Клиффорд Саймак СИЛЬНОДЕЙСТВУЮЩЕЕ СРЕДСТВО





Утром должна начаться Операция Келли. В этом что-то есть, правда? Недаром же ее назвали именем Келли!

Он сидел в старом кресле-качалке на просевшем крыльце и снова и снова пробовал эти слова языком, но вкус их уже не был столь резок и сладок, как в тот раз, когда известнейший лондонский врач выступил в ООН с предложением назвать ее именем Келли, и никак иначе. Хотя, если подумать, в этом была изрядная доля случайности. Вовсе не обязательно "Келли". Это мог быть любой с буквами д.м. (доктор медицины) перед именем. Это мог быть Коэн, или Джонсон, или Радзанович — любой из врачей мира.

Он слегка покачивался в скрипящем кресле, и доски крыльца тоже поскрипывали в лад, и в сгущающемся сумраке слышались голоса игравших детей, которые пытались задержать последние драгоценные минуты уходящего дня, прежде чем их позовут ужинать и спать.

В прохладном воздухе чувствовался запах сирени, и в углу сада он мог различить белые гроздья рано расцветающего свадебного венца — того самого, что Марта Андерсон посадила для него и Джанет много лет назад, когда они только поселились в этом доме.

По тропке прошел сосед, в темноте было не видно, кто это, но тот сам окликнул:

— Добрый вечер, док!

— Добрый вечер, Хирам, — ответил старый доктор Келли, узнав его по голосу.

Сосед прошел дальше. Келли продолжал качаться, сложив руки на животе. Из дома доносился звон: Джанет на кухне убирала посуду после ужина. Немного погодя она выйдет и сядет с ним рядом, и они будут говорить, негромко и спокойно, как подобает старой любящей паре. Хотя вообще-то он не имеет никакого права оставаться здесь. В кабинете на столе ждет медицинский журнал, он должен прочесть его. Так много лекарств в наши дни, нужно следить за ними, хотя теперь вряд ли в этом есть толк. Наверно, в будущем мало кто будет нуждаться в лекарствах.

Хотя врачи будут нужны всегда. Всегда будут существовать глупцы, разбивающие машины и стреляющие друг в друга, падающие с деревьев и засаживающие рыболовные крючки в руки. И всегда будут дети.

Он мягко раскачивался взад и вперед и думал о детях, которые вырастают, становятся мужчинами и женщинами и тоже имеют детей. Думал о Марте Андерсон, самой близкой подруге Джанет, и о старом Коне Джилберте, самом большом скупце, когда-либо ходившем по земле. Он сухо усмехнулся, думая о деньгах Кона Джильберта и о том, что тот ни разу в жизни не оплатил счет. Но так было всегда. Есть такие, кто платит, а другие и не думают платить, и поэтому он с Джанет живет в старом доме, ездит в машине пятилетней давности, а Джанет целую зиму ходит в церковь в одном и том же платье. Хота, если подумать, какая разница? Ведь самая главная плата — не деньги. Есть такие, кто платит, и такие, кто не хочет платить. Такие, кто живет, и такие, кто умирает. И умирает независимо от своих поступков.

Для одних есть надежда, для других ее нет. Кому-то можно говорить об этом, кому-то нельзя. Но теперь все будет по-другому. И началось это именно здесь, в маленьком городке Милвилле, не более года назад.

Он сидел в темноте, наполненной запахом сирени, белыми вспышками свадебного венца и детскими голосами и вспоминал.


* * *


Было уже восемь тридцать вечера. Ему было слышно, как в приемной Марта разговаривала с мисс Лейн, и он знал, что она последняя из посетителей. Сняв белый халат, он с отсутствующим видом сложил его и устало бросил на кушетку для осмотра больных.

Джанет давно ждет его с ужином, но она не скажет ни слова. Все эти годы она не сказала ему ни слова упрека, хотя он иногда чувствовал, что она неодобрительно относится к его возне с пациентами, которые никогда не платят, даже не благодарят его. Не одобряла она и его ночные вылазки, когда вполне можно позвонить по телефону или дождаться утра.

Она ждет его с ужином и знает, что у него была Марта. Она спросит, что с Мартой. Что он ей ответит?

Он слышал, как вышла Марта, слышал стук каблуков мисс Лейн в приемной. Медленно двинулся к раковине, отвернул кран и взял мыло. Он слышал, как открылась дверь, но не повернул головы.

— Доктор, — сказала мисс Лейн, — Марта считает, что она выздоровела. Она говорит, что вы помогли ей. Вы думаете…

— А что бы вы сделали?

— Не знаю.

— Стали бы оперировать, зная, что это безнадежно? Послали бы к специалистам, сознавая, что те ничем ей не помогут, а ведь ей придется платить, и вопрос — сможет ли заплатить? Или вы сказали бы, что у нее не больше шести месяцев жизни, и отняли то маленькое счастье и надежду, что у нее еще остались?

— Простите, доктор.

— Не нужно. Я много раз сталкивался с этим, и каждый случай требует нового решения. День был долгим и трудным…

— Доктор, есть еще один пациент.

— Еще пациент?

— Мужчина. Только что пришел. Его зовут Гарри Герман.

— Герман? Не знаю никаких Германов.

— Он нездешний, — сказала мисс Лейн. — Наверно, только что приехал в город.

— Если бы он приехал, — возразил Келли, — я бы об этом слышал. Я всегда все слышу.

— Может, он только проездом, заболел в дороге.

— Ну, впустите его. — Он взял полотенце. — Я его осмотрю.

Сестра повернулась к двери.

— Мисс Лейн!

— Да?

— Можете идти домой. Вы мне не понадобитесь. День был действительно трудный.

Действительно, — подумал он. — Перелом, ожог, порез, водянка, климактерический период, беременность, две простуды, отравление, предположительное воспаление легких, возможный желчный камень, цирроз печени и Марта Андерсон! И наконец, самый последний — человек по имени Гарри Герман. Он такого не помнил. Вообще, если подумать, довольно странное имя.

И человек был странным. Слишком высокий и слишком худой, чтобы выглядеть правдоподобным, уши слишком прижаты к черепу, губы настолько тонкие, что, казалось, вообще отсутствуют.

— Доктор? — спросил он, стоя на пороге.

— Да, — ответил Келли, надевая пиджак. — Да, я доктор. Входите. Чем могу быть полезен?

— Я не болен, — сказал человек.

— Не больны?

— Я хочу поговорить с вами. У вас есть время?

— Да, конечно, — сказала Келли, зная, что у него нет времени, и сожалея об этом вторжении. — Входите, садитесь. — Он старался определить, что за странный акцент у незнакомца, но не мог. Вероятнее всего, Центральная Европа.

— Технически, — сказал человек, — и профессионально.

— Простите? — Келли начал слегка сердиться.

— Я буду с вами говорить технически и профессионально.

— Вы врач?

— Нe совсем, хотя, вероятно, можно считать и так. Прежде всего я должен вам сообщить, что я чужак!

— Чужак, — повторил старый док. — У нас здесь их много. Большей частью беженцы.

— Я не это имел в виду. Не из этих чужаков. С другой планеты. Другой звезды.

— Но вы сказали, что вас зовут Герман.

— Будучи в Риме, — ответил тот, — поступай как римлянин.

— Вот как? Боже, вы хотите сказать… вы чужак. Но не имеете же вы в виду…

Незнакомец довольно кивнул:

— С другой планеты и другой звезды. И очень много световых лет.

— Будь я проклят! — выругался Келли. Он стоял, глядя на чужака, а чужак улыбался ему, слегка неуверенно.

— Вы вероятно думаете, — сказал он, — "как он похож на человека!"

— Именно это у меня в голове.

— Может, вы меня осмотрите? Вы же знаете человеческое тело.

— Хорошо, — угрюмо согласился доктор, которому не понравилось это предложение. — Но человеческое тело может принимать странные формы.

— Но не такие, — ответил незнакомец, показывая свои руки.

— Да, — согласился пораженный Келли, — не такие!

На руке было три пальца, и два из них — большие, как будто птичья лапа превратилась в руку.

— Может, такие? — спросил незнакомец и встал, спуская брюки.

— Нет, — ответил старый доктор, потрясенный более, чем за все годы долгой практики.

— В таком случае, — сказал чужак, застегивая брюки, — я думаю, вопрос решен. — Он снова сел и спокойно скрестил ноги.

— Если вы имеете в виду, что я признал вас чужаком, — сказал Келли, — то вы правы, хотя это не так-то легко.

— Я не думаю, что это легко. Сильное потрясение.

Келли провел рукой по лицу:

— Да, потрясение, конечно. Но есть и другие моменты…

— Вы имеете в виду язык, — сказал чужак, — и мое знание ваших обычаев.

— Естественно.

— Мы изучали вас. Провели с вами немало времени. Не я один, конечно…

— Но вы так хорошо говорите, — возразил доктор. — Как высокообразованный иностранец.

— Именно таковым я и являюсь.

— Ну… вы правы, — согласился док. — Я как-то не подумал об этом.

— Я не очень разговорчив, — продолжал чужак, — я знаю много слов, но не всегда использую их правильно. И мой словарь включает лишь слова бытовой речи. В технических вопросах я не буду столь умелым.

Док прошел за свой стол и потрясенный сел.

— Ладно, — сказал он. — Оставим пока. Я признаю, что вы чужак. Ответьте мне на другой вопрос: зачем вы здесь?

Он был крайне удивлен спокойствию, с которым воспринял эту ситуацию. Немного погодя, он знал это, когда у него будет время подумать, он будет потрясен.

— Вы, доктор, — сказал чужак, — вы лекарь своей расы?

— Да, — ответил Келли, — я один из многих лекарей.

— Вы напряженно работаете, чтобы сделать нехорошее хорошим. Вы лечите разорванную плоть. Вы оттягиваете смерть…

— Мы пытаемся. Иногда нам это не удается.

— У вас множество болезней: рак, сердечные приступы, простуды и множество других… я не могу вспомнить слова.

— Эпидемии, — предположил Келли.

— Эпидемии, верно. Вы меня извините, я совсем недавно овладел вашим языком.

— Давайте оставим эти вежливости, — предложил Келли. — Обойдемся без них.

— Плохо иметь все эти болезни, — сказал чужак. — Нехорошо, ужасно!

— Теперь их меньше, чем раньше. Многие мы ликвидировали.

— И, конечно, — сказал чужак, — вы зарабатываете ими себе на жизнь.

— Что вы такое говорите? — вскричал доктор.

— Пожалуйста, будьте терпимы, если я чего-нибудь не понял. Постигнуть экономическую систему труднее всего.

— Я знаю, что вы имеете в виду, — проворчал Келли, — но, позвольте сказать вам, сэр…

"Что толку, — подумал он. — Чужак думает так же, как и многие люди".

— Мне хотелось бы отметить, — снова начал он, — что медицина напряженно работает над тем, как уничтожить болезни, о которых вы говорите. Мы делаем все, чтобы сократить собственную работу.

— Прекрасно, — сказал чужак, — я так и думал, хотя это не совпадает с реальным положением дел на вашей планете. Однако, думаю, вы не откажетесь от уничтожения всех болезней.

— Послушайте, — сказал доктор, чувствуя, что с него довольно. — Не знаю, к чему вы клоните, но я голоден и устал, и если вы намерены беседовать на философские темы…

— Философия, — сказал чужак, — о, совсем не философия. Я практик. Я пришел, чтобы предложить уничтожение всех болезней.

Некоторое время они сидели в молчании, затем Келли протестующе зашевелился и сказал:

— Может, я вас неверно понял, но, кажется, вы сказали…

— У меня есть метод, способ, средство — я не могу найти подходящее слово, — чтобы уничтожить все болезни.

— Вакцина, — сказал старый док.

— Именно. Впрочем, оно отличается от вакцины, которую вы употребляете.

— Рак? — спросил доктор.

Чужак кивнул:

— Рак, и грипп, и все остальное.

— Сердце, — возразил Келли, — невозможно вакцинировать сердце.

— И его тоже. Это не настоящая вакцинация. Средство делает тело сильным, делает его правильным. Все равно что заменить изношенный мотор новым. Мотор, конечно, со временем износится, но будет функционировать, пока совершенно не разрушится.

Док сурово смотрел на чужака.

— Сэр, — сказал он, — такими вещами не шутят.

— Я не шучу.

— И эта вакцина — она подействует на людей? И не имеет побочных эффектов?

— Уверен в этом. Мы изучали вашу… ваше… способ работы тела.

— Метаболизм, — вот нужное вам слово.

— Спасибо, — сказал чужак.

— А цена? — спросил доктор.

— Цены нет. Мы просто отдаем вам.

— Без всяких условий? Должно быть что-то…

— Без всяких условий.

— Чужак встал со стула, достал плоский ящичек и положил его на стол, нажал с одной стороны — крышка открылась. Внутри были подушечки, похожие на хирургические подушечки-прокладки, но не из ткани. Док протянул руку, она застыла над ящичком.

— Можно? — спросил он.

— Конечно. Возьмите за верхушку.

Келли осторожно поднял одну из подушечек, положил на стол, потер ее пальцем — в ней была жидкость. Он почувствовал, как она переливается под давлением его пальца. Он перевернул подушечку: с обратной стороны она была неровной, как бы усаженной множеством крошечных острых зубцов.

— Нужно приложить шероховатой стороной к телу пациента, — пояснил чужак. — Она прилипает к нему. Становится его частью. Тело абсорбирует вакцину, и подушечка отпадает.

— И все?

— Все.

Док осторожно поднял подушечку двумя пальцами и положил обратно в ящичек. Он взглянул на чужака:

— Но почему? Почему вы отдаете нам это?

— Вы не понимаете? — удивился чужак. — В самом деле не понимаете?

— Нет.

Глаза чужака неожиданно стали старыми и усталыми, и он сказал:

— В следующий миллион лет поймете!

— Тогда меня уже не будет, — сказал док.

— В следующий миллион лет, — продолжал чужак, — вы будете делать то же самое, но, наверно, по-другому. И кто-нибудь спросит вас, и вы не сможете ответить, так же, как не могу я.

Если это и был упрек, то весьма мягкий.

— Вы можете сказать, что там? — спросил доктор, указывая на подушечки.

— Я могу дать вам формулу, но только в наших терминах. Вы не поймете.

— Вы не обидитесь, если я испытаю их?

— Я был бы разочарован, если бы вы не сделали этого, — сказал чужак. — Я и не думал, что вы поверите мне на слово. — Он закрыл ящичек и придвинул его к человеку. Повернулся и пошел к двери.

Келли вскочил:

— Подождите минуту! — закричал он.

— Увидимся через одну-две недели. — Чужак вышел и прикрыл за собой дверь.

Док упал в кресло и уставился на ящичек. Он протянул руку и дотронулся до ящичка — тот был совершенно реален. Док нажал сбоку, крышка отскочила — подушечки были внутри. Он попытался воззвать к здравому смыслу и вернуться к обычной — человеческой — точке зрения, на прежнюю твердую почву.

— А, ерунда все это! — сказал он.

Но это не было ерундой, он это прекрасно знал.


* * *


Весь вечер он боролся с собой за закрытой дверью кабинета, слышал слабые звуки на кухне — Джанет убирала после ужина посуду.

И прежде всего ему следовало свыкнуться с невероятным. Незнакомец говорил, что он чужак, и предъявил такие очевидные доказательства, которые невозможно было опровергнуть. Но это казалось настолько невероятным, что трудно было принять. И самое трудное — почему чужак из всех врачей Земли выбрал его, Джейсона Келли, скромного провинциального врача из маленького провинциального городка? Он размышлял, не обман ли это, и решил, что нет: три пальца на руке и все остальное было бы слишком трудно подстроить. И вообще, подобный розыгрыш настолько глуп и жесток, что просто не имеет смысла. Даже если у него есть ненавистник, он сомневался, хватит ли у кого-нибудь в Милвилле воображения для такого розыгрыша. Итак, сказал он себе, приходится признать, что это действительно чужак, и что подушечки в коробке настоящие. Но если это правда, есть только один выход: он должен проверить подушечки. Келли встал и принялся ходить взад и вперед.

Марта Андерсон, — сказал он себе. — У Марты Андерсон рак, она обречена. Ничто в мире не спасет ее. Хирургия — безумие! Она, вероятно, не переживет операцию. И даже если переживет, у нее слишком запущенная опухоль. Убийца, которого она носила в себе, почти освободился и рыщет по телу. Для нее нет никакой надежды. И все же он не мог сделать это. Она ближайшая подруга Джанет, она стара и бедна, и все в нем сопротивлялось при мысли о том, что она станет подопытной свинкой. Есть еще старый Кон Джилберт, с ним он может проделать что-либо подобное. Но старый Кон слишком скуп, чтобы быть по-настоящему больным. Несмотря на все свои жалобы, он здоров, как боров. Что бы ни говорил чужак об отсутствии побочных эффектов, никогда нельзя быть уверенным. Он утверждал, что они изучили метаболизм человеческой расы, и все же… Ответ, Келли знал, есть. Он загнал этот ответ поглубже и знал, что он там, делая вид, что не знает. Но после часа расхаживания по комнате он сдался и позволил этому ответу всплыть. Он был совершенно спокоен, закатывая рукав и открывая ящичек, и оставался только ученым, когда достал одну подушечку и приложил ее к руке. Но рука его, когда он опускал рукав, дрожала. Он не хотел, чтобы Джанет увидела подушечку и назадавала миллион вопросов о том, что случилось с его рукой.

Завтра во всем Милвилле люди выстроятся в очереди у дверей больницы с закатанными рукавами. Очереди, по-видимому, будут двигаться очень быстро, потому что делать в сущности почти ничего не нужно. Каждый человек пройдет мимо врача, который приложит подушечку к его руке, и его место займет следующий.

Во всем мире, думал он, в каждом его уголке, в каждой маленькой деревушке никто не будет пропущен. Даже бедняки, потому что никакой платы не будет. И можно будет указать на дату и сказать: "В этот день кончились все болезни". И каждые двенадцать лет из космоса будут прилетать большие корабли и привозить груз подушечек. Наступит новый день Вакцинирования. Но не для всех, только для юного поколения. Потому что тот, кто подвергся вакцинации, больше не нуждается в ней. Примите вакцину — и будете здоровы всю жизнь!

Док осторожно касался ногой пола, заставляя кресло покачиваться. Как хорошо здесь! — подумал он. — А завтра будет прекрасный день во всем мире! Завтра страх уйдет из человеческой жизни. После завтрашнего дня, если не считать несчастные случаи и насилие, каждый человек может рассчитывать на нормальную продолжительность жизни. И жизнь эта будет совершенно здоровой.


* * *


Ночь была тиха, дети ушли. Он устал. Наконец-то он может признаться самому себе, что устал. Теперь, через много лет, нет причин не признаваться в этом.

Он услышал звонок телефона в доме, звук этот нарушил его ритмичное раскачивание, и он сдвинулся на край кресла.

Послышались тихие шаги Джанет, которая шла к телефону. Он вздрогнул от мягкости ее голоса, когда она отвечала. Сейчас она позовет его, ему придется встать и идти в дом.

Но она не позвала его. Продолжала говорить. Он снова уселся в кресло. Опять забыл. Телефон больше не враг ему. Он больше не преследует его. Потому что Милвилл был первым. Страх был преодолен здесь. Милвилл послужил подопытным кроликом! Марта Андерсон была первой, за ней Тэд Карсон, у которого были подозрительные легкие, а за ним ребенок Юргена с пневмонией. И еще дюжина других, пока не кончились подушечки.


* * *


И чужак пришел снова.

И сказал… что же он сказал?

— Не считайте нас ни благодетелями, ни сверхлюдьми, мы ни то, ни другое. Думайте обо мне, если хотите, как о человеке на другой стороне улицы.

Чужак стремился к пониманию, стремился перевести свои мысли на понятный язык. Но было ли это понимание? Келли сомневался в этом.

Хотя, вспомнил он, в основном чужаки подобны людям. Они могут даже шутить. Одна шутка, произнесенная чужаком, застряла в голове дока Глупая шутка, конечно, но она беспокоила его.

Скрипнула дверь, Джанет вышла на порог и села рядом:

— Звонила Марта Андерсон.

Док про себя хихикнул. Марта жила через пять домов на той же улице, они виделись с Джанет по десять раз в день, и все же она звонила.

— Что хотела Марта?

Джанет засмеялась:

— Просила о помощи. Булочки.

— Ее знаменитые булочки?

— Да. Не смогла вспомнить, сколько дрожжей нужно положить.

Док негромко фыркнул.

— Это те самые булочки, которые приносят ей призы на ежегодных окружных смотрах?

Джанет резко ответила:

— Нехорошо так говорить, Джейсон. Нетрудно забыть такое. Она очень много печет.

— Да, вероятно, ты права, — согласился док.

Надо идти и почитать журнал. Но ему не хотелось. Так приятно сидеть здесь, просто сидеть. Уже давно у него не было на это времени. С ним-то все в порядке: он стареет и устает, но как быть с молодым врачом, который заканчивает обучение и только начинает свою деятельность? В ООН говорили о необходимости субсидий на дальнейшее развитие медицины. Врачи по-прежнему будут нужны. Даже после исчезновения всех болезней во врачах будет нужда Конечно, их станет меньше, но все же время от времени они крайне необходимы.

Он прислушался к шагам на улице. Кто-то подходил к калитке.

Он выпрямился в кресле. Может, пациент, зная, что он дома, пришел к нему.

— Смотри, — удивилась Джанет, — да ведь это мистер Джилберт.

Да, это был Кон Джилберт.

— Добрый вечер, док, — поздоровался Кон. — Добрый вечер, миссис Келли.

— Добрый вечер. — Джанет встала.

— Вам незачем уходить, — остановил ее Кон.

— У меня куча дел, — ответила она. — Я как раз собиралась идти.

Кон подошел к ступенькам и сел.

— Отличный вечер, — объявил он.

— Да, — согласился Келли.

— Никогда не видел такой прекрасной весны, — продолжал Кон, окольными путями подбираясь к тому, что хотел сказать.

— Я думал об этом, — сказал доктор. — И мне кажется, что сирень никогда так раньше не пахла.

— Док, — сказал Кон, — мне кажется, я должен вам немало денег.

— Да, кое-что должны.

— Не помните, сколько?

— Увы. Никогда не беспокоился о подсчетах.

— Считали это напрасной тратой времени? Считали, что я никогда не заплачу? — спросил Кон.

— Что-то в этом роде, — согласился док.

— Вы лечили меня очень долго, — сказал Кон.

— Верно, Кон.

— У меня с собой три сотни. Подходит?

— Пусть будет так, Кон. Я не рассчитывал на столько.

— Думаю, теперь мы в расчете. Мне кажется, три сотни как раз то, что надо. — Кон достал бумажник, вытащил из него пачку банкнот и протянул Келли. Тот взял их, сложил и сунул в карман.

— Спасибо, Кон, — сказал он. У него вдруг появилось чувство, будто он что-то знает, должен знать, что-то неуловимое, ускользающее. Но как ни старался, уловить не мог.

Кон встал и собрался уходить.

— До встречи, — проговорил он.

Доктор вернулся к реальности.

— Конечно, Кон, до встречи. И спасибо.

Он сидел в кресле, не раскачиваясь, и слушал, как Кон идет по тропинке к калитке, потом по улице, пока его шаги не замерли, и не наступила тишина

Теперь придется идти читать журнал. Хотя все это чертовски глупо. Вероятно, ему больше никогда не потребуется то, о чем пишут в медицинских журналах.

Келли отодвинул журнал в сторону и сидел, размышляя, что с ним происходит. Он читал в течение двадцати минут и ничего не запомнил. Ни слова из прочитанного.

Слишком расстроен, подумал он. Слишком возбужден Операцией Келли. И он снова принялся вспоминать. Как он испытал вакцину в Милвилле, как отправился в окружную медицинскую ассоциацию, и как окружные врачи после периода насмешек и скептицизма тоже убедились в очевидном. А потом правительство и Медицинская академия. И наконец, тот великий день в ООН, когда чужак выступил перед делегатами, и он, доктор Келли, представлял его. Именно тогда знаменитый лондонский врач и предложил, чтобы операция была названа именем Келли.

Великое мгновение, говорил он себе, и старался вновь вызвать в себе чувство гордости, но не мог. И вот он снова сидит здесь, простой провинциатьный врач, в своем кабинете поздно вечером, и пытается читать. Он опять придвинул журнал и углубился в чтение. Однако дело продвигалось медленно. Он вернулся назад и перечел параграф. Так он никогда раньше не делал. Либо он постарел, либо сдают глаза, либо он совсем поглупел. Вот оно, слово, которое все ускользало от него: глупость! Вероятно, не настоящая глупость! Может, небольшое замедление. Интеллект не уменьшился, но стал менее острым и ярким.

Марта Андерсон забыла, сколько дрожжей нужно класть в знаменитые, приносившие ей ежегодные призы, булочки. А уж этого-то Марта никак не могла забыть! Кон заплатил по счету, а в той шкале ценностей, которой Кон придерживался всю жизнь, это была чистейшая глупость. Прежний Кон сразу сообразил бы, что ему теперь никогда не понадобится врач. Зачем же платить?

Чужак произнес тогда слова, принятые им за шутку.

— Мы излечим все ваши болезни. Даже такие, о которых вы и не подозреваете.

Неужели интеллект — это болезнь? Тяжело было с этим согласиться. Однако, если интеллект слишком овладевает расой, то, наверно, его можно рассматривать и так. Когда человек неистово устремляется вперед, как в последние полстолетия, громоздит прогресс на прогресс, технологию на технологию, это можно считать эпидемией. Не такой острой, подумал док, не такой быстрой, чтобы уловить суть параграфа, насыщенного медицинской терминологией. Просто он вынужден продвигаться медленней, чтобы что-то закрепилось в сознании. Так ли уж это плохо?

Самые глупые люди, которых он знал, были и самыми счастливыми.

Он отодвинул журнал и сидел, глядя на огонь.

Это проявилось прежде всего в Милвилле, потому что Милвилл был испытательным пунктом. Через шесть месяцев эффект проявится во всем мире. Как далеко это зайдет, размышлял он. Вот самый важный вопрос. Что же будет? Назад к тупому бормотанию? К обезьяне? Кто знает… И все, что ему следует сделать, это поднять трубку и позвонить.

Он сидел, цепенея при мысли, что, возможно, Операцию Келли следует остановить — и это после стольких годов смерти, боли и несчастий. Человек должен платить.

Но чужаки, подумал он, чужаки не позволят этому процессу зайти слишком далеко. Кем бы они ни были, он считает их хорошим народом. Возможно, тут и нет полного взаимопонимания, встречи разумов, однако есть общая почва — сочувствие слепым и увечным.

Но что, если он ошибается? Что, если чужаки предложили это средство, чтобы уменьшить силу людей, путем доведения их до тупоумия? Что, если ответ кроется здесь? Что, если это план, направленный на подготовку вторжения?

Сидя здесь, он знал.

Знал, что какие бы доводы ни приводил, он ничего не станет делать.

Он понимал, что не готов к решению таких вопросов, слишком полон предубеждений: он не может изменить себя. Он слишком долго был врачом, чтобы остановить Операцию Келли.

---

Clifford Donald Simak, "Shotgun Cure", 1961.

Сб. "Наследие звезд", М.: "АРТЛИК", 1993

Перевод О.Нартовой, И.Петрушкина

Другие варианты перевода: "Убийственная панацея", "Бойтесь данайцев…"

Первая публикация: журнал "The Magazine of Fantasy and Science Fiction", January 1961 [1]

Загрузка...