Синдром паники в городе огней

1

«Что если мы встретимся завтра, все же завтра самый долгий день и самая короткая ночь?» Мне понадобилось много лет, чтобы понять смысл этой фразы, посредством которой мсье Камбреленг решил однажды летом в канун солнцеворота взять меня под свое крыло и помочь мне преодолеть кое-какие барьеры человеческого фактора, как он выразился. Вообще-то мы встретились случайно, в последний год прошлого века, это было в польском книжном магазине на Сен-Жермен-де-Пре. Сейчас я даже не припомню, кто нас познакомил (может быть, Ярослава, которая уже тогда носила желтые шляпы). На тот литературный вечер было приглашено множество писателей: польских, чешских, венгерских, русских, румынских, болгарских — восточноевропейских, одним словом. Но я помню, что все чувствовали себя довольно-таки сиротливо в этом парижском магазине польской книги, в некотором роде так же сиротливо, как до своего приезда на Запад, перед началом исхода за железный занавес. Счастье, что там присутствовал мсье Камбреленг (крупный парижский издатель, шепталась публика), представлявший Францию, страну, в которой мы все мечтали прославиться.

Правда, мое первое свидание с ним в кафе «Сен-Медар» (это единственное место в Париже, где возможно все, говорил мсье Камбреленг) попахивало разочарованием, хотя и не было лишено некоторых странностей, дающих пищу воображению.

Битый час я ждал его, не слишком обеспокоенный. Я заказал кофе и стакан минеральной, сделал вид, что просматриваю «Либерасьон», заказал еще кофе и сделал вид, что записываю разные мысли в блокнот с зеленой корочкой… Через час с четвертью я начал проявлять признаки нетерпения, что не укрылось от глаз чрезвычайно почтенного господина, сидевшего за соседним столиком слева от меня. Господин был не то чтобы очень старый, но вида совершенно старорежимного, вплоть до горделивого галстука-бабочки. В конце концов он подался ко мне всем корпусом и спросил с видом заговорщика:

— Вы кто будете — автор или персонаж?

Увидев на моем лице оторопь, господин с бабочкой часто заморгал, тем самым намекая, что берет обратно свой вопрос. Однако тут же он выдвинул другой, тоже неожиданный, хотя бесконечно более приятный:

— А вы случаем не автор стихотворения «Корабль»?

Поскольку в те времена мне часто задавали во Франции этот вопрос, я ответил в своей обычной манере, изобразив предельную скромность и промямлив бескостное «да».

На старика с бабочкой явно произвел впечатление мой ответ, но он отреагировал парадоксально — резко сменил тему, да так, что все во мне вскипело.

— Знаю-знаю, у вас такое чувство, будто вы украли у кого-то год жизни. И к тому же вы ждете мсье Камбреленга.

Да, хотелось мне сказать ему, я больше часа прождал как дурак мсье Камбреленга. Но я как раз был на грани решения не ждать дальше, а уйти. Это недопустимо, чтобы кто-то, будь он хоть трижды мсье Камбреленг, опаздывал на час с лишним, это даже выглядело, на мой взгляд, несколько оскорбительно, несколько вызывающе, тем более что он с самого начала предупредил, что сможет уделить мне не более десяти минут. Мало того что он собирается уделить мне каких-то десять минут — это хоть у кого вызовет раздражение, — но он еще позволяет себе опаздывать на час с лишним!

Старик с бабочкой смотрел на меня, как будто слышал мои мысли. Смотрел пристально, как бы говоря: «Продолжайте, продолжайте, такая уж у меня внешность, располагает к признаниям». Но поскольку я молчал, он сделал еще один выпад:

— Какой у вас приятный акцент. Вы, собственно, когда прибыли во Францию?

Когда прибыл, тогда и прибыл, господин с бабочкой. Во Франции я давно и не расположен сообщать вам другие подробности. Я заметил, что в это кафе заходят очень странные люди. Спрашивается, почему мсье Камбреленг назначил мне встречу именно здесь. Когда я сел за столик, час с чем-то назад, кельнер с заметной выпуклостью горба, подойдя ко мне спросить, что я закажу, окинул меня крайне жалостливым взглядом. А подавая кофе, наклонился и прошептал мне на ухо: «Мсье Камбреленг не заставит себя долго ждать». Но что меня совершенно смутило — так это что десять минут спустя, подавая минеральную воду мадам в необъятной желтой шляпе, которую вы видите вон там, за столиком справа, он сказал ей те же слова: «Мсье Камбреленг не заставит себя долго ждать». Что остается думать — что все сидящие на этой террасе ждут мсье Камбреленга?

— Разрешите представиться, — продолжал старик с бабочкой после этой моей тирады, которую он не мог услышать, поскольку я произнес ее мысленно, про себя. — Я тоже неудавшийся писатель и нахожусь здесь по этой причине. А мсье Камбреленг опаздывает, если хотите знать, потому что в данный момент он читает мою рукопись. Да, да, кроме шуток, мы с вами в некотором роде в одной и той же ситуации, разве что я не дебютант. Я хочу сказать, что моя рукопись, которую читает сейчас мсье Камбреленг, — это не первая версия моего нового романа. Это, я думаю, седьмая или восьмая. Вы ведь знаете, как работает мсье Камбреленг…

Нет, я не знал, как работает мсье Камбреленг, поэтому я сказал господину с бабочкой:

— Нет, мсье неудавшийся писатель, я не знаю, как работает мсье Камбреленг, да меня и не интересует, как работает мсье Камбреленг. И вообще я его больше не жду, и то, что я до сих пор здесь, вовсе не означает, что я его жду. Я здесь потому, что хочу выпить кофе, и потому, что мне нравится эта площадь. Но я вовсе не жду мсье Камбреленга, и если бы мсье Камбреленг сейчас пришел, я сказал бы ему в точности то же самое: я здесь, сударь, отнюдь не из-за вас.

— Вам известно, что место, где мы сейчас находимся, — пагубное, по сути, место? — миролюбиво прошелестел старик с бабочкой. — И если в ваших речах есть какая-то ненормальность, это не ваша вина. Виновато место. Я всегда советую друзьям: если приедете в Париж, не приближайтесь к церкви Сен-Медар. В Средние века здесь было чудотворное подворье, народ предавался самобичеванию, приходили целыми процессиями, потому что вблизи этой церкви случались чудеса… Окрестности ее до сих пор обременены энергией коллективной истерии, которая тут разыгрывалась. И ко всему прочему поблизости течет подземная река.

Пока старик с бабочкой делился со мной этими нюансами, погода резко изменилась. Со стороны Пантеона набежали лиловые тучи, вдоль по рю Муфтар, где делали покупки сотни людей, прошло дуновение холодного воздуха. Какая-то собака рванула поводок, таща за собой хозяина. У японского туриста началась рвота. Бродячему музыканту пришлось вцепиться в свою шарманку, чтобы его не унесло ветром, но зато унесло все его ноты. Смешавшись с мертвой листвой, листы с мудреной перфорацией разлетелись по воздуху, застревая между ветвями деревьев или вспархивая на крыши. Горбатый кельнер, который сказал мне «мсье Камбреленг не заставит себя долго ждать», вышел на порог кафе и окинул небо опытным взором.

— Дождя не будет, — сказал старик с бабочкой.

— Разумеется, не будет, — сказал кельнер.

— Никоим образом не будет, — сказала дама в необъятной желтой шляпе, сидевшая в нескольких столах от меня.

В то время как эти три фразы произносились и уходили в небытие вместе с листьями, уносимыми ветром, и с летающими нотами, на террасе произошло явление мсье Камбреленга: держа под мышкой пухлую рукопись, он толкал кресло на колесиках, в котором сидела молодая женщина с ногой в гипсе.