Скверна

Пролог Уманни

Барка ткнулась в глинистый берег под утро. Как раз кончился дождь, который длился весь месяц, заполнил водой все, и не выгнал из берегов реку только потому, что поганая земля по берегам всасывала в себя влагу без остатка. Последний день первого летнего месяца еще только пробивался сквозь сумрак, а без малого две сотни паломников бросили весла, поднялись и, пошатываясь на отсиженных ногах, отжимая на ходу мокрые балахоны, поспешили перейти по деревянным мосткам на берег. Занять их места на лавках рассчитывало почти столько же счастливчиков, ничем не выдававших своего счастья.

– Боль вместо радости, – объяснил мрачные лица один из вновь прибывших, высокий и худой старик, своему недавнему соседу по веслу – низкорослому крепышу с раскосыми глазами. – Все правильно. Разве Энки радовался, когда обнимал себя, охваченный пламенем?

– Не знаю, – ответил коротышка, окидывая взглядом поросший блеклой травой берег, увешанный амулетами, уходящий на косогор канат, заброшенные строения наверху, пару десятков хмурых храмовников в разноцветных балахонах с тяжелыми баграми, едва различимый в утреннем тумане город, в полутора лигах выше по течению. – Никто не знает.

– Уманни, – закашлялся старик, который большую часть пути не греб, а лежал на весле. – Всегда хотел его увидеть. Ничто не могло его сломить. То Тирена захватывала эти земли, то Аккад, то Лигурра, кого здесь только не было. И где они все? А он стоит.

– Ты считаешь, на него стоит взглянуть? – поднял брови тот.

– Зачем? – не понял старик.

– Чтобы убедиться, – пожал плечами коротышка.

– Если во всем приглядом убеждаться, глаза сломаешь, – пробурчал старик, согнулся в поклоне, обхватил плечи руками и поочередно сложил пальцы в щепоти, сжал в кулаки, спрятал большие пальцы под остальными, растопырил их, стискивая коричневый балахон. – На слово надо верить.

– Зачем тогда ты здесь? – не понял коротышка.

– Я, как и все, – буркнул старик. – От тоски и от страха. Кто еще утешит нас, кроме Энки?

– Его там нет, – проговорил коротышка, вновь повернувшись к косогору.

– А где же он? – нахмурился старик.

– Везде, наверное, – развел руки коротышка. – Внутри каждого. Не нужно далеко ходить. Смотри, – коротышка втянул ноздрями воздух, – я дышу им.

– Дышу… – снова закашлялся старик. – Нет уж. Внутри каждого второго живет Лучезарный. И дышат они Лучезарным. Поверь, меня не раз обжигало этим дыханием. А уж здесь… Ты посмотри, – старик топнул ногой, – посмотри, какая земля пропадает! А выше, за косогором? Тысячи лет ее поливали по€том крестьяне, и что теперь? Светлая Пустошь? Поганое место? Понятно. Зачем полторы тысячи лет назад Лучезарный привел сюда свое воинство? Говорят, за горами Митуту восточные земли обширнее наших? Жизнь можно прожить, пока доберешься до восточного океана! Что ему здесь?

– Он был голоден, – негромко ответил коротышка. – Очень голоден.

– Что? – не понял старик и приложил ладонь к уху. – Голоден? Откуда ты знаешь?

– Я видел, – прикрыл глаза коротышка.

– Видел? – переспросил старик.

– А ну-ка, становись по десятку к канату! – начали сгонять паломников храмовники.

– Ты ведь умирать сюда пришел, верно? – спросил коротышка старика, подтягивая балахон и подвязывая его на поясе бечевой.

– И что? – напрягся старик.

– Я желаю тебе легкой смерти, – сказал коротышка.

– Так не бывает, – горестно покачал головой старик и тут же удивленно поднял брови. – Ты куда?

– Прогуляюсь, – выдохнул коротышка, нырнул под канат и зашагал в сторону мертвого города.

– Что значит «видел»?! – крикнул ему вслед старик. – Как зовут тебя?

Коротышка не ответил. Шел, не оборачиваясь, прочь от каната, паломников, раздраженных храмовников, барки, что покачивалась из-за торопящейся занять места новой смены гребцов.

– Давай, старый, – один из храмовников подтолкнул старика. – Мало ли что в голову взбрело несчастному? Многие уходили в Уманни, да только никто не возвращался. Или с вашей барки никто не прыгал по дороге сюда?

– Я хотел, но не смог, – прошептал старик, не в силах отвести взгляд от уменьшающейся фигуры. – Ну и ладно. Тот, кому назначено, не отвертится. Куда бы он ни пошел, смерть будет ждать его на пути.

– Двинулись! – разнеслось над живой змеей, и паломники, цепляясь за канат и за жидкую траву, полезли вверх по косогору…

…Коротышка подошел к городу через час. Близость серых домов оказалась обманчивой. Поросший желтоватой травой берег на изгибе реки лежал складками как ворсистая ткань, словно не ведал о недавнем дожде, сухой овраг следовал за сухим оврагом, и ни тропы, ни стежки не было нахожено по их склонам. Взобравшись на последний косогор, коротышка скинул капюшон, подставил коротко остриженный затылок солнечным лучам, пробивающимся через мутную взвесь странного дневного сумрака, скрестив ноги, опустился на землю, положил ладони на колени и закрыл глаза.

До города оставались две сотни шагов. За стеной бурьяна торчали обвалившиеся остовы бревенчатых хибар, за ними стояли каменные дома, окна на которых имелись только на вторых этажах. Между домами вскидывались каменными изгибами арки соединяющей их стены, но ворот ни в одном из проходов не сохранилось, однако и теперь не вызывало сомнений – древний город когда-то был готов к отражению любых бедствий. Словно в подтверждение этому за первыми рядами домов высилась крепостная стена, которая уходила к востоку, отсекая ремесленные кварталы. За нею кое-где виднелись кровли домов и поднимались стены городской цитадели, окаймляя главную твердыню – уманьскую замковую башню, которая тонула оголовком в низких облаках.

Коротышка просидел на окраине города не менее двух часов. Затем, едва солнце пересилило мутную взвесь и начало нагревать камни и землю, шевельнулся и, не открывая глаз, стал выуживать из-под балахона и соединять между собой стальные стержни. Последний из них сел в назначенный ему паз с сухим щелчком. Коротышка поднялся, заставив загудеть воздух, взмахнул получившимся посохом и зашагал к ближайшей арке.

Когда он миновал ее, солнце уже палило. Под сапогами смельчака скрипел битый камень, рядом шуршали крохотные вихри, взметая пыль на пустых улицах. В некоторых окнах сохранились стекла, которые отражали солнечные лучи, но коротышка не жмурился. Он выглядывал останки бедолаг, нашедших успокоение на пустынных улицах. Их попадалось немало. Иногда это были просто кости, иногда над высохшими трупами подрагивали под ветром лохмотья паломнических, а то и храмовых балахонов. У всяких останков коротышка замирал на мгновение, затем едва заметно качал головой и шел дальше.

На третьей улице он повернул на восток. От крепостной стены к ней спускались короткие переулки, справа тянулись трехэтажные дома. Хорошо сохранившимися они казались лишь издали. Вблизи было видно, что их крыши и перекрытия обрушились, и только стены оставались стоять, напоминая скорлупу, из которой вытекла жизнь. В оконных проемах время от времени мелькали тени, словно стая гончих следовала развалинами за коротышкой, но он даже не поворачивал в их сторону головы.

У последнего дома под ветром подрагивал почти целый коричневый балахон. Коротышка приблизился, сдвинул посохом ткань, пригляделся к изуродованному, погрызенному неведомыми тварями и уже начинающему подсыхать телу, удовлетворенно кивнул, попятился, соединил ладони на уровне лица, закрыл глаза и шевельнул губами. Несколько мгновений ничего не происходило, затем словно вихрь набежал на мертвеца, изогнулся смерчем, выпрямился и задрожал пыльным столбом.

– Давно? – спросил коротышка.

Столб подернулся волной.

– Два месяца, – понял коротышка, поднял руку и быстро вычертил в воздухе квадрат, разделив его через стороны крестом на четыре части. Линии сначала вспыхнули пламенем, затем потемнели и, теряя форму, стали медленно расплываться дымом.

– Помоги мне, – сказал коротышка. – Найди вот это в городе, и я отпущу тебя. Поднимешься над поганью, освободишься и обретешь покой.

Столб снова задрожал, являя в облачных переливах изможденное, немолодое лицо.

– Я буду ждать тебя на площади, – сказал коротышка. – Поспеши.

Столб растаял. Остатки вычерченного креста клочьями дыма поплыли в сторону реки. Коротышка поправил посохом ткань на трупе и двинулся от перекрестка на север.

Ворота городской крепости были рядом. Венчали широкую улицу, ступенями поднимающуюся к крепостной стене. Тяжелые воротины на них сохранились, хотя ржа и отметилась оспинами на лучшей каламской стали. Створки были чуть приоткрыты, как раз, чтобы пройти путнику или протиснуться всаднику. Коротышка окинул взглядом надвратные башни, черные росчерки бойниц, прищурился, вглядываясь в щель между створками. Ветер чуть слышно гудел в крепостных ходах. Из переулков за спиной смельчака доносилось цоканье когтей, невидимый зверь словно дразнил его. Коротышка переложил посох из руки в руку и начал подниматься по ступеням.

Увиденное из створа ворот заставило его поднять брови и улыбнуться. Дома внутри крепостной стены явно отличались от тех, что стояли снаружи. Время словно обошло их стороной; не коснулось безжалостной рукой, не засыпало тленом, не припорошило пылью. Их перекрытия и кровли были не просто целы – стекла сияли во всех окнах и занавески светились чистотой. Мостовая блестела так, словно не далее как нынешним утром была вымыта. Вот только ни единого человека не было видно ни возле домов, ни в дверях, ни в окнах, ни на причудливых балконах и террасах. Казалось, что люди попрятались, чтобы не попадаться коротышке на глаза.

– Неплохо, – пробормотал он, хотя глаза его полнились тревогой. – Мне нравится.

Улица была будто нарисована яркими красками мастеровитым художником, из тех, что умеют передавать блеск воды и глянец камня, но если она и была нарисована, то никак не на холсте. Та же мостовая отзывалась твердостью на каждый шаг. Эхо и то металось между домами, а не между развалинами. Коротышка двинулся в сторону цитадели, и стук его каблуков казался чистым и звонким. Вымощенная камнем огромная площадь сделала этот звук едва ли не оглушительным. Коротышка вышел на ее середину, обернулся, оглядывая красивые, словно выпеченные с сахарной патокой, украшенные глазурью дома, пустынные улицы, удовлетворенно ударил о камень посохом, заставив звон разнестись во все стороны, и зашагал к устроенному на противоположном краю площади трактиру, перед которым на каменной скамье сидели четверо горожан. Только они не прятались и как будто даже ждали коротышку. Над их головами и над богатыми, украшенными резным стеклом дверями из стены торчали днища дубовых бочек. Серый камень мостовой перед входом в трактир был заменен красным гранитом. Квадратные колонны у дверей выполнены из розового мрамора.

Коротышка кивнул четверым, которые на первый взгляд ничем не отличались от подобных стариков перед любым трактиром Анкиды, толкнул тяжелую дверь и вошел в узкий и длинный зал с высоким потолком. Справа тянулась стойка из красного дерева, слева стояли дубовые столы, за которыми сидели еще десятка два горожан. Кто-то потягивал из кубков вино, кто-то отдавал должное тушеному мясу. За стойкой натирал тряпицей глиняные чашки верзила-калам в сером фартуке. Коротышка поклонился повернувшимся к нему завсегдатаям, прошел в глубину трактира, оперся локтями о стойку, которая была ему по грудь. Хозяин вопросительно посмотрел на гостя, потом перевел взгляд на стоявшие за его спиной бочки.

– Нет, – мотнул головой коротышка. – Чуть позже. Я жду приятеля.

Хозяин кивнул и продолжил наводить блеск. Но всякий раз, когда он брал в руки очередную чашку и проводил тряпицей по ее краю, раздавался едва различимый скрежет.

– Давно не бывал здесь, – словно между прочим, проговорил коротышка через минуту. – Но вот, забрел ненароком. Ищу тут одно заведение. Что-то вроде обители. Кров она дает в основном женщинам, но кто его знает, может быть, и мужчине найдется место? На воротах у них знак – квадрат, вроде инквизиторского, но крест не из углов вычерчен, а из середины сторон. Не попадалось?

Хозяин пожал плечами.

– Ты не помнишь меня? – спросил коротышка.

Хозяин сдвинул брови, несколько секунд всматривался в лицо гостя, затем мотнул головой.

– А я тебя помню, – проговорил коротышка. – И имя твое помню. И даже знаю, где ты похоронен. Ты успел выбраться из Уманни. Пару лет прожил в Эбаббаре, потом переехал в Самсум. Держал маленький трактир у Храмовой площади. Я заходил к тебе время от времени. Лет тридцать ты там прожил. Потом помер. Думаю, урна с твоим прахом до сих пор стоит в одном из склепов. Почти полторы тысячи лет. Тебя это не удивляет? Хотя чему уж тут удивляться, в Самсуме берегут старые кладбища, любое из них моложе самого древнего города. К тому же я и сам немолод, если помню… такое.

Хозяин заведения продолжал натирать чашки, словно не слышал слов коротышки. Только скрежет стал чуть громче.

– Запаха нет, – проговорил коротышка, повернувшись спиной к стойке. – Все хорошо, все похоже. Даже лучше, чем было. Но запаха нет. А когда-то в этом трактире пахло так, что слюна текла еще на соседних улицах.

Все завсегдатаи смотрели на коротышку. Но лица горожан были безжизненны. Ни любопытство, ни раздражение, ни радушие не отражалось на них. Открылись двери, и в них медленно вошли старики, встали у стены.

– И звука тоже нет, – добавил коротышка. – Только от моих каблуков. Дверь и та не заскрипела. Разве только сталь скрипит в твоих пальцах, хозяин.

Молчание, царившее в трактире, копилось и словно собиралось перехлестнуть через край.

– Ты намекни своему владыке об упущениях, – бросил коротышка через плечо. – На тот случай, если он не захочет переговорить со мной лично. В этом деле мелочей нет. А то ведь ну как без запаха и звука? Конечно, если это представление не ради меня одного!

Молчание не прервалось. Коротышка кивнул, обернулся к двери. Она не открылась, но перед ней вдруг оказался худой человек с изможденным лицом. Он поежился, окинув взглядом молчаливых едоков, вздохнул, глядя на коротышку. Прошептал:

– Такой же знак вычерчен под куполом главной замковой башни. В верхнем зале. Там страшно, очень страшно. Но никого нет. Я бы поостерегся туда ходить, если бы… Все, кто есть в городе, здесь. Но они не те, кого ты видишь.

– Я приглядываюсь, – ответил коротышка. – О том, чего не вижу, догадываюсь.

– Еще есть псы и прочая мерзость, но они снаружи стены, – добавил человек, глядя на коротышку с надеждой.

– Что нам псы? – улыбнулся тот, перехватывая посох посередине. – Однако тебе пора. Жаль, что я обещал отпустить тебя, приятель. Ты пропустишь незабываемое зрелище. Но слово есть слово. Я отпускаю тебя. На это моей силы хватит.

Коротышка набрал в грудь воздуха, дунул, и незнакомец стал таять, исчезать. И одновременно с ним стала таять и роскошная обстановка трактира. Столы и стойка обратились горой гнили, двери трактира вовсе исчезли, площадь за ними покрылась пылью и грязью, а дома на противоположной стороне улицы стали руинами. Только посетители трактира и трактирщик не стали руинами. Морок спал, и они обратились в поджарых воинов в чешуйчатых доспехах тонкой работы. Но скрежет, который послышался коротышке, издавали не доспехи. В руках того, кто только что напоминал трактирщика, был изогнутый нож и точильный камень. На коротышку уставились десятки пылающих огнем глаз. Он попятился, уперся спиной в стену, переломил посох пополам, в мгновение превратив его в два прямых клинка.

– Ночью советую жмуриться, – пробормотал смельчак. – Иначе глазками выдадите себя.

Создания, которые ничем не отличались от людей, кроме пепельной кожи и огня в глазах, стали надвигаться на коротышку.

– Паломничество следует признать неудавшимся, – заставил себя улыбнуться он.

Коротышка вновь вышел на площадь через недолгое время. В руках у него опять матово поблескивал посох, но балахон, который коротышка сбросил у выхода, был залит кровью, хотя сам путник как будто обошелся без серьезных ран, разве только прихрамывал немного, хотя его куртка и порты были посечены в некоторых местах довольно глубоко. Он выбрался из западни, однако радости на лице смельчака не наблюдалось. Коротышка посмотрел на солнце, которое уже прожаривало развалины из зенита, оглянулся. На площадь вышли черные поджарые псы, но их скорее привлекал запах крови, доносящийся из развалин трактира, чем невысокий путник, от которого явно исходила угроза. Псы остановились в ста шагах, вздыбив шерсть и ожидая, когда воин покинет побоище. Коротышка раздраженно покачал головой, налил глаза тем же самым пламенем, который светился во взглядах воинов в трактире, дождался, когда псы развернутся и бросятся прочь, и двинулся к цитадели, стены которой вздымались над городом уже через три улицы. Спустя десять минут он был у главных ворот, еще через полчаса, миновав узкие проходы между стенами цитадели, оказался у подножия большой уманьской башни. Ее верхушка все еще таяла в мутном месиве, не развеянном даже солнцем. Древность прикрывала пеплом времени каждый камень в кладке, но тяжелые колонны, подпирающие сооружение со всех сторон, все еще не потеряли прочность.

Коротышка медленно поднялся по ступеням к главному входу, упер посох в тяжелую стальную дверь и надавил на нее. Та медленно пошла внутрь. Из темного прохода пахнуло пылью. Все говорило о том, что ни цитадель, ни башня не использовались немногочисленными обитателями Уманни ни в качестве жилья, ни в качестве укрытия, но дверные петли были смазаны на совесть.

Коротышка вошел внутрь, прислушался, пробормотал какое-то заклинание и медленно двинулся вверх по лестнице. Едва освещенная через узкие бойницы лестница казалась бесконечной. Почти полчаса потребовалось ему, чтобы оказался в верхнем зале. Там над его головой светились давно уже лишившиеся стекол узкие окна, которые обрамляли фонарь башни. Туда же, к фонарю, спиралью по внутренней стене бежала узкая, в полтора локтя лестница. Нужный коротышке знак был вычерчен в центре купола. Вычерчен грубо, безжалостно рассекая старинные фрески, на которых каламы поклонялись древним богам. Коротышка шагнул было от стены, чтобы разглядеть рисунок получше, сделал еще шаг, еще, едва не споткнулся и наклонился к широкой линии, охватывающей середину зала кольцом. Провел пальцами по составу, что послужил краской, пригляделся к пеплу, вздымающемуся горой в центре зала, взмахнул посохом и медленно подал его вперед. Та часть, что пересекла линию, тут же стала покрываться изморозью.

– Даже так? – мрачно выговорил коротышка и шагнул через линию.

Посох тут же захрустел охватывающим его льдом, но самого коротышки лед не коснулся. Смельчак успел пройти половину расстояния до пепла в центре зала, когда вычерченное вокруг него кольцо начало наливаться пламенем.

– Да, – раздался тусклый, как будто даже скользкий голос. – Это ловушка.

Коротышка развернулся, вздохнул, спросил коротко:

– Сколько времени?

– Минут пять, – был ответ. – Может быть, десять. Башня прочная. Построена на совесть.

– Но ведь это меня не убьет? – напомнил коротышка.

– Не убьет, – с сожалением согласился голос. – Но задержит. На несколько лет. Если хорошо привалит, то на несколько столетий. Чтобы ты не путался под ногами. Согласись, это не самый жестокий способ избавиться от тебя. Пусть даже на время. К тому же у тебя появится время подумать. Будем считать, что тебя сгубило любопытство.

– Да, – прикусил губу коротышка. – Всегда корил себя за это. Но других недостатков у меня вроде бы нет?

– Болтливость тебе тоже присуща, – парировал голос.

Пламя начинало уходить в камень.

– Не без этого, – согласился коротышка. – Если хочешь, чтобы тебе отвечали, говори сам. Да и куда же девать любопытство? Оно и теперь не дает мне покоя, неужели эта обманка с Орденом Слуг Святого Пламени ради меня?

– Это не обманка, – раскатился смешком голос. – Орден я и в самом деле восстановил. Он не слишком силен, но с моей помощью…

– И не только орден, – с уважением чмокнул губами коротышка. – Твои тени вновь при тебе… Прости, что мне пришлось их проредить…

– Ничего, – прозвучал ответ. – Теням полезно. Налеплю еще. Они ведь делаются из людишек, а этого добра пока еще вдосталь.

– Покажись, – попросил коротышка.

– Показаться? – удивился голос. – Зачем?

– Мне так хочется, – пожал плечами коротышка. – Чтобы было не только время для раздумий, но и краски для фантазий. Да и что мне голос? Голос я плохо помню. Хочу знать, кто из нас поднялся выше других.

– Это лишнее, – заметил голос.

– Позволь уж мне самому это решить, – ударил посохом о камень коротышка. Несколько секунд ничего не происходило, затем послышалось сдавленное ругательство, и у стены из воздуха и сумрака соткалась высокая фигура. Пепельная кожа и сверкающие пламенем глаза незнакомца напоминали воинов, напавших на коротышку в трактире, но за ними не было и тысячной доли силы, что стояла за ним.

– Ты все тот же умелый мерзавец, – восхищенно заметил серый.

– Рор! – обреченно покачал головой коротышка.

– Да, – кивнул высокий. – Но ты можешь оставаться в привычном облике, тебя трудно не узнать.

– Рост, – развел руками коротышка. – Мой рост меня выдает. Кстати, ты запамятовал, наверное. Вот этот мой облик – он и есть я. Мне нечего скрывать. И прибавлять я себе ничего не хочу.

– Не умаляй себя, – качнулся серый. – Ты все еще хорош. Срубил три десятка моих лучших воинов и почти не ранен.

– А кто бы не срубил? – удивился коротышка. – Ведь ты хотел сжечь меня на этом костре!

– Да, – с сожалением произнес серый. – Так я был бы избавлен от тебя на больший срок. Но и обычное погребение меня тоже устроит.

– Не скажу, что я готов с тобой согласиться, – сделал шаг к серому коротышка.

– Бесполезно, – рассмеялся серый. – Ты, конечно, ловок, но в этом круге сила едва ли не четверти Светлой Пустоши. Ведь ты не хочешь поиграть в пламенеющего Энки? Так ведь можно развоплотиться, подобно глупому мурсу.

– Да, – огорчился коротышка. – Не хотелось бы. Тем более что мои страдания останутся бесполезными. Вряд ли исход возможен.

– Как ты думаешь, почему? – спросил серый.

– Камни? – предположил коротышка.

– Да, – кивнул серый. – Камни держат нас.

– Так ты… – прищурился коротышка.

– Нет, – покачал головой серый. – Я не собирал их. И не я устроил эту глупость у Змеиной башни, где ты проявлял чудеса храбрости. И не я отбрасывал эти камни на тысячу лет. И не я вычерчивал заклинание на стене все той же Змеиной башни. Было время, я предполагал, что все это возня колдунов, которые думают, что это они наследуют Лучезарному. Потом я понял, что это не важно. Я наблюдал и ждал своего часа. И он наступает.

– Ты хочешь собрать камни? – не понял коротышка.

– Никому не дано собрать камни, – качнулся серый. – Я хочу напоить их кровью. И если они попадают к тому, кто не может напоить их кровью, Слуги Святого Пепла исправляют эту неудачу. Что бы они сами ни думали по этому поводу. Но если не справятся и они, отправятся мои тени. Ведь таких умельцев, как ты, больше нет?

– Так это ты придумал эти перстни, которые находят камни? – понял коротышка.

– Я, – согласился серый. – Пришлось вспомнить старые умения.

– Зачем? – спросил коротышка. – Чтобы вернуть Лучезарного? Он не вернется!

– Ты смешной, – ответил серый и добавил шепотом: – Он никуда и не уходил.

– Конечно, – рассмеялся коротышка. – А Светлая Пустошь мне пригрезилась? Или мы не стояли с тобой рядом, когда Лучезарный тонул в дерьме?

– Любопытство не исключает глупости, – с сожалением произнес серый. – Лучезарный никуда не уходил. Он всегда был с нами. Да, неуловимой тенью, которая пока еще падает через запертую дверь, но он близко. Он дышит за этой дверью. А его тень накрывает нас. И клочком собственной тени он уже ходит по земле. Присматривается. И ждет.

– Понятно, – скривился коротышка. – Подбирает черенок для лопаты, которой закопает нас всех.

– Всех ли? – рассмеялся серый.

– Тебе нужен хозяин? – спросил коротышка.

– Мне нужна свобода, – отчеканил серый. – Для этого нужно открыть дверь. Дверь закрыл и накрепко запер Энки. Значит, нужно сломать стену. А уж тут рассчитывать можно только на Лучезарного. Он сломает стену, чтобы вернуться всей мощью, надо только чуть-чуть помочь ему, смочить его сухое горло свежей кровью, но когда он сломает стену, я успею выскользнуть. Хочешь на мою сторону?

– Ты же никогда не поверишь мне, Рор, – вдруг стал спокойным коротышка.

– Не поверю, – согласился серый. – Но ведь я прав?

– Не сходится, – сказал коротышка. – Камней семь, а нас шесть. Я уж не говорю, что под Бараггалом нас было пять, это не имеет значения.

– Нас семь, – растянул губы в улыбке серый. – Где бы мы ни были. Седьмой – не акс. Но он такой же, как мы.

– Кто он? – спросил коротышка.

– Ты и сам знаешь, – ответил серый. – Сборщик камней. Только он мог устроить Сухоту. Даже с учетом того, что сила исходила из глубин Донасдогама.

– Нет, – не согласился коротышка. – Я все еще не знаю, кто он. У него не было седьмого камня. Я был у Змеиной башни и почувствовал бы его. К тому же он не может быть аксом. Нас точно шесть. Пять и одна. А все прочие…

– Что ты знаешь о прочих? – прошипел серый. – Чем ты был занят последние полторы тысячи лет? Копался в грязи и ел грязь? Ты бы лучше задумался, почему Лучезарный оставил камни, а не взял их с собой?

– Я задумывался, – ответил коротышка. – Он не мог их взять. Там, куда его отправил Энки, эти камни не лучшее украшение.

– Дурак, – с сожалением произнес серый. – Лучезарный оставил в этих камнях частицу себя. Чтобы вернуться. И его тень, которая и теперь бродит по этому миру, питается этими камнями. Для того чтобы вернуться тебе, коротышка, пусть и через тысячу лет, будет достаточно крупицы твоего пепла. А Лучезарный слишком велик, чтобы возрождаться из пепла.

– Да, – кивнул, оглянувшись на кострище, коротышка. – Пепла ему будет маловато. Зато трясины, что ждет его в центре Светлой Пустоши, в самый раз.

– Глупец, – прошелестел серый и растаял.

– Конечно же, глупец, – с сожалением прошептал коротышка, вглядываясь в пламенеющий круг, который ушел в камень уже на локоть. – А был бы не глупец, давно бы уже разобрался, что это за камни. Нет, тысяча лет меня не устроит. А ведь интересно, как бы поступил Энки, если бы знал, что сгореть-то он сгорит, но никуда не вознесется, а очнется там, где и сгорал? Однако…

Он сделал несколько быстрых шагов и перепрыгнул через огненное кольцо в тот самый миг, когда все очерченное им пространство обрушилось и полетело камнепадом вниз. Но коротышка этого уже не видел, потому как сам тоже оделся пламенем и живым факелом, визжа от боли, понесся по узкой лестнице вверх вдоль стены, чтобы в тот самый миг, когда башня, обрушившись изнутри, начнет складываться внутрь наружными стенами, вылететь из верхнего окна пылающим комом.