След менестреля

Глава семнадцатая

В Элодриане я привык ко многим вещам. К средневековому укладу жизни, удивительным, невиданным существам и созданиям, магии, необычному вкусу продуктов и напитков, в которых нет никакой химии, к отсутствию всех этих обычных для нашего мира технических чудес и удобств. К постоянной опасности, будто пропитывающей самый воздух этого мира, и почти первобытному чувству полноты бытия, которое я, казалось, давно утратил в нашей вселенной. Но вот к одному я никак не могу привыкнуть.

Я не могу отслеживать время, потому что у меня нет часов. Никаких. Я не знаю, который сейчас час, не знаю, как долго еще осталось до утра. За окном ярко и романтично светят луны Элодриана, ночь, похоже, в самом разгаре. Уитанни давно уснула, обхватив меня ручками и мило и трогательно посапывая у меня на плече, а мне вот не спится. И я чувствую, что теперь точно не засну. Слишком много мыслей толпится в моей голове, слишком сильно я волнуюсь, слишком противоречивые чувства мной владеют.

С одной стороны, я ощущаю себя счастливым. Как говаривал Пушкин Александр Сергеевич: «Участь моя решена, я женюсь». Точнее сказать, я уже был женат на Уитанни де-факто, как говорят юристы, после нашей первой ночи в таверне близ замка Вальфенхейм, а теперь как бы наш брак и юридически признан всемогущими Сестрами — иначе как объяснить то, что Алиль освободила Уитанни и отдала ее мне?

Ага, ты слышишь меня и поэтому так мило улыбаешься во сне? Или тебе снятся леса Саратхана и славная охота, о которой теперь придется забыть? А я вот сейчас счастлив, потому что ты рядом. И мое счастье было бы совершенным и неомрачаемым, если бы не де Клерк и Вероника. Не могу я забыть о них ни на секунду. Даже сейчас, в этой постели, рядом с Уитанни.

Ты спишь, моя любимая, и не даже не подозреваешь, что случится сегодня утром. И хорошо, что не подозреваешь, а то плюнула бы мне в лицо — и правильно бы поступила. Сейчас я думаю, что в своей жизни не раз оказывался в сложных ситуациях. И в той, прежней, и в новой. Разные со мной случались вещи. Иные и вспоминать не хочется. Из всех этих переделок я выходил с разной степенью попорченности шкуры и уязвленного самолюбия. Последние приключения я пережил во многом благодаря тебе. Но никогда со мной не случалось того, что должно случиться через несколько часов. Я отправлю своего отца на верную смерть. И, может быть, Вероничку тоже. Сделаю это осознанно, так и не открыв им всей правды. Я ведь точно знаю, что с ними будет, мне Тейо сказал, а он, светлая ему память, знал это наверняка. Уже сегодня де Клерк окажется в своем времени, в Англии четырнадцатого века, и всемогущая церковь начнет на него охоту. На него и теперь — на Веронику…

Я не большой специалист по истории, но я представляю, что будет дальше. Уильям и Вероника не смогут долго прятаться. Им некуда будет бежать, никто не отважится помочь им. Их схватят, и темницу Волчьего Логова сменят казематы какого-нибудь Тауэра. Может быть, будут пытки. Представляешь, Уитанни, они будут пытать Веронику! А потом их казнят. Варварски, со средневековой жестокостью. Никакое покаяние их не спасет. Получается, что мы зря спасли их, вырвав из лап Лёца. То есть, мы спасали Элодриан, а не их. Элодриан теперь как бы будет спасен, а они…

Каким-то мерзким лицемерием все это отдает.

Понимаешь, солнышко, твой ллеу поневоле станет убийцей. Не напрямую, конечно, на моей работе это называется «пособничество». Не хотел я этого, видит Бог. Я пришел в этот мир, чтобы разобраться с делом Маргулиса и найти Вильяма (дьявол, не могу я его называть отцом, вот не могу и все тут!), а получилось, что меня, образно говоря, понесло течением, и выбора у меня не было. Я выполнил свою работу, но радости в душе почему-то нет, солнышко мое. Совершенно.

Да, конечно, я должен благодарить Бога и судьбу за тебя. За то, что мы встретились. И я многим обязан тебе, Уитанни. Да что там многим — всем. Жалок мужчина, за которым не стоит женщина, ради которой он готов пойти на смерть. Мне повезло — у меня есть такая женщина. Ты, моя милая киса, мое неземное волшебство, моя звездочка, мой ангел, моя любовь. Вот называю тебя так, а сам думаю — черт, пошло все как, нет слов в языке, достойных твой красоты и твоей самоотверженности. Достойных тебя, любимая. Сразу вспоминаются слова де Клерка, когда он сетовал, что не может полно выразить свои мысли. Пожалуй, во всей этой истории я единственный, кому досталось счастье. Остальным выпала смерть.

Мрачно? Наверное. Но я не могу сейчас думать по-другому. Хотя, если разобраться, все было предопределено что ли. В Элодриане война, а без жертв войн не бывает. Тейо знал, что его время на исходе. А Маргулиса мне ничуть не жаль. Он был сволочью, хитрой, жестокой и властолюбивой, а главное — он совершенно серьезно возомнил себя чуть ли не Господом Богом. Может, я слишком категоричен, но у меня нет причин оправдывать Маргулиса, я сам по его милости едва не закончил жизнь на костре. Вообще, за последние месяцы я встретил много уродов. Того же Джарли. Но теперь все это кончится, лапа моя. Сегодня кончится. Элодриан станет таким, каким был до появления Вильяма. И мы будем вместе. Я буду всегда любить тебя, Уитанни. До самой смерти…

И Вероника с Вильямом будут любить друг друга до самой смерти, так-то.

Я не хочу об этом думать, но эти луны за окнами — они будто в душу мне светят. Скорее бы рассвет. Я очень хочу, чтобы ты поговорила со мной, моя радость, но ты спишь, и я не хочу тебя будить. Знала бы ты, как ты прекрасна, когда спишь! И знашь, мне теперь будет не хватать твоего милого мурлыканья. Нет, замечательно конечно, что теперь мы говорим на одном языке, но раньше… Мое сердце просто сжималось от счастья, когда ты говорила мне «Йенн, ллеу!» И я все понимал, что ты говорила, каждое твое слово. Потому что чувствовал, что ты хотела мне сказать.

Я люблю тебя, Уитанни.

Люблю безумно. И как бы мне хотелось, чтобы границами вселенной стали стены этой уютной, пропахшей ароматом орхидей и роз спальни! Чтобы наше тихое безмятежное счастье никто и ничто не нарушили.

Я люблю тебя, душа моя. Ллеу Кьириэлль амрар фрайн ар» нр Уитанни. Видишь, я помню, как это звучало на языке гаттьен…

Сегодня ночью изменилась не только ты, но и я. Я счастлив, Уитанни. Благодаря тебе счастлив. И потому моя боль еще сильнее — я не хочу, чтобы страдали Вероника и мой отец. И я бессилен что-то изменить. Это самое страшное.

А может, я чего-то не понимаю?

Может, она все-таки есть — Судьба? И у каждого человека она своя?

Моя судьба — это ты, Уитанни? Да, я думаю, это так. Во всяком случае, другой бы я не хотел. Я всю жизнь шел к тебе, любимая.

А Вильям… мой отец всю свою удивительную, невероятную жизнь шел к тому, что должно было случиться давным-давно. Цикл замкнулся, змей времени вцепился зубами в собственный хвост. Сегодня его странствия, итогом которых, как это ни удивительно, стало мое рождение, будут закончены. И как же ужасно, что я об этом знаю, а он нет!

Но… Наверное, нельзя лишать человека надежды. Может быть, потому человечество и существует до сих пор, что за мгновение до смерти человек искренне уверен в том, что ему суждена долгая счастливая жизнь. И поднимаясь по ступенькам эшафота, отчаявшийся и прощающийся с солнечным светом осужденный не подозревает, что указ о его помиловании уже подписан и будет прочитан через несколько секунд. И давай будем думать, милая моя Уитанни, что Тейо ошибся. Что судьба Вильяма де Клерка изменилась. Что они с Вероникой нашли друг друга, и все у них будет хорошо. Как у нас с тобой, солнышко мое. Как у нас с тобой…

Я по-другому представлял себе Омайн-Голлатар, ворота миров. Надеялся увидеть что-то величественное, волшебно-прекрасное. Таинственные ворота оказались кругом рунных менгиров на вершине плоского холма, возвышающегося над лесом. Чтобы добраться до этого места, мы прошли по древней мощеной дороге от Башни Сестер наверное с километр через лес. Иллюзия весны за пределами Башни не действовала, и в лесу было холодно — стволы огромных многовековых сосен, кедров и лиственниц покрывал иней, девственно-чистый снег искрился в свете голубых газовых фонарей, горевших вдоль дороги. Древний лес ши казался невероятно сказочным, волшебным в предрассветном мраке, гигантские деревья подавляли своими размерами. Однажды у меня уже возникало такое чувство — несколько лет назад я побывал в Египте и попал на экскурсию в Луксор. Так вот, в древнем храме бога солнца Амона, среди циклопических колонн, рядом с которыми чувствуешь себя мелкой букашкой, я испытал те же чувства, что и сейчас, в зачарованном лесу, где сохранилась древняя магия Элодриана. Мы растянулись по дороге — впереди Сестры Ши, за ними де Клерк с Вероникой, я и Уитанни замыкали нашу маленькую процессию. Де Клерк часто останавливался, чтобы передохнуть: было видно, что даже этот не особо протяженный путь дается ему с трудом. Выглядел бард очень плохо — глаза его ввалились, нос заострился, шумное дыхание было неровным, время от времени де Клерк начинал кашлять. Я видел, с какой болью смотрит на него Вероника, но ничем не мог им помочь. Лишь надеялся, что уже скоро мы дойдем до места, и дальше…

Дальше случится то, чего я так боюсь.

— О чем ты думаешь? — спросила меня Уитанни.

— Так, о разном, — шепнул я и прижал ее к себе. — Тебе не холодно, любовь моя?

— Немного.

После того, как дорога пошла на подъем, мы миновали какие-то древние руины, оставшиеся на пологом склоне холма Врат, и где-то через четверть часа были на месте. На вершине холма было холоднее, чем внизу, дул ветер, забирающийся под одежду. Посветлевшее небо, затянутое тяжелыми серыми тучами, выглядело не по-весеннему хмурым.

У круга камней мы остановились. Сестра-День направилась к бесформенной глыбе в центре каирна, а Сестра-Ночь подозвала меня жестом.

— Перед тем, как все случится, я хочу еще раз поговорить с тобой, Ллэйрдганатх. И прошу тебя очень хорошу подумать, прежде чем ты дашь окончательный ответ.

— Я слушаю, Черная Ши.

— Ты помнишь наш вчерашний разговор? После того, как де Клерк и его женщина отправятся в ваш мир, мы с сестрой разрушим ворота Омайн-Голлатар. Ты никогде не сможешь вернуться обратно в свой мир. — Тут она сделала паузу и, не сводя с меня пристального взгляда своих нечеловеческих глаз, коснулась моего плеча и повторила: — Никогда!

— Я помню наш разговор. И я принял решение, Черная Ши.

— Значит, ты не передумал? Ты готов отказаться от своего мира, от своего прошлого ради Уитанни?

— Готов.

— В том мире осталось многое из того, что дорого тебе, Ллэйрдганатх.

— То, что мне дорого, я всегда ношу с собой, — я положил ладонь на грудь. — Здесь.

— Ты искренен и последователен, — с одобрением сказала волшебница. — Что ж, тогда не будем медлить.

Они присоединилась к своей сестре, и обе ши некоторое время стояли неподвижно, положив ладони рук на поверхность камня, а потом заговорили друг с другом на своем языке. Понять их могла, наверное, только Уитанни, но мне показалось, что сестры будто играют в вопросы и ответы — одна спрашивала, другая отвечала, причем односложно, потом они менялись, и так происходило раз за разом. Со стороны такой диалог мог показаться забавным, тем более, что время шло, но ничего не происходило. Однако вскоре я услышал тихое гудение, сначала едва различимое, а потом все более громкое, а еще через некоторое время заметил, что над верхушками рунных камней появилось колеблющееся голубоватое сияние. По самим камням начали пробегать искры, и сам воздух будто стал наэлектризованным. Нам оставалось только наблюдать за происходящим и ждать, когда магия сестер откроет Переход между мирами.

К гудению добавилась ощутимая вибрация почвы под ногами, и электрические разряды змеились уже не только по камням каирна, но и по снегу внутри круг. Сестры прервали свой диалог — видимо, ворота были открыты. И Черная Ши опять поманила меня рукой.

— Подойти ко мне, Ллэйрдганатх, — велела она.

Я подошел и тут… Я не знаю, как она это сделала. Но мое сознание будто отделилось от меня, прошло сквозь пространство и время, и я увидел мой мир. Это был калейдоскоп образов, быстрый, беспорядочный, но каждый его элемент врезался в память и отличался необыкновенной реалистичностью.

Я вижу старый, еще сталинской постройки, родильный дом, в котором родился тридцать девять лет назад. В маминой шкатулке со всякими женскими побрякушками хранилась клееночная бирка новорожденного — моя бирка. Мама рассказывала, что отец пришел за нами в роддом с огромным букетом роз и германской коляской, которая в те времена была настоящей роскошью.

Я вижу школу, в которой проучился десять лет — тоже сталинской постройки, с колоннадой на входе и гипсовым бюстом Ленина в фойе. Я вошел внутрь — все там осталось по-прежнему. Налево раздевалка, прямо передо мной вход в спортзал, а мой первый «А» класс — вторая дверь в левом крыле. Я заглядываю внутрь и вижу свою первую учительницу Марину Александровну Хохрякову — пожилую тучную женщину с простоватым, но очень добрым лицом. Она проверяет тетради, и одна из них — моя…

Я вижу подъезд дома, в котором прожил двадцать пять лет. Окна нашей квартиры на втором этаже, красные занавески на кухонном окне. Поднимаюсь по лестнице на второй этаж, толкаю обитую черным дерматином дверь. Вхожу в коридор типовой двухкомнатной «хрущевки», где пахнет маминым фирменным супом с маленькими говяжьими фрикадельками, рижскими духами «Быть может» и кожей любимой маминой куртки, в которой она ходила чуть ли не круглый год, потому что никак не могла накопить достаточно денег на теплое пальто.

— Кирюша, ты? — спрашивает мамин голос из кухни.

— Да, мам, — отвечаю я, и…все исчезает, остается лишь спазм в горле и тяжесть в груди, будто невыплаканные слезы грузом легли на сердце.

Я вижу своего любимого университетского преподавателя Ярослава Викторовича Старгородского, который через три года после моей защиты уехал в Москву и по-прежнему живет в маленькой однокомнатной квартире в Ясенево. Ему уже восемьдесят три года, и я его больше никогда не увижу…

Я вижу мамину могилу на городском кладбище и понимаю, что теперь некому будет принести сюда букет цветов в мамин день рождения…

— Вот что ты теряешь, — опять пытает меня Черная Ши. — Спроси себя, готов ли ты навсегда отказаться от части себя, Кириэль.

— Спасибо, что показало мне все это, — ответил я. — Я буду знать, что для меня останется главным в жизни. После Уитанни.

— После Уитанни?

— Да. Потому что все это — мое прошлое. А Уитанни мое будущее.

— Учти, это последняя возможность для тебя покинуть Элодриан.

— Я принял решение и не изменю его.

— Хорошо, я поняла тебя.

Калейдоскоп образов исчез так же внезапно, как и нахлынул. Я снова стоял на вершине холма в кругу камней, под начавшимся легким снегопадом.

— Отойди от алтаря, Кириэль — велела мне Сестра-День. — Де Клерку пора отправляться в путь. Мы не можем долго держать Омайн-Голлатар открытыми. Если вам есть, что сказать друг другу, сделайте это сейчас.

Я кивнул. Уитанни почему-то отошла от меня за круг, встала у обочины дороги, даже не глядя в мою сторону. Ноги мои ослабели, но я все же смог улыбнуться, когда подошел к де Клерку и Веронике.

— Волшебницы говорят, что время пришло, — сказал я де Клерку. — Не желаете поговорить на прощание, мастер?

— Поговорить? — де Клерк посмотрел на меня с испугом. — Вы что-то хотите мне сказать, сэр Ллэйрдганатх.

— Лишь пожелать вам долгих лет жизни, счастья и любви, которую вы уже обрели, — сказал я, показав глазами на Веронику. — С вами все будет хорошо, я уверен.

— Вы слишком добры, — тут де Клерк шагнул ко мне и зашептал в ухо: — Умоляю вас, добрый сэр, развейте мои сомнения, будьте искренни с человеком, которого терзают странные мысли. С того часа, когда я беседовал с вами в Башне волшебниц, я все время думаю — почему ваш облик кажется мне знакомым? Когда, где мы могли встречаться прежде? У меня хорошая память, и я бы обязательно вспомнил, при каких обстоятельствах это произошло. Но я не могу припомнить… не могу. Мне даже кажется, что мы с вами почти братья. Ужасно нелепая мысль, не так ли?

— Вильям, — сказал я, чувствуя дрожь не только от холода, но и охватившего меня сильнейшего волнения, — поверьте, мы никогда не встречались с вами прежде. Видимо, ваше воображение подсказывает вам образы и мысли, которые не связаны с реальностью.

— Я обязательно расскажу всем вашу историю, — пообещал де Клерк. Я в ответ пожал его руку.

— Удачи вам, друг мой, — добавил я, глядя ему в глаза. — И пусть Бог поможет вам в ваших поисках прекрасного.

— Я понял, в чем была моя ошибка, — простодушно сказал де Клерк. — Я пел о том, чего никогда не испытывал сам. Пел о воинских подвигах, не будучи воином. Пел о Господних чудесах, не узрев их. Пел о любви, не испытав ее. Принимал за любовь страсть и привязанность. И только с леди Вероникой я понял, что такое настоящая, истинная любовь, дарованная нам свыше. И я использую остаток моих дней, чтобы прославить любовь в своих песнях.

— Замечательная мысль, Вильям. Прощайте.

— Да хранит вас Господь, Ллэйрдганатх, — тут де Клерк как-то странно улыбнулся и опустил глаза. — Вы спасли мне жизнь там, в Волчьем Логове. Я ваш вечный должник, мой друг. Больно прощаться с вами. Будто с братом или с сыном прощаешься.

— Да, и мне кажется, что я прощаюсь с… братом, — я не смог заставить себя сказать «с отцом». — Берегите Веронику.

— Конечно. — Де Клерк раскрыл объятия. — Обнимите меня, друг мой.

Мое сердце екнуло. Я сжал де Керка в объятиях, но тут бард закашлялся, и я выпустил его. Он коснулся пальцами моего плеча и направился к алтарю, где ждали Сестры. Мы с Вероникой остались наедине.

— Вот и все, Кирилл Сергеевич? — спросила Вероника. Она улыбалась, но в глазах ее стояли слезы. — Все кончилось, да?

— Еще не поздно передумать, Ничка. Сестры отправят тебя обратно в Н-ск и…

— Нет, не отправят. Я все решила.

— Ой, девонька, что же ты творишь-то…. Даже не знаю, что сказать тебе на прощание.

— Скажите, что любите меня. И что счастья желаете.

— Люблю, солнышко. И буду всегда любить. — Мне очень хотелось поцеловать Веронику по-настоящему, как должно целовать бесконечно дорогую тебе женщину, но де Клерк смотрел на нас, и я позволил себе лишь взять ручку моей милой помощницы и прижался к ней губами. — И желаю тебе счастья. С Вильямом. Ты красавица, умница и ты нигде не пропадешь, я знаю.

— Спасибо, Кирилл Сергеевич. Мы ведь больше никогда не увидимся, да?

— Никогда.

— Тогда я скажу…Знаете… знаешь, а я была в тебя влюблена. Мечтала окрутить. И боялась тебя. Мне все казалось, что ты такой умный, зачем тебе такая, как я. Да и ты был какой-то деревянный. Не ухаживал за мной, не приглашал никуда после работы, только пообедать иногда. Холодный ты был, Кирилл Сергеевич. — Она всхлипнула. — Но рано или поздно я бы тебя все равно окрутила. Веришь?

— Конечно.

— Я тебе сделала больно?

— Немного.

— Просто я тебя по-прежнему люблю, Кирилл Сергеевич. Не так, как Уильяма, но люблю. Ты для меня всегда останешься образцом мужчины. Идеалом. И я найду способ передать тебе весточку. Магов, колдунов найду и…

— Ничка, Вероникушка ты моя… — вздохнул я. — Какая же ты… Может, тогда останешься со мной?

— У тебя ведь есть Уитанни. — Она нервно хихикнула. — Многоженцем хочешь стать?

— Сейчас мне показалось, что я готов отказаться от нее ради тебя. Чтобы мы вместе вернулись обратно в Н-ск.

— Это не ты сейчас говоришь, Кирилл. Ты не такой. Помнишь, как у Сент-Экзюпери: «Мы в ответе за тех, кого приручили?» Ты не можешь так поступить с Уитанни. А я не брошу Вильяма. Нельзя так.

— Как же ты меня хорошо изучила за это время, Ничка!

— Прощай, Кирилл. — Вероника поднялась на цыпочках и поцеловала меня в губы. Быстро, но жарко. — Не забывай меня. Не забудешь?

— Никогда.

— И я не забуду, — Она улыбнулась мне светло и печально и направилась к де Клерку, который смотрел на нас растерянными глазами. Взяла его под руку, и они вместе зашагали к алтарю. Глядя на них, я вдруг ощутил, что сердце мое вот-вот разорвется от боли и горя. Я будто хоронил их заживо.

— Оста…, - крикнул я, но мой крик потонул в оглушительном треске вспышки, полыхнувшей в самом центре круга. Вспышка испугала меня, оглушила и ослепила, а когда ко мне вернулось чувство реальности, я увидел, что де Клерка и Вероники в круге больше нет. Переход состоялся.

— …новитесь, — договорил я машинально, сжал кулаки и почувствовал, что вот-вот заплачу. Мне было жалко всех — Веронику, де Клерка, себя. А больше всего я жалел о том, что так и не сказал Уильяму правды, кто я такой. Я бы испугал его такими словами. Он бы мне не поверил, конечно же. Никогда бы не поверил, ни за что.

Но сейчас я говорю за де Клерка. А сам-то я не сделал того, что должен был сделать. И мне теперь с этим жить.

— Кириэль, тебе плохо? — Золотистые глаза Уитанни с болью и нежностью заглянули мне в сердце. — Ты страдаешь?

— Слава Богу, что у меня есть ты, — ответил я, помолчав. — Без тебя вообще каюк бы был.

— Тогда пойдем в Башню, — предложила Уитанни. — Я совсем замерзла.

Сестры вошли в комнату неслышно, как привидения. И первой со мной заговорила Черная Ши.

— С тобой все хорошо, Ллэйрдганатх? — спросила она.

— Да, — я потер ладонью лоб, откинулся на спинку стула. — И, пожалуйста, не называйте меня больше Ллэйрдганатхом.

— Для нас ты навсегда им останешься, — ответила Сестра-День. — Первым и последним Повелителем кошек в истории Элодриана.

— А где Уитанни? — спросила Черная Ши.

— Я попросил ее дать мне побыть одному, — сказал я. — Наверное, она в саду. Или на верхней площадке.

— Врата Омайн-Голлатар разрушены, — жестким тоном сказала Сестра-Ночь. — Ты упустил свой шанс вернуться.

— Полагаю, более приятных новостей для меня нет?

— Ошибаешься, — Черная Ши села напротив меня, и вторая волшебница последовала ее примеру. — Мы понимаем, что ты чувствовал, когда прощался со своими близкими у Врат Миров. Мы ценим твою выдержку и твое мужество, Ллэйрдганатх. Ты спас Элодриан. И спас своего отца от неминуемой смерти.

— Отправив его на смерть в Англию?

— Твоя догадка о причине постоянных возвращений де Клерка в наш мир была абсолютно правильной. Он действительно не мог оставаться в своем мире после того, что случилось с ним в Элодриане. Магия Слова превратила его в вечного скитальца между мирами. Но теперь все закончено. Книги Азарра не были переписаны де Клерком, и сама судьба его изменилась.

— Что? — Меня бросило в жар. — Хотите сказать, что де Клерк избежал наказания церковного суда?

— Он прожил недолгую, но счастливую жизнь, — произнесла Сестра-День.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Наши судьбы решаются до нашего рождения. Судьба де Клерка — это Путь Певца Любви и Путь Мученика, так определили его книги Азарра. Де Клерку предстояло стать светочем в мире мрака и злобы, и он стал им. Де Клерк не вернулся в свою родную деревню. Он и Вероника поселились в Шотландии, на маленькой ферме. Болезнь де Клерка прошла, он поправился и целиком отдался сочинительству. За одиннадцать месяцев он написал множество песен, баллад и стихов. Любовь раскрыла его талант в полной мере. Вскоре песни де Клерка уже распевали по всей Шотландии, и у него появилось множество почитателей. Однако талант и успех всегда вызывают в темных душах зависть и ненависть. У де Клерка появились не только почитатели, но и завистники. Пошли разговоры, что простой фермер не может писать такие стихи — разве только с помощью дьявола. Дело дошло до церковного разбирательства.

— И де Клерка…казнили?

— Он очень отважно и даже дерзко вел себя на суде. Отрицал все обвинения, говорил, что его оклеветали завистники, отказался принести покаяние, и потому, как упорствующий богохульник, был приговорен к повешению. Казнь состоялась 16 августа 1378 года в замке Эдинбурга, в присутствии шерифа и архиепископа.

— А Вероника?

— Прежде чем мы поговорим о ее судьбе, посмотри вот это. — Темная Ши провела рукой горизонтальную черту и на ее ладони появилась потертая и толстая старинная книга в одну восьмую листа в черном кожаном переплете. Волшебница улыбнулась и положила эту книгу передо мной.

— Что это? — Я раскрыл книгу и вздрогнул. Желтые листки пергамена были убористо исписаны слишком хорошо знакомым мне почерком. Это был почерк Вероники, вне всякого сомнения!

— Это она писала! — воскликнул я, ошалело глядя на волшебниц, потом начал листать книгу. Это был сборник переписанных от руки стихов на английском и французском языке. На первой странице красовалась латинская цифра VI. — Еперный театр, как же так!

— Это действительно писала Вероника, — подтвердила Сестра-День. — Она записывала сочинения де Клерка и позже собрала их в этой книге. Здесь все произведения барда.

— Умничка ты моя! Но здесь стоит цифра VI. Значит, есть и другие книги?

— Нет. Других больше нет.

— Постойте, как же… Ах, ты черт, как же я не догадался сразу! Это не цифра — это сокращение от Veronica Izotova. Вот и передала ты мне весточку, лапушка моя…

— Благодаря твоей подруге труды де Клерка остались в вашей истории, и он выполнил свое предназначение.

— Вы не сказали мне, что случилось с Вероникой.

— Ей удалось избежать обвинения, но по решению трибунала она была отправлена в монастырь Святой Урсулы, где и прожила одиннадцать лет под именем сестры Аглаи. В монастыре она написала эту книгу. Она умерла в 1389 году во время мора, ухаживая за больными, которых было множество. Говорят, ее могила долгие годы была местом паломничества, сестру Аглаю почитали как святую. А книга сохранилась в монастырской библиотеке, через несколько лет ее увезли во Францию, а из Франции она попала в Россию, где сгорела во время пожара Москвы в 1812 году.

— Сгорела? Но вы же сказали, что труды де Клерка остались в истории, как такое может быть, если единственная книга с его сочинениями погибла?

— Почитай, и сам поймешь, — предложила Темная Ши с загадочной улыбкой.

Я раскрыл книжку, вчитался в написанные черной тушью строчки на французском языке. Я недостаточно хорошо знаю французский, но тут…

— «О люди-братья, мы взываем к вам: простите нас и дайте нам покой! — читал я, чувствуя, как волосы шевелятся у меня на голове, — За доброту, за жалость к мертвецам Господь воздаст вам щедрою рукой…» [1]

Господи, что это?

— Что? — не поняла темная волшебница.

— Или я сошел с ума, или что-то путаю, но это «Баллада о повешенных» Франсуа Вийона! — Я начал листать книжку, нашел еще одно стихотворение на французском. — И вот, еще: «Скажи, в каких краях они, Таис, Алкида — утешенье мужей, блиставших в оны дни?» Та-та-та-та и вот, в конце: «Но где снега былых времен?»[2]. Тоже Вийон, черт меня забери! Как, откуда? Ведь не было временной петли и перерождений де Клерка!

— Может быть, кто-то прочитал эти стихи и использовал их?

— То есть, не было поэта Вийона, а был плагиатор Вийон? Спер чужие стихи и вошел в историю, как один из самых самобытных и гениальных стихотворцев? Однако! — Я продолжил листать книгу и снова застыл, не в силах побороть волнение: — А это как может быть: «Как тяжко мне, в пути взметая пыль, не ожидая дальше ничего, отсчитывать уныло, сколько миль отъехал я от счастья своего»[3]. А это, милые мои дамы, другой Бард и другой Вильям — не де Клерк, Шекспир! Как Вероника могла записать сонеты Шекспира за двести лет до рождения самого Шекспира? — Тут я запнулся, захваченный неожиданной мыслью. — Ах ты, Боже ж мой! Теперь все понятно. Вот сейчас я бы ответил вам на вопрос: «Кто писал сонеты Шекспира».

— Это забавляет тебя, Ллэйрдганатх, — заметила с улыбкой Сестра-День.

— Еще бы! — Я вскочил, забегал по комнате, не в силах себя сдерживать. — Вероника филолог, понимаете? Она изучала всех этих великих поэтов и драматургов, она прекрасно говорила по-английски. Насчет французского не знаю, но не исключено, что и его тоже знала. И в этой книжке записала не только сочинения своего любимого, но и стихи авторов, которые помнила наизусть с института. Или же можно допустить, что все эти стихи сочинил де Клерк. А потом эту книжку нашли и… Вот вам и прогрессорство в чистом виде, ха-ха-ха! Литературоведы всего мира с ума бы сошли, если бы узнали, что Уильям Шекспир занимался автоплагиатом. — Я окинул взглядом следивших за мной сестер. — Вот так, дорогие мои ши. Только я одного не пойму — как вам удалось заполучить эту книгу, если ворота Омайн-Голлатар разрушены? И вы же сами говорили, как опасно появление в одном мире артефактов из другого.

— Эта книжка не несет угрозы, — Черная Ши улыбнулась уголками губ. — В ней слишком много красоты и любви, чтобы она могла повредить Элодриану. Мы хотели сделать тебе приятное, Ллэйрдганатх. Чтобы у тебя осталась память о людях, которых ты любил и о мире, который оставил. Эта книга твоя.

— Спасибо, — я прижал томик к груди, ощущая необыкновенное счастье. — Даже слов нет, как я вам благодарен. Сразу душа меньше болеть стала.

— Ты не сердишься на нас?

— Теперь нет.

— Тогда у нас есть еще одна новость для тебя, Ллэйрдганатх, — Черная Ши шагнула ко мне и коснулась кончиками пальцев моего плеча. — Перед тем, как прийти сюда, мы приняли наших разведчиков, прибывших с вальгардской границы. Во время переправы у Рискинга король Готлих провалился под лед, и вытащить его не удалось. Вальгардское войско лишилось предводителя, бароны уходят, в их стане разброд, вот-вот начнется борьба за власть. И теперь совершенно ясно, что нашествия на Нильгерд не будет. Ты спас нас всех.

— Ну, это радует. — Я помолчал. — Это значит, что дороги скоро станут безопасными, и нам с Уитанни можно будет покинуть вашу гостеприимную башню.

— Ты хочешь уйти?

— Я хочу, чтобы у нас с Уитанни был свой дом. И чтобы в его стенах звучали детские голоса.

— Хорошее желание, — сказала Белая Ши. — Мы не ошиблись в тебе, Кириэль.

— Конечно, ты можешь уйти, когда захочешь, — поддержала Сестра-Ночь. — Но мы с сестрой пока просим тебя погостить у нас. Нам приятно твое общество. И общество Уитанни тоже. До окончания зимы осталось совсем недолго.