Шурале

Есть аул вблизи Казани, по названию Кырлай.

Даже куры в том Кырлае петь умеют… Дивный край!

Хоть я родом не оттуда, но любовь к нему хранил,

На земле его работал — сеял, жал и боронил.

Он слывет большим аулом? Нет, напротив, невелик,

А река, народа гордость, — просто маленький родник.

Сторона эта лесная вечно в памяти жива.

Бархатистым одеялом расстилается трава.

Там ни холода, ни зноя никогда не знал народ:

В свой черед подует ветер, в свой черед и дождь пойдет.

От малины, земляники все в лесу пестрым-пестро,

Набираешь в миг единый ягод полное ведро!

Часто на траве лежал я и глядел на небеса.

Грозной ратью мне казались беспредельные леса.

Точно воины, стояли сосны, липы и дубы,

Под сосной — щавель и мята, под березою — грибы.

Сколько синих, желтых, красных там цветов переплелось,

И от них благоуханье в сладком воздухе лилось.

Улетали, прилетали и садились мотыльки,

Будто с ними в спор вступали и мирились лепестки.

Птичий щебет, звонкий лепет раздавались в тишине,

И пронзительным весельем наполняли душу мне.

Здесь и музыка, и танцы, и певцы, и циркачи,

Здесь бульвары, и театры, и борцы, и скрипачи!..

Летний лес изобразил я, — не воспел еще мой стих

Нашу осень, нашу зиму, и красавиц молодых,

И веселье наших празднеств, и весенний Сабан-туй…

О мой стих, воспоминаньем ты мне душу не волнуй!

Но постой, я замечтался… вот бумага на столе…

Я ведь рассказать собрался о проделках шурале!

Я сейчас начну, читатель, на меня ты не пеняй:

Всякий разум я теряю, только вспомню я Кырлай!

Разумеется, что в этом удивительном лесу

Встретишь волка и медведя, и коварную лису.

Здесь охотникам нередко видеть белок привелось,

То промчится серый заяц, то мелькнет рогатый лось.

Много здесь тропинок тайных и сокровищ, говорят,

Много здесь зверей ужасных и чудовищ, говорят,

Много сказок и поверий ходит по родной земле

И о джинах, и о пери, и о страшных шурале.

Правда ль это? Бесконечен, словно небо, древний лес,

И не меньше, чем на небе, может быть, в лесу чудес.

Об одном из них начну я повесть краткую свою,

И — таков уж мой обычай — я стихами запою.

Как-то в ночь, когда, сияя, в облаках луна скользит,

Из аула за дровами в лес отправился джигит.

На арбе доехал быстро, сразу взялся за топор,

Тук да тук, деревья рубит, а кругом — дремучий бор.

Как бывает часто летом, ночь была свежа, влажна;

Оттого, что птицы спали, нарастала тишина.

Дровосек работой занят, знай, стучит себе, стучит,

На мгновение забылся очарованный джигит!

Чу! Какой-то крик ужасный раздается вдалеке,

И топор остановился в замахнувшейся руке.

И застыл от изумленья наш проворный дровосек.

Смотрит — и глазам не верит. Кто же это — человек?

Джин, разбойник или призрак этот скрюченный урод?

До чего он безобразен, поневоле страх берет!

Нос изогнут наподобье рыболовного крючка,

Руки, ноги — точно сучья, устрашат и смельчака!

Злобно вспыхивают очи, в черных впадинах горят.

Даже днем, не то что ночью, испугает этот взгляд!

Он похож на человека, очень тонкий и нагой,

Узкий лоб украшен рогом в палец наш величиной.

У него же в пол-аршина пальцы на руках кривых,

Десять пальцев безобразных, острых, длинных и прямых!