Сказки Матушки Гусыни

Письмо – с него началась эта дикая история – отличалось от двадцати уже вскрытых и просмотренных ею только одной деталью. Все остальные были адресованы редактору отдела публикаций для детей издательства "Вебстер". На конверте значилось: "Миссис Джулии Мартелл, редактору детских книжек".

Это сразу бросилось в глаза Джулии и не обрадовало ее. В своей работе она предпочитала анонимность, а эта работа в основном заключалась в том, чтобы вежливо отказывать начинающим писателям. Как правило, она лишь мельком проглядывала письма и сразу же бралась за рукописи, приложенные к ним. Письма действовали на нервы: перед глазами, как живые, вставали лица авторов – не уверенных в себе, отчаявшихся новичков-любителей, пресыщенных домохозяек, замученных бедностью матерей.

Из конверта выпал единственный листок бумаги. "Дорогая малютка Маффит [1], – начиналось письмо, и она обреченно вздохнула, предчувствуя попытку найти к ней какой-то особый подход. – В прилагаемом пакете Вы найдете мой скромный вклад в дело, которым Вы занимаетесь. Послание предназначается Вам, и только Вам. Надеюсь, оно произведет должный эффект. В противном случае мне придется потревожить Вас снова. С уважением, Дж. Смит".

Она окинула взглядом ряд посылок, ища пакет, подписанный тем же почерком, что и письмо. Вот он, весь в штампах: "Хрупкое. Обращаться с осторожностью".

Подошел Фред Томпсон, с увесистой стопкой папок с рисунками в руках, и с любопытством уставился на странную посылку.

– Похоже, автор ценит свое творение на вес золота.

– Тогда оно вряд ли чего-то стоит, – сухо произнесла Джулия. – Пакет легкий, как будто пустой.

Она развернула обертку. Внутри был толстый слой стружки, сквозь нее просматривался мохнатый черный комок. Она раздвинула стружку.

Не может быть! Она застыла, не веря своим глазам. Но ей не почудилось: черное волосатое тельце, приподнятое на изогнутых ногах, мгновенная реакция на то, что его потревожили. Мохнатые ноги шевельнулись…

– Нет! – вскрикнула Джулия. – О Господи, нет!

Она отшатнулась, замирая от врожденного отвращения ко всем ползучим тварям, и тогда Фред обрушил тяжелые папки на паука.

Ярко освещенное помещение аптеки – вот она и дома. Каждый вечер после работы, проходя привычным маршрутом от автобусной остановки до своей квартиры, Джулия заходила сюда, чтобы купить порцию мороженого, взять свежие газеты или в очередной раз заказать глазные капли: без них она не смогла бы часами просиживать над рукописями. Может быть, Джулии нравилось здесь бывать потому, что аптека напоминала ей место, где она работала в студенческие годы, – еще до того, как познакомилась, вышла замуж и была брошена Тэдом Мартеллом. И уж конечно, это ощущение уюта возникало не из-за служащих; как и в любом большом городе, они появлялись и исчезали в дверях аптеки с монотонной деловитостью чиновников.

Она показала рецепт человеку в белом халате, сидящему в дальнем конце помещения, положила бумагу на стойку, бросила рядом с ней десятицентовую монетку и взяла газету.

– Что-нибудь еще? – окликнул ее человек в белом халате.

– Нет. – В голосе Джулии слышалось сожаление: так не хотелось уходить! Приветливая атмосфера аптеки успокаивала, особенно после сегодняшнего ужасного дня.

Конечно, ее вывела из равновесия еще и вся эта суматоха из-за посылки. Во-первых, Фред, чьи комментарии ограничились громогласными проклятиями в адрес всех любителей идиотских розыгрышей, хотя в глазах ясно читалось беспокойство за нее; потом корректоры и секретарши, не переставая болтавшие о "мисс Маффит" и пауке до самого конца работы. Заглянул даже сам мистер Вебстер, удивленный необычным оживлением, охватившим всегда тихий отдел.

Ей было нестерпимо трудно выносить их внимание, грозившее пробить стену, которой она отгородилась от окружающих. Это было непросто – никого не подпускать к себе, всегда оставаться одной. Психиатры утверждают, что так жить не только тяжело, но и недопустимо. Джулия сознавала это, но вести себя по-иному не могла. Отдав себя однажды всю, всю без остатка, полностью и до конца, она была отброшена, как ненужная тряпка; еще раз ей такого не вынести. Поэтому после ухода мужа, оправившись от оцепенения первых месяцев одиночества, она твердо обещала себе: больше она никогда никому не доверится.

Но кроме раздражения, вызванного назойливым вниманием сослуживцев, ей не давало покоя что-то другое. Она размышляла об этом, выходя за дверь аптеки, по дороге к своему дому. Дело тут не только в пауке, – в конце концов, ничего опасного. Просто в своем стремлении избежать контактов с людьми, она потерпела неудачу… Где-то, может быть совсем рядом, живет человек, называющий себя Дж. Смит; человек, который – она инстинктивно чувствовала это – по-настоящему ненавидит ее. И теперь Джулию, изо всех сил старавшуюся избежать каких-либо эмоций, словно паутина, обволакивает чужая ненависть.

Она открыла почтовый ящик, вынула стопку писем. Счета. Два приглашения на весенние книжные ярмарки. Письмо с благодарностью за подарок на день рождения от тетушки в Бангоре. И конверт, адресованный миссис Джулии Мартелл, редактору детских книжек.

Она сунула остальные письма в сумочку, открыла дверь лифта, вошла в кабину. Надорвала конверт, испытывая какое-то странное нетерпение, почти любопытство: та же бумага, – она сразу это заметила, – тот же мелкий почерк. Но содержание было иным.

"Дорогая мисс Шалтай-Болтай! Вам понравилось мое первое послание? В ближайшее время ожидайте следующего."

Лифт начал подниматься. Джулия потянулась к кнопке "Стоп", но, подумав, опустила руку. Лифт замедлил ход, остановился. Двери раскрылись. Знакомый коридор: неясное освещение, серое ковровое покрытие, цветы на столике. Она вышла из лифта, остановилась. Надо успокоиться, подождать, пока не перестанет так лихорадочно биться сердце.

… Шалтай-Болтай сидел на стене, Шалтай-Болтай свалился во сне, свалился, свалился…

Это случится не в лифте и не здесь, в коридоре: может пострадать кто-нибудь другой. Но внутри квартиры или, может быть…

Она повернула в сторону плохо освещенного прохода, ведущего к двери ее квартиры. Если бы она шла как обычно: быстро, не смотря под ноги, она непременно упала бы, так что вся королевская рать… Но сейчас она двигалась осторожно и медленно и сразу же замерла, почувствовав легкое прикосновение проволоки к ногам. Джулия села, почти рухнула на пол, не заботясь о том, как выглядит со стороны: у нее просто подкосились ноги.

Это была тонкая серая проволока, – того же оттенка, что и ковровое покрытие, – прикрепленная к стене по обе стороны коридора на высоте примерно семи с половиной сантиметров от пола. Даже на небольшом расстоянии разглядеть ее совершенно невозможно.

Придя в себя, Джулия поднялась, вынула из сумочки белый носовой платок и обернула вокруг проволоки, чтобы на нее никто не наткнулся. Открыв дверь, Она тщательно осмотрела квартиру: спальню, кухню, ванную, потом прошла в гостиную и вызвала полицию.

На следующий день она перенесла картотеку отказов в маленькую комнату, где проходили встречи и заседания, и закрылась там. Если верить предположениям полиции, что автор писем – жаждущий мести любитель-неудачник, она сможет сама определить, кто это. Джулия хорошо запомнила почерк: скошенную горизонтальную черту у "т", чуть вытянутое "о" – она сразу узнает его.

Она нашла лишь одно письмо от Дж. Смита. Написанное дрожащей старческой рукой – почти неразборчивые каракули, это письмо наверняка сопровождало какое-нибудь очередное воспоминание о детстве. Внизу стояла подпись "Джек Смит, 89 лет". Оно пришло два года назад.

Джулия терпеливо перебирала письма. Лейтенант предупредил ее, что имя наверняка вымышлено, да и здравый смысл подсказывал, что неизвестный, хоть он и не позаботился о том, чтобы как-то изменить почерк, вряд ли даст ей в руки прямое доказательство своей вины.

Она успела до половины просмотреть третий ящик картотеки, когда дверь распахнулась и вошел Фред.

– Как дела? Нашла что-нибудь?

Она машинально покачала головой, потом ошеломленно посмотрела на его улыбающееся лицо.

– Мы все догадались, чем ты здесь занимаешься, – сказал он. – По крайней мере шесть человек вызвались помочь секретарше разобрать твою утреннюю почту… Ничего не нашли.

Джулия прикусила губу.

– Ну зачем все это? – сказала она. – Просто глупость какая-то! Как бы мне хотелось, чтобы все вы забыли об этом и занялись чем-нибудь другим!

Ее слова прозвучали слишком резко, он ответил тем же тоном:

– Что с тобой происходит? – "Наконец вырвалось наружу то, что давно уже копилось внутри", – подумала она. – Почему, ну скажи, почему ты не желаешь, чтобы люди хоть немного позаботились о тебе? Ты что, считаешь это преступлением?

Их глаза встретились.

– Все, полный стоп, – после долгой паузы произнес Фред. – Конец разговора. Ладно, слушай, давай пообедаем сегодня вечером в ресторанчике Чарли? Полная тарелка спагетти плюс тефтели в качестве специального приложения?

– Спасибо, нет.

– Можем поговорить о политике: кто победит на выборах в этом году.

– Очень жаль, но я не могу.

Потом, не отрывая глаз от захлопнутой двери, испытывая неловкость, почти стыд за свои слова, она подумала, как просто и приятно было бы ответить ему "да". Хороший парень, с ним она чувствовала себя раскованно, нежный и внимательный – этих качеств так не хватало ее бывшему мужу. Если бы только она была из тех, кто может все забыть и начать сначала… Сразу перед глазами встали первые месяцы после того, как Тэд потребовал развода. Весь этот ад – расплата за то, что ты жила заботами о нем: бесконечные дни, лишь снова и снова вспышки боли, когда воспоминания, словно осколки разбитого прошло го, впивались в сердце. Бесконечные, неописуемо тяжелые ночи. Нет, она сделает все, чтобы это не повторилось. Никогда.

Она закончила работу поздно вечером. Ничего, даже отдаленно напоминающего почерк неизвестного. День потрачен впустую. И она должна была закончить все гораздо раньше, упрекала себя Джулия. Дело в том, что просто окинуть взглядом очередное письмо и отложить его, она не могла. Где-то здесь скрывалась разгадка, и она, погрузившись в письма, пыталась угадать, о чем думали их авторы, улыбалась каждой наигранной шутке, мысленно отвечала на вопросы и просьбы о помощи.

В комнату заглянула секретарша, чтобы сказать, что идет домой, и Джулия осталась одна. Просматривая картотеку, она отобрала все письма, в которых упоминались сказки Матушки Гусыни. Эти письма лежали перед ней аккуратной стопкой: все готово к еще одной проверке.

Письма, критикующие рифмы старых классических стихов, письма, в которых всячески расхваливалось двухтомное вебстеровское издание. Письма, авторы которых просили объяснить смысл определенного стихотворения или предлагали свое толкование. Одно, написанное загибающимися кверху строчками на бланке со штампом "Лечебница Равенсфут, Белден, Колорадо", было датировано одиннадцатым февраля. Джулию тронуло содержание этого письма.

"Дорогой редактор! Посылаю Вам сочиненные мной новые сказки Матушки Гусыни для современных детей. За время болезни я потратила много сил, слагая эти маленькие стихотворениям убеждена, они должны понравиться современному ребенку. Врачи разрешают мне проводить в сидячем положении не более получаса в день, за это время я переписала свое сочинение набело. Я упоминаю об этом не для того, чтобы возбудить сочувствие, только чтобы показать, как много для меня значит качество стихов. Спасибо Вам за Ваше внимание."

Внизу была подпись – Дороти Кессельман. На бумаге стояла пометка, что шестнадцатого февраля автору было отправлено стандартное письмо с отказом в публикации.

Джулия подняла телефонную трубку.

– Пожалуйста, соедините меня с лечебницей Равенсфут в Белдене, Колорадо, – попросила она дежурную телефонистку. – Я хотела бы поговорить с лечащим врачом Дороти Кессельман.

Она терпеливо ждала ответа, вертя в руках письмо. Наконец, раздался звонок. Джулия слушала не перебивая. Когда телефонистка закончила говорить, она поблагодарила ее, попросила соединить с полицейским участком и вызвать лейтенанта Шварца.

– Это Джулия Мартелл, – произнесла она, когда лейтенант взял трубку. – Кажется, я нашла кое-что для вас. Два месяца назад некая Дороти Кессельман прислала нам свои стихи, и мы вернули их вместе со стандартным письмом-отказом. У нее была скоротечная форма туберкулеза; она скончалась в тот же день, когда получила отказ. Из лечебницы в Колорадо сообщили, что ее муж, Адольф, переехал в наш город сразу после смерти жены.

Джулия сошла с автобуса и пошла мимо знакомых зданий. На улице царила весна: дети вихрем носились в вечернем полумраке, а перед старыми кирпичными домами на углу, сквозь зелень поднимались желтые головки цветов. Джулия взглянула на эти дома: интересно, кто стоит сейчас за их узкими окнами… Как живут эти люди? Счастливы они или одиноки? Может быть, кто-нибудь из них обратил внимание на одинокую фигуру, каждый вечер проходящую мимо?

В аптеке за стойкой сидела одна из девушек, подрабатывающих здесь время от времени. Джулия купила газету, несколько журналов и забрала завернутый в бумагу пузырек с каплями, приготовленный для нее.

– Привет, как ты сегодня? – неожиданно произнесла она. Девушка недоуменно подняла глаза, и Джулия осознала, как нелепо это звучит. – Весна на улице, – объяснила она, чувствуя себя последней дурой.

Выйдя наружу, она поняла, что заболела, а разговор с незнакомой продавщицей – первый признак этой странной болезни. В пьянящем весеннем воздухе были растворены боль и страсть, радость и тоска; казалось, каждый, кто дышал им, впитывал в себя чувства и желания окружающих. Она тряхнула головой, но это ощущение причастности не проходило. Целый город, словно решив сокрушить стену, защищавшую ее от внешнего мира, окружил ее своей бурной жизнью. Она не должна поддаваться этому натиску.

Джулия зашагала быстрее, стараясь не слышать криков детей, ворчливого бормотания стариков, стоящих на крыльце, приглушенного смеха спешащих мимо парочек. Она вошла в подъезд и попыталась заставить себя пройти мимо почтового ящика, не открывая его, но даже сквозь узкую щель ясно виднелась белизна конверта.

"Дорогая мисс Светлячок, – говорилось в письме. – Не знаю, умеете ли Вы плавать или взбираться на горные вершины. Но все это неважно. Такое прозвище Вам подходит, точнее, скоро будет подходить. Это последнее мое послание – плата за Вашу отзывчивость, сострадание и чуткость. Искренне Ваш, Дж. Смит."

Она еще раз перечитала письмо. Потом, нахмурившись, вошла в лифт и доехала до своего этажа. Пересекла коридор медленным, осторожным шагом, так, чтобы вовремя обнаружить любое, самое незаметное препятствие, а когда открыла дверь квартиры, какое-то время стояла на пороге, прежде чем войти.

На этот раз может произойти все что угодно. Она никогда ничего не слышала о Светлячке.

Кажется, гостиная выглядела такой же, как она ее оставила. Она осмотрела другие комнаты, потом, так и не сняв пальто, взяла с полки "Историю Матушки Гусыни" и начала торопливо листать указатель. Вот он – коротенький стишок-загадка о звезде:

Зазвонил телефон. Джулия сняла трубку и услышала голос лейтенанта Шварца.

– Можете успокоиться, миссис Мартелл, – сказал он. – Мы нашли этого вашего шутника. Муж покойной миссис Кессельман, которая вам писала, он не стал отпираться, сразу во всем сознался. Когда жена умерла, он просто спятил. Говорит, что она работала полгода над стихами, которые послала вам тогда, а вы даже не… Ну, ему кажется, что если бы вы не послали стандартный отказ, а попытались по крайней мере как-то ободрить ее, все было бы иначе. Он говорит, что она буквально жила мыслью об этих стихах, а когда пришел отказ, она просто сдалась, и все.

Джулия откинулась на спинку стула.

– Да, – произнесла она. – Да, я понимаю, лейтенант. Но ведь это несправедливо, правда? Возлагать на меня всю ответственность…

Голос лейтенанта звучал неуверенно.

– Он говорит, что отправил письмо, так что вы должны были догадаться, – сказал он. – Он понимал, что на этом его поймают, но ему все равно… Мне очень жаль, миссис Мартелл. Так или иначе, беспокоиться теперь не о чем.

– Я когда-нибудь встречала его?

– Очень может быть. – В голосе лейтенанта Шварца слышалось облегчение: он явно был рад уйти от обсуждения деликатного вопроса о мотиве преступника. – По крайней мере, вы его наверняка видели. Он работает фармацевтом в аптеке совсем рядом с вашим домом.

Джулия положила трубку и какое-то время сидела не двигаясь. Потом взяла со столика пузырек с каплями и развернула обертку. Рядом лежал носовой платок, и она капнула на него немного жидкости из пузырька. Пятно увеличилось, а потом на ее глазах ткань расползлась и исчезла. Сквозь небольшую дырку в платке она увидела, как поверхность стола в этом месте пожелтела.

"И у нее, бедняжки, всего один глазок".

Джулия обвела взглядом свою квартиру, столько времени казавшуюся ей уютным и надежным убежищем, потом взяла телефонный справочник и стала листать его.

– Фред, – произнесла она, – это Джулия. Послушай, ты не передумал насчет спагетти с тефтелями? Да, это будет замечательно.

[1]

Детский стишок