Сейчас - это всегда

В сумерках Чарльзу Архольду фасад нравился больше всего.

Июньскими вечерами, похожими на этот (а был ли это июнь!?), солнце опускалось в темноту Максвелл-стрит и выхватывало из нее скульптурную группу на фронтоне: полногрудая Коммерция простирала аллегорический рог изобилия, из которого высыпались фрукты в протянутые руки Индустрии, Труда, Транспорта, Науки и Искусства. Он медленно проезжал мимо (мотор «кадиллака» что-то барахлил, но где, черт возьми, найдешь сегодня хорошего механика), задумчиво разглядывая дымящийся кончик своей сигары, как вдруг заметил, что Коммерция была обезглавлена. Он резко затормозил.

Это же нарушение закона, нанесение ущерба, просто оскорбление. Хлопнула дверца машины, и в тишине Максвелл-Стрит гулко раздался одинокий крик Архольда: «Полиция!» — Стая голубей взлетела от подножия Индустрии, Труда, Транспорта, Науки и Искусства и рассеялась по пустынным улицам. Раздосадованный президент банка вымучил улыбку, хотя ему и не от кого было скрывать свое смущение. Приобрести хорошие манеры и нарастить изрядное брюшко также трудно, как и избавиться от них.

Где-то в лабиринте улиц финансового квартала слышался шум приближающейся процессии тинэйджеров. Трубы, барабаны, пронзительные крики. Архольд торопливо запер на ключ дверцу машины и поднялся по ступеням ко входу в банк.

Бронзовые ворота были распахнуты, стеклянные двери не заперты. Портьеры так же закрывали окна, как и семь или около того месяцев назад, когда он и трое оставшихся служащих запирали банк. В полумраке Архольд попытался оценить ситуацию. Столы и оборудование свалены в одном углу; ковры сорваны с паркетного пола; из кабинок кассиров сооружено нечто вроде сцены у задней стены. Архольд щелкнул выключателем, зажегся тусклый голубой свет. Он увидел барабаны. Банк превратили в танцевальный зал.

В подвале с урчанием ожил кондиционер. Казалось, машины жили собственной жизнью. Архольд шел, испытывая неуютное чувство от звука собственных шагов по голому паркету, в сторону служебного лифта, расположенного за построенной на скорую руку эстрадой. Он нажал кнопку ВВЕРХ и подождал.

Мертвая тишина. Да и вряд ли можно было ждать иного. Он поднялся по лестнице на четвертый этаж. Пройдя через приемную, смежную с офисом, он обратил внимание на диванные подушки, разбросанные вдоль стен. Дорогостоящая стенная роспись, изображающая разностороннюю деятельность НьюЙоркского Банка, была уничтожена, и на ее месте красовалась плохо нарисованная обнаженная парочка гаргантюанских размеров. Тинэйджеры!

Его офис не подвергся вторжению. На пустом столе лежал толстый слой пыли. Паук соткал (и давно оставил) паутину среди книжных полок. Карликовое деревце, стоявшее в горшке на окне (подарок от его секретаря на Рождество), превратилось в скелетик, где паук также развесил свои паутинки.

Одна из первых моделей Репростата (5-летней давности) стояла у стола. Архольд так никогда и не осмелился разломать его, хотя, видит Бог, у него часто возникало такое желание.

Ему стало любопытно, работает ли все еще эта машина. Он нажал кнопку. На управляющей панели красным светом вспыхнула надпись: НЕДОСТАТОК УГЛЕРОДА. Стало быть, работает. Надпись вспыхнула снова. Архольд вытащил из ящика своего стола карбоновую плитку и вставил ее в приемный карман у основания Репростата. Машина заурчала и выбросила блокнот.

Архольд сел на стол, подняв облачко пыли. Ему захотелось выпить или (он и так выпил слишком много) выкурить сигару, последнюю он выкурил на улице. Если бы он был в машине, то для этого ему было бы достаточно нажать на кнопку, но здесь…

Ну конечно! Его Репростат был также задуман для изготовления сигар собственной марки. Он нажал на другую кнопку; машина вновь заурчала и выплюнула одну сигару с ровно тлеющим кончиком. Как можно в принципе сердиться на бездумные машины? Не их вина, что мир развалился. Вина людей, неправильно их использовавших, жадных, ограниченных, не заботящихся о том, что случится с Экономикой или Нацией, пока у них на столе омары каждый день, подвалы полны вина, палантин из меха горностая к открытию театрального сезона и…

Но может ли он вообще кого-то винить, если сам потратил 30 лет жизни на обеспечение себя и Норы. Разница состоит в том, думал Архольд, наслаждаясь привычным ароматом сигары (до появления репростатов он не мог себе позволить этот сорт сигар — они стоили полтора доллара за штуку), что некоторым людям (как он, например) можно доверить владение лучшими вещами в расчете на их благоразумие, в то время как другим, большинству, нельзя доверить вещи, которые они не способны оплатить собственным усердием. Слишком много товаров. Власть размазалась — просто исчезла. Моральные принципы отмирали на глазах. Молодые люди, как ему говорили (когда-то он знал таких, кто мог и хотел ему что-то рассказать), более не утруждали себя вступлением в брак, а их родители не утруждали себя получением развода.

В рассеянности он нажал кнопку Репростата еще раз, хотя предыдущая сигара еще дымилась в пыльной пепельнице. Он поспорил с Норой этим утром. Они оба чувствовали себя не в своей тарелке. Может быть, снова пили на ночь (а пили они много последнее время), он что-то не мог вспомнить. Спор принял неприятный оборот, Нора съязвила по поводу его выпирающего брюшка. Он напомнил ей, что брюшко есть следствие упорной работы все эти годы в банке, необходимой для приобретения дома, ее гардероба и прочих дорогостоящих, но устаревающих товаров, без которых она не могла жить.

— Дорогостоящих, — фыркнула она, — что сейчас дорого стоит?

Даже деньги не стоят ничего.

— Это моя вина?

— Тебе 50 лет с хвостиком, Чарли мальчик, а я пока еще молода (ей было 42 года, если быть точным), и у меня нет большого желания терпеть твое кружение вокруг меня альбатросом.

— Альбатрос — символ вины, дорогая. У тебя есть в чем повиниться?

— Хотела бы, чтобы было!

Он ударил ее, и она заперлась в ванной комнате. Затем он уехал, не намереваясь в общем-то, проезжать мимо банка, но сработала привычка и привела его сюда.

Дверь офиса открылась.

— М-р Архольд?

— Кто? — О, Лестер, входи. Ты меня напугал.

Лестер Тинберли, бывший старший щвейцар банка, робко вошел в офис, бормоча что-то вроде «Счастлив-видеть-Вас-вдобром-здравии-сэр», кивая головой с такой самоуничижительной сердечностью, что казалось, его разбил паралич. Как и его бывший шеф, одетый в строгий серый костюм, произведенный этим утром Репростатом, Лестер носил униформу его старого места службы: комбинезон из грубой хлопчатобумажной ткани в бело-голубую полоску, полинявший от многих стирок.

За исключением нескольких новых морщин на коричневом лице (едва замеченных Архольдом), Лестер был все тем же старшим щвейцаром, каким его всегда знал президент банка.

— Что здесь произошло, Лестер?

Лестер печально покачал головой. — Эти детки — их не остановишь. Все они выбрали дорогу в ад — танцуют, пьют… и еще кое-чем занимаются, но об этом у меня язык не поворачивается рассказать вам, м-р Архольд.

Архольд понимающе ухмыльнулся:

— Это все от того, что они так воспитаны. Отсутствие уважения к власти — вот их проблема.

— Где же выход, м-р Архольд?

У Архольда был ответ на этот вопрос. — Дисциплина!

Лестер заговорил и желание угодить стало еще более заметным:

— Я делаю все, что в моих силах для поддержания здесь порядка. Я прихожу сюда каждый день и стараюсь восстановить то, что эти разбойники не разломали окончательно. Все бумаги сейчас в подвале.

— Отлично. Я прослежу, чтобы тебе было выплачено жалованье за все это время.

— Благодарю вас, сэр.

— Ты не знаешь, кто это изуродовал статую на входе? Не мог бы ты ее починить, Лестер?

— Я посмотрю, что тут можно сделать, сэр.

— Я проверю. — Архольд испытывал приятное ощущение вновь отдавать приказы.

— Не бойся, Джесси. Это не больно, может быть, только на секунду, и все.

— А ты будешь держать меня за руку?

Джуди улыбнулся. — Ну конечно, детка.

Тень выступила из темноты. — Молодой человек, это я, Лестер Тинберли. Я помогал тебе уладить дела внизу, если помнишь.

— Конечно, помню, старина, но сейчас я занят.

— Я только хотел тебя предупредить, что здесь посторонний…

Голос Лестера перешел в сухой еле слышный шепот. — Полагаю, он собирается… — Лестер облизнул губы, — доставить некоторые беспокойства.

Лестер указал на полоску света под дверью Архольда. — Может быть, ты заставишь его убраться отсюда.

— Джуди, только не сейчас!

— Я только на минутку, детка. Это может быть забавным. — Джуди посмотрел на Лестера. — Он что, умный больно?

Лестер кивнул и отступил в тень.

Джуди толкнул дверь и посмотрел на человека, сидящего за пыльным, покрытым стеклом столом. Он был стар, лет 50, с блестящими от выпивки глазами.

Джуди улыбнулся, когда мужчина неуверенно поднялся на ноги.

— Вон отсюда! — взревел старик. — Это мой банк. Я не потерплю, чтобы бродяги шатались по моему банку.

— Эй, Джесси! — позвал Джуди. — Иди сюда и полюбуйся на это чудо.

— Убирайся отсюда немедленно. Я президент банка, я…

Джесси захихикала. — Он что, чокнутый?

— Джек, — Джуди закричал в темноту приемной комнаты, — этот парень не врет? Что он президент банка?

— Да, сэр, — ответил Лестер.

— Лестер! Ты здесь? Выкинь этих малолетних негодяев из моего банка. Прямо сейчас. Ты понял? Лестер!

— Ты разве не слышал, Лестер? Почему не отвечаешь президенту?

— Он может открыть двери подвала. Вы можете заставить его сделать это. — Лестер остановился в дверях и с торжеством посмотрел на Архольда. — Там все деньги, и из других банков тоже. Он знает комбинацию. Там миллионы долларов. Он никогда не сделает это для меня, но вы его можете заставить.

— О, Джуди — давай. Это будет весело. Я не видела деньги целую вечность.

— У нас нет времени, детка.

— Мы умрем в 2 часа, а не в 12. Невелика разница. Представь — подвал банка, полный денег! Пожалуйста…

Архольд отступил в угол офиса. — Вы не смеете меня заставлять… Я не…

Джуди стало интересно. Ему было наплевать на деньги сами по себе, но стремление к борьбе, победе над чужой волей, было заложено в его прямолинейной натуре. — Ха, мы разбросаем их как конфетти — это будет неплохо. Или соорудим костер!

— Нет! — выдохнул Лестер, а затем, умиротворяюще: — Я покажу, где находится подвал, но огонь сожжет банк до основания.

Что будут делать люди завтра ночью? Подвал там, внизу. У меня есть ключи от ограды, охраняющей подвал, но комбинацию скажет вам он.

— Лестер! Нет!

— Зовите меня «парень», как вы привыкли, м-р Архольд. Скажите мне, что я должен делать?

Архольд ухватился за соломинку. — Выгони отсюда этих двух.

Немедленно, Лестер.

Лестер засмеялся. Он подошел к Репростату Архольда, нажал на кнопку сигар и дал Джуди дымящуюся сигару. — Это поможет ему назвать комбинацию. — Но Джуди пропустил совет Лестера мимо ушей. Он отбросил свою сигарету и сунул сигару Архольду в угол рта, слегка изменив тем его деланную улыбку. Осмелевший Лестер получил сигару, а затем виски себе, Джесси и Джуди. Джуди потягивал виски задумчиво, изучая Архольда.

Затем он схватил президента банка за шиворот и повел вниз по ступенькам в танцевальный зал.

Танцующие, большинству из которых предстояло, как Джуди и Джесси, умереть в самом скором времени, были отчаянно, до головокружения, веселы. Шестнадцатилетняя девушка лежала без сознания у подножия эстрады. Джуди потащил Архольда вверх по ступеням ближе к свету. Архольд заметил, что плакат с именем Десмонда все еще висел на решетке кабинки кассира.

Джуди взял микрофон. — Внимание. Комитет по развлечениям подготовил кое-что новенькое для всех нас. — Оркестр прекратил играть, танцующие столпились вокруг Джуди и Архольда. — Леди и джентльмены, я рад представить вам президента этого банка, м-ра, как ты сказал тебя зовут?

— Архольд, — Лестер подсказал снизу. — Чарли Архольд.

— М-р Архольд намерен открыть подвал банка специально для нашей небольшой вечеринки, и мы собираемся декорировать стены старыми добрыми долларовыми бумажками. Мы хотим закатать себя в деньги — не так ли, Чарли?

Архольд попытался освободиться от хватки Джуди. Толпа засмеялась. — Вы заплатите за ущерб, — простонал он в микрофон. — Законы для таких, как вы, еще не отменены. Вы не можете…

— Эй, Джуди, — выкрикнула девушка, — дай потанцую со стариной. Живем только раз, и я хочу испытать все. — Толпа взорвалась смехом. Архольд не различал лиц в толпе. Казалось, смех исходил от стен и пола, обезличенный и нереальный. Оркестр заиграл медленный фокстрот. Архольд почувствовал, что держат его другие руки. Джуди отпустил его ворот.

— Шевели карандашами, дядя. Нельзя танцевать, стоя на месте.

— Включите другой свет, — крикнула Джесси.

— Ты забыла про подвал, — заскулил Лестер. Она взяла старого швейцара под руку и провела на эстраду посмеяться над нелепым танцем Архольда.

Голубой свет погас. Внезапно банк заполнился яркими красными вспышками, как от мигалок на полицейских машинах.

Гудели клаксоны, кто-то включил сигнал тревоги системы безопасности банка. Труба, а затем барабаны подхватили тему, заданную клаксонами.

— Я поведу, — крикнула девушка Архольду прямо в ухо. Он увидел ее лицо, озаренное красной вспышкой света.

Затем Архольд почувствовал, как десяток рук подняли его и понесли. Фонари кружились над ним, раздавались хлопки, когда кто-нибудь из стрелявших по фонарям попадал в цель.

Его стали дергать в разных направлениях, заставляя вращаться в такт с оглушающей музыкой клаксонов, быстрее и быстрее.

Он услышал треск разрываемой на спине материи пиджака, затем резкую боль в плече.

Он упал на пол с болью, потрясшей все его тело. Промокший насквозь, он лежал на полу у двери подвала.

— Открывай, — сказал кто-то, но не Джуди.

Архольд увидел Лестера впереди группы. Он поднял руку, чтобы его ударить, но не смог из-за боли в плече. Затем он поднялся на ноги и посмотрел на кольцо окружающих его подростков.

— Я не открою. Деньги мне не принадлежат. Я несу ответственность перед людьми, оставившими их здесь, это их деньги.

Я не могу…

— Дядя, никому никогда не понадобятся эти деньги. Открывай.

Девушка вышла из толпы и приблизилась к Архольду. Она вытерла ему кровоточащий лоб. — Вы лучше сделайте то, о чем вас просят, — сказала она мягко. — Почти все они сегодня ночью себя убьют, и им наплевать на то, что они делают или кого они бьют. Жизнь, две плитки углерода и несколько кварт воды — и клочки бумаги за этой дверью ничего не значат. Завтра вы с помощью Репростата сделаете себе миллион долларов.

— Нет, я не могу. Я не сделаю этого.

— Все и ты тоже, Дарлайн, отойдите назад. Мы заставим его открыть. Основная часть толпы уже отступила. Дарлайн пожала плечами и отошла, присоединившись к остальным.

— А сейчас, м-р Президент, либо ты откроешь дверь, либо мы используем тебя в качестве мишени.

— Нет! — Архольд бросился к кодовому замку. — Я открою, — закричал он. В ту же секунду один из парней выстрелил, целясь чуть выше замка.

— Ты попал в него.

— Нет.

Дарлайн подошла взглянуть. — С сердцем плохо, полагаю. Он мертв.

Они оставили Лестера одного с телом Архольда. Он смотрел на труп. — Я проделаю это снова, — сказал он. — Снова и снова.

На этаже над ними клаксоны смолкли, и вновь заиграла музыка, вначале слабо, затем все быстрее и громче. Близилась полночь.

Нора Архольд, жена Чарльза, стеснялась своих рыжих волос.

Хотя это был их натуральный цвет, она подозревала, что люди думали, будто она их красит. Ей было все-таки 42, а так много женщин старше нее решили стать рыжими.

— Мне они нравятся, дорогая, — сказал ей Девей. — Не будь глупой.

— О Девей, меня беспокоят отношения с Архольдом.

— Тут не о чем беспокоиться. Ты же не бросишь его?

— Но это выглядит так некрасиво.

Девей рассмеялся. Нора надула губы, зная, что надутые губы ей идут. Он попытался ее поцеловать, но она оттолкнула его, продолжая упаковывать вещи.

Упаковка чемодана имела чисто символическое значение — через день в универмаге она могла репростатировать весь свой гардероб.

Но ей нравилась старая одежда — многие вещи были «подлинными». Разницу между подлинником и репростатированной копией невозможно определить даже с помощью электронного микроскопа, однако Нора тем не менее испытывала смутное недоверие к копиям — как будто они были прозрачными для чужого глаза и более потертыми.

— Мы с Чарли поженились 20 лет назад. Ты, наверное, был еще маленьким мальчиком, когда я стала замужней женщиной, — Нора встряхнула головой. — Я даже не знаю твоей фамилии.

На этот раз она позволила Девею себя поцеловать.

— Поторопись, — прошептал он. — Старик вернется с минуты на минуту.

— Это нечестно по отношению к ней, — пожаловалась Нора. — Она должна будет терпеть весь этот ужас вместо меня.

— Успокойся. Вначале ты беспокоилась о нем, сейчас — это нечестно по отношению к ней. Я тебе вот что скажу: когда я вернусь домой, я репростатирую другого Галахада, чтобы он спас ее от старого дракона.

Нора посмотрела на него с подозрением. — Значит твоя фамилия Галахад?

— Поторапливайся, — скомандовал он.

— Ты выйди, пока я этим занимаюсь. Я не хочу, чтобы ты видел другую.

Девей хохотнул. — Ну, еще бы! — Он отнес чемоданчик в машину и стал ждать. Нора еще раз с сожалением оглядела гостиную. Это был красивый дом в одном из лучших районов города. В течение 20 лет он был ее частью, скорее, большей частью. У нее не было ни малейшего представления о том, куда ее хотел увезти Девей. Она была в возбуждении от собственной неверности, понимая в то же время, что это не имело значения.

Как сказал ей Девей, жизнь дешева — пара плиток карбона и несколько кварт воды.

Часы на стене показывали 12.30. Ей надо было торопиться.

В комнате для репростатирования она разблокировала личную панель управления, предназначенную на случай чрезвычайных ситуаций, сейчас в какой-то степени ситуация была именно такой. Это была идея Чарльза архитипировать собственное тело с помощью Репростата. Его больное сердце могло отказать в любой момент, и чем страховать свою жизнь, лучше иметь личный Архитип. В некотором смысле это почти бессмертие.

Нора, естественно, сделала то же самое. Это было в октябре, через семь месяцев после закрытия банка, хотя казалось, как будто вчера. Но на дворе уже июнь! Девей поможет ей бросить пить.

Нора нажала кнопку с надписью «Нора Архольд». На управляющей панели вспыхнула строка: «НЕДОСТАТОК ФОСФОРА».

Нора сходила на кухню, нашла в ящиках буфета нужную банку и поместила ее в приемный карман. Репростат поурчал и остановился. С оцаской Нора открыла дверцу материализатора.

Нора Архольд, собственной персоной, лежала на полу камеры безжизненной грудой в том же положении, в котором Нора настоящая воссоздала ее тем октябрьским днем. Старшая Нора оттащила своего свежерепростатированного двойника в спальню. Она собралась было оставить записку с объяснением того, что случилось, почему она уходит с посторонним мужчиной, с которым познакомилась днем. Но просигналил Девей, и Нора, нежно поцеловав бесчувственную женщину, лежащую в постели, покинула дом, где последние 20 лет она ощущала себя узницей.

— Страшно?

— Нет. А тебе?

— Нет, когда ты держишь меня за руку. — Джуди обнял ее снова.

— Нет, просто держи меня за руку. Мы можем так жить всегда, а затем все будет испорчено. Мы будем стареть, ссориться, перестанем заботиться друг о друге. Я не хочу этого. Как ты думаешь, для них все будет так же, как и для нас?

— А как иначе?

— Это было бы прекрасно, — сказала Джесси.

— Сейчас? — спросил он.

— Сейчас, — подтвердила она.

Джуди помог ей сесть на край приемного кармана, а затем устроился рядом с ней сам.

Размер щели оказался едва достаточным для их двух тел.

Рука Джесси крепко сжала пальцы Джуди: сигнал. Вместе они скользнули в машину.

Боли не было, только потеря сознания. Атомы мгновенно освободились от химических уз; то, что раньше было Джуди и Джесси, сейчас представляло собой элементарную материю в камере хранения Репростата.

Из этих атомов собрать можно что угодно: продукты питания, одежду, домашнюю канарейку, даже других Джуди и Джесси.

В соседней комнате Джуди и Джесси спали бок о бок. Действие снотворного начало ослабевать. Рука Джуди лежала на плече Джесси в том положении, в каком уложила ее только что дезинтегрированная Джесси перед тем, как их оставить.

Джесси пошевелилась, Джуди открыл глаза.

— Ты знаешь, какой сегодня день? — прошептала она.

— Х-м?

— Сегодня наш последний день.

— Теперь всегда будет этот день, зайчик.

Она стала напевать песню: — Сейчас, сейчас, сейчас, сейчас это всегда.

В час ночи последний из участников пирушки покинул банк, и Лестер Тинберли оттащил тело Архольда в «кадиллак». Ключ зажигания он нашел в кармане Архольда. Дорога до загородного дома президента занимала час или немногим больше, чем требовалось для того, чтобы выкурить одну из сигар, полученную из Репростата на приборном щитке.

Лестер Тинберли поступил на службу в Нью-Йоркский Банк сразу после увольнения из Армии. На его глазах Чарльз Архольд делал карьеру, став в конце пути президентом. Лестер параллельно осуществлял собственный подъем по служебной лестнице от привратника до лейтенанта. Оба человека, каждый во всеоружии своей власти, были заинтересованы в сохранении порядка — так сказать, бюрократии. Они были союзниками по консерватизму. Появление Репростата, однако, изменило все.

Репростат можно запрограммировать на воспроизведение из имеющегося запаса элементарных частиц любой необходимой механической, молекулярной или атомной структуры. Репростат с г, особен даже репростатировать более мелкие репростаты, Как только: «та Машина стала доступна некоторым, она с неизбежностью стала доступна всем — и когда кто-нибудь завладевал Репростатом» больше ему ничего не требовалось.

Замечательные машины не могли доставить Чарльзу Архольду приятного чувства удовлетворения от исполнения работы и реализации власти, но только исчезающему поколению самоорганизованных людей требовались такие неощутимые удовольствия. Новый порядок в обществе, как свидетельствовал пример Джуди и Джесси, определялся получением удовольствий в Репростате. Они жили в вечном настоящем, близком к земному раю.

Лестер Тинберли не мог полностью разделять ни одну из позиций. Если образ жизни Архольда был лишь искривлен новым изобилием (он мог, как презицеш банка, позволить себе практически все), а Джесси и Джуди устроились в своей Аркадии, то Лестер разрывался между новой реальностью и старыми привычками. Он приучился, за 50 лет черной работы и скудной жизни, находить некоторое удовольствие и испытывать в некотором смысле гордость от самой убогости своего существования. Он предпочитал пиво коньяку, спецодежду шелковому платью. Изобилие пришло слишком поздно, чтобы он отдал ему должное, особенно изобилие, лишенное атрибутов, с которыми он (как и Архольд) всегда его связывал: сила, власть и более всего деньги. Жадность — это абсурдный порок в земном раю, разум Лесгера формировался давно, когда еще можно было быть нищим.

Лестер припарковал «кадиллак» в гараже Архольда на два автомобиля и втащил тело президента в дом.

Сквозь дверь Спальни он видел Ниру Арчольд, разлегшуюся на постели, спящую или пьяную. Лестер впихнул старое тело Архольда в приемное отделение Репростата. Личная панель управления осталась разблокированной. Лестер открыл дверцу материализатора. Если на нем лежала часть вины за смерть Архольда этим вечером, то это полностью ее искупало. Он не чувствовал вины.

Он уложил тело президента на постель рядом с Норой и убедился в их ровном дыхании. Архольд, вероятно, будет чувствовать себя не совсем в своей тарелке утром, на что Лестер обратил внимание в офисе. Но календарное время значило все меньше и меньше, раз не было необходимости куда-то спешить.

— До завтра, — сказал он старому боссу. В один из этих дней, он был убежден, Архольд откроет подвал до того, как откажет сердце. А пока он получал своего рода удовольствие, наблюдая за тем, как шеф вваливается в банк каждый день. Все, как в доброе старое время.

В сумерках Чарльзу Архольду фасад нравился больше всего.

Июньскими вечерами, похожими на этот (а может, это июль?), солнце опускалось в темноту Максвелл-стрит и выхватывало из нее скульптурную группу на фронтоне: полногрудая Коммерция простирала аллегорический рог изобилия, из которого высыпались фрукты в протянутые руки Индустрии, Труда, Транспорта, Науки и Искусства. Он медленно проезжал мимо (мотор «кадиллака» что-то стал барахлить, но где, черт возьми, найдешь сегодня хорошего механика), задумчиво разглядывая дымящийся кончик своей сигареты, как вдруг заметил, что Коммерция обезглавлена. Он резко остановил машину.