Сказочник

Вечеринка в Хорнтон-лодже, одном из старейших и прекраснейших поместий графства ***, напоминала, по мнению мистера Траунстайна, пир во время чумы. Впрочем, высказываться по столь деликатному вопросу вслух осмеливался один лишь этот неугомонный молодой человек. Ему было простительно — как-никак, он приходился внучатым племянником нынешнему Лорду-канцлеру и родственником едва ли не половине аристократических семейств Британии. А ещё два года назад юный Леонард Траунстайн обручился с Друзиллой Хартли, старшей дочерью сэра Томаса Хартли, нынешнего владельца Хорнтон-лоджа.

С той самой Друзиллой Хартли, загадочная смерть которой взбудоражила высший свет около двух месяцев тому назад.

По этой причине Леонард Траунстайн и был приглашён на вечеринку памяти Друзиллы Хартли в Хорнтон-лодж.

Поначалу молодой человек резко и безапелляционно отказался, проигнорировав увещевания сэра Томаса. Последний впустую сотрясал воздух, напоминая о весёлом и беспечном характере Друзиллы, о её неоднократных требованиях повеселиться как следует после её смерти… Но когда сэр Томас совсем было отчаялся, Леонард внезапно переменил мнение и обещал приехать, правда, с одним странным условием. С собой он желал привезти двоих знакомых. Сэр Томас, больше всего на свете обеспокоенный резким охлаждением между семейством Хартли и влиятельным кланом Траунстайн, с лёгкостью согласился.

Возможно, знай хозяин Хорнтон-лоджа, кого планирует взять с собой на светскую вечеринку юный Леонард, он бы крепко задумался, прежде чем дать разрешение. Ибо мистер Траунстайн вознамерился ни много ни мало раскрыть убийство своей невесты, а заодно два других убийства, отмеченные схожими обстоятельствами. Одно было совершено непосредственно в Хорнтон-лодже: посудомойку по имени Дейзи Уоллет задушили в ту же ночь, что и мисс Друзиллу. Другое же состоялось через двое суток, в деревушке Сент-Эндрюс-Чёрч неподалёку от поместья. Убитую звали Сара Крэнстон. Она рано осиротела и с малых лет жила у местной бездетной швеи, которая относилась к ней, как к собственной дочери. Вначале Сара помогала благодетельнице по дому, а с недавних пор — и в работе. Обе девушки в деревне слыли весьма благонравными особами, в отличие от ветреной и сумасбродной (по мнению благочестивых пейзан) мисс Друзиллы. Дейзи в прошлом году обручилась с Марком Бердом, углежогом из той же деревни; у Сары жениха пока не было.

Все эти обстоятельства Леонард Траунстайн подробно изложил месье Эркюлю Фламбо, частному детективу, недавно переехавшему в Лондон из Франции, но уже успевшему отметиться в нескольких крупных уголовных процессах. Прошлое месье Фламбо, высокого, статного мужчины средних лет с приятной наружностью и проницательным взглядом тёмных глаз, было покрыто тайной. Поговаривали, что в молодости он совершил какое-то преступление, возможно, даже и не одно, и потому так сведущ в делах криминального мира, в который порядочным джентльменам вход закрыт. В любом случае, отзывы о профессиональных способностях месье Фламбо на поприще частного сыска вполне удовлетворили мистера Траунстайна, решившего вверить судьбу расследования этому вежливому, внимательному человеку.

Месье Фламбо принял нового клиента в своей конторе, обстановка в которой отражала экзотические пристрастия владельца. Развешанные по стенам сабли и стоящие на полках кальяны причудливо гармонировали с мирными сельскими пейзажами, а персидский ковёр, вопреки ожиданиям, мирно сосуществовал с католическим распятием. Ещё чуть-чуть пестроты — и у посетителя зарябило бы в глазах; чуть меньше вкуса — и интерьер показался бы безмерно вульгарным. А так кабинет будоражил фантазию и волновал воображение, однако не шокировал и не заставлял болезненно морщиться даже ценителя простоты и строгих линий.

Леонард Траунстайн расположился в удобном кресле; владелец конторы устроился напротив. В углу кабинета, на уютном диванчике сидел ещё один человек, которого частный детектив представил как консультанта. Надо признать, присутствие этого консультанта вызвало у мистера Траунстайна немалое изумление. Нечасто в офисах у сыщиков можно встретить католического священника; эта порода людей, по твёрдому убеждению Леонарда, обитала в помещениях, скорее, строгих, тёмных и полупустых, вроде громадин католических соборов или, на худой конец, в вонючих и маленьких тюремных камерах, где грешники поверяют духовнику последние тайны перед неминуемой смертью. Отец Браун (так звали удивительного помощника месье Фламбо) более всего напоминал виноградину или же пончик, который с двух сторон обмакнули в шоколадный соус — круглощёкий, пухлый, с невинно-беспомощным выражением лица и сонно моргающими маленькими глазками. Какая уж тут помощь, скептически подумал мистер Траунстайн, однако смолчал, дабы не раздражать хозяина кабинета.

На столе месье Фламбо уже лежала пухлая папка с газетными вырезками — детектив хорошо подготовился к визиту богатого клиента. Душераздирающая история «спящей красавицы» в своё время сильно взволновала газетчиков, и репортёры стаями мух вились возле Хорнтон-лоджа.

Встреча началась с подобающих случаю соболезнований. Леонард Траунстайн принял их более-менее спокойно — он уже привык за два месяца к тому, что его душевную рану всё время бередят. Маленький священник безразлично сидел в углу, и мистер Траунстайн, пожалуй, был ему за это благодарен.

Покончив с необходимыми церемониями, месье Фламбо перешёл непосредственно к делу.

— Журналисты много писали об обстоятельствах трагической кончины мисс Хартли. Могу ли я в полной мере опираться на их репортажи?

— Право, не знаю, — растерянно пожал плечами мистер Траунстайн. — В последнее время я мало следил за публикациями относительно Друзиллы… поймите меня правильно, я видел её тело собственными глазами, сразу после смерти, её руки даже не успели толком остыть… ещё и читать про это оказалось слишком мучительным занятием. А две другие девушки не слишком-то заинтересовали прессу.

Месье Фламбо понимающе и участливо кивнул.

— В таком случае, я вынужден попросить вас снова вспомнить ту ужасную сцену. Понимаю, что вам будет нелегко…

— Оставьте, — отмахнулся Леонард. — Нелегко мне было в самый первый раз, когда основное подозрение пало на меня.

— Полиция подозревала вас? — изогнул бровь месье Фламбо. Леонард пожал плечами и деланно беззаботным тоном ответил:

— Насколько я понимаю, это обычная полицейская практика: в убийстве виновен либо муж, либо жених, либо любовник, либо наследник. Любовника у Друзиллы не было — по крайней мере, ни мне, ни полиции, ни сэру Томасу его обнаружить не удалось, а деревенские сплетни, как им и положено, оказались глупыми наветами, построенными на зависти и желании очернить сильных мира сего. Приданое за дочерью сэр Томас давал, честно скажем, небольшое: Хорнтон-лодж владение майоратное, и почти всё состояние семьи Хартли отойдёт Бернарду, единственному сыну сэра Томаса. Друзилла и Ортанс — это младшая сестра — получали по пятнадцать тысяч фунтов сразу же после замужества; кроме того, брачным контрактом предусматривалось, что отец ежегодно перечисляет Друзилле две тысячи фунтов на личные расходы до самой своей смерти. Согласен, кому-то такие суммы покажутся весьма значительными, но сэр Томас не бедствовал, да и состояние Траунстайнов позволяет мне содержать жену подобающим образом. Поверьте, моему тестю достаточно было намекнуть — и я тут же отказался бы от приданого. Я ведь действительно любил Друзиллу. Она словно сияла изнутри, привлекая всеобщее внимание. Она была необыкновенной девушкой…

Леонард резко оборвал рассказ и отвернулся; в глазах его стояли слёзы. Месье Фламбо терпеливо ждал. Овладев собой, молодой человек коротко извинился и продолжил с того самого места, на котором остановился:

— Как видите, вариантов у полиции оставалось мало, тем более, что накануне мы с Друзиллой повздорили. Пустяк, мелкая ссора, забытая нами обоими буквально через полчаса, но наши пререкания услыхала прислуга. Естественно, в ходе расследования этот эпизод не остался без внимания. Полиция не могла не заинтересоваться. Меня спасло алиби. В день, предшествующий убийству, филиал отцовской конторы в Лондоне получил крайне огорчительные новости с амстердамской биржи. Если позволите, я не стану вдаваться в подробности… — мистер Траунстайн сделал паузу, дождавшись кивка месье Фламбо: — Говоря коротко, эти известия вынудили меня оставаться в конторе почти весь день. Я опоздал к началу праздника, хотя торопился как мог, даже взял машину отца, и его шофёр отвёз меня в Хорнтон-лодж. Судебный врач пришёл к выводу, что к моменту моего приезда Друзилла была уже мертва…

Голос Леонарда дрогнул, однако на сей раз молодой человек сумел сдержать эмоции и почти сразу продолжил рассказ:

— Собственно, Друзиллу начали искать именно в связи с моим приездом. На этой вечеринке мы должны были официально объявить о дне свадьбы. Роль хозяйки вечера Друзилла уступила младшей сестре, но не выйти ко мне она бы просто не могла!

Месье Фламбо нахмурился:

— Мисс Ортанс часто выполняла обязанности хозяйки? То есть, я хочу уточнить, было ли это обычным в семье Хартли?

— Скорее да, чем нет, — немного подумав, ответил мистер Траунстайн. — Леди Хартли умерла около десяти лет тому назад, и поначалу все обязанности хозяйки Хорнтон-лоджа пали на плечи Друзиллы. Но Ортанс… понимаете, она с детства была очень болезненной девочкой, а потому другие члены семьи её опекали и баловали. Это не могло не отразиться на характере. Насколько мне известно, повседневные заботы, связанные с управлением поместьем, по-прежнему не слишком её интересуют, но вот покрасоваться на приёмах, встречая гостей и гоняя туда-сюда прислугу, Ортанс любит. По моему мнению, ей просто нравится пускать людям пыль в глаза, преувеличивая свою значимость. Друзилла, правда, относилась к сестре снисходительно. Внешние проявления власти, столь милые сердцу младшей из девиц Хартли, старшую не интересовали совершенно.

— Та ссора случилась из-за мисс Ортанс, верно? — внезапно подал голос отец Браун. Леонард поглядел на него удивлённо:

— Как вы догадались? Да, вы правы: Друзилла просила меня взять Ортанс на следующий уик-энд в Лондон. Первоначально мы планировали провести его вдвоём, так что я отказал, причём, каюсь, достаточно резко. Но у меня имелись на то причины.

— Мисс Ортанс относилась к вам не совсем по-сестрински? — проявил проницательность частный сыщик. Леонард горько вздохнул и развёл руками:

— Увы. Младшая сестра всерьёз вообразила, будто сумеет заменить в моём сердце старшую. Разумеется, я сделал всё возможное, дабы развеять это заблуждение. Однако Друзилле не сказал. Ортанс очень чувствительна к, так сказать, внешним проявлениям благопристойности, и я рассчитывал, что когда мы с Друзиллой поженимся, тщетность подобных притязаний станет для младшей мисс Хартли очевидной.

Месье Фламбо бросил короткий взгляд на маленького священника, однако тот продолжал с благодушной и чуточку рассеянной улыбкой разглядывать картины, висящие в кабинете. Мистер Траунстайн, впрочем, расшифровал этот взгляд совершенно верно и, покраснев, поспешил разъяснить:

— Я убеждён, что Ортанс не совершала этого чудовищного преступления, а также двух последующих. Да, все девушки были убиты схожим образом, но Дейзи Уоллет задушили руками! Для подобного злодеяния нужна немалая физическая сила. Полиция разыскивает высокого, атлетически сложённого мужчину наподобие меня, — последние слова Леонард Траунстайн произнёс чуть ли не с вызовом, однако ни детектив, ни, тем более, отец Браун, не обратили на горячность юноши ни малейшего внимания. Месье Фламбо лишь едва заметно кивнул и попросил вернуться к моменту, когда мистер Траунстайн прибыл в Хорнтон-лодж, а Друзилла Хартли не вышла его встречать. Погрустнев, молодой человек продолжил прерванный рассказ:

— Когда я приехал, часы в холле Хорнтон-лоджа как раз пробили восемь. Стемнело достаточно давно, и на аллее, ведущей к поместью, горели газовые фонари — гордость сэра Томаса. Правда, включает он их лишь по праздникам да в честь больших вечеринок… Нынешняя была, вдобавок, костюмированной, посвящённой европейским сказкам.

— Кем решили стать вы? — вновь заинтересовался темой беседы отец Браун.

— Солдатом из сказки про ведьму и огниво, — невесело усмехнулся мистер Траунстайн. — Я переоделся уже в машине. У нас дома есть настоящие кремень и огниво, я их позаимствовал. Согласно семейным преданиям, они побывали вместе с одним из моих предков в первом крестовом походе… Ладно, полагаю, это неважно. Встречал меня сэр Томас, одетый сказочным королём, и Ортанс — она, соответственно, изображала принцессу…

— А кем нарядились Друзилла и её брат — Бернард, да? — вновь задал вопрос священник. Леонард поглядел на него с подозрением, но круглое лицо отца Брауна оставалось наивно-ласковым, а в глазах светилось сочувствие. Помедлив секунду, мистер Траунстайн ответил:

— Бернард, кажется, был храбрым портняжкой. А в комнате Друзиллы нашли костюм феи-крёстной… Послушайте, это действительно имеет значение?

— Разумеется, — убеждённо заявил месье Фламбо. — Продолжайте, пожалуйста.

— Хорошо… После взаимных приветствий мы все огляделись по сторонам, ожидая увидеть Друзиллу. Но её не было. Ортанс последний раз разговаривала с сестрой после обеда; сэр Томас общался с ней и того раньше. Выходило, что Друзилла ещё не спускалась к гостям! Мы все удивились и обеспокоились. Старшая сестра выгодно отличалась от прочих детей сэра Томаса обострённым чувством ответственности, её отсутствие нарушало привычный ход вещей, понимаете?

— А где в это время находился Бернард Хартли? — полюбопытствовал месье Фламбо. Леонард нахмурился, вспоминая, затем со вздохом покачал головой:

— Не знаю. Должно быть, болтал с кем-нибудь из очередных беспутных приятелей. Но полицейским он наверняка сообщил о своём алиби — наверное, лучше уточнить у них.

— Обязательно уточню, — уверил клиента месье Фламбо.

— Бернард совершенно точно появился, когда посланная за Друзиллой служанка сообщила, что в комнате мисс Хартли нет, а наряд феи-крёстной брошен в спальне на кровать. Тут уж мы встревожились не на шутку. Ортанс, правда, вновь принялась за своё: предположила, будто Друзилла могла сбежать, дабы помешать оглашению даты свадьбы, но эти слова никто всерьёз не воспринял. Такие эскапады совершенно не в характере Друзиллы. Если б она пожелала отложить или вовсе отменить свадьбу, то сказала бы мне прямо. Улучив минуту, наедине, чтобы не шокировать приглашённых гостей, но глаза в глаза.

— И вы отправились искать невесту, — полувопросительно-полуутвердительно заметил месье Фламбо.

— Да, разумеется. Но первой её отыскал не я, а одна из горничных. Мы все сбежались на её крик.

Леонард содрогнулся, вновь возвращаясь памятью в тот страшный миг, когда он увидал тело невесты. Месье Фламбо молча плеснул в стакан бурбона и протянул его гостю. Подкрепив свои силы, молодой человек смог продолжать:

— Дело в том, господа, что Хорнтон-лодж — поместье достаточно старинное. Оно несколько раз перестраивалось, а в прежние времена было неплохо укреплено, хотя и не могло сравниться с каким-нибудь замком. Династия, владевшая им задолго до Хартли, выступила однажды против королевской власти, и родовое имение мятежников сравняли с землёй. От старой постройки остался лишь фундамент да часть подземелий: когда-то в них держали крестьян, задолжавших своему лорду, ну а нынешний владелец Хорнтон-лоджа просто и незатейливо устроил там кладовую. В подземелье ведёт два входа. Один находится в современном господском доме, между чёрным ходом и кухней, а второй — где-то в пристройке, в которой живут слуги. Так вышло, что Грэйс, одна из горничных, посланных на поиски мисс Друзиллы, оказалась девицей романтичной и близко к сердцу восприняла домыслы Ортанс вкупе с деревенскими байками. Вообразив, будто сплетни имеют под собой какую-то почву, эта девица решила осмотреть пустующие комнаты в той самой пристройке. Как она сама пояснила полиции, там мисс Друзиллу якобы однажды застали с возлюбленным. Полная, ничем не подтверждённая чушь! Значение имеет лишь то, что для экономии времени Грэйс побежала напрямик через подземелья — слуги часто так делают. И в подземелье она… нашла тело.

Прервавшись на миг, мистер Траунстайн сделал новый глоток бурбона.

— Грэйс выбежала к кухне, не помня себя от ужаса. Её вопли привлекли всеобщее внимание. Разобравшись, в чём дело, сэр Томас пригласил с собой меня, Бернарда и ещё двоих джентльменов. Мы направились в подземелье…

— Расскажите, пожалуйста, про этих джентльменов, — вежливо, но твёрдо перебил клиента месье Фламбо.

— Да-да, конечно. Первый — полковник Мидуэй. Кажется, его имя Чарльз, но я не уверен. Все привыкли называть его просто полковником. Он ветеран нескольких войн, нынче по состоянию здоровья вышел в отставку и поселился в Эшбурн-холле, небольшой уединённой вилле, расположенной милях в четырёх к западу от Хорнтон-лоджа. По-моему, он не купил Эшбурн-холл, а лишь арендует его, но точнее сказать не могу: полковник довольно-таки нелюдим, да и сам я мало интересовался его делами. Точно знаю лишь, что полковник Мидуэй страстный охотник и на этой почве сблизился с сэром Томасом. Вторым в нашей небольшой компании был окружной судья, сэр Артур Даунли. О нём мне известно чуть больше: он человек жёсткий, временами даже избыточно жёсткий. Гроза местных браконьеров и пьяниц. Женат, двое сыновей, младший учится в Оуклейн-чёрч, закрытой школе, старший, Винсент, тоже присутствовал на празднике.

— Во что эти джентльмены были одеты? — тут же полюбопытствовал отец Браун. Леонард поглядел на священника немного раздражённо, но всё же ответил:

— Полковник изображал то ли османского султана, то ли индийского раджу. Ума не приложу, каким образом он связал свой наряд с европейскими сказками, но выглядело всё это внушительно: тюрбан с камнем и павлиньим пером, огромный кривой ятаган, пышно расшитый халат… Судья красовался в костюме Гаммельнского крысолова — ну тот, помните, с дудочкой? У сэра Артура своеобразное чувство юмора. Как-то раз он пришёл, наряженный палачом; а ещё однажды напялил маску Доктора Чумы… Надеюсь, я вам помог?

— Скорее всего, да, спасибо большое, — немного растерянно ответил отец Браун. Леонард чуть заметно пожал плечами и вновь углубился в воспоминания:

— Мы взяли свечи, а полковник Мидуэй раздобыл где-то факел. Спустились в подземелье, прошли до поворота, и сразу за ним увидели… Друзиллу.

Губы Леонарда задрожали, но молодой человек собрался с духом и мужественно продолжил:

— Она лежала на тонком кружевном покрывале и, казалось, спала. Преступник сдвинул вместе несколько пустых ящиков из-под печенья, накрыл их кружевами… получилось эдакое импровизированное ложе. На нём и покоилась моя Друзилла. Полиция сказала, что её убили не там, что в подземелье перенесли уже мёртвое тело, но истинного места преступления найти так и не удалось.

— А откуда взялось покрывало, выяснили? — прищурился месье Фламбо, делая пометки в маленьком кожаном блокноте.

— Выяснили, — кивнул мистер Траунстайн. — Оно принадлежало матери сэра Томаса. Часть её приданого. Хранилось в одном из сундуков на верхнем этаже Хорнтон-лоджа. Я понимаю, почему вы задали этот вопрос, полицейских он тоже заинтересовал. Мерзавец, осуществивший немыслимое злодеяние, несомненно хорошо ориентировался в поместье.

Возражать мистеру Траунстайну никто не стал. Месье Фламбо задумчиво глядел на клиента, а отец Браун не отводил глаз от картины, висящей напротив диванчика, словно она являлась основной уликой в расследовании, и на ней, среди идиллического деревенского пейзажа, некто зашифровал имя убийцы.

Тишину решительно разбил месье Фламбо:

— Согласно репортажам, на мисс Хартли было одето платье спящей красавицы. Это правда?

— Да. Оно удивительно шло Друзилле, и на приёме она хотела появиться именно в нём. Но буквально за пару дней до вечеринки Ортанс закатила истерику — дескать, она тогда получается сводной сестрой, той, которую родила злая мачеха. Успокоить её оказалось совершенно невозможным, и Друзилла пошла на уступки.

— А наряд феи-крёстной наверняка шили у той самой бездетной швеи в Сент-Эндрюс-Чёрч, — проронил отец Браун, продолжая упорно рассматривать пейзаж. Леонард ахнул и впервые за всё это время поглядел на священника с искренним уважением:

— Боже мой, как я не подумал? Вот же она, связь!

— Не настолько явная, как вам сейчас наверняка представляется, — глубоко вздохнул отец Браун. — Но это вполне логично, ведь правда? Далеко не каждое ателье в Лондоне возьмётся за срочную работу, а даже если возьмётся, или найдётся уже готовое платье, то потребуются постоянные примерки, мелкие переделки и тому подобное. Мисс Хартли не могла себе позволить безвылазно сидеть в столице, ей ведь требовалось организовать вечеринку. Мисс Ортанс готова была блистать в роли хозяйки дома, но подготовка праздника — не её конёк. С другой стороны, простая сельская швея готова посвятить несколько дней заказу, поступившему от богатой леди, особенно учитывая, что ей даже не нужно самой бегать в поместье — достаточно послать молодую, быстроногую помощницу, готовую услужить благодетельнице… Над этим всем следует хорошенько поразмыслить. Тем более, что на убитой мисс Хартли было не то платье.

— Да, — Леонард прикусил губу, унимая эмоции. — Наряд спящей красавицы, отвергнутый из-за недовольства Ортанс. Я помню его вплоть до самых мелких деталей: шитьё на корсаже, нитка жемчуга по воротнику… А рядом с Друзиллой лежало веретено. Тоже старинное, тоже из какого-то сундука; Бернард обмолвился как-то, что в детстве сёстры частенько играли с прабабкиными вещами. Репортёры были счастливы, узнав об этом чёртовом веретене!

Мистер Траунстайн резко замотал головой, изгоняя из памяти жуткое видение: неверный свет множества свечей и лицо невесты, словно бы прилегшей отдохнуть, но заснувшей навеки. Старинная сказка, обернувшаяся неизбывным кошмаром.

— В газетах писали, будто Друзилла держала веретено в руках, — заговорил он наконец. — Это неправда. Веретено просто сунули ей под правую ладонь. Полицейский инспектор, кстати, сказал, что убийца понятия не имел, как нужно держать веретено правильно.

— Спасибо, — серьёзно поблагодарил Фламбо. — Подобные детали могут помочь.

Леонард сдержанно кивнул:

— Судья Даунли первым разобрался в происходящем. Он велел никому не приближаться к телу и послал Бернарда вызвать полицию. Я же, боюсь, вёл себя не слишком сдержанно: подбежал к телу Друзиллы, пытался услышать биение её сердца, что-то кричал… Сэр Томас и полковник Мидуэй меня оттащили и удерживали впоследствии силой. Боюсь, я слабо запомнил следующие несколько часов. Меня выволокли из подвала, пришёл врач, накапал успокоительных капель. Врача, помнится, звали мистер Фрэнк Батс, и, — Леонард бросил быстрый взгляд на отца Брауна, — нарядился он монахом.

Отец Браун, похоже, совершенно не заметил иронии в голосе мистера Траунстайна. Внимание священника на сей раз всецело было поглощено завитками на пепельнице, выполненной в манере рококо. Месье Фламбо недавно привёз эту безделушку из Италии, и отец Браун не уставал удивляться причудливой фантазии мастера, изготовившего такую замысловатую вещицу.

— Полиция приехала быстро? — поинтересовался тем временем у Леонарда месье Фламбо.

— Не знаю. Наверное… Когда я пришёл в себя, инспектор из Скотланд-Ярда уже вовсю командовал констеблями. Полицейские задавали вопросы, увезли тело Друзиллы… Закончили часам к четырём ночи. Значительная часть гостей не пожелала заночевать в доме, где свершилось такое ужасное злодеяние, но кое-кто остался. Полицейским тоже выделили несколько комнат, с тем чтобы наутро они возобновили расследование.

— А утром обнаружили тело Дейзи Уоллет? — спросил месье Фламбо, роясь в стопке газетных вырезок.

— Да, незадолго до восьми часов утра. Горничная Джейн Митчелл пошла раздвигать шторы в комнатах и нашла Дейзи возле камина в большой столовой. Лицо убитой было вымазано сажей, а рядом с телом валялся старый меховой шлёпанец.

— Золушка, — поморщившись, отметил месье Фламбо. Леонард энергично кивнул:

— Именно! Я лично не видел тела, но много разговаривал со слугами, которые видели: той самой горничной Джейн и мажордомом Эваном Сэвиджем, первым прибежавшим на крики. Я даже составил с их слов рисунок места преступления, — мистер Траунстайн достал из кармана сложенный вчетверо лист бумаги и вручил его детективу. Тот внимательно вгляделся в рисунок и попросил разрешения приобщить его к делу.

— Да ради всего святого! Хоть кому-то он пригодится. Полиция не слишком заинтересовалась расположением тела несчастной Дейзи. Их куда больше интересовало, не оставил ли убийца каких-либо следов. Но мерзавец, по всей видимости, действовал в перчатках. Их остатки нашли в камине, но не сумели выяснить, чьи они. О пропаже перчаток никто не заявил. Неудивительно, правда?

— Полиция успела снять с мисс Уоллет показания? — вновь подал голос отец Браун. Леонард задумался, затем неуверенно произнёс:

— Нет, кажется, нет. Полицейские допрашивали в основном гостей, жаждавших поскорей убраться со злополучной вечеринки. Из прислуги опросили только Грэйс, обнаружившую тело Друзиллы, да Эвелину Ноулз, личную служанку обеих сестёр Хартли. А что, вы полагаете, Дейзи знала убийцу?

Отец Браун буркнул под нос какую-то неопределённую фразу вроде «люди часто не ведают о собственных познаниях», а месье Фламбо, воспользовавшись паузой, задал следующий вопрос:

— Среди ваших пометок на рисунке я вижу слово «фартук». Фартук на Дейзи оказался необычным?

— О, да! По сути, он уже не был фартуком, его использовали в качестве половой тряпки. Полиция сочла это ещё одним штрихом к образу Золушки, но я… засомневался. Сам не знаю, почему. Возможно, из-за рисунка в книге, которую я читал в детстве: там Золушку изображали очень опрятной… А ещё этот шлёпанец! Он принадлежал сэру Томасу, а потом, когда шлёпанцы износились, их отдали в качестве игрушек Мистеру Дудли-ду, болонке Ортанс.

— Шлёпанец, очевидно, не пришёлся Дейзи по ноге? — задумчиво поглядел на мистера Траунстайна маленький священник.

— Был на несколько размеров больше. Если это шутка убийцы, то должен отметить, что я не понимаю такого чувства юмора, — зло бросил Леонард. Отец Браун кротко вздохнул:

— Вряд ли убийца шутил. Или он совершил ошибку, или оставил послание, которое ещё предстоит разгадать. А когда, вы сказали, была убита третья девушка?

— Две ночи спустя, — мистера Траунстайна явно сбило с толку предположение о тайном послании, зашифрованном в пожёванном болонкой шлёпанце, равно как и резкая смена темы разговора. Однако молодой человек честно старался ответить на все вопросы как можно полней и подробней. — Сару нашла опекунша… простите, забыл фамилию. В общем, деревенская швея. Убийца, очевидно, проник в дом через открытое окно, задушил девушку, переодел её и вышел тем же путём.

— Во что переодел? — тут же встрял отец Браун.

— Надел ей на голову красный ночной колпак, завернул тело в дорожный плащ и оставил рядом пустую корзину, прикрытую полотенцем, — перечислил мистер Траунстайн.

— Вот ещё что странно, — задумчиво произнёс месье Фламбо. — Все три девушки задушены, но разными способами. Мисс Хартли вначале опоили снотворным, а затем уже лишили жизни — похоже, не обошлось без подушки. С Дейзи Уоллет злоумышленник разобрался куда более жестоко, вступив с ней в борьбу. А Сара Крэнстон была убита сзади — если верить газетам, убийца использовал пояс от её же собственного платья…

— Да в этой истории вообще всё странно, — проворчал отец Браун, и сонное выражение сошло с его смешного круглого лица. — А что не странно, то неправильно. Съездить бы туда, разобраться…

— Именно это я и хотел предложить месье Фламбо… и вам, отец, — Леонард принял решение и церемонно кивнул маленькому священнику. — Я приглашаю вас с собою в Хорнтон-лодж.

— Значит, всё неправильно, да?

Фламбо, некогда самый известный преступник Старого Света, сменивший прежнее занятие на куда менее прибыльную, но куда более одобряемую профессию частного детектива, проводил Леонарда Траунстайна до дверей и вернулся к отцу Брауну.

— Именно так, — угрюмо подтвердил священник.

— И дело наверняка не только в том, что три юных девушки распрощались с жизнью ужасным способом, верно?

— Дело в самом этом способе, — со вздохом отозвался отец Браун, — а также в обстоятельствах, сопровождающих убийства.

— Вы потому расспрашивали о костюмах с вечеринки?

— Поначалу да. Казалось возможным, что убийца, знающий о наряде мисс Друзиллы, оденется… ну, подобающим образом. Кто-то в наряде прекрасного принца или хотя бы ведьмы, обрекшей спящую красавицу на вечный сон. Дабы подчеркнуть особую связь с девушкой, понимаете? Но после описания второй жертвы эти соображения утратили всякий смысл.

— Почему? — Фламбо склонил голову набок, разглядывая старинного знакомого. Отец Браун никогда не уставал его удивлять.

— Просто убийцу очевидно волновало совсем иное. Зато я убедился, что мистер Траунстайн невиновен. Отвращение, возникающее на его лице при одной мысли об удушении, невозможно подделать. Если бы он убил невесту, то сбросил бы её с обрыва или зарезал… какая-нибудь романтика, не предусматривающая поиска алиби и дальнейшего хладнокровного заметания следов.

Нахмурившись, маленький священник умолк. Фламбо терпеливо ждал. Отец Браун часто заводил его в тупик необычными рассуждениями, однако затем обязательно разъяснял ход своих мыслей. Иногда, правда, он делал это после настоятельной просьбы, поминутно извиняясь и честя себя тупицей либо остолопом, но Фламбо уже привык. Сетования на неспособность внятно сформулировать простейшие мысли были такой же неотъемлемой частью отца Брауна, как и острейший ум… или выдающееся умение поглощать невероятное количество пирожных.

— Видите ли, друг мой, — отец Браун соскочил с дивана и забегал по кабинету, смешно семеня при ходьбе, — мне доводилось исповедовать людей, которые не могли совладать с… разными желаниями. Среди них были и несчастные, одержимые жаждой немотивированных убийств. Ну, то есть, это обычные люди назвали бы их действия немотивированными. Для самих же исповедовавшихся их поступки укладывались в стройную, логичную, я бы сказал по-своему безукоризненную схему.

Месье Фламбо, в недалёком прошлом — гроза всех сейфов и банков Европы, глядел на круглое, невинное лицо отца Брауна и думал о том, в какие же бездны человеческой души порой приходилось погружаться маленькому священнику, и какие же чудовища поджидали его там.

Отец Браун, похоже, и не подозревал о невесёлых размышлениях старинного друга. Память унесла священника далеко от уютного кабинета, в тишину исповедальни, туда, где кающиеся грешники поверяли ему и Господу свои грехи.

— Все те люди, что совершали убийства по причине нервного расстройства, появления видений либо голосов, или просто из-за буквально физической неспособности остановиться — такое тоже случается, — все они действовали определённым способом. Полицейские чины ещё называют его «почерком преступника».

— Я знаю, что такое преступный почерк, — улыбнулся Фламбо.

— Не сомневаюсь, — серьёзно кивнул отец Браун. — Их методы разнились, разумеется, но общим было одно: они совершенствовались от убийства к убийству. Вначале мучили жертву неуверенно, боялись, стыдились, совершали ошибки, однако со временем преступления становились всё более дерзкими, убийцы набирались опыта, их почерк выкристаллизовывался.

— Это свойственно любому преступнику, не только душевнобольным убийцам, — пожал плечами Фламбо.

— Истинно так! — воскликнул отец Браун. — А как же действует злоумышленник в нашем случае?

Выражение лица Фламбо стало очень задумчивым.

— Кажется, я понимаю, — прошептал он.

— Убийство номер один: Друзилла Хартли, — отец Браун не слишком-то изящной походкой приблизился к столу и зашуршал газетными вырезками. — Убийца учёл все мелочи. Костюм спящей красавицы и без того детален, однако нашему неизвестному этого показалось недостаточно. Отсюда покрывало и веретено. Вдобавок, подземелье, как аллегория сна, в который погрузилось лишённое самого дорогого сокровища королевство. Не хватает только прекрасного принца, что ворвётся в уснувший замок и разбудит девушку поцелуем. Друзилла умерла во сне, без страданий. На шее следов нет.

— Печальная сказка, — поморщился Фламбо.

— Вы правы, — живо отозвался отец Браун, — и как любая другая сказка, она таит в себе зерно истины, погребённое в сияющем хрустальном гробу домыслов и фантазий. Но вот вам другая история — убийство Дейзи Уоллет. Тут наш сказочник не церемонился: он руками задушил несчастную девушку, напялил на неё грязную тряпку взамен её собственного передника, вымазал лицо сажей и, словно бы в насмешку над историей Золушки, бросил рядом с мёртвым телом обслюнявленный старый тапок, который свалился бы с ноги Дейзи, сделай она в нём хоть шаг, не говоря уже о танцах на балу. Где прежнее любовное внимание к деталям истории? Где желание сохранить и подчеркнуть прелесть и чистоту девушки, столь ясно читаемое в первом случае? О нет, это совсем другая сказка! Она не о нежности и страсти а, скорее, о безразличии.

— Убийца мог торопиться и не подготовить всё так же тщательно, как в первый раз, — возразил Фламбо.

— Но почему? Что мешало ему подготовиться? Полиция? Но он уже продемонстрировал своё мнение о способностях полицейских, убив девушку, когда те спокойно спали прямо над местом преступления! Так что же?

— Дейзи что-то видела или слышала. Она могла рассказать об этом полиции. Это единственное объяснение, которое я вижу.

— Напрягите воображение, дорогой друг, — укоризненно покачал головой отец Браун. — Например, девушка могла ничего не знать, но убийца случайно увидал её возле сундука, в котором брал веретено, и запаниковал. Такое тоже случается. Или вот вам ещё вариант: убийц было двое, они соревновались друг с другом…

— Какой ужас! — Фламбо не смог сдержать отвращение. — Вы правда предполагаете возможность существования двух подобных монстров?

Священник вздохнул:

— Я не предполагаю. Я совершенно точно знаю, что такое порой случается. Но в Хорнтон-лодже и его окрестностях действовал один человек. Иначе… мне трудно объяснить, но я попробую… подобная идея может завладеть умами нескольких людей одновременно, да, вполне может. Но тогда они станут действовать согласованно, советуясь друг с другом, и, решив произвести на сотоварища впечатление, скорее проявят педантичность, нежели столь вопиющую небрежность в деталях. Эти же две сказки конфликтуют, они рассказывают нам совсем о противоположных вещах, а вместе повествуют мне о том, что сказочник во втором случае напускал туману, а в первом — осуществлял действие, затрагивающее потайные струны его души. То же самое и с третьим убийством. Красный ночной колпак вместо шапочки? В самом деле? Плащ, а девушка убита в доме — не в лесу, даже не у двери, ведущей в комнату бабушки? Да хоть бы в кровать положил, тело Красной Шапочки и там смотрелось бы уместнее! Почему корзинка пуста, где пирожки?

Отец Браун воинственно глядел на Фламбо из-за стёкол круглых очков. Щёки священника взволнованно порозовели, грудь ходила ходуном. Наверное, это должно было казаться смешным… вот только не казалось.

— Где общая логика картины, столь явственно проглядывающая в первом убийстве? Немыслимый регресс для преступлений подобного рода! И три разных способа удушения, причём для второго и третьего случаев они выбраны наугад, нелепо, бессистемно! Я не могу назвать имена несчастных, которым я пытался помочь, равно как и деяния, о которых они поведали мне, но подобная небрежность совершенно не свойственна таким убийцам — разве что её допускают изначально, и она делается частью преступного почерка.

— Иногда сама личность убийцы деградирует вследствие душевной болезни, — возразил Фламбо.

— Личность — да, — кивнул отец Браун, — однако образ действий меняется крайне редко. Скорее он… консервируется, обрастает ритуалами, кажущимися бессмысленными постороннему взгляду, но для самого убийцы исполненными глубокого значения.

Глаза священника слегка затуманились, он поёжился, словно воспоминания холодным туманом упали на его потрёпанную сутану. Фламбо заставил себя улыбнуться отцу Брауну и сочувственно, но с привкусом иронии, вспоминая одну из их давних встреч, произнёс:

— Что же вам, священникам, делать, да? Приходят, рассказывают…

— Нам — пытаться спасти души, — улыбнулся отец Браун в ответ. — А вот как поступить частному детективу, который услыхал страшную сказку, призванную скрыть истинный мотив преступления?

— Лично я собираюсь посетить вечеринку в Хорнтон-лодже, — заявил Фламбо. — Но сначала неплохо бы зайти к тому инспектору Скотланд-Ярда, Хэмишу Макконахи. Он принимал участие в расследовании всех трёх убийств, и он кое-чем мне обязан.

— То дело с ограблением лорда Вулвершема? — поинтересовался маленький священник. Фламбо кивнул, и отец Браун рассеянно потёр подбородок: — Да, наблюдения инспектора Макконахи многое могут прояснить, он человек неглупый. Я же, в свою очередь, покручусь в деревне, послушаю местные сплетни.

Фламбо бросил на священника изумлённый взгляд:

— Вы будете перемывать кости убитым вместе с сельскими кумушками?

Отец Браун полушутливо-полусерьёзно развёл руками:

— Каюсь, грешен. Но на самом деле я, скорее всего, напрошусь в гости к местному викарию: церковь в Сент-Эндрюс-Чёрч выстроена недавно, в этой современной манере, которую далеко не все принимают благосклонно, однако фундамент у здания старинный, начала шестнадцатого века. В общем, нам с викарием будет что обсудить, и почти наверняка он пригласит меня на воскресный обед, а туда обязательно явятся дамы, играющие важную роль в жизни церковного прихода…

— Стало быть, полный комплект сельских новостей за последние пару лет вперемешку со сплетнями вам обеспечен, — рассмеялся Фламбо.

— Так и есть.

— И какую рыбку вы намерены выудить из омута слухов и пересудов?

— Ещё не знаю, — кроткое лицо отца Брауна выражало абсолютную безмятежность, — но люди в сельской местности обычно весьма наблюдательны. Это горожане носятся среди каменных коробок, озабоченные лишь сиюминутными проблемами, не поднимая глаз от брусчатки и не отвлекаясь от суетных дел ради разглядывания лиц себе подобных. В деревнях всё иначе. Каждый сосед для сельского жителя — ценный объект для наблюдений, а уж если в поле зрения фермера или трактирной служанки попадёт кто-либо из власть имущих — будьте уверены, ни одна мелочь не ускользнёт от пристального взора. Ну а впоследствии каждый нюанс в одежде или в поведении послужит предметом бурных обсуждений за стойкой бара или в уютной столовой, после чая с печеньем… Разумеется, выводы порой делаются совершенно невероятные. Именно таким образом, я полагаю, и родилось некоторое количество сказок. Но каждая из этих сказок своей основой и первопричиной имела совершенно реальный случай либо цепочку событий, со временем обросших коралловыми полипами вымысла. Да вы и сами, друг мой, в прежней своей жизни сколько дерзких преступных идей реализовали лишь потому, что вовремя услыхали ту или иную байку?

— Бывало такое, — с усмешкой согласился Фламбо.

— Разумеется, бывало. Молодой Траунстайн ненавидит сплетни, с презрением отбрасывая всё то, что в Сент-Эндрюс-Чёрч болтают про мисс Хартли — и я его понимаю. Но слухи не возникают на пустом месте. О Саре Крэнстон не судачили по двум причинам: во-первых, девушка не делала ничего такого, о чём деревенские кумушки могли бы всласть поболтать, если б увидали. Во-вторых, у неё не оказалось врагов, которые могли бы распустить грязные слухи. То же самое и с Дейзи Уоллет.

— Иногда вы удивительно циничны, отец, — хмыкнул Фламбо. — Думаете, не бывает дыма без огня, да?

— Почему же? — отец Браун скорбно покачал головой. — Ещё как бывает. Просто за таким дымом всегда стоит кто-нибудь, кто раздувает меха. Кто-то, распространяющий сплетни.

— Считаете, Друзиллу Хартли оговорили?

Отец Браун внезапно смутился:

— Понимаете, я не знаю, — расстроенно сказал он. — Когда пытаешься разобраться в запутанном клубке слухов, всегда очень важно заранее не думать про людей плохо. Приличный человек становится жертвой навета слишком часто. Но точно так же часто народная молва выводит на чистую воду негодяя, который иначе продолжал бы благоденствовать. В общем, всё ужасно сложно, и я очень не люблю гадать…

— Но? — подтолкнул Фламбо умолкшего священника. Тот нехотя ответил:

— Но деревенские определённо что-то видели или слышали. Что-то, отличающееся от обычного поведения мисс Хартли. Человеческая фантазия, как правило, формируется личным опытом и им же ограничивается, поэтому изменения в привычном порядке вещей приписали сердечному увлечению — это ведь самое простое объяснение, когда речь идёт о молодой леди, не так ли? А может, кто-то и впрямь умышленно распустил слухи, порочащие репутацию девушки. Судя по словам мистера Траунстайна и сообщениям журналистов, Друзилла Хартли была человеком энергичным. Чувство долга не мешало ей в полной мере наслаждаться жизнью… по крайней мере, всячески демонстрировать это наслаждение, — тон отца Брауна стал весьма мрачным, и Фламбо удивлённо приподнял бровь. Священник тяжело вздохнул:

— Сколько лет было мисс Хартли?

— Двадцать шесть, — в голосе Фламбо звучало недоумение.

— В двадцать шесть лет девушка неоднократно — подчёркиваю, неоднократно, — отдаёт распоряжения о том, как вести себя в случае её смерти? Об этом рассказывает мистеру Траунстайну сэр Томас; его слова подтверждаются показаниями друзей семьи Хартли. Стало быть, таковы факты. Кроме того, существует завещание мисс Хартли, как я понял, весьма подробное… Звучит не слишком-то жизнерадостно, на мой вкус. Напомню, мы говорим о молодой обеспеченной леди, обручённой с одним из самых завидных женихов королевства.

Фламбо поёжился. В простых словах отца Брауна ему внезапно почудилось дыхание неотвратимости, мерная и неумолимая поступь рока. Спящая красавица не могла не уснуть, таков был приговор, вынесенный девушке вскоре после её рождения, и в той сказке, которая разворачивалась в декорациях Хорнтон-лоджа, юная королевна прекрасно об этом знала. Как и о том, что прекрасный принц окажется не в силах её разбудить: влюблённым даже не достанется прощального поцелуя.

— Вы полагаете, Друзилла Хартли догадывалась, что умрёт?

Отец Браун отрицательно покачал головой:

— Я полагаю — и многочисленные свидетельства подтверждают мою догадку, — что мисс Хартли думала о смерти постоянно или достаточно часто. Иногда люди спасаются от подобных мыслей, стараясь бурно и напоказ веселиться. Но каков источник этих раздумий в случае Друзиллы Хартли — мне неведомо.

— И вы хотите найти ответ в деревенских сплетнях?

— Нет. Я просто хочу найти ответ. Может быть, разгадка таится в деревне, может — в поместье, а может статься, ещё где-нибудь, и мы пока не знаем, где, — взгляд отца Брауна прожигал Фламбо, — но я хочу отыскать эту разгадку, потому что она уже стоила жизни трём девушкам, и Бог весть, какие мысли сейчас бродят в голове у преступника. В одном мистер Траунстайн определённо прав: всё крутится вокруг жизни и смерти Друзиллы Хартли, но другие девушки для разгадки личности убийцы важны не меньше. Мистер Траунстайн вообще очень наблюдательный молодой человек. Просто, — на губах отца Брауна внезапно появилась лёгкая улыбка, — просто он не всегда даёт себе труд осознать, что же именно он увидал.

Поместье Хорнтон-лодж располагалось на холме, и к нему вела широкая дорога, затенённая раскидистыми могучими вязами.

От древнего строения остались лишь живописные развалины, и современный архитектор порезвился вовсю, превратив их в украшения для сада, тропинки которого, усыпанные белым и серым гравием, прихотливо извивались среди причудливо подрезанных деревьев, сбегая вниз, к подножию холма. Полуразрушенные остатки древней стены и наполовину развалившаяся колонна, едва видневшаяся из-под обвившего её основание декоративного плюща, смотрелись истинными реликтами минувшей эпохи, грозными доспехами крестоносца, попавшими в загребущие руки джентльмена-коллекционера: с одной стороны, выставлены напоказ, с другой — напрочь лишены сурового флёра реальности, обезличены и низведены до роли очередного экспоната в богатом собрании диковинок.

Само же нововыстроенное поместье возвышалось над садом, блистая тщательно вымытыми окнами, трепеща флагами на стройных угловых башенках, чьи навершия были покрыты красно-коричневой черепицей, красуясь лепниной на верхних этажах и портиками в итальянском стиле — на нижних. Хорнтон-лодж проектировал человек, сведущий в своём ремесле и не лишённый вкуса, но вкус этот настолько не совпадал с окружающей поместье пасторальной английской глубинкой, что даже самый умелый мастер, наверное, не сумел бы совместить две непересекающиеся реальности. Нарядный дом выглядел чужеродно, и развалины прежнего поместья, вписанные в рукотворный ландшафт, эту чужеродность не сглаживали, а наоборот, выпячивали, как старинные украшения порой подчёркивают нелепость современных покроев платьев на великосветских модницах.

— Довольно-таки изящный торт, не правда ли? — небрежно бросил Леонард Траунстайн своим пассажирам. Сегодня молодой человек не пожелал воспользоваться услугами шофёра и вёл машину самостоятельно.

— Скорее, сказочный замок, каким его рисуют в детских книжках, — вздохнул отец Браун, подобранный мистером Траунстайном на въезде в Сент-Эндрюс-Чёрч.

Фламбо молча кивнул, соглашаясь. Сходство и впрямь казалось ему очевидным. Не оно ли заставило преступника обставить убийства столь экстравагантным образом?

Сам Фламбо приехал с мистером Траунстайном из Лондона. У него ещё не было времени перемолвиться словечком-другим с отцом Брауном, в частности, рассказать о встрече с инспектором Хэмишем Макконахи.

Ничего принципиально нового инспектор Макконахи не сообщил. Он подтвердил всё, сказанное Леонардом Траунстайном относительно фактов и обстоятельств расследования, и немного дополнил рассказ молодого человека. Так, Фламбо узнал, что Дейзи Уоллет была убита, по мнению коронера, где-то между шестью часами утра и половиной седьмого. Поскольку все в этот момент спали, полиция попала в затруднительную ситуацию: проверить алиби большинства гостей оказалось совершенно невозможно.

— Точно известно, что около семи часов в своей постели был молодой Бернард Хартли: по приказу хозяина поместья слуги будят его сыночка первым, — грузный широкоплечий инспектор расхаживал по кабинету и свирепо топорщил усы, а Фламбо устроился на гостевом стуле и терпеливо слушал, изредка делая пометки в блокноте. — К моменту обнаружения тела посудомойки неодетыми оказались все дамы — впрочем, их мы и не подозреваем, — и большинство джентльменов. Ну и что? Убийца мог облачиться в домашний халат, а мог и вовсе не одеваться. Мог также совершить злодеяние, раздеться и завалиться в постель — видит Бог, времени у мерзавца было предостаточно! К восьми часам полностью одетыми оказались Бернард Хартли, полковник Мидуэй и ваш клиент Траунстайн-младший, но Бернарду некуда было деваться, полковник всегда вскакивает ни свет ни заря, а убитый горем жених, похоже, и вовсе не ложился — сидел в кресле, курил да смотрел в потолок, там вся комната в табачном дыму… И кого, спрашивается, подозревать? Никого? Всех?

— Зная ваш характер, инспектор, бьюсь об заклад: вы предпочли подозревать всех и каждого, — ухмыльнулся Фламбо, черкнув в блокноте пару слов. — А что со шлёпанцем? Мисс Ортанс не сообщила ничего любопытного?

— Её накачали снотворным, и она спала, как младенец, — вздохнул инспектор. — Даже суета вокруг второго трупа её не разбудила. Но если б даже и разбудила — со всем уважением, месье Фламбо, веры младшей девчонке Хартли у меня нет. Она неглупа, видит Бог, весьма смышлёная девица, но вся её сообразительность была направлена на то, чтобы исподтишка нагадить старшенькой, а самой остаться как бы и не при делах. Мне удалось разговорить пару служанок и одного лакея. Они много интересного поведали мне о семействе Хартли…

Макконахи вновь гневно встопорщил усы.

— Наша работа, месье Фламбо, зачастую, как вы знаете, связана с перетряхиванием грязного белья, и чем-то подобным меня удивить трудно. Вот и здесь… не удивили, но огорчили изрядно. С виду семейка, конечно, приличная, да вот только стоит копнуть поглубже… Отец, сэр Томас — самодур и деспот, каких поискать. Девчонок он особо не трогал, а вот сыну доставалось сполна. Хотел вырастить из него настоящего мужчину, да только пережал, сильно пережал. В итоге из Бернарда Хартли ничего толкового не вышло — слюнтяй и тряпка, иначе не скажешь. В будущем станет тихим пьянчугой… или громким — уж не знаю, как там на него влияет выпивка. Про мисс Ортанс я уже вам всё объяснил: девица себе на уме, и на минуту даже не может вообразить, будто она не пуп земли. По-моему, одна мысль о женихе покойной сестрицы, да ещё таком видном, в то время как сама она ещё не просватана, доводила младшую мисс Хартли до истерики и нервной горячки.

— Ну а мисс Друзилла? — спросил Фламбо, едва заметно улыбаясь: привычка инспектора Макконахи видеть в людях одни лишь дурные стороны была известна каждому, кто хоть немного знал упрямого и преданного своему делу шотландца. Поскольку работником Макконахи при этом своём недостатке оставался весьма ценным и прогрессировал год от года, приходилось признать, что определённые человеческие пороки в силу некоторых обстоятельств и с учётом профессии могут превратиться в достоинства. В данном случае всё вышло именно так: Скотланд-Ярд и Хэмиш Макконахи нашли друг друга, обручились и поклялись никогда не разлучаться.

Вопрос Фламбо на миг вышиб из-под ног инспектора почву: видно было, как Макконахи лихорадочно вспоминает, имелись ли у Друзиллы Хартли грехи, явные либо воображаемые. Наконец он хмуро буркнул:

— Уж больно девчонка казалась всем вокруг ангелочком, посланным этой семейке во спасение, не иначе. Папенька её всем в пример ставил, говорил, что она единственная в мать пошла, а остальные — отбросы, сорная трава. Так не бывает. Может, в сплетнях, распускаемых её сестрицей, и таилось некое рациональное зерно…

— А что за сплетни? — подался вперёд Фламбо. Разговор с отцом Брауном не выходил у него из головы. Инспектор, однако, раздражённо махнул рукой:

— Да обычные девчоночьи побасенки. Дескать, Друзилла Хартли только и мечтала, что натянуть нос женишку. Вроде видели её с неизвестным джентльменом то ли в деревне, то ли у реки… Именно так, у реки. Лица джентльмена сельские сплетницы разглядеть не сумели — говорят, молодой, довольно высокий, худощавый, в тёмном плаще и чёрном цилиндре. В деревне его никто не знает, в тамошней гостинице он не останавливался и в паб «Святой Андрей и бочка пива» не заходил. Стало быть, каким-то образом добрался до места встречи с мисс Друзиллой, а затем таинственно растворился в воздухе. Ерунда на постном масле, а не история, вот что я вам скажу, месье Фламбо! Не слушайте старых куриц, готовых каждой хорошенькой девчонке кости перемыть!

— Хмм… — Фламбо изрядно озадачился. — Я так понимаю, на железнодорожной станции вы о загадочном джентльмене тоже справлялись…

— Разумеется, причём в первую очередь. Смотритель клянётся, что всех пассажиров, сошедших в тот день с лондонского и бирмингемского поездов, он лично знает по именам и незнакомца тут же приметил бы. В этом ему можно доверять: он работает на станции со дня её открытия. А других поездов по чётным дням в будни там просто не ходит. Кроме того, единственная дорога от железнодорожной станции к Хорнтон-лоджу проложена прямиком через Сент-Эндрюс-Чёрч, а у тамошних кумушек просто-таки соколиные взоры, если речь заходит о возможности всласть посплетничать. Уж незнакомца-то они углядели бы наверняка. Неизвестные машины там тоже редкость, и каждая — повод для болтовни на неделю. Так откуда бы взяться неведомому ухажёру мисс Друзиллы? Не по полям же он крался, аки тать в ночи!

Фламбо многое мог бы рассказать достойному инспектору относительно способов, при помощи которых здоровый, физически выносливый и не обременённый моральными запретами мужчина мог бы незаметно прибыть на свидание к леди, а затем таинственно исчезнуть, однако смолчал. Его собственные сомнительные подвиги на криминальной ниве остались в далёком прошлом (хотя он, бесспорно, оставил знатный след в памяти тех, кому довелось пасть жертвой его афёр), и теперь Фламбо вовсе не жаждал вспоминать о старых грехах в присутствии полицейского. Но отцу Брауну он свои соображения изложил как можно более полно. Правда, не сразу: дорога в поместье и знакомство с его обитателями заняли немало времени.

Сэр Томас встречал гостей лично, и от фальшивого тепла, с которым глава семейства Хартли тряс руку Леонарду Траунстайну, Фламбо захотелось скривиться. Он, однако, удержался от естественного порыва и был в свою очередь представлен сэру Томасу. Крепко пожимая руку владельцу Хорнтон-лоджа, Фламбо одновременно пытался составить собственное представление об этом человеке, памятуя все предостережения отца Брауна о предубеждённости, свойственной многим представителям рода людского, и учитывая, сколь часто он сам становился жертвой подобного рода предвзятости.

На первый взгляд сэр Томас казался типичным английским помещиком — в меру эксцентричным, в меру закоснелым во взглядах и привычках. В описываемое время ему сравнялось пятьдесят четыре года. Он лишь немного уступал в росте самому Фламбо и был великолепно сложён, а костюм классического покроя выгодно подчёркивал ширину его плеч. Иными словами, сэр Томас выглядел обычным провинциальным джентльменом консервативных взглядов, пускай и получившим оксфордское образование. Впрочем, в студенческие годы, насколько успел выяснить инспектор Макконахи, нынешний хозяин Хорнтон-лоджа не блистал отменной эрудицией и не выделялся среди однокурсников глубиной познаний. Скорее он воспринимал свою учёбу, как тягостную дань сыновнему послушанию, ибо родители желали видеть его человеком образованным, а Оксфорд тогда особенно вошёл в моду. Тем не менее, из университета сэр Томас не вылетел, и воля его непреклонного батюшки таким образом исполнилась. Своего сына Бернарда старший Хартли счёл нужным отправить в Итон, и вот тут-то наследник и не оправдал отцовских надежд.

Бернард Хартли, к слову сказать, находился неподалёку. Но вовсе не любовь к гостям сподвигла молодого человека торчать в столь опасной близости от сурового родителя. Увы, причиной сему являлась пагубная страсть Бернарда к алкоголю: бар с выпивкой из-за погожего денька вынесли на улицу, для услады праздно гуляющих гостей, и хотя лакеи шныряли туда-сюда по дорожкам сада, подобно гондольерам на венецианских каналах, но Бернард упорно держался рядом с источником своего блаженства.

Ростом Хартли-младший удался в отца; в остальном же они являли миру разительную несхожесть. Широкоплечим Бернарда не назвал бы даже самый записной льстец. Тонкокостный и длинношеий, юноша напоминал болотную птицу, вышагивающую между кочек в поисках зазевавшейся лягушки. Невыразительные черты его лица могли привлечь внимание разве что карикатуриста или отъявленного любителя покритиковать нашу эпоху в целом и современных молодых людей в частности; к тому же, покрасневшие глаза и лихорадочно облизываемые губы уже выдавали в нём будущего запойного пьяницу. И всё-таки нечто нервное и даже отчаянное почудилось Фламбо в резких, немного отрывистых движениях младшего Хартли, в повороте его головы, в странной улыбке, время от времени появляющейся на бледном лице.

— Он похож на мать, не так ли? — улучив минуту, поинтересовался частный сыщик у мистера Траунстайна. Тот, мельком глянув на Бернарда, пожал плечами:

— Внешне вроде бы да, но не характером. По слухам, на леди Хартли скорее походила Друзилла. Сэр Томас рассказывал как-то, что в первые годы после смерти жены он видел её черты в старшей дочери, и это заставляло его страдать ещё сильнее. В общем, не знаю: мои суждения основываются лишь на фамильных портретах да на рассказах членов семьи, а сам я плохо был знаком с их матушкой.

В следующий миг к Леонарду подбежала совсем ещё молоденькая девушка, которую Фламбо неоднократно лицезрел на фотоснимках — Ортанс, младшая мисс Хартли… нет, теперь уже единственная мисс Хартли. Всё-таки невероятно, насколько глубокий след в сердцах людей оставляла Друзилла, покачав головой, подумал Фламбо. Даже после смерти она незримой тенью бродит среди этих людей, заставляя даже незнакомцев ощущать своё присутствие в стенах Хорнтон-лоджа.

Ортанс была высокой, худой и очень бледной девушкой: фамильное сходство с Бернардом в данном случае не вызывало сомнений. Её лицо сторонний наблюдатель, пожалуй, мог бы назвать миловидным, однако всё портила чрезвычайная, почти маниакальная целеустремлённость, блиставшая в бледно-голубых глазах.

— О, Леонард! — вскричала она, крепко ухватив молодого человека под локоть. — Как мило, что вы сумели выбраться сюда в это трагичное для всех нас время.

От сцены веяло такой нарочитостью, дешёвой театральщиной, что Фламбо отвернулся — и обнаружил отца Брауна, с задумчивым видом созерцающего разворачивающееся перед ним действо.

— То ли трагедия, то ли фарс — даже не знаю, что хуже, — Фламбо говорил тихо, обращаясь исключительно к священнику.

— Трагедия, — убеждённо заявил тот. Леонард Траунстайн тем временем поддался почти нескромным просьбам Ортанс и удалился с ней в сад. Отец Браун проводил парочку печальным взглядом и неловко переступил с ноги на ногу:

— Чувствую себя персонажем предыдущей, костюмированной вечеринки, — объяснил он своё смущение. — Хотя, конечно, все нынче облачены в чёрное, а значит, я не слишком-то выпадаю из местной моды… Впрочем, я несправедлив к этим людям. Многие из них горюют по мисс Хартли совершенно искренне и всерьёз полагают, что таким экстравагантным способом выполняют последнюю волю покойной. Идёмте, я покажу вам портрет её матери.

За годы знакомства с маленьким священником Фламбо привык к тому, что мысли отца Брауна совершенно причудливым образом перескакивают с одного предмета на другой. И хотя это немного раздражало, однако впоследствии всегда выяснялось: логическая связь между вещами, на которые падал взгляд священника, имелась, хоть и была порой запрятана невероятно глубоко. Вот почему Фламбо последовал за своим другом, не выказав ни малейшего признака раздражения.

Они поднялись на галерею, расположенную на втором этаже (Фламбо мельком успел удивиться, откуда отцу Брауну известно её местонахождение), и маленький священник остановился перед одним из портретов.

— Леди Амалия Джозефина Хартли, — тихо сказал он. — Вглядитесь в неё, друг мой. Посмотрите ей в глаза.

Портрет был написан в современной манере — нечёткие линии, бесформенные расплывающиеся пятна вместо фона, — однако художник совершенно точно знал своё дело: тёплые серо-голубые глаза женщины, казалось, заглядывали случайному зрителю прямо в душу. Хрупкая, светлая, невесомая фигура, окутанная газовым шарфом, будто лунным сиянием, совершенно не сочеталась с коричнево-бурой мутью за её спиной, но именно в этом контрасте, похоже, и состоял основной замысел живописца.

— Она прекрасна, — хрипло пробормотал Фламбо. — И она… очень грустна.

— Ей там нелегко, — согласно кивнул священник. — Она жаждет вырваться, но не может… Знаете, Фламбо, сэр Томас отказался хоронить супругу на кладбище. Её могила — в саду, неподалёку от руин. Символично, не правда ли?

Внезапно, как обычно, без перехода, отец Браун буднично-деловым тоном заявил:

— У нас есть время до ужина, и вряд ли кому-то понадобится заходить сюда. Впрочем, даже если случайный гость и забредёт в галерею, не беда — коридор прекрасно просматривается. Мы увидим визитёра задолго до того, как он нас услышит. Ну, как прошла встреча с инспектором Макконахи?

Фламбо послушно изложил всё, что ему удалось выведать, и отец Браун задумчиво покачал головой:

— Да уж, печальная история… И не сказать, чтобы моя была хоть ненамного веселее. Я, как мы с вами и планировали, напросился в гости к викарию Пэлхоуну, и мы приятно провели время, осматривая его церковь — пожалуй, это единственное светлое пятно за последние сутки. Ну, а потом начались послеобеденные приходские сплетни. С чего же начать? Наверное, с загадочного ухажёра мисс Друзиллы. Он действительно существует…

Видимо, улыбка Фламбо показалась отцу Брауну чересчур иронической. Священник смешно нахмурил брови и погрозил собеседнику пальцем:

— Сомневаетесь? А зря! Деревенские кумушки способны добросовестно заблуждаться относительно характера отношений, связывающих мужчину и женщину, либо же приврать насчёт внешности кавалера. Также они обязательно преувеличат степень фривольности поведения дамы — тут уж никуда не денешься. Но они никогда не скажут: «Я видела это собственными глазами!», если на самом деле ничего не видели. В этом смысле на деревенских сплетниц можно положиться. А среди пожилых леди, обедавших у викария, двое видели, как мисс Друзилла беседовала с незнакомцем. По крайней мере, — отец Браун пожал плечами, — они видели девушку в платье мисс Друзиллы, шляпке мисс Друзиллы и с зонтиком мисс Друзиллы.

— Вы никогда и ничего не принимаете на веру, не так ли? — хмыкнул Фламбо. Отец Браун смущённо потупился:

— Не то чтобы… Просто я проводил после обеда одну из дам, и она любезно показала мне место, где произошло вызвавшее столько пересудов свидание, пояснив, что наблюдала за ним, спрятавшись за клумбой рододендронов в своём саду. То есть она, конечно, утверждала, будто решила прополоть клумбу, и только поэтому стала невольной свидетельницей тайной встречи, однако, — тут священник слегка усмехнулся, — я позволю себе усомниться в словах достойной миссис Блитчли. Так или иначе, от её садика с клумбой до места свидания довольно далеко. Я, конечно, близорук, но сомневаюсь, что и вы, с вашим орлиным взором, сумели бы разглядеть лицо девушки. Вдобавок, вторая свидетельница — мисс Кэтрин Лонгли — утверждает, будто шляпка на мисс Друзилле была с вуалью, и у меня есть некоторые основания полагать, что вуаль в тот день не поднималась…

— То есть девушка — не Друзилла Хартли? — нетерпеливо спросил Фламбо.

Отец Браун кивнул.

— Но кому потребовалось выдавать себя за неё? И кем был таинственный незнакомец? А главное — откуда он взялся и куда потом делся?

— Во всей этой истории, — печально вздохнул отец Браун, — переплелось несколько очень грустных, пускай и относительно безобидных, сказок и одна крайне жуткая, замешанная на крови и смерти. Соответственно, и сказочников оказалось несколько. Сначала, позвольте, я отвечу на ваш последний вопрос, дорогой друг. Куда подевался ухажёр девушки, выдающей себя за Друзиллу Хартли? Всё очень просто — он исчез в тот момент, когда свидание закончилось.

Фламбо во все глаза смотрел на старого друга. Как никто другой, он хорошо знал, насколько отцу Брауну чужды мистика и оккультные практики. Маленький священник всегда твёрдо стоял на коротких толстых ногах, а те, в свою очередь, опирались на твердь земную или на что-нибудь столь же обыденное, вроде булыжной мостовой либо паркетного пола. Затащить отца Брауна в эмпиреи не сумел бы сонм факиров совокупно с ордой спиритуалистов. И поэтому раз отец Браун говорит то, что слышат уши Фламбо, значит, материалистическая разгадка существует. Ведь так?

Наверное, сомнения Фламбо слишком явственно отобразились на его лице, поскольку отец Браун охнул, всплеснул руками и пустился в объяснения:

— Я опять сморозил несусветную глупость, да? Прошу меня простить: я задумался слишком сильно, вот и пропустил несколько звеньев в цепи рассуждений. Попробую сначала. Если девушка — не мисс Хартли, а только изображает её, то почему бы мужчине не притвориться ухажёром мисс Хартли, исполняя свою роль так же, как неизвестная девица исполняет свою? Для маскарада подобного толка не требуется много вещей: байронический плащ, высокий цилиндр с полями, скрывающими верхнюю часть лица, какие-нибудь фальшивые усы — и вот перед нами типичный портрет героя-любовника из современной комедийной пьесы, поставленной провинциальным театром. Ну а стоит мужчине снять всё это, как он волшебным образом преобразится в человека, знакомого каждому жителю деревни. Кому в голову придёт подозревать доброго соседа, в то время как умы сплетников занимает таинственный поклонник мисс Хартли? Вот так они и разыграли свой маленький спектакль.

— Они? — переспросил Фламбо. Отец Браун кротко склонил голову:

— Мисс Ортанс Хартли и её брат Бернард, конечно. Сёстры одного роста, а шляпка Друзиллы скрыла черты лица. Что же до маскарадного костюма Бернарда, то в Хорнтон-лодже хватает подобного добра: наряды давно ушедших эпох мирно соседствуют в сундуках с одеждой более поздних времён, извлекаясь периодически на свет Божий для проведения костюмированных вечеров. Сельские помещики бережливы, они не выбросят добротное платье лишь потому, что оно вышло из моды; да здесь и не следят особенно за капризами столичных кутюрье. Поэтому молодому Хартли ничего не стоило перевоплотиться в романтического незнакомца. А дорога, возле которой прогуливались фальшивая мисс Друзилла Хартли и её притворный ухажёр, ведёт не только в Сент-Эндрюс-Чёрч и дальше, к железнодорожной станции. У неё два конца, у этой дороги.

— Да, — мрачно сказал Фламбо. — И второй упирается в Хорнтон-лодж.

— Да, — эхом отозвался священник.

Вечерело. Тени, скопившиеся в углах галереи, углублялись и наливались чернотой, а портреты окутывала предзакатная мгла, в которой терялись фасоны тёмных платьев почтенных вдовиц и мундиры давно отслуживших своё полковников; выделялись лишь яркие пятна на месте лиц и рук.

— Зачем же они это сделали? — наконец глухо промолвил Фламбо, глядя, как кроваво-красное солнце медленно опускается за горизонт.

Отец Браун ответил не сразу. Некоторое время он задумчиво следил из окна за лакеями, разносящими подносы в толпе гостей с привычной лёгкостью и сноровкой, а затем словно бы нехотя произнёс:

— Людям свойственно называть любовью странные вещи, не имеющие отношения ни к любви, ни даже просто к доброте. Учитывая это, по крайней мере один из этой парочки, а то и оба, действовали, исходя из собственных представлений о любви.

— Из-за любви они убили сестру? — недоверчиво спросил Фламбо.

— Нет, — печально отозвался отец Браун. — Друзиллу Хартли убили не они.

— Отец, я бесконечно преклоняюсь перед вами, но я гасконец, а не британец, и моего терпения может не хватить…

— Звонят в гонг, — отец Браун, казалось, не расслышал горячности в голосе Фламбо. Между бровями священника пролегла горькая складка, а сам он, казалось, в один миг состарился на добрый десяток лет. — Идёмте скорее, нам нужно успеть.

— Успеть куда? Отец, вы меня пугаете…

— Успеть переписать последнюю страницу этой сказки… хотя я скорее назвал бы её греческой трагедией. Я не хочу, чтобы нам с вами досталась роль плакальщиц. А по пути подумайте вот над чем: почему горничная Грэйс решила поискать хозяйку в комнатах для прислуги? С кем она ожидала увидеть там мисс Друзиллу?

— Стало быть, существовал ещё один мужчина? Тот самый поклонник? — воскликнул Фламбо, совершенно сбитый с толку.

— Я бы не назвал его поклонником, — отдуваясь, буркнул отец Браун: скорость, с которой он передвигался, заставила маленького священника изрядно попотеть.

— А как бы вы его назвали?

— Преследователем. Убедитесь, пожалуйста, что мисс Ортанс не выпьет ни капли из своего бокала. Это важно. Справитесь?

Фламбо молча кивнул. Когда речь шла о чём-то практичном и понятном — пробежать по Рю де Риволи с двумя полицейскими, зажатыми подмышками, незаметно вытащить бриллианты из кармана занятого беседой банкира или элегантно отобрать бокал у хорошенькой девушки — на силача-гасконца всегда можно было положиться.

Они выскочили в просторный холл на первом этаже и побежали дальше. По случаю тёплой погоды ужин подавали на огромной полуоткрытой веранде, выходящей в сад. Ночные бабочки уже проснулись и безуспешно бились в стёкла газовых фонарей, зажжённых по случаю приёма. Одуряюще пахло экзотическими цветами, букеты которых красовались на каждом из накрытых столов.

Бернард Хартли готовился произнести первый тост. То ли из-за неестественного освещения, то ли по иным причинам, но кожа молодого человека казалась бледной, словно у трагического героя старинной пьесы, а глаза блестели ярче обычного. В фигуре юноши появилась значительность и даже важность, плечи Бернард расправил, подбородок вздёрнул вверх, и вообще держался с неприсущим ему достоинством. Веди он себя подобным образом раньше, мелькнуло в голове у Фламбо, и Хартли-старшему не пришлось бы краснеть за сына.

Рядом с братом стояла Ортанс. Облачённая в чёрное, с единственной ниткой жемчуга, поблёскивающей в простой причёске, она выглядела ещё выше и стройнее. И моложе, как бы странно это ни звучало. Совсем юная девушка, пережившая недавно ужасную потерю — из тех, которые могут подкосить и человека в годах.

При виде младших Хартли в сердце Фламбо зашевелились самые мрачные предчувствия. Вся атмосфера нынешней вечеринки в память Друзиллы была пронизана ощущением надвигающейся беды, и указания на грядущую трагедию казались столь же ясными и видимыми, что и огни Святого Эльма на мачтах судна, входящего в полосу шторма. Веселье там, где уместна печаль; праздничный лёгкий ужин вместо поминальной тризны; шорох светских пересудов, а не молитва за душу невинно убиенной девушки… Фламбо понимал сейчас мистера Траунстайна, не желавшего приезжать на эту, по сути, кощунственную пародию даже на языческие проводы покойника, и задавался лишь одним вопросом: неужели никто из присутствующих не чувствует холодного дыхания неотвратимости, чёрным шлейфом веющего между гостями?

Бернард Хартли поднял бокал и ясным, звонким голосом произнёс:

— Леди и джентльмены, большое вам спасибо за то, что приехали сюда, в этот дом, превратившийся из райского сада в место скорби, и помогли нам выполнить последнюю волю сестры. Я верю, что все вы любили Друзиллу… кое-кто, скорее всего, даже сильнее меня, — Бернард мельком поглядел в сторону Леонарда Траунстайна, — и вам больно и пусто в мире, где её нет. Она ждёт всех нас в лучшем из миров, и я… что за дьявол?

Последняя фраза явно не была предусмотрена тостом, но вполне естественна, когда кто-то ловким тычком выбивает у вас из руки бокал.

— О, простите, я страшно неловок, — отец Браун с виновато-растерянным видом глядел на учинённое им безобразие. — Может, возьмёте ещё? Тут полно лакеев.

— Будьте вы прокляты! — наполовину прошипел, наполовину простонал Бернард. — Будьте вы трижды, четырежды прокляты! Что вы наделали? Ортанс! Ортанс, не пей!

— Не волнуйтесь, — Фламбо уже держал в руках бокал, ловко выхваченный им из рук девушки. — Мисс Ортанс ничего не угрожает.

На лице Ортанс Хартли застыло странное выражение.

— Мне ничего не угрожало бы, мистер сыщик, даже если б вы не провернули свой замечательный трюк. Я выбросила бокал с ядом, взяв взамен другой, самый обычный. Да, Бернард, — девушка повернула голову к брату, стоящему в бездумном оцепенении, глаза её горели вызовом и отчаяньем, — я предала тебя так же, как Друзиллу.

Бернард не ответил: он упал на стул и уронил голову на грудь, закрыв лицо руками; плечи его вздрагивали.

— Вы никого не предали, — мягко, но вместе с тем отчётливо произнёс отец Браун. — Жизнь дана вам Господом, и укорачивать её — смертный грех. Особенно если учесть, что вы лишь хотели подшутить над сестрой — довольно зло подшутить, откровенно говоря, однако за рамки необдуманной шалости ваше деяние никоим образом не должно было выйти. Не ваша вина, что убийца воспользовался состоянием Друзиллы; за преступный умысел другого человека вы не в ответе.

— Вы, я вижу, много знаете, святой отец, — промолвила Ортанс. Она стояла под газовым фонарём, и его мягкий, рассеянный свет сделал черты её лица куда добрее и беззащитнее, чем они казались днём, но даже полумрак не мог скрыть слёз, выступивших на глазах девушки.

— Я знаю всё об этом тройном убийстве, — просто ответил отец Браун. — Теперь мне известно, кто убил Друзиллу Хартли, Дейзи Уоллет и Сару Крэнстон. И ни за одно из этих убийств вы, мисс Ортанс, не несёте ответственности.

— Но я знала! — вскричала девушка. — Я всё знала… или подозревала… но молчала.

— Мы знали, — откликнулся Бернард, не отнимая рук от лица. — Мы молчали, Ортанс. На мне этот грех лежит не в меньшей, а в куда большей степени, нежели на тебе. Я мужчина, я должен был пойти и сделать… что-то. Но я молчал, потому что боялся. Смог придумать лишь вот это, захотел таким образом почтить память сестры, а может, объяснить отцу, к чему приводит его самолюбие… и то не сумел.

За спиной Фламбо приглушённо ахнул Леонард Траунстайн. Ортанс задрожала, а Бернард Хартли, поднявшись, подошёл к сестре и обнял её, словно пытаясь одновременно приободрить и согреть.

— Что здесь происходит? — требовательно спросил судья Даунли. Ему ответил Бернард:

— Вы же хотели правды, сэр Артур? Мерзкой, отвратительной правды… Что ж, возрадуйтесь — ваше желание сбудется. Кажется, отцу Брауну и впрямь многое известно, вот и послушайте его! Только останетесь ли вы прежним, когда правда откроет всем свой уродливый лик?

— Я хочу правды, и мне плевать, что об этом думают другие! — пылко воскликнул Леонард Траунстайн.

— Ты — да, ты, разумеется, хочешь, — откликнулся Бернард. Накал его страсти заметно спал, и теперь голос молодого человека звучал тускло и невыразительно.

— Рассказывайте, святой отец, — велел судья Даунли, и Леонард Траунстайн поддержал его энергичным возгласом.

Отец Браун кротко кивнул и печальным тоном начал своё повествование:

— Вокруг этой истории раздуто много фальшивых сенсаций, и она успела обрести мистический ореол, но правда заключается в том, что убийца хотел лишить жизни только одну девушку — Друзиллу Хартли. Умысел возник мгновенно и был порождён больной фантазией, наваждением, толкнувшим преступника совершить злодеяние, своего рода душевной судорогой, которой невозможно сопротивляться. Но два других убийства… Они иные по природе своей — холодные и расчётливые. Убитые Дейзи Уоллет и Сара Крэнстон не интересовали преступника, они были выбраны почти наугад, дабы запутать следы. Бедняжкам просто не повезло очутиться не в то время и не в том месте.

— Что за чудовище вы описываете? — невольно привстал со своего места полковник Мидуэй.

— Чудовище? — медленно, словно бы пробуя слово на вкус, переспросил отец Браун, а затем решительно помотал головой: — Нет, дорогой полковник. Человек, убивший трёх девушек и долго колебавшийся, не убить ли ещё кого-нибудь, но всё же остановившийся, отнюдь не чудовище. Ни одно из убийств, смею утверждать, не принесло ему радости и даже покоя, не доставило удовлетворения. Разумеется, убийца душевно чёрств, высокомерен, привык смотреть на людей, стоящих ниже его на социальной лестнице исключительно как на полезные инструменты…

— Он — джентльмен? — неверяще выкрикнул Леонард Траунстайн. Ортанс глухо застонала и уткнулась лицом в плечо брата.

— А вы ожидали, что сейчас я укажу на какого-нибудь браконьера или лакея? — пожал плечами отец Браун. — Добро и зло одинаково расцветают в душах могущественных царей и в душах нищих, просящих милостыню на паперти. В сердце этого человека в своё время тоже было немало доброго и светлого. Однако с тех пор прошло много лет, и им овладела гордыня. Единственный сын не оправдал возложенных на него надежд — а ведь с точки зрения подобных людей, наследники существуют именно для того, чтобы прославлять род способом, указанным родителями. Сам убийца поступил именно так и ждал того же от собственного отпрыска. Ну а если ребёнок не исполняет предназначенного, то это почти равносильно предательству.

— Так и было, — горячечный шёпот Бернарда заставил Фламбо вздрогнуть. — Так и было!

Отец Браун сдержанно кивнул и продолжил:

— Вдобавок, судьба нанесла этому человеку сокрушительный удар: умерла горячо любимая им жена, единственная, кто мог смягчить его суровый нрав и растопить лёд, сковавший сердце.

— Погодите, — прищурился полковник Мидуэй, — вы же не имеете в виду… Позвольте, это неслыханно!

Казалось, отец Браун не заметил негодования бравого полковника. Голос маленького священника по-прежнему оставался тихим и печальным:

— Лишившись супруги, сэр Томас Хартли погрузился в скорбь. Кто знает, какие демоны завладели его душой, что нашёптывали ему злые голоса в ночные часы, когда он лежал один в холодной постели или бродил коридорами Хорнтон-лоджа, словно неприкаянный дух? Но однажды ему показалось, что мрак, неотлучно преследовавший его, немного развеялся: к нему подошла совсем юная девушка, почти ребёнок, удивительным образом напомнившая почившую жену. До тех пор сэр Томас не слишком обращал внимание на дочерей, сосредоточившись на воспитании наследника; теперь же все его душевные раны открылись вновь, но ему почудилось, будто они исцелены. Вся его любовь обрушилась на бедную Друзиллу. А любовь эта, насколько я понимаю, не была той, которую завещал нам Иисус. Любовь таких людей — жестокое и тяжкое бремя. Оно убивает тех, кто несёт его. И на самом деле для спасения душ — а я занимаюсь именно этим, расследование преступлений не представляет для меня такого интереса, — для спасения душ человеческих не имеет значения, чьими руками осуществилось убийство несчастной девушки. Её мог убить брат, могла свести в могилу сестра… Даже несчастный случай всё равно был бы на совести сэра Томаса, поскольку на самом деле он своим деспотизмом и гордыней привёл в движение гибельный механизм судьбы.

— Да до каких пор мы будем слушать эту нелепицу? — внезапно рявкнул полковник Мидуэй. — Кто позволил вам возводить напраслину на хозяина дома, приютившего вас?

— Пусть говорит, — жёстко и твёрдо парировал Леонард Траунстайн. — Я хочу услыхать всю историю до конца.

— Да! — внезапно пылко выкрикнула Ортанс. — Пускай, пускай он расскажет всё! Всё, о чём молчали стены нашего дома! Пусть он говорит, не останавливайте, пришло время, я это чувствую… Дайте ему сказать!

Плечи Ортанс тряслись, по щекам текли солёные капли. Бернард сжимал плечи сестры и шептал ей что-то бессмысленно-успокаивающее, а она сквозь пелену слёз глядела на маленького священника, как глядели, наверное, на Моисея сыны Израилевы: с надеждой, восхищением и одновременно с глубоким, всеобъемлющим страхом.

Гости Хорнтон-лоджа тоже смотрели на отца Брауна во все глаза. Воспользовавшись возникшим замешательством, он заговорил снова:

— Мисс Хартли превратилась из подростка в прелестную женщину, и одержимость её отца росла вместе с ней. Друзилла всё сильней в его глазах походила на леди Амалию Хартли. Сэр Томас начал оговариваться, называя дочь именем покойной жены. Окружающие воспринимали это с умилением, я же с ужасом думаю: что должна была чувствовать девушка, которую лишали её собственного «я», превращая в призрак давно умершей женщины?

— О, я отлично понимаю, каково ей пришлось, — хрипло сказал Бернард. Отец Браун сурово нахмурился:

— Но и вы с мисс Ортанс попустительствовали этому! Вам нужно было во что бы то ни стало заставить Друзиллу не покидать Хорнтон-лодж.

— Нам нужен был глоток воздуха, — холодно и яростно бросила Ортанс. — Мы лишь хотели выжить, а без неё он окончательно сошёл бы с ума! Ей-то что? Она уехала бы, оставила нас с ним, зажила бы легко и радостно, а мы? Как же мы? Видит Бог, я не желала ей смерти, никогда не желала, но отдала бы всё, чтобы поменяться с ней местами! А теперь она мертва, и никому от этого не стало лучше! Он всё-таки обезумел…

Отец Браун молча глядел на плачущую девушку, а Фламбо чудилось, будто за спиной его старого друга мечутся рыдающие тени: потерявший жену мужчина, жмущиеся друг к другу испуганные подростки, старшая дочь, рискнувшая подойти к убитому горем отцу… Хорнтон-лодж, похожий на дворец из сказки о спящей красавице, внезапно оказался замком людоеда, и лишь толстенький, невзрачный священник охранял границу между светом и тьмой, в которой скрывались совсем не сказочные монстры.

— Друзилла Хартли выросла, — печально промолвил отец Браун. — Как и всякая другая девушка, она жаждала счастья. Принца на белом коне, белую фату невесты… И принц появился — обаятельный, богатый, родовитый и влиятельный. Отец, бдительно охранявший дочь от женихов, оказался не в силах беспричинно отказать представителю могущественного клана Траунстайнов. Однако он не мог избавиться и от собственной навязчивой идеи, а потому не только не препятствовал попыткам младших своих детей всячески очернить Друзиллу в глазах жениха, но и сам активно в этом участвовал — не забывая, впрочем, о необходимости поддерживать репутацию любящего, пускай и строгого, родителя. Так, он под каким-то благовидным предлогом завёл дочь в пустующую комнату домика для слуг и говорил с ней, изменив голос, таким тоном, что для постороннего лица не оставалось сомнений: в комнате происходит ссора любовников. Испугавшись, мисс Друзилла выскочила, громко хлопнув дверью и убежала, попавшись на глаза любопытствующим слугам. Сэр Томас вышел позже, причём у всех свидетелей он искусно создал впечатление, будто тревожится о предстоящем браке дочери, а потому старается выяснить, с кем встречалась Друзилла. Когда раздражённый отец выбегает из комнаты, где его дочь якобы виделась с неизвестным мужчиной, и задаёт подобающие вопросы, что подумает неискушённый человек? Самым естественным окажется предположение, что приход сэра Томаса попросту остался незамеченным, и, разумеется, слуги решат, что хозяин явился куда позже, нежели на самом деле!

Стояла тишина; даже полковник Мидуэй затих, лишь тяжело дышал, прикусив потухшую трубку желтоватыми зубами. Судья Даунли подался вперёд, точно гончая, почуявшая след. А вот Леонард Траунстайн, похоже, чувствовал себя отчаянно неловко, и, если б мог, тотчас прекратил бы это публичное разоблачение… но он уже не мог. Все присутствующие, с мрачным удовлетворением понял Фламбо, наконец-то попали под мучительное, тяжеловесное обаяние отца Брауна. В обаянии этом не было ничего от блеска оперной примадонны или лёгкой вкрадчивости профессионального мошенника. Оно не привлекало внимания к личности самого отца Брауна — напротив, фигура священника словно бы отдалялась, оставляя каждого человека наедине с собственной душой. Ты сам разглядывал свои пороки, сам себя осуждал, изыскивая в памяти наимельчайшие улики, а отец Браун откуда-то издалека взывал к Господу и прощал тебя святым именем Его.

Сколько из гостей Хорнтон-лоджа сейчас искало (и находило!) в себе сходство с безумным Томасом Хартли? Сколько укоряло себя за слепоту и отсутствие чуткости?

Пальцы Леонарда Траунстайна, сжимавшие край столешницы, побелели: молодой человек с трудом удерживал себя в руках.

Отец Браун продолжал свой печальный рассказ:

— Несмотря на все старания, влюблённые продолжали настаивать на браке. Друзилла покидала сэра Томаса, как некогда покинула его Амалия; в воспалённом сознании эти два события слились воедино. И тут мисс Ортанс решила в очередной раз напакостить сестре. Она подлила снотворного в чай мисс Друзиллы, дабы та проспала встречу с женихом и, соответственно, оглашение даты свадьбы. Глупая детская выходка, имевшая, однако, роковые последствия. Ничего не подозревая, мисс Друзилла легла отдохнуть, очевидно, полагая, что устала при подготовке празднества и что полчаса лёгкой дремоты её освежат. Могу предположить также, что она перед этим любовалась нарядом спящей красавицы — ей очень нравилось платье, и она оставила его на видном месте.

Брови отца Брауна нахмурились: предстояла самая тяжёлая часть повествования.

— Когда мисс Друзилла заснула, в её комнату зашёл сэр Томас — скорее всего, он хотел ещё раз поговорить с дочерью, убедить её отказаться от замужества. Увиденное поразило его разум. Девушка мирно спала, прекрасная и беззащитная, принадлежавшая в этот миг ему одному и никому больше. Именно тогда сэр Томас осознал: он не позволит дочери покинуть Хорнтон-лодж. Она всегда должна оставаться рядом с ним, рядом с его драгоценной Амалией… Увы, подобный замысел предполагал лишь один исход. Сэр Томас взял подушку и опустил её на лицо собственной дочери.

Голос священника едва заметно дрогнул.

— Нет сомнений, что безумный отец раскаялся в следующую же минуту, но дело было сделано. И тогда он переодел дочь, дабы положить её в подземелье ожидать прекрасного принца, каковым мнил себя и только себя. Кто может знать дом лучше, чем его владелец? Дав слугам различные, довольно обременительные, поручения, требующие их присутствия в других уголках Хорнтон-лоджа (некоторых он и вовсе отослал в Сент-Эндрюс-Чёрч за якобы неприсланными вовремя заказами!), сэр Томас спустился в подземелья по лестнице чёрного хода с телом Друзиллы на руках и всё устроил… А на обратном пути он заметил в кухне бедняжку Дейзи. Мажордом счёл, что её дело в Сент-Эндрюс-Чёрч он сумеет выполнить и сам, раз уж направляется туда, а вот столовое серебро начищено недостаточно хорошо.

— Она что-то видела? — взволнованно спросил Бернард. Отец Браун покачал головой:

— Нет, она была слишком занята возложенной на неё ответственной задачей, а потому спокойно и бестрепетно приветствовала внезапно появившегося хозяина. Но практичная натура сэра Томаса уже взяла верх над отцовским горем. Друзилла, как и леди Амалия, навечно упокоится в саду Хорнтон-лоджа: в этом смысле, можно сказать, сэр Томас удержал дочь подле себя. Однако заявится полиция, начнутся неудобные расспросы — мало ли, кто что видел? А вот если представить всё произошедшее, как дело рук зловещего маньяка, то никому и в голову не придёт искать истинного виновника событий. В конце концов, где умный человек прячет лист?

Фламбо стало холодно: он очень живо вспомнил одну из прогулок с отцом Брауном. Тогда они обсуждали предательство известного британского генерала, увлекшего множество солдат на бессмысленную и беспощадную бойню. Именно генерал был движущей фигурой той трагедии. Здесь же зловещим пауком, который плёл паутину для собственных детей, выступал любящий (и, скорее всего, любимый) отец.

Нет сомнений, что сэр Томас любил своих детей. Не только Друзиллу. Он искренне желал видеть успешным Бернарда, хотел благополучия для Ортанс… Но именно его любовь удушала тех, кого он любил — неотвратимо, словно гаррота. И если б Фламбо и отец Браун не подоспели вовремя, то эта безумная любовь сегодня напиталась бы очередной жертвой.

Отец Браун глядел на старого друга строго и печально.

— В лесу, — выдохнул Фламбо. — Умный человек спрячет лист на виду у всех, в самом большом лесу.

— А если леса нет? — тихо спросил отец Браун.

— То он посадит лес, — ещё тише отвечал Фламбо.

— Посудомойки встают рано, — вздохнул отец Браун. — Некоторые горшки и кастрюли должны предварительно отмокнуть; вдобавок, предыдущий день выдался тяжёлым, да и полиция, скорее всего, велела слугам разойтись по комнатам. Дейзи была старательной девушкой. Она встала, когда другие ещё спали, и отправилась выполнять свою работу… чем значительно облегчила убийце жизнь, иначе ему пришлось бы изыскивать способы остаться с выбранной жертвой наедине. Идти по подземельям, где нашли тело мисс Друзиллы, Дейзи не могла, ведь его перекрыла полиция. Оставался чёрный ход. Там сэр Томас и подкараулил девушку. Он потребовал, чтобы Дейзи пошла с ним в гостиную, подвёл к камину и задушил.

— То есть, — недоверчиво спросил мистер Тремейн, — если бы Дейзи пришла с остальными слугами, то осталась бы в живых?

— Я этого не говорил, — покачал головой отец Браун. — Она была намечена в жертву, и вряд ли педантичный сэр Томас изменил бы план. Да, ему пришлось бы рисковать сильнее; возможно, он оставил бы тело на лестнице чёрного хода или на кухне — последнее вполне соответствует легенде о Золушке, кстати говоря. Просто, застав девушку врасплох, сэр Томас не смог удержаться от своеобразной похвальбы своими сомнительными талантами перед полицией, которую счёл никчемной и решил таким образом указать полицейским их место. Но требовалось убить ещё одну жертву, причём на этот раз не в Хорнтон-лодже, а в деревне, чтобы все окончательно поверили в безумца, вообразившего себя сказочным злодеем. Поскольку сэр Томас мало интересовался жителями Сент-Эндрюс-Чёрч, то выбор пал на Сару Крэнстон — её он видел у себя в поместье и знал, где она живёт. В этом, к слову сказать, крылась его основная ошибка, ведь появилась возможность связать с Хорнтон-лоджем всех трёх девушек. Сначала он явился к портнихе с мелким заказом, что дало ему повод хорошенько осмотреться в доме…

— Деревенские сплетни, да? — понимающе взглянул на священника Фламбо.

— Именно они, — серьёзно ответил отец Браун. — Когда знатный господин, до того совершенно безразлично проезжающий по деревне, останавливается возле какого-то дома, это впоследствии долго обсуждают.

— Да что за напасть? — взревел внезапно пришедший в себя полковник Мидуэй. — Проклятье, сэр Томас, почему вы не опровергнете эту ахинею?

В наступившей тишине отчётливо прозвучал голос судьи Даунли:

— А где, собственно говоря, сэр Томас?

— Полагаю, он в саду, — отец Браун низко склонил голову. — Возле могил, прощается с леди Амалией и мисс Друзиллой. Но оттуда ему не уйти. Я попросил инспектора Макконахи сегодня вечером прислать туда нескольких констеблей.

Полковник Мидуэй приглушённо выругался, а судья Даунли мрачно и жестоко ухмыльнулся:

— Вы всё предусмотрели, да, святой отец?

— Это было несложно, — тяжело вздохнул отец Браун. — Сэр Томас создал ужасную кровавую сказку, но он забыл главное правило сказочников: воплощая выдуманную историю в жизнь, ты всегда становишься её частью. Это неизбежно.

В глубине сада возникло смутное шевеление, раздалась короткая трель полицейского свистка. Отец Браун несколько мгновений подслеповато моргал, затем печально заключил:

— А значит, твои действия обязательно можно будет предугадать.

Забыв обо всём, гости Хорнтон-лоджа глядели в слабо подсвеченную тьму сада.

А мгла вглядывалась в них.