Север и Юг

Глава 3 Чем больше спешки, тем меньше скорость

– Мистер Генри Леннокс!

Всего мгновение назад Маргарет вспоминала о нем и его расспросах о возможных развлечениях в сельском доме. Это был явный случай «parler du soleil et l’on en voit les rayons»[1]. На ее щеках появился яркий румянец. Она отложила мольберт в сторону и вышла из комнаты, чтобы поприветствовать гостя.

– Сара, немедленно извести маму. У нас с ней множество вопросов об Эдит. Ах, мистер Леннокс! Я так признательна вам за приезд.

– Разве я не говорил, что навещу вас? – спросил он тихим голосом.

– Да, но ходили слухи, что вы собирались в Шотландию. Поэтому я не думала, что увижу вас в Хэмпшире.

– О, знали бы вы, какие милые глупости совершали наши молодожены, – произнес он более веселым тоном. – Они опробовали на себе все рискованные развлечения: то карабкались на гору, то переплывали озеро. Наконец я решил, что им нужен строгий наставник, который мог бы позаботиться о них. Мне на помощь пришел мой дядя, но они тут же подчинили его своей воле. Они держали пожилого джентльмена в панике по шестнадцать часов в сутки. И когда я понял, что не могу доверить их ни одному человеку на свете, мне пришлось выполнить свой долг и сопроводить эту счастливую пару в Плимут до самого корабля. В конце концов они оказались на борту, где были в полной безопасности.

– Вы ездили в Плимут? Эдит не писала мне об этом. Похоже, она в тот момент куда-то спешила. Они действительно уплыли во вторник?

– Слава Богу, уплыли и освободили меня от многих обязанностей. Эдит передала мне кучу сообщений. Кажется, тут имеется записка для вас. Да, вот она.

– Спасибо! – воскликнула Маргарет.

Горя желанием прочитать письмо кузины без свидетелей, она извинилась, что оставляет гостя одного на несколько минут, – ей просто нужно было сообщить матери о его визите, ведь глупенькая Сара, конечно же, все перепутала и не выполнила ее указания.

Когда Маргарет покинула комнату, он по заведенной привычке обстоятельно осмотрелся по сторонам. Маленькая гостиная, освещенная лучами утреннего солнца, выглядела самым наилучшим образом. Эркерное окно было открыто, и сразу за углом виднелись кусты роз и алой жимолости. Чуть дальше зеленела небольшая лужайка, усаженная вербеной и геранью всевозможных оттенков. Эти яркие цвета снаружи лишний раз подчеркивали скромность и неприхотливость обстановки внутри дома. Ковер был далеко не новым, ситцевые занавески слишком часто стирали. Апартаменты оказались меньше ожидаемых размеров. Они, по его оценкам, не могли служить приемлемым фоном для столь величественной персоны, как Маргарет. Мистер Леннокс взял одну из книг, лежавших на столе. Это была «Божественная комедия» Данте в старом итальянском переплете из белой веленевой бумаги с золотистым тиснением. Тут же, рядом со словарем, он увидел лист бумаги со столбиком выписанных слов. Глаголы и существительные – ничего особенного. Но это был почерк Маргарет, и ему почему-то нравилось смотреть на этот список. Он со вздохом положил книгу на стол.

«Они действительно живут скромно. Как она и говорила. Это кажется странным, поскольку Бересфорды всегда считались обеспеченным семейством».

К тому моменту Маргарет отыскала свою мать. Миссис Хейл переживала один из тех дней, когда у нее все валилось из рук и любое событие казалось тяжким испытанием. Именно так она восприняла появление мистера Леннокса, хотя втайне нашла лестным то, что он удостоил их своим визитом.

– Как же все не вовремя! У нас сегодня был ранний обед. Осталось только холодное мясо. Служанки гладят белье. Мне что, гнать их на кухню? Но мы должны пригласить его к столу. Он близкий родственник Эдит. А еще твой отец все утро пребывает в дурном настроении! Не понимаю, что с ним происходит. Недавно я заходила в его кабинет, и, представляешь, он сидел там за столом, закрыв лицо руками. Когда я сказала ему, что воздух Хелстона отравляет его так же, как и меня, он вскинул голову и попросил больше ни слова не говорить о Хелстоне. Ему, видите ли, не нравятся мои превратные суждения, и он считает наш забытый Богом угол чуть ли не райским местом на земле. А я уверена, что причиной его депрессии является сырой воздух Хелстона!

Маргарет показалось, что холодное облако закрыло от нее солнце. Она терпеливо слушала жалобы матери, надеясь, что та, излив душу, получит некоторое облегчение. Время шло, пора уже было возвращаться к мистеру Ленноксу.

– Отцу нравится мистер Леннокс. Они прекрасно поладили друг с другом во время свадебного застолья. Надеюсь, что его приезд обрадует папу. И не беспокойтесь об обеде, дорогая матушка. Мы подадим холодное мясо на ланч, а мистер Леннокс примет это за двухчасовой обед.

– Как же мы будем развлекать его до этого времени? Сейчас только половина одиннадцатого.

– Я приглашу его на зарисовки в лес. Он как-то говорил, что любит рисовать. Это уберет его с вашего пути, мама. Только сначала выйдите к нему. Он найдет странным, если вы не поприветствуете гостя.

Миссис Хейл сняла черный шелковый фартук и пригладила волосы. Она радушно, как близкого родственника, встретила мистера Леннокса и, демонстрируя манеры настоящей леди, пригласила его остаться на обед. Очевидно, он был готов к расспросам о планах на сегодняшний день и поэтому принял приглашение с таким энтузиазмом, что побудил миссис Хейл добавить к холодной говядине еще пару блюд. Его устраивало все. Он с восторгом отнесся к идее Маргарет прогуляться по лесу и заняться совместными зарисовками. Он согласился не отрывать мистера Хейла от его пасторских дел и удовлетворился тем, что они встретятся во время обеда. Маргарет принесла свои материалы для рисования. После того как мистер Леннокс выбрал бумагу и кисти, они в прекрасном настроении вышли из дома.

– Давайте остановимся здесь на несколько минут, – сказала Маргарет. – В течение двух последних недель у нас шли дожди, и все это время эти милые коттеджи на поляне преследовали мое воображение, упрекая меня за то, что я не зарисовала их.

– Вы боитесь, что они развалятся и не будут больше видны? Действительно, если их нужно зарисовать – а они в самом деле живописны, – нам лучше не откладывать это дело на следующий год. Где бы нам сесть?

– Такое впечатление, что вы приехали сюда прямо из своей конторы в залах Темпля, а не провели два месяца в горах Шотландии! Взгляните на тот ствол дерева, оставленный дровосеками. Я расстелю на нем плед, и у нас будет настоящий лесной трон.

– Только вместо королевской скамеечки под вашими ногами окажется та лужа! Подождите. Мне хотелось бы подойти поближе. Кто живет в этих двух коттеджах?

– Полвека назад их построили поселенцы. Один давно уже пустует. Лесники собираются снести эти дома, как только старик, живущий во втором коттедже, отдаст Богу душу. Бедняга! Посмотрите, а вот и он. Я должна поприветствовать его. Он настолько глух, что вы услышите весь наш разговор.

Старик стоял перед своим домом и, опираясь на палку, грелся на солнышке. Когда Маргарет подошла и заговорила с ним, на его морщинистом лице появилась признательная улыбка. Мистер Леннокс торопливо нарисовал на листе бумаги две фигуры и кое-какие элементы ландшафта. Маргарет сделала свой набросок. Через некоторое время, сложив краски в мольберт, они показали друг другу рисунки. Маргарет засмеялась и покраснела от смущения. Мистер Леннокс не мог оторвать взгляд от ее лица.

– Я считаю это вероломством, – сказала она. – Вы попросили меня поговорить со старым Исааком об истории коттеджей, а сами сделали нас персонажами вашего наброска.

– Это было неодолимое побуждение. Мне не удалось совладать с таким сильным искушением. Зато теперь у меня имеется рисунок… столь дорогой моему сердцу.

Мистер Леннокс не был уверен, что она услышала его последнюю фразу. Маргарет пошла к ручью, намереваясь вымыть кисти и палитру. Когда она вернулась, на ее щеках по-прежнему алел румянец, но выражение лица было невинным и бесхитростным. Он вздохнул с облегчением. Откровенные слова слетели с его губ неосознанно – редкий случай для такого рассудительного мужчины, как Генри Леннокс.

Когда они вернулись, атмосфера в доме изменилась в лучшую сторону. Хмурость миссис Хейл рассеялась под благотворным влиянием двух карпов, очень своевременно подаренных соседом. Мистер Хейл, закончив утреннюю службу в церкви, ожидал теперь столичного гостя у садовых ворот. Несмотря на потрепанный плащ и изношенную шляпу, он выглядел вполне достойным джентльменом.

Маргарет любовалась своим отцом. У нее неизменно возникала эта нежная гордость, когда она видела, какое впечатление он производил на незнакомых людей. Однако благодаря своему цепкому взгляду девушка заметила на лице отца неоспоримые следы какого-то подавленного беспокойства.

Мистер Хейл попросил разрешения взглянуть на их наброски.

– Мне кажется, цвет соломенной крыши слишком темный, – сказал он, возвращая Маргарет ее рисунок. – Не так ли, милая?

Когда он хотел взять рисунок мистера Леннокса, тот на мгновение – не более – отвел руку в сторону.

– Нет, папа, оттенок выбран правильно. Солома и заячья капуста успели потемнеть от долгих дождей.

Заглянув через плечо отца, который рассматривал фигуры на листе бумаги, она с улыбкой спросила:

– И как вам этот этюд?

– Реалистично. Твоя фигура и манера держать себя переданы превосходно. Как точно подмечена привычка старого Исаака сгибать свою страдающую ревматизмом спину. А что висит на ветви дерева? Ведь это не птичье гнездо?

– Нет, это моя шляпка. Когда она на мне, я не могу рисовать. Голове становится слишком жарко. Ах, если бы я умела так точно изображать фигуры и лица! Здесь так много колоритных людей, которых мне хотелось бы запечатлеть в рисунках.

– Могу сказать только одно, – заметил мистер Леннокс. – Если вам действительно хочется добиться сходства, вы преуспеете в этом. Я верю в силу воли. Вот почему мне удалось достичь такого правдоподобия.

Мистер Хейл предложил им пройти в дом, но Маргарет задержалась, чтобы сорвать несколько роз, которыми ей хотелось украсить свое платье во время обеда.

«Настоящая лондонская девушка поняла бы мой намек, – подумал мистер Леннокс. – Она препарировала бы каждую реплику, сказанную ей молодым человеком. Ведь даже в простом комплименте может быть намек. Я не верю, что Маргарет…»

– Подождите! – крикнул он. – Позвольте мне помочь.

Он сорвал несколько бархатистых багряно-красных роз, которые находились вне ее досягаемости, а затем, поделив добычу, сунул два бутона в петлицу кителя, а остальные, довольный и счастливый, передал ей.

Беседа за столом протекала неспешно и приятно. С обеих сторон было задано много вопросов – в частности, о передвижениях миссис Шоу по Италии. Погружаясь в простой быт пастората – в первую очередь в непосредственной близости к Маргарет, – мистер Леннокс забыл о том небольшом разочаровании, с которым он поначалу воспринимал ее искренние слова о скромной жизни своего отца.

Когда бутылка перелитого из бочонка вина была поставлена на стол, знаменуя небывалую степень гостеприимства, мистер Хейл повернулся к дочери:

– Маргарет, дитя мое, ты не соберешь нам груш на десерт?

Он немного поспешил. Естественно, десерты не были обычным явлением в доме приходского священника. Мистер Хейл пытался импровизировать. Но если бы он обернулся, то увидел бы бисквиты, мармелад и прочие сладости, аккуратно расставленные на боковом столике. Впрочем, мысль о грушах уже завладела его умом и он не мог от нее отказаться.

– У южной стены я заметил несколько созревших плодов. А сорт бере лучше многих иностранных фруктов. Сбегай, Маргарет, сорви нам полдюжины.

– Давайте выйдем в сад и отведаем их там, – предложил мистер Леннокс. – Я уже представляю, как вонзаю зубы в хрустящий сочный плод, душистый и теплый от солнца. Эйфория вкуса! Надеюсь, нам не помешают осы, достаточно дерзкие, чтобы оспаривать фрукт даже в самый радостный момент наслаждения.

Он встал, собираясь последовать за Маргарет. Его взгляд испрашивал разрешения хозяйки. Миссис Хейл хотела провести традиционный обед со всеми церемониями, которые до этого времени проходили чинно и гладко. Они с Диксон даже принесли из кладовой особые чаши для ополаскивания пальцев. Она желала показать себя достойной сестрой вдовы уважаемого генерала. Но когда из-за стола встал ее муж, решивший сопровождать их гостя, ей оставалось только подчиниться обстоятельствам.

– Я возьму нож, – сказал мистер Хейл. – Тот примитивный способ поедания крепких фруктов, увы, мне теперь недоступен. Я сначала должен очистить кожуру, затем поделить грушу на четвертинки и только потом насладиться ее вкусом.

Маргарет сделала поднос из свекольного листа, который прекрасно оттенял золотисто-коричневый цвет плодов. Мистер Леннокс больше любовался ею, чем грушами. Ее отец, склонный смаковать пикантные мгновения удовольствия, похищенные у его постоянной депрессии, придирчиво выбрал самый спелый фрукт и сел на садовую скамью. Маргарет и мистер Леннокс пошли по узкой дорожке вдоль южной стены, где пчелы все еще жужжали около нескольких ульев.

– Вы живете здесь идеальной пасторальной жизнью! Раньше я всегда высокомерно относился к поэтам с их патетическими желаниями: «Пусть моим домом будет лачуга за этим холмом». Теперь мне понятно, что я был просто тщеславным жителем столицы. Сейчас мне кажется, что мои двадцать лет изучения английских законов равны по значимости году столь утонченной и спокойной жизни. Вы посмотрите, какое небо! Какая малиновая и янтарная листва! Какая неподвижность крон!

Он указал на высокие деревья, окружавшие сад, словно тот был гнездом.

– Прошу вас учесть, что наши небеса не всегда бывают такими синими. У нас часто льют дожди. Эти листья опадут и намокнут. Я считаю, что Хелстон – такое же идеальное место, как и любое в мире. Вспомните, как однажды вечером на Харли-стрит вы презрительно смеялись над моим описанием нашего поселения. Вы назвали его «деревней из сказки».

– Презрительно смеялся? О, Маргарет! Какое грубое преувеличение!

– Возможно, вы правы. В то время мне хотелось рассказать вам о том, чем была полна моя душа. А вы… Как бы это описать? Вы неуважительно отозвались о Хелстоне, как о «деревне из сказки».

– Я никогда не повторю этого вновь, – сказал он с пылкостью поэта.

Они свернули за угол дома.

– Маргарет, я желал бы…

Он остановился и смущенно замолчал. Это было необычно для разговорчивого адвоката. Маргарет взглянула на него в ожидании какого-то чуда, но в то же мгновение – из-за какой-то странности в нем, которую она не могла выразить словами, – ей захотелось вернуться к родителям или уйти куда-нибудь подальше от него. Она была уверена, что мистер Леннокс собирался сказать ей слова, на которые у нее не нашлось бы достойного ответа. На помощь ей пришла природная гордость, отогнавшая прочь внезапное волнение. Оставалось надеяться, что ее собеседник не заметил этого смущения. Конечно, она могла ответить на любые слова! Ответить правильно! И ей не следовало унизительно ежиться от каких-то там фраз, которые она могла оборвать, проявив свое женское достоинство.

– Маргарет, – сказал он, неожиданно схватив девушку за руку.

Мистер Леннокс застал ее врасплох. Она была вынуждена стоять и слушать его, презирая себя за трепет сердца.

– Маргарет, мне хотелось бы, чтобы Хелстон не нравился вам так сильно – не казался таким счастливым и спокойным местом. Я думал, что за эти три прошедших месяца вы соскучились по Лондону, по друзьям и подругам, которые остались там. Соскучились настолько сильно, что могли бы прислушаться к моим…

Ему пришлось сделать паузу, потому что Маргарет безмолвно, но достаточно решительно попыталась высвободить свою руку.

– …прислушаться к тому, кто не может предложить вам богатств… фактически ничего, кроме перспектив на будущее… но кто любит вас всем сердцем! Иногда даже вопреки самому себе. О боже! Я вас напугал? Скажите что-нибудь!

Генри Леннокс был поражен увиденным. Губы Маргарет дрожали, словно она собиралась заплакать. Наконец она заставила себя успокоиться. Девушка ничего не говорила, пока не овладела своим голосом.

– Я действительно напугана, – прошептала она. – Не думала, что вы относитесь ко мне подобным образом. Я всегда считала вас другом. Будь моя воля, это продолжалось бы и дальше. Поймите, мне не по душе такие разговоры. Я не могу ответить так, как вам хочется, и мне будет жаль, если вы обидитесь на меня.

– Маргарет, – сказал он, глядя ей в глаза. – Вы…

Ее открытый прямой взгляд выражал предельную честность и нежелание причинять ему боль. Он собирался спросить: «Вы любите другого?» Но этот вопрос был бы явным оскорблением для той чистой непорочности, которая сияла в ее глазах.

– Простите меня за излишнюю внезапность. Я сам виноват. Только оставьте мне надежду. Дайте несчастному воздыхателю скудное утешение и скажите, что вы еще не встретили на своем пути мужчину, который…

Он снова замолчал, и фраза осталась незаконченной. Маргарет винила себя за резкие слова, которые заставили его страдать.

– Ах, зачем вы забиваете себе голову такими фантазиями! Мне нравилось считать вас своим другом.

– Однако могу ли я надеяться, что через некоторое время вы найдете возможным… считать меня своим возлюбленным? Не сейчас… я понимаю. Не нужно спешить… Но через некоторое время?

Минуту или две она молчала, стараясь отыскать в душе ответ – ту правду, что хранило ее сердце.

– Я никогда не думала о вас в таком качестве. Мне нравилась наша дружба. Вряд ли я смогу изменить мое отношение к вам. Умоляю, давайте забудем об этом разговоре.

Она собиралась сказать «об этом неприятном разговоре», но вовремя одумалась. Мистер Леннокс немного помолчал, затем привычным насмешливым тоном холодно ответил:

– Конечно, если ваш отказ столь решителен и если наша беседа оказалась такой неприятной для вас, нам лучше забыть о ней навсегда. В теории это красиво и легко – предать забвению чувства, принесшие боль. Однако на практике, по крайней мере для меня, такая идея неосуществима.

– Вы рассердились, – печально произнесла она. – Не знаю, чем могу помочь.

Маргарет выглядела такой огорченной, что мистер Леннокс, одолев свою обиду, ответил ей чуть веселее, хотя и достаточно резко:

– Вы должны понять, что мое разочарование – это не просто горечь легкомысленного возлюбленного, а человека, вообще не предрасположенного к романтике, пусть и несколько многословного, как говорят обо мне некоторые люди. Силой страсти я был выведен из круга обычных привычек… Ладно, мы договорились, что больше не будем обсуждать эту тему. Но, выражая свои глубокие потаенные чувства, я получил отказ и был отвержен. Мне остается лишь презирать себя за собственную глупость. Перспективный адвокат задумался о браке!

Она ничего не ответила. Тон Генри Леннокса начал раздражать ее. В памяти Маргарет вдруг ожили все разногласия, которые отталкивали ее от него, хотя он был приятным мужчиной, хорошим другом и лучше остальных относился к ней в особняке на Харли-стрит. Она сожалела, что огорчила его. Однако к этим чувствам теперь добавился оттенок презрения. Уголки ее красивых губ изогнулись в надменной усмешке.

Они прошли по узкой дорожке и, обойдя сад, вернулись к мистеру Хейлу, о котором успели забыть. Он все еще держал в руке грушу и аккуратно снимал ножом кожуру. Тонкая, как фольга, полоска вот-вот должна была упасть вниз. Похоже, он наслаждался этим неторопливым процессом. Маргарет вспомнила историю о восточном царе, который по велению мага сунул голову в ведро с водой, а когда вытащил ее, то оказалось, что прошло много лет и его жизнь уже закончилась.

Она чувствовала себя настолько расстроенной, что не стала испытывать свое самообладание и присоединяться к тривиальной беседе между ее отцом и мистером Ленноксом. Печальная и не расположенная к разговорам, девушка с нетерпением ожидала отъезда их гостя, мечтая затем отдохнуть и подумать о том, что произошло на садовой дорожке около четверти часа назад. Генри тоже не терпелось уйти, и несколько минут беседы, кажущейся беспечной и легкой, потребовали от него больших усилий. Но то была жертва, которую он должен был принести своему униженному тщеславию. Время от времени он посматривал на печальное лицо Маргарет и думал: «Нет! Я не так безразличен ей, как она говорит. Я не перестану надеяться».

Все эти пятнадцать минут мистер Леннокс с мягким сарказмом сравнивал лондонскую суету с тихой жизнью в сельской глубинке. Боясь критики в свой адрес, он тщательно подбирал слова и тем самым озадачил мистера Хейла. На свадьбе Эдит его гость был совершенно другим – настоящим светским мужчиной, более легким и остроумным, в чем-то по своей натуре противоположным приходскому священнику. Поэтому все трое испытали облегчение, когда мистер Леннокс сказал, что ему пора уходить, чтобы успеть на пятичасовой поезд. Они зашли в дом, где Генри попрощался с миссис Хейл. В последний момент его настоящие чувства пробили броню напускного спокойствия.

– Маргарет, не думайте обо мне плохо. У меня имеются и чувства, и сердце, несмотря на мою поверхностную, ни к чему не пригодную манеру речи. В доказательство моих слов я хотел бы сказать, что полюбил вас еще больше – хотя мог бы и возненавидеть – за то презрение, с которым вы слушали меня эти последние полчаса. Прощайте, Маргарет… Любимая Маргарет!