След чудовища

Дм. Иванов, Вл. Трифонов След чудовища

Это был обычный неброский листок на доске объявлений близ Савеловского вокзала:

Готовится экстренная экспедиция для поисков таинственного гигантского животного на территории с координатами:

81°50′ с.ш. — 35°08′ с.ш. 19°38′ в.д. — 169°02′ з.д.

Случайный прохожий ошалело вчитывался в странный текст сызнова, опасаясь подвоха, а после обзирал всю пеструю витрину Мосгорсправки.

Слева он замечал заманчивое предложение некоего гражданина со станции Наливайка Казанской железной дороги, жаждущего поменять рубленую пятистенку на квартиру в Москве. Справа аспирант, которого по телефону следовало называть Геннадием, готовил желающих в юридический институт, а также учил разговорному турецкому языку и дрессировке догов на черный хлеб. В таком окружении приглашение в путешествие уже не казалось чем-то невероятным.

Куда необычнее выглядел случайный прохожий, задержавшийся около доски. Доктор биологических наук, профессор и почетный член восьми зарубежных обществ натуралистов Глеб Олегович Семужный одет был страннейшим образом: непарные башмаки на нагую ногу, джинсы с этикеткой «Ну, погоди!», поролоновый тулупчик и плюшевая каскетка с козырьком.

Однако никаким видом никого не удивишь у Савеловского вокзала. Тем более неизвестно, было ли это следствие рассеянности, столь свойственной ученым, или поездки на дачу.

Человек, говорят, десяток раз за день может изменить свою судьбу, только у большинства для этого не хватает решимости. Вот и Семужный замер, прислушиваясь к незримой, но яростной борьбе, завязавшейся где-то в недрах его ученого организма. Прислушивался и никак не мог понять, что зовет его на дачу, а что в долгое и, возможно, опасное путешествие.

— А, пес с ней, с дачей! — наконец пробормотал Глеб Олегович и затрусил к зданию, вздымавшемуся серой скалой по другую сторону эстакады.

Тем, чье сердце полно отваги и любви к природе, обращаться по адресу: Бумажный проезд, д. 14. Оргкомитет.

Лифт, лязгнув, стал на двенадцатом этаже. Выше было только чумазое городское небо.

— Добрый день! — сказал Семужный, сунувшись в комнату, набитую людьми, — Не подскажете ли, куда это меня занесло?

— Вас занесло в редакцию журнала «Крокодил»! — ответил человек, сидящий в центре.

— Ах, пардон! — воскликнул профессор, смешавшись. — Всему виной рассеянность, столь свойственная ученым. Однажды я перепутал рейсы и вместо Парижа, где меня ждали на симпозиум, залетел в Сызрань, где меня не ждали. Еще раз пардон, не подскажете ли, где здесь оргкомитет экспедиции?

— Он здесь!

— Понимаю, — смутился Глеб Олегович. — Я попался на редакционный розыгрыш. Что делать, чувство юмора покидает меня, когда дело касается природы. Ведь ей я посвятил жизнь!

Семужный вмиг был усажен в кресло, напоен месткомовским чаем и назначен начальником экспедиции. Об участии в затее мирового светила здесь могли только мечтать.

— Я много слышал и читал свидетельств очевидцев о каких-то неопознанных животных, о чудовищах, сохранившихся, возможно, с доисторических времен, — говорило отмякшее в тепле светило. — У канадских индейцев есть предания о страшном чудовище Огопого. В Исландии обитало подобное существо, называвшееся Скримсл. Приятно сознавать, что мы не уступим и шотландцам, раздувшим историю со своим пресловутым чудовищем озера Лох-Несс. Но, простите за прямоту, вам-то что за дело?

— Нет, Глеб Олегович, — твердо возразил ему оргкомитет. — В наши дни каждому человеку, а тем более Крокодилу, есть дело до природы, частью которой является он сам. И когда все разумное человечество на марше за охрану природы, гоже ли нам стоять в стороне? Экспедиция имеет целью найти места обитания уникального существа, окружить его человечьим теплом и заботой, возможно, даже понудить размножаться. То есть на живом примере показать, как сохранять реликтовые образчики фауны и флоры. Таким образом, наша экспедиция превратится в могучий поход по защите природы в целом!..

— Браво! — горячо воскликнул профессор Семужный. — Так в путь, друзья! В путь!

— Не подбивай клин под овсяной блин. Поджарится — сам свалится! — внезапно раздался чей-то насмешливый голос.

Все обернулись.

В дверях стоял румяный дедок, весь какой-то ладный и спорый, хоть и кряжистый, но, видно, ухватистый.

— Я это к тому, — сказал дедок, — что спешить не надо. Кто доит шибко, у того молоко жидко. Вы гляньте: жухнет разнотравье. И наволочь слезливая застит небо. Ладит свое дело месяц-грязник. Попробуй выкажи непочтение — не оберешься лиха!

— Если вам в уголок фенолога, то это на другом этаже, — нетерпеливо прервал его кто-то.

Дедок взглянул на сказавшего прозрачным глазом, точно окунул в лесную суводь:

— Я в экспедицию, мил друг. Ни одна путная экспедиция еще без меня не обходилась. Я тебе и бывальщину сочиню, и ведро предскажу, через гати и топи выведу и отвар из мужик-корня от дурной болезни изготовлю. Все могу: и кашеварить, и май-нать, и градировать, и крамповать, и найтовить, и барражировать, если надо.

— Старик — золото! — шепнул Семужный и спросил громко: — А по специальности вы кто будете, отец?

— А я тебе и лесничий, и доезжачий, и сокольничий, а проще сказать — егерь! — охотно откликнулся дедок, распространяя по комнате запахи сена, парного молока и земляники.

Семужный встал и объявил торжественно:

— Вы зачисляетесь в состав экспедиции, товарищ…

— Меня население Варсонофьичем кличет, — уточнил дедок. — Я не протестую…

Но в этот момент с грохотом распахнулось окно. Ветер вспузырил рубахи, взвил бумажки, заставил трепетать галстуки.

— Который этаж? — спросила фигура, появившаяся на подоконнике.

— Двенадцатый…

Салют, мужики! — сказал появившийся и спрыгнул с подоконника в комнату. — Что у вас за порядки? Без документа не впускают. Хорошо, что у меня альпинистские причиндалы всегда с собой. Если кто меня не знает, знакомьтесь. Квант Михайлов!

Конечно же, это был он, Квант Михайлов, в своей неизменной элегантной штормовке, с гитарой и альпенштоком. Легендарный Квант, в прошлом не то физик, не то лирик, не то физрук. Но это в прошлом, а ныне альпинист, слаломист, самбист, киноартист, бард и вообще всеобщий Друг. Ходили слухи, что именно с него была нарисована известная картинка на сигаретах «Памир».

— Ну, мужики, вы просто в рубашке родились! — говорил Квант, оделяя всех личным рукопожатием. — Ведь у меня как раз люфтик выдался между фестивалем песен в Геленджике и съемками двадцатисерийного боевика, где я буду изображать злодея Скорцени. Так что иду в экспедицию с вами. Кто за атамана?

Квант рванул из-за спины гитару, шваркнул по струнам и доморощенным баритоном запел песню о романтике дальних дорог, о кедах и о мещанстве, которым пропитан всяк, живущий в городской квартире, имеющий жену и детей.

Вопрос о зачислении его в экспедицию был решен сам собой на втором куплете.

— Итак, — сказал профессор Семужный, когда под брюхом вертолета, приданного «Аэрофлотом» экспедиции, замелькали последние подмосковные дачки, — давайте обсудим детали нашего путешествия. Прежде всего попытаемся представить себе, кого все-таки мы отправились искать. Кто это? Мастодонт? Птерозавр? Археорнис? Плезиантроп? Игуанодон?

— Может, летучая собака? — предположил Варсонофьич.

— Снежный, человек? — сказал Квант.

— Махайродус? — бросил четвертый участник экспедиции.

Все уважительно посмотрели на специального корреспондента Крокодила Александра Моралевича, как раз и бывшего этим четвертым.

Именно его, человека с пудовыми кулаками и простодушием ребенка, редакция решила прикомандировать к экспедиции на первом этапе.

— Как вы выразились, Александр? — спросил Семужный.

— Махайродус. Саблезубый тигр, — коротко пояснил спецкор.

— Хотя мы и не знаем наименования искомого чудовища, зато нам известны точные координаты его обитания. А это уже кое-что! — сказал Квант, желая не отстать от эрудированного корреспондента.

— Резонно, коллега! — Семужный зашелестел разворачиваемой картой. — Мы сейчас же отметим границы этого квадрата.

— Не трудитесь, профессор. — Корреспондент с ледяной усмешкой опустил на карту ладонь. — Мне хорошо известны все точки с этими координатами. В каждой из них я бывал по два-три раза.

— Хвастать — не косить: спина не болит! — буркнул Варсонофьич.

Корреспондент, казалось, не заметил едкой реплики дедка.

— 81°50′ северной широты, — продолжал он, — это, несомненно, самая северная точка нашей страны, остров Рудольфа. 35°08′ — где-то рядом с Кушкой, крайний юг. 19°38′ — это наше побережье Гданьского залива, самый запад. И, наконец, 169°02′ — конечно, какой-нибудь островок Диомида в Беринговом проливе. Таким образом…

— Таким образом, мы должны искать чудовище на всей территории нашей страны! — подхватил Квант.

Все замолчали, задумавшись над величием задачи, стоящей перед экспедицией.

— Адски сложно! — сказал наконец Семужный. — Счастье, что среди нас нет женщин. Признаюсь, я женоненавистник. Разумеется, в рабочее время.

— Баба с возу — кобыле легче, — заметил Варсонофьич.

— Женщина расслабляет, — вздохнул Квант.

Спецкор Моралевич, похоже, тоже имел свое мнение на этот счет, ко высказать его не успел, так как из огромного чемодана, в который рачительный Варсонофьич сложил всю провизию экспедиции, раздался требовательный стук.

Щелкнули замки, и все увидели прелестную сероглазую блондинку, свернувшуюся в чемодане калачиком.

— Про волка речь, а волк навстречь! — крякнул Варсонофьич.

— Ох! — сказала блондинка, вставая, словно сама материализовавшаяся стройность. — Лежать столько в позиции эмбриона — это не есть возможно! Будем знакомы, мужчины. Меня зовут Ыйна Сауна, пожалуйста!

Многое объяснилось: странный синтаксис, цвет волос, милый прибалтийский акцент. Но не все.

— Так смотрите на меня вы, словно потеряли языка! — Девушка сверкнула улыбкой и вынула из замшевой торбы вороненый духовой пистолет. — Имею первый разряд по стрельбе, пожалуйста! Это, может, в экспедиции надо?

За пистолетом из торбы появились керамические чашечки и блюдца, за ними — большой термос.

— А все просто, пожалуйста! Про экспедицию узнав, сказала себе я: Ыйна Сауна, ты есть член общества охраны природы. Твой долг быть в этой экспедиции. И вот вы видите меня здесь! Будем пить черный кофе?

Отважная девушка при гробовом молчании стала разливать кофе…

А. МОРАЛЕВИЧ, специальный корреспондент Крокодила След чудовища

В первых главах документально-приключенческой повести «След чудовища» (см. № 7) сообщалось, что Крокодил снарядил специальную экспедицию для поисков таинственного гигантского чудовища. Цель энспедиции — определить место его обитания, окружить теплом и заботой. А заодно, естественно, посмотреть, как охраняется наша родная природа.

Экспедиция в составе донтора биологических наук, профессора Семужного, бывалого следопыта и егеря Варсонофьича, альпиниста Кванта Михайлова, члена общества охраны природы Ыйны Сауны и спецкорреспондента Крокодила выделенным в ее распоряжение вертолетом вылетела в подмосковный аэропорт Домодедово.

О ее дальнейших приключениях сообщается ниже.

Аэропорт Домодедово гомонил и гудел. Через галереи «один» и «два» вливались и выливались пассажиропотоки.

Профессор Семужный, растопырив веером, уже клал на стойку билеты. Ыйна Сауна гребешком охорашивала шерсть на унтах из собаки. Квант Михайлов доплачивал за избыточный вес багажа.

И тут, бегом пересекши зал, к профессору ринулся человек, припудренный инеем и в оранжевой каске.

— Успел! — вопил он. — Два казенных мотоциклета загнал. Профессор, прошу несколько слов читателям газеты «Марьина роща».

— Право же… — сказал Глеб Олегович.

— Ваши задачи, товарищи? Вы зачем до Читы?

— Посетить Сохандинский заповедник. Вы знакомы с летописными анналами Иркутска? Там говорится о крупном плотоядном звере, несущем в зубах соболя. Зверь этот неизвестен науке. В памятниках старинной письменности он именуется бабром. Из потока сообщений, поступающих в «Крокодил», мы выделили бандероль с Сохандо: в сиверах там найдена лежка неизвестного зверя. Приложения: ворсина неизвестного зверя, погадка неизвестного зверя, гипсовый слепок следа.

— Благодарю! — крутнулся на пятке корреспондент «Марьиной рощи» и с криком: «Такси! Такси!» — канул.

Полет с двумя посадками прошел вполне сносно. Никто не отстал. Взаимоопрос после питания в аэрофлотских буфетах показал, что участники поиска к истощениям, надругательствам над пищевыми трактами и другим пищевым эксцессам готовы вполне.

— Фиаска, однако? — ахнул Варсонофьич. — На попятный ладите? — Новолуние, товарищи, — извинился командир Читинского авиапредприятия «Аэрофлота» В. М. Артеменко. За ним согласно кивнули представители читинского областного Управления лесного хозяйства и Управления охотничье-промыслового хозяйства: новолуние. Поэтому оба управления и авиация сейчас ничем не могут помочь в поисках бабра. Вот если бы в полнолуние…

— При чем есть тут стояние луна в первый четверть? — раздраженно воскликнула Ыйна Сауна.

— Товарищ Ыйна! — сказал начальник Управления лесного хозяйства Г. Секачев. — Товарищ Сауна! Я надеюсь, вы имеете представление о темпах прогресса и технического переоснащения? Бесчисленные организации получают сейчас суперавтомобили ЗИЛ-131, "Уралы", ГАЗ-66. Эти автомобили практически проходят везде. По тайге, в скалах, по любым болотам и марям. Некоторые даже оборудованы шноркелем для форсирования рек по дну. И если, дорогая товарищ Сауна, в новолуние произвести по гаражам страны всесоюзный рейд, многих ЗИЛ-131, «Уралов», ГАЗ-66 не обнаружите вы в гаражах на стоянке.

— Я начинаю улавливать, — потер лобные доли профессор Семужный. — Безлунными ночами, под покровом темноты, имея возможность быстро пробиться куда угодно…

— Совершенно верно, — сказали представители двух управлений, — в кромешной тьме, оборудовав автомобили авиационной взлетно-посадочной фарой, чтобы высвечивать и истреблять в тайге все живое и расхищать лесной фонд, сводить на дрова ценные древостой, сводить лесовосстановительные посадки, массово вырубая под Новый год молодые ели и сосны для распродажи, валить мотопилой кедр, чтобы обобрать его шишки с орехами… Вот почему в новолуние каждый егерь и лесник из тайги почти не выходят. Вот почему мы не можем помочь экспедиции в новолуние: не имеем права распылять силы.

— Да, — профессор Семужный приложил руки к груди. — Понимаю и принимаю. Но авиация? Какой-нибудь бипланчик АН-2… Чтобы нам затабориться на Сохандо, предварительные изыскания…

— Исключено, — сказали представители двух управлений. — Малая авиация должна быть при нас и «на товсь» в новолуния. Вы не замечали, товарищи, удивительной особенности в природе? Когда она в общеизвестные, к сожалению, дни как бы раскрывается алчному человеку, предоставляет возможность за сутки нахитить столько, сколько в другие сезоны не нахитить и за полгода, — природные условия в это время являются наиболее опасными для жизни человека, особенно для того, у которого азарт добытчика-молниеносника переплавляется в алчность. Именно на эти дни по стране выпадает наибольший процент пропадания без вести, проваливаний автомашин с людьми под лед, падений в пропасти, замерзаний, тяжелых травм. И вот тут взлетают поисковые АН-2, многие и многие гражданские службы отвлекают людей и технику на спасение и поиски алчников.

— В этих условиях что делать нам? — хрустя пальцами, сказала Ыйна Сауна. — Путь обратный лететь? Новосибирский порт опять Толмачево, «пассажиры рейса 108, скопитесь в накопителе номер два»? Я не хочу, чтобы меня копили!

— Ну, зачем так, — сказали представители двух управлений и «Аэрофлота». — Бабра объединенными усилиями мы найдем в полнолуние, а пока что примыкайте к завтрашнему нашему рейду против алчников. Из разных мест поступают тревожные сведения. А с ключа Соленый на реке Витим вовсе плохие: задавлено петлями и брошено там много изюбров и медведей.

— Так что, паря, Глеб Олегович, примкнем мы к ихней проблеме про алчников? Им сезон, а нам-то резон?

— Ты, дед, моральный хуторянин! — резанул Квант Михайлов. — «Ихнего» тут нет ничего. Тут всеобщая проблема. Кровная.

— Меня как ни назовешь, все не обзовешь, — обиделся дед. — Вот ты чем занимаешься, Квантушко, жженый ты сахар — резьбой по нашей теменной кости. Волос долог, да ум короток. Ведомо мне, однако, как ты кроссвордистов в журналах столичных подпаивал, чтобы имя твое в кроссворды включали для популярности.

— Поздравляю! — поднялся профессор Семужный. — Вот мы и настоящий изыскательский коллектив: у нас уже склока. Тем не менее предлагаю всем участникам высказаться, значима ли проблема «Алчность человека в природе, человеческие жертвы от алчности, ущерб от алчности». Спецкор «Крокодила»?

— Примеров тьма, — сказал спецкор. — Здесь же, в Читинской области, я недавно летал на лесной пожар по рекам Нерче и Ачунаиде. Там было идеальное место для добычи пантовых оленей. Пришлые алчники, чтобы выкурить штатных охотников, подожгли тайгу с трех сторон. С четвертой была река. Люди едва не погибли. Зверей и птиц погибло бессчетно.

— Вы, Квант?

— Есть такая проблема. Рыба, известно, валом прет в тот последний день, когда весной лед вот-вот оторвет от припая и унесет в море. Ну, а люди толпами прут за рыбой на лед в этот день. Потому что за час можно три пуда отборных лещей натаскать. У меня так на Рыбинском море знакомец погиб. Фотограф-портретист-цветовик. Не то провалился, не то унесло. До двухсот человек уносило.

— Жадность, она губит, — подбил итог Варсонофьич. — Про жадность и сказ мой будет. Ты ответствуй мне, Квант: на что знакомцу твоему были три пуда? Не сберег бы он их, не унес, не вывез, проквасил да выбросил, А ловил! Обезьяньего азарту ради ловил. И прочие люди дорвутся в места, уток бьют на пролете без сыскной собаки, а берут только тех, что к ногам упали, остатних же не ищут на болотине. И другие в тундры прорвутся — линялых гусей палками бьют — лишь бы бить. И в большие снега ослабелых животных пиками колют не в жареху либо похлебку, а инстинкт свой потешить, вроде как молодечество. Говорил я с одним таким, лошадь он порешил в лесу. И он мне гутарит: я, как жахнуть, секунды за три уже знал, что мерин это кинофикаторский калюной[1] масти, а пальца унять уж не мог. Тут, товарищ профессор, недалечко Бурятия, и водится в ней село Романовка. Коопзверопромхоз там скот пасет в труднодоступной местности. Так сколько безвинного скота перестреляно ночами с вездеходных машин — страх сказать! Леня Ковалев, он директор в Романовке, уж с коих пор на ночь выставляет в табунах и стадах трафаретики на каждой животине: ежели то корова —

а ежели лошадь, так:

да только в азарте алчности бьют скот все равно.

Наступило молчание. После молчания общий совет решил: в проблему «Алчность человека в природе» вклиниваться.

Утром грохнули в дверь кулаком:

— Экспедиция! С вещами выходи строиться. Будем знакомы: шофер Управления охотничье-промыслового хозяйства Николай Туркин.

Ыйна Сауна со всех сторон обошла наш ГАЗ-66 и деловито унтом попинала баллоны. Из печной трубы над будкой, установленной в кузове, шел дым.

— Пора грузиться, — сказал Туркин. — Нам тыщу километров махать.

— Нам грузиться в момент, — зашустрил Варсонофьич. — Мы такое товарищество — Голь, Моль и Ноль, все пожитки в нагорбнике.

И закинул нагорбник в будку. Ыйна Сауна разместилась в кабине. Грузовик взревел двигателем и рванул. Мелькнули за окном читинские улицы — и машина помчалась к Яблоневому хребту.

В будке был полумрак. Трещали в печке дрова. Со спальных мешков приподнялись двое.

— Борис Сенчуков, директор областного краеведческого музея.

— Николай Антонович Шенгольц, председатель областного общества охотников. Прежде всего прошу обратить внимание на приметы нашего грузовика. На нем проводятся рейды по обезвреживанию, поискам и спасению алчников. Значит, приметы их автомобилей такие же: помятая кабина и исцарапанная краска на ней — от подминания тонкоствольной северной тайги под себя. И еще нестандартная будка в кузове, окованная железом: ведь стандартный тент с утеплением в момент изорвет о сучья деревьев в тайге. А главное — большой люк в крыше будки. Он никак не для любования звездным небом. В этом люке, высунувшись по пояс, стоят ночами два человека: один — с авиационным прожектором, другой — с карабином. Итак, товарищи, увидев в любом месте страны автомобиль с такой будкой, смело скликайте на него охотнадзор, милицию и народный контроль: это машина алчников!

Позади остались Романовка, Талая, Телемба, к вечеру мы были возле Витима.

— Смотрите, как выглядит это, — показал в окошечко Борис Сенчуков.

— Умереть-уснуть! — глянул и ужаснулся Квант.

Вся местность, все пади, елани и ерники до предгорий были истоптаны следами вездеходных машин. Здесь с прожекторами процеживали каждый уголок тайги, каждый увал, каждую речку.

— Только две речки в области были не тронуты автомобильным разбоем до последнего времени, — сказал Сенчуков, — Нилькиса и Юмурчикэн. Но в январе проник и туда неизвестный «Урал». Бывшее белое пятно будет иметь теперь явно красноватый оттенок — от крови зверей.

А вскоре водитель Туркин ударил по тормозам.

— Привал, — забормотал радостно Варсонофьич.

Но Туркин затормозил не для привала. След ЗИЛ-131, дугой проложенный по целине ерников, вдруг прерывался на середине дуги и дальше — в сторону леса — шел пряменько, как по шнуру.

— Вот такие следы от колес всегда, когда стреляли по зверю и поехали его подбирать, — сказал Шенгольц.

И через полтораста метров мы во всем разобрались. Здесь были три лося: бык, матка и теленок-зоргол. Теленка и матку убили, бык спасся, ушел. На пропитанном кровью снегу валялись отрубленные головы и внутренности, наспех прикрытые шкурами.

— Ужасно! — сказал Глеб Олегович Семужный. — Вездеходность современной техники стягивается петлей на шее природы.

— Алло! — встревожился Квант. — Алло, где Варсонофьич?

Закат угасал. Низко в хребты пролетела совка. Мороз подходил к пятидесяти. Шенгольц дважды выстрелил из револьвера. Издалека отозвалось: э-ооо!

ГАЗ-66 занырял в складках местности дедовым следом. Километрах в двух, на границе ветровального леса, мы разглядели костерик. Варсонофьич сидел у костерика и подтачивал нож.

— Вона, — сказал Варсонофьич, — вы рази не видели, что бык тоже стрелян? Вон он лежит-то, бык, отошел всего ничего да стомился. По его, гля, следам и пойти изленились

— Сволочное дело, — сказал Квант, хватанув снегу ртом. — Ну, отрезай, что ли, дед, на бульон свежанины.

— Какое! — сказал Варсонофьич и показал на подрезанную им шкуру задних лосиных ног — Завонялась уже свежанина.

— Да, — сказал Глеб Олегович. — Травоядное, на любом морозе не распотрошенное в первый день, на второй день пропадает. Ночуем, товарищи.

Чай пили в будке, тесно сидя плечом к плечу.

— Я сгорать от стыда, — сказала Ыйна Сауна, плача в чай. — Я горевать, что я не есть эскимоска, что профессор Семужный не есть эвенк, что Моралевич не чукча, что Квант не ороч, что Варсонофьич не ительмен. Люди светят машины прожектором, стреляют дальнобойный экспресс-винтовки, вытряхивать матку с теленком из шкур, бросить раненый зверь, бежать. Как воры. А эвенк может убить пять косуля, но убивает один, столько, сколько нужно в еду. Ничего лишний. У эвенка нет раненый зверь. Есть высокий музыка — «Концерт для охотничьего рога» Моцарта. Это целиком эвенкийский музыка. Не тех, у кого ЗИЛ, прожектор и шестикратный прицел.

— Предлагаю подвести черту первой экспедиции, — сказал профессор Семужный. — Товарищ Квант Михайлов, пометьте чтобы выпятить после в отчете: обязать автохозяйства страны взять под контроль все маршруты машин повышенной проходимости.

— И эти автохозяйства тоже взять под контроль! — добавил спецкор.

А за ним, озаренный сполохами пламени из открытой печной дверцы, с поленом в руках, сказал Варсонофьич:

— Общество «Знание» чтобы организовало цикл лекций «Жадность, она губит». Ведь сколь зверей пропадает, да и людей тоже жалко, — и сокрушенно хлопнул заслонкой.

Настала ночь.

— Из люменевой мы не пьем, в грудях жгет! — крикнула языком Варсонофьича Ыйна Сауна. Ей снились кошмары.

Восточная Сибирь.

Сергей БОДРОВ, специальный корреспондент Крокодила След чудовища

Экспедиция профессора Семужного, отправившаяся на поиски неизвестного таинственного чудовища, прибывает в Читу (см. № 9). В сибирских летописях упоминается какое-то загадочное животное под названием бабр. Не оно ли это самое, разыскиваемое?

Экспедиция намеревается проникнуть в глухой Сахандинсний заповедник, но внезапно сталкивается с неожиданностью: ни одно из имеющих непосредственное отношение к охране природы областных ведомств не может предоставить в ее распоряжение ни одного из существующих видов транспорта: весь он мобилизован на отлов лесных браконьеров.

Профессор Семужный примыкает к одной из групп, отправляющихся на поимки врагов природы, и обнаруживает в лесу свежие следы зверского и бессмысленного истребления животных.

Попытка найти загадочного бабра заканчивается безуспешно. Однако энтузиасты продолжают поиск, в котором на этот раз их сопровождает спецкор С. Бодров.

— Чтоб мне без наследников остаться, если не об нашем чудовище тут речь! — отбивая чечетку на перроне станции Чита-II, размахивал свежим сообщением Квант Михайлов.

Депеша, полученная от северокавказского доброжелателя-природолюба, гласила:

«В горах Приэльбрусья обнаружены следы неведомого зверя. Вытоптаны склоны гор, повалены вековые сосны, и дикий рев разносится по ночам из Баксанского ущелья…»

— Это бабра балует! — без тени сомнения воскликнул Варсокофьич.

Невзирая на апрель, трещал лютый мороз, теркой царапал по лицу, сковывал все мышцы. У дедка из ушей валил пар, а Ыйну Сауну пассажиры принимали за вокзальную статую и ставили возле нее чемоданы.

Г. О. Семужный сколупнул лед с очков, вытащил атлас Российской Федерации.

— «Уникальная по своим природным данным зона верховьев Баксанского ущелья… — пробормотал он. — Госзаказник, сосновый бор, чистый воздух, нетронутая тишина…» Действительно, регион для обитания чудовища весьма удобен.

— Так это же около Кисловодска, мужики! — метнул глаз на карту Михайлов. — Предлагаю немедля дуть на юг! Туда, где цветут рододендроны!

— Боюсь, что такая поспешность ненаучна. Достаточно ли досконально изучена нами Читинская область? — засомневался Семужный.

— Да суслику понятно, что не здесь нужно искать таинственное чудовище! Я даже удивляюсь на вас, Глеб Олегович, как на руководителя…

— Если я не удовлетворяю участников экспедиции как руководитель, я могу сложить свои полномочия, — обиделся Семужный.

— Ох, кончай, пожалуйста, базар, мужчины! — промолвила Ыйна. — Чудовище не ждет…

В Минводах было как в Минводах. Люди радовались весне, отдыхали и пили свои минеральные воды.

Но членов экспедиции одолевали заботы: как добраться до ущелья? Где нанять вьючных животных?

— В ущелье? — немногословно спросил Семужного низкий брюнет в белых ботинках.

— Да, да! — обрадовался Глеб Олегович.

— По полтора червонца с рыла. Девушка поедет бесплатно.

Черная «Волга» рванулась с места, пассажиры вжались в спинки сидений и увидели горы. Сначала они были похожи на бараньи шапки горцев, затем — на лежащих коров с большими боками, а потом незаметно превратились просто в горы. Настоящие и суровые.

Мы взяли бинокли и приникли к окулярам.

— На недоступном горном склоне четко видны обглоданные кости и початая бутылка розового портвейна, — взволнованно доложил Квант.

— Интересно, как они там оказались? — недоуменно спросил корреспондент.

— Бабра закусывала! — твердо ответил Варсонофьич.

— Наблюдаю вытоптанную растительность, — сказала Ыйна.

— Вижу искалеченные деревья! — воскликнул представитель печати.

— Небось, когтями изодрала, — пробормотал дедок.

— Так, так, признаки чудовища налицо! — с удовлетворением отметил Семужный.

Все молчали, внутренне готовясь к встрече с чудовищем. Дорога поднималась все выше, и солнце припекало все сильнее.

…Под вечер путешественники были в верховьях Баксанского ущелья. Палатку ставить не пришлось. Ночлег и ужин нам предоставил гостеприимный директор горнолыжного отеля «Азау» Ч. Ахматов.

Вокруг были горы и ночь. А сверху — темный колпак неба, усыпанный голубыми крупными звездами. В такое время хорошо писать стихи. Тихо.

— У… уу… ууу… — вспорол тишину дикий рев. Участники экспедиции вскочили, как по тревоге, и полуголые выбежали на улицу. На снегу явственно виднелись странные следы. Сомнений быть не могло. Чудовище!

— Сети готовь!

— Приманивай, приманивай!

— Осторожней! Брать только живьем!

Мелькали тени, лаяли собаки, металась Ыйна в ночной рубашке и с пистолетом в руке, в окнах отеля загорелись огни, и кто-то с испуга включил радио.

«Арлекино, Арлекино… Ха-ха-ха…» — громко смеялась певица Пугачева.

За киоском «Союзпечати» раздался грохот, что-то упало, и оттуда на четвереньках выполз худой, длинный мужчина в лыжной шапочке, шерстяных носках и в польском костюме с широкими лацканами.

— Неужели это есть бабр? — изумилась Ыйна.

— Это товарищ Гаев, — горестно вздохнул администратор отеля. — Руководитель группы туристов, а как выпьет, так безобразничает.

— Штаны б хоть засупонил, — с досадой сказал Варсонофьич.

— Цыц, тр-рухлявый пень, — бессмысленно озираясь, сказал Гаев.

— А ну не матерись! — твердо потребовал Квант.

— У… уу, черти, — дико пробормотал Гаев и исчез во мраке.

— Попробуем уснуть, друзья, — сказал Семужный, когда все возвратились в отель. — Завтра у нас трудный день.

По узкой тропе двигались три члена экспедиции. Варсонофьич, Семужный и корреспондент шли облавой на неизвестное чудовище. Путь наш лежал в госзаказник. «Где, как не там, таиться редкому зверю?» — рассуждали мы.

— Замри! — шепотом скомандовал дедок.

Мы замерли и прислушались. Неясный шум, глухое урчание и запах свежего мяса доносились с заповедной территории.

— Добычу зверь свежует, — объяснил егерь.

Разувшись, чтоб не хрустнула под ногами ветка, спрятав часы, чтоб не тикали, тихо, как мыши, мы шагнули вперед…

— Что это? — вздрогнул Семужный и уронил очки.

В центре заповедной территории, бесстыдно выставив наружу батарею винно-водочных головок, стояла стекляшка «Гара-Нарзан». Несколько человек в грязных белых халатах жарили шашлыки, подкидывая в огонь обрубки деревьев. Народ (по преимуществу зрелые мужчины), толпясь, разливал по стаканам. В сторону хилого нарзанного источника шли группы женщин с казенными графинами. Это были, видно, медицинские работники, так как отпускали резкие замечания по поводу антисанитарии. Также было много снующей взад-вперед молодежи с трехлитровыми банками.

— Где пиво продают, старики? — спрашивала молодежь.

На шоссе слышалось урчание моторов. Сотни автобусов везли на экскурсию в Баксанское ущелье трудящихся, прибывших на излечение в кисловодские и пятигорские здравницы. Поднявшись на гору Чегет, выслушав рассказ гида, сфотографировавшись на память, экскурсанты спускались вниз, выбирали место поживописнее и также садились трапезничать. Напрасно взывали железные плакаты: «Товарищ! Ты находишься в госзаказнике! Уходя с бивака, убери за собой!». Страстным призывам внимали единицы. Поэтому дважды никто уже не садился на одно и то же место — кому охота сидеть рядом с помойкой?

Оказывается, свыше полутора миллионов туристов бывает ежегодно в Баксанском ущелье — всесоюзной и международной зоне отдыха…

— Помогите, ребята, — раздался откуда-то сверху слабый голос.

Мы взглянули на скалу и увидели страдальческие глаза Кванта Михайлова. Из последних сил держался он за уступ. Из его тела капала кровь…

— Держите меня, ребята, — едва успел сказать Квант и рухнул нам на руки.

— Чудовище? — спросили мы парня, перевязывая страшные раны.

— Да нет, — с досадой сказал Квант. — Брал две вершины и упал в расщелину, а там — битая стеклотара…

Положив Михайлова на носилки, экспедиция медленно продолжала свой путь. Вы не поверите, но мы воспрянули духом, когда дорогу нам внезапно преградил стремительный дурнопахнущий поток. Только чудовище могло извергнуть из себя такое количество фекалий!

— Бабра мочилась, — уверенно подтвердил Варсонофьич, вселяя в нас надежду.

Увы, вскоре мы увидели, что неблагоуханный поток берет свое начало от людских селений. Полтора миллиона туристов делали свое дело. И очистные сооружения Приэльбрусья, испытывая четырехкратную перегрузку, явно не справлялись с поставленной задачей…

И мы уже не удивились, когда стало трудно дышать. Ведь два десятка местных котельных дымили в чистое небо. Ни на одной из труб не было газопылеулавливающего фильтра…

— Для поимки зверя срочно нужна консультация знающего человека, — сказал профессор Семужный,

Сдав Михайлова хирургам, экспедиция отправилась на прием к председателю Тырныаузского исполкома.

— Признаюсь, ни о каком конкретном чудовище мне не докладывали, — удивленно развел руками А. Ж. Чофанов.

— Помогите, Аубинир Жунукович!

— Это вы нам помогите! — воскликнул мэр Тырныауза. — Вы видели эти дымящие трубы?

И мы узнали, что Совет Министров КБАССР принял решение о полной электрификации зоны Приэльбрусья и переводе всех котельных на электроэнергию. Однако судьба Баксанского ущелья зависит от Госплана СССР и Министерства энергетики и электрификации СССР. Второй год вся Кабардино-Балкария ждет ответа на свою просьбу о льготном тарифе на электроэнергию для Приэльбрусья.

А пока двадцать труб продолжают загрязнять чистейшую атмосферу. Уникальный климат ущелья ухудшается. Сохнут на корню вековые сосны, обнажая лавиноопасные участки…

А пока решено расширить в При-эльбрусье сеть турбаз и гостиниц. «Гипрогор», ЦНИИЭП — лечебно-курортных зданий и другие проектные организации со сложными названиями продолжают вести проектирование котельных на угле и мазуте.

Что будет дальше?

— Ученые считают, что в узком ущелье Баксана может создаться недопустимое положение, — сказал председатель исполкома. — Так что, когда поймаете чудовище, вернетесь в Москву, зайдите в Госплан и Минэнерго. Напомните о нашей судьбе! Посодействуйте!

Так в души участников экспедиции закралось сомнение: рационально ли используется уникальная зона Приэльбрусья? Умно ли идет развитие туризма в Баксанском ущелье?

— Четыре коктейля «Николашка», — небрежно окликнул Варсонофьич бармена Исмаила и вернулся за столик.

Все, кроме девушки, были в сборе.

В дверях раздался грохот, что-то упало, и в бар вошел Гаев.

— Где Ыйна? — промычал он.

— Исчезни, а то вмиг голова отлетит! — обозлился перевязанный бинтами Михайлов.

Гаев исчез.

— И чего это к ней мужики, как мухи на мед? А, Сергей? — с тоской спросил меня Квант.

Что я мог ему ответить? Хотя отель был полон девичьего щебета, женского смеха, мелькания замшевых сапог и длинных юбок в цветочек, хотя здесь была Ирина — режиссер из ВГИКа, Марина — физик из МИФИ и десять прелестниц из Днепропетровска, мужчины поголовно теряли голову от нашей стройной сероглазой Ыйны.

— Вот она… — раздался шепот.

Ыйна в обществе загорелого седовласого мужчины в темных очках и красной куртке вошла в бар.

— Ну, знаешь, Ыйна! — не выдержал Михайлов и встал со стула. — В конце концов у всякого терпение лопнет!

— Позвольте вам представить заслуженного деятеля науки, профессора МГУ Георгия Казимировича Тушинского, — улыбнулась Ыйна.

— Это вы, профессор, предлагали создать в Приэльбрусье два национальных ледниковых парка? — почтительно приподнялся со стула доктор биологических наук Семужный.

— К сожалению, они не созданы, — ответил Тушинский.

— Ну, а как вы думаете, дорогой коллега, удастся ли нам все же отловить чудовище в Баксанском ущелье?

— За этим я и пришел сюда, — ответил профессор. — Будьте осторожны. В горах лежит «белая смерть»…

— «Белая смерть»? Что это такое?

— Это снежные лавины, которые в ближайшие дни могут обрушиться в ущелье. Пока этот тигр в обличье ягненка дремлет, но достаточно бывает неосторожного крика, шага, чтобы лавина ухнула и помчалась вниз, сметая все на своем пути. Спасения от нее нет. Посмотрите снимки. Я был свидетелем трагедии в Канаде, когда «белая смерть» сбросила на дно каньона три экспресса. «Белая смерть» — это остатки отеля «Давос», после того как в него ударила лавина. Это деревня Сан-Антонио, на которую лавина обрушилась во время пасхального богослужения. Мы должны помнить о печальном примере Альп и Монблана… Сейчас хорошо известно, что «белая смерть» появляется там, где орды людей, бродящих в горах, бездумно относятся к природе, вырубают леса и уничтожают растительность…

В это время что-то глухо ухнуло, сотрясая воздух. В баре погас свет.

— Не балуй, Гаев! — возмущенно закричал Варсонофьич.

На этот раз он ошибся…

Из последнего донесения экспедиции:

«МОЩНЫЕ ЛАВИНЫ ОБРУШИЛИСЬ РАЙОН ДЕЙСТВИЯ ЭКСПЕДИЦИИ НАРУШЕНА СВЯЗЬ ОТРЕЗАНЫ ДОРОГИ ПОВРЕЖДЕНЫ ЭЛЕКТРОЛИНИИ БЕ3 ВЕСТИ ПРОПАЛ СЕМУЖНЫЙ ПОИСКИ ЧУДОВИЩА ВРЕМЕННО ПРЕКРАЩАЕМ…»

Приэльбрусье. Ставропольский край.

Дм. ИВАНОВ, Вл. ТРИФОНОВ, специальные корреспонденты Крокодила След чудовища

Специальная экспедиция «Крокодила», возглавляемая доктором биологических наук, профессором Г. О. Семужным и сопровождаемая поочередно спецкорами А. Моралевнчем и С. Бодровым, обследовав глухой Сохандинсний заповедник (Читинская область) и, не обнаружив там разыскиваемого чудовища, перебазировалась в Приэльбрусье (см. N 11). Сюда их позвала срочная депеша: «…Вытоптаны склоны гор, повалены вековые сосны, и дикий рев доносится по ночам из Бансансного ущелья».

Однако и здесь мужественных энтузиастов постигло разочарование: выяснилось, что ущерб уникальному уголку наносят… туристы и нерадивые хозяйственники. Расследуя факты гибели ценных деревьев, засорения воздуха и горных рек, экспедиция попадает под снежную лавину и теряет своего руководителя профессора Семужного.

На помощь профессору приходит известный альпинист, заслуженный тренер СССР А. А. Малеинов. Г. О. Семужный спасен. Но, ничего об этом не зная, экспедиция в неполном составе продолжает поиск, в котором ее сопровождают наши спецкоры — Дм. Иванов и Вл. Трифонов.

Прощание у самолетного трапа было кратким. Ввиду этого у отлетавших как-то сразу нашлись самые нужные слова.

— Это жизнь, мужики! — сурово сказал Квант. — Ищешь чудовище, а теряешь товарища. Это жизнь!

— Не каркай! Брехать — не цепом махать! — оборвал его Варсокофьич. — С лавиной, конечно, шутки плохи. Но ведь не всякая пуля в кость да в мясо, иная и в поле. Оставляем Серегу для розысков. Это корреспондентская докука — вглубь копать. Отыщет нашего профессора!

Спецкор Сергей Бодров согласно кивнул, подтверждая, что не в правилах редакции бросать людей, угодивших в беду, и что в том или ином виде Семужный будет найден. Тут сотни лошадиных сил, заключенных в моторах, яростно заржали и понесли наш воздушный лайнер в небеса.

— Я имею неясность, пожалуйста, — первой нарушила молчание в салоне Ыйна. — Для чего устраивает редакция такой калейдоскоп мужчин? Только я освоилась с Моралевичем, как заменил его Бодров, пожалуйста. Привыкнув едва, внезапно наблюдаю вместо него теперь целых двоих. Причина какова, пожалуйста?

— Плюнь, мать, — мрачно сказал Квант. — Есть в экспедиции люди, чье плечо всегда рядом.

— Так надо, — пояснили мы. — По вашим донесениям стало ясно, что пресловутое Баксанское ущелье сегодня не может быть местом выживания. Скорее наоборот. Меж тем наш чуткий читатель, уже смекнувший, в чем дело, бомбардирует редакцию письмами, зовущими в дорогу. Вот поэтому мы с вами сейчас и устремились в Ленинградскую область, где творятся странные, плохо объяснимые вещи.

— Наша зверюга под Ленинградом? — Варсонофьич будто даже помолодел от изумления.

— Подождите делать брови домиком, — отвечали мы. — Полюбопытствуйте в окошко. Мы уже летим над ареалом, или, если угодно, над регионом, в котором, похоже, балует искомое существо.

Наш лайнер как раз закладывал вираж над восточными районами Ленинградской области. Некогда могучие лесные массивы на тысячи гектаров были кем-то безжалостно выгрызены.

— Быть может… — сказала Ыйна с надеждой. — Может быть!

…А лес стоял загадочный, словно просился, чтобы его еще раз зарифмовали, положили на музыку и передали в концерте по заявкам. Мы шли, ступая след в след, как нарушители предела. Внезапно кто-то неподалеку заговорил человечьим голосом:

— Рубить леса из нужды можно, но пора перестать истреблять их. Все русские леса трещат от топоров, гибнут миллиарды деревьев, опустошаются жилища зверей и птиц, мелеют и сохнут реки, исчезают безвозвратно чудные пейзажи!..

Раздвинув еловые лапы, мы сунулись на голос. По заснеженной поляне прохаживался человек в пальто с шалевым воротником.

— Лесов все меньше и меньше, — вещал он, — реки сохнут, дичь перевелась, климат испорчен, и с каждым днем земля становится все беднее и безобразнее!..

— Голуба! — Варсонофьич, не выдержав, кинулся к говорившему. — Дай расцелую, разумник ты наш!..

— Стоп! — загремел кто-то с небес трагическим тенором. — Марина, я же просил держать массовку в узде!

Наперерез Варсонофьичу метнулась антрацитная брюнетка в длиннополом кожухе, расшитом райскими птицами. Лихим наметом настигнув дедка, она опрокинула его в снег.

— Бороду долой! Фамилию узнать! — заливался небесный тенор.

Антрацитная Марина рванула Варсонофьича за бороду. Дедок заверещал стреляным зайцем. Но тут операторский кран подал на землю небесного тенора, чьи дерзкие усы и вельветовая кепочка-плевок выдавали профессию кинорежиссера. Из кустов повалил киношный люд. Инцидент выдохся.

— Ну, баба-зверь! — с благоговейным страхом сказал дедок, плюясь снегом. — Это сколько же тебе платят за такую овчарочью службу?

— Какое полотно лудите, шеф? — Квант по-свойски напер на режиссера. — Случайно не в жанре мюзикла? А то есть несколько песенок в духе раннего Окуджавы. Будем знакомы: Квант Михайлов. Эти — со мной.

— Весьма… — сказал режиссер, ничуть не интересуясь. — А мюзикл — увы — нет! Снимаю чеховского «Лешего». Внимание на площадке! Сразу еще дублик, пока не остыли! Марина, артисту Перелоеву коньяку.

— Коньяк кончился, — отозвалась антрацитная Марина.

— Тогда и съемка окончена! — вспылил режиссер и повернулся к нам. — Это и есть наше кино! Вот о чем в «Крокодиле» писать надо! На Чехова и коньяку нет! Бред собачий!

— Вот уж верно: шелк не рвется, булат не сечется, красно золото не ржавеет, — встрял Варсонофьич. — Я это к тому, что Антон Павлович чуть не сто лет назад этакие слова про лес написал, а глядел в нынешний день, как в воду!

— Это есть очень понятно, — сказала подошедшая Ыйна, дернув плечиком. — Классик!..

Режиссер мотнулся в сторону Ыйны и откровенно напрягся:

— Эта девушка с вами? Марина, возьмите у нее телефон. Черт знает как смотрибельна!

— Пошли отсюда, мужики! — сказал сразу помрачневший Квант. — Где кино снималось, там былинка не растет. Где уж ископаемой твари выжить?

Смеркалось.

Наша трехдневная засада не дала никаких ощутимых плодов, кроме симптомов острого респираторного заболевания да занудной песенки о девушке с янтарного побережья, сочиненной Квантом с явным намеком на Ыйну.

— А вы примечайте, что за лес окрест, — сказал Варсонофьич, возомнивший себя начальником после исчезновения Семужного. — Половина дерев цела, а половина будто выкушена. Чуете, чем пахнет? Весной! А весной любое чудовище, ежели оно самец, что затевает? Брачные игры! Из него природная сила прет. Оно себе соперника шукает, чтобы рога ему поломать. А поскольку наша зверюга — уникум, то и соперника ему нет. Вот тут оно с досады и землю жрет и стволы через себя кидает. Только от него такая порча здешнему лесу вышла. Тут нам его и стеречь!

— Это жизнь! — вздохнул Квант, глядя в костер. — Утки все парами, и даже ископаемой нечисти нужна подруга!

— Это есть типичный мужской разговор! — дернула плечиком Ыйна. — На такой разговор мое воспитание закрывает мне уши. Ах!

Рядом затрещали кусты. Кого-то несло на огонь костра.

— Я сейчас покажу ему брачные игры! — шепнула Ыйна, нацеливая в темноту вороненый ствол своего пистолета.

— Погоди! — скомандовал Варсонофьич. — Кажись, не оно! Кажись, это хозяин леса — медведь. Его лаской брать надо. Михаил Иванович, это ты?

Неясный силуэт двинулся к костру.

— Я не Михаил Иванович, а Петр Федорович! — сказал неясный силуэт, становясь ясным. — Почему костер жжете? Документы!

И все же П. Ф. Барсукова можно было величать хозяином леса, поскольку исправляет он в Ленинградской области должность главного лесничего. Однако новый знакомец не клюнул на лестное прозвище. И вот почему.

— Кроме нас, работников Минлесхоза, — поведал он, — хозяев леса еще видимо-невидимо. И каждый пользует «свой» лес, как ему вздумается. Кто рубит почем зря, в деньгу превращает. Кто — наоборот. Вот в Подпорожском районе, к примеру, лесосека «Межсовхозлеса» вообще пилы не знает. Гниет там лес…

— Это как же так? — зашумели мы, успевшие загодя почитать кое-какие документы. — Ведь года два назад было решение бюро обкома о передаче всех лесов Минлесхозу!

— Было, — кивнул наш собеседник, — только осело это мудрое решение где-то в облисполкоме. Да что наши «хозяева»! В ленинградских лесах трудятся, кроме местных, 57 приезжих организаций-заготовителей.

А у нас с ними разная психология. Дали они сегодня лишний кубометр деловой древесины — завтра уже герои! Мы же пока тот кубометр заново вырастим — сто лет пройдет!

— Это двойной абсурд! — воскликнула Ыйна, сделав такие большие глаза, что Квант со стоном взялся за сердце, а дедок воровато перекрестился. — Мой папа сам сажал сад и сам собирает в нем яблоки. Других не пускает, пожалуйста!

— Одни перерубают, другие недорубают!.. Я все-таки ни черта не пойму! — вмешался Квант. — Давайте для ясности поставим вопрос ребром: что хуже — переруб или недоруб? — Оба! — отрезал лесничий. — Ведь в чем тут самая скверная хитрость? Где-то весь лес состригли «под нулевку», а в другом месте вообще не трогали. В целом по области картина вроде бы пристойная. А лесу от такого варварства вред неописуемый! Так, слово за слово ткалась затейливая вязь нашей беседы, пока ее не оборвал чистосердечный смех лесничего.

— Чудовище, говорите? Да лес здесь оттого выщипанный, что заготовители вырубили только хвойные. Древесину лиственных пород мы ведь все никак не научимся обрабатывать!

— Брачные игры! — Ыйна испепелила взглядом Варсонофьича. — Я имею неясность. Известно, что субъект, муравейник разоривший, за такую шалость должен платить до ста четырнадцати рублей пятидесяти копеек, пожалуйста. Субъект, самовольно в лесу свою козу пасущий, платит за это удовольствие тринадцать рублей пятьдесят копеек. Когда учтены такие тонкости, почему вы не бьете рублем по неразумным головам?

— Бьем! — вздохнул лесничий. — Вот в минувшем году за неочистку лесосек мы взыскали штрафов 20 477 рублей, за оставление высоких пней — 3 306 рублей, за самовольную рубку — 75 306 рублей, за нерациональную разделку — 39 080 рублей. Короче, штрафов и пени набралось больше чем на полмиллиона!

— Семечки! — усмехнулся Квант. — Вот в Архангельской области — это размах! Там в позапрошлом году только за не вывезенную из леса древесину почти девятьсот тысяч рублей заготовителями уплачено! — Что им те тыщи! — махнул рукой Варсонофьич. — Не из своего, а из государственного кармана они их достают!..

И наступила пауза, необходимая, чтобы каждый в который раз мог подумать о необъятности и щедрости государственного кармана. — Ах! — вдруг воскликнула Ыйна, копошившаяся в пожитках. — Смотрите, что я имею! Откуда ни возьмись, пожалуйста!

В дрожащей руке она держала четвертушку бумаги, на которой неровным почерком было нацарапано: «Срочно следуйте четыре километра от вашего бивуака к северу».

Мы стояли вокруг холмика, заваленного сосновыми лапами, и, не веря своим глазам, читали простую надпись на простой папке «скоросшивателя»:

— Видно, прах в родные места перевезли… — выдавил наконец Варсонофьич.

Но тут послышался журчащий русалочий смех, и профессор Семужный собственной персоной выглянул из шалашика, по досадной случайности принятого за печальный холмик.

«Читатели избавят меня от излишней обязанности описывать развязку», — написал Пушкин, заканчивая повесть о барышне-крестьянке. Последуем и мы примеру гения. Не будем утомлять читателя рассказом об избавлении Семужного из лавинного плена, о бегстве профессора из травматологического пункта и т. п.

— Коллеги! — говорило вернувшееся светило, точно ребенка, баюкая руку, закованную в гипс. — После Баксанской катастрофы я имел весьма примечательную беседу в Министерстве лесного хозяйства. И мне стало абсолютно ясно, что наша экспедиция опять пошла по ложному следу. Странные вещи, творящиеся в наших лесах, отнюдь не результат баловства некоего гипотетического зверя. Когда вы увидите тысячи гектаров поломанного и иссохшего молодняка, знайте — это гуляли напропалую трелевочные тракторы. Когда вы увидите в лесу сотни гектаров мусорной свалки из ветвей, вершин и комлей, знайте — это следы бесхозяйственной, нерациональной разделки древесины. Когда вы увидите тысячи гектаров искалеченного леса, знайте — это последствия условно-сплошной рубки, при которой заготовитель берет древесину только высших сортов, а все остальное бросает как попало. В одной только России год назад Минлеспром заплатил за подобные надругательства над лесом 10 миллионов 732 тысячи 624 рубля! Но пусть никакие «штрафные санкции» не притупят вашей бдительности! Знайте, коллеги, все нарушения правил отпуска леса на корню и правил лесопользования были и будут существовать до тех пор, пока в наших лесах нет одного настоящего хозяина, пока заботятся о лесе одни, а используют его другие! И чем покорно смириться с таким положением, я готов скорее дать на отсечение свою вторую руку!..

Глеб Олегович грозно взметнул над светлой своей головой руку, закованную в гипс. Мы уже готовы были взорваться аплодисментами, но тут в профессорском вигваме надсадно запищал зуммер.

— Крокодил вызывает на связь Семужного! Крокодил вызывает Семужного! — бился в портативной рации московский голос.

— Я Семужный! Я Семужный! Прием! — отозвалось светило.

— Глеб Олегович, есть новости! Поступил сигнал тревоги из…

Но тут по прихоти какого-то полупроводника рация икнула и внезапно обволокла нас таборным голосом Наны Брегвадзе; «Ехали на тройках с бубенцами!..»

Профессор с изменившимся лицом поворотился к нам.

— Тревога!.. — сказал он.

Ленинградская область.

Дм. ИВАНОВ, Вл. ТРИФОНОВ, специальные корреспонденты Крокодила След чудовища

Читатели расстались с героями повести, когда те потерпели очередную неудачу в ленинградских лесах, пострадавших, как выяснилось, от бесхозяйственности, а не от баловства искомого чудовища. Сигнал тревоги возвратил наших героев в Москву, где они, а вместе с ними и читатели получают заслуженную, хотя и краткую передышку.

Перрон Ленинградского вокзала цвел улыбками и нарциссами. В волне встречающих привычно барахтались фотокорреспонденты, поднявшие над головами свои драгоценные «асахи-пентаксы», и репортеры, держащие микрофоны осторожно, точно ядовитых гюрз. От радужного автобуса цветной передвижки «Маркони» тянулись к нацеленным камерам кабели-щупальца.

— Не в нашу ли честь, коллеги? — Семужный отшатнулся от окна, — Нет, нет, интервью, автографы и прочая помпа нам сейчас абсолютно противопоказаны. Делай, как я!..

С этими словами профессор сиганул с подножки и проворно побежал на четвереньках под составами на зависть тому легконогому паучку, которого в детстве мы звали «косиножка».

А вскоре мы уже сидели в редакции, где сразу повеяло костровой гарью, болотной топью и лиственной прелью. Члены экспедиции ворошили тревожную почту, застывшую на столах бумажными торосами. Письма друзей природы предлагали новые экстренные маршруты экспедиции.

— Разве это жизнь, мужики? — вздыхал Квант. — Эстрадную программу «Мелодии друзей» пропустили, Неделю монгольского кино, футбол СССР — Чехословакия… Совсем одичаем. Может, отдохнем вечерок в «Арагви», расслабимся? Осетрина-сацебели, то, се?

— К сердцу мужчины путь идет через желудочный тракт! — сказала Ыйна. — Но что этот тракт шестирядному шоссе подобен, этому изумляюсь я, пожалуйста. Друг природы не должен никогда насыщать себя через убитую дичь и рыбу также.

— Все полезно, что в рот полезло! — пробормотал Варсоиофьич, как-то слинявший с возвращением Семужного.

— Осетрина-сацебели! — как раз тут и воскликнул Глеб Олегович. — Ординарное мышление. Квант! Житель города Хабаровска товарищ Аматняк в своем письме предлагает традиционное хабаровское блюдо «Сазан под керосином»! Рецепт элементарен: массовый сброс отходов и нечистот прямо в воду. С глубоким прискорбием отмечая этот факт, констатирую, что хабаровский маршрут нам не подходит.

— Правильно, — подхватила Ыйна, — тем более что я имею в руках письмо от Нины Сергеевны Абаинной из Лиепаи, столько милой моему сердцу, пожалуйста! Уверяет она, что чудовище обосновалось в районе озера Тосмарес и высасывает из него последнюю воду. Но, ах, пардон!.. Нина Сергеевна делает, в письме гиперболу, оказывается. В виду имеет она местный сахарный завод, забирающий 16 тысяч кубометров воды в сутки! Глубина Тосмарес уже не превышает тридцать сантиметров, пожалуйста!..

— На скорую ручку — комком да в кучку! — вдруг крякнул дедок, шурша очередным письмом. — Я это к тому, о чем сообщает товарищ Мордовин из Краснодара. Сам он лично да и другие товарищи, кому случалось ездить по шоссе Краснодар — Ростов, много лет любовались тополями, яблонями, ясенями и дубами по краям дороги. Деревья держали оборону против пыльных бурь, радовали яблочком, тешили глаз. Но вот сорняк, а он, точно волос, лезет там, где не надо, начал лесополосы поганить. Как его меж дерев взять? Кто-то скорый удумал — бульдозером. И пошли выворачивать с корнями сорокалетних красавцев, чтоб сорняку приютиться было негде. И будто бы зампред Краснодарского крайисполкома Елисеев Н. П. такое золотое слово сказал, что, мол, борьба с сорняком — главное, а для эстетики и одного жиденького ряда деревьев довольно!..

— Кажется, у меня, мужики, что-то дельное! — нарушил Квант тягостную тишину. — Из Омска. От В. 3. Дозорцева. Советует нам ввиду смертельной опасности не приближаться к местному Чередовому озеру. Он сам минувшей зимой едва жив остался…

— Чудовище!.. — выдохнула Ыйна с той непередаваемой интонацией, с которой женщины говорят о первой любви.

— Подожди… — Квант вперился в листок. — Пошел удить… Пробил лунку… Волосы дыбом… Окуни вверх пузом. Шестьдесят штук дохлых… Пока вылавливал,

рукавицы разъело, словно кислотой… Нет, не словно, действительно, кислотой, которую спускает в озеро соседний завод.

— А руки-то? Руки-то целы? — тонко воскликнул дедок.

— Сам пишет, значит, целы. Повезло мужику!..

— Чего не скажешь о птицах и насекомых, — язвительно подхватил Семужный, — избравших местом жительства владения совхоза «Бориспольский», Киевской области! Здесь регулярно совершаются массированные налеты сельхозавиации, которая поливает угодья дождем ядохимикатов. Больно смотреть на фото умерщвленных ядом пчел, приложенное к письму нашим взволнованным бориспольским корреспондентом Ф. В. Быдзаном!..

Чем дальше шло чтение, тем больше скрывался за туманом неясности очередной маршрут. Трудно сказать, как пошло бы дело дальше, когда бы в комнате не раздался междугородный звонок и в снятой трубке не заворковал знакомый голос спецкора Сергея Бодрова. Встревоженный спецкор сообщил нечто, что разом положило конец сомнениям. Всем стало ясно, что…

Сергей БОДРОВ, специальный корреспондент Крокодила След чудовища

Вертолет, самолет, скорый поезд, автомобиль-вездеход, утомительные пешеходные переходы с карабканьем по склонам гор — все было испробовано и испытано неутомимыми энтузиастами, устремившимися по следу таинственного чудовища. Но повсюду, где бы ни высаживалась специальная экспедиция Крокодила, возглавляемая профессором Г. О. Семужным, обнаружить чудовища не удавалось. И в глухом Сохандинском заповеднике, и в экзотическом Приэльбрусье, и в тенистых лесах Ленинградской области ущерб природе наносили люди (см. «Крокодил» №№ 7, 9, 11, 12).

Перед тем, как продолжить поиск, путешественники вынуждены были сделать привал и заняться изучением многочисленной почты, поступившей в их адрес.

Но в этот момент раздался междугородный звонок спецкора Бодрова, который тревожно сигнализировал о необычайных событиях в Восточно-Казахстанской области. Ниже публикуется его отчет о дальнейших передвижениях экспедиции.

Получив распоряжение вновь примкнуть к группе профессора Семужного, я срочно вылетел в заданном направлении. Багаж мой состоял из двух мешков — с продуктами и свежей почтой.

Вечером я был на станции Бурундай Казахской железной дороги — условленном месте встречи. Из зала ожидания доносился громкий смех. Я заглянул в окно и увидел Сауну: она играла в пинг-понг с молодым лейтенантом. Грустный Михайлов лежал на длинной эмпээсовской скамье и читал книгу «Каракулеводство за рубежом». Глеб Олегович делал записи в экспедиционном журнале. Варсонофьич слушал радио. Несмотря на все происшествия, вид у моих друзей был очень здоровый, а Ыйна, та просто цвела. Мы обнялись, а потом молча посмотрели друг на друга. Немой вопрос застыл в наших глазах. Чудовище исчезало и появлялось вновь. Мы карабкались за бабром по горам, лазили через сибирские топи и в европейских лесах. Где теперь его искать?

— А в воздухе, мужчины, может он летать, пожалуйста? — вдруг спросила Ыйна.

— Бабр — он все могет! — утвердительно сказал дедок.

— Не исключено… — задумчиво произнес Семужный. — Надо взвесить…

— Чего тут взвешивать? Исключительно в воздухе он и летает. То-то мне сон позавчера приснился — парим мы с ним вместе в голубом просторе! — вскочил со скамьи Михайлов.

— Опять порете горячку, Квант, — с досадой сказал Семужный. — А что сообщают читатели? — спросил меня профессор.

— Сигнализируют о подозрительной атмосфере в городе Усть-Каменогорске.

— Ну что ж, — распорядился руководитель экспедиции, — едем в Усть-Каменогорск.

Читатели не подвели. Сигналы оказались верными. Мы это почувствовали сразу же, едва очутились в усть-каменогорской атмосфере и сделали первый вдох,

— Чем это у вас пахнет, мальчик? — недоуменно спросил Семужный у подростка с велосипедом.

— Приезжие, что ли? — снисходительно сказал школьник. — Хлором воняет!

— Нет, не хлором, — тут же вмешалась в разговор старушка, шедшая с базара. — Двуокисью азота.

— Не слушайте вы их, — грустно сказал прохожий с умным выражением лица. — Можете мне поверить — это аэрозоль свинца. Я коренной горожанин…

— Зато у нас в деревне, — мечтательно сказал Варсонофьич, — воздух инда слеза!

— А я московский ни на какой другой не променяю, — заспорил Квант. — Такого, как у нас, в Перовском районе, нигде не сыщешь!

— Все мы знаем, что в нашей стране принимаются грандиозные меры для очистки атмосферы, — сказал мне наш собеседник. — Но дело с охраной воздуха не везде обстоит благополучно. К числу таких мест относится и Усть-Каменогорск.

Михайлов озабоченно посмотрел вокруг.

— Давай-ка, Ыйна, — тихо сказал он, — я тебя до вокзала провожу. Ты все-таки девушка и грядущая мать. А чудовища, чувствую, здесь все равно нет…

— Нет чудовища, есть проблема! — твердо ответила Ыйна. — И никуда я отсюда не уеду, пока не окунемся мы в нее с головой, пожалуйста!

Так мы остались в усть-каменогорской атмосфере, и во весь рост встала перед нами проблема века, имя которой «Горожанин и среда».

…Стараясь глубоко вникнуть в эту проблему, члены крокодильской экспедиции изучали документы, слушали доклады, брали на заметку мнения специалистов. Точки зрения были подчас весьма разные.

Седачев В. Г., врач Восточно-Казахстанской областной СЭС:

— Атмосфера в городе нездоровая. Предприятия области регулярно нарушают Закон об охране природы.

Рудман Б. М., заместитель главного энергетика по пылеулавливанию Усть-Каменогорского свинцово-цинкового комбината:

— Вы о загрязнении воздуха? Это не по моей части. Хотя могу сказать несколько слов. Привыкли все на комбинат валить! А вы знаете, сколько мы миллионов на газоочистные сооружения истратили? Транспорт, котельные — вот кто все загрязняет.

И вообще, по-моему, воздух в городе чистый.

Изачик А. И., заместитель председателя Восточно-Казахстанского облисполкома, председатель областного общества охраны природы:

— Увы, наш город печально знаменит своей атмосферой… Главные загрязнители — свинцово-цинковый комбинат и другие предприятия Министерства цветной металлургии. Нам нужны большие средства, помощь науки…

Неверов В. П., главный специалист технического отдела института «Казгипроцветмет»:

— Наука не стоит на месте. Институтом был разработан проект под названием «Расширение и реконструкция систем пылеулавливания и газоочистки Усть-Каменогорского СЦК». Осуществление этого проекта должно обеспечить городу нормальную атмосферу. Также выпущено технико-экономическое обоснование по оздоровлению воздушного бассейна города Лениногорска. В этом ТЭО предлагается несколько вариантов… Все они, конечно, требуют немалых средств…

Тюрников Ю. П., начальник отделения госинспекции по контролю за работой пылегазоочистных сооружений:

— Я хочу сказать о проектировании. Оно ведется на низком уровне и не соответствует современным требованиям. Больше половины проверенных установок работает в аварийном режиме… Да, требуются средства на ремонт, профилактику, строительство новых сооружений санитарной очистки. Я не знаю, на какой полке должны лежать эти деньги, но будет странно, если они не найдутся.

В пятницу все заметили, что у Ыйны испортился прекрасный цвет ее лица.

— О чем думаете, мужики? — взбунтовался Михайлов.

— Тут такой, брат, вопрос, что голова кругом идет! — крякнул Варсонофьич. — Однако ты, голуба, езжай все же отседа…

— Одной ехать куда, пожалуйста? — разнервничалась девушка.

— К дедку на дачу! — предложил ваш корреспондент. — У него родня добрая, молоком тебя поить будет. Мы же, пойми, здешние условия жизни должны дообследовать…

Услышав про условия жизни, Ыйна всхлипнула.

— Ты чего? — бросился к ней Квант. — Кто обидел?

Лично Сауну никто не обидел. Просто наша добрая Ыйна по-бабьи жалела Р. И. Клейн-Шмакову, проживающую в соседнем г. Лениногорске. «Уважаемый товарищ министр здравоохранения! — писала Роза Ивановна в Москву. — Вы себе представить не можете, как мы живем…»

Как же живет Р. И. Клейн-Шмакова? А так же, как и сотни жителей улиц Братской и Заводской, маршала Буденного и писателя Толстого, которые устали жаловаться на тяжелую атмосферу, возникшую в городе по

вине Лениногорского полиметаллического комбината.

— Позвольте, но ведь разработано замечательное ТЭО по оздоровлению воздушной среды? С несколькими вариантами?

— Да, все верно. — Три варианта, один лучше другого, предложил институт «Казгипроцветмет». А именно: а) закрыть свинцовый завод в Лениногорске; б) реконструировать завод; в) построить новый с применением передовой кивцэтной технологии.

Какой же из трех вариантов выбран для жителей Лениногорска? Четвертый — пока оставить все по-старому…

Правда, если «сэкономили» здесь, то не пожалели денег на Усть-Каменогорском свинцово-цинковом комбинате, администрация которого за загрязнение воздуха остро критиковалась на сессии Верховного Совета СССР. Двадцать шесть миллионов рублей выложили на газоочистные сооружения, спроектированные тем же «Казгипроцветметом». Выложили, построили, приняли в эксплуатацию, а эффекта не получили… И пока разбираются, кто прав, кто виноват и во сколько дополнительных миллионов обойдется доделка, газы по-прежнему выбрасываются в атмосферу…

Мы полюбили восточно-казахстанских горожан. Это очень славные люди. Они выпускают знакокачественный цинк, редкие металлы, бройлерных цыплят, «Жигули Сарысы»[2], строят многоэтажные дома, растят хоккейных игроков для сборной страны и роют ямки для тополя канадского, бузины и липы. Для здешних условий подходят исключительно эти породы деревьев. Они ГАЗОУСТОЙЧИВЫ.

Увы, члены крокодильской экспедиции нe обладали этим завидным качеством. Здоровяк Михайлов почему-то стал чахнуть, а на Ыйну вообще было жалко смотреть. Все были согласны, что экспедиция попала на один из самых трудных своих маршрутов. Шутить никому не хотелось.

— Непривыкшие вы, — говорили нам сердобольные горожане.

Перед отлетом, участники экспедиции устроили в аэропорту краткое совещание. Было решено:

1. Просить комитет срочно привлечь внимание министра цветной металлургии СССР П. Ф, Ломако к здешней атмосфере.

2. Ходатайствовать перед Б. В. Петровским, министром здравоохранения СССР, с просьбой способствовать оздоровлению местного воздуха.

…Самолет набирал высоту, и мы в последний раз окидывали взглядом знакомые места. Да, чудовища в обследованном районе обнаружить не удалось. Погибло ли оно? Или спаслось бегством?

Восточно-Казахстанская область,

Казахской ССР

Вл. МИТИН, специальный корреспондент Крокодила След чудовища

След таинственного чудовища обнаруживался то в Читинской области, то в Приэльбрусье, то в Ленинградской области, то в казахстанском го, роде Усть- Каменогорске. В одном случае это были бессмысленно загубленные нем-то животные, в другом — сваленные сосны, вытоптанные склоны гор, в третьем — извергаемые кем-то вредные выбросы в атмосферу. Но куда бы ни прибыла экспедиция Крокодила, чудовища обнаружить не удавалось. Вредные выбросы газов совершались промышленными предприятиями, бесхозяйственно вырубали леса лесозаготовители, а вытаптывали склоны гор обыкновенные туристы.

«Где же искать чудовище? Куда направить стопы?» — задумались энтузиасты. И в этот момент раздался тревожный возглас по радио…

Ночь была во всем мире, кажется, даже там, где полагалось быть дню. Во всяком случае, именно так причудилось мне в гостинице «Каспий», когда принесли телеграмму… Дрейфуя босиком по студеному линолеуму, я прочитал: «ПРИСТУПАЕМ ПОИСКАМ САУНЫ ЗПТ НАХОДЯЩЕЙСЯ КОГТЯХ ЧУДОВИЩА ТЧК ЕЙ УДАЛОСЬ РАДИРОВАТЬ ЧТО МОНСТР УСТРЕМИЛСЯ СТОРОНУ КАСПМОРЯ ТЧК ЭКСПЕДИЦИЯ ПРИБЫВАЕТ МАХАЧКАЛУ ПОЧТОВО-БАГАЖНЫМ ТЧК СРОЧНО ОРГАНИЗУЙ ТРАНСПОРТ».

У меня оставался час. Но какая организация снизойдет в это время суток? Ну, конечно, общество охраны природы! И точно. Через полчаса я подъезжал к вокзалу в «Москвиче» цвета озябшего цыпленка. За рулем был сотрудник общества, проклинавший все запчасти на свете… Под звон колоколов степенно вкатился на станцию почтово-багажный. Варсонофьич, Семужный и Михайлов, утиравший глаза кепчонкой с готической надписью «Riga», спрыгнули в скрипучий мазутный песок. Квант, этот мужественный скалолаз и бодряк, всхлипывал.

— Ты это, крепись, корень, — поддерживал его за талию Варсонофьич. — Будет тебе Инка, будет и свисток! — и, обращаясь ко мне, старец добавил: — Девушку ихнюю отбили. Ихнюю, можно сказать, невесту чудище унесло… И не токмо ее, а еще и рацию прихватило, язви его в качель!

Я так разинул рот, что в него, вероятно, мог въехать весь почтово-багажный. Впрочем, было не до эмоций… Мы забились в распадавшийся на ходу экипаж общества охраны природы и рванули по трассе Ростов — Баку.

— Резюмируем, — заявил Семужный. — Наш арсенал познаний о реликтовом монстра пополнился. Бабр сверхъестествен. Он может: а) дематериализовываться, б) активно вторгаться в людскую сферу и даже в) искать адекватные способы общаться с нами! Пример: необъяснимое исчезновение Сауны и радиопередатчика. Пришлось добывать новый. Кстати, выйдем в эфир…

И Глеб Олегович медленно и печально настроил связь.

— Алло! — вдруг донесла до нас волна голос Сауны. — Я не есть похищена. Я слушала радио, и радиолюбитель РК М-Зх сообщить, что чудовище скрываться в зоопарк. Извините, не стала дожидаться вас. "Догоняйте! Я еду в передвижном зооцирке к Дербенту…

— Я этого не переживу, — снова застонал Квант.

— Взбодритесь, голубчик! — призвал профессор. — Мы стоим на грани величайшего откры…

Но здесь, при въезде в Избербаш, где склон одной горы имеет разительную схожесть с профилем А. С. Пушкина, случилось кошмарное. Когда, потрясенные, мы следили за превращением склона в черты Александра Сергеевича, вдруг что-то ахнуло, вспыхнуло, каркнуло, и наш ковчег развалился от древности на совершенно отдельные запасные части…

— Это чевожеть теперича будет? — прокуковал из кювета унесенный туда ударом судьбы Варсонофьич. Он был гол, как факт, не считая сапог, в коих сияло горное солнце. — Как с этой техникой природу сохранить?..

Наспех прикрыв наготу старца пижамой, мы ринулись дальше в попутном грузовике. На подходах к Дербенту завиднелись фургоны зооцирка. С великой скоростью зверинец мчался к зубчатым дербентским стенам, похожим на челюсти Варсонофьича.

— Но это же опасно! — затосковал Квант, видя, как вихлялись по шляху фургоны. — Как можно с такой быстротой везти животных и птиц?..

Не сбавляя хода, караван свернул с большака к крепостной стене, и из него послышался фельдмаршальский крик:

— Фургоны крепи, к воде подключайся! Занимай круговую оборону!

И впрямь фургоны стали кругом. В львиный рык вплелось драчливое кудахтанье человекообразных. Фортеция ощетинилась метлами и брандспойтами, а из клетки был выпущен алчно разминавшийся тигр. «Неужели это козни бабра?..» — подумал я.

Но то были не козни бабра. Под воинственное пение слона к площадке подкатил второй зооцирк! Впереди на боевом осле скакал сам его директор. Новый табор перестроился «свиньей» и пошел в наступление.

— Выпускайте леопардов! — командовал с осла его предводитель. — Элефанты — в прорыв!

Стонала земля под колесами. Смешались кони, люди и дрессированные собаки. Мы жались у крепости.

— За зебру его хватай! За зебру! — подначивал кто-то.

Гарцевавший на зебре зоотехник пришельцев так-таки прорвался к директору первого зооцирка.

— Вы не смеете! — закричал тот, — Мы приехали первые и заняли эту площадку!

— А где вы застолбились? — сатирически спросил зоотехник. — Вы даже строиться не начали…

И уже собрался он вывести в бой экзотических хищников, как старик Варсонофьич беззаветно встал меж враждебными зооцирками. Вероятно, вид его в чужой пижаме был столь страшен, что соперники остановились, как конвейер.

— Братцы! — воззвал Варсонофьич. — Что деется?

— Мы боремся за план! — в унисон заорали соперники.

— В этом году, — замогильно сообщил один директор, — мы обслужили уже сорок городов. Мои питомцы физически и морально подорваны этой дикой спешкой!

— А мои? — Взвился конкурент, — Мы ж должны содержать животных в человеческих условиях. Может, городские власти думают, что передвижные зоо не нужны? Так ведь даже в Волгограде нет стационара! Неужели трудно оборудовать повсеместно площадки с водой и светом?! И когда группа передвижных коллективов Союзгосцирка будет четко координировать наши поездки? Заодно посмотрите, в каком состоянии мы находимся!..

Действительно, инвентарь и транспорт зооцирков внушали жалость. — Мда! — с чувством заметили мы. — Эдак привьешь детям не любовь, а страх и отвращение к «меньшим братьям»…

— А вы, собственно, откуда? — спросили нас директора.

— Мы ищем чудовище, — шепнул я. — И девушку.

— Да у меня оно, в том фургоне, — махнул рукой первый директор. — Девушка ваша так подозревала. Но куда оно делось, не знаю, в пылу битвы не рассмотрел.

Квант вынул из рюкзака тигровую сеть, а Варсонофьич достал из-за пазухи дудку-манрк.

— Курлы-мурлы! — нежно засвиристел старец по-бабрьи.

Фургон был пуст! Мы тут же включили рацию.

— Алло! — возмущенно сказала Ыйна. — Полагаю, что бабр не вынести этой зверской жизни и бежать в бакинский стационар. Передайте Кванту, что я люблю… Хрр… Хр…

Рация всхрипнула еще разик и замолкла.

— Дела, — выдохнул Квант. — Да как хоть оно выглядело?

— А никак, — уточнил директор. — Животное и животное… Без света не разглядишь. Кстати, бакинский скорый отходит через полчаса…

К закату мы высаживались в Баку. Исполинский город бил в ноздри жирным денежным запахом нефти и моря. На справочном киоске висел ржавый, как якорь, замок, и никто из встречных не знал, где находится зоопарк… Падая с ног, вышли мы к заросшей, дикой горе. Варсонофьич послюнил мизинец и принюхался.

— Там зверинец. Наверху, — определил он. — Смрад, значитца, оттеда на пальцы тянет…

И только заметил я, что это — бывшее кладбище, как земля поползла под ногами, а из печальных тамарисковых зарослей вырвался вопль:

— На помощь, он гибнет! Скорее, скорее, — звала нас с горы миловидная женщина. — Он там!

Документально-приключенческая повесть

Мы понеслись за Алиной Руфатовной Гаджибейли, директрисой зоопарка, к развалинам морга, переделанного в клетку: придавленный кровлей, там умирал слон…

— Земля обратно вздрогнула, — напрягся Варсонофьич. — Обратно из-под ног уходит…

— Это оползень! — крикнула Алина Руфатовна. — Бежим в убежище!

Мы затаились в вагончике, исполнявшем заодно функции кабинета, и спросили, как можно выжить при этаких катаклизмах.

— Ах, и не говорите! — вздохнула директриса. — В прошлом году выделили зоопарку на капремонт всего три тысячи. А в этом — ноль, ноль и ноль…

В окошки влетал крик животных, панически метавшихся по горе-клеткам, сооруженным бог весь из чего — жестянок, деревяшек, прутиков… Вдруг почва вспучилась, как пивная пена, и хлынул из недр смердящий потоп.

— Канализация лопнула, — нервически рассмеялась директриса. — Теперь мы отрезаны от мира…

— Скажите, — откашлялся я, — неужели для столь важного учреждения не нашлось в Баку более авантажного места, чем кладбище и оползневая гора?..

Оказалось, что выделено новое место: каменный карьер. Без единого деревца! А потом даже проектирование запретили, не говоря о включении в план… Есть предписание геологов — немедленно эвакуировать зоопарк. Но куда? А под это предписание уже и воду отключали, и газ, и свет. Спасибо, помог горком партии, велел включить снова.

— Мы томимся в тенетах двойной подчиненности, — сетовала Алина Руфатовна, — горисполкому и Министерству культуры, но нами никто не хочет всерьез заниматься! Нас никто не охраняет… Недавно едва спасли льва, подожженного пьяным посетителем. А кто у нас работает? С такими-то заработками… Остаются одиночки — герои, энтузиасты… Впрочем, идемте: воды стекли. Ваша девушка думала, что бабр спрятался в пустом террариуме, но потом решила, что он удрал в Тбилиси…

Мы выбрались из вагончика. Боже! Кенгуриным скоком экспедиция бежала через ямы на вокзал, мимо террариума.

— Кис-кис! — дилетантски позвал я чудовище на всякий случай…

…Я бегал перед железными прутьями клетки, мало что соображая. Направо от меня, под табличкой с надписью «Felis lео» бросал свои размагниченные теснотой мускулы ягуар. То был Квант Михайлов. В вольере страдал от неволи грязно-белый медведь — Варсонофьич. Профессор стал пони. Я превратился в дикобраза…

Мною владел чисто животный страх: я остался один на один с человеком! Царь природы тыкал в меня палкой с гвоздем, стараясь выколоть именно глаз… И все-таки лично я, так же как и мои коллеги, был вне опасности. Просто мы решили пофантазировать и мысленно превратиться в зверей, плененных человеком. Ну, какой же бабр — вывели мы в конце концов — выживет в этой тесноте и нечистотах, да еще подвергаясь нападению посетителей?..

Слава богу, к дикобразу приближалось Спасение. Высокое и доброе, оно подкармливало наших бессловесных собратьев домашней снедью.

— На, генацвале, — бормотало Спасение несчастному заморышу-еноту, — свежий хачапури… Дураки думают, что мы кушаем ваш корм. Стали бы они сами лопать эту пищу?..

Плыл над белым храмом черный наперсток фуникулера к горе Мтацминда, и плотинно рычала Кура, пробиваясь сквозь надолбы. Ибо были мы в Тбилисском зоопарке, а Спасением был его директор — Г. Д. Гумберидзе.

— Э, нехороший малый! — крикнул Гиви Диомидович мучителю животных. — Тебя бы самого в клетку да этой палкой…

Хулиган не дрогнул, чуя поддержку других гостей зоопарка.

— Зачем кричишь? — миролюбиво зацокал один. — Мальчик играется, а ты его пугаешь? Вай мэ…

Вот так… Чуть ли не на наших глазах облили серной кислотой леопарда. Бросили иголки в лаваше слону. Накинули лассо на зебу. И ни одного смотрителя или милиционера!

— Когда я звоню за помощью, — продолжал разговаривать сам с собой директор, — это вызывает дикий смех… Эх, сафари, сафари… Мечта наших работников и всех зверей: открытое пространство, где максимум приближения к естественным условиям… В Берлинском зоопарке — семьсот видов, а у меня — сто. Мы не можем расширяться. Нам не дают ни места, ни денег. Нам говорят: у вас и так сафари, раз нет ограды! В зоопарк беспрепятственно попадает «зайцем» кто хочет — в том числе ходячие и бродячие звери, сеющие болезни и смерть…

Сумерки пали с гор. Глухо заурчал медведь и тревожно заржал пони. Мурашки прошли по нашим телам: дикие собаки! Раздался предсмертный стон загрызаемого оленя. Фосфорно сверкая зрачками, заскользили свирепые тени в аллее. И тут мы увидели Ыйну…

— Хэлло, Ыйна! — проорал Квант.

— Беспрецедентно, — сказал профессор. — Но где же все-таки монстр? И как вы одна таскали эту рацию?

— Без снасти и вошь не убьешь, — наставительно вымолвил Варсонофьич. — Пусть Инка нам растолкует.

— Мы получили предметный урок. Так? — сказала Ыйна. — Мы увидели, что надо любить животных и птиц не в виде цыпленка-табака, не в форме шашлик по-карский… Этот раций было тяжело носить, но еще тяжелей видеть животный страданий!.. С чего начинаться у человека любовь к живой природе? Именно с зоопарка. Именно он давать детям первый заряд этой любви. Или омерзения!..

— Ыйна, — романтически прожужжал Квант. — Ты помнишь, по радио ты сказала, что любишь…

— Да, — ответила Ыйна. — Я люблю бабра. Платонически. Но не теряем времени: отобьем атаку собак!..

Дербент — Баку — Тбилиси.

Дм. ИВАНОВ, Вл. ТРИФОНОВ, специальные корреспонденты Крокодила След чудовища

Внимательный читатель помнит, что следы таинственного чудовища были обнаружены экспедицией Крокодила то в Читинской области, то в Приэльбрусье, то в Ленинградской области, то в городе Усть-Каменогорске. Однако само чудовище так и не было найдено. А следы всякий раз оказывались следами поистине чудовищного отношения человека к природе.

Затем, продолжая поиск, экспедиция обследовала некоторые зоопарки и даже зооцирк. Но искомого зверя не оказалось и там. Слабые надежды участников экспедиции, что чудовище уже приручено и крутит на носу разноцветные шары, ублажая детишек, рассеялись, как дым.

Сегодня вниманию читателей предлагается еще одно приключение наших героев.

Экспедиция уже привыкла к смене мест и корреспондентов. Наш очередной бивуак был разбит на водоразделе Волги и Дона, а проще говоря, в Тамбовской области.

Из 828 местных рек, речушек и ручейков, когда-то струившихся по высохшим теперь руслам, мы облюбовали еще живую голубку-Цну, как нарек ее в свое время Максим Горький. За минувшую пятилетку в здешних местах на охрану природы ушло около 25 миллионов рублей. Так не в тамбовских ли водоемах поселиться искомому чудовищу?

И, несмотря на это, Квант купался. При этом он так фыркал и греготал, словно а речке бултыхалась целая рота солдат после дневного перехода.

Ыйна сидела на откосе, и в ее янтарных глазах блестели слезы. Каждый, хоть немного знавший Сауну, сразу бы догадался, что отнюдь не зрелище ныряющего мужчины так растрогало ее. И не ошибся бы. Причиной волнения была река, с удивительной быстротой менявшая краски. Казалось, Цна, играя всеми цветами радуги, задалась целью проиллюстрировать классическую фразу: «Полна чудес могучая природа!»

— Будет у меня ребенок если, будет он девочка если, я имя ей дам Цна! — прошептала Ыйна. — Смотрите все, это даже Балтики красивей, пожалуйста! Я могу известное время смотреть на море, не скучая. Каждую другую секунду имеет оно иной цвет: то лазурь, то индиго, то электрик! Но данная палитра красок есть особый феномен, Чюрлёниса и Левитана кистей достойный!

— Этим пусть занимается Союз художников, — сказал Семужный. — У меня, коллеги, возникла рабочая гипотеза. Скажем, скунс, или в просторечии американская вонючка, будучи испуганным, выделяет некий аромат, отбивающий всякую охоту его преследовать. Небезызвестный кальмар выпускает чернильное пятно, за которым скрывается, словно за дымовой завесой. Не исключено, что и наше чудовище склонно к подобной маскировке.

— Дух тяжелый! — кивнул Варсонофьич, брезгливо принюхиваясь к речному бризу. — И краска налицо.

Последние слова дедка явно относились к Кванту, бодро скакавшему к нам от места водных процедур.

— Ого-го, мужики! Хорошо! — кричал Квант, картинно играя бицепсами, трицепсами и желваками. — Здоровею!..

Установлено, что только буква «о» может выразить всю гамму человеческих чувств. Члены экспедиции воспользовались этой буквой, реагируя на Квантовы ядовито-зеленые конечности и синюшное лицо упыря,

— А говорят, не место красит человека! — ехидно крякнул дедок. — Врет пословица.

Квант страдал. Физически — потому, что мы яростно, но безуспешно пытались оттереть его речным песком. Но несравненно сильнее морально. Он как-то вызнал о тайной сердечной склонности Ыйны к передаче «Клуб кинопутешествий». И что теперь он мог противопоставить дружбе с Хейердалом, круизу на «Ра» и телегеничности Ю. Сенкевича? Радужный окрас тела?

— Это не есть возможно! — плакала от смеха Ыйна. — Разноцветный Квант вспоминает мне павианчика, которого я юннатствовала в детстве, пожалуйста!

Так не могло продолжаться. И действительно, Квант не явился на полдник. Мы кинулись в палатку. Постель его была холодной. В личных вещах белела записка. «Вспомните, что говорил Хемингуэй: из всех животных только человек умеет смеяться, хотя у него меньше всего для этого оснований. К. Михайлов».

— Обиделся! — догадались мы.

— Или в баню наладился! — предположил дедок.

Ночью Ыйна перебудила нас всех ледяными руками. Барабанил дождь.

— Кто-то ходит палатки вокруг! — прошептала она.

— Человечинки захотелось зверюге? — сонно отмахнулся Варсонофьич. — Я старый. Они такого мяса не потребляют, хотя и ископаемые.

Что-то заскреблось по брезенту, и полог палатки откинулся. В неверном свете молний различилось родное синюшное лицо Кванта.

Стуча зубами о кружку с горячим отваром одолень-травы, бард и всеобщий друг поведал о своем приключении.

Задетый за живое оскорбительным смехом Ыйны, Квант упрямо пошел вверх по реке, намереваясь в одиночку достичь логова зверя, чьи органы внутренней секреции красили воду Цны.

Наконец сквозь шум дождя он услышал звериное клокотание. Дождавшись очередной молнии, потрясенный Квант увидал громадную зияющую глотку, которая низвергала цветные струи.

— Не знаю, мужики, что на моем месте сделал бы Сенкевич, — Квант резанул взглядом Ыйну, — но я пополз вдоль шеи чудовища. Если уж идти, то идти до конца. До самого туловища, до жизненно важных центров! Но если уж говорить, то говорить правду. Туловищем оказался… лакокрасочный завод города Котовска!..

— Я подозревал! — воскликнул Глеб Олегович, ломая пальцы. — Меня глодали сомнения! Шея, разумеется, оказалась трубой, по которой в реку текут отходы красителей!

— Квант! — голос Сауны дрогнул. — Вы заткнули эту ужасную глотку, так?

— Как я мог это сделать один? Как? — загремел Квант. — Подобных глоток на Цне несчетное число! В городе Рассказове суконный и кожевенный заводы выплевывают в воду шерсть, жир, хром, дубильные вещества. Далее город Котовск вносит свою достойную лепту. И вот уже двадцать тысяч кубометров дряни величественно подплывают к Тамбову, который добавляет пятьдесят тысяч кубов своих неочищенных стоков!

Что это значит? Это значит, что летом содержание кислорода в Цне падает до нуля. Это значит, что на протяжении 25 километров в реке практически нет жизни! Но едва лишь она зарождается где-то на 26-м километре, как на речном берегу возникает Моршанск, знаменитый, кроме всего прочего, полным отсутствием городского коллектора. Да еще камвольно-суконным комбинатом, который под водительством директора А. Е. Зобнина систематически превращает Цну в «керосинную реку». Короче, на протяжении 50–60 километров в Цну сбрасывается, по грубой прикидке, около 250 кубометров отходов! Это жизнь, мужики!

— Грешил я на пословицу, права она, — вздохнул Варсонофьич. — Не место красит человека, а человек место!..

— Что же мы сидим? — вдруг встрепенулся Квант. — Вы же еще не знаете самого главного!

— Как? — ахнули мы. — И это еще не главное?

— Я ведь все-таки засек местечко, куда наведывается наш таинственный зверь.

— Водопой? Лежка?

— Не совсем… — загадочно ответил Квант. — Вперед!

Мы покорно зачавкали по грязи вслед за ним.

— Не тычь носа в чужое просо! — вдруг заворчал в темноте Варсонофьич. — Я это к тому, что ты нас, Квантушка, в речку завел. Мне уж вода по опояску.

— Тут глубже не будет. И ширина — семь шагов, — отозвался Квант. — Это и есть то место.

Мы оглядели унылые черные холмы, безжалостно сжавшие Цну, — дежурный марсианский пейзаж из плохого научно-фантастического рассказа. Под ногами заскрипело, захрупало.

— Осторожней! — крикнул Квант. — По моей догадке, то, по чему мы ступаем, есть не что иное, как минерализовавшийся фекалий чудовища, или, грубо говоря, помет!

Семужный взялся за сердце, обозревая гигантское отхожее место зверя. В воздухе запахло диссертацией.

— Почему из всех богатств языка русского выбрали вы, Квант, такой грубый термин? — поморщилась Ыйна. — В Южной Америке, например, ту же вещь называют поэтическим словом гуано, пожалуйста!

— Возможно, это и гуано, — Задумчиво сказал дедок, ковыряя носком. — Но только тогда наша зверюга не иначе как уголь жрет, а до ветру ходит исключительно золой.

— А каково мнение корреспондентов? — поинтересовался Глеб Олегович.

— Мы не специалисты в этом вопросе, — сказали мы. — Но похоже, что это — отхожее место чудовища по имени Тамбовская ТЭЦ, о ежедневных золоотвалах которой в 240 тонн писал нам встревоженный местный житель В. Наумов. Кстати, ТЭЦ губит Цну не только золой, но и постоянной утечкой нефтепродуктов, стоками из химцеха, обрабатывающего воду для котлов.

Квант мужественно принял и этот удар.

— Ужасно, коллеги! — сказал Семужный после печального раздумья. — Я установил, что река Цна имеет ток всего 12 кубометров в секунду. Самой ей выжить не под силу. Возможно, мы последние, кто видит то, что называется рекой Цной!..

Стыдно сказать, но мы отступили с берегов Цны. Мы укрылись в популярной зоне отдыха меж пенсионерских дач, раскиданных вокруг Архиерейского пруда. Квант, оглашая стонами девственный уголок, оттирал себя золой. Инга дремала, а дедок идиллически стоял с удочкой по колено в воде, отплевываясь от пикирующих слепней. Семужный корпел над отчетом с названием, не радующим свежестью: «Большие беды малых рек». Оживив начало цитатой из песенки «С голубого ручейка начинается река», он перешел к дотошному перечислению способов, которыми закупориваются речки-капилляры, дающие наполненный пульс таким голубым артериям, как Волга и Дон. Тут была и распашка берегов до кромки воды, и рубка прибрежного леса, и промышленные отходы, и навозные стоки сельхозкомплексов, и множество других невеселых вещей, от которых становилось тоскливо.

Короче, дедова уха подоспела вовремя. Гремя ложками, мы обсели дымящийся казанок.

— Брюхо — элодей, старого добра не помнит! — лучился улыбкой дедок. — Архиерейская уха! Простой карась, а навару в два пальца.

Мы взяли в рот, переглянулись, но сглотнули из уважения к Варсонофьичу. Квант вгляделся в навар.

— Твоей архиерейской ухой, — мрачно заметил он, — только дизель заправлять вместо солярки.

— Приняла бы душа, а брюхо не прогневается! — бойко ответил дедок.

Мы влили еще по ложке сквозь стиснутые зубы.

— Кажется, мой желудочный тракт имеет возмущение на такой рыбий суп, — сказала Ыйна, силясь улыбнуться.

— Эх, ведь самая юшка пропадет! — неискренне заохал Варсонофьич и выплеснул уху в костер, отчего сразу взметнулся столб лилового пламени.

— Дайте бумагу. Я хотел бы оставить письмо своим ученикам и последователям, — сказал побледневший Семужный и зачем-то пошел в кусты.

Но его остановил чей-то тревожный оклик.

— Вы что это? Рехнулись? — закричали три человека, оказавшиеся позже весьма милыми людьми: главврачом облсанэпидстанции Г. М. Пико, старшим госинспектором Рыбинспекции Л. Н. Барановым и зампредом областного Общества охраны природы Д. С. Черемисиновым.

Эти достойные люди то соло, то дуэтом, а то и всем трио растолковали нам опрометчивость нашего обеда. Девственный на вид Архиерейский пруд давным-давно лишен невинности соседним производственным объединением «Пигмент», которое регулярно сбрасывает в пруд 18 тысяч кубометров так называемых «условно чистых вод». Каким-то чудом в пруду держится тамбовский карась, видимо, самый стойкий в мире. Но время от времени и карасю приходит каюк, когда «Пигмент», как это случилось недавно, сбрасывает в воду семь тонн ядовитого 2-этилгексанола. И эта история повторяется уже много лет.

— Поищите в нашей области врагов природы, — сказал Г. М. Пико. — Не найдете. Кругом друзья. На словах, к сожалению. А если бы нам закончить строительство хотя бы только тех очистных сооружений, которые начаты давным-давно, это был бы невиданный рывок!

— Штрафуем мы руководителей предприятий исправно, — сказал Л. Н. Баранов. — В прошлом году 148 человек на 5615 рублей наказали. Исков за гибель рыбы предъявлено на 35 079 рублей. А толку чуть. Директора же животноводческих комплексов прямо в лицо смеются: «Что вкуснее — наше мясо или ваша рыба, которой нет?»

— У нас по области легенда ходит, — сказал Д. С. Черемисинов, — будто бы директор одного комбината на глазах у всего народа выпил стакан сточной воды, чтобы всем показать, какова у него очистка. И жив остался…

Но тут горячий туман застлал глаза членов экспедиции. Терзали колики. Последнее, что осталось в памяти, это склонившееся над нами доброе лицо врача.

— Плохо дело? — спросил он.

Тамбовская область.

Дм. ИВАНОВ, Вл. ТРИФОНОВ, специальные корреспонденты Крокодила След чудовища

Надеемся, читатели не забыли, что расстались с героями повести на живописном берегу Архиерейского пруда в тот захватывающий момент, когда члены экспедиции достукались до острого отравления, причиной которого явилось антисанитарное состояние водоемов Тамбовщины. Медикам удалось отстоять жизни Г. О. Семужного, Варсонофьича, Кванта Михайлова, Ыйны Сауны и даже двух спецкоров Крокодила, что и позволяет сегодня последним как-то завершить всю историю.

С утра опять зарядил нудный ситничек, словно в небесах прохудился главный вентиль, а слесарь, как назло, взял отгул. Настроение в нашей палате было мерзкое, под стать погоде.

Семужный созерцал потолок, прислушиваясь к мажорному звучанию своей перистальтики. Варсонофьич отсыпался круглые сутки, по-зимнему, по-медвежьи закопавшись в одеяло. Квант то и дело присаживался к ледяной батарее парового отопления и выстукивал пятаком морзянку:

— Ы-й-н-а, к-а-к с-а-м-о-ч-у-в-с-т в-и-е?

Вскоре по трубам с третьего этажа, где помещалось дамское отделение, приходил ответ:

— А-п-п-е-т-и-т и а-н-а-л-и-з-ы н-о-р-м-а-л-ь-н-ы-е!

На последнем обходе главврач отрубил: «Через неделю выпущу. А пока никаких контактов, никаких сношений с внешним миром, кроме как через медперсонал.

В такой ситуации каждая съедобная весточка из родной редакции «Крокодила» казалась крохотным праздником. На этот раз в передаче были грейпфруты. Глеб Олегович вгрызся было в ароматный плод, но вдруг, поперхнувшись, оставил свое намерение.

— Нам депеша! — невнятно сказал он, и все увидали у него в зубах скрученную бумажку.

Чья-то заботливая рука хитроумно укрыла под кожей грейпфрута записку:

«Спите спокойно, дорогие товарищи! Стойко принимайте процедуры, крепко держите диету, честно сдавайте анализы. Больше спешить некуда. Специальным приказом экспедиция расформирована, С чудовищным приветом!

Группа доброжелателей».

— Коллеги, это же нонсенс! — взвизгнул опомнившийся Семужный. — Никто не застрахован от неудач. Надо лететь в редакцию, надо бороться! Устроим побег! Нынче же ночью! Квант, радируйте Ыйне!

Квант метнулся к батарее. По трубам парового отопления полетела морзянка: «Квант вызывает Сауну! Квант вызывает Сауну!».

Сразу после отбоя мы впились зубами в простыни, располосовывая их на ленты. Квант скреплял их мудреным альпинистским узлом.

— Когда скоком, а когда и боком! — балагурил Варсонофьич, кусая пододеяльник. — Это по-нашему!

Первым с неожиданной обезьяньей ловкостью соскользнул вниз Семужный. Картинно фиксируя позы, спустился Квант. Мы тоже ссыпались довольно дружно. И только Варсонофьич вдруг завис, болтаясь, как хлопушка на елке.

— Квантушка! Глебушка! Корреспондентушки! — причитал дедок, из которого, точно горох из рваного мешка, посыпались неуместные поговорки: — «Артамоны едят лимоны, а мы, молодцы, едим огурцы!», «На кукиш ничего не купишь, а купишь, так не облупишь!..»

Ыйна жгла его взглядом из распахнутого окна на третьем зтаже.

— Где мужское ваше «я», пожалуйста, старый человек?

И дедок сорвался. К счастью, в бачок с пищевыми отходами.

Из темноты, светя зеленым огоньком, словно одноглазый кот, к нам подкрадывалось такси.

— К трем вокзалам? — спросил случайный таксист.

— К одному, если можно, — подобострастно заспешил Семужный. — К Савеловскому.

Таксист помедлил, но, видно, его и наши планы не совпали.

— Обедать еду! — решил он и рванул в ночь.

Прижимаясь к стенам, мы двинулись пешком. В здании,

темным монолитом вздымавшемся возле Савеловского вокзала, бессонно светилось лишь одно окно.

— Интересно, — ядовито сказал Семужный, опознав в людях, колдующих над какой-то бумажкой, членов оргкомитета экспедиции, — интересно, что это вы тут делаете?

— Ликвидируемся! — хором ответили ему. — Поиграли — и будет. Любая игра, хоть спортивная, хоть карточная, хоть литературная, если ей не видать конца, становится занудной. Это грозит и нам, поскольку наш терпеливый читатель давным-давно раскусил, что никакого чудовища нет и не было в помине. Что чудовищные следы на прекрасном лике нашей земли, к сожалению, оставляют сами люди, не по-человечески относящиеся к природе. Итак, мы подводим черту. Но это отнюдь не значит, что впредь Крокодил будет с меньшим жаром охранять природу. Просто, как говорится, новое время — новые песни!

— Все верно, коллеги, — улыбнулся на улице Семужный. — Ведь мы с вами не что иное, как плод фельетонной фантазии.

— Допустим, с чудовищем все ясно, — упрямо сказал Квант, — но ведь между нами завязались какие-то личные симпатии. Что ж, их оставлять неразрешенными?

— Быть может, интимного порядка подробности обсудим мы вне страниц журнала, пожалуйста? — предложила Ыйна.

— Конец — делу венец! — подытожил дедок, не обнаружив в закромах памяти ничего более подходящего к случаю.

Скупо обнявшись, участники бывшей экспедиции пошли на все четыре стороны. Дождь смыл их следы…

А на двенадцатом этаже, где недреманно зудели люминесцентные светильники, закончилось колдовство над бумажкой. И вот что вышло:

ПОСКОЛЬКУ ЛЮБАЯ ПОВЕСТЬ, А ДОКУМЕНТАЛЬНО-ПРИКЛЮЧЕНЧЕСКАЯ ТЕМ БОЛЕЕ, НЕМЫСЛИМА БЕЗ ЭПИЛОГА, СОЗДАТЬ В СРОЧНОМ ПОРЯДКЕ ДЛЯ «СЛЕДА ЧУДОВИЩА» ДОСТОЙНЫЙ ЭПИЛОГ СИЛАМИ ОРГАНИЗАЦИЙ И ОТДЕЛЬНЫХ ЛИЦ, НЕПОСРЕДСТВЕННО СВЯЗАННЫХ С ПРОБЛЕМАМИ, КОТОРЫЕ ОПИСАНЫ В УПОМЯНУТОЙ ПОВЕСТИ.

ПРОЩЕ ГОВОРЯ, ПРИГЛАСИТЬ ОТВЕТСТВЕННЫХ ТОВАРИЩЕЙ НА БОЛЬШОЙ НЕЛИЦЕПРИЯТНЫЙ РАЗГОВОР И С РЕЗУЛЬТАТАМИ ЕГО ПОЗНАКОМИТЬ ЧИТАТЕЛЕЙ, ИБО ПОВЕСТЬ «СЛЕД ЧУДОВИЩА» МЫСЛИЛАСЬ НЕ КАК РАЗВЛЕКАТЕЛЬНОЕ ЧТИВО, А КАК СИГНАЛ К КОНКРЕТНЫМ ДЕЙСТВИЯМ В ЗАЩИТУ ПРИРОДЫ!

Опубликовано в журнале "Крокодил", №№ 7, 9, 11, 14, 17–18, 20, 23, 27 за 1976 г.[3]

Иллюстрации В. Чижикова