дорожный атлас. Он открыл страницу с картой Мейна.

— Итак, мы здесь, — он указал на вершину карты, где Мейн пересекался с Канадой на берегу, — и поедем завтра сюда по трассе 95 в Потрлэнд, проведем день там.

— Хорошо, — у Лорелей не было настроения на болтовню, она с болью вспоминала ссору с мамой в августе. Она не хотела, чтобы это портило ее время с папой, но тема была затронута, и она могла думать лишь об этом.

— Оттуда сможем попасть в Бостон за пару часов, — он обводил пальцами маршрут. — Я побывал в Бостоне в твоем возрасте. Аккуратный город. Много истории. О, и Плимут… — ее отец притих, отвлекся на карту.

Они сидели там какое-то время, ее отец продумывал маршрут и ел, а Лорелей смотрела в окно. Она отошла в дамскую комнату. Когда она вернулась за стол, их тарелки уже убрали. Отец ждал ее рядом с кабинкой, держал ее еду в белой картонной коробочке.

— Готова, кроха? — спросил он.

— Ага, — ответила она. — Идем.

Они вышли из ресторана, он обвил рукой ее плечи, поцеловал в макушку. Они хрустели, шагая по мелким ракушкам, покрывающим парковку. Солнце уже село, и Лорелей дрожала от холодного и влажного воздуха. Она подняла голову и увидела падающую звезду, пересекающую небо. Они шли к машине, и ее отец вдруг остановился и указал на улицу.

— Смотри, — он кивнул на неоновые огни магазина мороженого. Рядом с вывеской была нарисована корова на задних ногах, она была в фартуке и держала рожок мороженого. Это было вызывающе, но у них делали невероятное мятно-шоколадное мороженое.

— Ты хочешь мороженое? — спросила Лорелей. — Сейчас? Как можно оставаться голодным?

— Ты говоришь, как твоя мать, — дети бегали по крыльцу магазина мороженого, ели свои рожки и смеялись. — Я могу следовать ее диете, пока я дома, но в отпуске я хочу мороженое. Ты не против?

— Ладно, но можешь отпереть машину, чтобы я взяла кофту?

Он выудил ключи и открыл багажник пультом. Лорелей расстегнула чемодан и вытащила оранжевую толстовку, которую, к сожалению, уложила под всеми вещами. Отец ждал у дороги, пока она надевала толстовку через голову. Он позвал ее, просил поспешить. Лорелей еще запихивала вещи в чемодан, когда скрежет шин заглушил детские голоса. Она подняла голову и увидела машину, несущуюся по дороге на повороте. Двигатель ревел, водитель выкрутил руль вправо, но машина все равно неслась к ее папе, стоящему на дороге. Машина зашумела гравием, подняла облако пыли в ночном небе и задела его боком. Он пролетел по воздуху, упал на улице, громко ударился головой о землю. Водитель дал задний ход, развернулся и помчался по дороге, откуда приехал, пропал из виду за углом. Ее отец не двигался на земле. Лорелей закричала и выбежала на дорогу. Она опустилась на колени рядом с его телом и склонилась над ним. Она опустила руку и ощутила что-то влажное и теплое на асфальте. Все застыло и притихло. Крики детей прекратились. Лорелей сосредоточилась и взяла его за руку.

Из его горла вырвался слабый звук. Он посмотрел на ее лицо, охнул. Она подняла его голову к своей груди и прошептала:

— Все хорошо, все будет хорошо, — слезы лились по ее щекам, он пытался дышать. Она смотрела на его лицо. Его тело дрожало, он произнес губами:

— Я люблю тебя.

Лорелей качала головой. Это не мог быть конец. Не здесь. Не сейчас. Ему помогут. Он будет в порядке.

Холодный порыв ветра пронесся среди деревьев. Он свистел все громче, стал скорбным гулом. Звук наполнил уши Лорелей и пробежал по ее спине, заставил стиснуть зубы. Он звал ее, этот гул пустой ночи, лишенной света. Она подавила всхлипы, вытерла его лоб, кровь с ее ладоней испачкала его кожу.

— Я люблю тебя, пап, — загорелись фонари, и стало видно туман вокруг них. Ветер выл одинокую песнь, и голос Лорелей присоединился к нему. Она пела. Слов не было, только рыдания ее сердца изливались в звуке. Песня заполнила тихую улицу, сплелась с ветром. Ее отец прищурился, словно пытался увидеть что-то вдали. Он радостно улыбнулся и закрыл глаза.

Лорелей перестала петь, огляделась. Их окружала толпа людей. Мужчины, женщины и дети, что были в магазине мороженого или возле ресторана, теперь стояли вокруг Лорелей и ее отца. Почему никто не помогал?

— Сделайте что-нибудь! — закричала она. Никто не двигался. — Помогите!

Толпа застыла. Они пустыми глазами смотрели на Лорелей, не думая о приличиях. Никто не замечал мужчину на земле рядом с ней. Она вскочила на ноги, подбежала к ближайшему мужчине и встряхнула его.

— Вызовите скорую! Прошу! — он моргнул пару раз, словно проснулся, но смотрел на нее, не двигаясь. Она схватила телефон, что висел на его кармане. Другие повернулись в ее сторону, глядели только на Лорелей, пока она звонила. Люди стояли там, и никто не предложил помочь. Она подбежала к отцу, обняла его и сдалась истерике. Толпа двигалась вокруг них, их присутствие удушало Лорелей. Она прижимала папу к груди, пока тишину не разбили сирены.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Дальше события были в тумане. Лорелей смутно помнила, как машина врезалась в ее отца, как его тело отлетело на землю. Она помнила панику, желудок сдавило так сильно, что она едва могла вдохнуть, ее отец был в крови на дороге. Врачи прибыли вскоре после ее звонка. Они отодвинули ее в сторону, и она дрожала, глядя, как они работают над ним, страх хлынул на нее потоком. Полицейский увел Лорелей в машину, и они поехали за скорой в больницу, и они не говорили по пути.

В больнице Лорелей сразу позвонила Брианне. У нее не хватило смелости позвонить маме. Как, если она не могла описать словами произошедшее? Если она произнесет это вслух, то случившееся станет реальностью, а она не была готова признать это.

Ее друзья прибыли в больницу и поспешили к ней. Челси и Брианна обняли ее, грели в холодном зале ожидания. Челси взяла телефон Лорелей и отошла позвонить миссис Кларк. Она вернулась через пару минут и протянула Лорелей телефон, а та смогла сказать лишь:

— Алло.

— Ты в порядке? — безумно спросила мама. — Папа в порядке?

— Не знаю, — ответила Лорелей. Ее мысли до этого путались, а теперь зашли в тупик. Ей было сложно говорить.

— О чем ты? Что происходит? Что они делают? — мама беспомощно искала ответы, застряла в другом штате, пока ее муж боролся за жизнь.

— Мне ничего не сказали, — слезы добрались до уголков рта Лорелей, и она вытерла их рукой с лица. — Но это было ужасно, то есть, выглядело очень плохо. Всюду была кровь… и он… не знаю, мама. Я не знаю, что делать. Мне так страшно.

Пропали жестокие слова и их проблемы последних нескольких месяцев. Она хотела, чтобы мама была тут, обняла ее и сказала, что все будет хорошо. Ее мама могла все удержать целым, но Лорелей разваливалась на части. Она тонула, ее уносили волны реки, которую она любила. Она почти ощущала холодные пальцы Сен-Круа, медленно тянущие ее под темную поверхность, пока ее уносило течением.

— Все будет хорошо, милая, — сказала мама, ее голос вдруг стал успокаивающим. — Все будет хорошо. Я люблю тебя.

— И я тебя люблю, мам, — горло Лорелей сжалось, — и скучаю. Жаль, тебя нет рядом.

— Знаю, милая. Я тоже скучаю. Но ты будешь в порядке, только сохраняй спокойствие. Все будет хорошо. Я могу с кем-нибудь поговорить? С врачом или медсестрой? — спросила ее мама.

— Да, я попробую кого-нибудь найти, — она понесла телефон к столу, где красивая медсестра-блондинка, не старше Лорелей на вид, улыбнулась, заметив ее. — Привет, — голос Лорелей дрожал. — Мама хочет узнать, может ли она с кем-то поговорить о моем папе.

— Мисс Кларк, да? — спросила медсестра.

— Да, — ответила Лорелей.

— Минутку, я поговорю с лечащим врачом.

Медсестра пропала за дверями, и Лорелей прижала телефон к уху.

— Они ищут врача.

— Что случилось? Твоя подруга сказала, была авария? — Кассандра Кларк уже не бушевала. Она звучала спокойно, пыталась оценить ситуацию.

— Он шел вдоль дороги, и машина врезалась в него. Он упал, нет, отлетел на улицу, а машина пропала, но скорая приехала, и….

— Лорелей, тише. Ты так сорвешься. Глубоко вдохни и начни еще раз. Твоего отца ударила машина, когда он переходил дорогу?

— Да.

— Как долго он лежал до прибытия врачей?

— Думаю, три или четыре минуты, — ответила Лорелей уже спокойнее.

— Он был в сознании? Дышал?

— Да, какое-то время, — Лорелей стала вспоминать детали. — Он смотрел на меня, я держала его за руку. Думаю, он дышал, а потом закрыл глаза. Приехала скорая, и они не дали мне остаться с ним.

Вернулась медсестра, а с ней пришел мужчина в белом халате и с редеющими волосами. Лорелей с неохотой отдала ему телефон, и он ушел за двери. Она села на стул неподалеку, друзья окружили ее. Брианна сжимала ее руку, и они тихо молились, Челси обвила рукой плечи Лорелей.

Прошло почти два часа, и доктор вышел поговорить с Лорелей. Его лицо все ей сказало раньше, чем он открыл рот. Они пытались спасти ее отца. Слова доктора доносились будто из-под воды. Она улавливала обрывки фраз… кровоизлияние… травма… кровотечение в мозге…

Челси и Брианна ждали с ней ночью, не оставляя, даже когда несколько полицейских расспрашивали ее, пытаясь услышать подробное описание событий. Она не помнила, как выглядели машина и водитель. Один из офицеров предположил, что позже она вспомнит еще, когда шок пройдет. Он дал Лорелей свою визитку и попросил позвонить, если она вспомнит новые подробности.

После одиннадцати прибыла ее научный руководитель, профессор Камден. Она была в выглаженной юбке-карандаш серого цвета и белой блузке.

— Боже, — она драматично взмахнула руками, подходя к Лорелей, — ты в порядке? Милая, иди сюда, — профессор Камден обняла Лорелей. От нее пахло духами и сигаретами. Лорелей требовался воздух.

— Спасибо, что пришли. Для меня это важно.

— Не нужно благодарить. Я могу помочь, только попроси, хорошо?

Лорелей кивнула в ответ.

— Ох, бедняжка, — Камден сжала плечи Лорелей и заглянула в ее глаза. — Не могу представить, как ты себя чувствуешь.

Профессор Камден помогла ей заполнить бланки, долго говорила с мамой Лорелей по телефону, а еще с врачами, полицейскими и работниками больницы. При этом Камден спросила у Лорелей, не хочет ли она вернуться в общежитие, но она смотрела мимо руководителя пустым взглядом. Брианна отвела ее к дивану, прижала к ее глазам бумажные полотенца и погладила лоб.

Голова Лорелей болела, глаза опухли. Она закрыла их на миг, сжалась в позе зародыша на диване. Когда она успела уснуть? Она осторожно приоткрыла глаз и прищурилась. От света флуоресцентных ламп голова заболела сильнее. На часах сверху было 4:15. Утро. Она перевернулась. Челси спала на другом диване. Парень Челси, Тони, сидел у ее ног и читал журнал. Брианна стояла в углу комнате, смотрела новости и потягивала кофе.

— Эй, — Брианна заметила, что Лорелей перевернулась на диване, — будешь что-нибудь? Может, попить хочешь?

— Воды, — Лорелей села, голову сдавило сильнее, и она прижала ладони к гудящим вискам. Она потирала их круговыми движениями. Она была рассеянной, страдала от жажды, и боль в голове убивала ее.

Брианна наполнила стакан и принесла ей.

— Вот, — она села рядом и прижала ладонь к ее спине. — Как ты?

— Не знаю. Просто… я не знаю, как чувствовать, — глаза Лорелей снова наполнились слезами. Она закрыла их, глубоко вдохнула. У нее больше не было сил плакать.

— Скажи, если что-нибудь понадобится.

Тони посмотрел на них поверх журнала, который читал. Он будто не спал днями. Он хмурился, сжимал губы, старался терпеть, но она видела тревогу в его глазах. Он медленно покачал головой с пониманием и отвел взгляд. Лорелей пила воду и тупо смотрела на стену.

— Они хотели, чтобы мы забрали тебя домой ночью, но ты уснула, и мы решили не будить тебя, — сказала Брианна. — Ты была без сил. Мы подумали, что тебе лучше поспать.

— Спасибо, — сказала Лорелей. — И спасибо, что была тут ночью.

— Я — твоя лучшая подруга. Конечно, я рядом, — она обвила рукой плечи Лорелей. — Ты пройдешь через это. Знаю, на это уйдет много времени, но одним утром ты проснешься, и болеть будет меньше. Станет лучше.

— Почему это случилось с ним? Это не справедливо.

— Не знаю.

Лорелей сделала еще глоток воды.

— Камден заказала тебе рейс до Денвера днем.

— А… — она не смогла сказать «мой папа». — Я должна оставить его тут? Я не могу…

— Больница все подготовила. Не переживай. Они все обсудили с твоей мамой. Она просто хочет, чтобы ты вернулась домой.

Лорелей опустила стакан на столик у дивана и встала. Все тело болело. Тони ткнул Челси, и она зевнула.

— Челс, проснулась? — спросила Брианна.

— Угу, — тихо ответила Челси.

— Тогда идем, — Брианна помахала медсестре у стола, показывая, что они уходят. Медсестра подошла и вручила Лорелей коробочку.

— Личные вещи, — сказала она и вернулась на место.

Группа остановилась снаружи. Тьма была приятной после яркого света больницы. Тонкий серп луны висел низко на горизонте, но звезд на небе не было. Челси бросила Тони ключи и села рядом с ним в свой старый Бьюик. Брианна открыла заднюю дверь для Лорелей.

Никто не говорил по пути в кампус. Пустые улицы озаряли фонари, взгляд Лорелей был рассеянным, и все снаружи казалось размытым, танцем тьмы и света. Тони остановил машину перед общежитием Лорелей.

Брианна и Челси отвели Лорелей в комнату, пока Тони ждал в машине. Она медленно поднималась по лестнице на третий этаж, шла по коридору. Брианна нашла ключи, подобрала верный и открыла дверь. Челси задвинула жалюзи, и Лорелей прошла к кровати. Она повернулась к стене, сжалась в матрас, одеяло надежно укутывало ее тело. Закрывшись от мира под одеялами, Лорелей была уверена, что больше не покинет эту кровать.

— Мы вернемся за тобой в восемь, хорошо? — сказала Челси.

Лорелей не ответила.

— Идем, — прошептала Брианна. — Оставим ее пока одну.

Ее друзья ушли и тихо закрыли за собой дверь, оставив Лорелей одну в кровати. Она пыталась отогнать страхи, остаться наплаву среди сотен вопросов, что бушевали в ее разуме. Почему он остановился так на лице? Водитель не увидел его? Почему она не пошла с ним сразу, а стала жаловаться на холод? Почему она не предвидела этого? Почему не смогла спасти его? Почему пела ему, когда он умирал на ее руках?

«Это моя вина… все это — моя вина…».

Разум пытался убедить Лорелей, что она не была виновата, но чувства не давали ей покоя. Что она могла сделать? Она не была супербыстрой или суперсильной, так что не смогла бы помешать машине сбить его, но ее терзало чувство вины, и она не могла прогнать его. Лорелей зарылась глубже под одеяла, пытаясь закрыться от мыслей. Она погрузилась в беспокойный сон.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Пару часов Лорелей наедине с собой прошли. Она проснулась, когда Брианна сидела на ее кровати, осторожно будила ее. Она не сразу поняла, почему оказалась в общежитии. Пара секунд забвения, и Лорелей вспомнила события вечера. Часть нее была убеждена, что это был сон, но лицо Брианны подтвердило страхи, что таились в ее сознании. На нее хлынули воспоминания. Все изменилось. Ее отец погиб.

— Эй, — сказала Брианна. — Пора вставать. Скоро в путь.

— Да, — ответила она. — Встану через минуту.

Лорелей не хотела покидать убежище кровати и сталкиваться с новым днем, но ее тело стало двигаться. Челси ерзала в другой части комнаты, отвела взгляд, когда Лорелей посмотрела на нее.

Лорелей прошла к умывальнику, испугалась своего отражения в зеркале. Ее круглое лицо опухло, было красным. Под глазами пролегли темные круги, и белки были налиты кровью, и от этого радужка напоминала кусочки бледно-зеленого морского стекла. Она плеснула на лицо прохладную воду, чтобы смыть следы слез.

— Тони отвезет тебя в Бангор, — сказала Челси. — Он тоже улетает сегодня, так что мы решили, что он подвезет тебя на арендованной машине. Если ты не против.

— Конечно, — сказала Лорелей. — Это мило с его стороны.

— Если хочешь, мы поедем с тобой, но мы подумали…

— Нет, все хорошо. Не нужно нянчиться со мной. Я буду в порядке. Обещаю.

Лорелей собрала волосы в неряшливый пучок. Она вытащила из шкафа чистую блузку, переоделась, обула шлепанцы. Было странно находиться с Челси и Брианной, не шутя и не болтая, но для них было неловко, ведь они пытались помочь ей справиться, не зная, что сказать или сделать. У них опыта в этом не было, как и у нее.

— Вот расписание полета, — сказала Брианна, протягивая Лорелей сложенный листок. — Мама заберет тебя из аэропорта.

— Спасибо.

Лорелей спустилась с ними. Небо снаружи было ясным, траву покрывала сияющая роса. Тони стоял у машины и говорил по телефону. Он был в темно-синей футболке-поло в паре со штанами цвета хаки со стрелками. Девушки подошли к нему, и он спешно закончил разговор и убрал телефон в карман. Он с сочувствием улыбнулся Лорелей, поцеловал Челси в щеку.

— Обязательно напиши, когда доберешься, — сказала Брианна.

— Конечно.

Они крепко обняли друг друга.

— Безопасной дороги. Я буду молиться за тебя.

— Спасибо, Бри. Это много для меня значит.

Лорелей забралась в машину, и Тони завел двигатель. Обертки от конфет, что до этого были на полу машины, подозрительно отсутствовали. Лорелей выглянула в окно, девочки махали ей на прощание.

— Хочешь послушать радио? Кто ты любишь? — спросил Тони.

— Не важно, ставь, что хочешь, — ответила она.

Он проверил станции и остановился на WMED, местной радиоволне. Слабый, но напряженный голос Билли Холидея зазвучал по радию:

Мрачное воскресение, часы без сна,

Милая, со мной живет много теней.

Белые цветочки не разбудят тебя,

Когда тебя забрала черная печаль.

Ангелы не думают возвращать тебя,

Разозлятся ли они, если я пойду за тобой?

Мрачное воскресение…

— Ох, прости. Стоит, наверное, выключить, — Тони нажал на кнопку, и музыка оборвалась.

— Это было неловко, — сказала Лорелей.

— Точно, — он заерзал на сидении и смотрел на дорогу. Они пару минут сидели в тишине, напряженной и неуютной, и Тони заговорил снова. — Может, не стоит спрашивать, но ты будешь в порядке? Я переживаю.

— Да, — сказала Лорелей, опешив от его вопроса. — Я в порядке, просто все перевернулось, — она вздохнула и попыталась объяснить. — Знаешь ощущение, когда ты во сне? Будто ты там, но не знаешь, настоящее это или нет? Я себя так чувствую. Онемела и не знаю, что вокруг меня происходит. И я ощущаю себя пустой.

— Знаю, это непросто. Часть тебя думает, что если сосредоточиться, можно проснуться и вернуть его, да?

— Наверное. Я не могу перестать думать о том моменте, пытаться понять, могла ли я что-то изменить, как-то предотвратить это.

— Так было, когда умерла моя мама, — сказал он. — У нее был рак. Она боролась с ним долго, но он забрал ее. Только две недели спустя я смог говорить об этом, смог сказать: «Моя мама умерла», Порой я все еще просыпаюсь и хочу позвать ее, но вспоминаю, что ее нет.

— Я не знала. Мне жаль.

— Все хорошо. Я злился сначала. Какое-то время пытался выплеснуть все в музыке, написал тонну жутких песен, которые тогда мне казались крутыми и оригинальными, а оказались ужасными.

— Уверена, они были не так и плохи.

— Поверь, они были ужасны, — сказал Тони, — но я нуждался в этом. Тебе нужно как-то отпустить боль, или это сведет тебя с ума. Направь ее во что-то хорошее. Тебе нужно отыскать надежду.

— Проще не станет, как мне кажется. Я не вижу ничего хорошего.

— Что не убивает, делает сильнее, да? Ты всегда будешь скучать по нему, но жизнь идет дальше, и это хорошо. Уверен, он бы этого хотел. Он должен гордиться тобой, — он сжал легонько руку Лорелей своими изящными пальцами пианиста.

Они ехали по шоссе среди слепящих вспышек оранжевого и красного, но Лорелей отклонилась на сидении, ее глаза отдыхали. Она не хотела разглядывать пейзаж. Они добрались до аэропорта через два часа. Тони подъехал к парковке. Он открыл багажник, вытащил ее чемодан. Лорелей вышла из машины, схватила багаж папы и забрала с собой.

— Дальше справишься? — спросил Тони.

— Да, — сказала она. — Спасибо, что подвез.

— Не за что, — он нервно обнял ее. — Удачи, Лорелей.

— Спасибо еще раз. До встречи.

Она пошла в терминал, таща за собой чемоданы. Аэропорт был очень маленьким, она быстро прошла проверку. У ворот она нашла место подальше ото всех. Она вытащила из сумочки протеиновый батончик и MP3-плеер. Лорелей ждала посадку на самолет, слушала плейлист, что сделала для нее кузина Дженнифер. Вскоре она села на свое место в самолете, и ей повезло, что место рядом с ней было пустым. Она пыталась очистить разум, но полет затянулся. Лорелей хотела просто уснуть, но не удавалось. Она ненавидела беспокойного малыша за ней, который пинал спинку ее сидения. Она не могла уснуть, и минуты тянулись вдвое дольше.

Когда они приземлились, она пошла с толпой за багажом. Мама ждала ее за эскалаторами в залитом светом терминале Денвера. Ее мама была подтянутой, высокой и сильной, но теперь казалась сжавшейся. Слезы покалывали глаза Лорелей, когда она обошла толпу и поспешила к маме. Руки Кассандры Кларк крепко обвили Лорелей, она гладила волосы дочери, поцеловала ее в лоб. Горе связало их, мать и дитя.

— О, милая, — сказала ее мама. — Я так тебя люблю.

Лорелей плакала в плечо матери, ее тело сотрясалось от горя из-за возвращения домой. Она ощущала себя маленькой и уязвимой, как ребенок, и знакомый чистый запах мамы придавал ей ощущение безопасности. Лорелей цеплялась крепче, ее мама инстинктивно стала покачивать ее, нежно утешая. Лорелей отчасти хотелось снова стать ребенком, чтобы мама подхватила ее и понесла, ведь мир стало тяжело терпеть.

— Мне так жаль, мам, — всхлипывала Лорелей, ее слова было едва слышно. — Я не могу… прости…

— Милая, — длинные ухоженные пальцы ее матери погладили щеку Лорелей, — это не твоя вина. Что случилось… то случилось, и мы не можем изменить прошлое. Мы пройдем это. Ты теперь со мной, и мы будем вместе сильными, хорошо?

Лорелей глубоко вдохнула и кивнула.

— Я хотела бы что-то сделать, как-то это исправить и вернуть его. Так не честно…

— Конечно, не честно, но плохое все время случается с хорошими людьми. Мы не можем решать, что случится в этой жизни. Мы можем лишь выбирать, как реагировать. Ты не можешь винить себя в случившемся.

Лорелей и ее мама прошли за багажом, ждали, пока он проедет по кругу. Они взяли по чемодану, и Лорелей пошла за мамой к машине.

— Мам, прости, что я не была хорошей дочерью.

— О чем ты?

— Ты знаешь, как я поссорилась с тобой прошлым летом. Мне очень жаль.

Кассандра остановилась и повернулась к ней.

— Мы обе вели себя нелогично, я перегнула, но ты все еще хорошая дочь. И не было мгновения в жизни, когда я переставала любить тебя. Просто у тебя сильный характер, как у меня.

Да, они обе могли быть упрямыми, и потому сложно было достичь компромисса. Ее мама могла выводить из себя ее частыми замечаниями насчет поведения и нотациями о морали. Лорелей обычно могла успокоить маму и делать так, как ей хочется, но их последняя ссора была жестокой. Когда мама Лорелей узнала о ее решении уехать в Калаис и изучать музыку, она выступила против.

Кассандра Кларк терпеть не могла «непродуктивное», типа телевидения, отпуска или сна. Для нее желание дочери стать певицей было ужасом. Лорелей знала, что мама любила ее, и чаще всего она была хорошей мамой, но, сколько Лорелей помнила, она пыталась отговорить дочь от «ерунды с пением». Лорелей много раз говорили, что пение отвлекало ее от учебы, что она не поступит в хороший колледж и не получит нормальную работу, если не оставит эти глупости и не сосредоточится на серьезных делах. Они кричали друг на друга, не желали отступать от своих мнений.

Даже отец Лорелей не смог переубедить Кассандру, но он отпустил Лорелей и купил ей билет до Мейна. Их «маленький заговор» разозлил маму так, что она почти взорвалась. Она бушевала часами, ее лицо искажал гнев, а потом она неделями не говорила с ними. Когда Лорелей покидала Колорадо, она даже не попрощалась.

Она смотрела на маму теперь другими глазами.

Кассандра убрала чемоданы в джип своими мускулистыми руками, а потом закрыла багажник. Она выглядела утомленно, пока они ехали из аэропорта холодной ночью. Ее бледная кожа сияла в свете фар.

Лорелей посмотрела на маму.

— Я люблю тебя.

— И я тебя, Лорелей. Всегда любила и буду.

Слезы снова выступили на глазах Лорелей. Последние пару месяцев она не печалилась из-за расставания с мамой. Она злилась, что мама отказывалась говорить с ней, пока смотрела, как другие родители помогали детям устроиться в начале учебного года, но она не жалела о своем решении. Она видела, что их разлука сильно повлияла на ее мать.

Дом Кларков был в тихом районе на юге Денвера. Несмотря на тьму, Лорелей заметила, что сад мамы умирал, когда они подъехали. Большой клен во дворе лишился почти всех листьев, но куст рядом с крыльцом был алым в слабом свете. Лорелей увидела Гизмо, их маленького рыже-белого корги, за дверями со стеклом. Он заметил их и прыгал возле стекла.

Кассандра заехала в гараж, Лорелей забрала свой чемодан и понесла его наверх. Гизмо следовал за ней, радостно лизал ее ноги. Ее спальня была лавандовой с пятого класса, и стены покрывали фотографии. На шкафу была фотография Лорелей четырехлетней давности, она сидела на плечах папы. Ее мама стояла рядом с ними, держала его за руку и смеялась. Рядом была фотография Лорелей с папой, они стояли на берегу реки с удочками. Она улыбалась камере, маленький солнечник свисал с ее руки. Он улыбался ей.

Другая фотография висела над ее ночником. Ей было тогда семь, фотографию сделали на поле Курс. Они были с бейсбольными перчатками, у Лорелей не хватало нескольких зубов. Каждое лето они с папой ходили на его любимые бейсбольные игры. Он с раннего возраста научил ее, как следить за счетом в игре. Они ели хот-доги и кричали на питчеров, но она ждала больше всего, как они пели с ним на весь парк «Take Me Out to the Ball Game». Подростком она пела там гимн, и отец смотрел на нее, а мама, что не удивительно, отсутствовала.

Лорелей села на край кровати и подняла собаку.

— Эй, Гиззи, — она потирала его мягкие уши. Он будто улыбался ей, прижимался к ее рукам. — Как ты? А? Скучал? — Гизмо льнул к ней, лизал руку. — Хороший мальчик, — она похлопала его по спине, прижалась головой к подушку и притянула Гизмо к себе. Он протянул к ней короткие лапки, зевнул и издал забавный звук. Гизмо лизнул щеку Лорелей, и она потерла его живот. Она легла на спину и смотрела на потолок, откуда свисали на леске маленькие розовые призмы. Они казались тусклыми и безжизненными, ведь на них не падал свет, но на рассвете они отбрасывали радугу на всю комнату.

Лорелей повернулась на бок и притянула ноги к груди. Она дышала с трудом и болью. Она взяла маленькую шкатулку с тумбочки, медленно покрутила ее, ведь она была старой и нуждалась в ремонте. Лорелей открыла осторожно крышку и смотрела, как маленький медный барабан кружится и задевает серебряные клавиши, играя вальс Брамса. Она помнила годы, когда родители приходили к ее кровати, пели ей колыбельные под мелодию шкатулки. Папа пел ей «Пикник медвежонка Тедди»: Если в лес пойдешь, странности найдешь. Если в лес пойдешь, лучше скрой себя… И он отыгрывал текст, и она хихикала от радости.

А потом Кассандра укладывала ее спать, гладила каштановые кудри, пела несколько своих песен, всегда заканчивала маминой колыбельной. Она не понимала слова, ведь не узнавала их, но мелодия была сладкой, немного меланхоличной, и Лорелей всегда засыпала под конец. Закрывая глаза, она видела себя в лодке на воде, что покачивалась от ветерка, и голос ее мамы был мелодией арфы. Она становилась старше, и ночные ритуалы пропали, песня затерялась в ее памяти.

Шкатулка перестала играть, и тишина звенела в ее комнате. Лорелей стала напевать колыбельную мамы, но лишь мелодию, ведь не помнила слова. В ее разуме она снова покачивалась в лодке, окруженная чернильным морем.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Лорелей и мама шли рука об руку в маленькую белую церковь. Гул женщин, готовящих в приходском зале, разносилось эхом до притвора, пока не закрыли дверь. Кларки редко ходили в церковь, но когда выбирались, делая это на Рождество или Пасху, они шли в церковь Святого Стефана. В детстве Лорелей проводила там неделю каждое лето с кузенами, они играли с другими детьми во дворе во время каникул в библейской школе. Лорелей нашла тайный проход за ризницей, который вел в башню с колоколами. Проход не был скрыт, это была простая лестница, дверь туда оставили незапертой.

Лорелей и ее мать прошли в церкви к месту, где стояли дядя Майк и тетя Линда с их двумя детьми, светловолосыми близнецами, Джошуа и Дженнифер. Хоть они были на два года младше Лорелей, они были ближе всех для Лорелей. Дженнифер почти всю неделю с возвращения Лорелей домой, и ее присутствие сильно утешало. Они вместе выбрали фотографии отца на похороны, вспомнили ежегодные поездки семьи, поработали над речью благодарности, которую Лорелей прочтет на службе. Дженнифер терпеливо ждала Лорелей, когда той не хотелось говорить, и слушала, когда она говорила.

Множество родственников, друзей, соседей и сотрудников Энди сидели на деревянных скамьях. Они притихли, когда заиграл орган. Настроение в церкви было хмурым, реальность грядущей службы сдавила грудь Лорелей.

«Похороны отца, — подумала она, — это нереально», — у нее кружилась голова, ей было сложно сдержать эмоции в теле. Пастор подошел к семье, мужчина средних лет в белой рясе с золотом на плечах, перевязанной веревкой на поясе.

— Простите, — сказал он, — мы готовы усадить семью.

Ее тетя, дядя и кузены прошли за пастором, Лорелей и ее мама плелись за ними. Они прошли по центральному ряду и сели на скамьи впереди. Паства встала, когда орган заиграл гимн, но Лорелей осталась на месте, словно на ее плечи давил тяжкий груз.

Кассандра склонила и шепнула на ухо Лорелей:

— Тебе нужно встать, милая. Ты сможешь, я знаю, — ее рука сжала плечо Лорелей, потянула ее. Лорелей тихо встала, паства пела за ней, старые слова заполняли просторную церковь:

Приятным утром, когда кончится жизнь, я улечу,

Домой, на небо к Богу, я улечу.

Я улечу, Боже, я улечу утром.

Когда я умру, аллилуйя и прощай, я улечу.

Началась служба, и церковь наполнили люди, которые любили Энди Кларка. Лорелей ощутила тихую радость, увидев, сколько людей затронула его жизнь. Она узнавала многие лица вокруг них, людей, что помогли написать историю жизни отца и ее историю. Сила мамы рядом с ней, спокойствие Дженнифер, любовь друзей вокруг, что пришли напомнить, что Энди Кларк дал ей смелость идти вперед и высказывать свое мнение.

Путь к трибуне казался невыносимо долгим. Передняя часть церкви была наполнена белыми лилиями, много цветов было перед алтарем. Она ощутила мускусный аромат. В витражные окна проникал голубой свет. Лорелей добралась до трибуны, развернулась и сжала ее обеими руками.

— Я хочу поблагодарить всех вас за то, что вы пришли. Это много значит для нашей семьи, хоть я знаю, папа подумал бы, что вы сошли с ума, раз пришли сюда, а не остались дома смотреть футбол. Он сам так делал бы, сидел и бросал вещами в телевизор, — многие рассмеялись. — Вы все знали его, так что понимаете, что он жил на полную, что у него была чудесная искренняя душа, что он больше всего любил семью. Это лишь слова, но мой отец был больше, чем это. Любой, кто проводил хоть немного времени с моим отцом, был тронут его добротой, теплой улыбкой, искренностью. Мой папа любил вызывать у людей смех. Его шутки были довольно банальными, но он не уставал повторять их раз за разом. Он не понимал, почему люди решали оставаться несчастными, если могли веселиться. И он всегда давал людям проявить себя. Потому все любили проводить с ним время. С ним я всегда ощущала себя лучше, если была в плохом настроении, и он всегда проявлял во мне лучшее. Прошлая неделя была тяжелой… для всех нас. Его смерть — самое сложное, что я когда-либо испытывала, но я хотела сказать вам, как много он значил лично для меня. Он был заботливым, смешным, щедрым, сильно любил свою семью. Нам с мамой повезло, что он был в наших жизнях. Я помню все, что он делал на нас, и все время, что мы проводили вместе как семья, но я хотела рассказать вам то, что я не забуду. Когда мне было восемь, наш третий класс ставил пьесу, «Робин Гуд» в виде животных. Я была птицей. У меня было всего три фразы, но я старалась запомнить слова и изобразить попугая как можно лучше. Мое выступление потрясало, как я тогда думала. За неделю до пьесы я разогналась на качелях и упала на лодыжку, сломала ее в нескольких местах. Мне наложили гипс. Боль была ужасной, но хуже было знать, что я не смогу играть. Ночью перед выступлением папа пришел домой с мешком разноцветных перьев. Он всю ночь клеил сотни перьев к моему гипсу. Папа хотел, чтобы я выступила, почти так же сильно, как я. Он арендовал для меня инвалидное кресло, толкал его на коленях, чтобы его не видели. Я точно выглядела странно для зрителей, но мне было все равно. Он сказал мне, что я была красивой, похвалил мою игру и подарил охапку роз. Он заставил меня ощутить себя лучшей актрисой в мире.

Лорелей было больно, она вспомнила мелочи, что отец делал для нее. Как он вставал рано утром, чтобы убрать зимой снег с ее машины. Как он добавлял денег в ее кошелек, когда знал, что она собиралась на прогулку с друзьями. Кулон, что он купил ей на выпускной. Но она думала и о том, что он не увидит — свадьбу Лорелей, ее детей, ее будущее. Она убрала прядь волос за ухо и продолжила:

— Папа сказал мне, что я могу все. Он говорил: «Когда решишь что-то сделать, просто иди к этому и не оглядывайся». Я верила, что он поможет собрать осколки, если я не справлюсь, но он не давал мне сдаться, не попробовав. Он отряхивал меня, помогал встать и говорил попробовать еще раз. Когда я сказала родителям, что хочу петь, отец поддержал меня. Он хотел, чтобы я делала то, что мне нравилось, и он дал мне этот шанс. И теперь я буду петь для него, — она задыхалась на последних словах. — Я буду скучать, папа.

Она посмотрела на собравшихся. Мама сжимала челюсти, стояла прямо и напряженно, губы стали тонкой линией, ее спина едва касалась скамьи за ней. Лорелей вдруг посмотрела на женщину, что сидела одиноко на последнем ряду. Она выглядела странно знакомой, но Лорелей не знала, кем она была, или где она ее встречала. У женщины были длинные серебристые волосы с золотыми прядями, свободно собранные у шеи и на плече. Лорелей была очарована ею. Ей было за шестьдесят, но она точно была красавицей в юности. Серый жемчуг лежал на ее шее, поверх платья у нее была черная шелковая шаль, что резко контрастировала с ее бледной кожей. Лорелей не могла отвести от нее взгляда. В ней было что-то узнаваемое, но что? Женщина слабо улыбнулась Лорелей с сочувствием, прижала ладонь к груди, встала и ушла из церкви.

Лорелей заняла место с матерью, служба продолжилась. Два друга Энди сказали пару слов, и пастор произнес проповедь про воскрешение, и собравшиеся отвечали ему. Лорелей не была религиозной, но ощущала себя тут менее одинокой, окутанной теплом рядом с семьёй. Они вернулись на места, и пастор продолжил речь. Лорелей смахнула слезы, прижалась к маме, чья крепкая рука снова обвила ее плечи.

Паства встала, орган заполнил зал музыкой, низкие ноты посылали дрожь по ногам Лорелей. Два юных помощника в красно-белом одеянии, что волочилось по полу, погасили свечи и вывели процессию из церкви. Запах дыма с цветами сообщил о конце службы. В тот миг Лорелей поняла, как сильно изменилась ее жизнь. Ее заполнили воспоминания, она закрыла глаза и видела отца рядом. Она не хотела открывать глаза, ведь его лицо пропадет. Лорелей хотела видеть его улыбку, держать его за руку. Она могла ясно представить его, почти слышала его смех. Она боялась, что воспоминания растают, как все остальное. Неужели однажды она проснется и не сможет вспомнить, как он выглядел?

Лорелей и ее мама вышли с процессией в приходской зал. Лорелей не могла дышать, вырвалась из хватки мамы и вышла наружу. Прохладный туман окружал церковь. Лорелей набрала в легкие воздух, от тумана капли цеплялись к ее лицу. Она молилась, чтобы пошел дождь, чтобы тучи пролились холодными каплями, промочили ее, скрыли ее слезы. Да, дождь. Это было бы хорошо. Туман парил вокруг нее, ласкал Лорелей. Она уже не ощущала холод, туман стал теплым дыханием на ее шее. Туман кружился, и она была в центре, он развевал юбку вокруг ее колен, волосы перед ее лицом. Ее разум кружился с ним, словно она была вне тела. Она будто парила. Холодная ладонь сжала ее руку, утянула ее из транса, вернула в тело.

— Эй, — сказала Дженнифер, — что ты тут делаешь? Дождь собирается.

— Все равно, — сказала Лорелей. — Я была бы ему рада.

— Твоя мама хочет, чтобы ты вернулась.

— Нет, я не могу сейчас там быть. Мне нужен воздух.

— Ты не замерзнешь?

— Я в порядке, — сказала Лорелей. — Скажешь ей, что я зайду через минуту?

— Хорошо, — сказала Дженнифер. Она быстро обняла Лорелей и ушла в церковь.

Лорелей хотела вернуть чувство, что было до этого, когда ее подняло над миром вокруг нее, но миг был утерян. Она глубоко вдохнула и приготовилась к толпе родственников и друзей в церкви. Ее мама стояла внутри, вежливо пожимала руки, но смотрела на Лорелей, пронзала взглядом ее кожу, как лед. Лорелей с неохотой открыла дверь церкви, прошла внутрь, ее притягивал взгляд мамы. Она не хотела иметь дело с этими людьми, с их неловкими словами горя. Смерть делала людей растерянными. Зазвонил колокол церкви, и с каждым ударом воспоминания Лорелей об отце ускользали все дальше.

* * *

Лорелей и ее мать почти не говорили после того, как покинули дом утром. Неделя была долгим прощанием, они ехали в горы, и Лорелей сжимала урну. Она не была уверена, что сможет отпустить, когда наступит время. Машина миновала проем, перед ними раскинулась долина. Она видела это сотню раз, но в этот раз было красивее, будто в раю. Солнце светило сквозь розовые облака прямыми лучами и касалось увядающих деревьев. Снег уже выпал на вершинах, белые участки скрывались в тени среди высоких сосен на склоне горы. Лорелей знала, что ему бы понравилось.

Кассандра свернула на узкую тропу с шоссе. Дорога вилась сквозь густой лес по склону. После пары миль она остановила машину. Лорелей выбралась, сжимая урну, и пошла к маме у тропы. Они пошли по тропе рука об руку, направляясь к мостику над быстрым ручьем.

Вода бурлила на камнях, последний талый снег стекал с вершины. У берегов ручья пылали золотом осины, их изящные листья трепетали от легкого ветерка. За мостом тропа резко уходила влево, вела к полянке, что открывалась под сине-серыми пиками на горизонте. Сладкий запах деревьев смешивался с дымом костра где-то глубже в лесу. Лорелей смотрела на ручей, ритм воды, бегущей по камням, гипнотизировал.

— Готова? — сказала ее мама.

Лорелей молчала. Она смотрела на медную урну в руках, она знала, что это… это не был ее отец. Но почему она не могла отпустить?

— Лорелей, ты хочешь что-то сказать?

— Не совсем. Мам, нам нужно делать это?

— Да. Мы уже решили это. Этого он хотел, и мы, как семья, выполним это. Не усложняй.

Кассандра забрала у Лорелей урну и повернулась к ручью, отвернувшись от ветра. Она открутила крышку и стала высыпать содержимое в воду. Ветер подхватывал немного праха и уносил, там его подхватывал поток, и серые кусочки кружились миг и пропадали под поверхностью. Лорелей смотрела на маму, что стояла в паре футов от нее с пустой урной в руках. Свет мягко озарял ее маму, блестел на слезах на ее щеках. Лорелей обвила руками талию Кассандры, отмечая хрупкость, которой не было раньше. Она впервые поняла, что и ее маму нужно утешать.

— Я люблю тебя, мама, — сказала Лорелей.

Мама притянула ее к себе. Они стояли вместе на мосту, смотрели, как поток уносит прах, и вода уносила не только это, но и их надежды и ожидания. Ручей двигался к океану, и Лорелей подумала о море, о Калаисе, и вода там манила ее. Пора было вернуться, покинуть защиту матери и уехать в Мейн. Лорелей пересекла мост и прошла вдоль реки. Она села рядом, провела пальцами по ледяной воде, сердце шептало прощания.

Они стояли там какое-то время, было слышно только пение птиц в деревьях, а потом они ушли. Лорелей следовала за Кассандрой к машине. Ей всегда было сложно успевать за длинными грациозными шагами матери. Они подошли к машине, Кассандра поставила пустую урну на заднее сидение. Она медленно повела машину по склону к главной дороге. Облака быстро проносились сверху, на западе небо темнело.

— Дома я закажу билет на самолет до Бангора, ладно? — сказала Лорелей.

Ее мама фыркнула.

— Что? — спросила Лорелей.

— Это так необходимо? Мы можем продолжить здесь. Тебе не нужно возвращаться и быть одной.

Лорелей холодно посмотрела на маму. Она не хотела повторение летней ссоры, после которой они молчали месяцами.

— Ты думала, я не вернусь в колледж?

— У нас не было шанса обсудить это, но тебе лучше пока остаться дома. Я думала, что ты переведешься в местный колледж в следующем семестре.

— Нет, мам. Я вернусь в Калаис. У них хорошая программа, и там друзья…

— Заведешь новых друзей. Ты была там всего несколько месяцев, Лорелей. Тут много хороших заведений.

— Ты собиралась узнать мое мнение об этом? Я не хочу переезжать домой. Мне там нравится, и я хочу вернуться и доучиться.

— Ты можешь учиться и тут. Я бы хотела, чтобы ты была ближе к дому.

— Я знаю, но я должна вернуться… Мне это нужно. Этого хотел бы папа.

— Мы поговорим об этом позже. Не сейчас. Не сегодня, — Кассандра сжала губы, ее тон был решительным.

— Я знаю, что ты не хочешь говорить об этом сейчас, но ты не станешь говорить об этом и завтра, и в другой день. Ты знаешь, что он хотел бы, чтобы я вернулась. Он думал, что у меня есть что-то особенное. Он хотел, чтобы я использовала свой дар.

— Не надо этой ерунды. Дело не в твоем отце, хватит им прикрываться. Дело в твоем упрямстве, и я не буду больше с этим бороться. Ты остаешься дома.

— Серьезно? Может, ты не поняла, что я уже взрослая, мам, и мне не нужно твое разрешение. Я вернусь в Калаис. Мне оставили наследство, и я должна решить, как его использовать.

— Твой отец трудился, чтобы ты была обеспечена на случай, если с ним что-то случится. Это не дает тебе права глупо тратить деньги. Нужно подумать о будущем. Я рада, что тебе нравится петь, милая, но мы знаем, что этим на жизнь не заработать. Лучше бы ты…

— Тебе так хочется рушить мои мечты?

— Ты издеваешься! Я не рушу твои мечты. Ты хоть раз думала, что я не хочу, чтобы ты уезжала? Что и мне тяжело? Может, стоит перестать вести себя как эгоистка и подумать о семье? У меня осталась только ты, и я не смирюсь с тем, что ты снова уедешь.

— Ты когда-нибудь чувствовала, что должна что-то сделать? Что тебе суждено это сделать?

— Да, но это не важно…

— Важно! Очень важно! Я знаю это, мама. Можешь не верить, но я хорошо пою, ясно? Я получила шанс, и я не брошу его из-за смерти папы. Я хотела лишь этого…

— Почему Мейн? Почему ты не хочешь остаться в Колорадо?

— Почему не Мейн? Там… правильно. Мне нравится там. Нравится колледж, город, и я многому научилась. Там Бри и Челси, и они веселые…

— Мы не будем платить только за твое веселье, Лорелей. Ты можешь научиться всему и тут. Можешь параллельно заниматься и вокалом, если надо, но я не вижу повода влезать в долги из-за образования, которое потом не выйдет использовать!

— Мне все равно! Плевать, сколько это стоит! Мне там нравится, и я вернусь. И профессор Камден думает, что у меня есть шанс выиграть стипендию Эльмсбрука в следующем году…

Ее мать завизжала, ударила по тормозам и съехала к обочине.

— Нет! Это не обсуждается. Разговор окончен, Лорелей Энн. Закончен! Я не хочу ни слова больше слышать.

Кассандра поехала снова, ее костяшки побелели на руле, она смотрела на дорогу. Лицо Лорелей пылало от гнева, она вжалась в сидение, а потом нашарила наушники на полу. Ее мама не понимала, зачем ей нужно было вернуться в Мейн. Лорелей сама не все понимала, но знала, что там было ее место, искала его, как реки искали море.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Лорелей спустилась вниз немного позже шести утра, Гизмо плелся за ней. Ее волосы были еще мокрыми, она убрала их в тугой хвост. Тонкий ободок сдерживал кудри, с которыми она вечно боролась. Она выпустила собаку на улицу, прошла на кухню где мама оставила записку на кусочке желтой бумаги.

«Лорелей,

Я на пробежке. Скоро вернусь. Разгрузи посудомойку и покорми Гизмо. И поешь сама.

Скоро увидимся, мама».

Кассандра Кларк следовала четкому графику. Каждое утро она начинала с часового бега, если не было снега, тогда она занималась пилатесом. Ее упражнения заканчивались протеиновым коктейлем и просмотром газеты, а потом душем, и она начинала день. Лорелей сверилась с часами на стене. Ее мама вернется через полчаса, но ей все еще было не по себе. Она не знала, была ее тревога от страха или из-за вины.

Она взяла собачий корм и насыпала в миску Гизмо, впустила его внутрь. Он прыгнул на нее и лизнул ее руку, пошел к миске. Лорелей нашла блокнот мамы в бордовой кожаной обложке, который она хранила на столе на кухне. Она быстро полистала список контактов, пока не нашла то, что искала: визитку со словами «Страхование Харрисона, агент Карл Питерсон». Она записала его имя и телефон в блокнот, вырвала страницу, сложила ее и сунула в задний карман джинсов. Она прошла к столу и под запиской мамы написала свою:

«Мам,

Я покормила Гизмо, но не успела вытащить тарелки. Вернулась в Мейн. Люблю тебя и буду скучать. Постарайся не злиться слишком сильно.

С любовью, Лорелей»

Машина загудела перед домом. Гизмо побежал к двери, лая. Лорелей поднялась и забрала свой небольшой чемодан и сумочку. Она повесила сумочку через плечо, спустилась по лестнице. Гизмо еще рычал в прихожей.

— Будь хорошим мальчиком, Гиз, — она похлопала его по голове, выкатила чемодан за дверь.

Ее кузина Дженнифер выпрыгнула из оранжевой «Кии». Она подбежала к крыльцу и обвила руками шею Лорелей.

— Поверить не могу, что мы это делаем, — прошептала Дженнифер, — это ведь так… плохо.

Лорелей рассмеялась. Дженнифер была хорошей девочкой. Ей было немного жаль втягивать в это кузину, но она знала, что проблемы Дженнифер будут минимальными, и Лорелей как-то загладит вину перед ней. Она открыла заднюю дверцу машины, там сидел брат-близнец Дженнифер, Джошуа. Он посмотрел на нее из-за солнцезащитных очков.

— Я возьму, — он потянулся за ее чемоданом.

Лорелей передала багаж ему, посмотрела на Дженнифер. Та пожала плечами и закатила глаза. Лорелей закрыла дверцу и вздохнула. Она любила Дженнифер, но Джошуа вечно лез за ними, и он откуда-то всегда знал, когда они что-то затеяли. Дженнифер винила в этом связь близнецов. Лорелей думала, что он был пронырой. Он подрос и стал лучше, но в последнее время стал саркастичной помехой.

— Тетя Кэсси тебя убьет, — сказал Джошуа, когда Лорелей села на место пассажира.

— Молчи, — рявкнула Дженнифер, обернувшись. — Я говорила, чтобы ты не мешал.

— Мне теперь и говорить нельзя? Не нужно быть такой гадкой, Джен.

— Лучше, чем быть неудачницей, как ты.

— Я хоть не толстый и наглый…

— Хватит! Можете просто прекратить? — закричала Лорелей.

Близнецы притихли, Дженнифер выехала с парковки. Первые лучи солнца озарили крыши домов, которые стояли идеальным рядом, отличаясь оттенками бежевого.

— Я распечатала информацию о полете, — сказала Дженнифер. — Лежит за сидением.

— Спасибо, — Лорелей взяла скрепленные бумаги, — сколько это стоило.

— Четыре двадцать пять.

— Блин. Много. Я отплачу, как только смогу.

— Ничего. Я знаю, что ты вернешь. И я использовала кредитку мамы…

— Нет! У тебя будут большие проблемы.

— Так я и сказал, — перебил Джошуа. — Она будет сильно злиться.

— Мы не спрашивали твоего мнения, балбес, — сказала Дженнифер, — и у Лорелей будут деньги, и мы вернем их маме. Она не будет злиться.

— Ага, может быть, ведь это мисс Идеал. Она даст тебе медаль. Если бы это был я…

— Если бы ты не попадал постоянно в передряги со своими тупыми друзьями, косящими под панков…

— Ты не знаешь, о чем говоришь…

Снова они за свое. В последнее время они только спорили. Лорелей пыталась отстраниться. Она вытащила из сумочки бутылку воды и пила, холодная жидкость текла по ее горлу. Они ехали на восток, к солнцу. Лорелей пыталась расслабиться, но это было невозможно, пока близнецы ссорились. Она представила, как мама преследует машину, и вдруг она подумала, что мама их догонит. Чем скорее они доберутся до аэропорта, и она пройдет врата, тем меньше будет переживать, что мама попытается остановить ее.

— Думаешь, она больше не будет с тобой разговаривать? — спросила Дженнифер.

— Да, скорее всего, — сказала Лорелей. — Если и заговорит, то не сразу. Она умеет дуться.

— Плохо дело. Может, она расстроится не так сильно, как ты думаешь. Может, оттает.

— Ты не видела ее в злости. Я люблю ее, да, но когда она злится, компромисс невозможен. Я могу заслужить ее хорошее отношение только постоянным послушанием, но этого не будет. И это обидно, ведь без папы и она будет одна. Но она же не думала, что я буду жить дома вечно?

— Ты поступаешь правильно. Ты не пытаешься ранить ее. Ты просто делаешь то, что лучше для тебя, слушаешься сердца.

— Знаю, — Лорелей вздохнула. Вина давила на нее, она пыталась смириться с правдой. Она почти бросала маму, но, если бы оставила начатое, предала бы себя. Ее мама и пение дали ей жизнь. Музыка заставляла Лорелей ощущать себя живой, целой, когда она пела, она была связана с телом и миром вокруг себя. Стоило ли это счастья мамы? Она надеялась, что они поладят, но этот день наступит через много недель, а то и месяцев, и этот ее поступок забыть будет непросто.

Аэропорт был белым в утреннем свете, полным машин. Снаружи было несколько полицейских машин, они направляли движение, свистели машинам, что долго стояли на парковке. Дженнифер подъехала к зданию, Лорелей выпрыгнула из машины. Джошуа задремал на заднем сидении, приоткрыв рот.

— Удачи, — Дженнифер обняла кузину. — Позвонишь, когда доберешься туда, ладно?

— Да. Спасибо за все, Джен. Ты знаешь, что ты лучшая?

Дженнифер села в машину и уехала. Лорелей прошла в здание. На первом этаже аэропорта потоки людей ждали, пока пройдут проверку. Ее желудок мутило. Она смотрела на большие часы в терминале, переживая, что мама вот-вот появится и утащит ее домой. Она задумалась, не вызовет ли ее мама полицию после записки Лорелей. Они не могли остановить ее, да? Ей было восемнадцать. Она имела право сесть на самолет. Лорелей пыталась не думать о таком.

Очередь медленно шла вперед. Чуть больше недели назад она обнимала маму в аэропорте. Любовь ее матери была осязаемой, когда она обнимала Лорелей. Она задумалась на миг, верно ли поступала, было ли справедливо оставлять маму одну. Но что было справедливым? То, что ее отец резко умер? Что Лорелей должна была жить в клетке?

Один из стражей поманил ее, и она показала ему документы. Он быстро отметил у себя и указал ей идти дальше. Лорелей сняла кроссовки, поставила их с небольшой сумочкой и рюкзаком на ленту конвейера. Она прошла через металлический детектор. Не пикнул.

«Вот и спасена», — подумала она.

* * *

Самолет плавно опустился возле аэропорта Бангор. Лорелей ерзала. Ее ноги болели, пришлось весь день сидеть, и ей нужно было размяться. Самолет проехал по полосе, а Лорелей вытащила телефон из сумочки и включила. Экран загорелся, и через минуту пришло пять сообщений.

Мама: Где ты? Надеюсь, про Мейн была шутка?

Мама: Л, я хочу знать, когда ты будешь дома. Я пойду к Майку и Линде позже.

Джен: Твоя мама тут. Пришлось рассказать. Она в ярости. Я под домашним арестом.

Мама: ПОВЕРИТЬ НЕ МОГУ, ЧТО ТЫ ТАК СДЕЛАЛА. ЭТО ХУЖЕ ПРЕДАТЕЛЬСТВА. Я РАЗОЧАРОВАНА!

Джен: ОГО… твоя мама ужасна в гневе.

Лорелей пожелала Джен удачи с родителями. Она сунула телефон в сумочку и вытащила рюкзак с полки над головой. Через несколько минут Лорелей спустилась с самолета и пошла к аэропорту. Бри уже ждала в своей потрепанной Хонде. Она помахала Лорелей и отперла дверцу.

— Эй, прости, что так грязно, — Брианна убрала пустые бутылки воды с сидения и бросила их назад.

— Не переживай, — Лорелей забралась в машину. — Спасибо, что подобрала.

— Не за что, — Брианна посмотрела на дорогу, отъехала от края дороги. — Как ты?

— Неделя была тяжелой, но я держусь. Надеюсь, останусь тут.

— Поверить не могу, что ты вернулась так быстро. Я рада, что ты тут, но удивлена.

— Мне нужно было вернуться. Быть дома… все напоминает о папе, это сложно вынести. Каждым утром я вижу его пустой стул, и я вспоминаю, как он читал газету с чашкой кофе, и как говорил «Приветик, кроха», когда я спускалась. Я не могу ходить по дому, не видя его лицо.

— Мне так жаль, Лорелей. Не могу представить, как тебе.

— Спасибо. Я хочу, чтобы все вернулось в норму, понимаешь?

— Это понятно, — сказала Брианна.

Небо было холодным и серым, они ехали на север к Калаису. Девушки болтали про школьные сплетни, пока не доехали до кампуса. Брианна припарковалась, они пришли в комнату общежития. Лорелей нашла в сумочке ключи и открыла дверь. Она помнила восхищение, когда вошла в эту комнату впервые в начале семестра, и как она впервые встретила Брианну, низкую, стильную меццо-сопрано с острова Роде, первую подругу Лорелей в Калаисе.

Комната была такой, как она ее бросила. Грязные вещи лежали грудой на полу. Тело Лорелей устало от полета и эмоций, и она невольно ощущала себя ужасно за то, что ослушалась маму и повела себя как неблагодарная эгоистка. Она вытащила телефон и написала:

«Прости».

ГЛАВА ШЕСТАЯ

— Не дави так сильно! — рявкнула профессор Камден. — Так ты напрягаешь голос, а этим мелизмам нужно быть легкими. Еще раз с начала страницы.

Лорелей посмотрела на ноты на стойке, они жались на странице. Быстрые упражнения довели ее до максимума ее голоса, пение кружилось, становясь ниже. От одного вида нот голова болела. Пение мелизмов было тренировкой мышц, чтобы ноты получались почти инстинктивно. Она знала, что перегибает, поет ноты с лишним нажимом, а потом стала излишне исправлять себя, и ноты стали неуклюжими. Профессору это явно не нравилось.

— Что ты делаешь? Нет, нет, нет. Вернись и пропой «а» снова, — профессор Камден была одной из самых сложных профессоров, и обычно Лорелей нравился вызов в ее кабинете, но сегодня она злилась на себя, на то, что не стала лучше. С каждым повторением Лорелей казалось, что она поет только хуже.

Пианино заиграло еще раз, и Лорелей стиснула зубы и закрыла глаза.

«Хоть в этот раз, — подумала она, — спой правильно», — она глубоко вдохнула и начала, выдавливая мелодию, горло сжалось. Она не ожидала быстрых нот, сбилась, попыталась догнать, и голос сорвался на высоких нотах. Лорелей перестала петь и стукнула рукой по пианино, сдавшись, плечи опустились.

— Что такое, Лорелей? — спросила профессор Камден.

— Простите, — сказала Лорелей. — Не знаю, почему не выходит. Клянусь, я работала над этим вчера, но не могу правильно исполнить.

— Сделаем сегодня перерыв, — сказала профессор Камден. — Прогресса я не вижу, но и не хочу, чтобы ты навредила себе.

— Я не знаю, почему не могу с этим справиться. Наверное, сегодня я не в себе.

— Лорелей, не хочу, чтобы ты не так это восприняла, но ты была не тут последние пару недель. Ты не так связана с музыкой с тех пор, как вернулась. Твой легкий голос, каким он был в начале семестра, с тобой не вернулся. Ты чересчур стараешься. Это звучит механически.

— Я не знаю, почему не справляюсь. В голове я знаю, как нужно делать, но не получается.

— Лорелей, я знаю, месяц был для тебя сложным. Я не хочу, чтобы ты думала, что я пытаюсь тебя задеть, ведь я на самом деле сочувствую тебе, но радость пропала. Я не слышу страсть в твоем голосе, ту свободу, что у тебя была. Не знаю, осталось ли это где-то в тебе. Такое не пропадает просто так, но ты не связана с этим. Может, тебе поможет небольшой перерыв, чтобы ты снова отыскала свое счастье.

— Я в порядке, обещаю. Я буду больше тренироваться.

— Не в том проблема. Я не сомневаюсь в том, что ты трудишься над программой. Я уважаю твой труд, но ты будто заставляешь себя делать это, чтобы забыть то, что с тобой произошло, и это слышно в голосе. Ты напряжена, и тебе лучше не давить на себя, а выделить немного времени себе, все обдумать и связаться с тем, что вызывает у тебя любовь к пению.

— Вы хотите, чтобы я не занималась до конца года? — спросила Лорелей.

— Не обязательно. Ты — талантливая девушка, и твое место будет ждать тебя, когда ты будешь готова вернуться.

Лорелей запаниковала. Если профессор говорила ей сделать перерыв, куда ей отправиться? Точно не домой, поджав хвост. Ее мама будет издеваться, Лорелей этого не выдержит.

— Не нужно решать сейчас, но обдумай это, ладно?

— Да, я подумаю над этим.

— Хороших выходных.

— Спасибо, профессор, — Лорелей схватила свои книги и сунула в рюкзак. — До встречи.

Дверь за ней закрылась, она вышла из студии. Она лишилась воздуха. Она не могла скрыть факт, что голосом управлять было сложнее, чем раньше. Желание проявить себя заставляло ее нервничать на личных занятиях по вокалу, и стресс мешал ей петь музыку, которую от нее ждали. Лорелей в тумане проживала эти дни, но каждое утро просыпалась с надеждой, что в этот день жизнь станет нормальной. Пока что она просто делала все, не присутствуя полностью в теле.

Она укуталась в черное пальто и надела серую вязаную шапку на волосы, покинула здание. Тяжелые снежинки падали на ветви вечнозеленых деревьев и таяли на щеках Лорелей. Она подняла воротник пальто и попыталась спрятать им уши, но без толку. Голые пальцы мерзли. Лорелей шла среди снега, билась с холодным ветром. Ее ноги оставляли новые следы на белой пыли на дорогах, снежинки слепили ее, пока она шла к краю леса возле кампуса.

Узкая тропа, укрытая снегом, вела по рощам голых деревьев и поднималась на утес, спускаясь оттуда к реке. Лорелей замерла на берегу реки и смотрела, как она бурлила под коркой льда, а потом склонилась и осторожно коснулась пальцами твердого льда. Он был холодным, но она ощущала движение воды под ним, будто это был спящий великан. Она почти каждый день приходила к воде. Она была спокойной, тут ее мысли утихали. Лорелей вспомнила, как прах ее отца уплыл по течению с горы, она ощущала тут связь с ним. В этом месте она была снова живой, как река под оболочкой льда.

Лорелей встала на ноги и сунула руки в карманы. Она пошла по лесу к зданиям студенческого городка. Стряхнув с обуви снег, она вошла в здание. Лорелей вытащила ключи из кармана и нашла свой почтовый ящик. Она открыла его, забрала стопку писем и сунула в промокший рюкзак.

Лорелей повернула к столовой, схватила миску густого сырного супа с брокколи и сухарями, нашла столик у окна. Снег лишил пейзаж красок, превратил его в палитру серого, белого и коричневого, студенты боролись со снегом, шагая между зданиями. Она видела Челси и Тони в другой части комнаты, они ели и смеялись, Челси почти висела на Тони, ее красивые светлые волосы не пострадали от зимней погоды. Они не заметили, как Лорелей вошла, но она не стала идти к ним. Она не хотела сидеть с ними, им было хорошо вдвоем, и Лорелей не хотела сейчас болтать.

Она оглядела столовую. Группы студентов сидели отдельно, обедая. Все казались счастливыми, но она ощущала себя пустой и чужой. Она повернулась к окну, не слушала голоса в столовой. Зима проглотила все. Лорелей смотрела на поле за деревьями, стена снега скрыла все, и ее разум уплывал туда. В белую бездну меланхолии, которую она пыталась подавить в груди. Она доела суп и вышла наружу, под снег. Было холодно, но она заметила и тишину. Не было ничего и никого, только звук ее шагов, пока она шла к общежитию.

Тепло спальни было приятным. Лорелей сняла мокрую одежду, переоделась во фланелевые штаны и старую толстовку. Она решила притвориться заболевшей на истории музыки и провести остаток дня за мыльными операми, поедая «Принглз», сжавшись в любимом одеяле. Она включила телевизор, вытащила письма из рюкзака и села на кровать, скрестив ноги.

Почти вся почта была мусором: реклама, купоны — и она положила их слева. Были и счета, которые она положила справа. За всем этим был синий конверт, подпись от руки была адресована Лорелей с маркой из Массачусетса. Лорелей нахмурилась, провела пальцем по конверту, осторожно открывая его. Она вытащила белый лист и развернула его, увидела письмо, написанное красивым почерком.

Дорогая Лорелей,

Меня зовут Хелен Делуа, я твоя тетя по стороне матери. Я выражаю глубокие соболезнования насчет смерти твоего любимого отца. Он был хорошим, его смерть — большая потеря. Больно лишаться родителей. Твой отец питал тебя с детства, и с его смертью ты быстро лишилась части невинности. Надеюсь, со временем ты сможешь спокойнее воспринимать его потерю, вспоминать только теплые моменты, когда вы были вместе.

Я видела тебя на похоронах твоего отца, знала? Я была рада увидеть, какой красивой и уверенной юной леди ты стала. Ты очень похожа на свою бабушку, мою сестру Люсию, пусть она покоится с миром. У нее было то же ангельское лицо и яркие глаза, и у тебя есть дар, как я поняла. Я видела тебя до этого крохой, и мне больно думать, как долго я отсутствовала в твоей жизни. Надеюсь, мы скоро встретимся и узнаем друг друга.

Я слышала, ты сейчас живешь в Мейне, изучаешь музыку. Ты, наверное, не понимаешь, но ты из давнего рода музыкантов, и я горжусь, когда вижу, что ты продолжаешь это наследие. Уверена, ты одарена, как многие женщины Делуа до тебя. Нашу семью давно задела Песня, так что не удивительно, что ты обнаружила этот дар в себе.

Я хотела бы еще пригласить тебя в мой дом в Чатеме, когда тебе будет удобно. Это тихий городок, где я живу с племянницей, Каллиопой Делуа, и нашей дальней кузиной, Дейдре Мэлоун. Наш дом на воде, тут жили поколения нашей семьи. Места для тебя хватит, ты сможешь пожить тут, сколько захочешь. Думаю, ты найдешь тут убежище, время подумать и принять решения. А я хотела бы тебя увидеть.

С любовью, Хелен Делуа

Под именем Хелен Делуа написала свой адрес и номер телефона. Лорелей смотрела на письмо минуту, а потом сложила его и сжала в руках. Она смотрела на стену перед собой. Она не слышала, чтобы мама что-то говорила о тете Хелен, но ее мать редко рассказывала о своей семье. Она знала, что бабушка Люсия, которую она не встречала, жила в Массачусетсе. Мама Лорелей росла там, но редко говорила о своей семье или детстве, она всегда напрягалась, когда Лорелей задавала вопросы о ее прошлом. Странно, что у нее была тетя и кузины, хотя минуту назад Лорелей не знала о них.

Наверное, они были безумными. Иначе почему мама скрывала это от нее? Может, они не были близки. Но письмо указывало, что тетя знала Лорелей ребенком, может, даже проводила с ней время. Лорелей этого не помнила. А потом она вдруг вспомнила женщину на похоронах, только ее Лорелей не узнала. Старушка казалась ей знакомой, могла быть ее тетей. Женщина быстро ушла, даже не выразив сочувствия лично. Странно, что она прибыла издалека и даже не поговорила с племянницей.

Дверь открылась, Брианна прошла в комнату. Она опустила рюкзак и принялась раздеваться.

— Там так холодно, — сказала Брианна. — Думаю, мои руки отвалятся.

Лорелей молчала. Она застыла, мысли все еще были о письме в руках.

— Эй, Лорелей, — сказала Брианна, — что ты делаешь?

— О, прости, ничего, — ответила Лорелей. — Я только пришла. Читала письма. И все.

— Что-то хорошее?

— Первый счет за машину пришел, а еще письмо от тети.

— Мило. Она прислала деньги? — Брианна взяла ноутбук со стола и села на кровать.

— Нет, — сказала Лорелей. — Она приглашает меня к себе.

— Фу. Родители заставляли меня приезжать к тете Джейн каждое лето. У нее были коты, и она заставляла меня ходить с ней продавать мусор на рынке. Гадость. Она была не в себе. Твоя тетя крутая?

— Не знаю. Я ее не помню.

Брианна отодвинулась и сморщилась.

— Я не знала о ней до письма, — сказала Лорелей.

— Тогда почему она зовет тебя к себе?

— Не знаю. Мне кажется, они с моей мамой не общаются.

— Ты тоже с ней не общаешься.

— Или они потеряли связь. Но странно, что мама даже не упоминала ее, но эта тетя была на похоронах моего отца…

— Что? Можно прочитать письмо? — Брианна забрала его из рук Лорелей раньше, чем та ответила. Она расхаживала, пока читала.

Она закончила и отдала страницы Лорелей.

— Что думаешь? Странно, да? — спросила Лорелей.

— Да, странно, что она решила вдруг с тобой связаться, — сказала Брианна. — И твоя мама не говорила тебе о ней:

— Не помню этого. Я знала, что мама росла в том районе, но думала, что ее семья умерла. Бабушка Люсия растила ее одна, она умерла задолго до моего рождения. Мама была ребенком. Если бы у нас были родственники, о них говорили бы. Потому я думаю, что что-то случилось, раз мама вообще не говорила с ними.

— Мне это нравится. Таинственная тетя явилась из ниоткуда. Может, она — враг твоей мамы, и она хочет повлиять на тебя и использовать против врага…. Как в мыльной опере.

— Очень смешно.

— Ты поедешь к ней?

— Я похожа на сумасшедшую? Я не знаю, какая она, или говорит ли правду. Это опасно.

— Это круто. Ты нашла живой скелет в шкафу матери. Кто знает, что еще она прятала от тебя эти годы? Можно приехать на Рождество. Ты все равно домой не поедешь.

Лорелей сжалась. Смерть ее отца была тяжелым событием, и Лорелей не могла представить праздник без мамы. На извинения Лорелей не пришел ответ, и она знала, что если приедет домой на Рождество, мама заставит ее страдать, пока Лорелей не решит остаться дома. Но одиночество на Рождество ее не радовало.

— Может, меня не будет тут так долго.

— О чем ты?

Лорелей глубоко вдохнула и приготовилась.

— Камден хочет, чтобы я взяла перерыв. Ей не нравится мое исполнение, и она права, я плохо звучу. Она сказала, что я должна подумать об отдыхе от учебы.

— Она так сказала?

— Да. И я не знаю, что делать. Но, может, она права. Может, я вернулась слишком рано. Но, если я уйду, то не знаю, куда мне идти.

— Ты не можешь уйти, Лорелей. Если ты думаешь, что можешь сделать карьеру на своем голосе, тебе нужно остаться.

— Я не уйду навсегда, лишь на время, пока мне не станет лучше. Сколько бы я ни трудилась, связи с музыкой нет. Думаю, Камден права, мое сердце не на месте.

— Но это может измениться. Нужно время, чтобы исцелиться от такого. Она не думает, что ты вернешься, и на тебя не повлияет пережитое.

— Все куда серьезнее, — сказала Лорелей. — Я иду по кампусу, и все такие счастливые, и я застряла в голове. Я будто не принадлежу этому месту.

— Не только ты кого-то потеряла. Уверена, многие дети страдали от такого.

— Знаю, но сейчас это я, и рана свежая. Я не могу улыбаться и делать вид, что все хорошо. Были дни, когда даже из кровати вылезать не было сил.

— А если твоя тетя настоящая, ты поедешь к ней и останешься там?

— Не знаю. А можно? Как-то вовремя она возникла.

— Насчет «вовремя» — это точно, но, может, там окажется интересно. Может, у нее много денег, и она ищет наследника.

— Вряд ли. Ты же читала, что с ней живет племянника?

— Интересно, откуда она узнала, что ты учишься, что ты певица, и что твой отец умер. Твоя мама могла ей рассказать. Может, они все же общаются. Попробуй. Туда добираться восемь часов, да? Проверь, и если она окажется безумной, всегда можно вернуться.

— Может, ты права. Стоит позвонить ей.

— Да, это не навредит. Где твой телефон?

— Думаешь, можно позвонить ей сейчас?

— Почему нет?

Лорелей не была готова звонить Хелен Делуа. Что она ей скажет? А если это обман? Она прошла к столу и вытащила телефон из ящика, вернулась на кровать. Она села и набрала номер из письма. Пошли гудки, желудок Лорелей сжался от тревоги.

— Алло? — ответил женский голос.

— Да, можно Хелен? — спросила Лорелей.

— Можно, — ответил голос. — Кто ее спрашивает?

— Лорелей Кларк.

— Спасибо, — на миг стало тихо. Лорелей посмотрела на Брианну с паникой в глазах.

— Алло? — отозвалась другая женщина.

— Здравствуйте, это Хелен Делуа?

— Она.

— Меня зовут Лорелей, и я получила, вроде бы, ваше письмо.

— Да, это верно. Я рада слышать твой голос. Я не знала, позвонишь ты мне или нет.

— Я просто хотела позвонить и представиться. Поздороваться.

— Милая, не нужно так формально. Уверена, мое письмо удивило тебя.

— Да, я… не знала, что у меня есть родственники в Новой Англии.

Голос на другом конце рассмеялся.

— Еще как есть! И я рада, что мы нашли друг друга. Мы в Мейне, да?

— Да, севернее, напротив Канады.

— О, я знаю море Мейна. Ты на реке Сен-Круа, полагаю. Там, наверное, сейчас ужасно холодно, хотя тут не намного теплее.

— Да, тут холодно.

Брианна пнула ногу Лорелей, жестами просила перейти к делу.

— Я звоню, потому что, — сказала Лорелей, — я, возможно, приму ваше приглашение приехать…

— Чудесно! — перебила ее Хелен. — Думаю, тебе понравится. Дом просторный, вид прекрасен. Может, старушка — не самая интересная компания, но ты сможешь провести время со своей кузиной Дейдре. Она лишь на пару лет старше тебя.

— Будет приятно всех вас встретить.

— Когда ты собираешься приехать?

— Я думала… может, на следующей неделе?

— Так скоро! Отлично! Я выделю тебе комнату… может, на чердаке…

— Вы не против? Я не хочу мешать.

— Ты не помешаешь, и это я тебя пригласила. Я бы не написала, если бы не была серьезна.

— Мне нужно поговорить с профессором, а потом я сообщу, когда смогу уехать.

— Я жду новой встречи, милая.

— Спасибо. То есть, я тоже хочу вас увидеть.

— Береги себя, — сказала Хелен. — До встречи.

Лорелей опустила телефон и посмотрела на Брианну.

— Ну? — спросила Брианна.

— Думаю, я поеду в Чатем на следующей неделе.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Лорелей поговорила с профессорами насчет поездки в Чатем. Многие понимали, что ей это нужно, кроме преподавателя истории музыки, сказавшего, что ей придется повторить курс. Брианна заставила ее поклясться, что если будет что-то странное, она тут же вернется. Почти все выходные она собирала вещи и помогала Тони и его друзьям грузить все в ее новую машину.

После получения денег за страховку джип был единственной большой покупкой. Она положила деньги на счет, собираясь использовать их для учебы и книг в Калаисе, но она решила потратить немного на машину. Джип был старым, его нужно было покрасить, но он был в неплохом состоянии, и мощные колеса точно проехали бы по заснеженным дорогам. Она могла ехать по дорогам, ощущая свободу, это помогло бы очистить голову.

Утром понедельника Лорелей вышла наружу. Воздух был неподвижным, но очень холодным. Она видела свое дыхание, и даже волоски в носу обледенели. Но вышло солнце, и небо было почти ясным впервые за недели. Джип взревел, и Лорелей сидела в машине пару минут, пока она прогревалась, а потом отъехала. Кампус напоминал открытку, снег застыл на ветвях сосен, сосульки свисали со зданий. Лорелей представила, что только она проснулась в городке так рано.

На миг Лорелей остановилась и спросила себя, что делает. Ей часто говорили, что она была импульсивна, и она быстро принимала решения, но ее решения всегда шли с логичным объяснением. Но тут была не импульсивность, а почти глупость. У нее не было доказательств, что Хелен Делуа была ее родственницей, но что-то в письме заинтриговало ее. Хелен написала, что Лорелей была из семьи музыкантов. Ее мама точно не была склонна к музыке, но Лорелей хотелось знать, был ли ее талант унаследованным. Может, они помогут ей найти голос. Ее тревога стала успокаиваться, и она поехала по шоссе.

Вне Бангора она остановилась выпить кофе, купила выпечку в дорогу. Лорелей сделала глоток из чашки. Кофе был вкусным, теплым и горьким. Коричневый снег лежал на шоссе. Вдоль дороги стояли высокие сосны, украшенные снегом. Порой попадались голые деревья, похожие на скелеты. Она смотрела на указатели миль до Нью-Гемпшира и жевала шоколадный маффин. На границе штатов стоял городок Портсмут у ледяной гавани, кусочки суши в воде соединялись паутиной мостов над спящими рыбацкими лодками. Лорелей остановилась на заправке, протекла окно джипа.

Снега стало меньше на юге от Бостона. За Плимутом шоссе повернуло на восток, обвивая Кейп-Код. Лорелей проезжала маленькие города, но уже начинала потеть. Она вытерла лоб рукавом. Она стиснула зубы, пальцы впились в руль. Лорелей покрутила головой, пытаясь расслабить плечи, которые поднялись почти до ее ушей. Она глубоко вдохнула и посмотрела на карту. Она поехала на юг, покинув шоссе, направилась к Чатему и нашла дорогу Королевы Анны, ведущую к Главной улице. Городок был маленьким, но магазины вдоль дороги казались милыми домами в старом стиле, но при этом были аккуратными. Солнце мерцало на снеге а крышах, напоминая снежный шар.

Лорелей резко повернула на улицу Нью-Нигамо. По сторонам были старые дома с газонами и классической архитектурой. На другой стороне домой было видно побережье. Она проверила адреса и поехала дальше. Домов было все меньше, пока они не пропали. Дорога повернула налево, изменилось ее название. Лорелей заметила дом за старой железной калиткой. Ограда была из кирпичных колонн и железных прутьев, на табличке было написано: «Дорога Ньюхас, 4, дом Делуа».

Дом нельзя было описать коттеджем. Высокое викторианское поместье стояло на краю мыса, дом будто слепили из частей. Маленькие дополнения торчали из основного здания по центру. Лорелей миновала врата и подъехала к крыльцу. Лорелей сжалась, остановив машину.

«Чем я думала? Что я тут делаю? — лицо Лорелей пылало, тело покалывало от волнения и ужаса, сердце колотилось в груди. Она открыла дверцу машины, спрятала ключи и пошла по лестнице. Дом был необычным, будто из ее снов. Она уже была тут. Башня на краю дома казалась знакомой, винтовая лестница вела к крыше, как в маяке. — Нет, это была ужасная идея. Я не пойду туда. Я такая дура…»

Ветер завыл, кусок снега съехал с крыши дома и упал рядом с ней. Она охнула, впилась ногтями в ладони. Она вспомнила сценарии фильмов ужасов, когда глупая героиня оказывалась на пути опасности, невольно становилась мишенью психа-убийцы. Она не могла тут оставаться. Чем она думала? Лорелей сжала перила и развернулась, обошла снег, упавший рядом с ней кучей. Лестница скрипела под ней, она пошла к джипу.

— Лорелей? — позвал голос за ней. Она обернулась, увидела женщину на вершине лестницы. Ее волосы были собраны в высокий пучок, она куталась в теплую коричневую накидку из пашмины. Пряди волос обрамляли ее лицо, трепетали на ветру. Лорелей посмотрела в бледно-зеленые глаза женщины, тепло и спокойствие заменило страх, что удерживал ее.

— Да, кхм, здрасьте, — пролепетала Лорелей.

— Я не думала, что ты придешь, но рада, что ты здесь, — сказала женщина. — Подойди, позволь рассмотреть тебя.

Лорелей повернулась к женщине и поднялась на две ступеньки выше.

— Ты красавица, — сказала она. — Поверить не могу, как сильно ты выросла.

Она протянула тонкую руку и погладила щеку Лорелей. Ее ладонь была нежной и теплой, напоминала о маме.

— Мне жаль, но я вас не помню.

— Конечно. Когда ты жила тут, ты была малышкой, почти не ходила. Ты была милейшим ребенком, всегда веселая, играла и пела. Моя милая племянница.

— Я жила тут? — спросила Лорелей.

— Пару лет. Ты родилась в этом доме. Вон там, — она указала на щипец на втором этаже рядом с башней.

Лорелей была потрясена и растеряна от очарования Хелен. Ее мама не говорила ей, что она родилась в Массачусетсе, что она вообще жила где-то, кроме Колорадо. Разве дети не должны были знать, где родились?

— Не будем стоять на холоде, — сказала Хелен. — Идем внутрь, я угощу тебя чаем.

Она не успела ответить, Хелен открыла алую дверь и пересекла порог. Лорелей прошла за ней в дом. Хелен забрала пальто Лорелей, стряхнула с него снег и повесила рядом с дверью. Прихожая была большой, с высоким потолком и большой деревянной лестницей. Внизу перил лестницы была деревянная фигурка женщины, ее тонкая фигура и грудь были воплощением женской красоты, но лицо было потертым, черты пропали. Они прошли на кухню через кирпичную арку, и Хелен отвела Лорелей к большому дубовому столу, выдвинула стул.

— Устраивайся, — сказала она. — Будь как дома. Я поставлю чайник.

— Красивый дом, — сказала Лорелей. — Давно вы тут живете?

— Делуа владели этим местом, этим домом, сотни лет, — Хелен наполнила чайник водой и поставила на газовую плиту. — Наша история тянется далеко в прошлое.

— Я не знала, что у нас есть семья тут.

— Но мы тут. Мне жаль, что мы плохо оставались на связи, — Хелен прошла к буфету, вытащила две большие чашки. Она опустила в каждую по чайному пакетику, принесла их на стол, двигаясь так изящно, словно она парила по комнате. Плавным движением она села рядом с Лорелей. — Мы можем забрать твои вещи через пару минут, сначала тебя нужно согреть. Комната готова для тебя. Надеюсь, тебе понравится.

— Спасибо. Очень приятно, что вы разрешаете мне остаться тут.

— Ты можешь оставаться, сколько пожелаешь. Место есть.

Лорелей улыбнулась. Кухня была уютной, пахло свежим хлебом. Медные кастрюльки свисали с потолка над плитой, над рабочим пространством стену покрывала голубая и зеленая плитка мозаики.

— Ты успела увидеть город по пути? — спросила Хелен.

— Немного. Только главную улицу.

— Мы покажем тебе город. Может, Ди отведет тебя посмотреть на гавань завтра.

— Ди?

— Дейдре — одна из наших кузин. Она живет тут со мной и моей племянницей Каллиопой. Они должны прибыть через пару часов, и мы вместе поужинаем.

Чайник засвистел, и Хелен встала. Горячая вода за секунды полилась в чашку Лорелей. Запахло корицей, пар согрел лицо Лорелей, она подула на чашку. Чай был идеальным — горячим, пряным и ароматным.

— Ты голодна? Тебя чем-нибудь угостить? — спросила Хелен.

— Нет, я в порядке. Спасибо.

Лорелей потягивала чай, а Хелен устроилась на стуле и скрестила ноги.

— Как поездка?

— Долгая, но дороги нормальные. Льда почти не было.

— Хорошо, — Хелен заметила пустую кружку Лорелей. — Еще чаю?

— Нет, спасибо. Мне хватит.

Хелен встала, забрала чашки и ополоснула их под краном.

— Я покажу тебе твою комнату, чтобы ты могла там устроиться.

Лорелей прошла за Хелен в прихожую и поднялась по главной лестнице. На площадке была другая комната с желтыми мягкими креслами, кожаным диваном и стеллажом с книгами, встроенным в стену. Большой каменный камин меж двух больших окон был с огоньком, что плевался искрами, но не хотел становиться угольками. Окна закрывали длинные синие шелковые шторы, но за ними Лорелей заметила море.

Хелен повела Лорелей мимо площадки и по длинному коридору, в конце которого была узкая дверь. Она открыла дверь, лестница вела на последний этаж. Света было мало, и Лорелей ощутила клаустрофобию.

— Тут была комната слуг, — сказала Хелен, — давным-давно. Несколько лет назад мы ее обновили.

Наверху лестницы Лорелей окутал свет. Большое круглое окно пропускало лучи света на паркет на полу. Стены были изогнутыми, соединялись в точке на вершине потолка. Белая кушетка стояла под окном, накрытая зеленым одеялом и кучей подушек, рядом с ней было бежевое кресло со скамеечкой для ног и лампа.

— Ого, тут мило, — сказала Лорелей. — Очень красиво.

— Рада, что тебе нравится. Я покажу тебе все. Тут шкаф для вещей, — Хелен открыла дверь в гардеробную. Багаж Лорелей уже был в шкафу. — Хорошо, вижу, Эсон уже принес твои вещи.

Лорелей опешила, увидев свой багаж у стены гардеробной.

— Кто такой… Эсон?

— Эсон Хантер работает на нашу компанию, но порой помогает нам по дому.

— Компания?

— Семья Делуа управляет активами в компании «Аквайтор», — она замолчала. — Это морская спасательная компания. Другие компании нанимают нас убрать обломки кораблей, разлитые отходы, поднять утонувшие товары, вытащить застрявшие корабли и так далее. Я даю им советы, но я на пенсии. Каллиопа управляет компанией уже пять лет. У нее хорошее деловое чутье.

Лорелей повернулась к другой двери на другой стороне комнаты.

— Что там?

— Я тебе покажу, — Хелен открыла дверь, и холодный воздух проник в комнату. Она пропала за дверью, Лорелей вышла за ней.

Дверь вела на балкон, что висел на боку дома, выпирая над уровнем крыши. Они прошли пару шагов и завернули за угол. Лорелей сжала перила, осторожно пошла по свежему снегу. Высота кружила голову, но Лорелей видела утес под ними, вода билась о камни. Это завораживало. Побережье тянулось, извивалось. Немного солнца попадало на воду, и она сверкала, темно-синее покрывало постоянно двигалось и менялось.

— Невероятно, — сказала Лорелей. Она не могла сразу охватить взглядом все. С высоты балкона открывалась панорама на бесконечный океан. На горизонте едва виднелась суша. Ветер жалил ее щеки, и Лорелей потерла их, чтобы согреть, но ей не хотелось уходить внутрь.

— Это одно из моих любимых мест. Есть в нем нечто особенное.

— Тут красиво. И отсюда все видно.

— Рада, что тебе нравится.

Они стояли пару минут и смотрели на океан. Ладони Лорелей были ледяными на перилах из металла, окружающих балкон. Ее взгляд скользил по морю, по рядам домов за утесами вдоль побережья. Дом стоял на полуострове, выпирающем в океан. На пристани было углубление, где вода собиралась на камнях. Лорелей видела путь от дома к утесам и ступени, что вели к собравшейся воде.

Хелен повернулась и прошла к двери. Тепло дома было приятным. Лорелей дула на руки, чтобы согреть их, когда они вошли.

— Там ванная, если хочешь освежиться, — сказала Хелен. — Не спеши, спускайся, когда захочешь. Я пока займусь ужином.

Хелен оставила ее в комнате. Лорелей прошла к гардеробной, вытащила косметичку из чемодана и направилась к ванной. Она включила воду в умывальные, подождала, пока она согреется, а потом потерла лицо. Лорелей распустила волосы и расчесала их. Волосы накручивались, но она постаралась снова собрать их в гладкий хвост. Она прошла к кровати и опустила голову на подушки и одеяло. Над ней с потолка свисали серебряные звезды из бумаги, покачивались на леске, немного кружились. Лорелей закрыла глаза, позволила себе просто дышать.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Лорелей спустилась по лестнице, слышала звон кастрюль с кухни, пока пересекала прихожую и направлялась на звук.

— Не знаю, где мандолина, Хелен. Я не могу просто порезать их на доске?

— Да, ладно. Просто добавь сюда лук. Мне нужна эта стойка, чтобы разделать курицу.

Лорелей прошла на кухню, женщины стояли спиной к ней. Одна была тетей Хелен, а у другой были длинные светлые волосы, ниспадающие по спине. Она развернулась, сжимая лук и разделочную доску, и заметила Лорелей на входе на кухню.

— О, привет, — сказала молодая женщина с улыбкой. Лорелей сразу заметила идеальные зубы женщины. Она улыбнулась Лорелей и опустила все на остров в центре комнаты.

Хелен обернулась на Лорелей.

— Ты отдохнула хоть немного? — спросила она.

— Да, — ответила Лорелей. — Я немного подремала.

— Лорелей, я хочу познакомить тебя с Дейдре. Ди, Лорелей.

Дейдре снова улыбнулась, роскошная улыбка широко растянулась под блестящими бордовыми губами, ее зеленые глаза сияли. Лорелей очаровало лицо Дейдре. Она словно сошла с обложки журнала. Все в ней потрясало, даже кожа без изъянов, шелковистая и загорелая.

«Мужчины от нее точно тают», — подумала Лорелей.

— Рада знакомству. Еще одна девочка Делуа! — подмигнула Дейдре.

— Кларк, — ответила Лорелей.

— А?

— Я — Лорелей Кларк.

— Да, но тут все — девчонки Делуа, — сказала Дейдре. — И ты такая красивая! Это лицо! И у тебя точно глаза Делуа. Матросы будут твои.

— Ди, прошу, — Хелен коснулась ее плеча. Дейдре закатила глаза.

— Эй, — хочешь помочь с луком? — спросила Дейдре у Лорелей.

— Ди, лук ты можешь нарезать сама, — сказала Хелен. — Лорелей сегодня наша гостья.

— Я могу чем-то помочь? — спросила Лорелей.

— Нет, отдыхай. У тебя был долгий день.

Лорелей села на барный стул у острова. Она смотрела, как Хелен и Дейдре готовили. Хелен двигалась быстро от одного дела к другому, Дейдре медленно чистила лук.

— Ты из Колорадо, да? — спросила Дейдре.

— Да, жила там всю жизнь, — Лорелей исправилась, — почти всю жизнь. — Но я пошла в колледж в Мейне в этом году.

— Хелен говорила. Ты поешь, да?

— Угу.

— Молодец. Споешь мне как-нибудь. Можно устроить караоке!

Лорелей услышала, как Хелен вздохнула.

Дейдре склонилась к Лорелей и шепнула:

— Она не любит почему-то, когда я пою в караоке. Не страшно. Мы все равно это сделаем, — Дейдре хитро улыбнулась Лорелей и продолжила свое дело.

— Я тебя слышала, — сказала Хелен. — И я не против, чтобы ты иногда выходила развлечься, но в твоем возрасте можно было найти полезное времяпровождение.

— В городе больше нечем заняться. И я гуляю с друзьями. Как мне встретить кого-то, если я заперта в доме?

— Ты долго тут живешь? — спросила Лорелей.

— Три года. Переехала из Лос-Анджелеса, когда мне было двадцать два. У меня не было работы, и Хелен с Каллиопой наняли меня в свою компанию.

— Твоя семья еще в Лос-Анджелесе?

— Нет, — ответила Дейдре, — моя мама умерла, когда я была малышкой. Папа женился еще раз, и я росла в Огайо. Я приехала в Лос-Анджелес в двадцать. Хотела быть знаменитой, но все вышло не так, как я планировала, понимаешь? Лос-Анджелес был крутым, но я не могла и дальше есть и жить у друзей. Я съехала оттуда.

— Ты актриса?

— Нет, я тоже певица. Я была какое-то время в группе, у нас есть демо-записи. Нас чуть не забрал лейбл, но не вышло.

— Жаль. Не хочешь попробовать еще раз?

— Э, вряд ли. Я уверена, та глава моей жизни прошла. И это хорошо. Я не против жить тут, хоть порой тут скучно. Летом лучше, — Дейдре поднесла доску с нарезанным луком к большой кастрюле на плите и высыпала. — Хелен, кстати, хотела, чтобы я завтра показала тебе город. Тебе будет интересно?

— Конечно, — сказала Лорелей.

Хелен стояла рядом с Дейдре, она посыпала поверхность стола мукой. Она перевернула миску с тестом и стала замешивать его до нужной густоты. Ржавого вида форма для бисквита сделала из теста идеальные круги, что легли на металлический поднос. Хелен и Дейдре работали бок о бок, запахло наваристым куриным супом. Чайник засвистел, и Хелен налила чай с корицей, которые Лорелей уже успела попробовать. За окном угасал свет, солнце спускалось с неба.

Лорелей услышала, как открылась входная дверь. Она скрипнула и быстро закрылась. Через пару секунд застучали высокие каблуки по паркету, приближаясь к кухне. Женщина шла к ним. Она была высокой, в черной юбке-карандаше до колен и бежевой облегающей блузке, черные волосы с белой прядью обрамляли ее бледное лицо, висели перед плечами. Ее пылкое и красивое лицо уравновешивали холодные зеленые глаза.

Она замерла на входе на кухню, пристально посмотрела на Лорелей, словно оценивала ее, еще не войдя. Она повесила кожаную сумочку на один из стульев и подошла к Лорелей.

— Привет, я Каллиопа, — она протянула руку.

— Привет, я — Лорелей Кларк, — Лорелей встала и пожала сильную руку Каллиопы.

— Рада знакомству, — Каллиопа подошла к умывальнику и набрала воды в стакан. — Как твоя мама?

— Думаю, в порядке. Она в Колорадо. Но мы давно не связывались.

— Когда свяжешься, передай мои соболезнования.

Каллиопа напоминала Лорелей ее маму. У нее было схожее телосложение, подтянутое и мускулистое, и она источала власть, пройдя в комнату.

— Как все прошло сегодня? — спросила Хелен.

— Хорошо, — сказала Каллиопа. — Мы купили новое снаряжение для команды ныряльщиков. Эсон сказал, что старое нужно заметить. И мы получили заказ на работу, которая начнется на следующей неделе.

— Хорошая новость.

— Мы отправили ребят вытащить машину, что сорвалась с моста на дороге Беллс-Нек, помнишь?

— Случай в резервуаре? Конечно, помню, — ответила Хелен.

— Завтра днем будут похороны в Гарвиче, если хочешь сходить, — сказала Каллиопа.

— Возможно, — Хелен помешивала содержимое кастрюли на плите.

— Когда ты приехала? — Каллиопа повернулась к Лорелей.

— Пару часов назад.

— Уже устроилась?

— Не совсем. Уснула на пару часов.

Каллиопа улыбнулась ей.

— Завтра будет много времени распаковать вещи.

— Думаю, Дейдре завтра будет показывать мне город.

— Обязательно зайдите в кондитерскую, — сказала Хелен. — У них чудесные трюфели и пастила.

Лорелей смотрела, как они готовили дальше. Хелен накрыла кастрюлю супа крышкой и резала яблоки для пирога. Дейдре ушла позвонить по телефону, Каллиопа накрыла на стол и ушла переодеться.

— Что думаешь? Рада, что приехала? — Хелен осторожно поставила пирог в печь. Она вытерла руки о полотенце, висящее на ее плече.

— Думаю, да, — сказала Лорелей. — Если честно, я не знала, что буду делать, приехав сюда, но тут многое, как ни странно, стало понятным. И я в потрясении от этого дома. Он роскошен.

— Спасибо, — Хелен улыбнулась ей. — Надеюсь, ты будешь как дома. Ни в чем себе не отказывай.

— Спасибо.

— Думаю, Дейдре рада, что ты здесь. Хорошо, что дома стало больше молодежи.

— Она милая.

— У Ди доброе сердце. Уверена, вы поладите, — она подняла крышку, помешала суп, взяла соль из погреба возле плиты и добавила в кипящий суп.

— Можно задать вопрос?

— Конечно.

— Странно, что моя мама никогда о вас не говорила, как и о том, что вы жили в Чатеме. Я просто… есть… какая-то причина, по которой она не хотела, чтобы я знала о вас?

— Все сложно, Лорелей. Мы с ней по-разному представляем воспитание детей, и я, похоже, перешла границы. Твоя мама всегда хотела для тебя лучшего, и она решила, что хочет растить тебя в Колорадо. Как я могла остановить ее?

— Она невозможна.

— Я ее не виню. Твои родители хотели тебе не такой жизни, как у них была тут.

— Почему мои родители врали мне?

— Ты их спрашивала? — Уверена, твоя мама понимала, что тебе не будет интересно среди старушек в Кейп-Коде. Мы порой пишем друг другу. Она присылала мне пару твоих школьных фотографий. Они где-то тут… — Хелен вытащила конверт из выдвижного ящика у плиты. Она порылась в коллекции фотографий. — Вот… тут ты в шестом классе.

— Фу, брекеты.

— А это старшая школа, — Хелен вручила ей фотографию.

Лорелей прислонялась к перилам моста над ручьем. Ее волосы идеальными кудрями обрамляли лицо, веснушки усеивали нос. Она помнила, как выбирала этот наряд — милый лиловый топ, длинный оранжевый шарф и любимые узкие джинсы.

— Мне нравится эта фотография, — сказала Хелен. — Тут ты такая счастливая.

Лорелей пыталась вспомнить счастье. Теплый ветерок в волосах. Смех. Она давно не смеялась.

Дейдре вернулась на кухню, ее шелковистые светлые волосы покачивались на спине, пока она прошла к Хелен.

— Я встречусь с Тайлером после ужина. Мы скоро будем есть?

— Бармен?

— Нет, то Тейлор. Тайлера я встретила на прошлых выходных в магазине. Думаю, он учитель.

— О, ясно, — ответила Хелен.

— Мы просто посмотрим у него пару фильмов.

— Ужин почти готов. Можешь подать масло? Лорелей, садись, где тебе удобно.

Лорелей устроилась за столом. Стол был накрыт светло-коричневой скатертью, в центре стояли корзинка с хлебом и графин воды. У каждого была миска для супа и небольшая тарелка. Фарфор был милым и изящным, по краю были сине-коричневые узоры, а в центре миски был красный флаг с белой звездочкой, под ним был свиток со словами: «Белая звезда». Дейдре села на стул справа от Лорелей. Хелен принялась разливать суп в их миски. Куски курицы и овощей падали в тарелки, пар поднимался к ее лицу. Пахло домом.

Каллиопа вернулась на кухню в свитере и джинсах, присоединилась к ним. За столом Лорелей заметила, как красивы женщины, такие разные, но поразительные. Глаза их связывали, они сияли холодным оттенком зеленого. Хелен взяла Лорелей за руку. Держась за руки, женщины склонили головы, а Хелен начала молитву.

— Мы благодарим Тебя за дары твои. Благослови нас сегодня и научи лучше любить друг друга. Аминь, — их голоса были насыщенными, звучали в гармонии.

Их молитва закончилась, Хелен сжала ее руку, и Лорелей подняла голову и увидела улыбку Дейдре. Хелен говорила правду о даре музыки. Лорелей не представляла, что у них были такие чистые и идеальные голоса, и когда они пели вместе, это звучало восхитительно.

Они ели, наслаждаясь ароматным супом и домашним хлебом. Лорелей участвовала в разговоре, уже привыкла к трем родственницам. Для дня, начавшегося с тревоги, конец был довольно мирным. Присутствие Хелен успокаивало, когда она говорила, Лорелей расслаблялась, хоть ожидала обратного.

После ужина Хелен и Дейдре быстро убрали на кухне, не пустили Лорелей помочь, а Каллиопа заварила кофе. Дейдре ушла, когда тарелки были вытерты и убраны в шкафы. Лорелей решила уйти в свою комнату, поблагодарив Хелен и Каллиопу за гостеприимство. Уже наступила ночь, и в комнате Лорелей было темно и прохладно. Она включила лампу у кровати, переоделась в пижаму и позвонила Брианне.

— Ты в порядке? — обрадовалась Брианна.

— Да. Ты бы видела это место. Сложно описать, но оно невероятно. Дом старый, но интересный. Я на третьем этаже, и отсюда отлично видно океан.

— Они не слишком… странные?

— Нет, они хорошие. Хелен была милой, и завтра я увижу город.

— Как долго ты там останешься?

— Не знаю. На неделю или две. Может, больше. Я посмотрю по ситуации.

— Позвонишь завтра ночью, хорошо? Я рада, что все в порядке.

— Спасибо. Я скучаю. Передай привет Челси.

— Хорошо. Пока, Лорелей.

Она убрала телефон и закончила готовиться ко сну. Свет луны лился в круглое окно, рисовал по комнате. Звезды над кроватью ловили свет луны и отбрасывали тени на стену. Лорелей забралась в кровать, натянула одеяло до подбородка. Она ждала сон, знала, что встреча с этими женщинами Делуа была не просто подарком судьбы. Она ощущала удивительную и неожиданную связь с этим местом, как и с морем вокруг нее.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Солнце нежно разбудило Лорелей, знакомое тепло растеклось по ее щекам луками, что проникали в деревянные жалюзи на окне. Она перевернулась, села на краю кровати и протерла глаза. Комнату заполнил свет, но Лорелей знала, что свет солнца в это время года был обманчивым: он создавал иллюзию лета, а ветер напоминал, что скоро зима, стоило выйти наружу. Она выбралась из кровати, обула тапочки и направилась вниз.

Из кухни было слышно, как Дейдре говорит по телефону в соседней комнате. На стойке стояла коробка хлопьев из отрубей. Лорелей сморщила нос, увидев их. Она осмотрелась, но нашла лишь еще три коробки хлопьев. Она напомнила себе купить хлопья из злаков в городе, взяла банан, стакан молока и вышла из кухни к заднему двору.

Ветер жалил щеки, когда она вышла, но ей нравилось это ощущение. Это освежало. Она глубоко вдохнула, наполняя легкие прохладным соленым воздухом. Небо было ясным и безграничным. Пляж тянулся на мили по краям старого дома, океан казался спокойным, будто спал, легко дыша. За домом земля плавно спускалась к морю. Тропа, которую она видела вчера с крыльца, начиналась тут и была из речной гальки. Она была покрыта снегом, но следы вели от дома к краю владений, где деревянные ступени встречались с водой. Внизу было видно фигуру в бухточке недалеко от берега.

Лорелей прошла к краю причала и посмотрела на пляж внизу. Она узнала серебряные волосы тети. Хелен была в длинном белом хлопковом платье, стояла в холодной воде до бедер. Юбка ее платья развевалась вокруг нее на поверхности моря, покачиваясь на волнах. Ее ладони задевали воду, ласкали океан. И Лорелей слышала ее за шумом волн.

Я — бедный блуждающий странник.

Бреду по миру тоски.

Ни горя, ни опасности

В мире, куда я иду.

Я встречусь с отцом там,

И места хватит нам всем,

Я не вернусь к Джордану,

Я не вернусь домой.

Голос Хелен был манящим и зловеще волшебным. Ее песня звучала мягко и медленно, ее разносил ветер, строку за строкой, печально, Хелен плакала с океаном. Лорелей заворожило зрелище, но она не понимала, почему тетя стоит в ледяной воде.

— Она порой так делает, — Лорелей обернулась и увидела Каллиопу на причале за ней.

— Но снаружи холодно, — сказала Лорелей, — вода ледяная.

— Это для нее не важно, — ответила Каллиопа. — Думаю, ей нравится уединение.

— И она… поет, — отметила Лорелей.

— Да, — сказала Каллиопа, — это ее обычай. Все по-своему поют свои печали. Хелен делает так. Она жила тут так долго, что море ей как старый друг. Она поет и очищает так разум.

Лорелей стояла, смотрела на тетю, слушала ее печальную песнь и сочувствовала ей. Горе Хелен окутало ее как плащ, тяжелый, как и печаль из-за ее недавней потери. Боль Лорелей из-за отца поднялась в ней, но часть нее была не такой одинокой. Она вдруг поняла, что не она одна в мире носила такое бремя на сердце. Странное чувство в ней тоже хотело поплакать с морем, выпустить боль, страх, пустоту. Лорелей слушала, песня Хелен утихла, и она повернулась и пошла к берегу.

— Идем. Пора внутрь, — Каллиопа увела Лорелей в дом.

Дейдре на кухне резала фрукты и бросала в блендер.

— Хотите смузи? — спросила она.

— Нет, спасибо, — ответила Каллиопа. — Я уже ухожу. Ты собрала изменения за последний месяц?

— Да, — сказала Дейдре, — они отмечены и на твоем столе.

Каллиопа взяла Блэкберри со стола и посмотрела на него.

— Конференция все еще этим утром?

— Да, в полдесятого.

— Спасибо. Развлекитесь сегодня. Увидимся ночью.

Каллиопа схватила сумочку и надела пальто. Она пошла к дверному проему кухни, но чуть не столкнулась с юношей, шагающим к ней.

— Простите, мисс Делуа. Вы в порядке?

— Да, в порядке. Я тебя не заметила, — ответила Каллиопа.

— Я просто пришел с посланием Хелен, но вернусь в офис через пару минут.

— Ты мог бы просто позвонить.

— Знаю, но я уже вышел, так что решил заскочить.

— Ладно. Ты сможешь сегодня напомнить должникам? Им пора бы уже заплатить.

— Конечно.

— Отлично. Скоро увидимся, — сказала она и повернулась уходить.

Он прошел и уселся на стойку рядом с Дейдре, включившей блендер.

— Эсон, прошу, — Дейдре толкнула его ногу.

— Даже без утреннего поцелуя?

— Ты перестанешь? Серьезно.

Дейдре повернулась и пошла к рукомойнику. Эсон спрыгнул и притянул ее к себе. Она ткнула его локтем в ребра. С силой.

— За что это было? — он согнулся, держась за бок.

— Ты не знаешь, когда прекратить. Ты вывел меня из себя! — Дейдре смотрела на него свысока.

— Прости! Я шутил, — он потирал бок, кривясь. Эсон посмотрел на Лорелей, сидящую на барном стуле за островом в центре кухни. — Кто у нас тут?

— О, это Лорелей. Она приехала вчера. Дочь Кассандры. Лорелей, это Эсон Хантер, вечный подросток. С ним придется смириться, потому что он постоянно рядом.

— Эй, — он улыбнулся ей, — добро пожаловать в Чатем.

Эсон был в простой белой футболке и синих джинсах. Его темно-золотые волосы падали на синие глаза, подбородок покрывала щетина. Лорелей подозревала, что он был на пару лет старше нее, но выглядел старше. Его мозолистые ладони схватили яблоко со стола и стали игриво подбрасывать его и ловить.

— Приятно познакомиться, — Лорелей покраснела.

— Эсон, что ты тут делаешь? — Хелен прошла на кухню через заднюю дверь. Ее платье было мокрым, прилипало к ногам, но она не стала объяснять это.

— Принес вам послание, — он опустил в ее руку сложенный белый лист бумаги.

— Спасибо, — она развернула записку и прочла. — Похоже, завтра раннее задание, Дейдре.

Дейдре вылила смузи в пластиковый стакан.

— Насколько рано?

— Довольно-таки. В полшестого утра.

— Шутишь? Это обидно.

— Ты знаешь правила. Тебе не должно это нравиться, но нужно быть там.