Шаг из тьмы

5.38.5 Что должен мужчина, по мнению министра Шена

Он принёс чай, поставил перед Верой чашку, сел и невинно улыбнулся:

— На чём мы остановились?

Она понюхала чай, подтверждая свою догадку, что это не один из тех чаёв, которые стояли у неё в шкафу, улыбнулась так же невинно:

— А здесь что?

Он перестал улыбаться и сказал:

— Общеукрепляющее.

Она растянула губы в ненатуральной улыбке:

— Мы остановились на танцах с шутом. Он влиятельная фигура?

— Смотря, на кого вы хотите влиять, — напряжённо улыбнулся министр, отпивая из своей чашки, — если на короля — очень влиятельная. Если на политику в стране — бесполезная, потому что в этом деле уже король — фигура не особо влиятельная. Он тряпичная кукла на ниточках, но ниточки эти держит не один человек, как должно быть, а целая толпа людей, и каждый тянет в свою сторону, от чего кукла дёргается и выглядит нелепо, позоря всю страну. — Он замолчал, с силой потёр лицо и улыбнулся: — Фредди — дворцовый король вечеринок и законодатель моды на юмор, если перейти ему дорогу, можно стать предметом шуток для всего высшего общества, так что с ним все очень вежливы. Его пытаются убить, в среднем, раза три за сезон, после каждой премьеры, но он сотрудничает с управлением и его хорошо охраняют, так что в рамках сцены он борзеет сколько хочет, все привыкли и спускают ему его шуточки, делая вид, что это просто шутки, которые не стоят внимания. А на самом деле, никто просто не может ему ничего сделать, пока он под крылышком Даррена.

Он отпил ещё чая, помолчал и продолжил:

— Старого шута, который служил Георгу 15му, убили через пару дней после смерти отца, на его место метил другой, их тут при дворе целая театральная труппа и оркестр, когда умер старый шут, они передрались похлеще министров, но Фредди их утихомирил всех, и сейчас правит театром твёрдой рукой. Он умный парень, и сильный, носится как белка, хотя у него постоянно болят ноги, но он не принимает обезболивающие, принципиально, верхняя часть у него полностью здорова, в детстве он даже у меня в борьбе на руках выигрывал, сейчас не знаю, мы давно не пробовали, но придворных он укладывает всех, в том числе, начальника дворцовой охраны, он страшно его не любит за это. Постарайтесь его не рассматривать, он выглядит немного… пугающе. И из-за пропорций, и из-за лица, ему убрали шрамы в детстве, но с возрастом они опять расползлись, эту процедуру надо повторять, но он не хочет. Отличный он человек, но дружбы у нас не получилось, из-за его единственного недостатка — он беззаветно любит Георга 16го. И с тех пор, как умер отец, Фредди всячески Георга поддерживал, он несколько раз его от покушений спасал, это ещё одна причина, за что его не любит начальник охраны.

Вера чуть улыбнулась:

— Встретились два одиночества?

— В смысле?

— Шут и король. Нашли себе друг друга.

Министр неоднозначно дёрнул бровями, кивнул:

— Может быть. Мне не понять.

— Вы никогда не были одиноки и обижены на жизнь?

Он долго молчал, глядя в чашку, потом с некоторым удивлением качнул головой:

— Наверное, никогда. Что бы там ни творилось в стране и мире, но мать меня любила, по крайней мере, пока я был ребёнком. Когда она вышла замуж и забыла обо мне, у меня всегда был отец, и даже когда он оставлял меня ради Георга 16го, я знал, что меня он любит больше, у меня не было сомнений ни единой секунды, я всегда во всём был лучше. Когда отец умер, остался Двейн, в нём я тоже никогда не сомневался. Потом появилась Эйнис… Это сейчас она чудит, а когда мы только встретились, её обожание было настолько очевидно, что это ни с чем не спутаешь, она вела себя как щенок. С остальными детьми я не обращался так, как с ней, так что дальше было уже проще, но мне хватало и того, что уже есть, я не был одинок, никогда. Меня многие ненавидели, но я всегда знал причину — дело не во мне самом, а в моём происхождении и статусе, а те, кто имел что-то против меня лично, обычно были либо врагами короны, и моя работа стояла им поперёк горла, что полностью освобождает меня от ответственности, либо попросту мне завидовали, моим победам и наградам, тут я тоже не виноват. Так что безвинно осуждённым я тоже себя никогда не чувствовал. Мне действительно не понять короля, никогда, так и есть. И шута не понять, мы много об этом говорили, он не может объяснить своего благоволения Георгу, ему просто его жалко, он называет его потерянным ребёнком и хочет защитить.

Вера отчётливо вспомнила мятый нескладный силуэт короля, он стоит у стены в гостиной с бутылкой в руках, в одном ботинке, пьяный, грустный, растерянный, даже с несчастной пробкой не справился. Костюм выглядит так, как будто он его украл у кого-то повыше и посильнее, излишне роскошная вышивка совсем не украшает, а только подчёркивает болезненную худобу и бледность кожи, такой тонкой, что можно увидеть сосуды — сама хрупкость, сама беззащитность.

«А если его действительно оболгали, и он не убивал отца? Как с этим жить, двенадцатилетнему ребёнку, которому никто не верит, которому не на кого надеяться?»

Министр смотрел на неё так, как будто видит на лице каждую мысль, и презирает её за эти мысли. Она стушевалась и опустила глаза:

— Георг действительно производит такое впечатление.

Министр мрачно прошипел:

— Потому что хочет его производить. Он не дурак, и знает способы манипулировать людьми. Вам он тоже голову задурил, он мастер в этом.

— Он очень одинокий и грустный, — тихо сказала Вера, не поднимая глаз и слушая, как кто-то циничный и злорадный внутри неё разливает министерскую злость по бокалам и смакует, жмурясь от удовольствия.

«Почему мне так приятно его бесить?»

Министр фыркнул:

— И поэтому вам так хочется его обогреть и приласкать, да? Как всех ваших нищих гениев из прошлой жизни?

Она изобразила глазами сладкую ностальгию и кивнула:

— Да, наверно.

Министр рот раскрыл от шока, посмотрел на "часы истины", раскрыл ещё шире, развёл руками и закрыл, так и не найдя слов.

Вера тихо рассмеялась, пожала плечами:

— Что? Должен же кто-то это делать. Иначе в мире будет много голодных и необогретых гениев, они будут творить грустные шедевры, а весёлых творить не будут, а это плохо, печальных стихов в мире и так больше, чем весёлых.

Он вдохнул полную грудь, но опять не нашёл слов и выдохнул, разводя руками в немом возмущении, наконец справился с отпавшей челюстью и ядовито уточнил:

— То есть, привечая слабых и бесполезных мужчин, вы не просто тешите самолюбие, вы спасаете мир! Да?

— Да, — Вера улыбнулась ещё наивнее, обхватила чашку ладонями, кивнула: — Гении в быту беспомощны, и в мире бизнеса беззащитны, им нужен человек, способный взять эти вещи на себя. Почему бы и не я? Я могу.

У него на лице была смесь жестокой обиды и возмущения человеческой непроходимой тупостью, он усмехнулся:

— Приносите себя в жертву жестокому миру? Как самоотверженно.

Она беззаботно пожала плечами:

— Ну я же не собираюсь за них замуж…

Он схватился за голову и простонал:

— Великие боги, Вера! Потому и не собираетесь, открою вам секрет! Вы видите, что счастливой они вас не сделают, и пытаетесь себя убедить, что вам и самой не особенно хочется. Но это враньё, всем хочется, и вы не исключение.

Она поджала губы, сдерживая улыбку, смерила его взглядом с ироничным сомнением:

— Можно подумать, умение мужчины зарабатывать деньги и выживать в этом жестоком мире — залог счастья его женщины.

Министр как-то неочевидно, но конкретно собрался, Вера заметила, что он осознанным усилием взял себя в руки и утихомирил эмоции, хотя каменным и холодным не стал, просто начал демонстрировать своё пренебрежение и возмущение контролируемо.

«Эти амулеты работают как-то… то ли не всегда, то ли не на все виды эмоций. А может, у них тоже есть ресурс? И он прямо сейчас кончился, какая красота. Вряд ли это так, но было бы отлично.»

Министр смотрел на неё так внимательно, как будто пытался прочитать мысли, она улыбалась, молча ожидая того, ради чего он так круто внутренне подготовился. Он спросил:

— Хотите сказать, это не так? Только не надо мне вешать ванильную лапшу о том, какие они хорошие, добрые и понимающие, мужчина не должен быть добрым и понимающим, он должен деньги зарабатывать и проблемы решать.

Вера тихо рассмеялась, качая головой, отпила чая, стала молча смотреть куда-то в пространство. Министр не выдержал и спросил ещё раз:

— Что, нет?

Она медленно пожала плечами, смиренно кивнула с издевательской улыбочкой:

— Да как скажете, буду знать, какие вам нравятся мужчины.

— Это вам такие нравятся.

«Дзынь.»

Вера захихикала, пытаясь сдерживаться, но всё равно не сдержалась:

— Хорошо.

«Дзынь.»

— Вам виднее, какие мне нравятся мужчины.

«Дзынь.»

— Деньги и проблемы, я запомнила, — она подняла руки жестом "никаких претензий", опять взяла чашку. Его раздражение лилось бальзамом на душу, она пыталась понять, почему так происходит, даже вспомнила Эйнис, которую точно так же подбешивала и кайфовала от этого. Возникло подозрение, что это какой-то побочный эффект тех амулетов, которые на ней испытывают, но эти размышления совершенно никак не мешали наслаждаться.

— Именно, — кивнул министр, — деньги есть, проблем нет — это всё, что нужно для женского счастья.

«Дзынь.»

Вера рассмеялась уже не сдерживаясь, он смотрел на неё с мрачным вызовом:

— Что, нет?

— Нет, — качнула головой она, задумчиво улыбаясь чаю, вздохнула: — Для счастья нужно гораздо, гораздо больше. — Огласите весь список, пожалуйста! — с долей шутки фыркнул министр, но выглядел при этом пугающе серьёзно, Вера на секунду подняла на него глаза и опять опустила, продолжая изучать чай.

— Что? Списка не будет? Почему?

Она стала качать чай по стенкам чашки, как будто это был коньяк.

— Вера! Вы можете хоть что-нибудь сказать? Да? Нет? Чёрт, Вера!

Она тихо улыбалась, отпила чая. Медленно глубоко вдохнула и подняла на него глаза. Секунду помолчала и шепнула:

— Пейте чай.

Он мрачно фыркнул и взял чашку.

— Списка не будет, я понял.

— Не будет.

— Почему? Неужели не проще один раз конкретно обговорить условия, и потом не делать ошибок?

Она молчала и вертела в руках полупустую чашку, кожей чувствуя, как его начинает потряхивать внутри от бешенства.

— Вера!

— От того, что вы на меня орёте, список сам себя не напишет.

Он громко поставил чашку и положил ладони на стол:

— Чего вы от меня хотите? Мне у Даррена допросную камеру позаимствовать, чтобы добиться от вас конкретики?

Она перестала улыбаться и сухо кивнула:

— Вперёд. Это будет логичный следующий этап наших доверительных, взаимно честных отношений, — указала глазами на свою чашку, потом кивнула за спину, в сторону стоящей на плите яичницы Барта с "секретным ингредиентом", благодаря которому она стала так спокойна и разговорчива.

Министр нахмурился и выпрямился, откинулся на стену, помолчал и спросил:

— Вы чувствуете себя лучше?

— Нет.

«Дзынь.»

— Пейте ещё. Это правда лекарство.

Она бросила на него короткий взгляд: "не верю ни единому слову", но чашку взяла — ей действительно стало лучше, да и выделываться уже поздно.

«А ещё, есть у меня подозрение, что если я откажусь пить, он просто найдёт другой способ влить в меня эту дрянь. Можно кран изнутри намазать, чтобы даже стакан воды из-под крана был уже с сюрпризом. Можно даже оба крана намазать, и в ванной тоже, на всякий случай.

Чёрт, у меня паранойя уже от этого всего.»