Скинькеды

Сергей Сергеевич Козлов

СКИНЬКЕДЫ

маленькая повесть в память о погибшем племяннике

* * *

Душноватыми, липкими от недавно отступившей жары сумерками вкрадчиво входил в город июльский вечер. Солнце ещё полыхало оранжевым заревом на западе, будто катился в сторону горизонта огненный вал, и день вроде бы не совсем кончился, но все малыши давно уже посмотрели программу «Спокойной ночи». Те же, кто был постарше, собирались в это время в беседке в центре детской площадки, доставали сигареты, кока-колу, кое-кто потягивал пиво, некоторые просто сидели, поддерживая пустую болтовню многозначительным молчанием. Дюжина ребят от 14-ти до 20-ти ежедневно обреталась здесь для того, чтобы придумать продолжение вечерних похождений, либо, отдав время бесцельным разговорам, разойтись по домам после полуночи. Днём в беседке собирались реже. Туда приходили вследствие приступов безделья в надежде встретить хоть кого-нибудь и разжиться деньгами или сигаретами, прокачать округу принесённой на плечах новомодной музыкой, побренчать на гитарах; приходили, если уже некуда было или, наоборот, никуда не хотелось идти. Таким образом, в большей степени это было место сбора ни для чего, а потому... Зато здесь всегда могло начаться что-то, хотя не всегда хорошо кончиться. В этом, кстати, легко усмотреть вселенскую закономерность. Уж если История порой начинается от места, к примеру: от египетских пирамид, от гималайских вершин, от Акрополя, - то нет ничего удивительного, что житейским историям тоже надо плясать от какого-то места. И молодые люди приходили сюда, в первую очередь, потому, что здесь более всего ощущалась сопричастность к масштабным событиям, даже если они таковыми не были или их не было вообще. Ощущение причастности заменяло то, что взрослые называли самореализацией. Но уж если эта самореализация начиналась, то история могла получиться пусть не с большой буквы, но с восклицательным знаком!

В июле дворовая дружина заметно редела. Многих вывозили к теплым морям родители, некоторых почти силой отправляли в местные, а потому «беспонтовые» лагеря, третьи находили летом временную работу. Те, кто собирался в беседке летом, принадлежали либо к категории социально неблагополучных, либо, наоборот, к везунчикам, каковых родители оставили дома со старшими сестрами, братьями, а то и в полной самостоятельности. Таким счастливчиком этим летом был Валик - Валентин Запрудин, крепкий белокурый паренёк, который весной окончил десятый класс, а летом бескомпромиссно заявил родителям, что не поедет с ними жариться на пляже, потому как в шестнадцать лет ему уже стыдно повсюду таскаться за ними хвостиком. После недолгого, но бурного совещания отец решил проверить зрелость сына посредством полива дачного участка и содержания дома в образцовом порядке, а вздыхающая мама на пяти листах расписала не только последовательность действий на каждый день, но и несложные рецепты приготовления некоторых блюд. Понятно, что в листы Валик ни разу не заглядывал... Денег, разумеется, ему тоже оставили, подробно рассчитав траты, а также спрятали на книжных полках заначку, которую Валик без труда нашёл через полчаса после того, как родители отбыли в аэропорт. Достаточно было пробежаться по томам любимого отцом Пикуля и увидеть в «Фаворите» гладенькие купюры.

Сегодня был второй вечер его самостоятельной жизни. Первый удался на славу, но помнил он его смутно. В первую ночь Валик решил стать мужчиной, для чего пригласил в гости свою соседку и одноклассницу Ольгу Большакову. С ней у него складывался вялотекущий роман: провожалки, танцульки, совместные походы в кино с несмелыми поцелуями. Товарищи с более богатым опытом посмеивались над Запрудиным, критикуя его нерешительность и делая непристойные подсказки. Но роман Валентина и Ольги хоть и был размеренно-скучноватым, но зато искренним. Что-то необъяснимое тянуло их друг к другу и не позволяло совершать резких движений. Роман был романом, а не пошлыми страстишками, о которых сально баяли в беседке старшие товарищи, смакуя порой отвратительные подробности. Планируя перевести затяжную скучную часть романа в бурную фазу, Валентин распотрошил отцовский бар и, накачивая себя для смелости, нагрузился до рвотного рефлекса. Полночи Ольга таскала из-под него тазы, а он последними остатками сознания проклинал алкоголь и собственную глупость. Утром в пустой квартире он сгорал от стыда и сухости во рту.

Уже ближе к полудню, опустошая единым духом литровую бутылку «Аква-минерале», Валик одновременно приводил в порядок мысленный сумбур, царивший в его голове. Первая и правильная мысль была следующей: так жить нельзя. Но жить правильно - скучно. Приняв нужное количество влаги внутрь, Валик перешел к наружному применению и минут двадцать отмокал под душем. Здоровый организм, ещё ночью отторгнувший алкогольную отраву, требовал себе нормальной пищи. Бутерброды с колбасой и чай с лимоном окончательно восстановили баланс сил, и теперь мозг способен был воспринимать дальнейшее развитие событий во всей их непредсказуемой последовательности. В нём блуждала необъяснимая и всепоглощающая сила каких-либо действий, порождающих либо развлечения, либо приключения. Она и вытолкнула его во двор, в самый, так сказать, штаб - в беседку. Там на этот момент обретался только один завсегдатай и местный Чапаев - студент второго курса университета Алексей Морошкин. Лицо его на момент прибытия Валентина выражало муки рождения мысли, способной перевернуть мир. Лоб под коротким ежиком волос пересекали отнюдь не юношеские морщины.

Морошкин слыл во дворе искусным придумщиком по части массовых развлечений, приколов, маленьких подлостей, сведущим в самых разных областях знаний, так как был начитан, а также знал кучу историй, которые любили слушать в этой беседке по вечерам. Ребята всех возрастов относились к нему с уважением, иногда не в обиду называя его «Энциклопедия». Жили они вдвоём с матерью в однокомнатной квартире весьма скромно, поэтому каждое лето, когда его мама Валентина Петровна устраивалась на какую-нибудь халтуру, Алексей либо слонялся по двору, либо тоже находил случайные заработки: от курьера в какой-нибудь фирме до поденщика-грузчика на рынке. На вырученные деньги он, к удивлению многих, покупал чаще всего книги. Родился он в конце мутных восьмидесятых годов, когда никто рожать и рождаться не хотел из-за всяческой нестабильности, поэтому сверстников у него было мало, зато Алексей легко находил общий язык как со старшими, так и с младшими.

- Здорово, - протянул Валик руку.

- Возможно, - как-то странно ответил Морошкин.

- Чё мозг морщишь? Вчерашний день забыл? - осведомился Запрудин.

Морошкин на это не спеша достал сигарету, прикурил и, только сделав несколько затяжек, изрёк:

- Представляешь, этот мир отвратительно несправедлив!

- Только что об этом узнал?

- Нет, в очередной раз убедился.

- Что стряслось-то?

- Моя Ольга вчера вечером кинула меня! Села в тачку к мальчику-мажору и укатила с ним куда-то на фазенду его папы!

- А моя Ольга вчера всю ночь тазы из-под меня таскала... Стыдно, блин...

- Стыдно, но справедливо, - признал Морошкин, - а вот в моем случае... У меня даже слов нет. И вот я тут решил... Решил очень важное...

- Банк ограбить? Так ты в прошлом году собирался.

- Нет, как учит нас незабвенный Остаб-Ибрагим-Бендер-бей, с кодексом надо дружить. Я решил создать общество народных мстителей.

- Общество народных мстителей? - Валик недоверчиво ухмыльнулся.

- Именно, мой юный друг. И предлагаю тебе вступить в него первым.

- И кому будем мстить?

- Всем! Всему этому человеческому обществу! Всей этой долбаной демократии, всем этим партиям, всем обокравшим страну миллионерам, всем этим хапающим чиновникам, всем этим растусованным поп-звёздам, всем, кто учит нас, что так жить правильно, хотя мы знаем, что так жить нельзя.

- Ты в комсомол не вступил? - вспомнил Запрудин знакомое слово.

- Этим тоже будем мстить. Они тоже мажоры! Молодая гвардия по заказу! Всем! Всем, кроме униженных, оскорбленных, обездоленных, честных работяг, настоящих ученых, талантливых поэтов, художников, музыкантов... Остальных - к стене позора! - в глазах Морошкина при этом горел недобрый огонёк революционного порыва, на ёжике волос выступили капли пота, а трафарет Че на футболке недоверчиво съежился.

- И что ты собираешься делать? - Валик почувствовал интригу, ему захотелось сходить за пивом и напоить им всех пацанов во дворе, лишь бы они прониклись в этот момент воззванием Морошкина.

- Смех продлевает жизнь, это аксиома. Но смех и убивает. Я буду мочить их смехом. Поднимать их на смех и бросать с его головокружительной высоты. Никакой суд, даже их купленный, никогда не признает это убийством. Будем прикалываться, Валик. Вступай в общество народных мстителей, и кавээновские шутки покажутся тебе детскими забавами, а «Комеди-клаб» - пошлой развлекухой для богатых раздолбаев и богемных пижонов. Ну? У меня уже есть первый ход!

- Не посадят? - на всякий случай спросил Запрудин.

- Даже не арестуют. У папаши этого мажора супермаркет в центре города.

- Хочешь украсть оттуда сникерс или пачку презервативов? - ухмыльнулся Валик.

- Фу, как мелко, - сморщился Морошкин. - Я хочу поднять его на смех. На смех со всей его холёной солидностью. Повеселимся, брат! Смех лечит! Мне не нравится дедушка Ленин, но мне противен и напрочь лишённый справедливости капитализм, жертвой которого я сегодня стал. Нет, вру, я уже родился таким. Я родился в СССР, в отличие от всех вас, детей ущербной демократии и беспредела. Я родился в империи, какие бы прилагательные не прикладывали к этому понятию. Я в лоне матери чувствовал её мощь, у меня реликтовая память на величие, а тут мне предлагают пусть и самый большой огрызок, населенный вымирающими моральными уродами! Так что я объявляю этому бесчеловечному строю войну! Начну с супермаркета «Престиж»...

- И как ты это сделаешь?

- Отправлюсь туда с официальным визитом. Правда, для этого мне потребуются декорации. А, вон Вадик уже кое-что тащит...

Вадик Перепелкин, что учился курсом младше Морошкина, выбежал из соседнего подъезда, прижимая к груди старую потрепанную овечью шубу. Даже издали было видно, что она в нескольких местах проедена молью и состоит на треть из пыли.

- Ты замёрз, что ли? - спросил Валентин.

- Это ты замёрз, мой юный друг, в своей стагнации. Эта шуба - главная часть образа. Лучше подумай, что у твоих родителей есть старого и ненужного из одежды, вызывающее отвращение.

- Кого одеваем?

- Интеллигентного бомжа.

- У меня есть отцовский берет, - вспомнил Валик, - он в нём на дачу раньше ездил, в нём дырки, как от пуль, а ещё он коричневый, как спелая какашка. Короче, полный отстой.

- Годится.

- Есть ещё ботинки. Отец в них белил гараж. Видок убойный.

- Тащи! Сейчас ещё Бганба принесёт старые трико, роговые очки, а у меня есть пачка «Беломора» и разные носки с дырками.

Через пятнадцать минут Морошкин прямо в беседке вырядился во всё доставленное товарищами старьё, и, когда в заключение нацепил на кончик носа очки бабушки Бганба, крупнотелый абхаз зашелся таким заразительным смехом, что вся компания схватилась за животы. Успокоиться далось им не сразу. Не смеялся только Морошкин, он гримасничал, принимал важные позы, входил в роль. Из-под шубы тревожно выглядывал Че Гевара. Видимо, завидовал боевому берету Алексея. Трико Бганба на ногах Алексея выглядело, как спружиненное галифе. Главное, что удалось в образе, - стараниями Ольги Большаковой и её косметички невозможно было определить ни пол, ни возраст получившегося бомжеватого существа. Последним штрихом стало удостоверение члена общества защиты прав потребителей, которое Морошкин купил по случаю на рынке. Но внутри оно было заполнено весьма грамотно.

- Эх, если бы самому не было противно, я бы предпочел пахнуть мочой и кошачьими какашками, - мечтательно произнес Алексей, - ну хотя бы дешёвым одеколоном меня облейте.

* * *

Через полчаса они были у центрального входа в супермаркет. Внешнее кольцо охраны преодолели легко. Бганба якобы помог трясущемуся нервному существу осилить ступени, сочувствуя его жалкому виду, буквально под руку провёл мимо раскрывших рты качков, которые стали что-то торопливо говорить в свои рации. Остальная группа ребят вошла в магазин так, будто никакого отношения к происходящему не имела.

- Война дворцам, - криво ухмыльнулся Морошкин, оказавшись в центре торгового зала и обретя заветную тележку покупателя.

Он нагло двинулся вдоль прилавков, заставляя шарахаться в стороны благовидных представителей среднего класса и лощёных богачей. Отвращение на их лицах вызывало у него внутреннее торжество. За ним неотступно следовала группа охранников аж из трех человек, которые поминутно советовались с кем-то по рациям. Алексей поочередно хватал с прилавка что-либо особенно дорогое, подолгу крутил в руках, принюхивался к упаковкам и с недовольным видом ставил обратно.

- Чаво в Рассею понавезли! Генетически мудифицированные продукты! Отрава, блин!

Охранники, точно озадаченные бульдозеры, всё же окружили Морошкина, и один из них потребовал:

- Слышь... это... - он не знал, как обратиться к существу, - покинь магазин.

- На каком основании? - оскалился Морошкин. - Я платежеспособный гражданин России. - И в подтверждение своего финансового достоинства он достал из кармана ворох купюр - результат предварительной складчины дворового сообщества.

- И вот сюда ещё глянь, соколик, - протянул Алексей удостоверение.

Охранник брезгливо взял в руки документ, раскрыл его и поменялся в лице, читая вслух:

- Калабухов Вольдемар Ольгердович, заместитель председателя общества защиты прав потребителей. Чё за ксива такая? - спросил он себя и напарников и снова обратился к спасительной рации.

Воспользовавшись их замешательством, Морошкин ринулся к мясному прилавку, где скопилась, хоть и небольшая, очередь порядочных граждан. С приближением Морошкина она скоропостижно растаяла. Две удивленных продавщицы воззрились на странного покупателя, стараясь не зажимать носы от запаха лосьона «Троян», образующего вокруг Алексея пятиметровую ауру недосягаемости.

- Двадцать пять грамм «докторской», - любезно обратился к продавщицам Морошкин.

- Как? - переспросила та, что взяла в руки нож.

- Двадцать пять грамм «Докторской» и восемнадцать «Венской», - добавил Морошкин, непринуждённо и располагающе улыбаясь.

- Так и резать, восемнадцать?

- А чего, мы цифер не знаем? Начальное-то образование, небось, есть?

Одна из продавщиц стала нехотя выполнять заказ, а вторая ехидно осведомилась:

- А фаршику вам не нажевать?

- Ты, милая, не ёрничай, - успокоил её Алексей, - ты мне пока полкило российского сыра пластиками нарежь. Смотри не ошибись, полкило... И пластики чтоб тонкие были. У меня друзья интеллигентные, придирчивые в гости придут.

- Поди, тройной одеколон из хрустальных рюмок пить, - процедила сквозь зубы первая.

- Мне что, «Книгу отзывов и предложений» попросить, написать, как мне тут хамят? Я, между прочим, деньги платить собираюсь, - нахмурился от вопиющей несправедливости Морошкин.

- Ничего, если «Докторской» двадцать шесть грамм? - спросила, глядя на электронные весы, продавщица.

- Ладно уж, милая, хоть и вгоняешь ты меня в лишние растраты. Смотри с «Венской» не ошибись.

Чуть в стороне дворовая компания едва сдерживала смех. Когда Морошкин с тележкой откатил от мясного отдела, продавщицы были выведены из строя до конца рабочего дня. Морошкин под строгим надзором сопровождающих его охранников небрежно метнул в корзину несколько пачек чипсов. По сценарию в его кармане запел мобильный телефон. Звонил ему из соседнего отдела Запрудин. Когда Алексей картинно раскинул над ухом престижную «Нокию», охранники окончательно утратили чувство реальности.

- Да, Леопольд Львович, - как можно громче якобы ответил Морошкин, - в супермаркете «Престиж». Да. Могу вас заверить, что отношение здесь к социально-незащищенным гражданам, прямо скажем, предвзятое. Меня повсюду сопровождают надзиратели. Конечно, это унижает человеческое достоинство.

После этих слов охранники отступили на пяток шагов, продолжая консультации по рациям.

Морошкин же, рассчитываясь с кассиром, будто только что вспомнил нечто, ударил себя по лбу и озадаченно возопил:

- «Хенесси» забыл! Леопольд Львович расстроится. Мальчики! - обратился он к окончательно впавшим в ступор охранникам. - Принесите, пожалуйста, бутылочку «Хенесси», а то я уже рассчитываюсь.

- «Хенесси»? - переспросил старший смены.

- Да, и, пожалуйста, настоящий.

- У нас в магазине всё настоящее.

Через пару минут охранник вернулся с коробкой, в которую был упакован дорогой коньяк. Морошкин придирчиво открыл коробку и намеренно чуть не выронил бутылку, отчего дыхание перехватило не только у кассира, но и у всей честной компании. Внимательно изучив лейблы и этикетки, Алексей тоном знатока заключил:

- Польский, точно польский. Подделка варшавская.

- Не может быть! - возмутилась кассирша.

- Вы мне, девушка, не рассказывайте, я сам на подпольном заводе в Польше из одной бочки и «Наполеон», и «Курвуазье» лил. А в бочке был дешевый бренди. И эта бутылка оттуда же!

- Ну не покупайте, если вам не нравится! - охранник потянул руку к заветной коробке.

- Нет уж, господа, теперь пригласите мне какого-нибудь старшего менеджера, мы с ним об экспертизе поговорим.

Охранник после этих слов побагровел, стало ясно, что в любой момент он может просто снести, растоптать Морошкина, просто размазать его по дорогому мраморному полу. И давно бы уже сделал это, если б не боялся замараться.

- Слышь, - процедил он сквозь зубы, - может, ты всё-таки уйдёшь от греха подальше? Вали по-тихому, а? Очень тебя прошу. У нас тут, блин, не рюмочная, а нервы у моих ребят не железные.

- Ага, угрозы, значит, - спокойно констатировал Алексей, - и нервишки шалят. Не похоже на цепных псов капитализма, неужели церберов плохо дрессируют? Сидеть, лежать, апорт, голос, фас - вот тебе доллар!

После таких слов бульдозеры плотной группой двинулись на Морошкина. Но тот (в момент высшего напряжения) неожиданно вытащил из-за пазухи полиэтиленовый пакет, наполненный недвусмысленной коричневой жижей.

- Стоять! - крикнул он. - Или я вынужден буду применить биологическое оружие.

Охранники притормозили.

- Что за фигня? - кривя лицо, спросил один из них.

- Фекалии из инфекционного отделения второй городской больницы, - подробно и с нескрываемым удовольствием пояснил Морошкин. - И если какая-нибудь тварь посмеет нарушить моё конституционное право на неприкосновенность личности, всё это добро щедрыми брызгами разлетится по данному помещению.

- Ты что, специально в больницу ходил дерьма набрать? - усомнился старший смены.

- Зачем специально, я там работаю... В морге, - с видом победителя уточнил Алексей. - Так что, мальчики, если не хотите замараться, стойте спокойно, я расплачусь и тихо уйду.

- Тьфу, - старший смены разочарованно принял безысходность патовой ситуации, - но если я тебя ещё раз в нашем магазине увижу, я тебя всё, что у тебя в карманах, съесть заставлю...

Едва отойдя от супермаркета, дворовая команда предалась неудержимому хохоту. Ребята, согнувшись пополам, показывали на Морошкина пальцами, сыпали колкостями, повторяли сцены, только что виденные в магазине. Не смеялся только Морошкин, он, судя по всему, обдумывал дальнейший план действий.

В это время к группе подошла скромно одетая женщина, из тех, что часто стоят у дверей лощёных маркетов с протянутой рукой, не дотянув до очередной пенсии.

- Грех, ребята, смеяться над нищими, - сказала она.

Все враз замолчали. А у Морошкина подпрыгнули брови:

- Да вы что, мать, мы же наоборот, мы над буржуями... - он достал из кармана мелочь и несколько купюр. - Вот, возьмите.

У огромного Бганбы даже губы затряслись. Он тоже порылся в карманах и щедро извлёк оттуда сотенную.

- Возьмите, пожалуйста. Это от души, вам нужнее. Мы не смеялись над бедными. Меня мой отец на месте бы прибил, если бы я стал таким человеком, - от волнения у него появился кавказский акцент, которого отродясь не было.

Женщина так и осталась стоять с деньгами в руках, похоже, не поняв, что тут только что происходило. Только прошептала им вслед:

- Храни вас Бог, деточки...

Уже в беседке, когда эффект проведённого мероприятия пошёл на спад, Морошкин, открыв бутылку пива, констатировал:

- Это, ребята, детский лепет. Надо что-нибудь посерьёзнее. Всем - домашнее задание: придумать акт мести капитализму. Любым его проявлениям, всей этой извращенной демократии.

- Ты, Лёха, что, революцию решил сделать? - спросил Геннадий Бганба.

- Революции делают ущербные люди, - ответил Морошкин, - а я просто... как бы это назвать? Назовём это по-умному: моделирование общественного поведения в условиях экстремальных ситуаций в условиях российского либерализма.

- Ну прямо курсовая работа, - усмехнулся Перепёлкин.

- Пацаны, а мне это по приколу! - признался в восторге Валик.

- Только не называй нас пацанами, - прищурился Морошкин, - не люблю я этого слова.

- Чё в нём такого?

- Оно происходит от еврейского слова «поц», что означает писюн, так что ты сейчас нас всех писюнами назвал. Кто как, а я писюном себя не считаю.

- Да я не знал, - потупился Валик.

- Есть же другие слова: парни, ребята, друзья, в конце концов...

- Ну, это ты у нас Энциклопедия...

- Кстати, в словаре Даля вообще нет такого слова, - добавил Алексей.

- А как обращаться к девушкам? - спросила Ольга, которая чувствовала себя в мужской компании неуютно.

- Вас, Оля, мы будем называть «сударыня», устроит?

- Вполне. А можно я свою подругу на следующее... - она стала вспоминать слово, - на следующее моделирование приглашу? Светлану. Вы её знаете, она тоже поприкалываться любит. - И пристально посмотрела на Алексея.

- Можно, - разрешил Морошкин, который был автоматически признан лидером.

- А как мы будем называться? - озадачился Валик. - Есть там антиглобалисты, есть анархисты, нацболы есть, есть скинхеды... А мы?

- Это формализм, - поморщился Алексей, - любое осмысленное название влечёт за собой обязательную программу, уставы, символы и прочую требуху. А мы, как Баба Яга, против, и всё. При этом никакого нигилизма, чисто человеческое неприятие. Пусть будут там «Наши», нацболы, скинхеды, а мы будем, к примеру, «скинькеды»! И всё! И никаких объяснений. «Неуловимые мстители» уже были, в нескольких сериях. Скинь кеды, не парься, расслабься - зашнуровать тебя всегда успеют.

- «Скинькеды», - задумчиво повторил Вадим, - а мне иногда хочется сбросить обувь и пойти по улицам босиком... Летом, конечно. Да и полезно, говорят.

- Кеды - удобная, дешёвая спортивная обувь, - согласилась Ольга.

- Слушай, Лёх, - вспомнил вдруг Бганба, - а в пакете у тебя натуральное?..

- Какао с водой, ну и ещё некоторые ингредиенты, для пущей наглядности, - усмехнулся Морошкин, - меня бы самого стошнило. Зато как сработало? А? Я даже пожалел, что не взял с собой натуральный продукт. Точно бы плюхнул им под ноги. Представляю себе заголовки местных газет: в супермаркете «Престиж» совершен террористический акт... Надолго бы мы им покупателей отбили. - Морошкин встал и мечтательно потянулся: - Ну ладно, ребята, пойду переоденусь, мне ещё сегодня контейнеры со спортинвентарём разгружать. Встретимся завтра вечером. Каждому принести с собой идею, а ты, Оля, можешь вместо идеи привести свою подругу.

В это время во двор въехал лаковый «Лексус». Он замер как раз у подъезда Морошкина. Из него появилась возлюбленная Алексея Ольга Вохмина с огромным букетом орхидей. Из другой дверцы вальяжно вышел молодой человек, одетый в белые джинсы, белую футболку и золотую цепь в палец толщиной. Он предупредительно проскользнул к двери, чтобы открыть её для девушки. На пороге они обменялись лёгким поцелуем, отчего Морошкина скривило.

- Молилась ли ты на ночь, Дездемона? - саркастически прокомментировал он. - А ещё вчера ты клялась мне в вечной любви...

- Ну так, - поддакнул Вадим, - у него вон какое точило...

- Оля, а если у меня не будет «Лексуса», ты тоже от меня уйдёшь? - иронично спросил у Большаковой Валентин.

- Дурак ты, Запрудин, - обиделась Ольга и направилась к своему подъезду.

- Знаете, ребята, - горько признался Алексей, - если честно, мне почти до слёз обидно. Мы с ней с десяти лет дружили, с тех пор как она в наш дом переехала. А этот меня своим «Лексусом» за один вечер переехал...

В беседке повисло сочувственное молчание.

* * *

Всю ночь Валик ворочался с боку на бок. Во-первых, не удалось помириться по телефону с Ольгой и зазвать её к себе. Дёрнул же леший с этой дурацкой фразой про «Лексус»! Во-вторых, ему очень хотелось придумать какую-нибудь акцию не хуже морошкинской. В-третьих, он пожалел, что не пригласил Морошкина к себе переночевать, вместе подумать над «моделированием общественного поведения», а заодно дёрнуть с горя пивка по поводу подлой измены Ольги Вохминой. Валентин ворочался, часто вставал и бежал на кухню попить воды, пока не догадался притащить пластиковую бутыль из холодильника к постели, переключал кнопки на дистанционнике телевизора, где по двенадцати из пятнадцати каналов стреляли, а на остальных трёх шла как бы допустимая эротика. Причём на одном из трёх ведущие упорно продвигали права сексуальных меньшинств. Именно прыганье по каналам навело его на нужную идею.

Ещё только улавливая её, он подошёл к отцовскому сейфу с оружием. И хотя ключи от него (как полагал отец) были надёжно спрятаны, Валик прекрасно знал где. Кроме двух охотничьих ружей в сейфе хранился газовый пистолет «Double Eagle». Там же всегда лежала коробка холостых патронов (иногда они с отцом баловались на даче, устраивая весёлую пальбу). И патроны, и пистолет были на месте. После обследования оружия Валик лёг спать со счастливой улыбкой. Завтра он принесёт идею покруче морошкинской.

День прошел с ленивым запахом лапши быстрого приготовления и медленным течением времени. Пару раз Валик выходил во двор, но кроме июльского зноя там никого не было. Во второй половине дня позвонил Ольге, она как раз должна была вернуться с тренировки по гимнастике. Не лень же человеку летом с утра гнуться и тянуться! Но зато какая фигура!

- Оль, ну не обижайся, - начал Валентин, когда она взяла телефонную трубку, - ну глупость я вчера сморозил.

- Валь, а вот скажи честно, ты меня любишь? - вдруг огорошила его Ольга. - Мы столько времени вместе, ты мне что угодно говорил, только не это. Я всё после первого поцелуя ждала, после второго... Может, Валентин, ты меня за маркитантку какую держишь?

- Маркитантку?

- Ну, помнишь, нам историк рассказывал. Следуют за войском торговки, продают необходимое, а я ещё потом вычитала, что они и телом приторговывают или являются походными жёнами командиров.

- Оль, да ты что! - уже сам обиделся Валик. - Подожди, только не говори больше таких глупостей. Маркитантку... Сейчас, - он набрал в легкие побольше воздуха, словно собирался нырнуть, и выдохнул: - Оля, я тебя люблю, ты самая лучшая на свете...

Послушав её ответное молчание, продолжил:

- Знаешь, я не раз читал, как объясняются и любви. Просто «любовь» это такое огромное слово. Огромное, понимаешь? Мне иногда становится противно от того, как мы все общаемся друг с другом. Как придурки из эм-ти-ви... И произнести посреди всего этого хлама слово «любовь» - это как розу на навоз бросить. Я просто хотел по-настоящему...

- А сейчас ты по-настоящему сказал? - наконец заговорила Оля.

- Да. Конечно. А теперь могу я у тебя спросить?

- Валентин, я тоже тебя люблю, - опередила Ольга, - просто девушкам не принято признаваться первыми, а от тебя не дождёшься. А позавчера ночью ты меня для чего позвал?

От следующего вопроса в лоб у Запрудина похолодело в груди, неправильный ответ мог перечеркнуть всё вышесказанное. От растерянности он начал кусать губы, Ольга же терпеливо ждала, не оставляя ему шанса на уход в сторону. Помогать ему девушка не собиралась.

- Оль, - выдавил Валентин, - я хотел затащить тебя в постель; не знаю, что бы из этого получилось. Но только ты поверь, что я не для того... А... в общем... - дальше он не знал, что говорить.

- Спасибо, что не соврал, - облегченно вздохнула на другом конце провода Оля, - только давай с тобой договоримся сразу, я лично хочу окончить школу и поступить в институт. И если тебе не терпится, если ты такой современный парень, а я тебе кажусь старомодной, то меня так родители воспитали, а ты можешь себе поискать что-нибудь посовременнее. Уверена, проблем не будет, только свистни.

- Да ты что, Оль, - чуть не замахал руками Запрудин, будто она могла увидеть. Потом вдруг собрался и весьма твёрдо сказал: - Знаешь, я к тебе испытываю такую сильную нежность... Я бы и так не перешагнул через тебя. Может, я тоже старомодный? Но что нам теперь, может, и не целоваться?

- Этого я не сказала, - уже с весёлой хитринкой заговорила девушка. - Валь, пусть всё будет в своё время.

- Скажи, я пьяный сильно противный был?

- Жалкий и смешной, но до противного не так далеко.

- Ты придёшь ко мне?

- Конечно, я же хочу тебя поцеловать, хоть у тебя нет и, возможно, не будет «Лексуса».

Когда Валентин положил трубку, ему захотелось порхать подобно бабочке, и он даже устыдился такого немужского, на первый взгляд, поведения. С улыбкой вспомнил, как дразнили их с Ольгой в младших классах только за то, что они ходили за руку в школу. Дразнили в основном мальчишки. И с гордостью подумал о том, как завидуют теперь, когда Оле могут позавидовать звёзды подиумов. Завидуют всё те же бывшие мальчишки...

А ведь пришлось даже пару раз подраться за свою даму сердца со старшеклассниками. В восьмом классе он дрался с десятиклассником Нефёдовым, и хотя был изрядно побит, Нефёдов ничего не выиграл. «Быковатый какой-то», - сказала тогда про него Оля, и тот вынужден был искать себе в возлюбленные другую кандидатуру. А в этом году прицепился мальчик-мажор - одиннадцатиклассник Гулиев. Этого Запрудин вытащил на школьный двор сам и парой ударов отбил желание приставать к чужим девушкам. Но потом Валика прилично «оттоптали» многочисленные родственники и земляки Гулиева, русской же поддержки Валентину, как водится в России, не сыскалось. В любом случае, Оля оставалась с ним, а его синяки и ссадины были предметом её гордости.

- Ты бы пошёл из-за меня на дуэль, как в девятнадцатом веке? - спросила она после гулиевского разгрома.

- Конечно, - не раздумывая, ответил он.

И теперь, сжимая в руке отцовский пистолет, Валентин представлял себе такой поединок. И признался себе: «А на шпагах я не умею».

* * *

Вечером в беседке вслед за Валентином, Ольгой и Светланой сначала появился озадаченный Гена Бганба (у которого не было идеи, зато были проблемы: мать сказала прибрать квартиру к приезду многочисленных родственников), затем Вадик Перепёлкин (тоже без особых соображений), потом подтянулся из соседнего двора Денис Иванов (просто так) и самым последним явился Морошкин. Оглядев компанию весьма скептическим взглядом, он устало сел на перила и закурил.

- Есть же люди, которые всю жизнь работают грузчиками, - Алексей выдохнул облако дыма, - теперь я понимаю, почему пролетариат так пассивен, даже есть не хочется, - признался он и тут же сыграл словами: - А идеи есть?

Валик выдержал паузу, подождал, пока все пожмут плечами, виновато прокашляются, и лишь потом победно огласил:

- Есть!

- Излагай, - равнодушно предложил Морошкин.

- У меня дома лежит газовый пистолет с холостыми патронами! - выпалил Валик. - Не у меня, конечно, у отца, но сейчас я могу им попользоваться.

- Ты опять про банк? - обозначил морщины на лбу Алексей.

- Нет, я про моделирование ситуаций.

- И? Моделируй, - Морошкин явно сомневался, что ещё больше подзадоривало Запрудина.

- Моделируем перестрелку. Или покушение. Кто-то стреляет, кто-то падает, типа, взаправду. И смотрим на народ вокруг. Пострелять лучше всего у бара «Голубая лагуна», там охранники без оружия...

У Морошкина в глазах загорелся нехороший огонёк. Он поймал мысль Валентина сходу.

- Валик, гениально, - оценил он, - у меня есть стартовый револьвер. Значит, можно имитировать мощную перестрелку. Почему в «Голубой лагуне»? Там же эти, мальчики, которые девочки, - он предупредительно кивнул на нормальных и порядочных девушек.

Света при этом презрительно сморщилась, Ольга никак не реагировала.

- Во-первых, - начал пояснять Запрудин, - там вряд ли окажут серьезное сопротивление; во-вторых, я как-то мимо шёл, и ко мне там два размалёванных пи... - он глянул на девушек, Ольга была не из тех, при ком можно выражаться, - два размалёванных пристали: «Мальчик, не хотите ли раскрепоститься, ой, какой хорошенький...» Меня чуть не вырвало.

- Валик, ты гомофоб! - определил Морошкин.

- Ты чё обзываешься? - обиделся Запрудин, который не знал значения этого слова.

- Не кипятись, Валик, он сказал, что ты нормальный парень, - разъяснил Бганба, который знал, кто такие гомофобы, благодаря своим многочисленным горячим родственникам. Толерантность среди них была явно не в почете, да и слова такого они не знали и знать не хотели.

- Вы тут какую тему затеваете? - наконец обозначился Денис Иванов.

Морошкин мельком глянул на его ноги и с радостью обнаружил, что он обут в такие же дешёвые, как и он сам, кеды.

- А ты скинь кеды, проще будет понять, - улыбнулся он, а все хохотнули.

- Чё? Босиком ходить? - не понял Иванов.

- Да не, это так, присказка, а в сказке можешь поучаствовать. У тебя есть дома маленькая видеокамера?

- У предков есть, - сразу сознался Денис.

- Отлично, будешь хроникёром. Оператором. Надо снимать нашу борьбу за счастье униженных и оскорблённых.

- А нам что делать? - напомнила Света. - Нас в «Голубую лагуну» точно не пустят. По половым признакам. Если только постричься и в парней нарядиться...

- Не надо, - замахал рукой Алексей, - а кто у нас будет народным мстителем? Кто принесёт на алтарь мести разбитое женское сердце? - с пафосом спросил он. - Как я понимаю, вы не испытываете тёплых партнерских чувств к сексуальным меньшинствам?

- Тьфу, - передёрнуло Свету.

Ольга сдержанно, но весьма однозначно покачала головой.

- Отлично, значит, Бганбу застрелите вы!

Абхаз тут же подорвался с места:

- Э! А меня за что?

- Как за что? За измену.

- Э, какую измену?

- Ну не родине, конечно. Не переживай, я за тебя отомщу после твоей смерти. Завалю всех, последнюю пулю себе в висок... Драма, достойная Шекспира. - Тут Морошкина стало разрывать хохотом, сквозь него он просил Иванова: - Дэн, ты только успевай снимать, как гомосеки будут по окопам расползаться... Ой, блин, я эту картину представляю... Бганба, ты меня любишь, мой кавказский медвежонок?!

Тут уже смеялись все, кроме Бганбы.

- Если отец узнает, что я ходил в этот бар, он мне стопроцентное обрезание сделает дедушкиным кинжалом, - хмуро сказал он самому себе под нос.

Когда все успокоились, Морошкин начал излагать план:

- Хотя в этом баре, по известным соображениям свободы личности, нет камер слежения, нам надо измениться до неузнаваемости. Даже холостая пальба пахнет реальной статьёй. Вдруг кто-нибудь из девочек с усами родит во время боя? А вы - настоящие девочки, - обратился он к Ольге и Светлане, - готовы пожертвовать своей косметикой?

- Даже своих мам, - ответила за обеих Света.

- Отлично! Гена, тебе понадобятся шикарные кавказские усы и хотя бы тёмные очки. Вадим, машину у отца возьмёшь на пару часов?

- Попробую...

- Валик, ты делаешь несколько дымовушек. Напоминать как - надо?

- Нет, с детского сада умею.

- Света, а тебе придётся стать панком... Да так, чтоб тебя реальную никто в этом панке распознать не мог.

- А я? - спросила Ольга.

- Оля, ты будешь за нас переживать. Постоишь на атасе. Больше некому. Общий детальный план будет такой...

* * *

К десяти вечера всё было готово. Морошкин превратился в знойную парня-девицу, Бганба - в горячего кавказского ухажёра, Светка - в разукрашенного во все цвета панка в рваных джинсах и застиранной футболке, Иванову тоже пришлось придать своему лицу женственности, Валик нацепил непроницаемые отцовские очки-капли. Из всей команды камуфляж не нанесли только Вадик, который въехал во двор на отцовской «Волге», и Ольга, что несколько часов преображала своих друзей. Проведя строевой смотр своей команды, Морошкин остался доволен.

- Ну и уроды же мы, ребята, - подытожил он. - Осталось только всем купить кеды. Во время следующей операции так и сделаем. Это будет наша визитная карточка. Хоть и есть опасность, что органы правопорядка просекут этот финт, но чем больше риск, тем больше кайфа. - Он повернулся к Бганбе и женским тенором спросил: - Ты готов любить меня, противный?

- Тише, - попросил Бганба, обливаясь потом в дорогом костюме, - если кто-то из моих родственников услышит, нас зарежут ещё до того, как вы достанете пистолеты.

- Убедил, - согласился Алексей.

В баре, несмотря на мощную вентиляцию, было накурено, курили псевдодевочки не по-женски. За столиками велись тихие приватные беседы, две пары слились в самозабвенном танце, а за стойкой грустил бармен, по всей видимости, настоящего мужского рода. Стены бара представляли собой работу заборного художника на тему «как я вижу берег лазурного острова». Из стилизованных под корабельные бочек то тут, то там поднимались между столиками тщедушные пальмы, а одна из стен была жалкой имитацией водопада. В динамиках меланхолично страдал Элтон Джон.

Морошкин потащил Гену к стойке и капризно потребовал у бармена:

- Милый, наполни нам бокалы «Маргаритой», и не надо этих пошлых соломок, мы предпочитаем хлебать до одури, правда, милый? - повернулся он к возлюбленному Бганбе.

- Да, - натянуто согласился Гена и после паузы добавил, - дорогая.

Бармен с вялым безразличием, но профессиональной скоростью выполнил их просьбу и снова стал смотреть сквозь танцующих.

- Вата в бюстгальтере щекочет мне соски, - злым шепотом признался Алексей.

- Если папа узнает, где я был... - горевал Бганба, - ни одна девушка не выйдет за меня замуж.

- Ну ты-то у нас хоть активист, а я? - подбодрил его Морошкин. - А вот и Дениссима Иванова со всевидящим оком.

В бар спустился Денис. Этот, как ни старался, не мог скрыть растерянности, и хотя обувь у него была не на каблуках, а на платформе, двигался он смешным шагом греческого гвардейца.

- Здравствуй... Алёна, - поприветствовал он Морошкина, - здравствуй, Гиви, - это относилось к Гене, - мне то же самое, - кивнул он бармену, а шепотом сказал Морошкину: - Мне пукнуть хочется от волнения.

- Не стоит, вдруг этот аромат здесь является внешним раздражителем? Терпи... Даша, - последнее слово он акцентировал.

За ближним столиком между тем шла печальная беседа. Две «подруги» жаловались поочерёдно.

- Он такой бесчувственный, такой жлоб! Представляешь, так с людьми только на зоне обращаются. Вульгарно и грубо. Никакой утончённости. Наверное, я не выдержу и брошу его...

- Давно бы так, терпеть ненавижу жлобов.

- Но у него такая спортивная фигура, такие татушки обалденные...

- А у тебя такие синяки, что даже тональным кремом не замажешь...

В этот драматический момент беседы на входе появилась Светка, являя собой пик женской ярости.

- Вот ты где, подлец! - выкрикнула она сквозь сигаретный туман в сторону Гены. - На кого ты меня променял! Ушлёпок кавказский! Лучше бы ты мне с горным бараном изменил! - после этих слов она вытащила из спортивной сумки внушительный пистолет Запрудина и открыла огонь.

Бганба как-то подчеркнуто радостно подался навстречу виртуальным пулям. По сияющей белизне сорочки под пиджаком разлилась алым пятном кровь, что томилась до сих пор в полиэтиленовом пакете под мышкой. Донором был кусок баранины, заначенный его отцом в морозилке для изготовления шашлыков.

- Пращай, дарагая, - уж слишком по-кавказски и чересчур театрально попрощался он с Ларисой Морошкиной.

Вообще-то с такими ранениями и чирикнуть не успевают.

Иванову пришлось спрыгнуть с табуретки, чтобы отснять момент падения Гены на соседний столик.

- Тварь! - это фальцетом выкрикнул Морошкин, доставая из дамской сумочки револьвер, и сделал три подчеркнуто неточных залпа в сторону Светки.

- Какая драма, - заворожено произнесла «дамочка», что недавно жаловалась на грубость своего дружка.

- Ну всё, - ответила Светка всем подряд, водя стволом из стороны в сторону, - конец голубому вагону, старуха Шапокляк пришла! - и начала палить во все стороны.

При таком триллерном развороте мелодрамы народ посыпался под столы, теряя парики и с таким трудом обретённую женственность. Танцующие залегли первыми, причём между ними началась странная борьба, похожая на то, кому под чьим телом укрываться.

- Щас я вам ещё дырок наделаю! - кричала вошедшая в роль Светка.

Следующую пулю по сценарию получил Иванов Денис-Даша. Упав, он постарался направить камеру в сторону бушующей Светки.

- Ну, теперь наконец-то закроют, - как-то радостно сказал бармен, что спокойно сидел на корточках за своей стойкой, машинально протирая бокал.

Влетевшие на грохот пальбы охранники предпочли ретироваться, потому как Морошкин пару раз выстрелил в их сторону, а Светка согнулась, обливаясь кровью, будто получила пулю в живот, при этом она продолжала трясущейся рукой целится в зал, над которым парил дружный визг. Под занавес в бар влетел Валик и одну за другой бросил несколько дымовушек и хлопушек. Ощущение реального побоища передалось даже имитаторам. Помещение быстро наполнилось едким дымом. Кто-то совсем не по-женски призвал публику:

- Дёргаем отсюда! Сейчас рванёт!

Публика подорвалась, ломая высокие каблуки, жертвуя колготками и макияжем. Первыми, что характерно, на спасительную улицу вырвались охранники.

Кто-то из прохожих тут же прокомментировал появление толпы из злачного места и клубы дыма, валившие из открытых дверей:

- Во педики обкурились!

- Ну вот, начался внеплановый гей-парад, можно вызывать ОМОН, - констатировал внутри Морошкин. - Там есть выход во двор, - наклонился он к «убитому» Гене.

Бганба благодарно чихнул и сел.

- Сваливаем, а? - спросил-предложил он.

- Ясно - не остаёмся, тут щас такая любовь развернётся. Если приедут мальчики в голубой форме, то ещё ничего, эти как родственники по цвету, а если в камуфляжной, то так раскорячат...

- Никогда больше сюда не приду, лучше бы мы его просто взорвали, - причитал Бганба, пробиваясь через подсобки.

У выхода они столкнулись с барменом, который озадаченно посмотрел на кровавое пятно на рубахе Гены, потом на Морошкина, на лице которого не осталось ни следа тихого «женского счастья», ни приступа безумной ревности.

- Бегите, парни, - сочувственно сказал бармен, открывая перед ними дверь, - я не выдам.

- Спасибо, рад встретить настоящего мужчину в этом... - Алексей не договорил, вытолкнутый напиравшим телом абхазца на улицу.

Через пару минут вся компания, кроме Ольги, мчалась на перепёлкинской «Волге». Сначала намеренно плутали по улицам, попутно стирая с лиц макияж, и только минут через двадцать машина нырнула во двор, а ещё через две Морошкин начал разбор полётов. В целом, оценив акцию моделирования как состоявшуюся, Морошкин остался недоволен её результатами. Последствия, по его мнению, могли быть более эмоциональными и разрушительными. Отметив также слабую актёрскую игру в некоторых эпизодах, отчего операцию нельзя назвать окончательно «гейниальной», он завершил свою тираду следующим:

- Ну, теперь будем ждать вестей в «городской болтушке». В криминальных новостях обязательно что-нибудь напечатают. Интересно, чем у них закончится поиск тел?

- Я с этими, - прорвало вдруг с акцентом Гену, - не то что в одном баре, я в одном морге с ними лежать нэ буду!

Компания на это хохотнула.

- А кассету можно у меня посмотреть, предки на дачу скоро уедут. С ночёвкой, - предложил Иванов.

- А у меня есть новая идея, - задумчиво изрёк Морошкин, вызвав тем самым общее молчание-ожидание. - Всё, что мы делаем, это развлечения, не больше. Нужно что-то посерьёзнее. Заставить лечь на землю голубков - это не сложно, а вот кого покруче?.. Тут не просто кураж, тут отвага нужна. Как насчёт того, чтобы пощекотать нервишки новым русским и новым нерусским?

- Запросто, - тут же поддержал Валик, которому меньше всего хотелось, чтобы подошедшая в этот момент Ольга посчитала его трусом, а главное - не хотелось, чтобы такое весёлое времяпровождение закончилось.

- Вот и отлично, - продолжил Алексей, будто получил общее согласие. - Подробности завтра. После работы. Сейчас всё равно следует сделать паузу.

* * *

Отец Алексея Морошкина, майор Морошкин, зимой 1995 года был отправлен на странную войну. Если до тех пор семья жила небогато, а так, как принято говорить, ниже среднего уровня, то с отъездом отца Алексей впервые узнал, что на завтрак может не хватить хлеба, поэтому его надо оставить с вечера, отказав себе в лишнем куске на ужине. Кроме того, он узнал, что блюд из картофеля и лука может быть великое множество. А ещё он понял, что компьютеры есть у всех, кроме него, но мать сказала, что книги лучше компьютера. И он сам постиг это, когда научился погружаться в миры, созданные писателями.

Выдернуть его оттуда мог только окрик мамы: «Лёша, поменяй пелёнки Нине!», то бишь младшей сестре. Когда отец служил в сибирской тайге, то в военном городке у них была служебная двухкомнатная квартира, и у Алексея почти была своя комната. Но потом отца перевели в город, где предоставили только однокомнатную. Выбор был невелик: либо согласиться и отдать под козырёк, либо сократиться из армии. Отец без армии себя не мыслил, хотя, как видел Алексей, ненавидел всё, что происходило тогда в войсках. «Даже в Афгане было проще», - говорил он про эти дни, хотя там он воевал в звании рядового и даже получил медаль, которую ценил больше других наград.

Майору Морошкину посчастливилось вернуться с первой кавказской войны целым и невредимым. Хотя что под этим понимать? Отсутствие пулевых и осколочных ранений? Но как быть с простреленными навылет душами? Отец часто напивался, мог до утра сидеть с бутылкой на кухне и часто твердил пытающемуся успокоить его Алексею: «Сынок, из нас, из моих парней делали мясо, а потом его продавали, как на рынке, да нет, даже не продавали, а просто кидали на корм собакам... Самое обидное, что потом эту войну постараются забыть и сделать вид, что почти ничего не было...» И со второй войны подполковник Морошкин вернулся целым и невредимым, если не считать ошибку снайпера, оставившего своим выстрелом глубокий шрам на щеке по касательной. Отец привёз с собой много денег. «Откуда?» - спросил Алексей. «Деньги нынче - вместо победы», - сурово пояснил подполковник Морошкин. «Нас теперь убивают не за Родину, а за деньги...»

После возвращения купили долгожданный компьютер, собирались переехать в обещанную начальством трехкомнатную квартиру, но вместо войны отец не вернулся с рынка. Теперь никто и никогда не узнает, что же там произошло, следователи очень быстро склонились к бытовой драке, во время которой юркий черноглазый продавец воткнул нож в спину российскому офицеру. И что с того, что несколько дней после этого рынок не работал, торговцы справедливо опасались мести военных. Теперь он работает как ни в чём не бывало, и, возможно, там до сих пор бойко торгует убийца подполковника Морошкина. Вместе со смертью отца закончились разговоры о квартире: нет человека, нет проблемы. Осталась только смешная по нынешним временам пенсия да настоящая помощь боевых друзей. Но они с каждым годом появлялись всё реже.

На желание Алексея после школы поступить в военное училище мать ответила кратко: «Хочешь и меня похоронить? Мы тут с Ниночкой вдвоём совсем дойдём». И Алексей поступил в университет. Поступил легко, не оставляя ни единого шанса приёмной комиссии оставить его за кадром ради так называемых «платников». Рана постепенно затягивалась, и среди друзей Морошкина появись выходцы с Кавказа. Тот же Бганба, который, между прочим, рассказывал, как чечены отчаянно воевали вместе с абхазами и русскими казаками против грузин, и о том, что все абхазцы считают себя гражданами России, а отнюдь не американской Грузии. И всё же с одной из ненавистей в себе Морошкин не мог справиться: он не мог без едкой иронии, а иногда открытого зубоскальства смотреть на богатых. На тех, кто богатым стал в одночасье, одновременно зачислив себя в люди первого сорта. Если во времена военной демократии на первый план выдвигались лучшие воины, то теперь в эти ряды выдвигались, кроме сильных, хитрые и подлые, а все вместе они были в большинстве случаев лишены каких бы то ни было моральных ориентиров. И очень часто откровенно глупы. Нет, они, разумеется, могли придумывать хитроумные планы отъёма денег у беднейшего большинства, с умным видом демонстрировать друг другу бизнес-планы, листать гламурные журналы, знать биржевые сводки, отличать фирменные лейблы от поддельных, но легко могли перепутать не то что Сократа с Платоном, но и Пушкина с Лермонтовым. Последней переполнившей чашу терпения каплей стала измена Ольги. Это было так больно, что Алексей впервые после смерти отца пожаловался матери. Она посмотрела на него внимательно своими выплаканными глазами, потрепала по голове, чего сто лет не делала, и сказала:

- Лёш, она ещё сто раз пожалеет об этом. А ты её пожалей, Лёш. Этот богатенький вряд ли на ней женится, помяни моё слово. Поиграется и бросит.

- Может, мне его убить? - весьма серьёзно озадачился Алексей.

- Упаси тебя Бог даже говорить такое, - испугалась мать, - у тебя же золотая голова.

- Но я её люблю, мама! А ради любви знаешь какие поступки совершают!

- В книгах читала, в кино смотрела, а в жизни видела редко. Ради любви чаще всего смиряются. Найти свою половинку - это удача от Бога, а некоторые, между прочим, даже обретя её, не могут оценить этого дара. Только потеряв...

- Ты снова о папе?..

- Да нет, ничего, сынок. Это уж у меня до могилы болеть будет.

- Всё равно, я объявляю им войну, - твёрдо решил Алексей.

- Лёша! - не на шутку взмолилась мать. - У нас уже был один мужчина на войне! У нас война в стране не кончается. Нигде! Будь они прокляты все со своей политикой, Горбачевы и Ельцины! Вся свора их! Живи тихо, Лёш, Бог тихих любит!

- И потому Илья Муромец святой, и Александр Невский, и Дмитрий Донской, и Суворов с Ушаковым, - настойчиво ответил Алексей.

- Упрямый ты, в отца, - грустно сказала мать.

* * *

Следующим вечером компания снова была в сборе. Морошкин как всегда пришёл последним, зато принёс с собою газету «Городские ведомости».

- Во, - объявил он, разворачивая газетный лист, и начал читать: - «Кровавый закат в "Голубой лагуне". Вчера в известном баре произошла массовая перестрелка, причиной которой стала банальная ревность. По свидетельству очевидцев, обе стороны применяли огнестрельное оружие, с обеих сторон были раненые и убитые. Но следствие на сегодняшний день располагает только лужами крови, над которыми работает экспертиза...» - и добавил от себя: - Вот они удивятся, когда группа крови укажет им на минотавра!

- Кого? - не понял Иванов.

- Мифы надо читать, - не стал объяснять Алексей и продолжил: - «Во время перестрелки пострадал один из охранников, он разбил себе голову об дверь, когда уклонялся от пуль. Примечательно, что самих пуль на месте перестрелки обнаружено не было». Плохо ищут, - иронично наморщил лоб Морошкин. - «Бар "Голубая лагуна" будет закрыт на неопределённое время. Но, как заявил директор бара Эдуард Качиньский, он приложит все усилия, чтобы его посетители как можно раньше могли вернуться в так полюбившееся им заведение». В этом месте читатели роняют скупую слезу и высказывают сочувствие притесненным представителям сексуальных меньшинств.

- Следственные органы - это не так уж хорошо. Наша шутка может пойти по статье хулиганство, - заметила Света, которая училась на первом курсе юридического.

- С тяжёлыми последствиями, - брызнул на неё резким взглядом Алексей.

- Конечно, с тяжёлыми, - задумчиво подтвердил Бганба, - рубашка не отстиралась, «Ариэль» не проник в структуру волокон, выкинуть пришлось. А пиджак я унёс в химчистку...

- И сказал, что ел сырую баранину, - с досадой продолжил за него Морошкин.

- Ничего не сказал!

- Ой, Гена, мог бы хоть неделю подождать, - поддержала Алексея Света.

- Моя мама страшнее любого прокурора, - отрезал Бганба.

- Ладно, - примирительно сказал Морошкин, - кто испугался, может покинуть эту беседку сейчас. Просто уходя, пусть помнит: тут уже собрались не просто товарищи по развлечениям, а подельники. Кто уходит?

Все промолчали.

- Давай тему, Лёх, - нахохлился Валик.

- Легко! Это план спорткомплекса «Торнадо», - Морошкин достал из кармана и развернул раздобытый где-то план эвакуации, - кто там тренируется, отдыхает, развлекается - все знают?

- Все, - ответил за всех Валик.

- План у меня наполеоновский. Предусматривается сразу несколько акций. Правда, подготовка требует времени и некоторых средств. Уязвимые места комплекса - бассейн, сауна, раздевалка и вот эти комнатки, якобы массажные. По вечерам там обычный вертеп. Днём в спортивных залах качается братва, а богатые дяденьки и тетёньки заботятся о своих дорогостоящих телах, но их телохранители в это время грустят в машинах или вообще в офисах. Крепость данная считается нейтральной территорией, здесь не бывает разборок по их какому-то внутреннему соглашению. Охрана тут, тут и тут, - он указал пальцем, - скорее всего, не с пустыми карманами, плюс мастера всяких там единоборств. Пути отхода вот - пожарные лестницы и хозблок.

- Кто нас-то туда пустит? - задал справедливый вопрос Денис.

- И что мы там сможем смоделировать, прежде чем вам, мальчики, сломают рёбра? - добавила Ольга.

- С недавних пор я там работаю уборщиком. Это значит, что сам я в операции действовать не смогу, засветят на месте и там же зароют, но для вас я открою выход во двор, вот здесь, - он ткнул на один из выходов, - там мусорные баки, открою по сигналу. Позвоню по мобиле. Моделировать будем следующее. Мы всех их оставим без одежды, просто бросим её в мусорные баки. Эффект, спросите вы? Представьте себе респектабельных тёток и дядек, которые вываливают на улицу в купальниках?

- Не пройдёт, - решительно возразил Валик.

- Почему?

- У моего отца как-то в бане украли куртку, а была зима, он просто позвонил мне, и я принёс ему другую. А этим целый гардероб самосвалом привезут.

- Это точно, - вздохнул Морошкин. - Но очень жаль упускать возможность покуражиться в таком заведении. Перестрелка там тоже не пройдёт, в нас уже через несколько секунд будут стрелять совсем не холостыми.

В это время к беседке подошли участковый, капитан Смоляков и его помощник сержант Тухватуллин. Оба - люди в районе уважаемые, особенно в молодёжной среде. А всё потому, что никогда Смоляков и Тухватуллин своих доморощенных хулиганов за ухо к родителям не таскали или в Комиссию по делам несовершеннолетних, а разбирались во всём сами, справедливо и честно. Вот и сейчас - подошли и поздоровались с каждым индивидуально, как с равными. Ребята примолкли: раз пришли участковые, значит, что-то не так. Тухватуллин, голубоглазый татарин, почти всегда улыбался, и улыбался так, что, казалось, он знает все твои последние шалости, вот-вот расскажет. Смоляков же, наоборот, был подчёркнуто серьёзен, но добродушен.

- Ну что, спасатели Малибу, - начал он, - вчера состоялся странный налёт на бар «Голубая лагуна». Слышали?

- Да вот, в газетах пишут, - настороженно ответил за всех Морошкин.

- Вот, уже пишут, а нас тут по тревоге подняли - дворы чесать, не самое приятное, скажу вам, удовольствие. Тел, понимаете ли, нету. Но, полагаю, их не было...

- Вот странно, да? - поддержал начальника Тухватуллин. - И кровь красная, а должна быть голубая...

Компания угрюмо хохотнула.

- А тел и быть не могло, - продолжил капитан, - потому как в руках у меня, - он достал из кармана и показал всем, - очень интересная гильза калибра девять миллиметров. Вроде бы ничего примечательного, но вот только разрешение на этот пистолет я сам одному человеку выписывал, а патроны эти, холостые, мы с ним вместе покупали. Вот ведь незадача... Я как раз в магазин «Калибр» тогда зашёл по своим надобностям... - Смоляков сделал паузу, высверливая взглядом побледневшего Валика. - А что, Валентин, отцовский пистолет, случайно, никто у вас не украл?

- Не знаю, он в сейфе, - потупился Валик.

- Пойдем посмотрим?

- Не стоит, Фёдор Алексеевич, - включился Морошкин, - вам чистосердечное сразу, или сначала паковать будете?

- Рассказывайте, - Смоляков, как и все ребята, сел спиной в окно беседки, свесив ноги на скамейку.

- Только так, чтоб нам было так же весело, как было весело вам, - присоединился, радостно щурясь, Тухватуллин.

- У вас зарплата какая, Фёдор Алексеевич, и у вас, Ринат Файзуллович?

- О! А чё так издалека? - удивился участковый.

- Иначе можете неправильно истолковать наши благородные действия. Мы же, зная вас, как человека честного и справедливого, не хотели бы в ваших глазах...

- Кончай прелюдию, начинай по существу.

- Ну, во всём виноват я, поэтому организованной преступностью тут и не пахнет.

- Нэ! - возмутился Бганба. - Мне туда папа не разрешает ходить, я там не был, но я тоже виноват! Потому что я их не люблю!

- Зато ты им понравился, - засмеялся Тухватуллин, - свидетели говорят, был молодой красавец с Кавказа. Правда, говорят, погиб.

- Вот что, ребята, - Смоляков окинул команду задумчивым взглядом, видимо, принимая какое-то решение, - если выложите всё, как есть, то обещаю, дальше нас с Ринатом это не пойдёт. Вы меня знаете, я слов на ветер не бросаю.

- Да ладно, Лёх, валяй, - будто разрешил Вадик Перепёлкин.

Морошкин некоторое время покусывал губы, внимательно посмотрел на каждого из товарищей.

Рассказывая, он опустил только три детали: свою ненависть к богатым и глупым, Ольгу Вохмину и её нового ухажёра, а также дворовый неологизм «скинькеды». Алексей употребил весь свой талант, так что даже участники приключений слушали, будто это не про них. По ходу повествования было заметно, как Смоляков сдерживает улыбку, а Тухватуллин вообще не старался быть серьёзным и поминутно похохатывал. Кульминационный пакет в «Престиже» всё же заставил засмеяться и участкового. Поэтому когда дело дошло до жеманных ужимок посетителей «Голубой лагуны», Смоляков дал волю своему баритону, правда, старался перевести смех в кашель, мол, он у меня такой необычный. После того как Морошкин вопросительно замолчал, глядя на участкового, тот тоже начал издалека:

- Вы, братцы, наверное, очень удивитесь, когда узнаете, что первоначально, в семидесятые годы, «Голубая лагуна» называлась кафе «Буратино», специальное детское кафе, куда мы с Ринатом Файзулловичем ходили от души поесть пломбира. А в девяностые это кафе два раза переходило из рук в руки, пока, наконец, не стало тем, чем стало. Но мало ли кто кому не нравится, вам посчастливилось жить в свободное время, так что радуйтесь, - как-то иронично сказал он.

- А чё они к нормальным парням пристают, мимо пройти нельзя, хоть на другую сторону дороги сваливай, - не согласился Валик.

- Водилы им сигналят, когда мимо проезжают, - поддержал Запрудина Перепёлкин.

- Выделили бы им необитаемый остров, пусть там друг друга любят, - добавил Бганба.

- Парни, вы чего разорались, будто я там такое кафе разрешил? - справедливо возмутился участковый. - Мне от этого одни проблемы. Вы думаете, только вы туда развлекаться таким образом приходите? Там и посерьёзнее ребята выражают своё негативное отношение к нетрадиционному сексу. А вы?! Думаете, пошалили, и всё шито-крыто? Стреляли-то вы холостыми, зато прокурор настоящий и дело настоящее завели. Могли бы хоть в другой район уйти, чтоб у меня лоб меньше чесался. Ну?

- Фёдор Алексеевич, а для лесбиянок тоже кафе откроют? - с вызовом спросила Ольга.

- Это не ко мне, вопрос в Государственную Думу или знатокам в «Что? Где? Когда?». А вам я вот что скажу, раз обещал, то слово свою с держу, но вам придётся искупать свою вину. Не перед этими, - поторопился он сбить выплывавшее на лица ребят возмущение и отвращение, готовое прорваться галдежом, - перед теми, чьей боли вы не видите. Вот ты, Лёх, после смерти отца, думаешь, я не знаю, что весь мир у тебя виноват, ты думаешь, тебе хуже всех?

- Ничего я не думаю, - пробубнил Морошкин, опуская голову.

- А думать надо. Я тоже там был, где и твой отец. И Ринат вон... Я приехал, зла не хватало, а меня один умный человек одной фразой вылечил. Знаешь, что он мне сказал? Он сказал: надо чаще делать добро, чтобы не оставалось времени для зла. И ещё. Тебе плохо? Оглянись, вокруг тебя те, кому во сто крат хуже! Сначала я ничего не понял, даже хотел этого человека послать с его моралью... Да через пару дней нашёл на улице грудного младенца, которого мать бросила. Всё! Край! Дальше некуда! Голубые по сравнению с ней напакостившие котята! Так что, братцы, вместо допросов, бесед с родителями, вы мне этим летом должны три-четыре рабочих часа в день. Возражения? Замечания? Предложения?

- Чего делать-то? - спросил Перепёлкин.

- Завтра в десять утра встречаемся здесь же, всё узнаете. Если кто-то не придёт, будем считать его предателем общего дела.

- Мне завтра к двенадцати на работу в «Торнадо», - сообщил Морошкин.

- Отпущу пораньше, - пообещал Смоляков, - Ринат тебя подвезёт. Ну всё, совещание окончено, у нас ещё работа есть.

Милиционеры ушли, а ребята долгое время молча смотрели им вслед. Первым очнулся Запрудин.

- А я знаю, что в «Торнадо» надо сделать! Не одежду красть, мы же с уголовным кодексом дружим, надо их самих заставить выскочить на улицу голыми!

- Как? - без энтузиазма спросил Морошкин.

- У меня же папа в эмчеэс работает, - хитро улыбнулся Запрудин.

- О'кей, вопрос остается на повестке дня, но сначала надо у Смолякова отработать, сами понимаете, ему ничего не стоило нас сдать. А там, если и не посадили бы, то, по крайней мере, на «условно» могли бы наскрести... Но твоих идей я, Валик, опасаюсь, вдруг опять твой батя с участковым в одном магазине отоваривается, и он снова к нам придёт.

- Так он уже знает, что ты там работаешь, - вступилась за Валентина Ольга.

- М-да, - угрюмо согласился Алексей, - это факт. Я уж думал, мы всё, отвоевались, и военная тайна нам не нужна.

- Ребята, а пошлите ко мне все ночевать! - пробило дружеским чувством Запрудина. - Родителей нет!

- Не могу, - отказался первым Бганба, - у меня скоро годовщина, как дядю убили, надо дома быть. Вся родня соберётся. Отец не поймёт, если я матери помогать не буду. Он брата сильно любил. Бабушка будет плакать. Каждый день плачет, а там вообще сердце порвёт.

- А у меня трудовой фронт с родаками на даче, - отказался Перепёлкин.

- Да не, хватит на сегодня приключений, - отмахнулся Денис Иванов.

Валик, Ольга, Света и Алексей невольно остались пара на пару и перед дилеммой: а не пойти ли ночевать к Запрудиным?

* * *

Гена Бганба родился перед самой войной. Разумеется, он не помнил, как летом 1992 года вся семья покинула дом на улице Дзержинского в Сухуми. Он не понимал, что отец и его брат воевали с грузинской национальной гвардией. Не знал, что сначала их приютили родственники в Сочи, потом в Москве, что потом они переехали в Сибирь, где мать смогла устроиться по специальности на работу в больницу. Ютились сначала в общежитии, а потом отец с дядей уехали, чтобы участвовать в битве за Сухуми. Гене было тогда всего два года, а его двоюродному брату пять. Но войной, борьбой за независимость Абхазии была пронизана вся жизнь семьи Бганба. Поэтому он знал о ней всё. И один и тот же рассказ здесь звучал каждый год: как погиб дядя Валера. Война уже кончилась, в Абхазию вошли российские миротворческие войска, а дяде выстрелили в спину прямо на улице. Скорее всего, это была чья-то месть. И она была бы понятна, если бы не подлый выстрел в спину. Ненависть к грузинам здесь была таким же обычным делом, как любовь к ближним. Просто их положено было ненавидеть. Хотя это не была слепая ненависть. Как-то Гена спросил у отца: все ли грузины плохие?

Отец внимательно посмотрел на сына и ответил, взвешивая каждое слово:

- Нет, конечно, не все, раньше мы даже дружили семьями с грузинами, жили на одной площадке, нам делить было нечего, грузины тоже очень пострадали от войны. Почти все, больше четверти миллиона вынуждены были покинуть Абхазию, которая была для них родиной...

- Почему же мы их не пустим обратно? - резонно спросил Гена.

- Потому что вместе с ними вернётся война, теперь уже по-другому быть не может.

- Тогда зачем война?

- Война - это пища для богатых, для тех, кто хочет стать богатым и управлять другими людьми, - коротко объяснил отец.

- Но почему большая Россия молчит?

- Потому что в России тоже идёт война, и ей намного тяжелее, чем маленькой Абхазии, на ней большая ответственность. Мы же входили в Россию как отдельный народ и выходить из России не собираемся.

Именно поэтому Гена подружился с Алексеем. Оба не понимали, как могут спокойно жить люди, тем более в роскоши, когда где-то идёт война и гибнут невинные люди. И оба они с одинаковой силой презирали Горбачёва и Ельцина.

Мать не согласилась возвращаться в Сухуми ни под каким предлогом.

- Я столько перевязала раненых с обеих сторон, что заслужила себе мир и покой, - говорила она.

Даже спустя несколько лет после того, что она видела в городе во время боёв, она пугалась разрывов петард и салютов. Едва-едва её удалось уговорить ездить в Сухуми в отпуск. Всё-таки - солнце и море бесплатно. А в этом году поехать не удалось, потому как маму оставили на лето вместо главного врача. Отец же настоял, чтоб все родственники собрались помянуть дядю Валеру на территории России. У них дома.

Отец так и разрывался на две части, мотаясь между Сухуми и Сибирью. С переменным успехом занимался коммерцией. Повзрослев, Гена понял, что отец занимается перевозкой не только товаров народного потребления и мандарин, но и ведёт какие-то дела с российскими военными. К тому времени у всех Бганба были российские паспорта, поэтому отец настоял, как старший в семье, чтобы двоюродный брат Владислав поступил в институт в России. Следом пошёл и Гена. Правда, получив в этом году диплом, Владислав уехал с отцом, а Геннадия оставили единственным мужчиной в доме. Это было похоже на приказ, и отказаться он не мог. Но вчера они вернулись и привезли с собой запах некончившейся войны...

* * *

В десять утра вся команда была в сборе. Смоляков пришёл один, опоздав на пять минут. В руках у него была большая спортивная сумка. Утро выдалось пасмурным. Задумчивые облака быстро погрустнели до состояния туч. Стало прохладнее, но небо уронило только несколько капель на квадратный метр, попугав дождём. Погода добавила хмурости и озабоченности лицам ребят. Участковый же, напротив, пришёл с особым вдохновением.

- Ну что, дети лейтенанта Шмидта, двинули?

- Куда?

- Щас всё увидите, тут недалеко.

Маленьким отрядом они прошли три квартала и вошли в один из дворов, состоящий из муниципальных зданий и офисов. Почти в центре стоял старый, века ещё девятнадцатого, огороженный чугунной изгородью двухэтажный особняк. На воротах красным фоном выделялась вывеска с надписью «Дом ребёнка», мелкими буквами было обозначено его районное значение и отношение к системе образования. Никто из ребят лишних вопросов не задавал, милиционер и сам вёл скупую экскурсию. Так, у входа в особняк он указал на заделанный не так давно прямоугольный проём в дверях.

- Здесь был специальный ящик... Для младенцев... - и ответил на немой вопрос ребят: - Сюда малышей подбрасывали мамаши, у коих совести чуть больше, чем у тех, которые бросают пищащие пакеты с детьми на помойки.

Такое начало нагнало ещё больше хмури, девочки вообще заметно волновались.

На первом этаже находились разнообразные административные и хозяйственные помещения, характерно пахло кухней и прачечной одновременно. В одной из комнат, в коей не было дверей, крутились центрифуги нескольких стиральных машин. Смоляков провёл ребят к массивной лестнице на второй этаж.

- За мной, - по-военному скомандовал он.

На втором этаже он провёл быструю рекогносцировку:

- Так, к грудничкам вам рано, сами недавно из памперсов выпрыгнули, а вот в старшую группу в самый раз, я заодно там своего крестника проведаю. По коридору прямо, дверь налево. Ну-ну, чего мы такие смущенные. В атаку! Это вам не «Голубую лагуну» штурмом брать, тут вас самих обстреляют, - и открыл дверь.

Ребята несмело двинулись следом.

- Скинь кеды, - сказал он на пороге идущему следом Морошкину, и тот от знакомого словосочетания вздрогнул. Зато когда расшнуровал обувь, с улыбкой заметил, что вся его команда тоже снимала с ног именно кеды.

- Дешёвая обувь от китайских коммунистов, - негромко сказал он.

В достаточно большой комнате суетились возле игрушек десять малышей четырех-пяти лет. Шесть девочек и четыре мальчика. Один из них, завидев в дверном проёме Смолякова, тут же бросился к нему.

- Дядя Федя, питолеты пинёс?!

- Принёс, Федяка, принёс! - и участковый расстегнул сумку, доставая оттуда игрушечное оружие.

- Играть в войну будем? Лома будет, Тасик будет, Ваня будет, ты будешь?

- Я - нет, не могу, извини, Федя, но я привёл тебе отличных стрелков, - и тут же выдал стоявшему рядом Морошкину пластмассовый револьвер: - Защищайтесь, сударь.

Морошкин стоял в растерянности, разглядывая игрушку, а по нему уже открыла огонь малышня.

- Дыджь...

- Дуф!

- Джух!

- Та-та-та...

И тогда, мгновенно приняв правила детской игры, он театрально согнулся пополам, падая, кинул пистолет Бганбе:

- Гена, лови, я убит.

Его падение вызвало жуткий восторг маленьких солдат, которые тут же начали палить в Гену. Тот же находчиво выставил вперёд Перепёлкина и, прикрываясь им, как живым щитом, перешёл в наступление. Солдатики с визгом рассыпались в разные стороны.

Одна из девочек с грустным вопросительным взглядом подошла к Смолякову. Потянула его за рукав кителя.

- Дядя Федя, а мне чего-нибудь плинёс?

- Ну, конечно, Дина, как ты и просила, парикмахерская для кукол, - достал из сумки набор в коробке, - и Юле принёс, вот эта... Барби-Синди, и Ане, и Марине... Всем принёс, налетайте.

- Балуете вы их, Фёдор Алексеевич, - из соседней комнаты, которая являлась спальней, появилась воспитательница.

Высокая стройная женщина, явно рано поседевшая, но ничего не предпринимающая, дабы скрыть эту седину, с немного воспаленными, словно от частого недосыпания, глазами с незлым осуждением смотрела на участкового.

- Да я же не часто. На мою зарплату, Галина Васильевна, не очень-то и побалуешь.

- Всё равно, они потом к каждому встречному-поперечному пристают.

Оля и Светлана быстро сообразили, что им делать: куклы из сумки участкового весело отправились в импровизированную парикмахерскую Дины, где они стали работать помощницами мастера. Только две девочки не подошли к группе играющих. Одна сидела в кресле и задумчиво разглядывала шумных гостей (перестрелка приняла неожиданный характер, убитого Валика тут же сменил Денис, а убитого Дениса уползший в коридор из последних сил Морошкин), другая на детском стулике медленно гладила по голове мягкую игрушку, большую собаку, которая, как сторож, сидела рядом.

- Ну а вы, - поманила Света, - идите к нам!

- Саша не может, - вполголоса объяснила Галина Васильевна, - она вообще не ходит, а Наташа - не видит.

Оля и Света замерли на какое-то время, сдерживая моментально навернувшиеся на глаза слёзы. Застыл с пистолетом в руке Морошкин, который только на миг представил себе, что его сестра Нина не ходит или не видит, а главное - у неё нет ни мамы, ни Алексея. Бганба сказал что-то похожее на ругательство на абхазском. И только Наташа сидела всё с тем же огромным, но ничего не видящим синим взглядом, направленным чуть в потолок. Рука её продолжала гладить игрушечного пса. Воспитательница разрядила обстановку, хлопнув в ладоши:

- Так, все собираемся, здесь тесно, вон пыли сколько подняли, вояки, перемещаемся во двор. Кто покатит со мной Сашу?! - обратилась она к малышам, но их опередила Оля.

- Можно, я?

- Только аккуратно, - предупредила Галина Васильевна, будто Оля могла сделать это хуже, чем пятилетний ребёнок.

- У моего младшего брата остался отличный пулемёт... Он ему уже не нужен, можно я принесу? - спросил у неё пришедший в себя первым Денис Иванов.

- Можно, но лучше не нужно. Мы оружие как-то не поощряем. Это у нас Фёдор Алексеевич, ему прощается, ребятишки однажды у него настоящий чуть не украли. Прямо из кобуры.

- Да ладно, Галина Васильевна... Вы им тут расскажете, они потом подумают, что я за табельным оружием не слежу. Кто ж такое мог предусмотреть, что в кобуру втихаря залезут? Это всё Федька, вояка!

- Так вы Федю сюда принесли?! - догадался вдруг Запрудин.

- Федей его здесь назвали, - опустил голову Фёдор старший. - Ладно, мне на службу надо. Я специально отпросился, типа с вами профилактическую беседу провёл. Так что, если спросят, подтвердите. А пока поиграйте с ребятами. У них в двенадцать обед, вам недолго... мучиться. Алексей, поедешь? - спросил он Морошкина. - Сейчас «уазик» подкатит.

- Не, я с ребятами останусь. Опоздаю, перебьются новые русские без пяти уборок в день. А выгонят, ну и фиг с ними.

- Как хочешь...

Во дворе военные действия начались с новой силой. Правда, Рома уже через минуту побежал с криком к Галине Васильевне:

- Мама, меня ланило, я писять хочу!

От его звонкого «мама» взрослые ребята снова замерли, но Галина Васильевна привычно взяла его за руку и повела в сторону корпуса. Заметив замешательство новых помощников, спокойно сказала:

- На следующие сутки заступит Валентина Сергеевна, и она тоже будет «мама».

- Мама Валя - тоже мама, - подтвердил Стасик. - А ты будешь мне блатик? - спросил он вконец растерявшегося Валентина.

- А ты мне разрешишь?

- Лазлешу. Тебя как зовут?

- Валя... Валентин...

- Как маму Валю?

- Ну, получается...

- Ты что, её сын?

- Нет. Просто нас зовут одинаково.

Ольга и Светлана между тем подключили к игре Сашу. Она просто стала старшим парикмахером. Руки её слушались плохо, но куклу она держать могла и с удовольствием наблюдала, как вокруг неё суетятся визажисты.

- Волосы красить не будем, мама Галя говорит, это пошло и ненатурально, - весьма серьезно заявила Юля, чётко, в отличие от остальных, выговаривая «р».

Это навело Ольгу на интересную мысль.

- А давайте теперь играть в школу, - предложила она, намереваясь разместить на песке школьную доску.

- Оценки будем получать? - спросила Марина.

- Будем, только «пятерки».

Галина Васильевна поглядела на происходящее с одобрением, но, обращаясь к девочкам, попросила:

- Вот если б кто нянечке помог белье на заднем дворе развесить, она ростом маленькая, тянется, неудобно ей.

- Да это запросто, - вызвалась Света.

Проходя мимо воспитательницы, Света тихо спросила:

- А что, Саше и Наташе помочь нельзя? Операции какие-нибудь?

Та в ответ взвесила её оценивающим взглядом, в котором читалось: много тут благодетелей и сострадальцев бродит, - но вслух сухо и тихо ответила:

- Очень большие деньги нужны, да и то шансов, если верить докторам, почти ноль. Их специализированные детдома ждут. А вот биологическим мамам помочь ещё можно, клизма с соляной кислотой в одно место - очень поможет. Если у тебя будут дети, ты помни про это, - она кивнула на детей.

- У меня обязательно будут дети, - твёрдо сказала Света. - Куда идти?

- Туда... Там, на первом этаже... Нянечку тётя Римма зовут.

* * *

Вечером все собрались в беседке. День таки отыгрался на жаре коротким, но проливным ливнем. В воздухе плыли озон и ароматы зелени. Лужи, правда, высыхали буквально на глазах. Именно дождь натолкнул Валика на новую идею.

- План с собой? - спросил он у Алексея.

Морошкин недоверчиво достал из кармана свернутый вчетверо лист бумаги:

- Есть предложения? Мне после сегодняшнего ничего не хочется.

- Не, ну есть же такие родители! Хуже зверей! Их надо в клетках держать, - прокомментировал своё состояние Бганба.

Перепёлкин угрюмо и молча крутил в руках ключи, Ольга и Светлана вполголоса обсуждали, что можно принести девочкам в «Дом ребёнка», Денис выжидательно слушал Запрудина и Морошкина. Он и вставил нужный оборот в их разговор.

- Вот и надо зажиревшим встрясочку сделать. Их-то детки в Европах и Америках образование получают...

Морошкин после этих слов словно получил заряд вдохновения.

- Ну, чего ты там, Валик, намышковал?

- Если сюда - в раздевалки, сюда - в холл и сюда - под лестницы поставить дымовые шашки, то останется только один путь эвакуации - на улицу, по центральной лестнице.

- В купальниках или вообще неглиже, - продолжил его мысль Алексей. - Но где взять дымовые шашки? Обычными дымовушками тут никого не проведёшь.

- У меня же папа в МЧС, - напомнил Запрудин, - дело за малым, съездить на дачу, там в подвале штук шесть или восемь, не помню... Завтра мне как раз поливать, сегодня-то дождь был. Кто-нибудь может поехать со мной и помочь?

- А тебя опять по этим шашкам не вычислят? - спросил Бганба.

- Нет, - уверенно ответил Валик. - Они уже лет... не помню сколько там лежат. Отец и сам про них забыл. А я недавно прибирался в подвале и нашёл.

- Смотри, батю не подставь, - предупредил Перепёлкин.

- Ребята, а может, вообще не стоит? Это уже уголовка. Пожарные приедут, тут уж точно на теракт тянет, - засомневалась Ольга.

- М-да... Плюс организованная преступность, - окинула взглядом команду Света. - Детям помогать сложнее, там возиться надо, а тут напакостил - и в кусты.

- Кто в кусты?! - завёлся Морошкин. - Может, нам демонстрацию несогласия с существующим строем провести? Вся власть Советам?! Чихня! Мы не убиваем, мы не насилуем, мы не сживаем со свету, как они делают это с нами, мы поднимаем на смех! И надо, чтобы не только пожарные, которые и сами туда приедут, но и телевидение организовать. Эти тоже любят у кого-нибудь в белье порыться. Думаете, они об этих детях помнят? О Феде, которого участковый на помойке нашёл?! О Саше?! О Наташе?!

- Па-аслушайте, - вытянул по-абхазски звук «а» Гена, - девушки пусть с нами не ходят, не женское это дело - война. Я точно вам говорю...

- А никому идти и не надо, вообще никому! Валик мне шашки организует, я сам всё сделаю. - Алексей с вызовом окинул взглядом нею команду. - Я войну объявил и капитулировать не собираюсь. Кому не нравится, могут сдать кеды и быть паиньками!

С минуту в беседке висела неопределённая тишина. По Морошкину было видно, что он вот-вот уйдёт.

- Да ладно, Лёх, - начал спасать положение Перепёлкин, - чё завёлся-то? Мы ж не дезертиры. Просто у меня сегодня на душе так хреново, что даже слов никаких нет. Знаешь, у меня, - он подчеркнул это интонацией и повторил, - у меня такое чувство, что это я у этих детей украл что-то. Что это я сам их в «Дом ребёнка» сдал! Что это из-за меня Наташа слепая!

У Ольги при этом на глаза навернулись слёзы.

- И у меня так же, - признался Бганба.

- Та же тема, - согласился Денис Иванов.

- А мне их домой забрать захотелось. Всех. Думал, только у меня так, - сказал Валик.

- Наташа меня взяла за руку и не отпускала... Долго... Я всё боялась, что она меня мамой или сестрой назовёт, - голос Ольги плыл и ломался. - Почему так? Почему такое вообще может быть?

- Знал Смоляков, куда нам экскурсию устроить, - признал Морошкин.

- А я сегодня, как дура, у нянечки, тёти Риммы, спрашиваю, когда бельё развешивали: почему Бог такое разрешает? В чём эти дети перед Ним виноваты? - заговорила Света. - А она как зыркнет на меня, маленькая такая, снизу вверх, и говорит: «А что, Бог их сюда отправил? Бог их на улицу выбросил? Восемьсот тысяч детей по России только Бог оставил, а не мамаши-безбожницы? После войны такого не было! Раз мы здесь, значит, Бог-то их и не оставил». А я такая стою, перевариваю: восемьсот тысяч! Представляете! Целый город сирот!

Дальше начали делиться впечатлениями наперебой:

- А я думал, что все дети в таких домах в одинаковой одежде, как в инкубаторе, а они в разной.

- Точно, но, заметили, от одежды почему-то пахнет пригорелой кашей?..

- А не домом...

- Откуда там взяться домашним запахам?

- Слушайте, а Галина Васильевна с ними веселится, а глаза у неё всегда грустные.

- А вот у Саши глаза такие чистые и пронзительные...

- А у Федьки - озорные...

- Точно, он конкретный заводила!

- Аня просила мороженого; интересно, им можно принести?

- На фиг, я вообще больше об этом говорить не могу, у меня сердце разорвётся!..

Точку поставил Морошкин, который всё это время молчал, глядя в заплёванный, замусоренный пол беседки.

- А мама всё думала, куда Нинины обноски отдать. Надо завтра унести.

Они ещё долго сидели, но говорить ни о чём привычном, а, по сути, неважном не могли. Куда-то отступили, стёрлись лица шоу-звёзд, актёров, компьютерные игры, мобильные телефоны, марки иностранных автомобилей, достижения спортсменов и даже книги, о которых рассказывал Алексей. Да и сам разнеженный, наполненный ожиданиями и приятным, кажущимся нескончаемым бездельем июль вдруг поменялся. В пряных цветочных запахах появилась заметная горчинка, а Валик, который мечтал о многочисленных звёздных мирах, запрокинув голову, вдруг заметил, что в этот вечер стало их больше, но выглядели они холоднее и отстранённее. И не верилось, как раньше, что там может быть какая-то удивительная другая жизнь.

* * *

На следующий день Морошкин и Валик поехали с утра за дымовыми шашками, а заодно полить запрудинский урожай. Денис Иванов тоже не пришёл, он позвонил Вадику на мобильный и сообщил, что мать запрягла его в обязательном порядке помогать ей на рынке. Этого он стеснялся и не любил больше всего. Именно поэтому он предпочитал ходить в соседний двор, в своём ему казалось, что на него все смотрят с укором: мать торговала на рынке дешёвым бельем.

Когда отца сократили из разваливающегося НИИ, семья оказалась перед выбором в буквальном смысле: либо жить торговлей, либо пойти попрошайничать. Мать тогда ещё работала в Доме культуры, но даже её смешную зарплату задерживали. Пометавшись, помыкавшись, отец пошёл с поклоном к бывшему парторгу своего НИИ, который каким-то невероятным образом смог на незадействованных в связи с отсутствием финансирования лабораторных площадях открыть рынок. Парторг, зная Иванова как добросовестного, исполнительного работника, поднимавшего на собраниях руку, когда это было нужно, пошёл ему навстречу. Выделил место на рынке, дал канал на поставщиков белья и обложил невысокой данью сверх налогов, объясняя это тем, что и он платит вышестоящим покровителям. Читай, бандитам и номенклатуре. И самое удивительное, не сразу, но у отца стало получаться. Сначала он нанимал продавцов, но когда понял, что те его, каждый по-своему, обсчитывают, заставил мать уволиться и самой встать в торговые ряды. При распределении прибыли он первым делом платил парторгу, потом - государственные налоги, а оставшуюся часть делил на две: проживание и расширение бизнеса. Первое время отец на широкую ногу выпивал с партнёрами и соседями по рынку, но потом понял, что так деньги летят в трубу, точнее, в бутылку, а похмелье мешает нужному рабочему состоянию следующего дня. Поэтому он без каких-либо напоминаний со стороны резко завязал с алкоголем, позволяя себе рюмку-другую только по календарным, а не придуманным алкоголиками праздникам. Постепенно в доме стала появляться престижная бытовая техника, сделали ремонт, купили машину, потом вторую, начали ездить отдыхать за границу... Но что-то стало происходить с родителями.

В последнее время их разговоры были так или иначе связаны с деньгами, да счет им вёлся даже в приторных мелочах. Считали так, будто сами по ночам шили эти трусы и лифчики, и если на первом этапе накопления холодильник ломился от продуктов и деликатесов, то на следующем он выглядел изнутри весьма аскетически. Родителей будто подменили, они никогда не подавали нищим, словно ещё недавно сами не могли оказаться с ними в одном ряду. Дениса коробило, когда они решали, что подарить родственникам на праздник или на день рождения, чтобы это не выглядело бедно, но и стоило недорого. Не то чтобы они отказывали в чём-то Денису, но уж слишком часто напоминали, ради кого они корячатся с коробками белья, хотя корячился с ними именно Денис. Так экономили на услугах грузчиков. Вот и сегодня ему предстояло таскать эти злополучные коробки «ради своего счастливого будущего». Счастливое будущее, выходит, зависело не от способностей Дениса, а от трусов, маек, лифчиков, носков и всяких там бретелек. Родителей Денис уважать не перестал, но стесняться начал. Они сами не заметили, как в них сломалось что-то, что отделяет нормального человека от сребролюба и крохобора. И он понимал, что вкалывают они действительно на него, и честно не мог определить, что лучше: бедствовать, как раньше, или слушать постоянную подбивку и расчёты на кухне по вечерам, как нынче.

К полудню Денис закончил свою часть работы и предполагал отпроситься у мамы, чтобы присоединиться к друзьям. Надо было только найти повод выпросить побольше карманных денег. Ему хотелось что-нибудь принести малышам. Он уже вошёл в павильон, обдумывая, чем разжалобить мать, как увидел воспитательницу Галину Васильевну. Оставаясь незамеченным, он предпочёл выйти в коридор, чтобы не смущать женщину при выборе интимного товара. В этот момент он порадовался за свою мать, которая умело предлагала нужное, кратко и чётко давая характеристику товару. В этот момент его посетила нужная мысль. Деньги отступили на второй план. Он воззрился на ту часть прилавка, которая была заполнена детским бельём.

Когда Галина Васильевна ушла, Денис начал разговор с матерью.

- Мам, ты детей любишь?

- Господи! Что за вопрос, сынок! А вы с Таней нам зачем были бы? Я что - обидела тебя чем?

- Да нет, мам, просто я вчера был в «Доме ребёнка».

- Где?

- В «Доме ребёнка», там малыши... сироты... А одна девочка ходить не может, другая, Наташа, - слепая...

- Господи...

- Мам, давай им поможем.

- Всем не поможешь, сынок.

- Давай им, - он сделал ударение на это слово, - поможем.

- Да что делать-то, сынок?!

- У нас вон сколько детского белья. Галина Васильевна, воспитательница, только что у тебя покупала, говорила, что там у них пятьдесят человек детей, разного возраста детсадовского. И груднички... Ты, мам, собрала бы мне, а я бы унёс.

- Надо отцу сказать, он же, знаешь, не любит, когда мы без него хозяйничаем.

- Ладно, - глаза Дениса наполнились злым разочарованием, - ты пока спрашивай, а то вдруг разоримся, а я к ним пойду. Сколько я там сегодня по вашим расценкам заработал? Да ладно, - он махнул рукой, - ничего не надо... - И пошёл было из магазина.

- Стой, Денис, сынок! - мать выскочила из-за прилавка, догнала его уже в коридоре: - Неужели ты меня бессердечной такой считаешь? Я правда без отца боюсь что-либо делать...

Денис молча достал из кармана мобильник, протянул ей. Она торопливо натыкала номер и начала с места и в карьер:

- Роман! Роман! Тут надо детям помочь. Какая разница, каким, если речь о детях идёт? Да объяснять долго! Что? Пятьдесят комплектов белья! Если жалко, из моей зарплаты вычтешь, - и дала отбой. - Пойдём, сынок, выберем что поинтереснее...

* * *

Пока Света играла с остальными девочками в их любимую игру - «в дом», Ольга занималась с Наташей, как научила её Валентина Сергеевна. Она подавала девочке разные фигурки, которые та крутила в руках, а Ольга же объясняла их значение:

- Звёздочка... Кубик... Шарик... - И снова: - Звёздочка... Кубик... Цилиндр... - Потом считали палочки: - Один, два, три... - Потом снова фигурки: - А это мой сотовый, он умеет играть музыку. Я тебе включу... Ну-ка нажми вот эту кнопочку... Эту-эту, правильно.

Только на первый взгляд данное занятие казалось простым. Для неподготовленного к чужой слепоте человека такое обучение на ощупь было выматывающим душу состраданием, да ещё требующим огромного терпения. Ольга порой кусала губы, чтобы не заплакать. И хоть знала, что Наташа не увидит, как в её глазах стоят слёзы, но быстро поняла, что девочка легко определяет её состояние. Та же говорила мало и несвязно, но вполне понятно.

- Ляляй исё ключи. Ляляй.

Ольга одну за другой запускала на мобильнике мелодии, звуки отвлекли из песочницы мальчишек, строивших с Геной гараж и гоночную трассу. Перепёлкин ремонтировал дверь в комнате грудничков.

- Дай поиграть, - попросил оказавшийся рядом Рома, и растерянность Ольги воспринял как молчаливое согласие. Забрал у Наташи телефон, а та всё повторяла: «Ляляй, ляляй», хватая ручками воздух вокруг себя.

- Оля, не перегружай! Она потом будет этот телефон у всех требовать. Лучше возьми её за руку и погуляйте вокруг...

Валентина Сергеевна была крупной, как говорят, дородной женщиной. При этом движения её были не плавными, а больше похожими на рывки, также и выражение лица менялось почти мгновенно, но основным его фоном была озабоченность, не хмурая, правда, а этакая ищущая, точно она переживает за всех и вся вокруг. Между ребятами она металась, как отскакивающий от стола теннисный шарик. Большой, правда, шарик. При этом забот у неё было на одного мальца больше, потому как на работе её сопровождал собственный младший сын Павлик, которого не с кем было оставить на целые сутки.

Денис Иванов прибыл, когда ребят уже собирались вести на обед. В руках у него была клетчатая сумка, получившая в народе название «мечта оккупанта». Он раскрыл её перед Валентиной Сергеевной и победно произнёс:

- Это малышам. Нужно ведь?

- Нужно, - улыбнулась Валентина Сергеевна. - Очень нужно. Этого всегда нехватка. Только надо у директора и завхоза всё оформить.

- Да ну, ерунда какая, чего оформлять-то? Трусы и майки? Просто раздать ребятам, и дело с концом, но сумку мне вернуть надо. Бизнесу без такой ёмкости каюк.

- В любом случае - к завхозу, он на первом этаже в левом крыле.

Буквально через пару минут во двор вошли Запрудин и Морошкин. Со счастливыми лицами они поставили на столик во дворе бидон с клубникой. Ярко-красные крупные ягоды мгновенно очаровали и притянули ребят. Они собрались вокруг все, кроме Саши и Наташи, и зачарованно смотрели на них, даже не пытаясь протянуть руку.

- Налетай, ребята! - скомандовал Морошкин.

А Запрудин опередил вопрос Валентины Сергеевны:

- Вы не переживайте, они мытые.

- Да надо было после обеда, но теперь чего уж... И откуда вас таких помощников навербовали?..

Оля кормила Сашу, а Наташу кормила Света. Спустя некоторое время всех остальных малышей вместе с одеждой можно было сдавать в мойку. Клубничный сок румянцем лёг на щёчки и разнокалиберными пятнами на майки, футболки и платья. Валентина Сергеевна только захлопала себя по бокам, как курица-мама, и повела всех в умывальник.

Бганба, Перепёлкин и Денис Иванов подошли к Запрудину и Морошкину.

- Ну что, есть шашки? - спросил Гена.

- А то, - широко улыбнулся Валик, - на имитацию трёх пожаров хватит.

- Когда будем... моделировать?

- А завтра слабо? Чё тянуть-то? - окинул взглядом команду Морошкин.

Из особняка вышли Оля и Света, которые помогали Валентине Сергеевне.

- Ну что, скинькеды, похулиганим? - Алексей явно испытывал прилив вдохновения. - Дэн, ты вместо телевидения будешь снимать, там перед выходом есть непростреливаемое место, где тебя не засекут. Не хочу я такой сюжет на халяву телевизионщикам дарить, мы им потом кассету загоним или на программу «Я всегда с собой беру видеокамеру» отправим.

- Ох, парни, - вздохнула Ольга, - накроют нас медным тазиком. Тоже мне, придумали одиннадцатое сентября.

- Ну так как? - не обратил внимания на её слова Морошкин. - Завтра в десять здесь, мне мать обещала кое-что собрать для ребят. А после обеда у меня как раз смена в «Торнадо». Надо оправдать название этого заведения.

Бганба, глядя на окна «Дома ребёнка», вдруг отвлёкся от темы:

- А мне сюда трудно ходить, чё хотите со мной делайте. У меня такое чувство, будто я во всём на свете виноват. Думал, сегодня не будет, а оно снова.

- Не у тебя одного, - положил руку ему на плечо Перепёлкин, - у всякого психически нормального человека так. Есть, конечно, моральные уроды, которым по барабану, или которые живут по принципу: спасение утопающих - дело рук самих утопающих, и их, похоже, много.

- Но почему мне придушить кого-нибудь хочется? - сам себя спросил Бганба и, согнув и локтях руки, сжал огромные кулаки, рассматривая их, как рассматривают посторонние и ненужные предметы.

- Вот и придушим слегка. Завтра, - подвёл итог Морошкин, - пошли к Запрудину, он давно звал, у него хата пустая. Пиво или вашу детскую кока-колу? Кстати, на даче у него тоже классно, там озеро, можно всем вместе съездить, искупнуться на славу, а то мы сегодня только чуть окунулись. Вода - парное молоко.

Во дворе они по закону подлости напоролись на знакомый «Лексус». На переднем сидении всё длился и никак не мог кончиться долгий поцелуй Ольги Вохминой и её нового друга. Морошкин нагло встал перед лобовым стеклом, буравя брезгливым взглядом сомкнувшиеся лица. Остальным пришлось сделать вид, что они смотрят по сторонам. Наконец в машине почувствовали, что они объект внимания, и парень с искажённым от злобы лицом выскочил на улицу, кинулся было к Морошкину, но, заметив ответное движение огромного Гены, осадил. Театрально имитируя превосходство, сказал резко и чётко, точно был хозяином положения:

- Тебя вежливости не учили? Смотри - поучат.

- Ты, что ли? - уточнил Морошкин равнодушным голосом.

- Я не мараюсь, - с пренебрежением ответил парень.

Тут же с угла подъехала «БМВ», из которой выпрыгнули, как пружины, два здоровяка. Один из них в два прыжка оказался рядом.

- Э, мурзики, двинулись отсюда, пока я вас «вискас» есть не заставил.

- Ты бы ещё с противотанковой гранатой на нас вышел, - сказал Морошкин и спокойно направился к подъезду.

- Умник, хайло своё закрой и больше не открывай, а то в следующий раз дышать разучишься, губошлёп. А ты, чурка, чё вылупился? - перестроился он на самого крупного Гену.

Бганба в ответ только осуждающе покачал головой и устремился в другую сторону.

- Увидимся, - буркнул он себе под ноги.

Ребята стали расходиться, лишь Ольга и Света презрительно смотрели на сидевшую в салоне Вохмину. У подъезда Морошкин остановился и повернулся к девочкам:

- А вы говорите... «Накроют нас медным тазом». Да мы под ним сидим и нос высунуть боимся. А некоторые под этим тазом родились... Вы как хотите, а я объявляю им войну, - в довершение фразы он хлопнул дверью.

* * *

Света и Ольга пришли к Валику вместе. За ними появились Морошкин с Перепёлкиным, позвякивая бутылками в полиэтиленовых пакетах, потом Бганба, последним явился Иванов. Он был явно взволнован, что тут же сканировал Морошкин.

- Что стряслось? - спросил Алексей.

- Отец устроил матери скандал за благотворительность, а я ему - за жадность. В первый раз в жизни получил затрещину, ну и пропел он мне старую песню, кто кого кормит. «Ради кого это всё?!» - завопил, передразнивая отца, Денис. - «Помогать надо, но всем не поможешь, надо же рассчитывать всё, всё считать надо!..» Ох, и противно мне стало. Короче, ушёл я. Ночь в моём распоряжении.

Девушки что-то колдовали на кухне, ребята собрались в гостиной, детально обдумывая проект предстоящей операции. Сидели на полу вокруг плана эвакуации из «Торнадо», то ли как полководцы, то ли как казаки, пишущие письмо турецкому султану. В главные действующие лица настырно просился Валик, мотивируя ещё и тем, что это он раздобыл шашки. Никто особенно не возражал. Морошкину отводилась роль открывателя дверей, а дальше он, как работник «Торнадо», должен был помогать эвакуации посетителей. Денис, как повелось, - снимать. Поэтому придётся помириться с родителями и взять камеру. Перепёлкин с машиной будет дежурить у соседнего офисного здания, чтобы не привлекать внимание. Бганба - прикрывает в случае чрезвычайных обстоятельств, ловит пустую сумку, сброшенную Валиком с крыши, а так - просто прогуливается рядом. Можно даже с девочками, если они будут настаивать. Иванов тут же предложил и решение о публикации кадров.

- Интернет, - сказал он. - Можно туда выгрузить и «Голубую лагуну», и «Торнадо», уж там зрителей будет больше, чем в самых больших кинотеатрах!

- Подходит, - согласился Морошкин, - главное - сохранить инкогнито. Там и милиция, и фээсбэ будут рыть. Всю сеть перетрясут.

- Слить можно вообще из другого города, из интернет-клуба, пусть потом ищут.

Определив время и позиции каждого в новом моделировании, снова вернулись к «Дому ребёнка».

- Надо быть честными, парни, - сказал Морошкин, - ну походим мы туда, ребятишки к нам привыкнут, но всё равно мы не меценаты, усыновлять нас ещё самих можно, поэтому прежде чем мы оттуда уйдём, надо подумать, как уйти с чувством выполненного долга. Чтоб кошки на душе не скребли. Пусть это звучит помпезно...

- Как? - переспросил Валик.

- Ну... Величественно... Да неважно! Мысль-то моя понятна?

- Мне кажется, я знаю, - ловил собственную мысль Гена. - Я сегодня на заднем дворе, там, где бельё развешивают, видел сваленные в кучу карусели, качели, прибамбасы всякие детские, лазалки... Так вот, Валентина Сергеевна сказала, что никак детский городок сделать не могут: всё есть - рабочих нанять не на что. Что мы, не сможем?

- Ну, - задумался Алексей, - Тимур и его команда...

- Какой Тимур? - не понял в этот раз Бганба.

- Да был такой пионер книжный, помогал всем. И была у него команда...

- Э-э, мне больше скинькеды нравится, зачем нам Тимур? - возмутился Гена.

- Да не грузись, это аллегория.

- Слушай, Энциклопедия, мы знаем, что ты умный, но не говори, пожалуйста, так, чтобы остальные чувствовали себя дураками, - почти обиделся Гена.

- Да ничё я особенного не сказал, - отмахнулся Морошкин. - Но твоя мысль, Гена, о детском городке мне очень понравилась. Что мы, не сможем врыть горки-карусели? Облагородить площадку?

- Да уж, не хуже таджиков сделаем, - ухмыльнулся Денис, - у нас во дворе они горку на трансформаторную будку направили, брусья на метр друг от друга поставили, а качели только неделю выдержали. Зато в туалет они и по большому и по маленькому прямо во дворе ходили.

В этот момент зазвонил телефон. Валик буквально выпрыгнул из общего круга, дал всем знак соблюдать тишину и снял трубку.

- Да, пап, привет, - отвечал он, - сегодня поливал, без происшествий и катастроф; да, питаюсь, друзья иногда приходят; соседи пока не жалуются, если захотят - я им дам твой сотовый. - После небольшой паузы: - Да, мам, привет... - и повторил почти то же самое, добавив только информацию о наличии продуктов в холодильнике. - Да вы там загорайте спокойно, что я, детсадовский? Ну всё, целую, пока.

- Ежедневный отчёт? - сочувственно спросил Морошкин.

- Нет, раз в два дня.

- У меня сегодня тоже родственники ночью приезжают, - сообщил Бганба, - мне идти надо, мы с мамой встречать будем, - и после того как все посмотрели на него неодобрительно, заручился поддержкой целого коллектива, - отец с братом, тётя, сводный брат отца с двумя сыновьями и дочкой, ещё двоюродный брат, только мамы, у него ещё дети...

- Короче, какая часть суверенной Абхазии приезжает в наш город? - прервал его Морошкин.

- Да много, что я могу сказать? Мы все собираемся.

- Ладно, Ген, надо - так иди.

- И кушать не будешь? - спросила вошедшая в комнату Ольга.

- Не, там мама такой кельдым наготовила, неделю есть придётся. Я в магазин и на рынок шесть раз ходил.

- Нам больше достанется, - согласился Валик.

- А шашки дымовые покажите? - попросил Гена перед тем как уйти.

- Валик, засвети.

Валентин достал из-под стола коробку и открыл её. В ней лежала дюжина цилиндров желто-коричневого цвета с потёртой надписью на боку «РГД-2б» и «РГД-2ч».

- Это гранаты, я точно знаю, - сказал Гена, - настоящие, военные. Если старые, могут взрываться. Это знаете?

- Да, знаю, - успокоил Валик.

- Одно хорошо, у них дым не ядовитый.

- И это знаю. Зато валить будет по полной!

- Ладно, кушайте, я пошёл.

- И я, вам больше достанется, - включился Перепёлкин, - мне тоже идти надо, я вот пивка выпил, а батя меня в гараже ждёт, там у нас работа есть.

Поужинали впятером жареной картошкой и колбасой. Травили анекдоты и последние казусы окончившегося учебного года с одноклассниками и однокурсниками. В какой-то момент Денис стал чувствовать себя лишним. В начале двенадцатого он тоже стал собираться.

- Хорошо с вами, но пойду домой, всё равно с ними мириться надо. Видеокамера, опять же...

Когда он ушел, Морошкин вышел на балкон покурить. Через минуту к нему присоединилась Света. Валик с Ольгой остались в гостиной. Они сидели, обнявшись, на диване перед телевизором, делали вид, что смотрят какой-то очередной боевик, а в действительности каждый из них думал и решал, что может принести сегодняшняя ночь. Всё было просто: Ольга отпросилась у родителей к Свете; Свете отпрашиваться было не надо, родители уехали на турбазу. Оставалось только отзвониться тем и другим по мобильному где-то полдвенадцатого, и ночь - в собственном распоряжении. Ольга сидела, поджав под себя колени, голову положив на грудь Валентина. Он же вдыхал аромат её волос и порой жмурился от нежности, которую испытывал к Оле в этот момент. Внешне - сидели в обнимку два молодых человека, без особого интереса смотрели телевизор, но внутри они были наполнены тем сладостным напряжением, продолжения которого и ждали, и боялись одновременно.

Морошкин курил, погрузившись взглядом в ночной город. Света тихонько встала рядом и первое время молчала. Потом спросила тихонько:

- Лёш, ты из-за Вохминой сильно переживаешь?

- А ты как думаешь? - ответил он вопросом.

- Просто я хотела тебе сказать, если бы меня так любили, то я не продалась бы ни за какие коврижки, ни за какие иномарки. Богатый - не значит счастливый.

- Я знаю, - подтвердил он последнее.

- Если б я могла, я заменила бы Вохмину... - сказала то, что хотела сказать, Света.

Морошкин некоторое время обдумывал её слова, потом повернулся к ней лицом, стал всматриваться, словно видел её в первый раз, или, скорее всего, сравнивал её с Ольгой Вохминой. От такого пронзительного взгляда Света опустила глаза, ей стало не по себе, почувствовала себя товаром на прилавке.

- Свет, ты красивая, хорошая, добрая. Может, только лишку боевая...

- Я знаю, так всем девчонкам говорят, - улыбнулась Света, - чтоб уродкам не обидно было.

Она улыбнулась, но ей хотелось заплакать. Алексей понял это и привлёк к себе, обнял, как обнял бы старший брат младшую сестру.

- Ты не уродка, вот уж точно, я помню тебя в прошлом году. Длинные волосы, такие красивые, зачем ты под мальчугана подстриглась? Поди, ещё и пирсинг сделала?

- Сделала, - ответила она ему в плечо, - на пупе, думала, так круче.

- Так нелепее, женское тело красиво и без всяких прибамбасов, зачем смешивать его с металлоломом? Это папуаски всякие на себя чё попало вешают, а русской женщине это ни к чему. Наша должна, знаешь, выйти на улицу, плечом повести, взглядом повести - и попадали мужики вокруг.

- Скажешь...

- Я видел некрасивых, с моей точки зрения, женщин, которые умели подавать себя так, что за ними мужики полками ходили. И главная ставка в этом случае - женственность.

- Мне так здорово стоять с тобой. И вечер такой тёплый.

- Мне тоже сейчас спокойно...

Утром первым проснулся Морошкин. Рядом с ним, на нерасправленной двуспалке родителей Запрудина, свернувшись калачиком, спала Света. Оля и Валик, обнявшись лицом к лицу, спали на диване в гостиной. Или не спали, а так и пребывали в состоянии замершей нежности, боясь потревожить друг друга. Алексей тихонько вышел на балкон и осмотрелся. День обещал быть жарким. Морошкин достал из кармана план эвакуации «Торнадо» и стал рисовать на обратной стороне другой план. Закончив работу, он не решился будить своих сладко спящих друзей и спустился во двор. Направился к своему подъезду - надо было повидаться с матерью и отвести в садик Нину. Буквально у дверей он столкнулся с Ольгой Вохминой.

- Как дела в большем бизнесе? - спросил он.

- Лёш, ты зря так, он хороший парень, я совсем не поэтому. То, что было у нас, это детство какое-то, - начала объяснение Ольга, но вынуждена была замолчать, потому что к подъезду подкатил пресловутый «Лексус».

- С ума сойти, какая пунктуальность, - подивился Морошкин.

- Алик точен и предупредителен, - обиженно прищурилась Ольга.

- Можно быть таким, когда не думаешь о хлебе насущном.

Алик между тем вышел из машины и сходу бросился на Алексея.

- Ты что, специально между нами трёшься?!

- Трутся свиньи об забор, а я домой иду, может, мне ещё квартиру поменять, чтоб не являться пред твои светлые очи?

- Надо будет, поменяешь, - предупредил Алик.

- Да пошёл ты, ушлёпок зажиточный, махнулся бы я с тобой по дворовым правилам, да вон твои гориллы уже бегут.

Гориллы оказались весьма резвыми, и один из них на этот раз без предупреждения ударил Алексея в лицо, отчего тот упал, зажимая рукой разбитый нос.

- Извини, Алик, чуть не опоздали, - сказал он, уже не обращая внимания на Алексея, который пытался встать.

- Зря, - ответил Алик.

- Зря, - услышали они в последний момент перед тем, как всю троицу начали жёстко и массово избивать.

Дюжина абхазцев разных возрастов и комплекций во главе с Геной подбежали от соседнего подъезда и без лишних объяснений, в сущности, точно так же, как поступили с Морошкиным, начали усердно воспитывать охрану. Гена же от души наладил пинка Алику, на защиту которого выступила Ольга. В итоге охранникам пришлось отступать вслед за Аликом.

- Детей бить нельзя! - крикнул им вслед старший Бганба, потом посмотрел в сторону поднявшегося на ноги Алексея, прижимавшего платок к разбитому носу, и задумчиво сказал: - Странные вы, русские, столько веков всех защищали, а теперь сами за себя постоять не можете...

Гена обнял Морошкина и потрепал его по плечу.

- Они же вернутся, всей кодлой своей, - сказал Алексей.

- Если понадобится, сюда вся Абхазия приедет, - ответил двоюродный брат Гены Владислав.

* * *

В десять утра вся команда сидела в кабинете директора «Дома ребёнка». Им оказалась маленькая, невысокая, худая женщина в огромных очках. Весь её внешний вид абсолютно не сочетался с образом начальника. Даже голос был тихий и вкрадчивый, совсем не командный, а просящий. Звали её Анна Николаевна.

- Вот что, ребята, - уговаривала она скинькедов, - мне ваш порыв понятен, сейчас стало больше людей, которые хотят нам помочь. И слава Богу. Но чтобы построить детскую площадку, представьте себе, нужна специальная лицензия, потому что, если что не так, не выдержит качель, ребёнок покалечится, нам потом отвечать. Мне - в первую очередь. Спросят, кто строил, и что я скажу?

Ребята молчали, удручённые таким поворотом дел. Анна Николаевна предлагала им другие способы, как помочь, но все они казались им какими-то неявными, незначительными. А она всё извинялась, будто была перед ними виновата.

- Денег я ещё не скоро найду, чтобы обратиться в строительную организацию: у социальной защиты нет, у комитета по образованию нет, у мэра планов громадьё. Уже второй год все эти железки ржавеют.

- Мы смажем, - заговорил Морошкин, у которого созрело нужное решение, коего от него ждали все ребята. - Давайте так, Анна Геннадьевна, мы строим. Строим быстро и надёжно, по-настоящему, где нужно - посоветуемся со строителями, вон у нас Перепёлкин в строительном учится, если надо, преподавателей подключит. Вряд ли кто в таком деле откажет. А когда закончим, вы пригласите специальную комиссию из той же мэрии, пусть принимают и дают официальное заключение. Если признают негодным к эксплуатации, мы за день всё обратно сломаем.

- За полдня, - увесисто добавил Бганба. - Заодно в администрации города что-нибудь...

- Вы думаете, так можно? - сомневалась Анна Николаевна.

- У вас цемент есть? Песок мы видели.

- Да, в подвале мешки лежат. Этой весной чуть не затопило, переживала, что он схватится, таскай потом оттуда бесполезные бетонные камни.

- Нужны ещё лопаты, ломы, носилки, кирпич...

- Это найдём, но я всё равно боюсь, ребята, честно вам говорю.

- Глаза боятся, руки делают, - подбодрил директора Денис Иванов. - Главное, чтобы голова думала. А у нас, - он посчитал, словно мог ошибиться, - семь голов.

- Ну да, ну да... - задумалась Анна Николаевна. - А девочки тоже с вами будут цемент таскать?

- Нет, вот их мы отдадим на полное растерзание вашим воспитанникам, - определил Морошкин.

- Вы их к грудничкам поставьте, пусть учатся пелёнки менять, - подтрунил Перепёлкин.

- Нет, к грудничкам не могу, - испугалась Анна Геннадьевна, - там особый уход нужен. Почти допуск!

- Инструменты где можно взять? - спросил Алексей.

- Там же, где цемент, в подвале. Так вы прямо сейчас начнёте?

- А чего тянуть? Вот, я тут план набросал, вы пока поизучайте. Во дворе всё это будет выглядеть вот так. С шести утра рисовал...

* * *

К обеду установили карусель и качели. Цемент в ямах ещё не схватился, но Бганба уже порывался провести испытание собственной массой.

- Не бойтесь, я застрахован, - радостно кричал он, когда его отталкивали от качелей.

В результате получилась весёлая свалка в песочнице. Гену всё же завалили всей толпой и даже начали тут же зарывать. Валик предложил ещё и зацементировать его, чтобы получился готовый памятник.

- Ага, борцу за сиротское счастье, - ухмылялся Морошкин.

- Напишите что-нибудь про Абхазию, - умолял Бганба, сложив на груди руки, точно покойник.

На крыльце появилась Галина Васильевна и позвала всю команду обедать. Отмывшись в душевой на первом этаже, поднялись в столовую, где пришлось сесть на пол, чтобы поместиться за маленькими столиками. Почувствовав в Морошкине вожака, мальчики окружили его с вопросами. Федя всё спрашивал, когда придёт крёстный, а Стасик, когда можно будет кататься на карусели. Девочки с Ольгой и Светой весело работали ложками под какие-то хитрые уговоры.

- Девочки сегодня молодцы, полили все цветы в доме. Даже у директора, - сообщила Галина Васильевна.

- Я поливала дилектола, - сказала Дина.

- А я мамы Вали цеток полила, - похвасталась своими достижениями Юля.

- Ну когда дядя Федя пидёт? - не отставал от парней Федя-младший.

- Он сейчас на работе, - ответил Валик, - ловит бандитов злых, ловит и садит в тюрьму.

- А мой папа и моя мама в тюльме, - сказал вдруг Ваня. - Когда их отпустят, они меня забелут в свой дом.

После его слов все замолчали. Бганба не донёс ложку до рта, так и замер.

- Ваню совсем недавно к нам привезли, - пояснила Галина Васильевна. - Ему ещё шесть лет ждать...

Тишина стала гуще и напряжённее.

- Тюрьма - это что? - добил всех своим вопросом Рома, который чётко выговаривал букву «р» после занятий с логопедом над собственным именем.