Sin

Глава 35

Джи

Лос-Анджелес — город селебрити, роскоши и красивой яркой жизни. Но не все то золото, что блестит. Обратная сторона не такая привлекательная, как покажется на первый взгляд. Шоу-бизнес — огромный океан с акулами и стаями пираний, где нельзя оставаться обычной непримечательной рыбешкой. Либо ты принимаешь их законы, либо от тебя ничего не останется.

Про спокойную жизнь можно было забыть и вычеркнуть слово «хочу» из своего лексикона и мыслей. Не знаю, чем я думала в тот момент, когда отвечала «Да», но явно не головой. Вот бы перемотать тот момент и тысячу раз подумать, перед тем, как соглашаться, но… Я поддалась соблазнительному вкрадчивому голосу Киллера, и сама подписалась на то, что ждало впереди. Нас провожали безумные фанаты «Fhantom» и папарацци в Эдмонтоне, и встречали они же в Лос-Анджелесе. Эти люди вообще спят? Им больше нечем заняться? Напоминало одержимость.

— Привыкай, крошка, теперь такое будет постоянно, — предупредил один из участников, когда мы сидели в салоне самолета, готового унести в «город грёз».

Как привыкнуть к тому, что тебя лишили свободы? Я буквально превратилась в достояние общественности, без права что-то скрыть и утаить. Теперь моя «личная» жизнь была для всех, как на ладони. Уже на следующий день на каждом музыкальном канале крутили наш поцелуй с Киллом и раскапывали мое «черное» прошлое. Самый интересный факт: я — бывшая девушка Сина Эванса. Конечно, они не могли не приплести еще одного знаменитого музыканта. Думаю, Эванс обрадуется, когда узнает о любовном треугольнике, в который его добровольно-принудительно втянули.

Когда самолет приземлился в аэропорту Лос-Анджелеса, нас сразу же запихнули в тонированный автомобиль и отвезли в главный офис на серьезный разговор с директором лейбла Ларком Пирсом. Меня поставили перед фактом: «Вы — пара, и это не обсуждается», хотя своего согласия я не давала. У меня даже отобрали возможность возразить. Как они могли лишать права выбора? Я — человек, а не бездушная кукла.

— Килл — мировая знаменитость. В шоу-бизнесе не существует понятия «просто встречаться», — объясняла Кортни, помощница менеджера и по совместительству очень высокомерная блондинка.

Затем, как игрушку, отдали в руки Джессики, личного стилиста, которая еще глубже макнула мою самооценку и гордость в грязь. Девушка буквально выплюнула: «Мировая знаменитость не может появляться на людях с такой замарашкой».

— Ты должна следить за тем, во что одета и как выглядишь. Им только на руку, если ты опозоришься: нелепый хвостик на голове, облупившийся маникюр, неудачный наряд — их камера словит каждый изъян, а ты превратишься в посмешище.

«Меня не волнует это!» — хотелось заорать во всю глотку, но я молча проглатывала обидные слова.

Каждый день напоминал хорошо спланированный спектакль, где я — главная марионетка. Бесполезные интервью, на которых приходилось улыбаться и рассказывать выдуманную историю «любви». Закрытые элитные тусовки, где я обязательно сопровождала Килла. Мне хотелось пройтись по пляжам Санта-Моники и насладиться закатом или прогуляться по ночному Голливудскому бульвару, Аллее славы, но я пряталась за стеклами очков и скрывалась в шикарной квартире Килла, потому что, казалось, на каждом шагу поджидали папарацци. Даже красивый вид Тихого океана из окна не приносил желаемого спокойствия. Я снова чувствовала себя обманутой.

Помимо постоянного посещения вечеринок, радиоэфиров и разных развлекательных программ, шла подготовка к моему дебюту, как сольной артистки. Занятия вокалом, подбор музыкантов, репертуара, общение с психологом… Каждый шаг расписан чуть ли не по минутам, времени на то, чтобы встретиться хотя бы с Оззи и отвлечься, катастрофически не хватало. Я становилась запрограммированным роботом. Снова терялась в жизни и не ощущала себя по-настоящему счастливой. Во мне будто поселилось две абсолютно разных личности: Джи, которая играет на публику, и Джи, запертую внутри. Кажется, я вновь поступала неправильно и ошибалась. Я была опустошена…

Странно, что за все пребывание в Лос-Анджелесе, мы так и не встретились с Эвансом и ребятами из «Потерянного поколения». Я слышала только от Оззи, что группа усердно записывала третий альбом на студии, практически не посещая вечеринок, и отказывалась от интервью. Наверное, так даже к лучшему: не хватало, чтобы еще Син подлил масла в огонь, подкармливая прессу информацией о нашем прошлом. Не думаю, что он пошел бы на такую подлость, но… Он ведь прекрасно знал, что теперь я с Киллом, но никак не комментировал, а папарацци не удавалось его «подловить и припереть к стенке». Эванс умел удачно избегать «приятных встреч» с представителями прессы.

Мы вернулись с Карлейлом после полуночи, посетив очередную бесполезную вечеринку. Я освобождалась от «второй кожи», снимая разные побрякушки и красное узкое платье, в которое меня впихнула Джессика. У нас совершенно разный вкус: ей хотелось сделать из меня вульгарную особу, одевая в слишком короткое, обтягивающее и еле прикрывающее задницу. Джесс считала, что так я выгляжу секси. Она меня путала с Марией Бринк или Тейлор Момсен. Жаль, что мой стилист не Черри — вот, кто настоящий профессионал в своем деле.

Килл вышел из гардеробной и окинул вопросительным взглядом. В последнее время мы виделись нечасто и только поздними ночами. У нас были разные графики, расписанные по часам. Мы перестали непринужденно общаться, как раньше, узнавать друг друга. Теперь нас связывали только общие выходы в свет и… постель.

Я остервенело дернула за бегунок и, наконец, стянула ненавистную тряпку, откидывая в сторону и оставаясь в одном белье.

— Что-то не так?

«Все не так!» — чуть гневно не огрызнулась в ответ, в последнюю секунду закусывая губу. Я кипела от злости!

— Нет, я просто устала.

Почему не признаться, что чувствую на самом деле? Зачем вру?

— Я понимаю, в первое время всегда так. После дебюта станет немного проще.

«Немного проще» — звучало очень жалко и неправдоподобно.

— Угу, — хмыкнула и взяла сигареты.

Я часто курила из-за нервов, и голос слегка охрип. Пристрастилась к пагубной привычке и не могла отказаться, отравляя легкие.

Дымчатые глаза Килла медленно опустились на тату, набитую слева под грудью, и вернулись на лицо. Он снял белоснежную рубашку и направился в мою сторону, грубо прижимая к стене. Серые глаза потемнели — парень напоминал опасного хищника. Никакой нежности, ласки, любви — жесткий секс, где он главный, а я лишь послушный зверек. Почему же тогда не останавливала, когда Килл вел себя в постели, как бесчувственный деспот? Неужели мне такое нравилось? Я настолько испорченная? Он закрывал мой рот рукой и не произносил ни слова — играл в порочные игры, сводя с ума, когда мозг отключался, а язык немел и не двигался. Доводил до состояния полного подчинения и оставлял одну в постели полностью выжатую и какую-то разбитую. Эта темная сторона Карлейла Бэйла привлекала, но я их постоянно сравнивала. Не могла ничего поделать с собой и остановиться — они ведь совершенно разные. Совершенно. Две противоположности.

Что я чувствовала к Киллу, кроме невероятной тяги?

Даже сейчас во время близости я анализировала, что ощущала с Эвансом. Как же раздражало и мешало. Это неправильно… Неправильно, когда мы занимаемся сексом, а мои грешные мысли о другом.

Неправильно закрывать глаза и представлять Сина. Ненормальная… мазохистка…

— Твоя кожа слишком идеальна, чтобы ее портили краской.

— Но я хочу, чтобы ты всегда был рядом.

— Я всегда буду рядом, Джи.

Сердце предавало меня, потому что там был не Карлейл Бэйл, а Син Эванс.

Син

Я выпадаю из среды и забываю о времени, когда пишу песни. В этом и есть прелесть музыки — все проблемы отходят на второй план. Только не одна: Оззи, который мельтешит перед глазами и не дает сосредоточиться на написании партий.

— Все, мужик, харе себя загонять и не вылезать круглосуточно из студии.

Этот парень никогда не оставит меня в покое. Вздыхаю и откладываю Гибсон, разминая затекшую шею и хрустя пальцами.

— Который час?

— Не поверишь, уже ночь, — произносит с сарказмом друг и стучит по наручным часам. — Собирайся, мы валим на тусовку для своих.

«Для своих» — значит, никаких лишних глаз и навязчивых папарацци с их тупорылыми вопросами.

— Давай, поднимай свою творческую задницу, — подгоняет Оз и кивает на дверь. — Надо немного расслабиться, нельзя постоянно тухнуть в четырех стенах…

— Окей, не нуди, — устало выдыхаю и поднимаюсь.

Сегодня HardRock Cafе было закрыто для посещения обычных жителей Лос-Анджелеса и туристов. Оно находилось в Голливуде недалеко от Театра Долби, где проходили церемонии вручения «Оскар» и показы премьер мировых фильмов. В HardRock собирались только представители альтернативы, инди и метала, чтобы насладиться любимой музыкой, пообщаться и расслабиться. Такие вечеринки мне приходились по душе, потому что на удивление там всегда стояла веселая и непринужденная атмосфера, где не надо переживать, что появятся камеры.

На сцене выступала молодая рок-группа с кавером на песню «Nothing Left To Say» группы Staind, которая распалась пару лет назад. Я вслушивался в слова, облокотившись о барную стойку, и поглядывал на приглашенных гостей: некоторые танцевали, кто-то вел беседу и даже не смотрел на исполнителей. Перед глазами мелькнуло знакомое лицо и платиновая шевелюра, заставив удивленно замереть на пару мгновений. Показалось? Я нахмурился, отодвинул стакан с нетронутым виски и направился за девушкой. Почему-то не задумывался над тем, что мы можем легко пересечься на тусовках, ведь теперь были в одной лодке.

Странное наваждение преследовало, пока я направлялся за «призраком прошлого», которое плыло в отдаленную и мало освещенную часть кафе. Девушка остановилась и прижалась к одной из стен, хватаясь за горло и медленно оседая на пол. Ей плохо? Приняла больше, чем следовало? Никто не запрещал курить травку или баловаться таблетками — это считалось нормой.

Я присел рядом на корточки и наклонил голову, пытаясь разглядеть лицо блондинки.

— Джи? Что с тобой?

Полупрозрачный верх платья съехал, открывая обзор на молочные плечи, которые в темноте выглядели еще бледнее. Она странно дышала и смотрела в одну точку, все время хватаясь за горло, словно ей не хватало воздуха.

— Джи, ты меня слышишь?

Я не понимал, под кайфом она, или это приступ паники, потому что девушка находилась в прострации, выпав из внешнего мира.

— Браун, почему наши первые встречи вечно такие… непредсказуемые?

Я убрал мягкие светлые пряди с лица и, приобняв за плечи, попытался ее поставить на ноги.

— Помоги мне, — просипела Джи, утыкаясь холодным носом в шею и сжимая в пальцах футболку.

— Если бы я знал, что с тобой, помог бы, Джинет, — я смотрел на ее ярко-красные приоткрытые губы и уже собирался стереть ужасную помаду, но быстро сжал кулак и цокнул. Старая привычка.

— Помоги мне… — повторила она, но уже шепотом, а у меня участилось от беспокойства сердцебиение. В кармане совсем не вовремя завибрировал телефон. Я сразу же ответил, не глядя на экран.

— Ты не видел малышку Джи? Ее все ищут, она должна выступать, — раздался знакомый взволнованный голос.

— Оз, дуй в сторону випок, она со мной.

— Ого, прозвучало как приглашение на групповушку, чувак, но я не могу это делать с сестренкой, понимаешь…

— Что ты лепишь? Ей хреново. Быстрее вали сюда и никому ни слова.

— Понял.

Отключился и выругался в голос, рассматривая посеревшую девушку, которой, кажется, становилось только хуже.

— Что с ней? — Оззи появился в течение нескольких минут, тяжело дыша, будто пробежал кросс.

— Хотелось бы знать.

— Похоже на учащенное дыхание, — пробормотал перепугано друг, запуская пятерню в пепельные волосы. — Я читал где-то…

— Ладно, как ей помочь? Я думал, она под наркотой какой-то.

— Не, это приступ паники или типа того, — он покачал головой и добавил: — Надо сделать искусственное дыхание. Она задыхается.

Я выпустил с шипящим звуком воздух через зубы и взял Джи за подбородок, проводя пальцем по губам.

— Это принципиально в такой момент? — фыркнул насмешливо рядом Оз.

— Заткнись, — кинул на него мрачный взгляд и наклонился, целуя Джи.

Я старался не придавать этому значение, повторяя про себя «Она не со мной», «Мы не виделись три года», «Я всего лишь помогаю»… Отстранился и встревоженно заглянул в полуприкрытые бирюзовые глаза, поглаживая ее по ледяной щеке.

— Я снова тебя спасаю, Браун, — нервно пробормотал, обнимая ее и опуская голову на макушку.

— Подгоню внедорожник к черному входу, — откашлялся Оззи, напоминая о своем присутствии. — Я позвоню Куперу и пришлю тебе адрес врача. Ее нельзя везти в больницу, ты же понимаешь.

Кивнул и тяжело выдохнул, ощущая, как Джи обвивает талию, а ее тело уже не дрожит, как раньше.

— Я думала, что умру… — прошептала она в футболку. — Спасибо.

Я отступил на шаг и запустил руки в карманы, разглядывая все еще бледную девушку.

— Пойдем, Оз подогнал машину к черному входу, тебе надо показаться врачу.

— Но я должна выступать, — отрицательно мотает Джи головой.

— Ты с ума сошла? В полуобморочном состоянии? Оз все объяснит твоему менеджеру. Нельзя быть такой беспечной…

— Не разговаривай со мной в таком тоне, — сердито бросает она и поправляет платье, неловко опуская глаза.

— Тогда не веди себя, как ребенок, — недовольно произношу и хмурюсь. — Нам надо идти, я отвезу тебя.

Не так я представлял нашу первую встречу, не питал иллюзий о воссоединении, но не мог отрицать того, что только рядом с ней разгоралось в груди забытое пламя. Даже время и разлука не убили внутри тех чувств, которые я испытывал к Джинет Браун. Но взаимно ли это? Наше прощанье оказалось болезненным для двоих, осталось множество недомолвок и обид. Стоило ли ворошить прошлое и возвращаться на три года назад к тому разговору?

Если судьба снова переплела наши пути, значит, ответ очевиден.