След Бремера

Глава 1. В тени тополя

За окном серая и зябкая дымка рассвета таяла под солнечными лучами, несущими сонному городу тепло и краски. К пению утренних птиц постепенно примешивался многоголосый людской гул, монотонный, лишь изредка прорезаемый возгласами приветствий и окликов. По окну пронеслась тень сорвавшейся с крыши стайки голубей – пекарь высыпал с подноса крошки. Цокот копыт по брусчатке оповестил о проезжающей мимо почтовой карете, кучер протяжно зевнул и передернул плечами от еще прохладного воздуха.

Мало того что парадная рубашка пахла дальним углом платяного шкафа, так еще и рукава оказались не по размеру и упрямо не показывались из-под манжет пиджака. Предстать в таком виде перед уважаемыми людьми, конечно, неприлично. Кажется, последний раз он надевал эту сорочку на вступительные экзамены. Пять лет назад рубашка выглядела лучше, а он – хуже.

Теперь ее надевает не хлипкий школяр, а молодой мужчина, по прежнему худой, но складный и с прямой осанкой. Уложенные к затылку каштановые волосы вьются, словно корни бука. Вопреки моде, бакенбарды и усы сбриты, однако желанная борода пока не проявилась.

Сегодня предстоит доказать, что за университетские годы он прибавил не только в росте, но и в знаниях. На этот счет Ноланд не беспокоился – окажись на месте коротковатой рубашки его былое мировоззрение, оно вовсе треснуло бы по швам. Университет и книги отцовской библиотеки влили в него столько знаний, что экзамены он всегда воспринимал не иначе как удачную возможность выговориться, выплеснуть накопленную информацию и собственные размышления.

Однажды на одном из первых экзаменов преподаватель остановил его на середине ответа и поставил максимальный балл, а Ноланд попросил дать ему закончить – не зря же готовился! Кислая улыбка преподавателя и ропот студентов обескуражили. Только потом он осознал, насколько нелепа была просьба.

Лучше надеть на экзамен повседневную одежду, тогда ничто не станет отвлекать и вызывать дискомфорт. Ноланд облачился в коричневый твидовый костюм с простой белой рубашкой. Так он внешне ничем не отличался от сотен других горожан, собравшихся в то утро на службу или по делам. Что же касается внутреннего содержания – мыслей и, особенно, мечтаний, – то вряд ли во всем Хельдене можно было найти другого подобного юношу.

Наконец Ноланд взял бутылек из темного стекла и, пшикнув перед собой, вошел в ароматное облачко. Любимый одеколон отца – "Вечный странник": с бодрыми нотами гвоздики, бергамота, мускуса и с чем-то более сладким, напоминающим цветущий луг летним полднем. "Добротный баргенский парфюм, – говорил отец, – хотя луарские снобы считают его банальным".

Поднимаясь к дяде в кабинет, Ноланд чуть не столкнулся с Вальтером. Тот спускался по лестнице необычно быстро, перебирая ногами ступеньки так резво, словно не разменял недавно седьмой десяток. Глаза напряженно смотрят в пол, между бровями собрались вертикальные морщины, будто Вальтер с утра пораньше решил подсчитать в уме годовой бюджет имения.

– Доброе утро, Вальтер, – сказал Ноланд. – Дядя у себя? Что на завтрак?

Вальтер остановился и посмотрел на него широко раскрытыми глазами. После паузы, уже ставшей неестественной, он поздоровался и сказал:

– Я думал ответить что-нибудь остроумное, но ничего на ум не приходит. Завтрак не приготовил, извини. Я здесь больше не работаю.

С этими словами он поспешно продолжил спуск. Ноланд проводил Вальтера взглядом, пока тот не скрылся в прихожей. Хлопнула входная дверь, и стало тихо.

Дядя Альфред сидел за письменным столом и покусывал губы. Обильно поседевшие волосы спутались, будто ком тополиного пуха. Перед ним лежала стопка деловых писем и несколько сломанных перьев. Пахло дешевым табаком. Когда скрипнула половица, дядя вскинул глаза и привстал в кресле, но, увидев Ноланда, рухнул на место и вздохнул.

– Вальтер рассчитался.

– Да, встретил его на лестнице. Я надеялся, что он останется с нами до последнего.

– Он и оставался до последнего… Из уважения к нашей фамилии старик полгода работал бесплатно. Но нельзя же и дальше так. Раньше я мог вычленить пару десятков талеров из оборота, но сейчас и этого нет. "Товары Бремера" безнадежно убыточны. Понятия не имею, как Теодор добивался прибыли.

– Ты ходил в банк?

– Кредитуюсь почти год. Это как раз одна из причин нашего разорения. Хитрые халиру умудряются взимать проценты даже с долгов, этот народец высасывает из людей деньги, как кровь. – Дядя открыл жестяную табакерку и покачал головой. – Уже трубку набить нечем. Я всерьез подумываю заложить свою долю особняка и тогда…

– Ни в коем случае! – воскликнул Ноланд. – Они устроят в холле букмекерскую контору, а комнаты сдадут луарским пижонам. Другие идеи есть?

– Пожалуй. Я сплю и вижу, как мы вскрываем сейф Теодора и находим там сотни, тысячи талеров! Там однозначно есть какие-то сбережения или ценности.

Ноланд замотал головой и отвел взгляд. Уставившись на темный провал камина в глубине кабинета, он медленно проговорил:

– Взломать отцовский сейф значит на деле подтвердить потерю надежды, что он жив. Но четыре года – не такой большой срок для экспедиции, он и раньше пропадал надолго. Давай повременим с сейфом. Я вот-вот получу диплом и смогу работать.

Затронув тему заработка, Ноланд чуть не поморщился от своей опрометчивости. Дядя Альфред не раз намекал на отсутствие серьезных денежных перспектив у выпускника исторического факультета. Общество причисляет ученых к героям Новой эпохи, однако славы и богатства удостаиваются немногие и далеко не сразу. Сейчас дядя не стал поднимать больную тему и воскликнул:

– Да! С этими разговорами забыл, что сегодня у тебя выпускной экзамен. Не опаздываешь?

– Есть время позавтракать, но раз Вальтер ушел…

– Не проблема! Я открыл новый мешок с походными галетами, срок годности вышел, но плесени нет. На кухне найдешь тоник. – Альфред улыбнулся. – Привыкай к жизни археолога.

Последняя фраза была сказана дружелюбно, однако от Ноланда не скрылась нотка иронии. Он не стал говорить вслух, что маленькая дядюшкина ирония теряется на фоне иронии самой жизни: именно галеты с тоником, которыми университет бесплатно и щедро снабжал студентов-археологов, спасали нынче семью Бремеров от жизни впроголодь.

Спустя три часа Ноланд сидел в университетском сквере и смотрел исподлобья на прогуливающихся горожан и группки радостных выпускников. Последние удостаивались особо ревнивых взглядов. Излюбленная лавочка в закутке сквера, откуда видно всех, но не видно тебя, помогла ему избежать случайных встреч и неудобных вопросов.

Солнце близилось к зениту, но тополь-великан за спиной Ноланда заботливо простер над ним зеленоватую тень. Ноланд любил это место именно из-за тополя. Листья, чуткие ко всем ветрам, в том числе к ветру невзгод, нашептывали слова утешения на тайном языке деревьев. Шершавый серый ствол с потрескавшейся корой создавал ощущение надежности. Ноланд представлял себя персонажем символической картины: худая фигурка на фоне могучей колонны, поддерживающей небо.

Тополь напоминал Ноланду отца: с одной стороны, незыблемая опора за плечами, с другой – неотлучная тень авторитета великого исследователя, из-под которой вряд ли удастся когда-нибудь выбраться. Люди всегда будут уточнять, кто имеется в виду – Теодор Бремер или Ноланд Бремер (если вообще станут уточнять!), и во втором случае последуют пожимания плечами и фразы вроде: "Он тоже исследователь?", "Он что-нибудь открыл или написал?", "Не слышал о таком".

– И вряд ли теперь услышите, – пробормотал Ноланд, обращаясь к пестрой клумбе напротив.

Сейчас источник переживаний был в другом. В конце концов, затмевающий авторитет – не столько бремя, сколько вызов превзойти достижения отца, давшего великолепное образование и воспитание. Но сегодня пошатнулась сама незыблемая опора, как если бы, придя в сквер, Ноланд обнаружил бы тополь спиленным.

Ноланд запрокинул голову, взгляд потерялся в трепещущих листьях и бесчисленных ярусах серо-зеленых ветвей. Прошедшие сквозь крону солнечные лучи ниспадали ласковым золотисто-зеленым шелком. В вышине мелькнуло узкое окно в безоблачное небо. Ноланд небрежно, едва не порвав, свернул выданную университетом справку и убрал ее в карман пиджака.

Он нашел дядю на кухне. Фартук на Альфреде смотрелся нелепо, после розжига плиты на руках остались мазки сажи. Разделочный стол покрывали ошметки овощей, под ногой Ноланда хрустнула луковая шелуха и тут же прилипла к туфле. Аппетитно пахло куриным бульоном и гренками. Увидев племянника, Альфред смущенно улыбнулся.

– Решил приготовить нормальной еды. Как-никак, сегодня у тебя великий день, да и без Вальтера надо привыкать кухарить.

Ноланд раскрыл рот, но дядя опередил его:

– Ты пришел вовремя – устраивайся в столовой, обед будет через пять минут. Тогда и расскажешь, как все прошло. А пока у меня тут все горит.

Ноланд поплелся в столовую. Стол был уже сервирован, в центре стоял шоколадный торт. От увиденного Ноланду стало так горько и обидно, что до прихода дяди он просидел на стуле, разглядывая паркет.

Дядя вернулся с широким подносом, и вместе они накрыли стол. Горячий куриный бульон вдохнул в Ноланда толику оптимизма. Опустошив тарелку наполовину, он сказал:

– Альфред, у меня две новости: плохая и хорошая.

– Если под плохой новостью ты подразумеваешь то, что стал историком, то не переживай. – Дядя улыбнулся. – Главное, чтобы тебе было интересно. Ученые, знаешь ли, двигают нашу эпоху вперед.

Ноланд выронил ложку.

– Не стал я историком – не допустили к экзамену. Это моя плохая новость.

– Как… – дядя поперхнулся, – как такое могло произойти? Ты же образцовый студент, гордость факультета.

– Отказали из-за неуплаты за обучение. Не был переведен последний взнос, а без него сдавать экзамены нельзя. В самый последний момент бухгалтерия известила деканат, и вот я в бессрочном академическом отпуске.

– Невозможно! Когда ты поступил в университет, Теодор открыл на тебя фонд для оплаты всего периода обучения. Средств должно хватить с запасом, включая учебные экспедиции и выписку литературы…

– Не хватило на банк.

– Что?

– Банк дотянулся до фонда и списал задолженность по кредитам. – Ноланд протянул Альфреду измятую справку.

Тот прочитал заверенные печатью строки и нахмурился. Перечитал еще раз.

– Это я виноват, – сказал он скороговоркой. – Не стоило брать ссуду.

– Не вини себя. Я сам, помнится, предлагал тебе обратиться к банкирам. Но они протягивают руку утопающему лишь затем, чтобы снять с его пальцев последние драгоценности.

– Да, метко сказано, да… Но три сотни талеров… – сказал дядя, разглядывая справку. – Ума не приложу, где добыть такие деньги. Хоть ссуду бери! – он невесело усмехнулся.

Ноланд не смог найти силы улыбнуться в ответ. Вздохнув, он сказал:

– Я считаю, пришло время открыть отцовский сейф. В таких обстоятельствах он не стал бы возражать.

– Уверен? – спросил дядя, – сам-то я очень хочу туда заглянуть, но только с твоего твердого согласия.

– Полностью согласен. Это как раз моя хорошая новость. Извини, что я не решался на взлом, когда фирма шла к банкротству.

– Уж тебе-то не за что извиняться! Не переживай, никакие деньги не помогли бы этой пропащей фирме, напротив, я бы и их потерял.

– Почему же?

– Не знаю, правда. Я неплохой управляющий, но "Товары Бремера" приносят только убыток.

– Все-таки отец разбогател наукой? Гранты, стипендии, книги… Музеи всегда приплачивают за новые экспонаты.

– Не сходится. Для его исследований выделялись крупные гранты, но он расходовал их честно, каждый талер и геллер под отчет. Более того, часто он организовывал собственные независимые экспедиции без финансирования, это может позволить себе только богатый человек. Все, да и я в том числе, думали, что деньги приносит фирма.

– И этот дом в центре Хельдена, – задумчиво сказал Ноланд. – Ты знаешь, откуда он?

– Нет, я никогда не спрашивал, неудобно вот так в лоб справляться о недвижимости.

– Определенно, нужно открыть сейф. Это шанс не только наладить дела, но и что-то узнать об отце.

С минуту каждый размышлял о своем. Что таит в себе сейф? Лежат ли там сбережения, или Теодор использовал сейф для документов и научных трудов? Может быть, в нем заперты от мира ценные артефакты прошлых эпох? А если там обнаружатся сугубо личные вещи, непредназначенные для чужих глаз, что тогда?

Наконец, дядя сказал:

– Как насчет восхитительного шоколадного торта?

– Пожалуй! – сказал Ноланд и принялся разливать чай.

Загрузка...