Шакти

Кайлас, огромная заснеженная гора, похожая на рукотворную пирамиду, царила над долиной. Ее белоснежные склоны отражали солнечный свет, причем иногда казалось, что отраженный светит и греет сильнее, чем тот, что идет от самого светила.

Долина купалась в свете, он прошивал, пронизывал ее, не оставляя затененным ни одного уголка. Лишь в самом низу, там, где по каменистому ложу стремился говорливый поток, лежали причудливые тени, кое-где перемежающиеся полосами серого тумана. Но порой свет добирался и туда, и тогда тени уходили, а туман таял, оставляя за собой лишь мокрые пятна на камнях.

Но внезапно неугомонная игра света и тени застыла и заморозилась. Над острыми вершинами разнесся леденящий вопль. Он начался с душераздирающего визга — услышь его обычный человек, он лишился бы слуха. Дальше были и рокот, и рычание, и даже кашель, за которыми последовал низкий, на пределе слышимости рев. Его сила была такова, что начали трескаться и лопаться камни в основании большого черного храма. Внезапно он стал центром долины, отобрав это звание у горделивой Кайлас.

— Папа, там… — растерянный Ганеша не успел договорить, Шива пронесся мимо него как стремительный вихрь. Практически в то же самое мгновение он уже стоял перед Кали, замершей посередине выложенной темно-красной плиткой площадки перед храмом. За ее спиной плескался и бурлил небольшой бассейн, вода в нем потемнела и стала похоже на кровь.

— Что с тобой, душа моя? — низкий голос Шивы пресек рев, который, казалось, Кали издавала всем своим существом.

— Что со мной, душа моя, — кроваво красные губы с видимым усилием разлепились, с них тут же закапала кровь. — Действительно, что же это со мной? Подскажи, дражайший муж мой!

Шива встал перед нею, раскинув в стороны четыре мускулистые руки. Его ступни не касались земли, он парил над нею словно облачко дыма.

— Любимая моя, тебе нет нужды беспокоиться или бояться, — мягко и легко проговорил Шива. Его пальцы затрепетали, ладони пришли в движение, вычерчивая в воздухе сложный узор.

— Любимая, — визгливо передразнила его Кали. — Какое интересное слово. Какое точное слово! Ты же любишь вот это?

С этими словами она чувственно изогнула свой стан, крупные груди набухли, большие соски начали пульсировать. На них выступила кровь и, пузырясь, заструилась вниз, через выпуклый живот к промежности. Черные полосы были похожи на скрученные ветки дерева.

— Иди же ко мне, дражайший муж мой, — пропела Кали, подаваясь вперед и бесстыдно раздвигая бедра. Шива ускорил движение пальцев.

— Ай-я-яй, как так можно обходиться с любимой! — голос богини изменился, на этот раз он звучал глухо, как из колодца. — А впрочем… Ха! Ха! Ха-ах-ха!

При каждом возгласе Кали выбрасывала в стороны руки, гротескно повторяя позу Шивы. Ее пальцы тоже пришли в движение.

— Какая хорошая игра, правда, муж мой? Поиграем в нее вместе!

Раздался звук, словно треснул гнилой плод. На обвивающем шею богини ожерелье возникла окровавленная человеческая голова. На мгновение она застыла, широко распахнув глаза и рот, потом с нее начали опадать куски мяса и кожи. Через один вздох это был уже голый человеческий череп.

— Как здорово! — на этот раз голос Кали был свеж и воздушен, как у юной девушки. — Ты видел, любимый!

— Перестань, моя дорогая, — голос Шивы оставался спокоен, но на лбу вдруг выступили бисеринки пота.

— А если не перестану, тогда что? — Кали склонила голову к плечу. Со все тем же звуком на ее ожерелье появилась еще одна голова, на этот раз вопящая во всю мочь. Правда слышался ее крик недолго — Кали ловко подцепила ее, надкусила, как орех и во мгновение ока высосала мозг.

— Перестань, прошу тебя, — пальца Шивы продолжали плести свою сеть.

— А где же дорогая, — капризно протянула Кали, с громким треском разгрызая еще одну голову. По ее губам текла густая красно-коричневая жижа. — Или я уже перестала ею быть? Как же так!

Откуда-то снизу, из долины, донесся протяжный звук — словно с треском порвали плотное полотно. Шива вздрогнул, Кали расхохоталась.

— Кажется, просыпаются наши старые друзья! Скорее, скорее, идите сюда, к нам! Мы тут…

— Замолчи! — с кончиков пальцев Шивы слетели белые нити, закрутившись спиралью они облепили нижнюю часть лица Кали. Звук снизу усилился.

— Ничего не получается, любимый, да? — на лбу Кали открылся еще один рот, между растрескавшихся окровавленных губ челноком ходил лиловый язык. — Ничего, ты, главное, старайся! Ну…

Белые нити закрыли все лицо богини, заставив ее замолчать, но молчание продержалось лишь одно мгновенье. У Кали открылся еще один окаймленный красными губами рот. На этот раз под левой грудью.

— А ты позови Ткача, — злобно ощеряясь сказал он. — Ну! Где же он, твой товарищ по играм, благодаря которым ты потерял жену, а он — брата, дом и самого себя? Где же он? Еще один поклонник гармонии…

Белая пелена опустилась на ее живот, залепляя кривящиеся губы, но тут же раздался хохот — откуда-то снизу. Кали резким движением опрокинулась на спину и зависла в воздухе, широко раздвинув полные бедра. Теперь говорило ее влагалище.

— Это же он, он сделал меня такой! Он один во всем виноват! Ты знаешь!

— Он спас тебя! — выкрикнул Шива, простирая к ней руки. — И тебя и Индру и всех нас! Если бы не он…

Висящая перед ним фигура перевернулась, Кали встала на четвереньки и выгнулась как воющая волчица. Белесая пелена начала кусками слетать с нее, освобождая замолчавшие рты. Все они закричали жутким, утробным хором:

— Не смей говорить мне так! Не смей мне врать! Ты забыл, что я все видела и слышала! — на теле Кали открывались все новые и новые рты, присоединяясь к сотрясавшему скалы чудовищному хору. — Вы получили то, что хотели! А хотели вы абсолютное зло. Все, что только можно собрать в этом мире! Какой план! Собрать его в одно место, а потом уничтожить, раздавить, стереть с лица земли.

Кали снова перевернулась, все ее тело скрутилось в тугую спираль и застыло. Лишь разгорались углями глаза и двигались рты, выбрасывающие в крике ошметки бурой пены.

Шива простер к ней руки — Кали словно переломилась пополам, но тут же взвилась, раскинув в стороны все восемь черных рук. Раздался сотрясающий все мироздание хохот.

— Да вот ведь незадача, — давясь от смеха, сказала как выплюнула Кали. — Все, что вы по миру насобирали оказалось здесь, во мне, в твоей любимой жене! Какая незадача!

Хохот перешел в истошный визг, который за несколько вздохов достиг высшей точки. От него померкло солнце. В долине слышались крики ужаса, страшное ожерелье Кали продолжало заполняться все новыми окровавленными черепами.

— Я помогу тебе, любимая! — голос Шивы заглушил рев десятков глоток Кали, вобрав его в себя. — Я обещаю тебе!

— Не-ет! — визг богини был столь пронзителен, что Шива был вынужден отступить на шаг. — Убей меня! Сделай то, что должен и пусть весь мир превратится в пламя! Или ты хочешь, чтобы я сделала это сама? Я могу! Я все могу!

Шива выставил все четыре ладони, словно толкнув перед собой воздух. Кали подалась было назад, но потом, изогнувшись, повторила то же самое движение своими восемью черными руками. Увидев, что Шива стоит неколебимо, она нагнулась вперед и густо, утробно зарычала. Этот рык добавил еще несколько трещин к тем, что змеились по стене черного храма. Кали выставила перед собой две руки и с видимым усилием раздвинула ими пространство перед собой. Открылась кромешно-черная щель, откуда хлынула тьма. Солнце почти погасло. Богиня засунула в щель все оставшиеся руки, что-то там нащупывая.

— Нет, — твердо сказал Шива. Быстрым движением рук он вырвал Кали из черного пространства. Неодолимая сила подняла ее в воздух, щель с треском захлопнулась. Крик богини затих, словно все рты одновременно лишились воздуха. Однако она не сдалась — на ее теле повсюду начали открываться глаза. Их пронзительный горящий взгляд высасывал силы и вбирал в себя свет.

Шива напрягся, его мышцы вздулись, он пытался свести ладони, закрыть страшные глаза, но Кали не поддавалась. Изогнувшись, она пыталась ускользнуть. Небо потемнело, солнце начало превращаться в пылающий косматый черный круг.

Снизу, из долины, вертикально вверх ударил сноп света, отсекая тьму и оберегая от нее меркнущее солнце. Тело Кали дернулось так сильно, что она едва не вырвалась из пут, наложенных Шивой, однако тому удалось с нею совладать. Тяжело дыша, он проделал несколько движений, словно завязывая узел; тело Кали обмякло, быстрое волнообразное движение стерло с него лишние рты и глаза. Через несколько секунд она неподвижно вытянулась в воздухе. Все четыре руки Шивы взметнулись вверх, его ступни оторвались от растрескавшихся камней; тело Кали наоборот мягко опустилось на землю. Вернее на заляпанный чем-то красным ковер, торопливо подсунутый Ганешей.

— Сын мой, — голос Шивы медленно обретал былую легкость.

— Да, папа, — гулко ответил слоноголовый бог. Его белоснежную рубаху густо заляпала кровь, большие уши были в нескольких местах рассечены, один из бивней надломлен.

— Там внизу…

— Да, там дядя Митра.

Шива склонил голову.

— Передай ему спасибо и пусть остается там, внизу. Я спущусь.

Ганеша внимательно посмотрел на отца, потом грустно прошептал:

— Внизу, да. Я передам.

Шива начал безмолвный танец вокруг распростертого тела Кали. Его легкие движения завораживали, в воздухе сама собой зазвучала музыка. Тело многорукого бога словно перетекало из одной позы в другую, иногда настолько быстро, что превращалось в размытое пятно.

Сделав три круга вокруг тела жены, Шива замер перед ней на одной ноге. На его шее билась жилка, но дыхание было легким.

По узкой тропе спустились безликие слуги в белых одеждах. Шива распорядился перенести тело Кали в храм. Танец затянул некоторые трещины на его стенах. Вода в бассейне снова стала прозрачной.

— Оставьте это на ней, — тихо сказал он, увидев, что слуги замерли, не решаясь прикоснуться к страшному ожерелью. Повинуясь взмаху его руки, оно само собой скрутилось и улеглось между ее грудей. Проследив, как тело жены скрывается за дверью, Шива глубоко вздохнул — так, что в окрестных горных вершинах поднялся ветер. Но он не пугал, скорее успокаивал. Сила ветра была такова, что беспорядочно валявшиеся повсюду камни перекатились и сами собой встали на положенное им место.

Внизу, в густой тени, у широкого ручья, протекающего по дну долины, тяжело опираясь на посох, стоял тщедушный старик в грубой пастушьей овчине.

— Ты вовремя появился, Ткач, — прошелестел голос появившегося словно из ниоткуда Шивы. — Сегодня было особенно тяжело.

— Если нужна моя помощь…

Шива отрицательно покачал головой. Его взгляд был устремлен куда-то вдаль.

— Тебе лучше уйти, Ткач.

Митра глубоко вздохнул и просительно посмотрел на него.

— Можно мне подняться… туда?

— Нет, — снова покачал головой Шива. — Не сегодня.

Митра горестно наклонил голову, морщины на его лице проступили резче.

— Я понимаю. Основатель, я слышал, что говорила Шакти.

— Кали, Ткач. Это говорила Кали. А то, что говорит Кали лучше сразу забыть.

— Но, может быть…

— Уходи, Ткач. Так будет лучше. Наступает плохое время. Береги себя.

Отступив на шаг, Митра склоняется в низком поклоне.

— Хорошо. Я ухожу, Основатель.

— Тебя проводит Ганеша. Я благодарен тебе за помощь, Ткач.

Великий бог исчезает. Митра с тоской смотрит наверх, на освещенную солнцем кромку окаймляющей долину горной цепи.

По извивающейся по крутому склону тропе громко топая сбегает Ганеша.

— Дядя Митра!

— Да, Ганеша. Не надо меня провожать. Я знаю дорогу.

— Я… — слоноголовый бог опасливо оглядывается по сторонам, большие уши шлепают его по щекам. — Я просто… Вот, возьмите.

Он передает Митре небольшой бурдюк, наполненный чуть больше, чем на половину.

— Я больше не смог найти, — виновато говорит Ганеша. — И времени мало было.

— Спасибо тебе, дорогой, — Митра крепко обнимает его. Ганеша осторожно кладет огромную короткопалую ладонь ему на плечо.

— Вы и вправду берегите себя, дядя Митра. Там у вас все сложно как-то.

— Спасибо, — повторяет Митра. Вскидывает на плечо принесенный бурдюк и уходит.

Через несколько минут он покидает серый туман и выходит на старую дорогу. Ее окаймляют потрескавшиеся камни, на которых начертаны почти стершиеся письмена. За ними, за пределами дороги — торчащие кое-где большие валуны, похожие на облака, пучки травы и кустарника. Все это подрагивает и колышется, порой то там, то сям открываются дыры, через которые видна далекая земля.

Из узкой щели в одном из камней вылетает Галга, почти тут же Митру, стуча по камням копытами, догоняет осел.

— Что там у вас стряслось? — грубовато спрашивает первый. Митра лишь машет рукой, потом развязывает бурдюк и делает большой глоток. Оторвавшись, глубоко вдыхает. На его лбу разглаживаются морщины.

Осел тычется лбом ему в руку, Митра подносит отверстие бурдюка к его вытянутым губам. Осел шумно прихлебывает, как-то умудряясь не пролить ни капли.

Митра завязывает горлышко бурдюка и забрасывает его на спину. Галга заглядывает ему в лицо.

— Совсем плохо, да?

Ответа нет. Галга вздыхает и неловко пытается погладить Митру по руке. Митра усмехается, снимает бурдюк и снова начинает его развязывать.

— Глотни и ты. Дела и вправду не очень. Ну… тем больше у нас работы.