Сказки о символах города Саратова

Сказка о глиняном петушке – золотом гребешке, гармошке с колокольчиками, да румяном калаче с хрустящей корочкой

Жили были в городе Саратове, глиняный петушок золотой гребешок, гармошка с колокольчиками да калач с хрустящей корочкой. Каждый жил на своей улице и имел хозяина. Гармошка с колокольчиками находилась у сапожника, калач с хрустящей корочкой жил у булочника, а глиняный петушок с ямчатой росписью у мастера – игрушечника.

У гармошки с колокольчиками хозяином был сапожник Иван Кудашкин. Он играл на гармошке с детства, и благородное её звучание уважал. Бывало, поработает в сапожной мастерской, устанет, а как возьмёт гармошку с колокольчиками в руки, да растянет мех – и куда усталость делась. Бабы дивуются, ребятишки на заборе виснут, мужики самокрутками попыхивают, Ивана за душевную игру хвалят.

Только не долго такая жизнь была у гармошки. Умер сапожник, а его место в мастерской занял его сын Сёмка, Семён значит. Только до отца ему было в мастерстве далеко. Не хватало у Сёмки усидчивости и терпения ни хорошо сапоги сшить, ни на гармошке научиться мастерски играть. Потому ребятишки на заборе, когда Сёмка играл, не висли, мужики музыку не слушали, самокрутками не дымили и Сёмку за игру не хвалили. Понял Сёмка, что гармонист он так себе и решил игрой на гармошке не заниматься, а сапожную мастерскую людям в новом свете преподнести, чтоб обувь лучше покупали. Нарисовал ему художник пляшущие ноги в разной обуви на стекле окна, что из мастерской на улицу выходило, а посредине окна, Сёмка гармошку привесил, да ещё мех растянул, чтоб выразительнее было. На стекле написал:

Сапоги и штиблеты Семёна Ивановича

сами в пляс пускаются

Только Сёмка, как ни старался людей в мастерскую заманить, сапоги и штиблеты его лучше от этого не становились, а вот гармошка от долгого висения за стеклом на солнышке без дела только пылилась, да рассыхалась. И долго бы она висела посреди окна, подвешенная на гвоздике, кабы не поломойка, тётя Нюра. Вытирая пыль с окна, она зацепилась за злополучный гвоздик, на котором висела гармошка и вытащила его. Гармошка упала на подоконник и звякнула колокольчиками. Только перезвона не получилось, дзын – цын и всё, а поломойка, недолго думая, взяла и задвинула инструмент ногой под старое кресло с протёртой обивкой, что стояло у окна.

Закончив уборку в этой комнате, она перешла в другую, а гармошка осталась лежать под креслом. Под старым креслом лежать было хуже, чем висеть на окне. Хотя висение на гвоздике в качестве рекламы обуви ей тоже опротивело, но там хоть мир божий было видно – за окном люди ходят, извозчики ездят, дворники улицу подметают, а тут пыль столетняя, пауки да тараканы. Не прогудев ни одним язычком, гармошка потихоньку вылезла из-под кресла и, увидев приоткрытую входную дверь, выскользнула на улицу и бросилась бежать, куда глаза глядят, только бы подальше от этого дома.

У калача хозяином был булочник. Тут своя история. Булочник умел выпекать отличные калачи, так, что жители города Саратова с утра занимали очередь за его калачами и готовы были стоять за ними в очереди весь день, лишь бы насладиться калачом с ароматной хрустящей корочкой. Выпекал булочник калачи вместе с женой Марфой, очень доброй женщиной. Жена булочника была хорошей хозяйкой и внимательно следила за тем, чтобы в булочной был уют и порядок.

Особенно она радела о калачах. Калачи были гордостью семьи булочника. В булочной на всеобщее обозрение был выставлен калач, чтоб привлекать покупателей. И до того он был аппетитный и красивый, и так ароматно пах, что и сравнить его во всей выпечке булочника было не с чем. Ни мягкие булки, ни пышногрудые караваи, ни кренделя, ни витиевато расписанные пряники, ни что не шло в сравнение с калачом.

Калач на выставке был главной заботой булочника. Каждый день Марфа выставляла на обозрение новый, только что испечённый калач. И это правило в течении тридцати лет никто и никогда не нарушал. Так бы, наверное, и всегда было, только умерла Марфа, и взял булочник другую жену.

Новая жена булочника, мадам Цукеркот, была из немок и отличалась властолюбием и педантичностью. Всегда ходила в белой блузке, сарафане с передником и чепцом на голове. Она стала наводить в булочной свои порядки. Муж ей был в этом деле не указ. Мадам Цукеркот, в первую очередь, занялась витриной.

– Это что такое!? – доносился её властный голос. – Какое расточительство. Я этого не понимаю – калачи в витрине стоят на самом видном месте, а другие изделия, где-то сзади. Это неправильно, калачи и так все купят. Их знают не только в Саратове, а и за городом. Нечего их выпячивать и место ими в первом ряду занимать. Кыш отсюда! – и она убрала калачи в витрине с первого ряда на последний, оставив только один, что стоял над витриной на специальной подставке.

Это был тот самый выставочный калач, краса и гордость булочника. Именно этому калачу было хозяином отведено столь почётное место. И, как я уже говорил, по распоряжению булочника выставочный калач меняли каждый день. Это было правилом, которое никто не мог отменить, кроме самого хозяина булочной. Однако, после женитьбы булочника ни на второй, ни на третий день этот калач никто с его почётного места не снял и не заменил новоиспечённым. Не заменили его ни через неделю и ни через месяц. Тут и решил калач напомнить о себе хозяйке:

– Госпожа хозяйка… госпожа хозяйка, – вкрадчиво произнёс он, когда та подошла к витрине.

– Кто?.. Кто меня зовёт?! – проговорила та сердито и в то же время удивлённо.

– Это я, калач, который на подставке. Я хотел спросить…

– Ах, это ты, – обратила мадам Цукеркот на него внимание. – Чего надо!?

Калач, зная крутой нрав хозяйки, начал говорить как можно мягче.

– Я хотел напомнить вам о том, что меня пора менять. Выставочный калач меняется ежесуточно. Хозяин установил такое правило, и вот уже много лет это правило неукоснительно выполняется. Вы новый человек и я хотел только напомнить вам о правилах, которые установил сам господин булочник. Вы могли этого не знать…

– Ты решил учить меня! – нахмурилась мадам Цукеркот, отчего её лицо стало похоже на большую репу. – Хозяин им сказал, видите ли… Возомнили себя не весть чем. Я теперь устанавливаю порядки в булочной. Я! Слышите меня! Это всех касается. И никто другой, только я, понятно!? – и она обвела глазами выпеченные булки, калачи и бублики. Те согласно закивали головами, повторяя:

– Разумеется, госпожа Цукеркот… А как же иначе, госпожа Цукеркот… Так и должно быть…

– Нет… нет, госпожа, я хотел только напомнить, – продолжил вкрадчиво говорить выставочный калач. – Я совсем засох и покупатели уже заметили это… и наверняка меня уже никто не купит, разве только те, кому врач рекомендовал есть сухари из калача.

– Ах! ты, наглец!! – побагровела от злости хозяйка. – Ты кем себя возомнил!? Тебя с удовольствием съедят не почтенные горожане как лекарство, а тебя съедят свиньи в моём хлеву! – С этими словами она схватила калач и швырнула его в помойное ведро. – Не надо нам никаких калачей на подставке! – сказала она и на место калача поставила расписной пряник, приказав поломойке немедленно выбросить засохший калач свиньям.

Хорошо, что в том ведре помоев не было, а то бы простился наш калач с белым светом, превратившись в липкий комок. Поломойка подхватила ведро с калачом, вышла во двор и опрокинула его в свиное корыто. И ещё хорошо, что свиньи в это время у хозяина были сыты, их только что накормили. К корыту, чисто из любопытства, подошла только одна большая грязная свинья. Она ткнула рылом калачу в бок, фыркнула, пробормотав:

– Чёрствый калач… Хрю… Хрю. Эка невидаль. Хорошо, что только зачерствел и зеленью ещё не покрылся. Хрю…

– Что это? Хрюки… Хрюки… Что это? – Стали спрашивать свинью поросята, поочерёдно тыкая пятачками в бока калача и пытаясь его укусить.

– Хрю. Ничего интересного, – вразумляя детей, проговорила свинья. – Принесут пойло и мы его размочим. – Она повела рылом в сторону, давая понять поросятам, что калачом они займутся позже, и отошла от корыта. Поросята гурьбой побежали за ней, радуясь, что калач им достанется на обед.

Калач ещё какое-то время полежал на дне корыта с остатками недоеденной пищи, а затем, видя, что его на время оставили без внимания, перевесился через край корыта, упал на землю и, прячась за другими посудинами, добрался до невысокого, но крепкого забора. Там он быстро вскарабкался на него и, с высоты услышал, как один из поросят завизжал: «Мама! Мама! Наш обед убегает!» Свинья с поросятами, завидев беглеца, бросились к нему, но было уже поздно. Калач спрыгнул на другую сторону забора и был таков.

Третьим героем нашего повествования является глиняная игрушка, точнее – глиняный петушок со свистком. Как мы знаем, этого петушка сделал мастер – глинолеп. У него и жил петушок до поры до времени, пока с полки не перекочевал в коробку мадам Гороховской. Мадам Гороховская – высокая брюнетка с чёрными, пробивающимися над верхней губой усиками, обладала зычным голосом, который был слышен во всех уголках базара.

Мы упомянули коробку этой дамы. О ней стоит сказать поподробнее. В этой коробке мадам Гороховская вывозила глиняные игрушки на продажу. Она оптом скупала их у игрушечников Саратова и близлежащих деревень. Надо сказать, мадам Гороховская не любила игрушки и детей тоже, но игрушки давали ей хороший доход, потому как она скупала их у мастеров за сущие копейки, а продавала наоборот – втридорога.

Особенно ей хотелось выгодно продать глиняного петушка с золотым гребешком, разноцветными в хвосте перьями и пышным воротником из смеси красных, синих, зелёных перьев, с нанесённым на них ямчатым рисунком, который состоял из простейших геометрических фигур. Мадам Гороховская запросила за него слишком высокую цену и покупатели, глядя на петушка, только цокали языками от восхищения, а покупать не покупали, дороговато. Другие же игрушки довольно быстро расходились, а петушок после продаж всё сидел и сидел в коробке, не видя ни вольного света, ни свежего воздуха. «Как было хорошо у игрушечника, – думал он. – Там, на полках, стояло много других глиняных игрушек и было весело».

У игрушечника в мастерской было действительно много глиняных игрушек. Одни из них, полностью готовые и приготовленные для мадам Гороховской, стояли на отдельной полке. У других имелись всякие недоделки.

Однако, не смотря на недоделки, игрушки не испытывали неудобств и бойко переговаривались между собой.

– Я вполне готова, – хвасталась перед товарками солидная курочка с ярким гребешком. – Мастер сказал, что сегодня поставит на мне штампиками рисунок на спине и груди. Он бы это уже сделал, но у него нет пробки от шампанского с рёбрами.

– А зачем ему пробка от шампанского? – спросила обезьянка, усаживаясь на край полки.

– Мастер сказал, что отпечаток пробки на моей спине будет очень кстати. Этакое солнышко с лучиками получится. – Похвасталась курочка.

– Счастливая, – заметил бычок. – Мне бы такое солнышко. Представляю, как это красиво.

– Красиво – некрасиво, но скоро мы все очутимся в коробке у мадам Гороховской, заметил баранчик, а там говорят не очень уютно.

– О каком ты уюте говоришь! – воскликнула козочка, – там просто скверно…

«Прав был баранчик, – думал петушок, вспоминая тот разговор, – и козочка права, – пытаясь в это время высунуть голову из злополучной коробки, но это ему никак не удавалось. Мадам Гороховская очень крепко обвязала коробку верёвочкой. Помочь ему никто не мог. Других игрушек в коробке не было, все они перекочевали в сумки покупателей. «Может быть, меня завтра купят? – думал петушок, – завтра второй день праздника, и тогда я избавлюсь от этой ненавистной торговки».

Вот наступил второй день праздника и большой торговли. Мадам Гороховская сложила игрушки в коробку и, как всегда, крепко обвязала её верёвочкой. На этот раз игрушки мадам Гороховская вывезла на продажу все без исключения. Их набралось довольно много. Ей пришлось даже воспользоваться расписной тележкой и маленькой лошадкой – пони. Мадам продавала свой товар прямо с расписной тележки, то и дело выкрикивая:

Покупайте игрушки! -

Вашим детям веселушки.

Не горят, не дымят

И все весело свистят!

– Мадам Гороховская! Мадам Гороховская! – просит крестьянин, приехавший в город на праздник, – уступите курочку и петушка, сущий пустяк, сбросьте по копейке на штуку.

– Ишь, чего захотел, – хмурит брови торговка, – а ну, геть от тележки! По глазам вижу, что чего-то украсть хочешь…

– Мадам Гороховская! Вы зря так подумали и на человека напраслину возвели, – оправдывается крестьянин. – Я прошу уступить всего две копейки, по копейке на штуку. У меня два мальца… будут драться из – за одной игрушки. Какую ни купи, хоть петушка, хоть курочку, всё одно.

– Не приставай! – отрезала продавщица и закричала:

– Подходи-и-и-и! Игрушки разные… глиняные не бумажные… Есть сушёные, есть в печи обожжённые!!!

В это время овод, докучавший лошадке мадам Гороховской, нашёл место и так куснул конягу, что та не выдержала и с силой ударила задними копытами в тележку. Игрушки попадали, а петушок буквально вывалился из тележки под её колесо. Пока торговка раскладывала по местам свалившиеся игрушки и ругала на чём свет стоит овода и лошадку, петушок, почувствовав свободу, выбрался из-под колеса.Он незаметно прошёл под тележкой, затем нырнул под другую тележку, что стояла рядом, с неё торговали самоварами, спрятался за возком с кожами. Затем, увидев, что мадам Гороховская его ещё не хватилась, бросился со всех ног бежать прочь, петляя между торгующими и покупателями.

Долго ли, коротко ли скитались наши беглецы гармошка, калач и игрушка, то неизвестно, но в одно время они встретились в городском парке под лавочкой для отдыхающих. Изрядно побродив по городу, каждый из них думал только о том, чем бы набить свой голодный желудок. Увидев друг друга, они сразу поняли, что их собрало под этой лавочкой. Несчастье всех заключалось только в том, что у них не было крыши над головой и очень хотелось есть. Из близстоящей харчевни вкусно пахло жареным картофелем и свежим горячим хлебом.

– Что будем делать? – спросил глиняный петушок, вопросительно посмотрев на гармошку с колокольчиками и на калач.

– Не знаю. – Пробормотала гармошка, звякнув одной клавишей. – Я только умею играть и больше ничего не умею. Я даже просить не умею, мне стыдно, – сказала она и опустила глаза.

– А ты на что способен? – обратился петушок к калачу.

– Я, к сожалению, ничего не умею делать руками, но отлично знаю, как выпекать всякие вкусные хлебобулочные изделия. Я долго стоял на самом видном месте в булочной и наблюдал за пекарями. Весь перечень их изделий я изучил досконально и особенности изготовления тоже. Изучал, пока не засох, и меня не выбросили. Жаль, что так получилось… – и он развёл маленькими ручками.

– А ты сам-то чего умеешь? – спросили разом петушка гармошка и калач.

– Я-то… – проговорил глиняный петушок. – Г-м. – Он на несколько секунд задумался. – Г-м, что я умею делать? То есть, вы спрашиваете – в чём заключается мой талант? И, подумав, многозначительноответил. – Я умею руководить. Своими глиняными курочками я очень даже успешно руководил и все были моим руководством премного довольны.

– Значит, ты, братец, ничего делать не умеешь, – заключил калач. – Руководить всякий может. Ты нам о деле скажи…

– Это вы зря так, – заметила гармошка, – уметь руководить это очень важно и ответственно. Мой хозяин повесил меня на окно, потому что не увидел во мне большей пользы для своего заведения, стало быть, он неважный руководитель, я так думаю.

– Мудрёно, но верно, – заметил глиняный петушок. – А теперь о том, что я могу ещё делать. Ещё я умею петь, плясать, если надо, детей забавлять, на ум-разум наставлять.

– Вот это другое дело, – заулыбался калач. – Правда, у нас в булочной петушков не было, особенно глиняных, и я не знаю, на что твои таланты сгодятся. Если б ты был слеплен хотя бы из ржаного теста, то можно бы было и подумать.

– Нам надо поразмышлять о нашей совместной деятельности, чтоб себя прокормить, – проговорила в тон калачу гармошка с колокольчиками.– Иначе мы с голоду ноги протянем под этой лавочкой.

– Кажется, я знаю, что нам делать, – проговорил петушок.

Все пристально и ожидающе на него посмотрели.

– Давайте, братцы, организуем в городе трактир.

– Что-о-о-о!? – вопросительно протянула гармошка на высокой ноте.

– В общем, – ответил петушок. – Если учесть наши возможности, и эти возможности сложить в одно целое, то и получается, что нам по плечу только организация трактира, или какого другого подобного заведения, например, ресторана или кофейни.

– В ресторан ходят только сановные люди,– проговорил калач.– Я слышал это от хлебопёков.

– В ресторане мне делать нечего… – сказала гармошка. – Мои колокольчики там ни, к месту, публика в ресторане изысканная, в кофейне я тоже не нужна. В неё заходят с целью – по-быстрому перекусить. Может быть вы и нужны, а я нет. – Тихо и как- то обречённо проговорила гармошка.

– Объясни, пожалуйста, поподробнее. Почему именно трактир, а не что-то другое? – спросил калач петушка.

– А потому, что наши знания и умения очень к трактиру подходят. – Убедительно проговорил петушок. – Гармошка будет в нём музыку играть, я петь, плясать, гостей развлекать и детей забавлять. Вот почему именно трактир. Там всё можно.

– Ничего себе ты, Петя, вывел, – заметил калач. – Ты с гармошкой в трактире при деле, а я что, лишний?

– Ты, калач, будешь в этом трактире кухней заведовать, шеф-поваром станешь. Ведь посетителям надо, в первую очередь, поесть, а уж потом слушать песни, танцевать и всё такое… Ты же будешь самое главное лицо в деле поесть, а ты говоришь, что нужен не будешь…

– Здорово ты, Петя, придумал, – восхищённо воскликнула гармошка. Каждому умению своё дело определил. Хорошо… Только как мы это всё организуем?

– Вот и организаторские способности понадобились, – заметил глиняный петушок. – Об этом пусть у вас голова не болит. Я предложил – я и организую…. – заключил он, улыбаясь, и товарищи под руководством петушка принялись за дело. Калач из глины печку лепит, в которой будут булки да калачи выпекаться, гармошка ему помогает, глину месит, калачу глину подаёт, петушок досок раздобыл, дом рубит и песни поёт.

Наконец помещение под трактир построено, из печной трубы дым валит, из окна плясовая мелодия доносится, то и дело слышится «Ку-ка-ре-ку!», да звон петушиных шпор раздаётся. Вокруг дома вкусный запах разносится. На этот запах и люди, и звери валом валят. Спорится дело у друзей. Доход появился. Глиняный петушок себе сафьяновые сапожки приобрёл и малиновую безрукавку, гармошка в мастерской музыкальных инструментов побывала, где ей мех заменили и звучание настроили, калач франтом вырядился, даже не узнать. Для работы себе фартук белый приобрёл и поварской колпак.

Так бы дело и шло, если бы не случилось непредвиденное. Приехали в город на ярмарку Сёмка-сапожник с сапогами и штиблетами для продажи, мадам Гороховская с игрушками и мадам Цукеркот с калачами и сладостями. Зашли они в тот самый трактир, который друзья организовали, и диву дались, как в том трактире уютно и всё вкусно приготовлено. А ещё в нём они увидели представление. На помосте гармошка с колокольчиками играла задорную плясовую, глиняный петушок под музыку выплясывал и пел частушки, а улыбающийся калач, кланяясь, подносил присутствующим разного рода угощения.

В конце обеда глиняный петушок, галантно раскланявшись, подарил деткам посетителей по заливистому глиняному свистку. Обед удался на славу. Присутствующие встали и долго аплодировали хозяевам, говоря меж собой: «Как хорошо, что в городе появился такой хороший трактир… Ах, какой в нём приветливый персонал… Другим трактирам следует с них брать пример…» и так далее.

Разумеется, Сёмка Кудашкин, мадам Гороховская и мадам Цукеркот, сразу узнали в хозяевах трактира своих беглецов и, конечно, возгорелись желанием вернуть этих успешных предпринимателей себе обратно. Калачница захотела снова обладать калачом, чтоб сделать его главным пекарем в булочной. Сёмка Кудашкин, у которого дела в сапожной мастерской не сильно удавались, решил вернуть гармошку с колокольчиками обратно себе и заодно нанять глиняного петушка для совместных концертов в его сапожной мастерской для привлечения покупателей, о чём он тут же и сказал мадам Гороховской.

На это высказывание мадам Гороховская показала Сёмке кукиш, а затем и кулак и заявила, что глиняная игрушка принадлежит ей и уступать её сапожной мастерской она не намерена. И быть бы между ними скандалу, если б не мадам Цукеркот. Она попросила сапожника и продавца игрушек собраться напротив трактира на лавочке и спокойно обсудить создавшееся положение.

Через несколько минут они все трое сидели на той самой лавочке, под которой когда-то сидели голодные гармошка с колокольчиками, глиняный петушок с золотым гребешком и калач с хрустящей корочкой.

– И как вы представляете наше положение? – спросила мадам Цукеркот.

– А никак. – Ответил Кудашкин. – Войду в трактир, суну под мышку гармонь и пойду домой, – вот и всё. Так ведь? – обратился он к мадам Гороховской.

– Целиком и полностью поддерживаю, – сказала мадам Гороховская и чёрные усики её задвигались.

– Друзья предприниматели! – проговорила мадам Цукеркот. – Наши действия не могут быть такими вызывающе прямолинейными. Мне даже неловко вас слушать. Так вы могли поступить сразу после их побега, – и она понизила голос. – Сейчас же, когда наши подопечные организовали собственное заведение, и оно стало привлекательным в городе, то такие действия накличут на нас презрение горожан, а это ударит по нашим продажам. Кто захочет покупать кренделя, игрушки, штиблеты и слушать музыку у людей бездушных и чёрствых, которые лишили горожан удовольствия бывать во всеми любимом трактире? Разумеется, никто. – Подчеркнула она и обвела взглядом присутствующих.

– Что же делать?! – изумился Сёмка-сапожник.

– Этого нам только не хватало! – воскликнула гортанным голосом мадам Гороховская.

– Вот я и предлагаю, – полушёпотом заговорила булочница. – Надо сделать так, чтобы всё произошло как бы само собой, чтоб трактира не стало, а его организаторы пропали неизвестно куда, понятно?!!

– Хорошо бы, только как же мы это сделаем? – спросил Кудашкин. –Так только в сказках бывает.

– А очень просто, – голос мадам Цукеркот прозвучал заговорщицки. – Самым безобидным средством к достижению цели будет пожар. Трактир сгорит, а вместе с ним, якобы, сгорят и их хозяева, – проговорила мадам Цукеркот. – Пожар, жертвы – всё логично. Горожане раздосадованы, но ни на кого не обозлены… Они так же покупают наши сапоги, игрушки, крендели и слушают у нас музыку. Мы даже в их глазах выступим благодетелями к погорельцам, если они их узнают.

– Здорово придумала! – Потёр от волнения руки Кудашкин. – А если поточнее, то, как это всё обставить?

– Это уже второй вопрос, – заметила мадам Цукеркот. – С таким решением все согласны? «Согласны, согласны!» – закивали Сёмка и мадам Гороховская.

– Мы подожжём трактир с тыльной стороны. – Продолжила мадам Цукеркот. – Затем устроим в трактире панику криками: «Пожар! Пожар! Трактир Горит! Спасайтесь!» Люди, сшибая друг друга, будут стараться покинуть помещение. Понятно – крики, вопли, падения, плачь, суматоха. Так всегда бывает при пожаре. Мы в это время хватаем петушка, гармошку и калач и скрываемся. Горожане посожалеют немного, как в этих случаях водится, и забудут о трактире, зато мы от мнения людей будем в безопасности.

– Здорово придумано! – восторженно проговорил опять сапожник, ёрзая на лавочке от нетерпения. – Я тогда схожу в керосиновую лавку и куплю литра три керосина, – и Кудашкин сорвался с места.

Возможно и удалась бы заговорщикам их затея, кабы не сорока. Она сидела рядом на дереве и всё слышала. Сорока рассказала петушку, гармошке и калачу то, что узнала, но не из особой любви к ним, а по причине природной болтливости. «Тра-та-та-та… – затрещала она у самого входа в трактир. – Не слышите! Не знаете! Вам и на ум нейдёт, что вас хотят украсть. Тра-та-та-та… Бывшие ваши хозяева – булочница, торговка игрушками и сапожник договорились украсть вас самым бессовестным образом, а трактир сжечь! И об этом я… я… я… сорока-белобока узнала. Уже и спички припасены, и керосин, и мешки, в которые вас будут совать. Это всё я узнала… и никто больше. А вы всё калачи печёте, музыку играете, пляшете и песни горланите, народ веселите, а у вас беда… беда… беда… – выпалила она. И тут же добавила. – Они притворились нищими, ждите нищих, в лохмотьях. Тра-та-та… Нищие к вам придут, трактир керосином обольют, а хозяев схватят и в мешок засунут…»

Услышали сороку калач, петушок и гармошка и пригорюнились. Никому не хочется снова в неволю идти.

– Значит, узнали они нас, – проговорил скорбно калач.

– Да, выходит так, узнали, – поддакнула гармошка. – Я, думала, не узнают, у меня мех новый, а вот на тебе…

– Я тоже думал, что меня в колпаке и при фартуке не узнают. Напрасные надежды… – и калач поник головой. – С другой стороны, я один из вас, кто от своих хозяев не сбежал, они сами меня отдали свиньям на съедение, я им был не нужен, а теперь – на тебе… Снова свиньям что ли решили отдать? Не понимаю…

– А тут и понимать нечего, – проговорила гармошка. – Зависть всегда была уделом жадных, корыстных людей. Вот она ими и двигает, и ничего больше. Они просто хотят на нас больше заработать.

– Не будем унывать, друзья… – весело проговорил петушок. – Мы предупреждены, и это главное. Не так ли? А теперь слушайте меня, – и он, наклонившись к друзьям, что-то зашептал, кивая в сторону весёлой компании студентов, что обедали в трактире. Затем петушок подошёл к их столику, о чём-то тихо со студентами переговорил и вернулся назад. Об этом разговоре рассказал друзьям.

После рассказа петушка, друзья прибодрились и повеселели. А когда около трактира появились две нищенки и нищий в лохмотьях с котомками, около них сразу очутились студенты. Они окружили нищих и, подталкивая сзади и с боков, направили их к входной двери в трактир, приговаривая:

«Заходите, заходите! – Милости просим. Мы гостям всегда рады… У нас сегодня праздник в трактире, «День глиняного петушка» называется. Мы приглашаем вас на торжественный обед!»

«Да как мы можем войти в такое заведение,– упирались нищие….» – На нас и приличной одежды нет, – говорили они, не желая входить в помещение и видя, что их план с поджогом рушится.

«А мы вас настоятельно просим, – продолжали говорить и подталкивать их сзади студенты. – Хозяева трактира нищим особенно рады. Они хлебосолы…»

Когда нищие очутились в трактире, молодые люди стали раздевать гостей, приговаривая, что в трактире тепло и верхнюю одежду можно снять. Каково же было удивление всех, когда они увидели под лохмотьями великолепные наряды мадам Цукеркот и мадам Гороховской. Сапожник при виде таких обстоятельств сам снял с себя рваный сюртук, а гармошка уже вытряхивала из его мешка бутылки с керосином и спички.

– Друзья мои!!! – Воскликнул петушок. – Наши гости пожаловали к нам под личиной оборванцев, и не просто так пожаловали! В их суме оказались зачем-то бутылки с керосином и спички, да и сами они на оборванцев, как видите, совсем не похожи. На них приличные одежды. Да и на живущих впроголодь людей, они не тянут!!!

– Это не керосин, а вода. – Перебила петушка мадам Цукеркот. – Мы её взяли, чтоб жажда не мучила.

– Ах, жажда! – воскликнул Михайло, – так звали одного из парней. – Тогда докажите, что это не керосин и сделайте по глоточку!

Мадам Цукеркот наотрез отказалась пить содержимое бутылки.

– Вот вам и доказательство, – сказал студент, усмехаясь.

– Что с ними разговаривать! – крикнул другой парень, которого звали Василий, – бить их надобно. Вон чего удумали – лучший в городе трактир сжеч!

– А давайте мы их самих сожжём… – предложил нарочно Михайло и подмигнул Василию. И они стали теснить незадачливых поджигателей, делая вид, что сейчас их будут связывать, при этом они корчили страшные рожи.

– Ой! Не надо нас жечь! – взмолились Сёмка, а за ним и мадам Цукеркот с мадам Гороховской и, упав на колени, они рассказали о своём плане, и что теперь они прилюдно отказываются от глиняного петушка, калача и гармошки.

– То-то, – засмеялись хором студенты и расступились, образовав узкий проход, через который, тут же прошмыгнули незадачливые заговорщики и пустились наутёк.

– Улю-лю-у-у, – закричали им вслед и захлопали в ладоши обрадованные парни, а потом ещё долго смеялись, вспоминая отдельные эпизоды.

Обрадованные глиняный петушок, гармошка и калач закатили по этому случаю, совершенно бесплатно, такой пир в своём трактире, что о нём и сейчас люди вспоминают. Потому, как гулять в трактире в этот день не возбранялось никому, ни бедным, ни богатым.

На том и сказке конец. С тех пор глиняной игрушке, гармошке с колокольчиками и калачу с хрустящей корочкой в городе Саратове почёт и уважение, а глиняному петушку, за находчивость и смекалку, от автора особый поклон.

Саратов, 2019, 8 ноября