Сибирская жуть-3

ВВЕДЕНИЕ

Первая книга, в которой мы пытались говорить о таинственном мире вокруг нас, имела неожиданный успех. Множество людей стали вдруг делиться с нами своими наблюдениями, своим опытом общения с неведомым.

В первой книге я был волей-неволей ограничен только своим личным опытом: ведь люди привыкли считать, что «чего не спохватишься — ничего-то у вас нет». Трудно найти человека, который хоть когда-то не испытал бы близости мира иного, с которым не произошло бы хоть что-то, объяснимое с позиций материализма. Но большинство советских людей — строителей социализма давно и сознательно перестали верить сказкам о боге, о дьяволе и вообще о чем-то, кроме строительства коммунизма.

И когда человек сталкивался с чем-то необычным, он для начала изо всех сил убеждал сам себя, что на самом деле ничего особенного не произошло и всему происшедшему можно дать вполне материалистическое, совершенно практичное объяснение. Чаще всего объяснение постепенно находилось, человек убеждал сам себя и потом порой много лет старался не вспоминать то, что нарушило его покой. А если убедить самого себя не удавалось, человек старался не обсуждать всякие странные происшествия, не выносить их на суд других людей. Ведь все заранее и точно знали, что ничего нет и что если человек рассказывает о призраках или о встающих покойниках — значит, у него галлюцинации. И люди старались не рассказывать ни о чем, обоснованно боясь заслужить репутацию если и не сумасшедших, то в лучшем случае людей со странностями.

А тут, стоило выйти нашей книге, как только люди поняли, что этим занимаются всерьез, — хлынул целый поток писем и устных рассказов. В первую книгу вошли истории, которые случились лично со мной или которые мне рассказывали уже давно. В новую книгу я включил истории, рассказанные мне в разных местах и в разное время и показавшиеся достаточно достоверными.

Разумеется, рассказанное приходилось отбирать, и отбирать довольно жестко. В конце концов я — ученый и, представьте себе, дорожу репутацией среди коллег. Но дело вовсе не в том, что я не хотел бы стать посмешищем, едва войдя в зрелые годы. На мой взгляд, наука выработала прекрасный аппарат для установления истины, и нет никаких серьезных причин, чтобы отказаться от него.

Сегодня к науке и к ученым предъявляются такие претензии, что только диву даешься. И люди в нее идут все сплошь ущербные, компенсирующие учеными степенями нехватку красоты тела и половой потенции. И занимается она делами никому и ни для чего не нужными, непочтенными, а разве что удовлетворением праздного любопытства за общественный счет да изготовлением оружия.

Многие такие обвинения просто удивляют своей откровенной злобностью; настолько, что невольно предполагаешь какую-то личную причину подобной ненависти. Неплохой психолог, Николай Козлов в своей последней книге просто неприлично пристрастен — [1, с. 150], и ведь это только один пример среди множества. Невольно начинаешь подозревать всех этих злобствующих в своего рода «синдроме зеленого винограда». Многие ведь в годы советской власти хотели бы стать учеными, иметь степени и звания, вести соответствующий образ жизни… Вот взяли не всех, и не могу отделаться от мысли, что эти-то, в свое время «не дотянувшие» юноши выросли. Обрели новые возможности и, живя в совсем другую эпоху, по другим правилам жизни, по-прежнему злобствуют, пытаясь задним числом свести счеты с не признавшим их миром науки.

Не обсуждая смешного вопроса, каким образом юридические, исторические, психологические, культурологические, филологические науки умножали запасы оружия, я скромно замечу: именно наука выработала интеллектуальный аппарат, позволяющий отделять истину от выдумки и реально существующее от фантомов человеческого сознания.

Наивно противопоставлять научный подход и веру в то, что стоит за пределами материального мира. Первыми начали вырабатывать научный аппарат именно служители Церкви. Сами принципы рационального познания были выработаны Церковью или, если быть поточнее, первыми Вселенскими соборами.

В конце концов, на чем основывается все учение христианской Церкви и ее миссия в мире? Да на том, что в годы правления императора Тиберия в одной из самых глухих римских провинций произошло НЕЧТО. Сплелся целый клубок событий, которые могут иметь множество самых различных объяснений. Можно было верить или не верить в то, что Бог сошел к людям в своем Сыне; можно было не верить и в самого Бога, а верить в Ашторет, Ваала или золотого тельца Аписа.

И даже поверив в Бога и в его Сына, люди могли распространять самые фантастические слухи о том, что же все-таки произошло. Многие жители Иерусалима и всей Иудеи что-то видели, что-то слышали и как-то это все для себя поняли… Уж как сумели, так и поняли. Можно себе представить, какие фантастические и нелепые слухи ходили вокруг богоявления, если невероятнейшими сплетнями сопровождается вообще каждое значительное событие? Тем более, что во времена Христа фантазия людей не умерялась никаким образованием, даже таким скверным, какое получаем мы сейчас. А происшедшее событие было даже важнее, судьбоноснее для современников, чем свержение Берии Жуковым или распад Советского Союза.

Семь Вселенских соборов IV — VII веков стали рассматривать все эти слухи, мнения, отголоски, рассказы. Соборы постарались привести в систему все, что известно о Христе, и отделить достоверные сведения от явно недостоверных. Изучили более 20 одних только Евангелий, и лишь 4 из них были признаны заслуживающими доверия; эти Евангелия (от Луки, от Марка, от Иоанна и от Матфея) Церковь считает каноническими, то есть удостоверяет своим авторитетом — это истина. Остальные Евангелия названы апокрифическими — то есть за их подлинность и достоверность сообщаемого в них Церковь не может поручиться.

Там, на Соборах, и были заложены принципы того, что мы называем сейчас научным аппаратом и доказательностью. Применяют эти принципы вовсе не одни ученые, но и врачи, и следователи, и агрономы, и писатели. Все, кому надо добираться до истины сквозь нагромождения случайных сведений, а порой и сознательных попыток лгать.

В проверке историй на достоверность я применял этот старый добрый метод: не брать сообщения на веру, а искать подтверждений рассказам. Смотрел, насколько можно доверять информатору; отсекал явно нечестных или явно больных людей. Отсекал свидетельства, откровенно ангажированные политически или коммерчески. Сомневался в рассказах, которые не подтверждались хотя бы одним свидетелем.

Но все время я помнил постулаты, вынесенные в эпиграфы: истиной могут оказаться самые неожиданные, даже невероятные сведения. И что мир — место очень таинственное, и границ того, что может и чего никак не может быть в нем, не знает попросту никто. Такое отношение к миру — как к познаваемому человеческим разумом, но в то же время познаваемому только частично очень таинственному месту — как раз и соответствует духу науки… и духу Церкви.

Большинство людей, с которыми мне довелось говорить, поддерживали именно такую позицию. Протестовали против нее только завзятые мистики и еще клинические материалисты, превратившие сам материализм в своего рода мистическое учение. Это были едва ли не единственные люди, которые «совершенно точно знали», с чем именно мы имеем дело.

Таковы были и клинические материалисты, и так называемые поклонники восточных культов, кришнаиты и буддисты, рерихнувшиеся и ударившиеся в поклонение беглому милиционеру Виссариону, объявившему себя Христом. И те, кто ни при каких обстоятельствах не согласится считать свои убеждения религиозными. Например, «контактеры с инопланетным разумом» или «похищенные НЛО» с туманности Андромеды.

У них всех одна общая особенность — они владеют истиной в последней инстанции! Они точно знают, что есть на свете, а чего нет, и всему дают единственно возможное, непререкаемое объяснение! В этом отношении вся эта публика ничем не отличается от идеологического отдела ЦК КПСС, почившего в бозе. Разумеется, ко всем рассказам об инопланетных контактах или о святых целителях из Гималаев я подходил с общей меркой — с меркой доказательности. Можете доказать то, что вы рассказываете? Милости просим! Нет? Извините, на пустые разговоры у нас нет времени.

Я не только не могу объяснить, я очень часто и не пытаюсь понять, что именно мы наблюдаем. Я только старался найти и сообщить читателю как можно более достоверные истории о необычном.

На мой взгляд, вообще самое опасное (и самое глупое) — это сразу все разложить по полочкам, исходя из каких-то заведомо известных представлений, и очень часто достоверность сообщению придают детали, которые самому информатору кажутся самыми дикими.

Так, в свое время финикийские мореплаватели, отправившись вокруг Африки из Красного моря, через три года приплыли к Гибралтарскому проливу. Они привезли множество невероятных историй, в которые не в силах были поверить современники. Одной из самых нелепых историй была та, что по мере путешествия на юг солнце стояло все выше, пока не оказалось прямо над головами мореплавателей. Потом солнце начало всходить по небосклону все ниже и ниже, а в какой-то момент все повторилось сначала: солнце вставало все выше, вплоть до того, что оно оказалось прямо над головами мореплавателей, и потом начало подниматься все меньше и меньше…

Сами финикийцы честно фиксировали все происходящее, но объяснить это оказались совершенно не в состоянии: они ведь не знали, что такое экватор! Тем более они не знали, что пересекли экватор дважды: когда плыли вдоль восточного побережья Африки на юг и когда — вдоль ее западного побережья на север.

Но как раз эти детали, такие вроде бы невероятные, доказывают — финикийцы и правда побывали в Южном полушарии! Для современников этого плавания, примерно в 610 году до Рождества Христова, эти детали могли казаться враньем или в лучшем случае нагромождением нелепостей, но мы-то как раз на основании этих деталей можем уверенно утверждать — финикийцы вокруг Африки плыли.

Так же и я старался приводить все детали, даже казавшиеся мне странными или малопонятными. Может быть, эти детали смогут исследовать те, кто будет знать больше нашего.

Происшествия, о которых я рассказываю, произошли в разных местах, в разное время, и я решил сгруппировать их именно по этому принципу — по тому, где они происходили. Просто потому, что так удобнее.

Большая часть этих историй произошла в Красноярске: я лучше всего осведомлен об этом городе. Другие же произошли в иных городах и деревнях Красноярского края, в его лесах, болотах и пещерах, а также в тех местах, где я побывал за свою достаточно бурную жизнь.