Шум дождя

Annotation

Варе шестнадцать, но она вынуждена круто изменить свою жизнь.

Впереди — переезд в другой город, новые друзья, первая любовь и горькие разочарования.

А еще — ожившие городские легенды, мистические совпадения и загадочный незнакомец, который всегда приходит на помощь.

Мечты, откровения и признания под шум летнего дождя.

Шум дождя

Тори Ру

1

— Варвара, поторапливайся! — бодро командует отец, проходя мимо запертой двери, но я как можно медленнее застегиваю сумку и из чувства протеста не откликаюсь.

Папа редко обращается ко мне полным именем, и оно вызывает во мне граничащий с оторопью диссонанс. В воображении тут же рисуется статная и румяная русоволосая красавица, умеющая постоять за себя, а не мелкое, до прозрачности худое существо с вечно испуганными синими глазами и черным коротким каре, запрятанное в складках свободных худи, свитеров и мешковатых штанов. А я именно такой и являюсь.

Временами я разбавляю черноту на голове цветными прядями, закалываю их невидимками с черепами и цветочками и меняю джинсы на юбочки, но неизменно предпочитаю, чтобы меня звали просто Варя. Ну, или… вообще никак не звали.

Не дождавшись ответа, папа настойчиво стучит в дверь. Его энтузиазм напрягает, но стадии торга и депрессии уже прошли. Что плохого в том, что мой одинокий родитель желает поскорее воссоединиться со своей любовью Анной и начать новую жизнь?.. Это я вовсе не уверена, что готова покончить со старой.

Опускаюсь на пол, упираюсь затылком в стену и долго рассматриваю пустые полки моих стеллажей. Вещи и книги, населявшие их, уже на подъезде к другому городу, и встречусь я с ними в квартире, которую папа и Анна, поднатужившись, совместно приобрели для всех нас.

Тоска до боли стискивает грудь, я зажмуриваюсь и тихонько дышу ртом.

Здесь остаются лишь мои старые рисунки, приклеенные скотчем к оранжевым обоям, люстра с разноцветной подсветкой и россыпь золотистых зерен на подоконнике. Прямо под раскрытой форточкой, в которую я два часа назад выпустила своего любимчика и лучшего друга — белого голубя Васю.

Память о прикосновении к его хрупкому теплому тельцу и мягким перьям до сих пор согревает руки, и я беззвучно реву. Но Анна когда-то едва не умерла от орнитоза и страшно боится подхватить его снова, а у ее дочки Лизы сильнейшая аллергия на птиц.

— Варь, время! Надо выехать засветло! — голос отца приобретает стальной оттенок, и я отзываюсь:

— Иду я, пап…

Я беру себя в руки, дергаю за «собачку» на молнии, поднимаюсь и отряхиваю джинсы. В течение полугода мы с папой обстоятельно взвешивали все за и против, прислушивались к пожеланиям друг друга, и теперь я не имею права его подвести.

Да и опасаться мне нечего: на каникулах я несколько раз бывала в том городе, и он мало отличается от нашего, Анна — веселая, увлеченная и эксцентричная дама, а вечно мрачная Лиза, хоть и не в восторге от прирастания семьи «всяким детским садом» в моем лице, тоже быстро покорилась воле родителей.

Узрев меня в прихожей, папа нервно улыбается, о чем-то вдруг припоминает и в десятый раз обегает наше опустевшее жилище. Плотнее закрывает форточки, проверяет краны на батареях, зашторивает окна и, наконец, удовлетворенно выдыхает. Теперь тут надолго поселятся квартиранты.

— Ну, все, Юша. Поехали! — он треплет жесткие волосы на моей макушке, отбирает у меня сумку, терпеливо ждет, пока я втисну ноги в потертые кеды, и легонько подталкивает меня к выходу.

2

Юша. Так звала меня любимая бабушка, потому что в детстве я не выговаривала сложное и заковыристое «Варюша». А папа использует это имя, когда нужно меня умаслить или поддержать.

— Пап, все правда нормально! — зачем-то заверяю я, и он быстро кивает. Забрасывает мою сумку в багажник старенькой иномарки, открывает передо мной правую заднюю дверцу, и я ныряю в уютный салон.

Нашей машине много лет, но она проворно скользит по раскаленному полотну дороги и лихо обгоняет тихоходные автобусы. Папа врубает кондиционер, прибавляет громкость радио, весьма стройно подпевает Стингу и задорно подмигивает мне в зеркальце.

Но я не присоединяюсь и отворачиваюсь к окну.

Оживленные городские улицы сменяются одноэтажными домиками садового товарищества, пустырем и заброшенными дачами, а после них до самого горизонта стелются нежно-зеленые поля, накрытые куполом насыщенно-синего неба.

Я вижу едва заметную белую точку, парящую в вышине, и воспоминания о Васе снова режут по живому.

«Лети, малыш! Далеко-далеко… И… прости меня, ладно?»

Сколько себя помню, меня точит тоска по чему-то нездешнему, светлому, свободному и трепетно-прекрасному. Она не делает меня грустнее и несчастнее, просто живет во мне, сопровождая каждую мысль и каждый шаг. А еще я с детства помешана на белых голубях, и раньше постоянно их рисовала. Моя зацикленность по-настоящему пугала папу, и я, пожалев его, оставила рисунки в старой квартире.

Даже хорошо, что теперь я не могу нормально удерживать кисть и карандаш.

Папа тормозит у заправки и идет в павильон, но вскоре возвращается с двумя стаканчиками кофе и парой горячих хот-догов.

С подозрением кошусь на промасленную бумагу и подумываю отказаться, но папа глядит так умоляюще, что я забираю свою порцию, откусываю щедрый кусок от булки и мгновенно понимаю, что зверски голодна.

— Спасибо! Это божественно! — чавкая и давясь, приговариваю я. На папины глаза наворачиваются слезы умиления.

— Только, к сожалению, это ужасно вредно, Варь. Ничего, скоро начнем питаться не только вкусно, но и полезно.

Он опять выруливает на шоссе и теперь подпевает Кори Тейлору, а я наслаждаюсь терпким, густым, обжигающим кофе. Вообще-то, папа тоже мой друг — он спокойный, веселый и добрый, и режим душного родителя никогда не включает. Сегодня утром он вместе со мной плакал в голос и уверял, что Вася обязательно найдет свою голубятню, из которой когда-то улетел.

Я вздыхаю: папа прав. Вася давно бы в нее вернулся, если бы не попал в лапы к кошке и не был мною спасен. Умение вовремя отпустить — полезный навык.

Тогда отчего же мне все еще горько, и щиплет веки?..

Мой папа — вообще уникум. Начнем с того, что ему всего тридцать три. В школе он был круглым отличником и до беспамятства любил мою маму — первую красавицу и заядлую тусовщицу. Она отвечала взаимностью, но любовная лодка в щепки разбилась, как только выяснилось, что на свет собираюсь появиться я. Случился страшный скандал с безобразным выяснением отношений. Мама мамы выставила папу за дверь и строго-настрого запретила ему навещать их благородное семейство. Вместо того, чтобы танцевать на школьном выпускном и отрываться на студенческих вечеринках, мама варила мне каши и меняла подгузники, но что-то пошло не так. Я прожила с ней два года, а потом папа и бабушка забрали меня к себе.

А мама уехала в другой город и жизнью дочки с тех пор не интересуется.

Но я не страдаю и никогда не переживала на этот счет. В последнее время мы с папой страдаем только из-за потери бабушки.

С ней, Варварой Степановной, преподавателем и исследователем в области культурологии, мы были особенно близки. Она понимала меня без слов, жалела, была в курсе всех моих дел, рассказывала современные притчи, городские легенды и необычные сказки, по которым защищала диссертацию. Когда я была маленькой, могла часами слушать их перед сном. Я до сих пор перебираю их в памяти и потихоньку записываю в блокнот.

Ничто не предвещало беды. Не было ни зловещих примет, ни вещих снов, ни тяжких предчувствий. Морозным январским утром мы как обычно ждали свой транспорт, и в многолюдную остановку на бешеной скорости влетел джип. Я сломала три пальца на правой руке и приложилась головой о бордюр, а бабушки не стало.

Спустя месяц бесцельных блужданий по комнатам папа отправил Анне цветы, нацепил галстук и сделал ей предложение по видеосвязи.

Вот так мы и оказались в этой точке времени и пространства.

Словно уловив, что я о ней думаю, новая мама тут же звонит:

— Ребят, как вы там? С нетерпением ждем. Варенька, ты с какой начинкой вареники предпочитаешь? — из динамиков раздается ее участливый голос, но от слуха не ускользает язвительный смешок Лизы на фоне.

— Солнце, не заморачивайся! С любой! — вместо меня отвечает папа, а я незаметно показываю воображаемой сводной сестре средний палец.

3

Огромный город внезапно выныривает из-за холма и тут же перегружает зрение закатными бликами, искрами фонарей, разноцветными глазками светофоров, яркими огнями фар, неоновыми витринами и подсветкой административных зданий. Вечереет, черная густота парков и скверов наползает со всех сторон и превращает улицы в сказочный, населенный колдунами и духами лес. Мы медленно въезжаем в него, и от мрачной, но интригующей атмосферы перехватывает дыхание.

Да, я уже бывала в этом городе, но раньше он меня не впечатлял. И он еще долго будет для меня новым — я плохо ориентируюсь в пространстве, не запоминаю маршруты, до одури боюсь подвыпивших мужиков, шумных скоплений молодежи, тихого ночного дождя и летних гроз…

Если существуют «домашние» дети, то я выросла буквально в тепличных условиях. До седьмого класса бабушка каждый день провожала меня в школу и после звонка встречала у ворот. Прежние одноклассники относились ко мне никак: не обращали внимания, но и не доставали. Уверена: в сентябре они даже не заметят моего отсутствия и не вспомнят имени.

Меня устраивала такая жизнь: вечера в компании книги или скетчбука, занятия в художке, подготовка к проектам, участие в олимпиадах.

Но однажды, когда мне исполнилось пятнадцать с половиной, в груди засело ноющее, навязчивое томление, похожее одновременно на тревожное предчувствие, на мандраж перед экзаменом, на ожидание любви и на уверенность, что она обязательно придет. К маю оно превратилось в наваждение, и с наступлением каникул стало нестерпимым.

Мне вдруг тоже захотелось бродить по летним улицам за ручку с кем-то невероятным, улыбаться ему, любить его, заглядывать в глаза и нарушать правила. Мне сотни раз снился его звонкий смех, до мурашек приятный голос и горячий, опьяняющий парфюм с запахом соли и солнца, но в моих снах у парня не было четкого лица.

Этим летом эмоции бушуют, как ураган, но я до сих пор одна — одна настолько катастрофически, что это невозможно вообразить. Стыдно признаться: до сегодняшнего дня я рассказывала секреты только голубю, и у меня лишь папин номер в списке контактов.

Поток машин останавливается в ожидании зеленого разрешающего сигнала, и впереди открывается вид на величественное здание с рядами колонн и множеством ступеней. Судя по барельефам на фронтоне, это — местный театр. На лавочках у фонтана обнимаются влюбленные парочки, дети бегают по мраморным бортикам и визжат, а пожилая полноватая тетенька в серебристом платье и ажурной шали кормит хлебными крошками стаю сизых голубей. Внезапно она оборачивается, пристально на меня смотрит и приветливо машет рукой в белой митенке.

Городская сумасшедшая — таких и в наших краях было много. Но я всегда им сочувствовала, помогала перейти дорогу и даже выслушивала, вот и сейчас поднимаю руку и машу ей в ответ.

Тут так торжественно и красиво, что хочется плакать, и я мысленно умоляю провидение послать мне компанию по интересам, преданного и смелого друга, занятие по душе и силы стать лучше — только бы не тухнуть летние каникулы и всю оставшуюся жизнь в четырех стенах. В голове снова возникают образы белой птицы, большой высоты, необъятного неба…

Историческая часть города резко заканчивается, и я разочарованно провожаю взглядом старинные особнячки, новоделы и памятники советской эпохи. Мы въезжаем в микрорайон исполинских однотипных новостроек, и из достопримечательностей здесь — голый асфальт, только что высаженные, но уже сухие деревца, пластиковые детские горки и строительный мусор на газонах.

У ближайшего подъезда маячат две фигуры, и я безошибочно узнаю нарядную, яркую Анну и долговязую мрачную Лизу.

Анна на пять лет старше папы, но он говорит, что она потрясающе красивая, роскошная и умная, и возраст не имеет значения. У меня нет причин с ним не соглашаться. Пусть я не разбираюсь в женской красоте, но талантливых людей уважаю. А она — большой талант: создает жутковатые картины с городскими пейзажами, ведет курсы живописи онлайн и работает в государственном музее истории и искусств. В позапрошлом году бабушка подарила мне на день рождения ее курсы. Именно Анна успокоила встревоженного папу, рассказав об известных художниках, которые, как и я, специализируются лишь на одной определенной тематике и изображают только горы, только море, только… котиков. И имеют признание критиков и ценителей.

А еще Анна круто поет, замечательно готовит и заразительно хохочет, и, когда она рядом, что-то в моей груди оттаивает и искренне тянется к ней.

Папа расцветает в улыбке, но Лиза надменно фыркает, и я глотаю кислый комок досады.

Мне хватило нескольких визитов сюда, чтобы понять: вытерпеть выходки Лизы временами бывает слишком тяжело.

Наш с ней стайл мог бы быть похожим, но я одеваюсь в черное для того, чтобы быть незаметной, а она — чтобы эпатировать и агрессивно привлекать внимание. В ее обществе я теряюсь, становлюсь невыносимо тупой, не просекаю, когда она шутит, а когда пытается побольнее задеть. Она взрослая, самостоятельная и самодостаточная. Ей уже восемнадцать, она учится в художественно-реставрационном колледже, куда я мечтала поступить и куда, с моей травмой, путь мне теперь заказан.

Вытряхиваюсь из машины, дежурно обнимаю Анну, киваю Лизе, но не удостаиваюсь взаимности и, дождавшись, когда папа и его жена разомкнут крепкие объятия, вслед за ними ныряю в темный подъезд.

***

Новая квартира состоит из двух просторных жилых помещений, кухни, ванной, санузла и балкона. Я еще из прихожей замечаю в ближайшей спальне свои коробки и сумки вперемешку с чужими, и тяжко вздыхаю: кажется, мне предстоит стоически делить комнату с Лизой.

Наши родители, смеясь и краснея, подтверждают самые худшие опасения:

— Девочки, вы уж сами разберитесь, кто и где расположится! — плотно прикрывают за собой дверь и оставляют нас одних.

Лиза по-хозяйски направляется к одной из кроватей, окидывает меня убийственно хмурым взглядом, расстегивает рюкзак с пожитками и цедит через губу:

— Какого лешего вам с Евгением не сиделось дома? Мне из-за этого переезда теперь придется и к друзьям, и в шарагу на автобусе добираться.

— А я своих вообще больше никогда не увижу, — я пытаюсь ее подбодрить, но фраза звучит как начало спора, и Лиза криво усмехается:

— Типа, они у тебя были…

Мне нечем возразить.

Опускаюсь на мягкий ковер, распахиваю створки шкафа и молча разбираю привезенные коробки. Их содержимое горько и сладостно пахнет домом, и я изо всех сил креплюсь, чтобы не завыть.

У меня мало вещей — все, что имело значение, осталось в прошлом, а будущее похоже на белый лист. Мой угол напоминает больничную палату или гостиничный номер, зато Лиза завешивает свою половину мрачными плакатами и гирляндами в виде тыкв, старательно расставляет на стеллажи книги и акриловые статуэтки персонажей компьютерной игры, водружает на стол графический планшет. Очень скоро она обо мне забывает — плюхается на кровать, с кем-то оживленно переписывается и шепотом отправляет голосовые.

Я ни раз мониторила ее страницы в соцсетях и осведомлена, что у Лизы много друзей и даже есть парень. Может, она познакомит с ними и меня? Да, они старше, и я не вызову у компании интереса, но и позорить сестру не буду. Погуляю рядом, послушаю разговоры, посижу в сторонке и не открою рта…

Идея примерно секунду кажется мне блестящей. Судорожно подбираю нужные слова и поворачиваюсь, чтобы спросить Лизу о планах на завтра, но она обращает ко мне пустое лицо и отрезает:

— Просто уясни. Я ничего тебе не должна и нянчится с тобой не собираюсь.

4

Я просыпаюсь от духоты и странной тревоги, но она мгновенно разрастается до липкого ужаса — в окно врываются шорохи и стук капель. Как я могла забыть? Еще вчера по радио обещали небольшой дождь!

Накрываю ладонями уши, выскакиваю из кровати и отважно поворачиваю ручку на раме. Пугающий звук стихает, и я снова прячусь под одеяло.

Единственный минус теплого времени года — дожди. Серые, монотонные, нескончаемые, отрезающие от мира… Но в тучах над крышами виднеются голубые просветы, и я усиленно культивирую в себе позитивный настрой.

На удивление, на новом месте отлично спалось — видимо, сказалась усталость после долгой дороги. Сегодня мне снова снился он… Бабушка рассказывала, что в старину, если девушка собиралась ночевать в гостях, она просила суженого ей присниться, и тот действительно являлся в сновидениях.

Значит, это все же будет он… Невнятный, но волнующий образ опять запускает томление, предчувствия и надежды, но я легонько хлопаю себя по щекам, потягиваюсь и прислушиваюсь к голосам снаружи.

Кажется, остальное семейство давно бодрствует.

Папа улаживает какие-то рабочие моменты по телефону, из его ноутбука доносится меланхоличное пение Моррисси, Анна поторапливает Лизу, которая «уже два часа сидит в ванной», и та что-то неразборчиво бубнит. Минут через двадцать сестра возвращается в комнату с полотенцем на мокрых волосах и настежь распахивает окно. С улицы веет прибитой пылью и грибами, но дождь уже закончился, и беспричинный страх ослабляет хватку.

Лиза демонстративно игнорирует пожелание доброго утра, и я, прихватив домашние штаны и толстовку, тоже спешу на водные процедуры, а потом Анна приглашает всех к завтраку.

Обустройство кухни еще не закончено, в ней нет ни гарнитура, ни штор, ни люстры, но стол ломится от не известных мне блюд, и определить, из каких ингредиентов они приготовлены, навскидку не получается. Плюхаюсь на свободный стул и улыбаюсь папе. Он без слов понимает, что все хорошо, и удовлетворенно кивает.

Осторожно пробую и тут же накидываюсь на умопомрачительно вкусную еду, как могу поддерживаю беседу, но глухая враждебность Лизы давит и напрягает, и я выпадаю из общения.

Несмотря на хипстерскую бородку, очки и растянутый свитер, сегодня папа выглядит пронзительно юным, да и Анна, с копной каштановых волос и без намека на макияж, тянет скорее на студентку старших курсов. Папа словно светится изнутри, а зеленый взгляд Анны расфокусирован. Внезапно я опознаю в ее длинной просторной футболке папин любимый «Левайс» и краснею от неловкости, а Лиза, считав мое замешательство, издает саркастический смешок.

Анна забирает у нас опустевшие тарелки, ставит в центр стола поднос с десертом и чашками кофе и, строго зыркнув на Лизу, неожиданно ласково выдает:

— Лиза, мы с Женей страшно заняты вечером… И настоятельно просим: пригласи Варю погулять. Покажи город, познакомь с приятелями.

Мы обе вздрагиваем. Я — от дурной, иррациональной надежды, Лиза — от возмущения.

— Думаю, ей с нами не понравится, мам.

— Но попробовать стоит, ведь так? Пусть Варя сама решит.

На удивление, Лиза не спорит. Благодарит Анну за еду, отказывается от кофе и уходит в комнату. А я как можно дольше смакую десерт, болтаю с папой о погоде и вызываюсь помочь Анне с уборкой.

***

Полдня Лиза изводит меня игнором. Успеваю от корки до корки прочитать недавно купленную книгу, но вникнуть в ее содержание не могу. Меньше всего мне бы хотелось быть для сводной сестры объектом ненависти, но я понятия не имею, как расположить ее к себе.

— Лиз, ты меня услышала? — напоминает Анна, застегивая в прихожей босоножки, и папа, крутя на пальце брелок от машины, присоединяется к внушению:

— Девчонки, ну хватит бодаться. Попробуйте начать с малого! Сделаете один-единственный шаг навстречу, а сблизитесь на два!

Щелкает замок, голоса на лестничной площадке стихают, лифт со вздохом опускается по шахте к нижним этажам.

— Добилась своего? — вскидывается Лиза. — Женечке нажаловалась? Знаешь же, что мама «плывет» от его просьб!

— Да я не говорила папе ни слова! — клянусь я с таким жаром, что по щеке скатывается слеза. Лиза прищуривается и вздыхает:

— Ладно, иди сюда… — она встает, подводит меня к шкафу, распахивает зеркальные створки и критически осматривает мой гардероб. — У тебя хороший вкус. Наденешь это и, пожалуй, вот это… — в мои руки перекочевывает короткая клетчатая юбка и черный лонгслив, — Но макияж никогда не бывает лишним. Уяснила?

На столике Лизы чудесным образом появляются тушь, тон, помада и пале…