Синие камешки

Стиг Олссон, сорокалетний потомок викингов, покоритель десятка планет, занимался ерундой. Многие из бывших соратников пожали бы плечами, увидев, как ас косморазведки, простой, грубоватый и ничуть не сентиментальный, перебирает разложенные на столе камешки. Небольшие, округлые, они напоминали обыкновенную гальку, но были удивительной красоты — ярко-синие с сетью золотых прожилок.

— Янош, — тихо произнес Стиг, коснувшись одного из камней. — Робер, — выдохнул он, погладив другой, — Фабиан, Антонио, Болеслав, Гуннар, Алексей, Уве…

ЭТО ПРОИЗОШЛО пятнадцать лет назад на Кали — планете с нормальной, почти земной атмосферой, но невыносимо скверным характером. Не зря ей дали имя индийской богини смерти — четырехрукой фурии с безумным лицом, в ожерелье из черепов, держащей меч и отрубленную голову врага. Если к исследованию более покладистых миров сразу приступали ученые, то укрощение строптивых возлагалось на вояк из косморазведки. Конечно, даже самые опытные профи могли подкачать: рухнуть в расколовшую плато расщелину и свариться в заполняющем ее лавовом бульоне, погибнуть от резкого, в сотню-другую градусов, скачка температур, не отбиться от какой-нибудь плотоядной мерзости — ползающей, летающей или притворяющейся кустиком. Но штатских на их месте выкашивало бы десятками — при каждом неверном шаге.

Лейтенант Олссон считался везунчиком. С легендарным полковником Ризли, конечно, ему было не сравниться, но до сих пор удавалось перехитрить судьбу. Однако свирепая Кали не собиралась давать поблажки никому из пришельцев. И здесь, в ее владениях, Стиг за несколько секунд потерял сразу восьмерых из своей группы.

В одной неуютной, но, как думали, более-менее изученной местности они неожиданно напоролись на трубку Хольца. Сам Хольц, открывший эту дрянь несколькими годами ранее, по счастливой случайности сумел унести ноги. А вот им не повезло…

Представьте себе жуткую, с километр глубиной, дыру в земле, где происходят загадочные процессы. Одни минералы превращаются в другие, и содержимое гигантской «пробирки» то плавится, то вновь кристаллизуется, причем кристаллы эти безостановочно путешествуют вверх-вниз. Обычно сосуд с «похлебкой дьявола» (выражение того же Хольца) бывает плотно закупорен. Но с годами многометровая каменная пробка начинает разрушаться. Ее истачивают снизу агрессивные газы, превращая в нечто эфемерное, вроде готового осыпаться от малейшего сотрясения столбика пепла. Почему-то именно эту трубку в свое время проглядели, а у группы не было необходимой аппаратуры. Это ее и погубило.

Все произошло невероятно быстро. Под землей словно заворочался ожидавший своего часа исполинский червь. Напряг мускулистое тело, закрутил бронированной башкой, обрушивая изъеденную крышу своего жилища, и люди полетели в расширяющуюся воронку, как сброшенные со стола оловянные солдатики. Когда воронка поглотила последнего, «похлебка дьявола» выступила на поверхность. Отвратительное болотно-зеленое месиво бурлило, чавкало, плевалось дымящимися ошметками.

Командир группы и еще несколько человек уцелели чудом — они шли в стороне от остальных. Трубка почти сразу засасывала жертву на огромную глубину. Но вот именно — почти… Позже Стиг много раз прокручивал эту сцену в мозгу. И неизменно приходил к одному и тому же выводу: две-три секунды у него в запасе были. Были, черт возьми, несмотря на изощренное коварство богини Кали!

Если тебя угораздило попасть в трубку Кольца, выбраться самостоятельно нечего и думать. Но группу сопровождал «Кагуан» — летающий робот-охотник. Он должен был высматривать и обезвреживать самых ужасных местных монстров, которых не брал лучемет из стандартной экипировки.

Двух секунд все-таки не хватило бы. А вот трех — наверняка. В инструкции такой случай не был четко прописан, но Стиг, в принципе, знал, что делать. Он должен был сформулировать задачу для робота и отдать ему приказ. Примерно секунда уйдет у «Кагуана» на разворот. Затем охотник выстрелит ловчей сетью, она охватит незадачливую восьмерку и выдернет ее из объятий четырехрукой богини Кали!

Должен был… Два слова, коротких, как пощечины. Да, он был должен, но не смог. В тот самый момент, когда судьба доверила ему восемь чужих жизней, Стига захлестнул невероятный, дикий, первобытный ужас. Он окаменел, превратился в языческого идола, который не сдвинется с места, пока его не свалят и не поволокут к реке, чтобы утопить во славу нового бога.

Олссона никто никогда не осмеливался назвать трусом. Что же случилось? Может, дело в чистой физиологии — сильнейший стресс перерос в ступор? Впоследствии у Стига было сколько угодно времени для анализа. А тогда он просто стоял истукан истуканом и смотрел, как испражняется преисподняя, только что сожравшая его товарищей.

Потом прилетел полковник Ризли, которого подчиненные за необъятные габариты называли между собой не иначе как Гризли. Это действительно была легендарная личность. Никому другому во всей косморазведке не удалось бы выжить после стольких передряг, но от Ризли, похоже, отступилась сама смерть.

Полковник выслушал доклад с каменным лицом. Потом подошел к проклятому месту, с минуту молча смотрел, как в трубке варится «похлебка», и лишь затем разразился ругательствами, в которых знал толк как никто другой.

Отведя душу, он повернулся к совершенно убитому Стигу:

— Ладно, парней уже не вернешь, а ты мне нужен в полном порядке, не со съехавшей крышей. Слышишь?

Олссон молчал.

— Встряхнись, лейтенант! — рявкнул Ризли и сдавил плечи Стига своими медвежьими лапами. — Ты действовал по инструкции, так? Наверное, можно было что-то предпринять… Но, дьявол меня побери, никто не может предусмотреть всего! Верно я говорю?

— Так точно… — выдавил Стиг.

Ризли сочувственно посмотрел на лейтенанта и обратился к прилетевшему с ним офицеру:

— Ну, ты знаешь, что делать. Собираем комиссию, опрашиваем свидетелей… Приступай, сынок.

«Сынок» в звании капитана козырнул.

Стигу пришлось давать показания первым. Исполнив эту малоприятную обязанность, он повернул назад, на уже пройденный группой безопасный участок, чтобы побродить в одиночестве и собраться с мыслями. Но даже здесь ему поминутно казалось, что кто-то сверлит взглядом его спину, хмурит брови и осуждающе качает головой. Ощущение было настолько сильным, что пару раз Стиг не выдержал и оглянулся.

В конце концов ноги сами привели его к трубке.

«Похлебка» начала менять цвет. Каждую минуту что-то громко взбулькивало, и посреди мерзкой жижи расплывалось изумительное радужное пятно — словно предвестник чудовищного праздника на останках. Затем один за другим ударили несколько грязевых гейзеров. Последний, хрипя и кашляя, выкинул к самым ногам лейтенанта россыпь камней, облепленных отвратной полужидкой массой. От них валил пар. Стиг машинально потер один камушек ногой, и золото на синем, нежданное на балу смерти, вонзилось в глаза.

Так же машинально он сосчитал камни. Не поверил себе, пересчитал заново — и вздрогнул: их оказалось восемь!

Стиг не был суеверным, но сейчас ему стало не по себе. Он попытался выдавить из сознания дикую мысль, будто восемь блестяшек, извергнутых не принявшим их адом, подают некий знак. Так недолго внушить себе, что в инопланетную гальку воплотились души погибших ребят… Лейтенант уже собрался, легонько пнув ближайший камень, скинуть его обратно в «сатанинский супчик», а потом отправить следом остальные. И… не решился. Разбирать ЧП, повлекшее человеческие жертвы, — занятие долгое и утомительное. Когда с формальностями было покончено, камешки успели остыть. Стараясь не привлекать к себе внимания, Стиг сгреб их ногой в кучку. Затем наклонился, наскоро обтер и рассовал по карманам. Больше он с ними не расставался.

СТИГ ПРИНЯЛСЯ перебирать камешки по новой и дошел до «Болеслава», когда в кабинет впорхнула Эва. Она с трудом удерживала смех — видимо, хотела рассказать что-то забавное. Но, увидев, чем занят муж, недовольно надула губы.

— Сти-и-иг, — протянула Эва, облокотившись на стол и по-кошачьи выгнув спину. — Опять за свое? Ну скажи, пожалуйста, зачем ты травишь себя? Да, понимаю, тебе больно, но… Их ведь никого уже не вернешь. У тебя теперь совсем другая жизнь. Лучше послушай, что я узнала!

Стиг выдвинул ящик стола и бережно ссыпал туда камешки.

— Да-да, — продолжая думать о своем, ответил он. — Что-нибудь интересное?

После того как распался первый неудачный брак, Стиг долго не женился. Многие были уверены: обжегшись раз, он уже до конца дней не даст захомутать себя ни одной красотке. Но, как ни удивительно, такая нашлась!

Их свело то самое прощальное застолье, которое Стиг устроил, решив досрочно уволиться из косморазведки. Один из приглашенных офицеров пришел с дочкой, и она, увидев хозяина, тут же уткнула в него свои зеленые глазищи. У Стига — впервые за много лет — сладко заныло сердце. Он пытался убедить себя, что у девчонки просто очередная блажь, что смешно говорить о сколь-нибудь серьезных отношениях при двукратной разнице в возрасте. Но так и не смог отказаться от нежданного подарка судьбы…

— Вот, значит, — защебетала Эва, — залетаю я к Марине, а у нее новый бойфренд — уже, наверное, восемнадцатый по счету. Мне сразу жутко не понравился — вижу, что барахло мужик. Он посидел и ушел, тут я на нее и наскочила. Ты что, говорю, совсем себя перестала ценить? А она: да ты ничего не понимаешь, он — мой последний шанс, у него аж целых три достоинства. Во-первых… Стиг, ты же меня совсем не слушаешь!

— Извини, — он погладил жену по руке и натянуто улыбнулся. — Не могу переключиться. Значит, так: мужик сделал Марии восемнадцать подарков, а она говорит, что это барахло?..

Эва только вздохнула. У нее не укладывалось в голове, как можно все перепутать в простенькой истории.

— Ты переутомился. Совсем себя не бережешь, копаешься в прошлом, а это расшатывает психику. Давай я дорасскажу тебе позже, а ты пока отдохни. Только обещай мне, что не притронешься к ним… к этим… Договорились?

— Хорошо.

Когда Эва вышла, Стиг какое-то время слушал, как удаляется звук ее шагов. Затем снова выдвинул ящик, достал камешки, аккуратно выложил перед собой и накрыл ладонями. Ему не обязательно было их видеть — каждый из восьмерки он в совершенстве изучил на ощупь, запомнил мельчайшие бугорки и впадинки, так что спутать один с другим казалось кощунством.

— До чего же ты мало пожил, Уве, — обратился Стиг к одному из камешков — крайнему слева, самому маленькому. — Даже девчонку не успел себе найти, желторотик… То ли дело Антонио — к нему бабы в очередь выстраивались! Вот кому было бы что представить в картинках лет через пятьдесят, когда об этом деле остается только вспоминать… А ты, непоседа Фабиан, чего все время суетился? Неужели догадывался, что судьба не отмерит тебе и четверти века? Вот Гуннар сроду никуда не спешил. И когда проваливался в трубку, не дергался, не орал, не махал руками. Глянул под ноги, все понял — и молча ухнул вниз. Забияка Робер… Сколько раз я собирался дать тебе пинка под зад за неуживчивость! Пожалел, оставил в группе, а надо было гнать в три шеи — жизнь бы спас дураку! Алексей… Почти у каждого была какая-то крайность, только не у тебя. Все делал быстро, но не суетился. Баб любил, но не превращал, как Антонио, охоту за юбками в подобие спорта. В драку первым не лез, но если что — никому спуску не давал. Мог бы раньше всех из восьмерки стать младшим командиром. Мог бы… — он помолчал. — Вы, Янош и Болеслав, были друзья не разлей вода. Даже тогда, уже по колено в этой дьявольской жиже, рванулись друг к другу, словно хотели обняться напоследок. Не успели…

Стиг закрыл глаза. Казалось, он задремал. Лишь вглядевшись в его застывшую фигуру, можно было заметить, как медленно-медленно, оглаживая что-то лежащее на столе, движутся кисти рук.

«Как же вы были не похожи, — думал Стиг. — Ни за что бы не поверил, что кто-то сумеет обтесать вас на один манер. А вот смерть смогла — это старуха умеет делать в совершенстве. Даже я теперь еле различаю вас по неуловимым приметам. Все такие приятные глазу, гладенькие, тепленькие…»

Тепленькие?!

Стиг вздрогнул, открыл глаза и раздвинул пальцы. Из-под них выглянули три камешка — «Антонио», «Алексей» и «Янош». Внешне они не изменились ни на йоту, но почему-то нагрелись. Как и остальные пять.

Годы общения с планетологами научили Стига подходить к любому феномену с научной меркой. И сейчас ему представился странный, даже таинственный минерал, способный запоминать условия, в которых находится. Неизвестно, как он ведет себя в трубке Хольца, но, извлеченный на свет божий, может выкинуть удивительный фокус. Когда его трогают человеческие пальцы, камешек запоминает и эти прикосновения. Он еще не меняется, однако каждый контакт оставляет в структуре кристалла свой след.

Так проходят годы, пока не набирается своего рода «критическая масса». И тогда запускается некая реакция. Она может возникнуть как в одном камешке, так и сразу в нескольких, если они связаны общим происхождением…

Стиг вновь сдвинул пальцы. Камешки продолжали нагреваться: еще немного — и начнут обжигать. Затем пришло новое ощущение: в ладони впились десятки крохотных невидимых иголочек.

Надо было тут же убрать руки со стола, но Олссон медлил. Его сознание будто раздвоилось. Стиг-1, всецело доверяющий рассудку, твердо знал: происходит неизвестная науке реакция, которая может закончиться черт знает чем. Лучше не рисковать! Однако Стиг-2 колебался. Ну да, нет ничего проще, чем свалить все на причудливую комбинацию возбужденных атомов. А если химия тут ни при чем? Вдруг подошел срок свершить таинственный ритуал, назначенный кем-то из высших сфер? Может быть, зловещий, но необходимый. Только пройдя ЭТО, можно очиститься от скверны, когда-то испоганившей душу…

Пока он пытался переубедить сам себя, у него начало покалывать и запястья. Затем, продвигаясь все выше, иголочки добрались до локтей, а еще через минуту достигли плеч. Казалось, под рубашку набились маленькие ядовитые насекомые и соревнуются, кто злее укусит.

Всего одно движение — и пытка прекратится! Но разве можно сейчас смалодушничать, выйти из игры, не дождавшись момента истины?

ЭТО добралось до головы. То, что произошло затем, было страшнее любого кошмара, пережитого им когда-либо — наяву или во сне. Неведомая сила рванула его вниз, пол куда-то исчез вместе со всем кабинетом, и Стиг с головой погрузился… в «похлебку дьявола». В последний миг попытался хватить ртом воздуха, но опоздал, и в легкие, заполняя их до отказа, хлынула отвратительная клокочущая жижа. Стиг разом утратил зрение и слух, отмерли другие чувства, и осталось лишь одно — осязание.

Его засасывало все глубже. Ослепший, оглохший и бездыханный, он ощущал, как в толще «похлебки» возникают течения и вихри, крутя его, словно куклу в водовороте; как непрерывно вспухают и лопаются газовые пузыри; как кожу прижигают раскаленные камешки, поднятые со дна преисподней грязевыми потоками. Ему хотелось взвыть, но это было так же невозможно, как изувеченной собаке — поджать отрубленный хвост…

Время утратило смысл. Казалось, оно течет то в одну сторону, то в другую, то вращается по кругу; то растягивается, то дробится на отрезки. В один из таких отрезков Стиг уловил вокруг себя хаотичное движение продолговатых сгустков. В другой — догадался, что это плавающие в «сатанинском супе» тела ребят.

Стиг замахал руками и ногами, чтобы развернуться в нужную сторону и перехватить поднимающийся из бездны сгусток. Остальных парней по замысловатым траекториям уносило мимо, но с этим, если правильно все рассчитать, он не должен был разминуться. «Уве, — безошибочно определил Стиг, словно кто-то ему подсказал. — Других я упустил, но тебя, желторотик, избавлю… Или вытащу из этой дыры, или… Не бойся, хуже не будет. Это тот случай, когда страшнее остаться жить, чем умереть…»

Улучив момент, он поймал Уве за руку — и это прикосновение прожгло его насквозь. Снова захотелось взвыть. А когда Стига перебросило в следующий отрезок свихнувшегося времени, он опять был один…

Эва вернулась в кабинет часа через полтора. Муж сидел в странной, неестественной позе, откинувшись на спинку стула и свесив голову набок. Руки его лежали на столе, пальцы были скрючены, словно сведены судорогой, а между ними поблескивали золотыми разводами ярко-синие камешки.

Эва покачнулась и чуть не упала. Затем сквозь нахлынувшую волну дурноты заметила, что левая рука Стига мелко подрагивает. У нее немного отлегло от сердца, но ноги стали как деревянные и не хотели слушаться. Тогда она больно закусила губу, чтобы подавить готовый вырваться крик, и начала маленькими шажками приближаться к мужу.

Он был жив, но многие, наверное, предпочли бы такой жизни небытие. Заглянув в его глаза, Эва поняла, что Стиг сейчас далеко-далеко от нее, в каком-то чужом, страшном, чудовищном мире, из которого уже не вырвется никогда.

Она сжалась, как от удара, уткнула лицо в ладони и заревела навзрыд. Затем выпрямилась и с ненавистью смахнула со стола уникальные инопланетные камешки. Они запрыгали по полу, а один, чуть мельче остальных, от удара разлетелся на множество сверкающих осколков.