Следствие по магии 2

Глава 6

Интерлюдия.

Тишина придавила меня, она была по всюду. Настороженная тишина. Вязкая, тягучая, горклая. При этом неестественно сонная, глаза сами закрывались, только на морально-волевых держал открытыми.

Лагерь спал, нервно прижимая оружие от мирных звуков. Нет мы уже не просыпались от летящих где-то далеко снарядов, будто бы во сне чувствовали куда и что летит. Здесь под Херсоном такие звуки в небе привычны. С другой стороны, на звук хрустнувшей ветки, могли подскочить практически все. Разведка. Те, кто умирал первым, те кто любой ценой тащил информацию о врагах. Те, кто жил в болотах и мимикрировал под лес, полковая разведка.

Где-то в стороне от нас, встали на лёжку ахматовцы, мы пересеклись на выходе и кивнули друг другу. Странная штука жизнь, еще недавно, непримиримые враги, как с украинцами. А сейчас стоим плечом к плечу. Обманутые своим лидером ахматовцы, сильно долго «принюхивались» к изменениям. Не верили картинкам, теперь только делам!

Отсюда и феномен "пиар войны", войны ради "картинки", который он как человек думающий наблюдает. И не только у киевского режима. Хотя там довели "пиар — войну" до логического предела, то есть, — абсурда. Вот только надо помнить, что война — это всегда всерьёз. Война показывает, сколько страна и общество, действительно, стоят. И что в реальности скрывается за красивой картинкой. Увы, но "пиар — войну" Россия просто не может выиграть. Хотя бы потому, что не она формирует всемирную "галюцинацию". Россия может выиграть только "войну всерьёз", нравится нам это или нет. Если, конечно, начнёт воевать в полную силу.

Михаил сидел у кромки овражка, цепко просматривая округу, борясь со сном, анализировал.

Когда ему вновь надели погоны, ему было чуть за сорок, офицер запаса, недалеко убежавший от службы. Всего год жизни на гражданке. Странный на самом деле это был год. Он в него так и не поверил. С огромным любопытством наблюдал, как простой зритель, что так тоже можно жить. Правда начальник на работе ему не сильно нравился, этакий барин, через губу ставящий задачи.

Именно такие как он, как показывает практика, ситуацию с СВО принимают наиболее уравновешенно. Да, он не мечтал на пятом десятке вновь пойти воевать. Вообще такого ни в мыслях, ни в планах не было. Но вот случилось, и, тихо матерясь, пошел добровольцем в военкомат. Для себя сформулировал своё отношение к ситуации так (это в переводе с яркого, экспрессивного, разговорного на литературный русский): "Я в полном изумлении! Неужели больше никого не осталось? Куда же, да простят мне моё любопытство, тратятся миллионы, которые на армию? И где, с позволения спросить, прославленные контрактники? Куда же они потерялись? Поразительно, господа, что ветераны покорения Ахульго и линейных батальонов, вновь идут сражаться!" Тысячи взрослых, семейных мужиков, огрызнулись внутренне на государство и шагнули защищать Родину. Оставив семьи, детей, бизнес, работу. Оставив спокойную жизнь, в которую так до конца и не поверили. И это правда, что они меньше молодёжи рефлексируют, меньше переживают, предстоящие бои воспринимают, как трудную, но привычную работу.

Михаил и такие как он — поколение слома эпох. На его, и таких как он глазах, рушился Союз, прошел через 90–е, две Чеченские войны, голод, безработицу, видел отчаяние своих родителей, сам рано начал пытаться выживать, зарабатывать. В 90–е годы над Россией установилась безраздельная власть Запада. Миллионы русских погибли даже если не физически, то морально, пережеванные, раздавленные. Были уничтожены целые отрасли промышленности, но душа народа… Да что тут вспоминать, только горше от воспоминаний становится, как в той строчке «Нам человечность прививала жизнь, в палатах умиравшего Союза». Очень точное определение.

Мы получили привычку и навык выживать. Это вообще для русских не странно. Спокойная жизнь последнего десятилетия и относительно стабильный уровень жизни — вот что нам казалось странным. Люди, преданные выбранными правителями, как Горбач или Ельцин, «принюхивались» к новому президенту. Видимое спокойствие удивляло, потому что весь опыт молодости намекал — так хорошо не бывает, тут что-то не то, это очень быстро пройдет и нужно готовиться…

Есть ещё одна причина того, что поколение Михаила оказалось лучше готово ко всему. Да, долгие десятилетия нас учили, что главное в жизни — это успех, комфорт, и уровень потребления.

Но Михаил точно знал, с самого детства, что главное другое. Как-то успели вложить, что главное это Родина. Что есть вещи важнее денег. Что мужчину украшают шрамы и чувство достоинства. Что мужество и честь купить невозможно, но если этого нет, то ты сам ничего не стоишь. Даже не 90–е, а дворы детства научили, что за слова отвечают, а кто не способен, пусть молчит. Да и 90–е, даже у отморозков, или как их называли быков, было понятия чести, да извращенной, волчьей, но были.

То есть половина жизни — это жизнь на грани. Не то, чтобы мы хотели этого, или сильно этим гордимся. Нет, просто так вот вышло.

И тут есть важный момент. Среди тех, кто сейчас сражается, хватает и молодых. У многих есть и готовность, и навык, и даже желание быть воином. Вон, тот же Славик, что дрыхнет по-детски, причмокивая губами во сне, отличный боец, храбрый, честный, запутавшийся…

Сколько сил вложено, в том числе и Михаилом, чтобы объяснить ему, что огромная часть жертв Великой Отечественной войны — в первую очередь вина агрессора. Руководство Советским Союзом, и в первую очередь Иосиф Сталин не исчадия ада, а люди. Ошибки рабочего не так видны, как главы государства. Что нам врут, подменяют понятия, манипулируют цифрами. Эту ложь можно легко разоблачить. Да она очень и очень ядовита и постоянно умудряется забраться в некоторые умы. Особенно молодое поколение, которое плохо учит историю. Отчасти в этом виноваты и мы сами.

Виноваты в том, что в какое-то определенное время не очень бережно хранили память о той великой войне. Нас самих тоже окатил этот страшный яд, который лился со страниц газет и журналов, эфиров радио и «новых художественных фильмов о войне», якобы рассказывающих, как все было «на самом деле»…

Но таким как Слава нужно дать идею, идеологию, за что они сражаются. Объяснить, почему Родина важнее денег или комфорта. Рассказать, какой мы хотим видеть нашу Родину. Объяснить против кого мы сражаемся.

Это важно, чтобы потом, когда им будет за сорок, они не сомневались, какой выбор верный.

Это задание ему не нравилось с первой команды, слишком размытое, но может и не поэтому. Интуиция. Та подруга, что постоянно уберегала его от смерти, а сейчас помогала выявить противника и по возможности уничтожения. В целом ничего нового, не в первой. Но слишком ленивый был штабной, слишком неопределенно задание. И вот он тут Белогорка Херсонской области. До предполагаемой атаки еще пару часов, но конкретно что там не понятно. Полчаса и буду будить остальных, пора выдвигаться.

В предрассветных сумерках колыхнулось белое полотно. Силуэт девушки из ниоткуда, на краю поля, наводчик? Разведчик? Тогда почему в белом? Слишком заметно! Михаил подобрался, пытаясь разглядеть получше. На фоне чернеющего за полем леса, хрупкий силуэт, напоминавший призрака. Босая, с гривой темных волос, белой, кажется, рубашке, она смотрела на поле, она была как на ладони.

Стараясь тихонько снять с предохранителя оружие, а ногой пнуть ближайшего спящего. Пнуть то я его пнул, но дальше не последовало ничего, Серега спал сном младенца, что для опытного разведчика недопустимо. Слава тоже не отреагировал на пинок, уже не легкий, надо сказать.

— Не разбудишь, — тихий девичий голос заставил Михаила мгновенно принять положение стоя, дуло автомата привычно указало на девушку.

Ее лицо было покрыто перьями, или это маска? В волосах тут и там мелькали перышки, но глаза человеческие, непонятного сине — стального цвета, губы, кстати, тоже нормальные. А вот нос как у орла или похожей хищной птички, точнее не нос, а клюв, с острым кончиком.

— Пока они будут спать, было бы лучше, если бы и ты уснул. Не бойся, я не причиню тебе боли, но сейчас не твоя битва, — она говорила какой-то бред, но верил. Этой крохе, которая едва старше моей дочери верил. Краем глаза зацепил движение в поле. Глаза полезли на лоб! — Тебе сейчас будет очень страшно, но встань за мной и молчи, чтобы не увидел молчи!

Она сделала шажок в сторону, у меня волосы на голове зашевелились. Плюс, не характерное для меня, оцепенение завладело телом.

— Это Абнауаю. Не бойся воин. Я прошу тебя не бояться. Твои друзья живы, на них наложили сонный паралич, тебе повезло. Стой за мной и молчи…

Я видел только их глаза, безжизненно желтые, безумно — расфокусированные, они как водоворот затягивали в страх.

Михаил дернул подбородком, обозначая согласие. Не решаясь издать хоть звук. Он с огромными глазами смотрел на поле, где ожили его кошмары. Монстры топали, с легким чавкающим звуком, все остальное замерло, птицы не смели даже чирикнуть. Где-то в районе колен скулила его интуиция от страха и безнадёжности, что-то исправить, автомат — привычная тяжесть — стал не родным, все тело стало «чужим».

Только взглядом он фиксировал движения этого «нечто», его плавные скачки по земле, холод и вонь

Но девушка — существо отвернулась к полю и звонко хлопнула в ладоши. Вместо сухого хлопка, послышался раскат грома.

Абнауаю резко развернулись к ней, ощетинившись своей слизью и глухо рыча. А девчонка пророкотала:

На востоке гром

План Вильгельма обречён

Гром и вспышка молнии озарило посеревшее поле, с полчищами чудовищ. У ступней необычной защитницы образовалась ледяная росса, как осколки цвета в серых клубах дыма, что как волны накатывали на ее босые ноги. А голос…

Этот голос клином проникал в каждую клеточку его тела, заставляя заворожено ловить каждое ее слово. Ветер просто сорвался с места расширяя серую полосу. Листья на деревьях мгновенно пожелтели, трава почернела и припала к земле. В кромешной тишине стоял ужасающий запах смерти.

Абнауаю мерно пошли в нашу сторону. Я покрепче сжал автомат одеревеневшими руками, понимая, что не спасти никого… а ее голос продолжил, усиливаясь и ускоряясь.

Опьянённые войной

Решив, что будет лёгкий бой

Немцы выпустили газ

Сотни душ прибрав зараз

И вдруг увидели бойцы

Как снова встали мертвецы

Из тумана показались силуэты. Становясь все отчетливее людьми или кем-то похожим, но их опередил холод. Чудилось, что холод вытеснил страх, но пришел ужас.

Обмотанные некогда белыми, а теперь грязными тряпками, с жуткими ожогами на лицах. Слышалось харканье кровью и нечеловеческие хрипы, солдаты в русской форме выстраивались в направление противника.

С саблями и пулеметами, они становились в неплотные ряды, двигаясь немного рваными — шарнирными движениями. В порванной форме просматривались чернеющие ожоги, кое-как перетянутыми сбившимися бинтами, или тряпками. Не было характерного запаха таких ран, но я все равно сквозь ледяные дуновения чуял его….

Я много видел, не первая моя война, но это! А потом они начали вторить девушке, их шепот, хриплый, душащий, мертвый…Он заставил мой ужас просто съежится, переерождаясь в чувство, что я не испытывал до этого мгновения…

«Их всех рвёт, Знав исход. Они шли вперёд, Осовец, смерть, трупы, яд — В атаку шёл мёртвый отряд, Они шли, чтоб победить, Что мертво, то уже не убить, Осовец, смерть, трупы, яд, В атаку шёл мёртвый отряд, Они шли, чтоб победить Что мертво, то уже не убить…»

Со своего места меня окатывали эмоции этих солдат. Злая ярость, бешенство, вот те чувства, с которыми шли эти люди на монстров. Сильный ружейный и пулемётный огонь, из старинного оружия. Густо летевшая шрапнель разрывала плоть тварей, их количество не могло остановить натиска рассвирепевших солдат. Они срывались в штыковую, когда кончались призрачные патроны.

Войны выглядели измученными, явно отравленными, они бежали с единственной целью — раздавить нечисть. Отстающих не было. Торопить их командиру не приходилось никого. Здесь не было отдельных героев, роты шли как один человек, одушевлённые только одной целью, одной мыслью: погибнуть, но разорвать подлых тварей. И уже не так важно, что это не те немцы — их враги. Важно, что эти твари угрожают земле, которую они оберегают.

Мёртвые поля

Гинденбург против царя

И атака мертвецов

Ввергла в панику врагов

Кашляв кровью, сплюнув с губ

Каждый знал, что уже труп

Маршируя на врага

В штыки шли русские войска

«Их всех рвёт, Знав исход. Они шли вперёд, Осовец, смерть, трупы, яд — В атаку шёл мёртвый отряд, Они шли, чтоб победить, Что мертво, то уже не убить, Осовец, смерть, трупы, яд, В атаку шёл мёртвый отряд, Они шли, чтоб победить Что мертво, то уже не убить…»

Твари дрогнули, начали отступать! Не мог поверить своим глазам! А потом и вовсе случилось невиданное. Несколько десятков русских обратили в бегство потусторонних тварей. Чудовища погибали от призрачного оружия, разворачиваясь они давили, топтали, и жрали уже друг друга. Особенно те из существ, что потеряли свой серый поводок. А страшный речитатив продолжал набирать обороты.

До моего сознания добралось слово: «Осовец». Девушка вытащила мертвецов. Это Атака мертвецов, в прямом и переносном смысле слова.

Ядовитые вещества, попавшие на воинов еще при жизни и после смерти, доставляли солдатам боль. Глаза, кожа, слизистая — все разъедал яд. Ожоги пенились, чернея все больше. Более того, уже умершие более ста лет назад солдаты страдали от токсических судорог грудной клетки. Боль и после смерти не оставила их практически лишало их обычной подвижности и делало все движения рваными, но они бежали на врага.

«Их всех рвёт, Знав исход. Они шли вперёд, Осовец, смерть, трупы, яд — В атаку шёл мёртвый отряд, Они шли, чтоб победить, Что мертво, то уже не убить, Осовец, смерть, трупы, яд, В атаку шёл мёртвый отряд, Они шли, чтоб победить Что мертво, то уже не убить…»

Я видел, как лопались язвы, гной стекал по их телам, отравляя еще и еще. Бесчеловечные муки кривили обмотанные ветошью лица. Гной попадал в незакрытый бинтами рот, заставляя содрогаться от кашля и стонать.

Видимые тяжелые ожоги имели подавляющее большинство воинов. И все-таки, после применения против них химического оружия массового поражения они не только выстояли, но и отразили атаку врага. Выполнив долг защитников вверенной им линии обороны, что тогда шестого августа тысяча девятьсот пятнадцатого, что сейчас шестого августа двадцать второго…

А тем временем мертвецы возвращались в свою хмарь. Противник исчез, поверженный и выгнанные.

«Осовец, смерть, трупы, яд, В атаку шёл мёртвый отряд, Они шли, чтоб победить, Что мертво, то уже не убить, Осовец, смерть, трупы, яд, В атаку шёл мёртвый отряд, Они шли, чтоб победить, Что мертво, то уже не убить.»[1]

Командир Мертвого отряда обошел девушку и посмотрел на меня, его взгляд был полон некоего глубинного понимания. В близи он казался еще страшнее, серо-бурая тряпка под ясными голубыми глазами. На их фоне его кровь виделась чернее-черного цвета, вязко стекая по его телу.

Мужчина залез к себе в поясную сумку. Достал маленький портсигар и протянул мне. У меня затряслась рука. Командир понимающие улыбнулся, тепло, одними глазами. И уронил коробочку в протянутую руку. И она не пролетела насквозь.

Ледяной почерневший портсигар обосновался в моей руке, морозя кожу и оттаивая в руках. Тем временем подпорутчик подобрался, отдал честь и скрылся последним в густом тумане, вслед за своими.

— Слава Роду! — вскрикнула дева — птица и выдохнула, на пару секунд став обычной девочкой, а я вздрогнул от звука, — Ну а теперь ты. Молодец, справился!

И как ей сказать, что у меня крик застрял в горле и мне трудно даже дышать. Как признаться этой бесстрашной девчушке, что я испугался?

— Кха, кха… Они не вернуться?

Она устало помотала головой. Я отстегнул флягу и протянул своей спасительнице, она сделала глоток и вернула. Печально вздохнула, понимающе обозначила улыбку краешком губ и положила свою ручку на все еще протянутую мою, с зажатой серебряной коробочкой. Мягко улыбнулась и одними губами произнесла:

— Владей!

И растаяла. Вот только я ощущал ее тепло и тут резко все прекратилось. И запах, ее окружал запах грозового неба.

Где-то вдали начали насвистывать соловьи, за леском показались первые лучи, очень короткой, и самой моей длинной, ночи. А воздух показался обжигающе свежим, как будто можно пить его. Жив! Живы!

— Мих, ты чего там стоишь?

От неожиданности, я резко повернулся и уставился на только что проснувшегося товарища. Он все тот же, теплый, слегка помятый со сна и недовольный, как всегда…

— Спи еще, показалось…

Я уже не видел, как товарищ вернулся на лежку и беззвучно засопел.

Луч отчаянно апельсинового света ударил по глазам. Вызвав нереальный восторг и счастье. Не помню такого уже.

Он ножом разрезал мысли. Сделав кристально ясными и решительными. Сотни раз, в моем отряде, говорили и спорили, что наши враги сделали оружием провокацию и ложь! Что Россия будет придерживаться правды и закона, и правда рано или поздно победит.

Потому что да, сила — в правде.

А вот какой оказалась правда.

Война не только здесь, сейчас, но и там по ту сторону жизни. Кто эта девушка? Как много этих тварей? А потом понял. Что здесь в этой земле ад вышел на поверхность.

Значит украинство — это секта. Сатанинская секта. Сегодня я наблюдал фактическое воплощение этой секты, эта зараза уже перекинулась на мир? Или еще есть шанс спасти? Осиновый кол, вбитый в бандеровское сердце Украины, будет означать также и конец навязанной войне.

Вот за что сегодня, на самом деле, идет битва, в котел которой одурманенный киевский режим готов бросить все жизни, находящиеся в его распоряжении. Положить на алтарь, выдернуть тварей преисподней. Сколько еще подобных монстров выпустит эта секта?

По сути, это третья мировая, и крестовый поход. От которого зависит наше будущее. Будущее всех кто доверился нам.

Я поудобнее подхватил портсигар. Потемневшее от времени серебро, еще нечеловечески холодное, полированные грани с ледяным узором, таящим под моими вспотевшими пальцами, красивая и страшная игрушка. Нажал на едва высунутый язычок замочка и открыл его. Пустое нутро едва ощутимо пахло холодом, порохом и табаком.

На крышке старинными вензелями была выгравирована всего одна строчка:

«Русские не сдаются. Владимир Котлинский»

[1] Радио Тапок, Атака Мертвецов.