Сказка про попаданца

Очнулся Савелий в состоянии сходным с тяжёлым похмельем, в ушах гул, в глазах двоится. Даже не двоится, а… Савелий попытался сосредоточить взгляд на сидящем неподалёку шамане. Но картинка никак не желала совмещаться. То казалось, что Эль Чоло по прежнему одетый в зелёный спортивный костюм сборной Боливии по футболу спокойно дремлет, то он же, но одетый уже как вождь каких-то папуасов, внимательно на него смотрит. Савелий перевёл взгляд в сторону главных ворот храма, и эта картинка двоилась. На одной было изображение знакомых развалин, на другой храм выглядел значительно сохранней.

— Слышь, шаман, похоже у меня крыша поехала.

Голос тоже неожиданно задублировался. Привычный, хотя и более хриплый чем обычно, дополнился звонким детским тембром. Савелий от неожиданности резко развернулся в сторону Эль Чоло и поморщился от прострелившей голову боли. Шаман по прежнему дремал, зато на параллельной картинке оживился "вождь папуасов".

— Не только крыша, Русо. Похоже, что у тебя с твоим вождём всё получилось и родился новый мир. Вот нас духи и наградили… — Эль Чоло ненадолго задумался, чуть помрачнел и добавил — Или наказали. Меня во всяком случае. Теперь ты уака, живущий в двух мирах.

Савелий хотел было спросить "А ты?", но внезапно понял, что шаман в зелёном костюме мёртв. Даже не понял, а скорее каким-то образом осознал, как будто файл раскрылся.

— И кто мы там? И когда это?

— Я верховный жрец храма Саксайуаман[1], то есть Папа Римский империи Инков, а ты младший сын нынешнего Сапа Инки[2] Уайна Капака — Инка Паульо.

Савелий выхватил, что "El papa de Roma" прозвучало чужеродно в певучей речи новой версии старого шамана, и опять осознал, что тот говорит на кечуа. "Интересно девки пляшут… Но если у товарища Сталина всё получилось[3], то можно и потерпеть. Чоло сразу предупреждал, что это билет в один конец, значит произошедшее для меня точно награда. Не сбрендить бы только с этим раздвоением личности"

Видимо эти мысли явственно отпечатались на лице ребёнка, а Инка Паульо был именно ребёнком восьми с половиной лет, что верховный жрец без труда их прочитал.

— Как только вы встанете с алтаря, ваше сознание разделится. Здесь ты осознаешь себя Инка и всё вспомнишь, а там побыстрее проваливай из храма, из Боливии, и вообще забейся в какую-нибудь дыру. Никто не должен связать смерть шамана в ночь перед равноденствием в храме Каласасайа и тебя. Сознание ваше разделится, но связь сохранится, со временем вы станете довольно разными личностями. Можете даже поругаться, если доживёте. Бегом из храма! — Напоследок заорал одетый папуасом Эль Чоло.

Савелий пулей сорвался с каменной плиты одного из многочисленных алтарей. "Или это не алтари?" Почему-то подумалось ему на выходе из храма. Башка вдруг перестала раскалываться, восприятие видео и аудио вернулись в должный формат.

###

На "связь" малой вышел через сутки. Савелия и самого подрывало "стукнуться" и спросить как там дела, но он никак не мог решиться поговорить с самим собой, справедливо рассудив, что "молодой" первый не выдержит. Так и произошло.

— Привет.

— Привет.

Более идиотского начала было трудно себе представить, поэтому возникла неловкая пауза. К тому-же обоим воплощениям уака было необычно общаться таким образом. Голоса рождались прямо в голове.

— Слушай, пробей там, какой у нас тут сейчас год. Помнится мне, что Инки плохо кончили, хоть я сейчас и уверен, что мы огромная сила. Здешней памятью помню, что армию можно выставить аж триста тысяч лютых "дикарей", которые не пьют, не курят, не колятся, а высшей наградой по жизни считают в муках сдохнуть на поле боя во славу Сына Солнца. Не понимаю я теперь чего-то. Эти, ну местные, не то что мушкетов Писарро не испугаются, они на пушечную картечь радостно побегут. А непонятное пугает.

— Давай пробью. Какие исходные?

— Давай по местному папаше, он точно в интернетах засветился. Уайна Капак, сейчас ему сейчас сорок три, или сорок четыре, они тут дни рождения не празднуют, а год набегает у всех в день равноденствия. Мне здесь почти девять, а считается восемь.

— Уайна Капак, значит. Ух ты, ну и дикарь! Тяжело тебе там, в такой экзотике… Значит год 1519, или 1520. О, семь лет до начала гражданской войны. Слушай, валить тебе надо.

— Да я уж понял…

###

Проговорили они тем утром больше часа. В основном, новостями делился малой, Савелий только сообщил, что из храма ушёл незамеченным и кратко поделился дальнейшими планами запутывания следов. Из параллельного мира же новостей было много.

Инка Паульо появился на свет светлокожим и светловолосым, что возможно сыграло бы в его пользу, будь он старшим сыном Сапа Инки, но он был младшим. В конце концов, по сохранившемся преданиям, сам Манко Капак, сын Инти[4], который и был первым Инка на земле, был светлокож и светловолос, значит рождение Паульо можно было при желании подать как новый дар Бога Солнца, если бы этому не мешали политические расклады, а они мешали, да ещё как. К тому-же младший был с самого рождения, что называется, себе на уме. Ещё до подселения сознания Савелия в его операционную систему, малыш чётко осознавал, что своего места в Империи у него нет. Как только у старших братьев развяжутся руки, тут ему и конец. Ведь не смотря на то, что в своей семье его считали уродом, среди прочих Инка[5] упорно ходили разговоры о его необычном облике, и далеко не все считали это уродством, многие, очень многие думали иначе.

К тому же, выяснился весьма интересный факт, который ему поведал шаман-попаданец из памяти своего донора. Оказывается, вернуться в Куско из храма Каласасайа Паульо было не суждено. Верховнй жрец храма Сайаксуйаман, который приходился нынешнему Сапа Инке двоюродным дядей, с молчаливого согласия последнего, решил расшить возникшую проблему доступными методами. Младший сын правителя должен был покинуть этот мир так, чтобы ни у кого не осталось вопросов. Инти дал, Инти взял, всё по воле его, аминь. Однако, случилось то, что случилось. Теперь Чалько Юпанки, а именно так звали верховного жреца, невольно играл на стороне Паульо, что могло как оттянуть неизбежный финал, так и его приблизить. Короче, надо валить. Или валить из Тауантинсуйу[6], или валить всех братьев и их лепших корешей оптом, сразу после смерти отца. У обоих вариантов были свои плюсы и минусы, которые еще предстояло тщательно взвесить.

###

Не смотря на подселение сознания взрослого, а взрослые от молодых отличаются наличием циничного рационализма, гормоны юного тела Инки сильно мешали сосредоточится. Например, его постоянно угнетала мысль — "А что скажет Мама?" Ну какой, при таком эмоциональном восприятии, возможен рационализм?

— Слышь, шаман, там в интернете пишут, что здесь через семь-восемь лет начнётся гражданская война. Валить нам надо…

Сопровождающие и конвой уже привыкли к тому, что младший сын правителя и верховный жрец общаются на непонятном языке. Привыкли сразу и почти не удивляясь, всё-таки вера в чудеса была в этом времени нормой.

— Куда валить, Русо? Где сейчас нет, или скоро не будет войны? Чего там тебе твой уака советует?

— Советует с тобой посоветоваться, — хмыкнул Инка Паульо, — Кончай дурака валять, шаман, мы с ним пока не настолько разные. Какие ресурсы мы контролируем? Какие у нас тут возможности?

— Пока сложно сказать, Русо. Мне сейчас все приходится переосмысливать. Представь, как будто ты всю жизнь смотрел в замочную скважину, а потом вдруг дверь открылась. В любом случае, тебе пока ничего не грозит…, - Жрец-шаман двусмысленно усмехнулся, — Если уж я не сумел тебя отправить за Кромку, то остальные даже думать на эту тему побоятся. Инти не только отказался тебя забирать но и наградил новым даром, весть об этом уже бежит в Куско. Так что главный наш ресурс теперь — это ты. Не появись я тут вместе с тобой, этот…, - Шаман еще раз усмехнулся и постучал по золотому навершию жреческого жезла, — Папа Римский и Первый министр уже объявил бы тебя Интико{Сын бога солнца Инти, верховного божества Инков], это я ему пока не даю. Но там, в Куско, от этого не отвертеться, так что готовься быть Богом.

— Что значит не отвертеться? Ты "этого" не совсем контролируешь?

— "Этого" совсем, но распространение слухов я остановить не могу, а произошедшее как-то придется объяснять. Вернее, признать очевидное — Боги не позволили провести обряд. А выводы здесь тоже очевидны. Для всех. Сам посмотри на ситуацию "местными" глазами.

После небольшой паузы Паульо-Савелий буквально выдохнул.

— Круть!

Потом опять задумался и добавил.

— "Местными" глазами круть, дитя еще. Быть смертным и при этом играть роль Бога — очень опасное занятие.

— Хорошо, что ты это понимаешь. Семь лет — большой срок, мы успеем подготовиться.

— К чему подготовиться? Ты хоть понимаешь, что придётся валить всех трёх братиков, вместе с ихними ближниками? Это не невозможно, но потом придётся ещё устраивать большую чистку всей элите. Допустим, и это возможно, но ради чего? Мало ведь просто взять власть, мало её укрепить, её придётся употреблять. Мы будем распространять давно погибшую в нашем мире цивилизацию? Понесём светы Виракочи и Пачи Камака отсталым дикарям? Тебе самому не смешно?

— Не смешно. А что тебе еще остается, Русо? Без религии никак не обойтись, а значит тебе придется ее создавать, вряд-ли тебя устроят уже имеющиеся. А Виракочи это свет, Аллаха, или Создателя — совершенно не существенно. Религия нужна не Им, но людям. Ты во что искренне веруешь?

— Искренне-искренне ни во что. Допускаю, что даже "дважды два четыре" в условиях какой-нибудь антигравитации или антиматерии не является аксиомой. Хотя нет. В одно верю точно. Что этот мир кто-то зачем-то создал.

— Вот и начинай думать — Кто и Зачем. А меня не отвлекай от переоценки наших ресурсов и возможностей.

//

//

//

###

Февраль 1532 года

Захватившие их "лесные демоны" действовали очень сноровисто, не прошло и пары минут, как все оставшиеся в живых бойцы его отряда были установлены в довольно ровный ряд, на коленях и со связанными за спиной руками. Один их "демонов" откинул с головы капюшон, и оказался ничем не выдающимся аборигеном. Ничем, кроме взгляда. До сих пор встречавшиеся Писарро индейцы смотрели на белых, как на богов, а этот… Этого как будто заставили чистить выгребную яму, и он осматривает перед началом место работы. Индеец был весьма атлетически сложен, и очень молод, лет двадцати с небольшим. Одет "демон" был в пятнистый грязно-зелёный балахон с капюшоном, рожа его была украшена видимо ритуальным рисунком неправильных тёмных полос: поперёк лба на левый глаз, от носа к уху по правой щеке и по левой скуле, так что черты лица разглядеть было невозможно. "Какие интересные у них костюмы, капюшон на голову, присел под куст и в упор ведь не рассмотришь…" Успел подумать испанец, как, обводящий взором коленопреклонённый строй испанцев, индейский главарь встретился с ним взглядом. Не сводя с него глаз, дикарь приблизился на расстояние вытянутой руки, и неожиданно "прогавкал" по кастильски.

— Имя, фамилия, титул, должность?

Выслушав ответ, он только слегка повёл подбородком, как Писарро немедленно подхватили два дикаря, подняли на ноги и завязали глаза. А потом повели. Молча. Нет испанец и не рассчитывал, что дикари будут развлекать разговорами его, но они и между собой совсем не разговаривали, лишь однажды ему послышалось смутно знакомое и сильно приглушённое шипение "Шайзе!". "Неужели германцы?" — подумал он, и попытался спросить — куда его ведут, но только получил короткий, но моментально сбивший дыхание, тычок по рёбрам. Больше силу к нему не применяли, мало того, вели довольно бережно, успевали подхватывать, когда он спотыкался, что в прочем случалось не часто, дорога судя по всему была довольно ровная.

Когда ему развязали глаза, солнце клонилось уже к закату, зависнув над океаном и уже приготовившись нырнуть. Когда глаза привыкли к свету, Франсиско Писарро огляделся по сторонам, заодно растирая затёкшие запястья. Это была высокая терраса примерно в полудне ходьбы от берега океана, с которой открывался отличный вид на заходящее солнце, которым и любовался очередной "дикарь". Новый дикарь был ещё более странным, чем "лесные демоны". Во первых, он был светлокож и светловолос, как скандинав, а во-вторых, глядя на своего пленника, он улыбался. Этот тоже был очень молод, наверное ровесник командира "демонов" и тоже не имел ничего, что указывало бы не его высокое положение. Ни цепей, не перстней, ничего драгоценного и украшающего, странный пятнистый костюм, похоже из того же материала, что и балахоны "демонов", только весь обшитый неаккуратно оттопыривающимися заплатками, как куртка, так и длинные штаны, заправленные в короткие кожаные сапоги со шнуровкой по подъёму стопы.

Улыбающийся "дикарь" смотрел на него минут пять, а потом неожиданно заговорил на правильном кастильском, почему-то с галисийским акцентом.

— Прикинь Панчо[7], когда-нибудь здесь будет город на десять миллионов человек, — Заметив вскинувшегося на оскорбительное обращение испанского командира, тот мгновенно перестал улыбаться и заговорил добавив в голос металла, — Ты сейчас не дворянин, Панчо, я тебя только что поймал на разбое. У тебе ведь нет Requerimiento[8] от твоего короля? Нет, я знаю, что нет, а поэтому ты сейчас как есть бандит по кличке Панчо, так что привыкай. И постарайся меня не злить, у нас для бандитов в качестве казни применяется посажение в яму со свиньями. Пожизненное. Иногда бывает по две недели так живут, есть умельцы, даже со голодными свиньями как-то договариваются. Но я думаю, до этого ты наших отношений обострять не будешь, правда Панчо? — "Дикарь" снова широко улыбнулся и упёр в него вопросительный взгляд.

— Не буду, — с трудом выдавил из себя Писарро и решился на вопрос, — Кто вы сеньор?

— Моя должность на языке кечуа называется Сапа Инка, что в переводе означает — я местный император. А о вас, сеньор Франсиско Писарро, мне известно уже довольно многое, вы умны, храбры, предприимчивы, предельно циничны и лишены глупых предрассудков. Гордыня в вас сильнее, чем сребролюбие, такими людьми управлять довольно тяжело, но я решил рискнуть и пригласить вас к себе на службу. Начнёте простым бойцом, я определю вас во взвод, где все немного понимают по кастильски, а дальше всё будет в ваших руках. Пока на должность командира вы не тянете, но как советника я вас буду обязательно привлекать. И внимательно следить за вашими успехами.

Несостоявшийся покоритель империи Инков намёк понял, он почтительно поклонился и с достоинством произнёс.

— Для меня это большая честь, Ваше Величество.

###

После того, как Франциско Писарро увели, остальным завязали глаза и, привязав к одному длинному канату, куда-то потянули. Вели их неспешно, поэтому когда добрались до места никто не выбился из сил, хотя была уже глубокая ночь. Командир "демонов" велел им располагаться в пустом поселении по собственному разумению, запретил входить за границы отмеченные приметными знаками, а с рассветом приходить за провиантом к одному из таких знаков, который отмечает границу на востоке. После чего вручил единственный горящий факел в руку падре Томаса и канул в ночи. Именно канул.

Так падре Томас стал сначала квартирмейстером, а с утра уже и командиром отряда пленных испанских искателей счастья. С рассветом осмотрелись, небольшая брошенная деревенька располагалась в горной долине, самый центр которой удалось отвоевать у джунглей под земледелие. Запретные знаки тоже опознали сразу, это были вкопанные в землю кресты, вполне пригодные для употребления по изначальному замыслу. Падре Томас представил себя на кресте уже умирающим, но продолжающим проповедовать Слово Божье и мечтательно зажмурился. Смерти ради вящей славы Господа он не боялся, он о ней мечтал.

У искомого знака на востоке, который тут-же обозвали "кормилец", обнаружились десяток привязанных капибар, короб маиса и три большие корзины с клубнями неизвестного овоща. Огниво, запасы соли и их собственные ножи обнаружились в одной из странных куполообразных построек, которое раньше, судя по всему, служило хранилищем. Таких построек было несколько, и одну из них падре Томас приспособил под церковь, сотворил над водой из ручья молитву, и ей освятил новый Дом Божий, а вечером уже отслужил первую службу. А после службы он произнёс проповедь, несомненно лучшую проповедь в своей жизни. Раньше монах был не то чтобы косноязычен, а просто несколько неубедителен, чтобы воспламенять огонь в сердцах верующих, но в тот вечер буквально снизошло. Снизошло! Несомненно снизошло!

Всяк монах твёрд в своей вере, но доминиканцы в вере истовы. Это и понятно, нищенствующий Орден своим уставом отбирал именно таких, но падре Томас был истовым доминиканцем, доминиканцем в квадрате. Целью его жизни был Подвиг во имя веры, Подвиг, который оценит сам Господь. Именно эта истовость и привела его в итоге в отряд Франсиско Писарро, падре Томас был не просто мечтателем, но и активным искателем Подвига. И вот, наконец, Господь услышал его истовые молитвы и дал ему Шанс. Осталось понять, как этот Шанс правильно реализовать, ведь Господь вряд-ли даст второй. Вряд-ли его подвиг заключается в том, чтоб просто окормлять вверенную паству, а вот окрестить целый народ язычников — это деяние уже апостольского уровня. Заметит ли Господь новый христианский народ, отметит ли того, кто привёл его к Свету? Несомненно, ведь апостолы, после окончания земных трудов, попадают в ближний круг Христа. Так у падре Томаса появилась Цель, а вверенная паства им стала рассматриваться, как инструмент её достижения.

Первые две недели, а прошедшие дни монах тщательно учитывал, делая отметки на стене своей кельи аккуратными насечками, прошли для падре Томаса просто великолепно. Не считать же за серьёзную неприятность троих, заболевших оспой, тем более, что "демоны" сразу их куда-то увели лечить, зато удалось пригласить командира "демонов" послушать Слово Божье. Тот ничего не ответил, но спустя неделю неожиданно появился на одной из ежевечерних служб. Всё время, которое длилось богослужение и, последовавшая за ним, очередная блистательная проповедь падре Томаса, дикарь простоял как каменный истукан, а после попросил для изучения Библию и снова молча канул. Однако он появился в церкви следующим вечером, а потом еще следующим и еще, еще…

Идиллия продолжалась до начала Великого Поста. Тем вечером, дикарь задал свой первый вопрос — правильно ли он понял, что христиане собираются укреплять свой дух сорок дней, отказом от поедания мяса? Услышав утвердительный ответ, он по обыкновению молча канул, а на утро… У "креста-кормильца" они обнаружили, что маиса им принесли половину обычной нормы, зато удвоилось число капабар и появились плетёные клетко-корзинки с какими-то крупными, и, судя по их виду, очень вкусными птицами, а так-же огромный кувшин очень крепкого и вонючего вина. Под угрозой немедленной епитимии, падре Томас заставил дежурный наряд забрать только маис, а вечером попытался высказать свои претензии командиру "демонов", однако получил вполне логичную отповедь — дух крепится добровольным и осознанным отказом от соблазнов, потому, добавляя тех самых соблазнов, он лишь способствует еще большему его укреплению. Дикарь снова канул, а ночью началось…

Попытка падре Томаса пресечь непотребство, путем бития кувшина с сатанинским пойлом, стоило ему огромного бланша и заплывшего левого глаза, а на первую постную службу явились всего три десятка христиан и неизменный дикарь. Монах не опустил рук, он по прежнему блистательно проповедовал, взывал и обличал, пытался вызвать у заблудших раскаяние, но с каждым следующим днем, количество верных христиан сокращалось, пополняя собой ряды мерзких богоотступников, а всего через неделю, на службу пришли всего трое, включая дикаря. Падре Томас, весь день шлифовавший в мозгу очередную прекрасную проповедь, вдруг впал в состояние втащенной из воды рыбы, он некоторое время молча открывал и закрывал рот, а потом вдруг упал на колени и горько разрыдался.

Но мы уже знаем, что монах был в вере не просто тверд, он был в ней истов, истов в квадрате, поэтому ему быстро удалось победить в себе грех уныния. Подвиг, который заметит сам Господь и не может быть легким приключением и для его совершения придется пожертвовать всем. Несомненно — что-то надо делать, но что именно? Ничего другого, кроме как послать гонца с докладом и перечнем подлежащих анафеме богоотступников, в голову ему не пришло, да и никому бы в такой ситуации не пришло, будем к падре Томасу справедливы. Он сказался больным, и всю следующую неделю готовил к побегу гонца.

Двое оставшихся верных христиан — Фернандо и Диего кинули жребий, подвиг во славу Господа выпало совершить Фернандо, с которым стал заниматься падре Томас, а Диего было поручено готовить дорожный припас. Через неделю, текст доклада Фернандо знал как "Отче наш", правильно ориентировался в обстановке и полностью проникся важностью своей миссии. "Если не предать анафеме мерзких богоотступников, об обращении в христианство местного народа можно забыть. В твоих руках сейчас спасение целого народа, сын мой" — напутствовал монах своего гонца на дорогу.

Часа через три, которые падре Томас провел в непрерывных молитвах, в поселении появились "демоны", вернувшие неудачливого беглеца. На этот раз они оказались вооружены кнутами, которыми быстро и сноровисто согнали на центральную площадь, мучающихся тяжелым похмельем богоотступников. "Следующее нарушение режима содержания, будет караться казнью по закону Империи", — заявил их командир и спросил, — " В чем это внезапно возникла такая нужда, что потребовалось убегать в незнакомые джунгли, с немалым риском для собственной жизни?" На что услышал многочисленные просьбы богоотступников добавить в ежедневное довольствие еще один кувшин вина, что несомненно снимет все проблемы и поможет им бороться с нарушителями собственными силами. Командир "демонов" согласился, но при этом возложил на них коллективную ответственность — при следующем нарушении режима, накажут не только виноватого, а всех вместе. Той ночью, богоотступники до полусмерти избили Фернандо и Диего.

Вторую попытку готовили уже две недели, богоотступники старались не спускать с них глаз, но двойная порция вина свое дело делала, в конце концов необходимый дорожный припас удалось собрать. Напутственной проповедью, падре Томас удивил сам себя, настолько она была убедительна и пламенна. Увидев в глазах обоих последних верных христиан такую Веру, монах даже почувствовал легкий укол в сердце, ведь это была Вера в его слова, а сам он, между тем, был не вполне уверен в правильности своих действий. Но что-то же надо делать, а что? На второй заход, Фернандо отправился через пару часов после заката, когда упившись уснули последние соглядатаи. А на рассвете пленных испанских искателей приключений снова подняли кнутами. Услышав знакомые щелчки, падре Томас, все это время проведший в молитвах и даже еще не успевший прилечь, закусил губу до крови. Шанс упущен, оставалось надеяться, что лично для него наказанием станет искупительная смерть на кресте.

Однако зверствовать дикари снова не стали. В качестве наказания, они заставили монаха, Диего и богоотступников копать круглый колодец диаметром пять шагов и глубиной, пока воды не станет по щиколотку. Подгоняемые щелчками кнутов, закончили копать еще засветло, после чего "демоны" спустили в яму трех здоровенных свиней и беднягу Фернандо. Остальным же их командир объявил, что отныне и до окончания поста они будут питаться только маисом, ибо, как видно, по другому крепить свой дух они не способны, а любая попытка спасти осужденного будет караться такой-же смертью. "Для нового нарушителя будете копать новую яму, таков закон Империи."

Видимо, свиньи изначально были сытыми, потому что Фернандо прожил в яме еще три дня. Он все это время громко молился, взывал о помощи, проклинал и выл зверем, но помочь ему не было никакой возможности, только молиться. Когда вопли из ямы прекратились, падре Томас даже почувствовал облегчение, он немедленно отправился в церковь, чтоб прочитать "за упокой", но не сложилось. В церкви он обнаружил последнего верного христианина. Диего повесился. Монах глянул на его посиневшее лицо с выпученными глазами и увидел в них свое проклятье. Падре Томас хотел опять разрыдаться, но на этот раз просто лишился чувств.

На утро, их всех снова прогнали через яму, чтоб извлечь останки бедняги Фернандо для отпевания и похорон. Ставшие вдруг необыкновенно набожными, богоотступники запретили монаху отпевать самоубийцу Диего, зато над смердящими остатками Фернандо, он в непристанных молитвах провел три дня, все время под наблюдением кого-то из богоотступников, которые уже знали, зачем именно падре Томас послал гонца. За три дня, бедняга Фернандо успел наговорить очень многое.

А на сороковой день плена, когда до окончания Великого Поста оставалось две недели, всех богоотступников куда-то увели из поселка, а монаху командир "демонов" объявил, что тот свободен идти куда пожелает, кроме того, ему даровано право остаться здесь и продолжать служить распятому богу в открытой им же церкви. Кроме того, его личностью заинтересовался местный главный вождь, которого дикарь пафосно титуловал императором. С этого дня и до самой Пасхи, падре Томас служил службы для единственного прихожанина — командира "демонов". Он дисциплинированно появлялся к началу и исчезал после завершения. Именно появлялся и исчезал, а не приходил и уходил, службы и проповеди же по прежнему слушал каменным истуканом. Абсолютно без эмоций, но как выяснилось, очень внимательно.

В Страстную пятницу, монах решил вместо проповеди просто побеседовать с командиром "демонов"

— Тебя совсем не трогают описания земных страданий Спасителя, воин?

— Нет. Видал я страдания куда большие. Дикари в сельве казнят скармливанием термитам, бывает, неделю такая казнь длятся. Ноги уже до белых костей обглоданы, а преступник еще живой.

— Зачем же ты приходишь на мои службы?

— У меня приказ императора разобраться — кто предал вашего Христа на самом деле.

— И что, ты уже разобрался? — у падре Томаса, от этого заявления, буквально отвисла челюсть.

— Пока нет, ты ведь мне еще не все рассказал. Я не знаю — кто такие иудеи и окрестили ли их апостолы, прежде чем крестить прочие народы. Ведь иудеев Христос велел крестить будучи еще живым, а остальные народы уже после своей смерти. Пока ясно одно, Христа точно не предавал Иаков Зеведеев, он погиб, исполняя свой долг. Остальные по разным причинам уклонились, но не обязательно все они были предателями, например Иуду Искариота скорее всего убил настоящий предатель, а остальные могли быть просто внушаемыми дураками. Так что стало с этими "детьми диавола" иудеями?

Падре Томас отвел взгляд и с минуту молча собирался с мыслями. Рассуждения дикаря необходимо было опровергнуть понятным тому языком, но кроме "Да как ты смеешь!?", в голову ничего не приходило. Но вопрос то в конце концов был простым.

— Их окрестить пока так и не удалось.

Дикарь чуть заметно кивнул.

— Так я и думал. В этом случае, наиболее вероятный предатель — Иоанн Зеведеев. "По плодам их узнаете о них".

Оставив ошеломленного падре Томаса наедине со своими мыслями, "демон" снова канул, на этот раз почти на неделю. Всю неделю монах не находил себе места. Он пытался понять логику дикаря и, к своему ужасу, ее понимал. Пытался выстроить понятные для дикаря логические конструкции, обрушивающие его еретические измышления, и не мог, не строились. Отсутствие логики подменялась Верой, но для дикаря ведь это не аргумент. Словом, когда эта необычная компания появилась в поселке, падре Томас уже вконец извелся.

###

Апрель 1532 года

Странная компания состояла из знакомого командира "демонов", бывшего командира испанского отряда Франсиско Писарро и дюжего, но до неприличия молодого аббата-капуцина.

Аббатик, как его уже мысленно назвал падре Томас, был одет в новенькую рясу, с фирменным капуцинским капюшоном-клювом, пошитую из тончайшей шерсти, золотой перстень-печатка выглядел вызывающе массивным, а неприлично толстая золотая цепь и огромный золотой же крест, на его бычьей шее выглядели вполне соразмерными. "Аббатик…", монах почувствовал зависть — пока он мечтал о новой конгрегации своего ордена, эти неженки капуцины уже оказывается глубоко пустили свои корни.

Франсиско Писарро не выглядел пленником, он был одет в такой-же костюм, что и командир "демонов", держался уверенно и явно ничего не опасался, а вот последний как будто ожидал внезапного нападения. Таким встревоженным, падре Томас его еще не видел. Аббатик же буквально цвел, он и начал.

— Здравствуйте, сын мой. До меня дошли слухи о необычайной силе ваших проповедей и я хотел бы на одной из них поприсутствовать. К тому-же, вы наверняка давно уже без исповеди и причастия, чего в этих опасных краях лучше не допускать. Готов вам с этим помочь.

Говорил он слащаво-уважительным тоном, даже не стал выделять голосом "сын мой", хотя обычно подобные сосунки такого шанса не упускают, но во взгляде никакого уважения не увидел. Увидел уверенность в том, что его просьба расценится как приказ. Впрочем, отказываться падре Томас и не собирался, он уже давно испытывал потребность облегчить душу.

/тайна исповеди/

Исповедь монаха его преподобию Савелию затянулась на три часа, когда падре Томас наконец получил отпущение грехов, от на удивление въедливого аббатика, "нет, пожалуй что аббата", — поправил он себя мысленно, солнце уже клонилось к закату. Аббат вышел из кельи, с хрустом потянулся, и молча пошел вслед, за видимо караулившим их командиром "демонов", следом за ними двинул и монах. Странное поведение командира "демонов" невольно бросилось ему в глаза, тот очевидно охранял здесь именно аббатика, то есть аббата. Падре Томас снова невольно позавидовал влиянию капуцинов — "Наверняка они уже вхожи к самому вождю-императору…"

###

К большому удивлению падре Томаса, на мессу и, последующую за ней проповедь, не пришел Франсиско Писарро, с которым монаху пока так и не удалось переговорить. Полтора часа службы, падре Томас старался не встречаться взглядом с аббатом. Не смотря на постное лицо последнего, во взгляде его, монаху постоянно чудилась ухмылка. Ну, чудилась — не чудилась, а поделать он с собой ничего не смог, проповедь откровенно не задалась, падре Томас был сух, банален, постоянно сбивался на повторы, от этого злился на себя и краснел, будто его застали за непотребным занятием. Однако никакого разочарования аббат не высказал и даже не подал виду.

— Не желаете разделить со мной трапезу, сын мой?

— Премного благодарен, ваше преподобие.

Аббат чуть заметно кивнул командиру "демонов", который тут-же двинулся в сторону "креста-кормильца", подхватил монаха под руку, и неторопливо повел его следом.

— Когда-то давно, мне на глаза попался один весьма занимательный философский трактат, вот послушайте, вас должно это заинтересовать:

"Священники — это лицедеи сверхчеловеческого, чему они должны придавать наглядность: идеалам ли, божествам или спасителям; в этом они обретают свою профессию, к этому у них чутье; чтобы достичь в этом деле как можно большего правдоподобия, им приходится как можно дальше заходить в самоуподоблении; их актерские навыки прежде всего призваны пробуждать у них чувство чистой совести, а уж с этим чувством им легче убеждать других.

Священник добивается, чтобы в нем видели высший тип человека, он хочет властвовать, — даже и над теми, у кого в руках реальная власть; он хочет быть неуязвимым и вне нападок. хочет быть самой сильной властью в общине, которую невозможно ни заменить, ни переоценить.

Средство: он один сведущ; он один добродетелен; он один имеет над собой высшую власть; в известном смысле он один — бог и возвращается в божественное; он один есть посредник между богом и всеми прочими; божество покарает всякое нечестивое деяние, всякий скверный помысел, направленные против священника."*[9]

Автор сего трактата, живи он в наше время, несомненно угодил бы на костер, но ему повезло. Хотя, это еще как посмотреть, смерть от галльской болезни**[10] тоже везением назвать трудно, не правда-ли, сын мой?

— Все в руках Божьих, ваше преподобие.

— Это несомненно. Ересиарх отказался от веры в Бога и попытался познать человека, за гордыню и поплатился. Но человека он познал, это стоит признать. Вы себя в этом описании не узнали?

Монах было вспыхнул, но аббат глянул на него так глумливо, что запал мгновенно исчез. К тому-же, это похоже продолжение исповеди. Под таким углом падре Томас себя еще не рассматривал, поэтому отвел взгляд и ненадолго задумался.

— Глазами циничного еретика — это возможно выглядит именно так, но у меня и в мыслях не было…

— И это несомненно, о таком мы вообще не склонны задумываться. Мы просто веруем в свою праведность, это касается не только христианских священников, но и всех других культов, включая безбожников. Все они искренне веруют в свою праведность и предназначение. Между тем, благими намерениями вымощена дорога в ад.

Монах не верил своим ушам.

— Священники безбожников? Такие есть?

— Раз есть безбожники, обязательно есть и их пастыри. Обязательно находится тот, кто больше всех соответствует принятому идеалу, он и берет в свои руки духовную власть. А идеи могут быть самыми разными, при этом не всегда зловещими.

— Например?

Аббат проигнорировал очевидную резкость и продолжил как ни в чем не бывало.

— Например, что человек способен развиться до уровня Бога, сможет построить справедливое общество, где все люди будут равны, и которое разовьет науку до уровня, позволяющего достичь бессмертия и построить Рай на земле.

Не смотря на свою истовость в вере, а может быть именно благодаря ей, падре Томас не очень высоко оценивал возможности людей. Люди порочны, без Веры они превратятся в животных.

— Это невозможно, ваше преподобие.

— В теории все возможно с различной долей вероятности, хотя здесь вы скорее всего правы. Но такая идея обязательно возникнет и обретет множество последователей. Постепенно у них возникнет структура, иерархия, появятся свои мученики и пророки, словом, безбожие не станет для них помехой, они просто заменят Бога на Идею.

— Возможно достичь бессмертия?

Аббат усмехнулся.

— Думаю, это гораздо проще, чем сделать людей равными. Не равноплохими, а равнохорошими.

На этой странной фразе странного аббата они и вышли на утоптанную полянку возле "креста-кормильца". Трапеза была накрыта прямо на, постеленном на землю, шерстяном ковре и состояла из жареной на вертеле капибары, маисовых лепешек и печеных клубней уже знакомого овоща. Когда они подошли, Франсиско Писарро хлопотал у костра устанавливая котел с водой, а командир "демонов" заканчивал делать нехитрую сервировку. Аббат присел на ковёр, свернув ноги по восточному, указал падре Томасу место напротив и скомандовал.

— Садитесь, парни. Отужинаем, чем Бог послал.

И бормоча скороговоркой "Pater noster, qui es in caelis; sanctificetur nomen tuum; adveniat regnum tuum; fiat voluntas tua, sicut in caelo et in terra…"**[11], он принялся ловко отрезать мясо полосками и укладывать на лепешку в два слоя, а на слове Amen, челюсти его уже сомкнулись на мясо-лепешечной конструкции и энергично зажевали.

— Поухаживай за падре, Араукан, — не прекращая жевать бросил аббат, — Видишь, у него нет ножа.

— Da, Gosudar***[12]

— Habla castellano, Араукан. Тебе нужно больше тренироваться.

— Да, Государь.

Заметив ошеломленный взгляд монаха, государь-аббат успокаивающе взмахнул рукой и, не прекращая жевать, обратился к Писарро.

— Дон Франсиско****[13], думаю, падре будет интересно узнать о ваших приключениях с момента расставания, — потом повернулся к монаху и добавил для него, — Если вы сомневаетесь в моем праве принимать исповедь, то это напрасно. По закону я глава всех религий и культов в империи, значит и вашей христианской тоже. Так что будьте спокойны, грехи ваши надежно отпущены на епископском уровне.

— Да, Государь, — почти хором отозвались оба испанца.

###

Франсиско Писарро рассказывал свою историю долго и видимым с удовольствием. Уже не молодой, но еще очень энергичный, он оказывается уже поступил на службу к аббату-императору и даже успел сделать кое-какую карьеру. Начав простым бойцом-"демоном", он уже вторую неделю пребывал в должности личного советника императора, хотя и оговорился, что это благодаря не заслугам, а одной лишь протекции. Про свою службу "демоном", он вообще говорил с нотками восхищения в голосе — "В этой армии мне и до сержанта далеко…". Какое-то новое оружие, настоящая система подготовки бойцов, причём очень разносторонняя: индивидуальная, тактическая в составе больших и малых отрядов, образовательная и идеологическая, к сожалению, про две последние — наиболее интересные падре Томасу, он лишь вскользь упомянул. Вывод он сделал однозначный, их католические величества не способны защитить свои Вест-Индские колонии, а если до того дойдет, то и метрополии окажутся под большой угрозой. Это было уже через чур и монах преисполнился скепсиса в отношении рассказа, что не замедлило отразится на его лице, аббат-государь это заметил.

— У вас возникли сомнения, сын мой?

— Да, ваше величество. Похоже, маркиз слишком потрясен последними событиями и не вполне адекватен. Если у вас есть такая армия, то почему она сидит без дела? Христианские владения в Вест-Индии растут и крепнут с каждым днем, я не военный и то понимаю, что время работает против вас.

— Просто государь, но если не можете обойтись без титулования, мне больше по душе "ваше преподобие". Армия для захвата ваших колоний у меня есть, но она, как вы выразились, не сидит без дела, а готовится к долгой войне. Ваши колонии не просто растут и крепнут, еще они богатеют, налаживают производство колониальных товаров и приучают к ним Европу. Словом, я считаю этих овец своими и намерен их пасти и стричь, а не перерезать и разок нажраться свежатины. К тому-же, вы привезли с собой болезни, опасные для моего народа, и нужно время, чтобы научиться с ними бороться.

Я знаю и про Тордесильясский договор*[14], и про Inter caetera**[15] и расцениваю все это как вероломное объявление войны, которую и намерен победно закончить в Риме.

Как видите, я с вами довольно откровенен. У меня на вас есть планы, поэтому хочу, чтобы вы мне верили. Спрашивайте, постараюсь, ответить как на исповеди.

— Я очень высоко это ценю, государь. Какой шанс на то, что в примите христианство?

— В каком смысле? — государь-аббат подхватил свой неприлично массивный золотой крест и демонстративно покрутил, — Я его уже принял и даже возглавил.

Монах от такого легкомысленного отношения к Самому Главному даже поморщился.

— Вам нужно принять таинство крещения. И…., - монах слегка замялся, — Долг каждого христианского владыки — крестить свой народ.

— На счет меня не беспокойтесь, я давно крещен, хоть и в ортодоксальной греческой традиции, было это в баварском бурге Мюнхене в…, впрочем детали не важны. А народ? Дети гор, суеверные дремучие дикари, они считают меня сыном Инти, Бога Солнца, а это более высокопоставленная должность, чем была у Христа. Хотя препятствовать я вам не буду, пытайтесь. Арауканище, ты добровольно, без приказа, пойдешь к падре на мессу?

— Нет, государь Интико***[16]

Государь-аббат притворно горестно взмахнул руками и снова обратился к падре Томасу.

— Видите? Тринадцать лет этому дикарю повторяю, что я не Сын Солнца, а он все о своем. Зато приказ выполнит любой. Только правильно ли это, крестить по приказу? Не грех ли это, сын мой?

В голове у монаха уже царил хаос: Крещеный в Баварии, в греческой ортодоксальной церкви, хотя на вид ему едва за двадцать лет, вождь-император язычников-дикарей, считающих его Сыном Бога. При этом обладатель невиданной (судя по восторгам Писарро) военной мощи и собирающийся (по его собственным словам) взять Рим. То падре казалось, что тот Шанс на Подвиг еще не утрачен, а произошедшее было лишь укрепляющим дух эпизодом, то наоборот, что Господь отвернулся от него за малодушие (мог же броситься в яму, спасать Фернандо, мог, было…), и теперь с ним играет Диавол, пытаясь окончательно погубить его душу.

— Вы правы, государь. Слово божье необходимо возжечь в сердцах. Раз уж вы разрешили спрашивать… Какие у вас на счет меня планы?

— Это зависит от того, насколько вы мне поверите, а я вам. Все может ограничится разрешением "возжигать в сердцах слово божье", а может быть мы с вами вместе возьмемся завершить земную миссию Христа. Полагаю, ему будет это приятно, даже если у нас ничего не получится. Он и сам этого не смог, так что поймет. В любом случае, заметит и оценит, а вы ведь именно об этом и мечтаете. Это высшая ступень, этот вариант возможен в случае возникновения высшей степени взаимного доверия, ведь чтобы иметь хоть какой-то шанс на исполнение этой миссии, вы должны быть Папой, а я вам это обеспечить. Между этими двумя крайними вариантами, есть множество промежуточных.

— Мне бы хотелось их услышать, государь. Я вам уже настолько верю, что готов попробовать взойти на следующую ступень.

— Тогда я завтра заберу вас с собой. Верховный жрец храма Сайаксуйаман и мой учитель Чалько Юпанки недавно покинул этот мир, а он закрывал мне все религиозные вопросы в империи. Остальные жрецы — узколобые дикари, верующие в ахинею про Сына Солнца, их кругозора явно недостаточно для успешного воплощения моих замыслов. Они меня просто не поймут, а вы может быть, шанс есть. Для начала составим точный каталог всех богов империи, чтобы понимать, как извлечь из них пользу, а не обратить себе во вред.

Падре Томас, было мечтательно вернувшийся в грезы о Подвиге, на последней фразе невольно вскинулся.

— Бог един! Нет никаких других Богов, только мерзкие демоны!

Государь-аббат лениво отмахнулся.

— Не играйте словами. Y hablo Dios todas estas palabras, diciendo: Yo, Yahveh, soy tu Dios, que te saque de la tierra de Egipto, de casa de servidumbre. No tendras dioses ajenos delante de mi.**[17] Прямым текстом ведь сказано: Отвернись от других богов ради меня. Не от мерзких демонов, а от других богов. Так что то, что вы отвернулись и стали назвать их по другому, сути явления не меняет. Таких богов, как Яхве, было много, а вот Создатель у всех нас действительно один. Единственная заслуга Яхве перед людьми, судя по его собственному представлению — вывод иудеев из рабства египетского. Ни Создатель Сущего, не Творец первого человека, себе такое в заслугу бы не поставили. Мелкий был божок, но коварный, "Ваш отец Диавол…", помните? Впрочем, Диавол — это уже другая крайность, а я не сторонник крайностей.

Ваш же единый Бог — это Создатель, которому вы наприписывали кучу различных сомнительных подвигов из древнего иудейского фольклора. Сами подумайте, в того ли в Бога веруете, главная заслуга которого организация побега колен Иакова из египетского рабства? Вашему Богу по статусу такой ерундой заниматься?

— Я должен подумать, государь.

— Думайте, сын мой. Араукан, ночуем здесь. Расставь караулы и сам хорошенько выспись. Выходим на рассвете.

###

С рассветом вышли. Выход из долины оказывается находился не по течению ручья на западе, куда дважды отправлялся бедняга Фернандо, а на востоке, и представлял из себя вырезанную прямо в скале лестницу, в которой падре Томас насчитал больше двухсот ступеней. Он дважды сбивался со счета, поэтому вышло так приблизительно. Сбивался он потому, что одновременно пытался оценить объем усилий, затраченных на создание этой гигантской лестницы и полученный в итоге приз — доступ к сравнительно маленькой долине. Если строить ее теми силами, которые может прокормить сама долина, то на это уйдут сотни лет. К тому-же, монах не выспался.

Когда государь скомандовал спать, падре Томас попытался вызвать Франсиско Писарро на исповедь, но тот заявил, что сменил себе исповедника. Однако просто побеседовать не отказался — как советник с советником. Разговор затянулся почти на полночи и затянулся бы до утра, но Писарро настоял на необходимости отдохнуть, по его словам, предстояла длинная дорога пешком через горы. Однако, и полученной информации было достаточно, чтоб вызвать у монаха бессонницу на остаток ночи.

Знал Писарро действительно много. Аббат-государь готовил из него посла в Европу: к Папе, которому он повезет ультиматум с требованием отозвать буллу Inter caetera, к испанскому и португальскому двору ультиматум с требованием добровольно передать вест-индские колонии и выплатить репарации, а к французскому королю, османскому султану и почему-то князю Тартарии богатые дары и уверения в доброжелательном расположении императора Инков, владыки северного и южного материков, а так-же множества островов Америки (Вест-Индии).

Разумеется, Писарро должен был отправиться не в одиночестве, и к тому-же не во главе посольства. Главой будет один из двенадцати высших вельмож империи, вы только подумайте, знакомый командир "демонов" Араукан. В задачу Писарро ставилось говорить правду и только правду и быть казначеем посольства. Оказывается, язычники не использовали денег и не умели с ними обращаться, а для этого посольства сейчас специально чеканили золотую и серебряную монету. Пол миллиона песо золотом и двадцать пять тысяч марок серебром, просто невероятные деньги!*[18]. Чувствовалось, что Писарро тяготился возложенной миссией, но не ее содержанием, как следовало бы всякому добропорядочному христианину, а ответственностью перед, принявшем его на службу, императором Инка Паульо — именно так звали повелителя языческой империи. "Рассказывать правду, но кто же мне поверит!?" — искренне сокрушался испанский маркиз, — "Эта правда слишком невероятна! Я сказал государю, что над нами в лучшем случае посмеются, а худшем арестуют и казнят, но он велел говорить только правду и ни о чем не беспокоиться — за безопасность посольства отвечают совсем другие люди."

Уж каким-каким, а наивным "его императорское преподобие" не выглядел. Он несомненно ждёт именно такой реакции, и даже ее провоцирует, но он точно не планирует потерять своих людей и Такие деньги. Словом, не выспался падре, ну да после такого то дня, а дорога была и правда тяжелая, в конце пути его уже буквально тащили двое "демонов". От котомки же его избавили ещё в самом начале, хотя сам государь тащил приличных размеров заспинную сумку с двумя лямками, точно такую-же, как и у всех "демонов". И одет он был точно так-же — пятнистый костюм и короткие шнурованные сапоги.

На месте ночевки их ждал костер и уже готовый ужин, постарались высланные вперед "демоны". Император скинул свою сумку и потянулся до хруста.

— Вижу, сегодня вы "возжигать в сердцах" не в состоянии, сын мой. Если вы действительно хотите больших дел, вам следует развиваться не только духовно, но и физически. В здоровом теле — здоровый дух. Вы как, разговаривать то способны, удар вас не хватит?

— Все порядке, государь. Просто переход был слишком стремительным.

— Не слишком. Мы прошли половину от, запланированного на сегодня, пути, который планировали исходя из возможностей дона Писарро. Без вас обоих, мы прошли бы втрое больше, а Араукан со своими головорезами без меня — впятеро. Накладываю на вас епитимию, сын мой. Пока я не сочту, что вы в достаточно хорошей физической форме — поститься вам запрещается. Крепите свой дух преодолением все больших нагрузок. Не Мир принес Он нам, но Меч, а вы этим мечом и взмахнуть не способны.

— Это не следует понимать буквально, государь.

— Бросьте словоблудить, сын мой. Все на самом деле буквально-буквально. Сколько уже было крестовых походов с Господом Иисусом на кончике меча?

— Десять, государь.

— Это только в Палестину, ко гробу Господню. Еще десяток против славян на севере и востоке. Испанская реконкиста, конкиста Вест-Индии, а сколько еще будет… Меч есть меч. Без боя своих богов сдадут далеко не все — Христос это хорошо понимал и знал, что говорит. А какая резня начнется, если произойдет очередной раскол христианской церкви? Сторонники Папы будут резать сторонников Лютера именно во славу Иисуса Христа. Вы в курсе, что он как раз сейчас переводит библию на один из германских диалектов?**[19] "Unser Vater in dem Himmel! Dein Name werde geheiligt. Dein Reich komme. Deine Wille geschehe auf Erde wie im Himmel. Unser taeglich Brot gib uns heute…"***[20] — Император, начавший читать с маской сурового тевтонца на лице, вдруг громко рассмеялся, — Ну как вам? Люто звучит, не правда ли?

Монаху было почему-то не до веселья. Он действительно уже верил этому странному императору и от этого чувства ему становилось… Не то, чтоб страшно, но очень уж одиноко, как бывает одиноко тому, кто Знает, но не имеет возможности поделиться своим Знанием. А ведь правда, случись раскол и начнется резня.

— Кто вы, государь? Откуда вам это все известно?

— Что касается лично вас, сын мой, то я тот, кто пришел помочь вам завершить земную миссию Христа. Известно мне это все из недоступных для вас источников. Более подробный ответ обо мне лично, вы получите достигнув высшей ступени доверия. То есть, когда вы мне будете полностью доверять, а я вам в достаточной мере. И не терзайтесь сомнениями — диавол я, или ангел? Мир не делится на свет и тьму, в нем великое множество полутонов. Вернемся же к нашему затейнику Лютеру. Вы знакомы с его трудами?

— Я знаком с материалами Лейпцигского диспута. После предания еретика анафеме и папской буллы, потерял всякий к нему интерес.

— Напрасно, напрасно. Его учение расколет христианскую церковь, как хороший колун раскалывает трухлявое полено — на несколько кусков, еще и щепки полетят. "Борьба с засильем Папы — главная задача германской нации" — это его слова из проповеди германским князьям. Германцы хотят иметь своего германского Папу, англичане захотят английского, французы французского и так далее.

— Но у еретика ведь почти нет сторонников. Все влиятельные богословы его осудили и практически высмеяли, от него все отвернулись.

— Вы заблуждаетесь, сын мой. У него мало сторонников среди духовенства, но его идеи по душе самой пастве. Ведь Лютер прав, но слаб — для вас в этом весь ужас ситуации. Я имею ввиду не лично вас, но в вашем лице католическую церковь. Вот если бы Лютер стал Папой, многие реформы удалось бы провести без крови, а многие бы просто не понадобились. Бы, бы, бы, но бы мешает. Словом, хочу, чтобы вы мне поверили, если мы не вмешаемся, то раскол неизбежен.

— Вы хотите сделать Папой Лютера, государь?

— Боже меня упаси, сын мой. Никакие германские, английские и прочие нации мне не нужны, хотя реформаторские идеи в отношении церкви мы у Лютера позаимствуем. Папой я хочу сделать вас, вернее из вас сделать Папу. Который не только спасет от нового раскола, но и будет способен преодолеть старый, 1054-го года.

— Почему меня, государь?

— Просто именно вам улыбнулась удача, сын мой. Вы оказались в нужное время в нужном месте нужным ресурсом. Вы верите в удачу?

— Все в руках господа, государь.

— Опять двадцать пять. Вы уже определились с Господом, сын мой? Это Создатель Сущего, или злобный иудейский божок Яхве? Если Создатель, то поумерьте гордыню, у него помимо вас забот хватает.

— А какой Он, Создатель?

###

— Он не мелочный, сын мой. Чтобы попытаться объяснить, я должен понять — насколько вы материалист. Вы твердо уверены, что все вот это, по-настоящему…, - Государь сделал широкий жест рукой, а потом подобрал камешек и перебросил его падре Томасу, — Я имею ввиду все материальное, в том числе и наши с вами тела?

— Несомненно, государь.

— Это очень хорошо, сын мой. Не удивляйтесь вопросу, множество людей убеждены в том, что существует только душа, а все это…, как бы это объяснить…, вроде как сон Господа. Впрочем, раз вас это не касается, оставим это. Начнем от Сотворения мира. Произошло сие творение четырнадцать миллиардов лет назад. Вы оперируете такими цифрами? Миллиард — это тысяча миллионов. Земных лет, то есть оборотов Земли вокруг Солнца. Да, год — это время облета Земли вокруг Солнца, а не наоборот. Осознали временной масштаб? Так вот, все это время, мы улетаем от места творения с огромной скоростью и сейчас уже так далеко, что это вы абсолютно точно себе представить не сможете. Наша Земля — это крохотный камешек, песчинка в масштабе Творения, выброшенная из его центра с огромной силой. Мы, то есть вся наша живая природа — тонкий налет хрупкой органической жизни на этой песчинке. Вы — один из почти двух миллиардов разумных обитателей этой песчинки. Разлетающихся песчинок миллиарды миллиардов, а что то наверняка осталось в самом центре. Вы уверены, что Создателю есть дело до вашей карьеры?

— Это невероятно, государь.

— Если вы твердо верите в реальность материального мира, сын мой, то дела обстоят именно так. Мы склонны сильно переоценивать свою значимость. Или недооценивать. Ваша удача, она — ваша, она — плод ваших усилий. Поэтому не уповайте на Господа и не пытайтесь ему угодить, просто делайте свое дело.

— Но мое дело нести Слово Божье, государь.

— Ваше дело — улучшать людей, сын мой. Мы и правда созданы по Его образу и подобию. Наделены разумом, свободой воли и ограничивающей ее совестью. Подобие жалкое, но имеем то, что имеем. Настоящее дело правильной церкви — взращивать в людях совесть. Судя по докладам Араукана — у вашей паствы совесть находится в весьма жалком состоянии. А они ведь христиане в десятом и больше поколениях.

— Это все происки Диавола, государь.

— Диавол — это еще один полумифический персонаж древнего ближневосточного фольклора, сын мой. Вероятнее всего — это древне-египетский бог Сет, которого Гор оскопил за убийство своего отца Осириса. Он же иудейский благодетель Яхве. "Ревнивый и гордый этим, мелочный, несправедливый, злопамятный деспот, мстительный, кровожадный убийца, женоненавистник, капризный, злобный обидчик". Тип конечно неприятный во всех отношениях, но всесилие его сильно преувеличено, к тому-же он давно откинул копыта.

— Как откинул, государь?

— Это я образно, сын мой. Помер Диавол, но дело его живет. Живет в вашей церкви, прикрытое именем Христа. Ваше христианство ведет свою паству прямиком в иудейское рабство. Поэтому в людях вы не взращиваете совесть, а воспитываете послушание. Воспитываете как рабов — под страхом наказания. Поэтому, как только страх исчезает, из людей сразу выглядывают звериные сущности. А происки это были мои. Мне хотелось получше узнать вас и, раз уж представился такой случай, кое чему поучить Араукана. Да и вы наверное многому научились?

Падре Томас налился краской.

— Поучить ценой двух жизней?

— Вы меня в их смерти обвиняете, сын мой? Желаете подискутировать?

— Нет, государь, вина моя. Но вы же не могли этого не предполагать, как же ваша совесть?

Прозвучало резковато, но государь только усмехнулся.

— За это она меня не сильно упрекает, сын мой. Две хищные твари, которые шли грабить мой народ, получили по заслугам. Это мое дело, моя работа, работа властителя — тратить ресурсы, в том числе и человеческие. Я посылаю на войну, казню преступников, и совесть меня упрекает только в случае их напрасной траты. Если война, то она должна быть разгромно-победоносной, а от казней неуклонно снижаться преступность. Я правлю уже пять лет, за все эти годы, казнены триста сорок шесть человек. При моем отце в год казнили больше пяти сотен*[21]. В числе этих трехсот сорока шести человек: три моих родных старших брата, больше двухсот близких родственников, остальные, кроме одного, родственники дальние. Один — это ваш упрямый посланец. У нас, до вашего появления, пять лет совсем не было преступности. Напрасны ли были мои траты?

— Судя по результату — нет, государь.

— Вот и я так же считаю, сын мой. Хотя от воспоминаний произошедшего я удовольствия не получаю, гордиться тут нечем, но и совесть меня за это не гложет, сплю спокойно. Ладно, с Диаволом закончили. Давайте вернемся к Создателю. Не хочу, чтобы у вас сложилось впечатление, что мы от него отдалились в пространстве и времени настолько, что уже можно про него забыть.

— Я весь внимание, государь. Прошу простить мою неуместную резкость.

— Пустое, сын мой. Я прекрасно понимаю, каково вам это все слышать. Итак Создатель. До сотворение нашего мира, не существовало материи, времени и пространства, но Создатель уже существовал в некоем состоянии. Это состояние именуют: одни — Высокими небесами, другие — Сингулярным состоянием, третьи — /непроизносимое/, а я предпочитаю называть его Эфиром. Это состояние Создателя, для которого не существует времени и пространства, он имеет возможность через Эфир быть везде, сейчас здесь с нами и одновременно через пятьсот лет в будущем на тысячу лиг юго-восточнее. Он имеет возможность вмешаться в прошлое и создать еще одну Вселенную, где вы, допустим, не встретите тут меня, а завоюете двумястами беспредельно циничных и наглых авантюристов всю империю Инков. Обманом захватите правителя, моего старшего брата Атаульпу, получите за него огромный выкуп, но после все равно казните. Словом, Создатель не только не мелочен, он, в нашем понимании, всемогущ и вездесущ. Если он нас с вами сейчас не слышит, значит ему это просто не интересно. Если же мы вдруг станем Ему интересны, Он внимательно проанализирует не только каждое наше сказанное слово, но и мысли. Хотите ли вы стать интересным Создателю?

Монах открыл было рот, но спохватился и задумался.

— Думайте, сын мой. Араукан, на завтра планируй по три пары санитаров в две смены. Нам нужно двигаться быстрее, а у нас раненый.

— Да, государь.

###

Раздав еще несколько команд, уже на незнакомом языке, государь перешел к другому костру, разведенному поодаль для отдыхающей смены "демонов", а к падре Томасу подсел Франсиско Писарро.

— Угощайтесь, падре. Мне велено проследить, чтобы вы как следует поели.

— Не желаете прочитать молитву перед трапезой, ваше сиятельство?

— Есть смысл притворяться, святой отец? Если он диавол…, - Писарро скосил взгляд на соседний костер, — То мы с вами все равно уже продали свои души.

Монах оскорбленно сверкнул глазами, и одними губами зашептал "Отче наш". Писарро в ответ демонстративно усмехнулся, перевел взгляд на соседний костер и принялся неторопливо жевать. У соседнего костра государь о чем то весело беседовал со своими "демонами" на незнакомом языке. Казавшиеся монаху совершенно бесчувственными, "демоны" вели себя как счастливые дети, весело гомонили, смеялись, запросто перебивали своего повелителя. Государь очевидно не тяготился таким общением, он вместе со всеми весело ржал над видимо удачными шутками, произнесенными на незнакомом языке, оживленно гримасничал и жестикулировал. Чаще всех, к большому удивлению падре Томаса, удачно шутил хмурый Араукан. Сам же он улыбнулся только один раз, в ответ на какую-то реплику своего государя.

— Я думал, что они немые. — Прервал подзатянувшуюся паузу монах.

— Болтать они не любят, это факт. Никому другому их так разговорить не удастся. Все они с детства воспитывались по специальной системе, им первые три года запрещалось разговаривать без разрешения командира. В повседневной жизни они понимают друг друга без слов, а рот открывают только для того, чтобы сообщить действительно важную информацию. А с Ним, они как дети, не боятся показаться смешными, их государь этому способствует, он и сам довольно самоироничен. Для них он больше чем отец, для них — он настоящий бог, они живут и служат ради этих минут общения с ним. Об этом они потом вспоминают между собой, эти общения для них самый большой повод для гордости.

— На каком языке они говорят. Я узнаю некоторые слова, но смысла не улавливаю.

— Это имперский язык. По устному преданию, его даровал народу империи Бог Солнца, именно через нашего императора. А с языком и новые знания, которыми тот с ними и делится. У них тут есть книги практически на любую тему. Мне любезно перевели, вы только подумайте, — Устав караульной и гарнизонной службы, в котором прописан буквально каждый шаг бойца и командира. А инструкция по соблюдению секретности… Я человек военный, падре, по нынешним временам считаюсь неплохим специалистом в своем деле, но это… Это знания из войн совсем не нашего уровня…, это знания из войн… ангелов с демонами. Так что, кто знает, может это и есть тот самый первоязык, который мы утратили за грехи вавилонские.

— А что говорит на это государь? Вы ведь наверняка поинтересовались.

— Смеется. Говорит, что никакого Бога солнца нет, а все это — сказки неразумных дикарей. Солнце согревает нашу планету исключительно по воле Создателя, и никакие другие боги для этого процесса не требуются.

— А про войну?

— А про войну то же, что и вам. Это секретность не вашего уровня допуска, но знания эти точно из войн людей с людьми. Понимайте как хотите. Я, кстати, уже начал изучать имперский язык, чего и вам настоятельно советую.

— Непременно, ваше сиятельство.

У соседнего костра, тем временем закончился веселый ужин. Все смолкли, государь начал что-то негромко рассказывать. Монах понизил голос почти до шепота.

— Мне кажется, или это стихи?

— Я конечно далеко не все понимаю, но это без сомнений стихи. Какая-то поэма. Он каждый вечер что-нибудь рассказывает. Один из вечеров Он посвятил мне…

Писарро отвлекся от созерцания соседнего бивуака и повернулся к падре Томасу.

— Он мне рассказал одну историю. В этой истории, мы не встретили здесь Его, и завоевали всю эту империю. Завоевали наглым обманом, циничным коварством и изощренной подлостью. За это я был удостоен титула аделянтадо, стал губернатором новой провинции и получил просто немыслимое богатство. В этом рассказе я узнал себя, вас, нас… Я уверен, что именно так и было бы. Он это знает и пришел это изменить. А знаете, падре? Я не жалею, что Его встретил, не смотря на все "потерянные" титулы и деньги. А вы? Хотели бы сейчас оказаться вдали отсюда и ничего не знать?

— Не знаю, ваше сиятельство. Не могу определиться. Мне очень страшно и одновременно — очень интересно.

Тем временем, император закончил читать поэму, ответил на несколько, как показалось падре, смущенных вопросов своих демонов и началась какая-то игра.

— Что они делают?

— Выясняют — у кого самая сильная рука. Если бы мы остановились не на каменистом плато, а на травянистой полянке — они бы боролись.

У соседнего костра "демон" ложились друг против друга, выставляли вперед, согнутую в локте, руку, захватывали руку соперника и пытались придавить ее к земле. Потом победители боролись с победителями, пока не выявился сильнейший — Араукан. Оказывается, это была предварительная борьба за право побороться с самим государем. Тот встал, скинул свою куртку, церемонно, как равный равному, поклонился своему сопернику и что-то сказал. Тот ответил. Государь парировал короткой фразой, от которой заржали все бойцы и наконец-то улыбнулся сам суровый Араукан.

— Вы поняли, что Он сказал, ваше сиятельство?

— Кажется понял. Он сказал — "Ты конечно сильный, но очень легкий". Видимо, это какая-то известная всем общая шутка, но сказанная вовремя…

Так и получилось, государь без особого труда уложил руку Араукана на землю, после чего встал, еще раз церемонно поклонился и снова что-то сказал.

— Ваше сиятельство?

— Сам бы хотел получше понять, падре. Кажется, государь сказал, что для него большая честь вести в бой таких воинов. Мне кажется, что это у них церемониальная фраза.

— Однако, сказал он это очень искренне.

— В этом я с ним полностью согласен. Вести в бой таких воинов — великая честь. Они, если понятно выразиться — это легионы, а мы, перед ними — сущие дикари, если вам интересно мнение военного профессионала. Их католическим величествам может помочь только чудо. Неимоверно чудесное чудо, ибо просто чудес у нашего нового государя, похоже, в запасниках припасено изрядно. Вы хоть представляете себе, как изменит военно-тактическую мысль появление бездымного пороха? Но, главное — это люди. Тут я с нашим новым государем полностью согласен.

— Он сказал, что люди — это всего лишь ресурс, который можно и нужно с пользой потратить.

— Прекрасная формулировка, падре. Жаль, что я это сам этого не услышал. Безусловно, люди — это ресурс. Более ценный, менее ценный, совсем расходный. Как для человека военного, для меня это сразу стало очевидным. А что вас смущает?

— Мы с вами тоже ресурс.

— А-ха-ха. Извините, дорогой падре, не хотел вас обидеть. Что изменилось от того, что он прямо вам сказал эту, в общем-то, очевидную вещь? Мы были, есть и остаемся ресурсом. Вопрос только в том — кто и на что нас потратит.

— Вопрос теперь один — на что Он нас потратит?

— Предпочту не ломать свою голову. Если вас это так сильно беспокоит — спросите у Него прямо.

###

Как будто услышав их разговор, государь закончил общаться со своими "демонами" и вернулся к "испанскому" очагу.

— Вы хорошо поели, сын мой?

— Благодарю, государь, избыточно хорошо. Позволите задать вам вопрос?

— Позволяю вам задавать любые волнующие вас вопросы без дополнительных политесов, сын мой.

— Вы планируете уничтожить христианскую церковь, государь?

— Нет, сын мой. Вашу церковь, как социальный институт, я планирую реформировать и использовать в своих целях. Целей для вашей церкви у меня две — крестить иудеев и взращивать в людях совесть. Я разве вам еще не говорил, что религия нужна не Создателю, она нужна людям, чтобы делать их лучше. Но первая цель — иудеи.

— Почему вы придаете такое значение этому проклятому племени, государь? Гонимые, малочисленные, не имеющие никакого влияния. В Испании их уже совсем не осталось. Они сами скоро примут христианство, у них иного выхода нет — иначе сгинут.

— Вы ошибаетесь, сын мой. Ошибаетесь во всем. И иудеи в Испании остались, они просто надели христианские маски, и гонимы они далеко не везде, и их влияние вы сильно недооцениваете… Не стал бы Создатель тратить Христа на пустяки… Ладно…

Государь затейливо, но негромко присвистнул и задумался. Через короткое время у костра буквально из ниоткуда возник Араукан, падре Томас даже вздрогнул и машинально перекрестился.

— Присаживайся, тебе эта информация тоже пригодится. Дон Франсиско, подбросьте в костер поленце для света. Начать придется издалека, коротко тут не объяснишь. Надеюсь, вы уже достаточно прониклись масштабом Творения и величием самого Творца, чтобы подозревать Его в создании таких ничтожных и жалких тварей, каковыми мы с вами по факту являемся. Вселенная бесконечна, в ней множество населенных миров и многие из них превосходят нас в развитии. Представители одного из таких развитых миров и почитаются теперь нами в качестве богов. И все таки они, хоть и более развитые, а значит и более могущественные создания, но они материальны. Они существа из нашего мира, а значит — в итоге смертны, несомненно грешны и далеко не всемогущи. Такие летательные аппараты, как описанный у Иезекииля "Слава Господня", мы, люди, научимся делать лет через двести-триста и тоже начнем осваивать другие миры. Наверняка где-нибудь нас тоже примут за богов, такие же древние дикари как Авраам, Моисей и Иезекииль. В основном, эти боги были существами приличными, но встречались и такие злобные чудовища, как интересующий нас сегодня Яхве, создатель иудеев. Пока все понятно?

Неожиданно для падре Томаса, вопрос задал дикарь-вельможа.

— Почему эти могущественные больше нас не посещают, государь?

— Это мне неизвестно, Араукан. Может быть, они получили запрет от Создателя, после всего, что здесь начудили, а может наши миры разлетелись уже слишком далеко. Я же говорю — они могущественные, но не всемогущие. У вас пока нет вопросов, сын мой? У вас, дон Франсиско? Тогда я продолжу. Повторюсь, большинство этих богов были существами приличными. Они делились с людьми своими знаниями и даже своей кровью. Помните, в Ветхом завете, в самом начале — "В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны Божии стали входить к дочерям человеческим, и они стали рождать им: это сильные, издревле славные люди". Эти "сильные, издревле славные люди" были элитой человечества — фараонами и жрецами, хранителями знаний и артефактов могущественных. Этот установленный всеми прочими богами порядок и уничтожил своим вмешательством Яхве. Пусть вас не вводит в заблуждение то, что Яхве-Сет был оскоплен. Для могущественных — это потеря статуса и возможности наслаждаться актом зачатия, но не препятствие в оставлении потомства. Это я вам объяснить не смогу, вы даже нужных слов пока не знаете, просто поверьте. Он мог создать свое семя так же запросто, как мы создаем порох. За сорок лет известных пустынных скитаний этой банды беглых египетских рабов, женщины рожали только его потомство. Из пустыни вышли уже тридцать-сорок тысяч "детей Диавола" — это не метафора, это следует понимать буквально. Вышедшие из пустыни иудеи не были "издревле славными", скорее всего даже слабее тех, но тоже достаточно сильными, многочисленными, а самое главное сплоченными одной целью — завоевать этот мир для Отца своего. Могу вас уверить, если бы не вмешательство Создателя, пославшего нам Христа, они бы своего давно добились. К сожалению, Христос не отвел от нас эту угрозу совсем, но Он дал шанс нам. У вас вопрос?

— Христос воскрес, государь?

— Несомненно, сын мой. Христос — это материальное воплощение Создателя, спасающее погибающие миры. Он воскрес в другом мире и спас уже его. Потом еще и еще, и еще. Здесь Он не воскресал, после Его смерти, от Его имени говорил уже дух Яхве. Это он перенаправил христианство на язычников, это он, руками Савла из Тарсуса, создал вашу церковь, которая служит ему, пожирая Христа. Буквально, опять буквально. Вы никогда не задумывались о зловещем смысле таинства святого причастия?

— Нет, государь.

— Теперь задумаетесь, сын мой. Более отталкивающего ритуала, в плане взаимодействия с Создателем, трудно себе представить. Ваш апостол Павел, не из двенадцати и даже не из семидесяти. Случайный прохожий, гонитель христиан, на которого якобы снизошел Святой Дух — был большим затейником и знатоком взаимодействия нашего мира с Эфиром. Он феноменально использовал имеющиеся ресурсы, и создал просто гениальную религию, которая отвращает от нас Создателя, и дает иудеям новую возможность овладеть этим миром для Отца своего. Вы что-то хотите спросить, дон Франсиско?

— Если позволите, государь. А мусульманство?

Государь одарил Писарро заинтересованным взглядом и утвердительно кивнул.

— Вы прирождённый стратег, уважаемый дон. Сразу представили себя на месте вражеского полководца. И вы скорее всего угадали — это второй иудейский проект. Активно взаимодействуя между собой, эти два проекта дают иудеям возможность и время, чтобы сковать новое оружие — Капитал. Ведь только иудеям их религия позволяет наживаться на ссудном проценте, остальным они установили на это табу. Процесс идет не так быстро, как им бы хотелось, иудеев все таки время от времени грабят, но он идет. Капитал постепенно растет и превращается в оружие, которому никто не сможет противостоять. Полторы тысячи лет, они наращивают свой изначальный капитал на три-пять процентов в год, по самым скромным оценкам. Уже сейчас у них в долгах все влиятельные европейские персоны, включая нынешнего Папу — Джулио Медичи*[22]. Такая же ситуация и на мусульманском востоке.

Теперь насчет их малочисленности. Еще в глубоко античные времена, из виду теряется не много не мало, а пять шестых всей беглой банды. Десять колен из двенадцати угодили в ассирийский плен и якобы сгинули без следа. У меня нет никаких сомнений, что они никуда не сгинули, просто надели другие маски. Как и ваши марраны, не переставшие быть иудеями, после принятия христианства.

Осознали грандиозность задачи, сын мой? Чтобы ее решить, мне понадобятся ресурсы вашей церкви. Пока у меня сохраняется надежда их использовать, уничтожать католическую церковь я не намерен. Но если меня вынудят… Сами понимаете, просто распустить вражескую армию на завоеванной территории нельзя. Тем более, целую армию "лицедеев сверхчеловеческого". Если у меня не останется выбора, то придется их всех…

Давайте отдыхать, завтра нас снова ждет долгая дорога.