Sin

Глава 23

Джи

Шторм, бушевавший между мной и Эвансом в последнее время, превратился в штиль, но я не особо доверяла этому перемирию. Оно больше напоминало затишье перед бурей.

Тот день, который снился чуть ли не каждую ночь и превращался в паранойю, никто из нас не вспоминал, будто не было поцелуя, кошмара Сина, совместной ночи (или утра?). Эротичная фантазия, о существовании которой я раньше даже не подозревала, рисовала продолжение, и внизу живота становилось горячо, щеки пылали, кожа покрывалась мурашками, а сердце выбивало чечетку между ребрами. Стыдно признаваться самой себе, но в глубине души, я этого желала.

Иногда во время репетиций взгляд блуждал по его сосредоточенному серьезному лицу, черным перьям, которые я целовала, мозолистым пальцам, Гибсону с языками пламени на корпусе. Наши глаза пересекались, задерживались на секунды, и каждый отводил их в сторону — так продолжалось всю неделю перед балом. Мы практически не говорили, если это не касалось песен, музыки или еще каких-то моментов, связанных с группой. Эванс сразу срывался на байке и уезжал первым, меня же подвозили Черелин или Оззи. С приходом Черри накаленная атмосфера в гараже разряжалась, «тучи расходились, появлялось солнышко», и я немного расслаблялась, хотя Син постоянно недовольно ворчал и говорил «ты всех отвлекаешь, едь домой…», на что получал очередную колкость в ответ.

Спокойный мирный Эванс вводил в большее заблуждение, чем грубый и жесткий. Он и так чертова ходячая загадка, но теперь я запуталась и не знала, что думать. Хренова головоломка…

60-е… Расцвет хиппи, пропагандирующих пацифизм (идеология сопротивления насилию ради его исчезновения) и возникновение такого понятия, как трип (состояние человека, принявшего особые вещества — психоделики).

Сегодня мы превратились в «детей цветов», возвращаясь почти на пятьдесят лет назад. Школьный совет даже предоставил нам старый микроавтобус Фольксваген — символ движения хиппи — раскрашенный в стиле «Flower Power», для эффектного появления.

Черелин изрядно потрудилась над нашим имиджем. Все облачились в джинсы-клеш, пестрые рубашки, а на запястьях висело множество фенечек. Мои волосы она немного завила и вплела фиолетовые цветы. Оззи постоянно возмущался и говорил, что выглядит, как педик, а не хиппи. Остальные его поддерживали и собирались снова надеть кожаные куртки.

— Что за херня? Я не собираюсь в этом выступать, — дергал с неприязнью парень за ткань разноцветной рубашки. — Похож на какого-то сладенького мальчика с гей-бара. Фу, бля.

— Серьезно, Черри, из нас пятерых образ хиппи идет только Джи, — поддерживал друга Райт, оглядывая свой наряд.

Девушка насупилась и поставила руки в бока, показывая всем видом — это не обсуждается.

— Радуйтесь, что не напялили парики с длинными патлами и ободки с цветами.

— Черт, чувак, у тебя очень жестокая сестра, — прошептал якобы испуганно Оззи, заправляя рубашку в джинсы.

Я посмеивалась над парнями, одетых в непривычную одежду. Взгляд замер на Сине — только он оставался беспристрастным, настраивая Гибсон. Черные волосы волнистые, рукава яркой аквамариновой рубашки закатаны, открывая обзор на татуировки, несколько пуговиц расстегнуто, видно гладкую подкаченную грудь и черные перья, обрамляющие шею. Даже в этой идиотской одежде, которая всех бесила, Эванс выглядел как Бог. Отвернулась и встретилась в зеркале со своим отражением: бирюзовые глаза горят в предвкушении, на шее пурпурная тонкая лента, полупрозрачная блуза с цветными разводами и джинсы с высокой посадкой.

Улыбнулась и поправила выбившиеся пряди, чувствуя чье-то очень пристальное назойливое внимание. Глаза пересеклись в зеркале с потемневшими сапфирами, и я подняла вопросительно бровь, невозмутимо спрашивая:

— Что?

Син только хмыкнул и продолжил возиться с инструментом, проверяя звук.

Когда Фольксваген подкатил к главному входу, нас заглушил визг девушек, облепивших бус и не дававших даже прохода. Чокнутые психопатки. Они чуть ли не вешались на парней, и мы еле протиснулись в помещение.

Зал украшала различная атрибутика прошлых времен, и уже до отказа заполнился школьниками. Одна половина в образах хиппи, вторая — панков, хотя эта субкультура возникла в начале 70-х, благодаря скандально известной группе Sex Pistols и их басисту Сиду Вишесу.

Наше появление вызвало восторженный свист и шквал подбадривающих слов, которые выкрикивали ученики Альберты, пока мы пробирались ближе к сцене, на которой уже установили оборудование. Я радостно улыбалась, махала руками, а внутри зарождалось то чувство, как во время первого выступления в баре. Уже не терпелось выйти на сцену и зажечь.

Больше всего я ждала появления папы — он обещал прийти на вечер. «Хочется вернуться во времена хиппи, рок-н-рола… Вспомнить молодость», — говорил он на днях с ностальгической улыбкой на губах. Поэтому я с нетерпением и волнением ожидала его. Я уговорила даже Тинки, который отпирался до последнего, но все-таки сдался, поклявшись, что «припрется на этот убогий бал».

Перед выступлением подошел Эванс, молча взял мою левую руку и повязал на запястье красно-желтую фенечку. Он странно зыркнул, перекинул ремень гитары через плечо и направился к выходу на сцену. Мне оставалось удивленно смотреть парню вслед. Тараканы рылись в памяти и старались найти объяснение непонятному жесту с его стороны, но голова настолько забилась разными проблемами, что я решила выяснить все позже.

Мы открывали бал известной песней легендарных The Beatles «I Saw Her Standing There». Зал сразу же взорвался радостным воплем, свистом, и множество рук взлетело вверх. Никто не стоял на месте — под такую музыку ноги сами шли в пляс. Оззи после каждой песни горланил: «Занимайтесь любовью, а не войной!», еще больше распаляя публику. Интересно, учителя нас не выгонят за это? Очень надеюсь, что нет.

Зеленые, красные, синие лучи мелькали перед глазами, как и смазанные радостные лица учеников. Пришел папа? Был ли он в этой толкучке? Отыграв сет и провожаемые под бурные овации, мы устроились за столиком, чтобы передохнуть, хотя к парням почти все время подходили разодетые девчонки и всячески привлекали к себе внимание. Я наблюдала с неким отвращением, как они откровенно липли, и отводила недовольный взгляд. На сцене ведущий устроил конкурс и приглашал поучаствовать за призы: желающих отозвалось немного. Папа не отвечал на звонки, а среди школьников его светло-русую шевелюру я не замечала. Зато появился Тинки, одетый в обычную футболку со знаком «пацифик» и джинсы: кто-то не особо заморачивался над внешним видом.

— Только не говори, что зря пришел, — подтрунивала я друга.

Чемптон вздернул подбородком и поднял многозначительно брови:

— Я должен признаться: Браун, ты повергла меня в шок. Это же сколько лет пропадал такой талант!

Рассмеялась и толкнула его в плечо: ну не может он обойтись без язвительных фразочек!

— Не видел моего папу? — я переводила взгляд с одного лица на другое, а волнение захватывало мысли.

— Нет, он должен прийти? — спросил озадаченно друг. Кивнула и расстроенно опустила глаза, глядя на красно-желтую фенечку, подаренную Эвансом. Что же она все-таки значит?

— Тинки…

— Малышка Джи, нас все заждались и заскучали с тем недоделанным МС, — дернул за красную прядь волос Оззи, оглядывая неприязненно с ног до головы Чемптона. — Давай, идем отжигать.

Тим ободряюще поднял кулак вверх, а губ коснулась легкая улыбка. Второй сет начинался тоже с The Beatles известной «Come Together». Бэк Сина мы оставили «на десерт», и я ждала этого с трепетом в груди. Его голос нереальный, космический, будоражащий — я бы слушала вечно, как он поет. Жаль, что Эванс согласился всего на пару песен, и то с большим трудом, но даже их хватало, чтобы тело покрывалось мурашками.

Я выкладывалась изо всех сил, капли пота стекали по шее за ворот полупрозрачной блузки, которая неприятно липла к телу. С каждой минутой и песней я осознавала: папа не придет. Грудь ужасно пекло от разочарования и обиды.

В перерыве я снова набрала его номер, но услышала только протяжные гудки.

— Черт…

Что могло произойти? Почему он ничего не сказал и не предупредил?

— Джи, все нормально? Ты какая-то нервная сегодня, — спросил Райт, останавливаясь рядом со мной в проходе.

— Да-а-а… Да, все нормально, — пробормотала и натянуто улыбнулась. Парень недоверчиво посмотрел, но деликатно промолчал.

Взвинченное состояние заметили все. Я ссылалась на усталость и гудящую голову: на самом деле хотелось все бросить, уехать, закрыться в своей комнате и лежать в полнейшей тишине.

Для завершающей части мы выбрали всеми любимую «Behind Blue Eyes» — она очень подходила под мое настроение, которое находилось на отметке «все очень паршиво».

— Никто не знает, каково это, быть плохим человеком, быть печальным человеком… — пою, передавая всю боль, а Син подхватывает:

— За голубыми глазами.

Несколько слов делают свое дело, уши закладывает от женского визга, свиста и аплодисментов. Сжимаю с силой веки, чтобы не брызнули слезы, и продолжаю:

— Но мои мечты не настолько пусты, как моя совесть. Я постоянно одинок. Моя любовь — месть, не знающая покоя.

Пальцы дрожат и впиваются в стойку с микрофоном, голос предательски дрожит. В сознание врывается густой тембр Сина, хотя он не должен вступать в этом месте. Распахиваю глаза и удивленно смотрю на бледное лицо, встречая тяжелый взгляд.

— Никто не знает, каково это, испытывать чувства, которые испытываю я. И в этом я виню тебя!

Эванс сразу же опускает глаза на гитару в руках, а меня окружает ор ненормальных фанаток, выкрикивающих: «Я люблю тебя, Син!», «Я хочу тебя, Син!». Продолжаю петь, шокированная случившемся. В голове совсем пусто, я истощена морально и не способна думать логически. Он хочет, чтобы я сломала мозг, разгадывая странные знаки внимания с его стороны?

Выступление заканчивается взрывной песней The Rolling Stones «Out of Control». Думаю, Осенний бал этого года запомнят надолго, потому что такого фурора еще не было. Учителя давно перестали контролировать не контролированных школьников, которые решили испытать все прелести 60-х на себе, отрываясь под известные хиты, добавляя в стаканчики спрятанный под столом алкоголь и куря в туалете травку.

За сценой все облегченно выдыхают, и начинается бурное обсуждение «продолжения банкета».

— Валим ко мне! — орет как всегда громче всех Оззи, снимая с себя ненавистную одежду и сразу же переодеваясь в привычные черные с дырками на коленях штаны и толстовку.

Прислоняюсь к прохладной стене и закрываю глаза, восстанавливая дыхание. В висках пульсирует, сердце грохочет, будто в ушах, а в руках вибрирует телефон, который я чуть не роняю. Быстро отвечаю, даже не глядя на экран, и отхожу в более тихое место, хотя вокруг шумно.

— Джинни?

Тяжело выдыхаю и провожу облегченно ладонью по мокрому лбу: главное, с ним все хорошо.

— Пап, что случилось? — сразу спрашиваю, нервно постукивая пальцами.

— Джинни, прости…

Ком в горле не дает вымолвить и слова, но я каким-то чудом выдавливаю из себя:

— Пап, только не говори, что… пожалуйста… только не…

— Джинни, — слышу виноватый голос и все понимаю. Обида захлестывает сознание, когда нужные пазлы соединяются в ответ, — прости, нам неожиданно предложили тур по Калифорнии, и мы не смогли отказаться…

— Ты же обещал, — тихо бормочу, чувствуя, как дрожат пальцы и губы.

— Джинни, малышка…

— Ты ничем не лучше мамы, — четко проговариваю, завершаю вызов и отключаю телефон.

Я хотела, чтобы он увидел и услышал, как я пою, как нас поддерживает публика. Хотела… чтобы он гордился мной. Разве я многого прошу?

Пару минут стою в одной позе, подавляя желание заплакать прямо здесь, собираю остатки сил и возвращаюсь к ребятам. Они уже переоделись, на лицах радостные улыбки, глаза блестят, а мне хочется распасться на части.

— Я не поеду, очень устала.

Беру сумку и натягиваю пальто. Пальцы предательски дрожат, выдавая волнение: меня трусит, словно от лихорадки.

— Что? Да ладно-о-о, ты чего, Джи?

— Не гони, поехали отрываться!

— Мы же команда!

— Выпьешь, расслабишься, сегодня ты это заслужила, — кладет на плечо руку Оззи, наклоняет голову и заглядывает в лицо через пряди волос. Брови сразу же сдвигаются к переносице, и он спрашивает: — Джи, что-то случилось?

Качаю головой, делаю глубокий вдох и выдавливаю из себя вымученную улыбку.

— Правда, ребят, простите, но я хочу упасть в кровать и поспать.

Вижу, как они сникают, Черелин не теряет надежды и старается переубедить, но отрицательно мотаю головой. Сейчас я похожа на пустой сосуд, который готов рассыпаться на миллион маленьких осколков.

— Я тебя отвезу, — проносится по помещению холодный голос Сина. Все замолкают, а я останавливаюсь и хмурюсь: вот кто-кто, но только не он. Я не в том состоянии, чтобы бороться, противостоять и сопротивляться.

— Я попрошу Тинки… — предпринимаю еще одну попытку, встречая прищуренные синие глаза.

Безнадежно вздыхаю, прощаюсь со всеми и следую за Эвансом к парковке. Он кладет Гибсон на заднее сиденье и вопросительно изгибает бровь в ожидании. Называю адрес и отворачиваюсь, глядя в окно.

Никто из нас не произносит ни слова. Всю дорогу в салоне стоит тишина, которую нарушает тихо играющее радио. Через некоторое время внедорожник тормозит возле знакомого здания.

— Джи, что случилось? — спрашивает Эванс, прожигая сапфировыми глазами.

— Ничего.

Беру сумку и хлопаю дверью, быстро шагая к дому.

— Ничего? Что за тупой ответ?

Закатываю глаза и оборачиваюсь. Парень облокотился спиной о машину, руки в передних карманах джинсов, взгляд хмурый, не предвещающий ничего хорошего.

— Все было нормально, затем ты ходила, как на иголках, теперь злишься — это, по-твоему, «ничего»? — продолжает он ледяным тоном.

— М-м-м… Эванс, спасибо, что подвез, но не стоит утруждаться, правда. Тебя заждались фанатки, так что можешь ехать развлекаться, — устало вздыхаю и поднимаю выжидающе бровь, безмолвно говоря «просто вали».

Син водит пальцами по губам, смотря куда-то в сторону, затем окидывает меня насмешливым взглядом и ухмыляется.

— Ревнуешь, Джинет?

Захлебываюсь от возмущения и нервно посмеиваюсь, качая головой.

— Что? Ревную?

— Выглядит именно так.

— Правда? — стараюсь успокоиться, чтобы не заехать по его самодовольной роже прямо сейчас. — Как я могла забыть, что у тебя «комплекс Бога».

— Я только спросил, что случилось, а ты устроила на пустом месте мыльную оперу. При чем здесь «комплекс Бога»? Хочешь поссориться? — Син достает из кармана зажигалку и щелкает несколько раз, подпаливая сигарету.

— Знаешь, есть более важные проблемы, о которых я думаю, и ты — не одна из них, Эванс.

Он внимательно смотрит, без доли сарказма на лице, выдыхает дым, и спрашивает:

— Какие, к примеру?

— К примеру, мои родители, которым нет до меня дела, — выпаливаю на эмоциях, а слова бурным потоком с горечью выплескиваются наружу. — Одна думает только о том, чтобы отхватить лакомый кусочек побольше, и ее не интересует где я и что со мной, второй — не сдерживает им же данные обещания. Родителям плевать на меня. Возможно, это выглядит, как нытье сейчас…

Боль берет в тиски, замолкаю на полуслове и отворачиваюсь, не выдерживая его тяжелого взгляда.

— Мне жаль, Джи, — говорит Син, вдалеке раздаются раскаты грома, небо разрезает яркая вспышка молнии, освещая мрачное бледное лицо парня, — правда, я не до конца могу понять твоих чувств, потому что моих родителей давно нет.

Он произносит это ровным тоном, в глазах светится пустота. Меня затапливает сожаление, еще немного — и задохнусь. Мои «проблемы» кажутся такими незначительными. Отец не пришел на Осенний бал и пропустил выступление, разве такое в первый раз? Нет. Триша легкомысленная всю мою сознательную жизнь. Хуже то, что произошло с Сином и Черелин — они потеряли обоих родителей, и сами чудом спаслись. Никто из нас не застрахован от смерти, она никого не ждет и приходит неожиданно.

Каждый из нас по-своему одинок и несчастен. Не существует людей с безупречным идеальным характером, у всех есть недостатки, душевная боль, которая хранится годами, так и оставаясь не высказанной.

Первые капли срываются с черного неба, пропитывая серый асфальт. Злость, гнев, ярость, ненависть испаряются к Эвансу в одну секунду. Подхожу и обнимаю Сина, вдыхая смешанный аромат дождя, сигарет, духов и кожи. Вцепляюсь пальцами в курточку, чувствуя, как он прижимает сильнее к себе, и прикрываю глаза. Слезы скатываются по щекам, смешиваясь с дождем, а я шепчу:

— Я проиграла.

— Нет. Мы оба проиграли, — слышу в ответ и едва заметно улыбаюсь.

— Джи.

Поднимаю мокрое лицо, заглядывая в потемневшие сапфировые глаза. Син выбрасывает сигарету, и дым быстро растворяется в октябрьском воздухе, который пахнет озоном и загадочностью. Парень чему-то слабо улыбается и тихо говорит, глядя сверху вниз:

— Скажи, о чем я сейчас думаю?

— Наверное, о том же…

Становлюсь на носочки и целую его, ощущая на губах вкус дождя. Он шумит вокруг нас, и это самая лучшая музыка.