Школа Времени

Еще года два назад здесь был пустырь — несколько невыразительных квадратных километров угасшей по техническим обстоятельствам земли, которую многие товарищи с помощью искусственных мер побуждали к плодородию; увы, бобовые и прочие культуры не желали произрастать на подобной почве. Но последние времена внесли, как говорят, свои поправки, а вместе с ними новую ясность в судьбу искалеченного обстоятельствами угодья.

На облик пустыря, с давних пор именуемого в народе Козьим, легла наконец-то! — печать индустриальной элегантности, дохнуло тенденциями, давшими нам в свое время отчаянные в силуэте виды международных выставок ЭКСПО.

Таким образом, облик его нашел себя, надо полагать, окончательно. Неказистому в прошлом содержанию пустыря соответствует теперь столь совершенная форма, о наличии которой жители округи не могли и подозревать. Поле отгородилось от мира блочной, непроницаемой стеной, за стеной же вознеслись куполообразные сооружения, лезвия ажурных вышек, звонкие на ветру мачты электропередачи.

Поставленные перед свершившимся фактом жители пригорода не успокоились на наблюдениях стройки с одной точки, но обследовали комплекс кругом, шаг за шагом, на ощупь определили исходный состав материала ограды — мощью веяло от нее! — и любознательность их была вознаграждена одним знаменательным открытием, пропустившим впоследствии через уста и уши жителей разноречивые толки и спорные слухи.

Да, не полет линий конструкции, не стилевые победы и поражения броского абриса ансамбля сооружений, паривших на редких точках опоры за оградой, а именно это маленькое открытие вонзилось раскаленной иглой в воображение любопытствующих — бетонная кладка, раз и навсегда замкнувшая поле в предварительно-напряженное объятие, не имела Входа. Монолит без щели, без просвета!

— Может, они непосредственно через забор? Одним махом? А? предполагали некоторые. Да нет, высотники ежедневно маячили на поднебесных площадках пускового объекта, и никто еще не замечал, чтобы работники преодолевали забор. Да и где бы нашлось такое количество шестовиков-разрядников, перешедшее в качество монтажников?

— Секретное мероприятие! — властно выложил кто-то другой. — «Броня крепка, и танки наши быстры!» — И подмигнул.

Но и он не получил голосов, ибо во время действия данной истории секретные мероприятия рассекретились, тучи тайн разоблачились, так как всеобщее разоружение восторжествовало давно, всерьез и надолго. А если кто и пытается проникнуть в атом, так исключительно с мирными намерениями.

И тем не менее последнее предположение действительно касалось края истины: подлинную судьбу Козьего поля было твердо решено содержать в совершенном секрете…

Тем временем в другом малолюдном районе города возникло еще одно сооружение, породившее вокруг себя вспышку страстей того же класса и накала. По виду и типоразмерам сооружение легко было счесть за обычный вход в метро, тем более что по утрам оно всасывало в себя без остатка длинную вереницу по-рабочему настроенных людей, которые сообща никак не смогли бы расположиться в — столь компактной постройке, хотя и имели опыт проживания в жилищах миниатюрного типа. Слепому было ясно, что люди эти, покончив с формальностями, отправляются вершить начатое под землю.

В дневные часы «пик», когда самотек сделавшей свое части населения рвется к домашним очагам, скрывшийся на время народ исправно следовал в обратном порядке. Было ясно, что люди спешили из-под пластов земли.

Но незаконная связь Входа с жизнью подземных миров дала старт полету воображения жителей — мало ли по Москве заактированных проходных для строителей подземки! Напротив, любопытство прохожего люда вскипело именно после того, как строители перестали стучаться в двери Входа. Конкретнее? именно после той ночки, когда под покровом тьмы над Входом укрепилась категорическая табличка:

За ней следовал дубль «Вхiд громадянам…» и остальные переводы текста на языки республиканского значения, а также слова, отражающие натиск двунадесяти языков заграничного происхождения.

Действительно, ватаги опрятных подростков, по всей видимости отличников учебы, начали теперь бесперебойно обивать пороги Входа, и взрослых среди них не замечалось…

Нашлось, правда, несколько смельчаков, давно утративших следы первой молодости, необузданное любопытство коих подавило сигнальное действие таблички. С нервной решимостью, какую мы видим на лицах хоккеистов перед началом ледового побоища, вламывались они внутрь помещения, благополучно пребывали внутри, а через минуту вылетали наружу в сопровождении некоего джентльмена с никелированной головой — робота внутреннего пользования.

— Извиняюсь, гражданин, извиняюсь, — заученно шепелявил джентльмен. Вам давно перевалило за шестнадцать. Вам тридцать!

Голос никелированной личности дышал подлинной доброжелательностью, однако пожатие десницы, по мнению нарушителей, оставалось истинно железным.

Имела место и групповая попытка проникновения в недозволенное подземелье. Коллектив совершеннолетних карликов из цирковой бригады иностранного гастролера Трутти, всецело понадеявшись на свой подростковый вид, под шумок растворился в толпе школяров, чтобы просочиться мимо разворачивающего зевак знака. Но через минимум времени и они оказались на панели в сопровождении все тех же безукоризненных джентльменов.

— Ах, господа, господа, понимать надо, — магнитофонными голосами журили вахтеры. — Деток ваших — пожалуйста, просим. А самим нельзя, хоть и интуристы вы. Взрослые вы!

— О, кибернетик, кибернетик! — выкрикивали иностранные карлики и карлицы. — Русский чудес!

Но лесть, равно как и коварство, в данном случае не проходила: джентльмены отличались математически точным отсутствием тщеславия.

Замечена была также многозначительная разница в поведении молодежи при входе в подземелье и при выходе из него. Путь туда знаменовался радостными восклицаниями и взрывами смеха — приметами беспечности, свойственной прекрасному возрасту экскурсантов. На обратном пути воцарилась иная атмосфера. Юные лица осенялись здоровой озабоченностью, бременем пережитых страстей, а отрывочный разговор обогащался пугающей содержательностью.

— Твержу ему: «Стенька, правильно насильничаешь против засилья крепостников. Бюрократизм крепостников на излете, но пасаран, Стенька! Но вот турчанку топить не к лицу. Исторический материализм подводишь. Трудно будет, Стенька, грядущим поколениям твою преступную биографию обелять…»

Несся по ветру разговор и другого критического направления:

— С графиком ему в руках поясняю — из термодинамического цикла Карно необратимо вытекает, что двигатель внутреннего сгорания в смысле КПД клад по сравнению с паровиком, золотая жила. Вот над чем руки и голову поломай. А Джеме Уатт свое гнет, мол, о Карно знать не знаю, а наше время, говорит, и паровой машиной обеспечить — не архаизм.

Вот сколь странные, но в высшей степени рассудительные разговоры беспокоили слуховые аппараты прохожих. Понятно, на анализе этих похвальных, но все же туманных бесед даже лучший из думающих механизмов не докопался бы до важной связи между необыкновенным Входом и событиями на Козьем пустыре, взаимосвязи, точный смысл которой, уверен, еще не сформулирован и самым опытным из наших читателей.

Но, подчиняясь велениям времени, запасы которого не столь уже и велики, покончим с недомолвками и воспроизведем хотя бы часть основополагающего разговора, зафиксированного магнитофоном несколько лет тому назад в стенах конструкторского бюро запрограммированного обучения…

— У вас затяжной разговор? — Конструктор, начальник КБ оценивающе взглянул на посетителя. Где-то он уже встречал это лицо.

«Из постоянных просителей. Домогается», — тревожно подумал конструктор и перевел взгляд на туфли собеседника: не парусиновые ли?

«Английский стандарт, сорок пятый размер, подметка „Лорд Керзон“», отметил он и с интересом посмотрел в лицо вошедшего.

— Часа на полтора. А понравится, так и на все три, — серьезно ответил неизвестный. Непохоже было, что посетитель издевается. По всем статьям он походил на людей, твердо усвоивших, что общаться с ними интересно всем и всегда.

— Ну, ну, полтора, — осторожно удивился конструктор. — Тридцать минут, и то сверхурочно. В чем ваше предложение?

— Проект Машины Времени, — сообщил посетитель задумчиво и так просто, будто он в самом деле прибыл из готового будущего и держит при себе не только проект, но и саму машину, готовую к немедленной демонстрации хоть на аукционе.

Посетитель был высок ростом, обладал достаточно разумным фасом и в меру интеллигентным профилем, однако не мог тягаться с отработанными до мелочей субъектами из недалекого, но лучшего будущего.

— Машина Времени, — с торжественным спокойствием подтвердил он, почувствовав замешательство конструктора.

— Значит, не ослышался, — с видимым облегчением произнес конструктор. Тогда это телефонный разговор. Нам уже предлагали эти конструкции. Догадываетесь, что выяснилось?

— Что? — с готовностью спросил посетитель.

— Машина такая уже эксплуатируется и усовершенствованию не подлежит. Развернулась Земля вокруг своей оси — вот и попали на сутки вперед. Оборот вокруг Солнца — календарный год проскочили. Вот и Машина Времени. Путешествуем в четвертом измерении, и ни копейки затрат.

Конструктор хитрил неспроста. Посетитель держал себя в рамках, да мало ли что мог выкинуть. С одержимыми будь начеку! Поэтому конструктор хоть и нес развеселую околесицу, но тональность ей придал серьезную и вертикальную складку на лбу выложил, как в момент осложнения умственной деятельности.

— Нет, у нас расходы пойдут. Не тот случай, — скупо улыбнувшись, чтобы отдать должное юмору, твердо возразил прожектер. — Моя конструкция реально осуществима. Никаких гиперпространств, дешевых эффектов релятивизма. Теоретическая основа отменно здорова и эмпирична. Но деньги, конечно, потребуются немалые.

При слове «эмпирична» конструктор немного ожил, но немедленное упоминание о деньгах заставило его вздрогнуть и встать. Теперь он точно знал, почему лицо посетителя выглядело знакомым. Типичное лицо среднего изобретателя вечного двигателя, которым для воплощения мудреных идей не хватает лишь продолжительности собственной жизни да парочки миллионов казенных рублей. Впрочем, охотно воспользовались бы они и личными накоплениями должностного лица.

— Вот что. Приходите-ка завтра. Прихватите и проект вечного двигателя. Он у вас есть, — угрюмо заключил конструктор и шагнул к двери. Но следующая фраза хладнокровного собеседника пресекла второй шаг, сверх того, сообщила молодому телу конструктора пол-оборота и, так подержав, точно адресовала в кресло.

— Простите, забыл представиться, — сказал прожектер, морщась от такого способа продления разговора. И тут он открыл свое имя.

В эту секунду конструктор исчерпал все сомнения насчет черт лица посетителя. Он действительно видел его, как же — крупным планом! электронный луч выписывал его люминесцентную копию на телевизионных экранах, офсетным методом переносилось оно на первые полосы, и ночная греза профессионала будоражила сон тех, кому не удавалось прорваться на лекции профессора. Известнейший ученый второй половины века, автор самых скандальных на первый взгляд технических идей — вот кто занимал сейчас кресло в конструкторском кабинете.

— Так вот, — продолжил знаменитый проситель, словно не замечая хирургического действа своего представительства, — конструкция реализуется в традиционных компонентах: нержавейка, бетон, дефицитные материалы, электросила, фиберная оптика и кое-какие трансформирующие устройства — в них вся соль. Место для стройки присмотрел. Козье поле.

— Знаком, — покорно откликнулся конструктор. — Там обрывается наша пневмотруба. Гоним по трубе бракованные чертежи, отходы.

— Для исправного действия машины требуется одно, — на виске изобретателя вспухла венозная жилка; он предельно понизил голос, что хорошо запечатлелось на магнитофонной ленте, — сохранение тайны местонахождения. По крайней мере, на первых порах. Потому и не послал предложение по служебным каналам — беды не оберешься, пришел лично. Без утечки информации.

— Понимаю, — тоже предельно понизив голос, засвидетельствовал конструктор и тревожно посмотрел на дверь.

На исходе третьего часа беседы конструктор встал из-за чертежного стола.

— Разумно, разумно, — пробормотал он. — Сплетение разгоняющих тоннелей, купола трансформаторов эпох, кабины триангуляции времени. Разумно.

— Вот видите, — не покровительственно, а отечески улыбнулся бог изобретателей, — все по школьным законам природы. Парадоксов почти нет. Почти.

— Грешен, грешен, — замахал руками конструктор. — Думал, опять волынка с гиперпространством. Помните время — с восторгом воспевали вреднейшую вещь, производственный шум? Фантасты особо нажимали на рев ракетных дюз. Лучшие главы фантастов были заложены под этот рев! Потом забыли, вредным признали, накинулись на пространство — время. Новая кампания! Субпространство, нуль-пространство, бей-пространство — хоть бы намекнули, что это такое; так, пища для пожирания Машиной Времени. Диоген не сомневался, что бочку его сломать можно каждому, но веровал в крепость места, которое занимал в пространстве. Уж места не сломаешь, свято. Так нет, взломали. Пусть на словах, но вдребезги разнесли пространство, обсосали по косточкам с мучительной радостью. Мазохизм! Вот я и подумал…

— Пустяки, — лениво сказал изобретатель, — норма быта. Всех по одежке встречают. По уму провожают совсем не так. Иногда не провожают, а с лестницы спускают.

Он потянулся, шевельнул плечами, ширина и плотность которых автоматически относили притчу о лестнице в область мифов, и неожиданно замурлыкал:

— Фу, черт, — сказал он смущенно, — дальше забыл. Дикарский романс.

— Из цикла «Научись на гармошке играть», — брякнул конструктор. Собеседники с внезапным пониманием переглянулись и вдруг захохотали, вспомнив, очевидно, еще кое-какие ритмы исчерпавшейся радиоволны.

— Нервная разрядка налицо, — энергично резюмировал изобретатель. Значит, делу венец. Не забудьте — в Машину пускать только подростков. Протекции для взрослых отменяются!

— Именно так, — кивнул головой конструктор, — программа-минимум. Научно-техническая магистраль времени, личные контакты с Архимедом, Ньютоном, Менделеевым и всем синдикатом корифеев. Второе: линия землепроходчества — Колумб, Беринг, Дежнев и компания. Магистрали и тупики обществоведения — на баррикады, в пучину революций, с шашкой на боку, на лихом коне! Эх, за уши с уроков не вытянешь. Шайба и мяч побоку.

— Спорт со счетов не сбросишь, — возразил изобретатель. — Пусть поглазеют на древних греков. Кузница истинно спортивного духа. Секреты утраченного мастерства.

— Да, да, секреты, — вспомнил конструктор. — Эффект будет полным, если родители не узнают о принципах нашего секрета. Организуем вокруг пустыря заборчик помощнее, вход отнесем куда подальше, упрячем под землю, а над ним анонс «ВХОД ГРАЖДАНАМ СТАРШЕ ШЕСТНАДЦАТИ ЛЕТ СТРОГО ВОСПРЕЩЕН!».

Движением руки он прочертил в воздухе габариты будущей вывески.

— То-то всполошатся родители, — великий изобретатель усмехнулся. — Да ничего, пусть поломают почтенные головы. Ребятишки порасскажут им кое-чего. Уж порасскажут. А там, глядишь, соорудим и для взрослых машину. Успокоим.

…Таким в общих чертах рисуется ныне основополагающий разговор, предвосхитивший развитие фронтальных событий на Козьем пустыре и возле Входа. Для пользы дела мы опустили часть разговора, в которой мотивировалась нежелательность присутствия взрослых в недрах Машины. Но для пользы, только для пользы дела.

Так и возник полноценный комплекс купольных сооружений, а вместе с ним забор без входа, озадачивший жителей пригорода, и сам Вход в подземелье, прорваться в которое не суждено было даже хитроумным карликам из бродячего ансамбля Трутти.

Знатока фантастики, вероятно, насторожит и даже опечалит устрашающая грандиозность Машины. Многокилометровую недвижимость не заполучишь в сугубо личное потребление. Одинокая личность подобна нарезной пушке успешно поражает только ту очередную жизненную цель, что от природы наделена малостью формата и потому способна локализоваться на самом уязвимом месте в единственную и неповторимую точку прицела: бить по площадям, подобно гвардейскому миномету, дано лишь коллективу.

Напротив, все агрегаты времени, уже получившие путевку в жизнь в других изданиях, отличались подкупающей портативностью и простотой, что и вселяло надежды на частное обладание зарождающейся Машиной. Понятно, на фоне такого благоденствия вызывающая солидность нашего образца должна и отпугнуть кое-кого из поклонников, охочих до частной и личной собственности.

Конечно, там, в голубых разрывах дымки идеального будущего, размеры аппаратуры времени, дай бог, и отстоятся до ничтожных габаритов, а себестоимость — до цены, открывающей зеленую улицу массовому сбыту изделий. А пока в нашем, XX веке, чреватом технологическими затруднениями, будем идти на поводу вовсе не голубых разрывов между удовлетворением наших растущих запросов и производственными возможностями Машины или вообще откажемся от притязаний такого рода. Выбора нет!

Первая очередь Машины Времени, аннексировавшей за рекордный срок границы Козьего пустыря, сбрасывала желающих в прошлое. Запуск в будущее требовал от субподрядчиков и смежных организаций дополнительных субсидий, его ввод было решено отнести на следующий срок.

Ход актуального эксперимента превзошел все ожидания инициаторов. Но любопытно взглянуть на опыт глазами непосредственного участника первого сеанса Машины.

Нет слов, леденящие кровь консерваторов приключения позднейших выпускников Школы Времени насытились еще большей драмой идей, однако здесь подбираются факты, касающиеся не столько эксплуатации, сколько зарождения Школы, а потому продублируем нужную страничку дневника первоиспытателя Угомонкина.

…Двое молодых сильных мужчин стояли на вершине купола трансформации, в пультовой, и молчали. Под прозрачным полом, глубоко внизу, жались друг к другу на ветру сочные макушки таежных лиственниц. Только что под ногами инженеров, прямо под подошвами, шипя — шипение слышалось даже в пультовой, — в сиянии белого каления скользнула комета, и пол дважды дрогнул от громового раската.

На большом экране просматривалась внутренность соседнего купола гигантские папоротники с листвой цвета ранних огурцов, перегнойная трясина тропиков, лежбище перекормленных бронтозавров и сам птеродактиль под куполом, поймавший кожаными перепонками крыльев поток стерильно чистого, еще не тронутого фабричной трубой воздуха.

Конструктор и изобретатель пристально вглядывались в дело своих рук, но нет, изъянов не обнаруживалось, и им начинало казаться, что они и в самом деле не имеют отношения к происходящему, что лоснящийся в собственном соку динозавры, набухшие вечной зеленью папоротники, таежная дебрь — все это изобилие само вдруг возникло из прошлого, налилось кровью, приползло, обжило пространство и теперь жадно требует права на жизнь.

— Но как он пискнул «ложись!», — удрученно сказал конструктор.

— Это верно, что пискнул, — рот изобретателя дрогнул. — Но так, что я чуть не бросился на пол.

Мужчины посмотрели друг на друга и несмело улыбнулись, кажется, впервые за этот решающий час. Они уже почти отошли, ответственный и вполне реальный мир обретал прежнюю прочность, только под ногами еще плыла в волнах хвои черная тайга.

— Эффект полный, — заключил конструктор и облегченно вздохнул. — И взрослых допустить можно. Примут за чистую монету.

— Идеально, идеально, — задумчиво отозвался великий изобретатель, думая о своем, но тут же спохватился. — Нет, нет! Разберутся недетским умом и ребятишкам тайну откроют. Дискредитируют идею, прощай ощущение подлинности. Ни за что.

Он взял аккорд на клавиатуре пульта, и тайга сразу осела, сжухла, будто из стволов вышел сжатый воздух; птеродактиль дернул крылом, точно бритва прошлась по перепонкам, и камнем пошел к земле, а динозавры разом поднялись с насиженных мест, худея на глазах, плотным стадом побрели к разомкнувшейся стене и тут окончательно сплющились — воздух со свистом вырывался из непомерного чрева великанов.

Через минуту с торжествовавшей только что фауной и флорой было покончено, площадки стали пусты. Только один звероящер, похудев наполовину, с яростным ревом метался по арене, ища пропавших товарищей, его пневматика засорилась в каком-то обратном клапане.

Не оглядываясь, они вышли из пультовой на воздух к лестнице, ломано падающей вниз, к самой земле. С южной стороны, от коксохимического гиганта, потянул пригородный бриз, круто замешенный на концентрированной кислоте. Потом дохнуло с запада чесночным перегаром, будто глотки всех обжор вселенной слились в едином порыве в одну смердящую пасть. Гидроксилы и прочие ценные комбинации элементов таблицы Менделеева бушевали в нисходящих и восходящих потоках атмосферы.

— На деньги, что улетают в трубу, можно построить еще одну Школу, исторгнул конструктор, мстительно вглядываясь в сторону ликеро-водочного геркулеса.

— Зарываетесь! — весело крикнул первый директор Школы. — Демонстрируете практицизм идеалиста! Вот детишки пройдут курс Школы и сделают, чтобы дышать стало легко. А пока тайна!

И одним прыжком великий изобретатель одолел первый лестничный пролет.

— Тайна! — отчаянно крикнул конструктор, и пролет тоже мигом оказался за его спиной.

Они мчались вниз, к земле, к стендам, к полигонам, где в сиянии электросварки монтировались неслыханные приключения детей века, где звенела в гаечных ключах последняя профилактика лабораторий и их праотцов, где молча готовились к эксплуатации хозяева истории — Джемс Уатт, Менделеев, Стенька Разин и Ко.