В аэропорт мы приехали заранее. Я вцепилась в Доброго, и моя выдержка меня покинула. И как бы я не уговаривала себя, что надо держаться, держаться больше я не могла. Я плакала, вытирала салфетками свои нос и мокрые щёки. Я гладила ёжик его волос, трогала пальцами его скулы, совала ладошки ему под куртку, пытаясь запомнить каждую мышцу наощупь. Утыкалась носом в его ключицы и вдыхала его запах. Мне было больно. Меня накрыла паника, я судорожно хваталась за него, бормоча сквозь слёзы:
– Я не хочу без тебя. Я не хочу так. Мне ничего не надо без тебя. Мне не нужны эти дни без тебя. Я не смогу. Я ничего без тебя не смогу.
Он прижимал меня к груди и по привычному бормотал мне на ушко «зайчикмоймаленькаямоядурындамалюсенькая». Он был расстроен, а глядя на мои эмоции, он вообще побледнел, в глазах я видела беспокойство. Он обнимал меня по- медвежьи, целовал в нос, но я не могла успокоиться.
– Я вернусь с первым снегом, малюсенькая, – шептал он мне, но это не помогало.
В итоге, когда мы с трудом расцепили руки, Шерхан притянул меня к себе, а Дима пошёл на посадку. Андрей обнимал меня за плечи и молчал.
«Добрый, Добренький, не уезжай», – скулила я чуть слышно. Дима обернулся, улыбнулся мне «по-доброму» широкой кривоватой улыбкой, прикоснулся сжатым кулаком к груди и направил в мою сторону раскрытую ладонь.
Так он дал понять, что его сердце осталось со мной.