Синим вечером

Каждый раз сине-матовым вечером,

Чуть прикрывшись холодным платком

В даль, закрытую искристым глетчером

В идете в моленьи святом.

И в душе Вашей, в люстрах топазовых

Торопливо сгорает закат…

Я смотрю: повернетесь не сразу Вы

Своей синей фигуркой назад.

В уходите в улицы вечные

Окунувшись в уснувшую синь…

Робкий вечер спадает на встречные

Статуэтки чужих герцогинь…

Я люблю Вас. Томиться Вам нечего:

Мне ведь дорого так за окном,

Мне ведь дорого так синим вечером

Вас понять в Вашем взоре святом.

Последние дни уходящего лета.

Влюбленные в Солнце, спешии уйти.

И песни, столь нежные песни Поэта,

Для слез воскресавших искали пути

Там звездные глазки Мечтой чаровали,

Там солнце горело, как жаркий топаз…

Мечты отзвенели. Мечты отсверкали.

Осталось лишь грусть неразгаданных глаз.

И солнцевы песни, как листья слетели,

Осенние сказки пугливо бегут…

Потухшие дали, участия трели,

Иначе чаруют, иначе зовут.

Осенние слезы так быстро случайны

Осенние сказки с короною грез…

Я тайн захотел! Так подайте же тайны

Слетевшие тайны весенних берез..

Мне так ведь тяжело обманывать тебя

И косы целовать, мечтая о разлуке…

Зачем же ты, безмозглая Судьба.

В семнадцать лет мне шлешь такие муки!

Я часто думаю о девочке простою

Нашедшей идеал в самовлюбленном Принце…

Хочу сказать: «ведь я уже не твой,

Не твой»…

Но силы нет сказать, но силы нет уйти

Иль вихрем вырваться к заманчивой свободе…

Я мысленно твержу: «меня прости»…

И углубляю лишь любви твоей колодец…

Под нами огнями горели соборы

В протянутых улицах крик фонарей

Разнервничал взоры, прекрасные взоры

Зарницами быстро-изменчивых змей.

Мечтательно юные глазки блестели

Из темных, приподнятых нежно, ресниц…

О чем Вы мечтали, и что Вы хотели?

Быть выше соборов, быть ярче зарниц?

И взоры тонули в сверкающей дали

Прекрасные взоры волшебницы той,

Что носит названье невинное – Ляли,

Что стала моей черно-кудрой Мечтой.

Все это случилось как будто давно так,

Как будто то был лишь мгновения луч..

И помню я только, что взор был так кроток,

А руки так нежны… и голос так жгуч.

В эту осень золотую легкокрылая японка

Каждой ночью поцелуям отдавалась в роще роз

И смеялася так звонко, говорила и манила,

Доводили до бессилья, до серебряннистых слез.

В эту осень хризантемок я влюбился на Тайване…

Грусти матовый оттенок в первый раз тогда узнал,

И смотря на неба ткани захотел иметь я крылья,

И рыдал в своем бессильи – волны моря целовал.

Ах, вы не были на взморье одинокого Тайваня.

Где в одном лишь быстром взоре столько странно диких роз

Где так манит гибкость стана, где задумчивые глазки,

Где все ночи – только сказки, где разнеженности грез…

В эту осень золотую нежно – грустная японка

Мне на память дорогую подарила пару роз…

И прощался так тонко, распустив печально косы,

Уронив на эти розы капли белых-белых слез…

Проспект. Электричество. Шляпы. Девицы,

Движенья, отрывки и радости встреч…

Так едко хохочет, кричит и пестрится,

Проспекта презренье и страстная речь.

Уходит, проходит средь каменных зданий

Толпа, развращенная пошлостью фраз…

О сколько тоски и невинных мечтаний

В мерцаньи лампадных и ищущих глаз.

Проспект. Дерзкий вызов. Презренье и встречи

Проспект. Электричество стонущих лун…

И моды и туфли, и ласки и речи,

Рыданье шарманки и шепоты струн.

Разбросанный гордо, весь каменно-серый

Проснувшийся Город в кипеньи огней…

Проспекты. Прожекторы… Наглость и Вера,

И гимны Христу и сверканья Мечей.

Ты вся застыла в окне холодном

К стеклу примерзла волос вуаль.

Туманный город – холодный Лондон

В тебя забросил свою печаль.

Ты вся такая ж; те ж занавески.

И то же платье, что было встарь;

Но только грустью делиться не с кем…

Туманит стекла седой январь.

Вся жизнь в минувшем так метеорно,

Во всем, что было давно-давно…

Морозом вечер расшит узорно.

Узорный вечер глядит в окно.

Золотисто-малахитовый потускнел небесный свод

Я сижу Мечтой увитый у фонтана белых вод…

Осень тихо и неслышно обвела меня рукой,

Кто-то шепотный и лишний все смеется надо мной.

Тихо шелесты багряные заколышатся, умрут…

Плачут грустные туманы, тихо плачут там и тут.

Все ушло. Все как-то дально. Я не тот – я уж другой.

Осень нежно и печально листья сыплет надо мной.

Золотисто-малахитовый парк аллейный опустел.

Весь сонатами увитый я не знал, что я хотел.

И оранжевые глазки Осень кинувши ко мне

Все нашептывала сказки, тихо-тихо, как во сне.

Мне скучно, плохо так. Себе я непонятен…

Не то кричать, как зверь, не то рыдать хочу…

Игру расплывчатых лилово – серых пятен

Усталой головой уныло я влачу.

Раздвоенный мудрец, Поэт и Балаганщик

Комедию любви зачем я приобрел?

Ведь лучше без тебя, ведь лучше было раньше

Там, в васильковых рощах милых наших сел.

Когда я маленький, в коротеньких штанишках,

Срывал рукою детской нежные цветы…

Теперь же в голове туманный образ Ницше,

В раздвоенной душе неясные мечты;

Теория любви – любовь мне заменила…

Кто мне посмел сказать, что будто я Поэт?

Кто отравил цветы моей прекрасной виллы?

Ведь жизнь вся впереди! Мне лишь семнадцать лет

Задумчиво раскрыл скрипящее окно,

Взглянул рассеянно на переулок старый…

Такой осенний весь я вспомнил об одном…

Твой взор сквозь тень ресниц, тяжелый и усталый,

Мне душу придавил упреком ледяным…

Тогда, как и теперь, фонарь струил свой дым

В панели зеркало – холодное, стальное.

Стояла у дверей, прощаяся с Поэтом…

Хотела попросить… я сухо отказал…

Твой шелковый платок из рук твоих упал…

Бессильно дрогнувши, ты сделалась больною…

Ушла… не застегнув осеннего пальто

И после я узнал – ты радовалась где то

Что мне оставила… хоть шелковый платок…

Ты – женщина. Свернувшись у огня

В комочек розовый колеблющихся пятен,

Ты быстро чрез плечо окинула меня

Кривой насмешкой губ…

Подруга в кресле хитро подняла

И злом бровей презреньем понятнымы…

Ты рассказала все. Ты ту тайну раздала…

Твой смех цинично груб…

Вместив любовь и наглости огня

Твой мир остался мне все так же непонятен…

Но то хорошее, что было у меня

Ты превратила в труп.