Шоколад

Глава 12. Записка

На следующий день тридцать первого августа дежурный инспектор велел собрать вещи и повёл меня в помещение, где мы по прибытии сдавали документы и ценные вещи. Под роспись он выдал паспорт, кошелёк с двумя тысячами рублей, карточку банка и телефон — моё богатство, которое я оставила на хранение. Судорожно вздохнув, не до конца веря в своё счастье, я поставила подпись в документе. Я освободна?

На площади уже стоял пикап. Полковник вышел следом, мазнув по мне нечитаемым взглядом, уселся рядом с шофёром. Меня потрясывало неконтролируемой дрожью, я попыталась залезть в кузов, но ноги и руки стали стали ватными. Путь к свободе был открыт, а я вдруг обессилила. Психоз накрыл с головой, я была на грани отчаяния, что не могу забраться в кузов. Открыв стекло, полковник скомандовал.

— Бортникова, на заднее сиденье.

Его голос вывел меня из ступора. Холодный взгляд, жесткое выражение лица — чудовище, смиловавшееся надо мной. Осталось немного — выполнить команду.

Вчера я стояла в яме, чувствуя, что остался один шаг до бездны, сегодня меня везли на волю. А завтра первое сентября. Я не успевала вписаться в американские горки, которые устроил начальник, хмуро поглядывающий в зеркало заднего вида на моё растерянное, взволнованное, пылающее лицо. Вцепившись в сиденье, мне кажется, я вся горела от мысли, что сегодня увижу сына.

Пять километров пролетели мгновенно, на взлётке ждал борт — небольшой вертолёт. Полковник, оказывается, летел вместе со мной. Он не беспокоил своим присутствием, почти сразу уйдя в кабину к пилотам.

Я смотрела в иллюминатор на лесные массивы под нами. Сердце замирало от радости, и сжималось от ненависти. В первый день свободы я должна встретиться с мужем, отправившим меня в мясорубку. Муж не услышит моих обвинений, потому что это бесполезно, он их никогда и не слышал. Я всё пережила и хочу только одного, вытравить весь кошмар из памяти, никогда не возвращаться к нему.

Мысленный отрепетированный разговор должен произойти сразу после того, как я поцелую сына. Слова о разводе, которые я напишу на бумаге, будут без объяснений, плюс требование купить двухкомнатную квартиру, взамен родительской. Четырёхкомнатную в элитном доме и новую машину он не отдаст, но мне и не надо.

Я, конечно, дура, что согласилась продать родительскую двушку, но аргументы супруга в тот момент логичные, обоснованные, и убедительные, вынудили согласиться. Муж провёл продуманный блицкриг, успел убедить меня до того, как я пришла в себя и очухалась. После смерти мамы и бабушки, я представляла собой жалкую безвольную амёбу, которая вряд ли осознавала ценность своего жилья. Зато прекрасно понимал супруг, загнав меня в ещё более зависимое положение.

Теперь в правом кармане ветровки лежали осколки машинки, камень я выбросила. Жаль, у меня нет подруги, которая могла бы постоять рядом, поддержать меня. Муж умудрился выкосить всех моих приятельниц, в родственниках остались только его родители. Они будут на стороне сына, помощи от них ждать не стоит.

С симпатией ко мне, как это ни смешно, относились бабушки из дома, с которыми я общалась с неизменным уважением: звала по именам, разговаривала о пустяках, помогала донести сумки, придерживала дверь, подставляла руку, чтобы они зимой сошли со скользкого крыльца. Вот только бабушки вряд ли смогут меня поддержать, моего мужа все они считали примерным семьянином.

Может собрать вещи и уйти? Данилку он не отдаст, ребёнок будет плакать, рваться ко мне. Нет, уходить нельзя, я должна остаться, погладить рубашку, брюки, купить букет, отвести сына за руку в первый класс.

От мыслей и шума винтов разболелась голова.

Почему я должна убегать из собственной квартиры? Страх, что не смогу противостоять мужу, снова побивал мою решимость.

Мы сели на большой вертолётной площадке, с которой нас увозили в колонию. Полковника ждала служебная машина, меня никто не встречал. Как попасть на трассу я помнила, поэтому мельком взглянув на черный джип с затемнёнными окнами, пошла по асфальтированной дороге к остановке.

Муж не знал, когда я прилетаю. Телефон был разряжен, зарядка вместе с рюкзаком улетела в бездну. До города мне предстояло добираться на автобусе, а потом пересесть на маршрутку.

Прошуршав шинами и подняв брызги, мимо меня промчался чёрный джип. Небо закрыли тучи, сквозь которые кое-где проглядывало солнце. Дождь, измучивший всех в колонии, здесь, видимо, прошёл недавно. Уже с начавших желтеть берёз ветер срывал дождевые капли и бросал мне в лицо, на дороге стояли лужи, воздух был знакомо влажен и свеж, но сейчас он звучал для меня по иному — свободой и началом новой жизни.

Представив, как полковник вальяжно листает страницы на своём мобильнике, сидя в комфортабельном джипе рядом с личным шофёром, я сжала зубы так, что заболела челюсть. Кому-то всё, кому-то ничего.

Дойдя до остановки, я села на железную лавку, подложив под себя пакет со спортивным костюмом. Так гораздо теплее и безопаснее. После чудовищного приступа в изоляторе я боялась его повторения. Если есть остановка, значит, появится и транспорт. Ждать колония меня научила.

Резко затормозив, передо мной остановился чёрный джип, сердце от страха подскочило к горлу. С пассажирского сиденья вышел полковник и двинулся ко мне. От потрясения я застыла. Зачем он вернулся?

— Здесь транспорт редко. Садись.

Обычные нормальные реакции человека у меня были подавлены. Даже в голову не пришло сопротивляться. «Садись» прозвучало приказом. Встав, я взяла в руки пакет, безропотно прошагала к распахнутой дверце и залезла на заднее сиденье. Мимоходом подумала о том, куда он меня подвезёт, но тут же забыла об этом. Наверное, до города.

Как мало, оказывается нужно слов, чтобы общаться. За словами часто стоит пустота, ничего не значащие фразы, без которых с лёгкостью можно обойтись, если не торопиться заполнять тишину, давящую на уши.

Когда мы въехали в город, моё настроение резко улучшилось. Я всматривалась в надписи магазинов, в лица прохожих, на светофорах жадно прилипала взглядом к кому-нибудь, с учащённым сердцебиением ловя отголоски чужой жизни. Куда направляется женщина в стильном кремовом пальто? А молодая мамочка с трёхлетним ребёнком? Пара студентов, пьющих пиво из жестяных банок? Понимают ли они, какое это счастье спешить по делам, поправлять шапочку на голове сына, расслабленно делиться новостями.

Джип оказалась на светофоре перед военным грузовиком с солдатиками. Один из них солнечно улыбался, глядя на проезжающий транспорт. Такой чистой, светлой улыбки, я, кажется, не видела сто лет. Хотелось, чтобы эта улыбка была предназначена мне, я бы улыбнулась в ответ, помахала рукой. Улыбка незнакомого человека зарядила бы меня светом на целый день. Военный грузовик свернул направо и стал удаляться.

Чем ближе мы приближались к моему дому, тем сильнее колотилось сердце. Полковник назвал шофёру мой адрес, он знал его, адрес был в моём личном деле. Видимо, у полковника отличная память. Меня высадили возле шлагбаума нашего дома.

Пройдя несколько шагов, я побежала, даже не пытаясь скрыть волнение. Сердце бешено стучало в груди, лифт я не могла ждать, пошла по лестнице, думая успокоиться, но только ещё сильней взвинтила себя. Если муж на работе, то наверняка, Данил с воспитательницей — это было бы наилучшим вариантом. На пятом этаже я вызвала лифт. На глазах выступили слёзы, пульс долбил в ушах, дыхание срывалось, когда я добралась до квартиры и позвонила в дверь.

Неужели никого нет? Возможно, ушли в парк на детскую площадку?

Шаги за дверью. Знакомый звук открываемого замка. На пороге женщина лет пятидесяти в домашнем пёстром платье. Новая воспитательница? Почему так странно одета?

— Здравствуйте… вы кто?

Я попыталась отодвинуть её и пройти в квартиру. Женщина перегородила проём.

— Минутку, вы прежняя хозяйка квартиры?

Прежняя хозяйка?

— Вам оставили записку и ключи. Сейчас принесу.

Дверь захлопнулась, я в оцепенении продолжала смотреть на половичок, который купила по милостивому разрешению мужа, на нечаянно поцарапанную детским велосипедом стену, на глазок, на позолоченную ручку. Словно в тягучем сне я стояла перед дверью, не понимая, почему не могу попасть в свою квартиру.

Женщина вновь открыла дверь и посмотрела на меня надменно-презрительным взглядом.

— Вы только освободились с зоны?

Какое тебе дело?

— Вот, держите.

Она протянула мне сложенный пополам листок и связку ключей с брелоком.

— Сюда больше не приходите.

Я спустилась на один пролёт вниз и села на широкий подоконник, развернула листок.

Мне не нужна жена шлюха, сыну не нужна такая мать. Я оформил развод. Мы с сыном переехали. Не ищи нас. Снял тебе квартиру. Воинская 110–109. Ключ передал

Листок приземлился на колени, выключился свет, и я из зрительного зала переместилась в центр событий на экране. Удивительное место, словно идёшь в темноте, вокруг хаос, дым, рвутся снаряды, но тебя ничего не задевает. Ты картонный выдуманный персонаж, ищешь сына среди войны. Пули и осколки летят мимо, но и остаться прежней ты уже не можешь.

— Доча…

Надо мной склонилась соседка по этажу, пенсионерка тётя Надя.

— Что ты тут?

Посмотрела в выцветшие от старости глаза в окружении покрасневших век. С тётей Надей жил странный сын лет пятидесяти, каждый день он уходил куда-то, к вечеру возвращался. Муж говорил, что видел его в разных частях города, быстро шагающим вроде как по делам. Соседку я не спрашивала о сыне, да и она избегала разговоров о нём.

— Что-то случилось? Вы же переехали. Вещи забыла?

Ухватилась за рукав её кофты, попыталась встать.

— Нашла?

От простого вопроса запрыгали в глазах серебристые змейки. Покачнувшись, кивнула, указав головой на пакет возле ног.

— Совсем бледная? Ты часом не беременная?

Отрицательно качнула головой.

Мы вместе с участливой бабой Надей поднялись на нашу площадку, она вызвала лифт и я уехала вниз. До ближайшей остановки я дошла как в тумане. Как найти нужную улицу? Скоро вечер, мне нужно где-то спать. Постояв на остановке, я подошла к приятной девушке, усердно переписывающейся с кем-то по мобильному.

Девушка приветливо посмотрела на меня. Хорошо, что я пока не выгляжу как бомжиха. Показала брелок с шильдиком, на котором был написан адрес, вопросительно пожала плечами, показала на транспорт.

— А, поняла. Вам надо найти Воинскую сто десять.

От приветливого голоса и открытого взгляда девушки я чуть не заплакала. В мире много хороших людей, не стоит отчаиваться. У меня возникло стойкое желание хоть немного постоять рядом с ней. Кажется, сейчас я готова пойти за каждым, кто проявит ко мне хоть каплю участия. Я смотрела на девушку, как бездомная собака, которой сказали доброе слово и дали надежду, что бросят на землю кусок сосиски или хлеба.

Девушка нашла дом в спальном районе города, быстро определила маршрут и нужный транспорт.

— Вот, как раз ваш номер, идите.

Люди за окном маршрутки теперь не радовали, не интересовали, я сидела, уронив руки на колени, тупо смотрела на них. Для чего я еду в неизвестную квартиру? Что буду там делать? Куда он увёз сына? Как я смогу отвести его завтра на линейку? Неожиданно пришла одна ясная мысль — вот так и сходят с ума.

Тётка справа нечаянно толкнула меня в бок, собираясь вставать. Она везла ведро грибов, завязанных сверху платком. Дома сварит грибной суп, оставшиеся грибы будет мариновать или сушить, у неё, наверное, взрослые дети и муж. Посмотрела на усталое лицо соседки. Её ждут домашние хлопоты, меня ничего не ждёт. Судорожно вздохнула, отводя взгляд, давя в себе подступающие рыдания. Нельзя отчаиваться, это просто ещё один плохой день. Завтра утром всё будет иначе.

Позже я сменила маршрутку и, наконец, очутилась в нужном районе. Сто десятый дом, дорогу к которому подсказали добрые люди, оказался кирпичной девятиэтажкой. На лавочке возле искомого подъезда сидели бодрые пенсионерки, которые мельком взглянули на меня, делая вид, что заняты разговором друг с другом. С такими тётушками, знающими всё обо всех, надо дружить. Я остановилась, слегка склонила голову в приветствии, глядя на женщин.

— Здравствуйте, — откликнулись они нестройным хором, цепко оглядев меня с ног до головы.

Я показала им брелок с адресом. Интерес ко мне возрос в геометрической прогрессии.

— Да-да, это здесь, на первом этаже.

— Ох, и квартирка там…

Убитая?

Сердце затрепыхалось где-то в горле. Женщины моментально определили, что расстроили меня.

— Квартира нормальная, соседка баба Клава присматривает. А жильцы все померли.

— Полную помойку хлама оттуда недавно вынесли. Целая бригада работала, вроде покрасили, обои поклеили.

Стало чуть легче дышать. Хоть какая-то забота от состоятельного мужа. Пока мне трудно было называть его «бывшим». Но с этим я справлюсь, это как раз то, о чём я мечтала. Боялась его, а он меня перехитрил, сдал в утиль без возможности аппеляции.

— Это ваш мужчина на белом джипе ремонт делал? — спросила ехидная дама лет за шестьдесят.

Вопрос заставил меня скривиться в болезненной гримасе, ощущение уязвимости и ненужности клеймом проступали сквозь мою жалкую улыбку и желание казаться такой же, как все.

Кивнув на прощание, я вошла в подъезд.

Он блистал свежим ремонтом, что приятно удивило, но перед раздолбанной дверью съёмной квартиры, я впала в ступор. Эту дверь можно вышибить с двух пинков.

Немного помешкав, я открыла замок, шагнула в пустую квартиру. Неприятный запах бывших жильцов не перебила даже краска. На полу перед входом лежал вращающийся ободранный диск для похудения. Я тупо смотрела на него, пока не догадалась отодвинуть ногой. Под диском была приличная дырка в полу. Кто-то сообразительный прикрыл её диском, чтобы не спотыкаться каждый раз и не портить эктерьер.

В туалете стоял голубой унитаз с разломанным сиденьем, в соседнем помещении находилась пожелтевшая от времени ванна, в которой я бы рискнула мыться только стоя. Кухня напоминала набор из старого хлама. Древняя плита с грязными конфорками, небольшой столик, стул, стол — тумба и раковина — вот и всё богатство. Единственная комната радовала стерильной пустотой и кособокой дверью на застеклённую лоджию.

Осмотрев квартиру, я вернулась на кухню и села на единственный стул. Желание увидеть сына, обнять его, поцеловать льняную макушку держало меня на плаву все дни в колонии. Не увидев сына, я поняла, как запросто человек может выйти в окно, проглотить горсть таблеток или шагнуть под машину.

В дверь раздался стук, потом она открылась.

— Есть кто?

Скрипучий старческий голос прозвучал от порога, я даже испугаться не успела, как на кухню заглянула высокая костлявая бабуля в седых кудряшках, очках линзах, длинном цветастом платье, в шлёпках и черных мужских носках. Она бодро протопала ко мне.

— Здравствуй, девонька. Я соседка — Баба Клава.

Я встала, жестом предложив единственный стул.

— Да, я вроде насиделась перед телевизором. Мне в апреле девяносто исполнилось, сейчас девяносто первый.

Я искренне улыбнулась. Бабушка, действительно, производила впечатление весьма энергичной особы.

— А ты что молчишь? Говорить не можешь? Горло болит?

Я вздохнула как можно печальнее. Баба Клава тут же забыла о моей несчастной доле.

— Шестьдесят три года рабочего стажа. С головой у меня порядок, хожу правда с палкой. Однажды пошла без неё, так на ступеньках в подъезде и упала. Но голову подняла. И всё равно, чем больше двигаешься, тем лучше. А ты что такая печальная?

Я обвела рукой убогую обстановку.

— Гляди, вот там.

Бабуся показала рукой на грязное окно. За стеклом болталась пластиковая бутылка литра на полтора, привязанная за верёвку.

— Это сынок придумал. Дружки его придут и стучат. В подъезд не заходят, отсюда вызывают.

По моему лицу баба Клава поняла, что испугала меня.

— Да ты не бойся, сынок помер, и мать схоронили. Дочка у неё осталась — Настя. Мать — то прав давно лишили, а девочку к бабке. Настя тогда в пятом классе училась. Придёт из школы, а тут компания пьяных мужиков. Хорошо, классная руководительница девчонку забирала. Постучит ко мне в дверь, просит, постойте, а то боюсь входить. Зайдём, а там ёлка посередине комнаты и куклы вокруг сидят. Это после новогодних каникул уже было. Учительница потом бабку Настину нашла, помогла опеку оформить.

Баба Клава словно за руку выводила меня из лабиринта отчаяния и беспомощности, в котором я потерялась, не видя выхода. Её рассказ о чужих людях, девочку Настю успокаивал, отвлекал от собственной трагедии.

— Ох, и натерпелись мы от этих жильцов. В дверь стучат, орут, дерутся. То пьют, то сынок наркоман мать бьёт, деньги требует. В милицию звонить бесполезно. Они про них знали, не хотели приезжать. Настя так с бабушкой и жила, потом выучилась в техникуме, замуж вышла, как эти померли, решила квартиру сдавать. Хорошая девочка.

Баба Клава поправила очки — окуляры.

— У тебя есть ненужные вещички? Смотрю, ты такая же худая, как я. Может кофточка или куртка?

Я вынырнула из убаюкивающего состояния расслабленности, отрицательно покачала головой.

Баба Клава крякнула, поднялась.

— Ты двери-то запирай, мало ли кто тут шастает.

Любопытная бабуся заглянула в комнату.

— Где спать думаешь?

В ответ я показала на пол. Где ещё можно спать в пустой комнате?

— Слушай. Сегодня на помойке картон от упаковки холодильника оставили, толстый такой, большой. Иди, забирай скорее. Тут дед с тележкой ходит, утром, как пить дать, утащит. Он деревяшки и бумагу собирает, печку топит в своём доме.

Мысль показалась разумной, я вышла на улицу. Помойка оказалась совсем рядом, через дорогу около дома. Облегчённо вздохнула, тащить далеко на глазах всего дома не придётся.

Упаковка, действительно, оказалась чистая, плотная, выше моего роста. Картон удачно разместился около батареи рядом с лоджией, я прилегла на него прямо в одежде. Вечерний разговор, хлопоты, вода, закипевшая в маленькой кастрюльке, дали мне силы ещё на одну ночь. Записка от мужа осталась в потайном кармане ветровки, я её не выбросила.

Утром моей целью стало купить еды и найти банкомат. Сетевой магазин недалеко от дома, на входе нашёлся и банкомат. Вставив карточку, я тупо зависла около него, благо за мной никто не стоял. Пин-код из четырёх цифр вылетел из головы, словно меня выкинуло из привычного мира ни на два месяца и десять дней, а на целую жизнь. Пин был связан с какой-то ассоциацией, я силилась вспомнить, напряжённо глядя на панель цифр. Но есть же мышечная память! Поводила рукой. Если три раза ошибусь, карточку заблокируют.

Мужчина, подошедший к банкомату, заставил свернуть разведывательную операцию. Ощущение, что меня со всех сторон обложили красными флажками, нарастало. Неужели я не смогу даже купить продукты? В состоянии растерянности я забыла про наличку, которая лежала в кармане. А если карточка окажется пустой? Сейчас я не могла вспомнить, остались ли на ней средства. Что-то неладное творилось с моей памятью.

Из ощущения беспомощности и неполноценности меня выдернуло чувство голода. Люди проходили мимо меня с пакетами еды, а я стояла побитой собачонкой, не решаясь войти в продуктовый рай.

Всё позади, надо вести себя естественно, зайти в магазин и совершить покупки. Как быстро я стала ощущать инородность среди себе подобных, растеряла уверенность в себе. Ничтожество, пугающееся зайти в магазин. Рука нащупала в кармане осколки машинки. Сыну нужна здоровая мать, а не трясущаяся неадекватная психичка.

Нашла в себе силы взять тележку и пойти между полок с продуктами. Никогда не думала, что буду входить в обычный продуктовый магазин, как в новый пугающий мир.

Правда, ощущение чего-то запредельного схлынуло, я выбрала пряники со скидкой, дешёвый чай, маленькую баночку растворимого кофе, литр молока, две упаковки лапши, батон и пакет. Сумма составила больше четырёхсот рублей. Банк одобрил платёж, в который я уже почти не верила. Выйдя на улицу, я вскрыла упаковку с пряниками.

Утолив голод, я вернулась к банкомату. В моей голове прояснилось, кажется, я вспомнила порядок цифр. Если не попаду с первого раза, буду думать дальше, такую установку я дала себе, дрожащими пальцами набирая пин.

Бинго!

Баланс на карте указал семь тысяч триста два рубля. Денег хватит на зарядку для телефона. Потом я начну искать работу. На что годиться женщина без образования и профессии? Пряники активизировали мою мозговую деятельность.

Увидев женщину с букетом и нарядной девочкой с белыми бантами, жуя шоколадный пряник, я увязалась за ними. Они шли на линейку. Перед школой собралась толпа первоклашек с родителями и нарядные старшеклассники. Играла музыка, улыбались взволнованные мамы и папы, учителя расставляли детей парами, взрослые теснились за спинами своих чад, сверкали вспышками фотоаппараты, многие фотографировали на мобильники.

Я выискивала мальчика похожего на Данилку. Такой мальчик нашёлся, он был с матерью. Неловко проталкиваясь сквозь толпу родителей, я встала недалеко от него немного наискосок. Первоклассник иногда оглядывался, ища глазами маму. Мне легко было представить, что это мой сын держит букет гладиолусов, вертит головой, переступает с ноги на ногу.

Выступали директор, депутат, ещё какие-то люди, официальная часть прошла мимо меня. Я смотрела на светлую макушку не моего сына, запрещая себе панические мысли, сжимала осколки машинки и улыбалась сквозь слёзы.

Высокий белобрысый парень посадил на плечо девочку с бантами и понёс по кругу. Над небольшой школьной площадью разнёсся звонок. Зазвучала песня из колонок, старшеклассники взяли за руки первоклашек и повели в школу на первый урок. Макушка не моего сына мелькнула и скрылась за спинами других детей.

Праздник закончился, я ещё несколько минут по-дурацки улыбалась, стараясь удержать слёзы под маской радости. Не нужно портить настроение счастливым людям. Они не виноваты в том, что меня лишили ребёнка, они хотят наслаждаться, рассматривать фотографии, отсылать их родным и близким. Их счастье усиливало моё несчастье. Я смогла продержаться до самой квартиры.

Закончились силы куда-то идти, покупать зарядку, искать работу. Не сегодня. Не завтра. А может…никогда.