Слепое счастье

1. Река сокровищ

Известие, совершенно неожиданное, но, как позже выяснилось, чреватое весьма серьезными последствиями, принес тринадцатилетний пацан. За торчащими ушами и веснушками трудно было сразу распознать посланца богов, но по крайней мере в одном — в скорости — он мог поспорить с кем угодно.

Янушек на всех парах несся к дому, стремясь поделиться своей новостью со старшей сестрой Тереской и ее подругой Шпулькой. Дело оказалось из ряда вон выходящее, и в одиночку данной информацией никак нельзя было воспользоваться. Поэтому обе девчонки, уже очень старые, старше его на целых четыре года, к которым Янушек обычно относился весьма равнодушно, на этот раз были его единственной надеждой.

Тереска со Шпулькой как раз сидели в саду за домом. Они только что завершили вечерний полив с предшествующей прополкой и сейчас отдыхали. Жара, свирепствовавшая весь день, потихоньку спадала, солнце клонилось к западу, и освеженные водой растения начали понемногу оживать, издавая легкие, как бы прохладные, запахи.

Срезав путь, Янушек форсировал заборчик и вынырнул в кустах смородины.

— Эй, слушайте! — весьма взволнованно и загадочно начал он. — Что я вам сейчас скажу! Ни в жизнь не догадаетесь! Фантастическая новость!

Тереска со Шпулькой смотрели на мальчишку без малейшего интереса. Они еще не очухались от жары и усталости после огородных трудов. Обе тупо наслаждались покоем и не в состоянии были воспринимать никакие сенсации.

Но Янушек не сдавался и, выпутавшись из смородины, продолжал:

— Слушайте, один мой кореш говорит, что здесь, в одной речке, недалеко, слышите, говорит, есть раки!

Две пары глаз продолжали взирать на него с полнейшим равнодушием.

— Ну и что с того? — тупо спросила Тереска.

— Как это что? Я же говорю — раки! Настоящие раки! Кореш сказал, их можно наловить!

Подружки по-прежнему смотрели на пацана без всяких эмоций и молчали, явно не понимая всей важности этого сообщения. Такой глупости Янушек вынести не мог.

— Ну, что вы сидите, как замшелые пни! Оглохли, что ли? Я же говорю, раки там! Кореш собственными глазами видел! И можно их наловить! Я за всю жизнь ни разу раков не ловил. Ну, что вы на это скажете? Эта речка довольно близко. Раков, говорят, едят. Наловим и съедим! Ну, что вы на это?

Суть сообщения понемногу начала доходить до Терески. Раки... Настоящая редкость... С рыбой ей приходилось иметь дело. В последнее время даже часто. А вот с раками — никогда. А в самом деле, что, если съездить за раками?..

— Где эта речка? — спросила она, слегка оживившись.

Янушек сразу понял, что зерно упало на благодатную почву. Торжествующе шмыгнув носом, он убрал с дороги перевернутую лейку и присел на сложенный шезлонг.

— За Люблином. В лесу. Километров сто пятьдесят, велика важность. Я знаю, как доехать. Он мне нарисовал схему.

— Кто нарисовал?

— Как это кто? Да кореш мой!

— А он что, ехать не хочет?

— Еще как хочет, но не может, его родители тянут к морю. Я думал, найду кого-нибудь другого, но никого нет, все еще не вернулись с каникул. Только вы и остаетесь. Ну, что вы на это скажете?

Отсутствие дружков Янушека сразу увеличило интерес Терески к возможной экспедиции. Ехать куда бы то ни было с бандой сопляков — кошмарная перспектива! Теперь же — совсем другое дело. Она тоже никогда в жизни не ловила и не ела раков, даже не видела вблизи живого рака. Поездка за необычной добычей представлялась все более заманчивой.

— Ну, — нетерпеливо повторил Янушек. — Едем? Тереска уже решилась.

— Конечно, едем. Хоть завтра. Шпулька, что скажешь?

Шпулька, обессиленно прислонившаяся к стволу яблони, тяжело вздохнула. Она как раз пыталась разобраться в своих весьма противоречивых чувствах. С одной стороны, ее наполняла блаженством мысль, что после всех приключений и потрясений, пережитых во время этих каникул, последние дни лета аж до самого начала учебного года пройдут тихо и мирно, без всяких неприятных неожиданностей и волнений. С другой же стороны, после семи недель, проведенных на Мазурских озерах, после всех этих вод и лесов, бескрайних пространств и свежего воздуха город казался до отвращения затхлым и душным. Шпулька явно тосковала по природе. Предложение Янушека испугало ее, но одновременно усилило эту тоску. Шпулька колебалась.

— Я не знаю... — неуверенно начала она.

— Как это не знаю! — рассердился Янушек. — Раки — такая редкость! Уникальная возможность! А она — «не знаю!» — Вот именно, — поддержала брата Тереска. — Он прав. Ты когда-нибудь ела раков?

Шпулька отрицательно мотнула головой.

— Не ела, но... Я думала, что до конца каникул все будет спокойно.

— А кто сказал, что не будет? — удивилась Тереска. — Ведь это действительно уникальная оказия, может быть, последняя. Раков становится все меньше и меньше, ведь они, к твоему сведению, живут только в чистой воде. Того и гляди, у нас все переведутся и придется за ними ездить в какую-нибудь Канаду или уссурийскую тайгу...

Совершенно проигнорировав вопрос, действительно ли уссурийская тайга так богата раками, но хорошо зная свою отчаянную подругу, способную отправиться, не моргнув глазом, в вышеозначенные отдаленные регионы, Шпулька порядком струхнула. Из двух зол она бы все-таки предпочла окрестности Люблина. Девочка предприняла последнюю попытку сопротивления.

— А почему я должна есть именно этих раков? — протестующе заявила она.

— Ну, знаешь! — возмутился Янушек. — Где это видано, ни разу в жизни не попробовать рака? И не поймать! Считай, напрасно прожила!

Шпулька хотела было начать дискуссию о зря потраченной жизни, но вдруг подумала о другом.

— А они похожи на угрей? — оживившись, спросила она.

— С виду? — Янушек был потрясен такой необразованностью все-таки достаточно взрослого уже человека, хоть и девчонки.

— Да нет, по вкусу.

Мальчик открыл уже было рот, чтобы подробно все объяснить, но его остановил предостерегающий жест сестры. Страсть Шпульки к угрям, копченым и жареным, была прямо-таки непреодолимой, о чем Тереска отлично знала. Если что и могло склонить подругу поехать за раками, так это их сходство по вкусу с угрями. Не имея ни малейшего представления о вкусе раков, Тереска категорически заявила:

— Очень похожи. С трудом отличишь.

Обалдевший Янушек так и остался с открытым ртом. По его данным, раки с угрями не имели ничего общего, даже по вкусу. Но, хорошо зная, что сестра не станет нести ерунду без серьезной причины, он на всякий случай горячо ее поддержал.

— Точно, угри и раки — почти одно и то же, все мальчишки так говорят, не сомневайся...

— Ну хорошо, — сдалась Шпулька. — Но все же это так сложно. Нужно много всяких вещей... И вообще, на чем мы поедем?

— На автобусе, конечно.

— От автобуса там еще немного, — добавил Янушек. — Километра три.

Тереске вся идея уже настолько понравилась, что какие-то глупые мелочи не могли ее остановить.

— В чем проблема? Три километра не пройдем? Двигаемся завтра в обед и к вечеру будем на месте. Раков ловят ночью.

Шпулька упорно продолжала выискивать проблемы.

— Кажется, надо иметь ведерко. Я где-то слышала, что раков ловят в ведерко. Им нужна вода.

— Не ведерко, а мешок, — поправил ее Янушек. — Раков ловят в мешок.

— Возьмем и то и другое, — решила спор Тереска. — С ведрами ездить в автобусе не запрещается. Надо бабушку спросить, что она знает о раках, как их возят и вообще, может, их надо убивать на месте?

— Я убивать не буду! — истерически крикнула Шпулька.

— Если что, могу я, — мужественно предложил свои услуги Янушек.

— А может, их надо держать в воде, как рыбу? — продолжала Тереска. — Или засолить. Бабушка с раками имела дело, должна ориентироваться. А еще я знаю точно, надо взять факелы или фонарики. Палатку захватим. Вдруг останемся там дня на два-три. Может, сразу не попадем на нужное место. Придется искать. А без раков я не вернусь.

— Во, классно! — обрадовался Янушек. — Если не найдем раков, ты там навсегда останешься, а я займу твою комнату. Кореш говорил, их ловят на лягушек. На крючок. Надо захватить удочки.

— Какие лягушки, ты что?! Их ловят руками!

— Что вы несете, какими руками, их ловят сетью.

— А лягушки все равно нужны как приманка!

Неожиданно выяснилось, что по вопросу ловли раков все обладают прямо-таки массой информации. То, что имеющиеся сведения противоречили друг другу, казалось, никого не смущало. Известно было, что раки живут в воде и ловят их ночью. Этого было вполне достаточно.

Совещание с бабушкой принесло массу пользы и новых данных. Начала она, правда, с укропа — как предмета первой необходимости, чем вызвала некоторое замешательство среди членов рачьей экспедиции. Но недоразумение быстро выяснилось: укроп оказался важнейшим элементом на второй стадии контакта с раками, а именно — при их варке На первом этапе — ловле — его можно было опустить. В способах поимки бабушка не ориентировалась, что же касается транспортировки, тут она была категорична. Везти раков надо было в ведре с водой, живых и здоровых, иначе они протухнут — и весь труд насмарку. В воду следует положить какую-нибудь траву, лучше всего крапиву. Ловить нужно больших, минимум двадцатисантиметровых, и хотя бы несколько десятков, иначе нечего и огород городить. А уж приготовить их бабушка сумеет.

Кухни в обоих домах — и у Терески, и у Шпульки — лишились ведер для мусора: пластмассовых и с крышками. Отец Терески без разговоров выдал две удочки и кучу крючков. Палатка была в порядке, как и матрасы и вообще все туристское снаряжение, которым пользовались совсем недавно и не успели еще далеко засунуть. К компании присоединился Зигмунт, старший брат Шпульки, который, услышав о предстоящей экспедиции, с огромным энтузиазмом поддержал эту идею. Ему тоже ни разу в жизни не доводилось ловить раков.

— Возьмем его, а? — обратилась Шпулька к Тереске. — Будет тащить багаж и вообще может пригодиться. Палатка у него есть и даже сетка, говорит, подходящая. Только не знаю, как мы ее повезем, она на такой длинной палке...

— Меня больше волнует, как мы назад поедем, — озабоченно ответила Тереска. — Туда-то — семечки. А вот на обратном пути ведра же должны быть с водой.

— Ты лучше не каркай, а то сглазишь...

— Верно. На обратном пути и будем думать. Главное — крышки не забыть, чтобы не выплескивалась.

— Слишком уж ты уверена в успехе. А мне было бы спокойнее, если бы кто-нибудь из нас уже имел дело с этими раками. Жаль, что его нет.

— Чего нет? — нетерпеливо спросила Тереска, видя, что подруга не собирается доканчивать прерванное предложение.

— Не чего, а кого, — сухо ответила Шпулька и снова замолчала, продолжая тщательно протирать тряпкой только что вымытое ведро.

Тереске незачем было спрашивать дальше. Она и так уже догадалась, кого имеет в виду ее подруга. Все ее существо наполнилось тихой радостью. Был один человек... Некто, в кого она, разумеется, ни в коем случае не была влюблена, и он, конечно, в нее — тоже ни капельки, ничего подобного... Но этот некто все же существовал.

— Вот уж не знаю, — заметила Тереска, немного помолчав. — И вовсе не жаль. Я уверена, что он прекрасно умеет ловить раков. Ты сама говорила, что он все умеет. А тогда все это было бы слишком просто и совсем не интересно. И ничего удивительного бы не случилось.

— Ну, знаешь! — Шпулька так возмутилась, что даже перестала орудовать тряпкой. — Тебе мало было?! С меня всяких удивительных вещей достаточно! Я за эти каникулы на всю жизнь напереживалась! И теперь хочу тихо-спокойно заняться раками. И если думаешь, что тебе снова удастся меня втянуть во что-нибудь...

— Да ладно тебе, — поспешила успокоить разбушевавшуюся подругу Тереска. — Какие-такие приключения могут быть на тихой речушке с раками? Оставь в покое ведро, а то дырку протрешь. Раки сами по себе удивительная вещь, большего и желать нечего!

— Уж я-то знаю, что говорю, — занявшись теперь крышкой от ведра, продолжала мрачно пророчествовать Шпулька. — Всякие странности и неожиданности обязательно на нас обрушиваются. Такое уж наше слепое счастье...

Четверо молодых людей, взмокшие, запыхавшиеся и раздраженные, свернули с проселочной дороги и остановились на опушке леса. Было часов пять. Жара стояла невыносимая. В тени деревьев она ощущалась почти так же, как и в чистом поле. И ни малейшего ветерка. Тереска плюхнулась на пенек и обмахивалась снятой с головы косынкой. Шпулька присела на мох и пыталась собрать в хвост волосы, постоянно выбивавшиеся из прически и липнувшие к потной шее. Зигмунт сбросил рюкзак и с завистью смотрел на сестру, так как его волосы были слишком коротки, чтобы их собрать, но достаточно длинны, чтобы греть уши и загривок. Теперь он горячо жалел, что все откладывал визит к парикмахеру до конца каникул...

— До леса мы в конце концов добрались, — начал он язвительно. — Но это мало что значит. Куда ни пойди, обязательно рано или поздно наткнешься на какой-нибудь лес. Так, глядишь, через месяц и до воды доберемся.

— В лесу можно заночевать, — неуверенно пробормотала Шпулька.

— А ну, покажи свою схему! — сердито потребовала Тереска, поднимаясь с пенька. — Или твой кореш недотепа, или ты. Никаких больших стогов сена не было и желтого поля тоже. Черт знает, куда нас занесло!

— Но шоссе-то есть, и телеграфный столб тоже был! — возразил Янушек.

Он прислонил нагруженный велосипед к стволу дерева и достал из кармана изрядно помятый листок бумаги, который Тереска тут же у него вырвала. — Свернули мы где надо и сейчас на правильном пути, точно вам говорю!

— Телеграфных столбов было — завались, — продолжал язвить Зигмунт. — И все на одно лицо...

Милое путешествие с пересадкой на двух битком набитых автобусах, а затем пешком по каменистой пыльной дороге по полям под палящим солнцем явно подействовало на настроение всей компании и очень поубавило первоначальный задор. Единственным утешением был захваченный Янушеком складной велосипед, служивший теперь средством транспортировки. Ехать на нем, конечно, не собирались, так как он весь был навьючен багажом. Палка от старой сетки Зигмунта, из-за которой пережили столько хлопот в автобусе, теперь оказалась прямо-таки бесценной, поскольку теперь заменила раму. Этот-то велосипед, без которого пришлось бы тащить тяжести на своем горбу, только и спасал Янушека от растерзания сотоварищами по рачьей экспедиции.

— Похоже, во второй раз мы свернули у того столба, — хмуро констатировала Тереска, изучив помятый план. — Сено, наверное, увезли, а это желтое отцвело и теперь совсем другого цвета...

— А может, его скосили ? — предположила Шпулька и тоже поднялась на ноги. — Кажется, я видела по дороге в автобусе что-то скошенное.

— И очень даже много чего, — саркастически поддакнула Тереска. — Весь урожай-то уже убрали. Судя по тому, что я тут разобрала, мы слишком далеко проскочили. Речка течет ближе к шоссе, и нам теперь надо продираться левее напрямик через лес. До другой дороги.

Зигмунт тоже принял участие в изучении схемы Янушека.

— Собственно говоря, дело не так уж плохо, — заметил он. — Эти две дороги тут сближаются, и очень даже возможно, что мы срезали путь...

— Ничего себе — срезали, сколько протопали!

— Да нет, теперь срезали. А эти раки где, в начале леса или в глубине?

— В начале, — поспешил заверить Янушек. — Только в лес войдешь, и сразу. Я это место узнаю. Там мостик и пригорок. И дорога поворачивает, мощеная такая, а с другой стороны болотце.

— Здесь какая-то тропка уходит в лес, — заметила Шпулька, изучив уже не схему, а местность. — По-моему, подходящая, как раз в нужном направлении. Попробуем?

Посовещавшись, путешественники решили, что Янушек на велосипеде разведает путь, а остальные вместе с багажом подождут здесь на опушке. Янушек получил инструкции не заблудиться, найти речку и хорошее место для лагеря. Раков же пока оставить в покое. Ими, на худой конец, можно заняться и завтра.

Пятнадцатью минутами позже слегка взволнованный и одновременно гордый столь ответственным поручением Янушек выехал из лесу на соседнюю дорогу и остановился, не веря своим глазам. Прямо у него за спиной, рядом с дорогой осталось болотце, вокруг которого шла узенькая черная тропинка. Перед ним лежала неширокая, мощеная когда-то дорога, сплошь в выбоинах и ямах, огибающая небольшую горушку. Под горушкой он увидел мостик, под которым весело шумела речка, исчезающая где-то в лесу. Все еще не веря в такой успех, мальчишка достал схему и сравнил ее с окружающим пейзажем. Радость Янушека могла по силе соперничать только с изумлением: он выехал прямехонько на место, описанное дружком!

Паренек постоял немного, опершись о руль, наслаждаясь триумфом и представляя, как будут удивлены и восхищены остальные трое, которых он так безошибочно вывел к цели. Будут просить прощения за все свои подковырки и оскорбления! Только бы еще раки не подвели!

Янушек прислонил велосипед к дереву и бегом спустился к речке. Она текла неторопливо, была довольно мелкой и чистой, так что очень хорошо просматривалось песчаное дно. Вдоль этого берега кучками росли деревья и кусты, образуя зеленые поляны, покрытые травой. Другой берег был выше и весь густо порос лесом. Наклонясь к реке, мальчишка пристально вглядывался в воду, надеясь увидеть хоть какого-нибудь, пусть самого завалящего рачка. Но напрасно. Если раки здесь и водились, то ничем не выдавали своего присутствия. Слегка разочарованный Янушек утешался мыслью, что эти существа предпочитают почему-то ночной образ жизни, и поэтому еще не все потеряно. Оставив на время раков в покое, он перебежал через мостик и углубился в лес на другой стороне.

Мальчик шел по тропинке вдоль берега у подножия горушки. Стоявшая вокруг тишина так на него подействовала, что он перестал с шумом продираться сквозь высокую траву, а принялся обходить разросшийся кустарник и вообще старался двигаться бесшумно. Огибавшая пригорок тропка слегка отдалилась от речки; Янушек пошел медленнее, и тут ему послышался какой-то звук. Он остановился, затаил дыхание и прислушался просто так, без всякого дурного предчувствия, из обычного любопытства: а вдруг это какое-то интересное животное...

Звуки были непонятные, и мальчишка никак не мог определить, что это такое Если животное, то следовало бы потихоньку подкрасться, чтобы не спугнуть. Янушек сделал еще несколько осторожных шагов по тропинке, огибая пригорок.

Теперь уже было лучше слышно. Как бы позвякивание и шуршание. И снова — шуршание и звяканье. И голоса. Без сомнения — человеческие.

На всякий случай, без какой бы то ни было видимой причины, Янушек присел, а затем встал на четвереньки. В этой позиции он продвинулся еще чуть-чуть, осторожно раздвигая заросли, и выглянул.

Перед ним были двое. Мужчины, видимо, очень торопились, работали быстро, время от времени обмениваясь короткими отрывистыми фразами. Янушек рассмотрел их очень хорошо и отлично слышал весь разговор. Паренек не сразу сообразил, что именно видит и слышит, когда же, наконец, до него дошло...

Несчастный мальчишка так и застыл от ужаса, не будучи даже в силах спрятать назад свою торчащую из кустов голову. Увиденное и услышанное было настолько однозначным, что исключалась возможность какого-либо двоякого толкования. Сердце колотилось со страшной силой, и Янушеку никак не удавалось собраться с мыслями и решить, что же теперь делать. Главное, чтобы его не заметили...

Надо что-то делать Но что? Вернуться и рассказать все тем троим, ждущим на опушке? Нет, а то они, чего доброго, все бросят и откажутся от раков! Сообщить куда-нибудь? В милицию? Опять же — раки, считай, накрылись. Ну уж, нет! От раков он ни за что не откажется! Погоди, погоди! Эти здесь рано или поздно кончат свою работу и уйдут, не останутся же они в таком месте на всю жизнь! Значит, надо просто подождать. Порядок, он все расскажет потом, может, завтра, хоть весь свет оповестит, но только когда раков наловят. Не раньше!

Приняв такое категорическое решение, Янушек с величайшей осторожностью начал отступление. Он прополз, пятясь, несколько метров, и только убедившись, что склон пригорка совершенно заслоняет его, встал на ноги и помчался по тропинке обратно к дороге. Пролетев мостик, он схватил велосипед, вскочил в седло и покатил мимо болотца, страшно взволнованный, испуганный, но полный решимости.

Лагерь удалось разбить только уже совсем в сумерках. Можно было бы и гораздо раньше, если бы Янушек так не копался. Вместо того чтобы сразу повести всех на найденное место, он долго расхваливал его прелести, восхищался чистотой речки, в подробностях описывал мостик и прочие фрагменты местности. Багаж на свой велосипед он грузил, как старый паралитик, по очереди роняя все вещи и устраивая передышку после каждой, тяжело сопя, стеная и жалуясь на усталость. Как минимум час путешественники потеряли из-за такого странного его поведения, которое Тереска определила как тяжелый приступ дебилизма.

По прибытии на место, которое дружно было признано и в самом деле очаровательным, Шпулька сразу категорически запротестовала против устройства лагеря на низком, а значит, и более влажном берегу и потребовала поставить палатку на склоне пригорка. Наклон был небольшой, но все-таки был, а следовательно, требовались дополнительные работы.

— Тебе что, так нравится спать вниз головой? — возмущался Зигмунт.

— Во-первых, можно вниз ногами, а во-вторых, у нас есть лопатки: чуть копнуть — и будет ровно. А там холодно, мокро и противно.

— Но ловить-то придется с того берега, — заметила Тереска. — Этот слишком высокий и заросший. К воде не подойдешь.

— Ну и что? Ловить пойдем туда, а спать будем здесь. Два шага по мосту, подумаешь! И костер — чем выше, тем больше освещает. И дым понесет к реке, и лес не подпалим.

— Мне без разницы, — заявил Янушек. — Умываться я не буду, а так — все равно. Надо лягушек наловить.

— Лягушки потом, — начала распоряжаться Тереска. — Сейчас — за работу. Шпулька меня убедила. Выровняйте площадку. Янушек, накачивай матрасы! Я займусь топливом, нам много понадобится.

Шпулька с Зигмунтом взялись за лопатки. Шпулька — охотно, Зигмунт совсем наоборот. Очень надо: спать на сухом месте, но с ногами выше головы, он может и на мокром, лишь бы ровно было. И вообще он сюда не копать приехал, а раков ловить. Уступил он, только чтобы девчонки не заводились.

В земле на склоне, который выравнивали брат с сестрой, кроме корней и камней было полно всякого мусора.

Шпулька с Зигмунтом не обращали на него ни малейшего внимания и отгребали все в сторону. Работали они дружно и быстро, отвалили большой камень, убрали какие-то черепки, выбросили что-то вроде заржавевших железок, тщательно выровняли и утрамбовали небольшую площадку.

— Тоже мне барыня, захотелось ей, видите ли, на сухом ночевать, ехала бы тогда в пустыню, — ворчал Зигмунт, орудуя лопаткой. — Весь этот пригорок — сплошная мусорная свалка.

Тереска приволокла из лесу огромную сухую корягу и сразу отправилась за следующей. Янушек кончил накачивать матрасы, оглянулся, подождал, пока сестра скроется в лесу, и потихоньку юркнул в кусты. Тереска может говорить что хочет, а он свое знает: лягушек надо наловить, пока еще хоть что-то видно. А кроме того, его беспокоило то место...

На том месте все было тихо и спокойно. С сердцем в пятках Янушек тщательно изучал обстановку, спрятавшись в густых зарослях. Он отлично понимал, что не должен приходить сюда и проявлять какой бы то ни было интерес к этому месту, но что-то как магнитом притягивало мальчика. При этом не было ни малейшей уверенности, что те люди действительно ушли, а не скрываются где-нибудь в лесу неподалеку. Ни в коем случае нельзя было показывать, что он что-то знает и вообще раньше уже был здесь. Наоборот, он здесь впервые в жизни, ловит лягушек, и ничто, кроме лягушек, его не интересует!

Горячее желание Янушека ввести противника в заблуждение привело к тому, что, увидев возвращавшегося с целлофановым пакетом мальчишку, Зигмунт ужаснулся.

— Езус-Мария! Ты что, спятил? Куда нам столько лягушек? На ужин?!

— Тут еще на завтрак и на обед хватит, — поддержала его Шпулька. — Зачем тебе столько?

— А откуда ты знаешь, какой у них аппетит? — обиделся Янушек, сразу почувствовавший себя увереннее в компании. — Откуда ты знаешь, как они это жрут? Может, хап — и нету! Червей ведь для рыбалки много нужно.

— Ты бы сделал все-таки поправку на размеры, — ядовито посоветовала Тереска. — Лягушка покрупнее червяка будет. Давай-ка подключайся к работе, а то сейчас совсем стемнеет! Кончаем с палатками и садимся ужинать.

Было уже абсолютно темно. Перед палатками ярко горел костер, бросая отблески аж на противоположный берег речушки. Пока ужинали, все вполне отдохнули, и, несмотря на такой утомительный день, почему-то никому не хотелось спать. По мере того как темнота сгущалась, эмоции и нетерпение только возрастали, а таинственность ночи лишь увеличивала прелесть всего предприятия. Болтать на банальные прозаические темы не хотелось, все сидели молча, вслушиваясь в загадочные лесные шорохи и трески. Зигмунт категорически велел говорить только шепотом, так как — по его словам — раки еще больше боятся шума, чем рыба. Тереска приготовила две удочки с крючками, на которые смело можно было ловить крокодилов, а Янушек осторожно нацепил на них двух дохлых лягушек. Шпулька убивалась, что забыли насобирать крапивы.

— Надо было нарвать, пока светло! — трагическим шепотом выражала она свою озабоченность. — А как я теперь разберу, где крапива, а где нет?

— Обожжешься — сразу узнаешь, — утешил ее Янушек.

— Цыц! — призвал их к порядку Зигмунт. — Берите второе ведро и пошли! Не топайте так.

Мостик перешли на цыпочках, как будто у раков была сверхсовременная аппаратура прослушивания. На другом берегу место определил Янушек.

— Он говорил, что они вот с этой стороны, — объяснял мальчик взволнованным шепотом. — Вот здесь, перед мостом, прямо напротив пригорка, где спуск к воде.

— Что-то мне кажется, мы действуем не правильно, — неуверенно прошептала Тереска. — Я слышала, что надо войти в воду, смотреть и ловить руками.

— А я слышала, что сетью, — тоже шепотом возразила Шпулька.

— Они кусаются.

— Не кусаются, а щипаются, — все так же шепотом поправил сестру Зигмунт. — Замолкните! Надо посмотреть...

Четыре фонарика осветили темную воду. Дно было видно хорошо. И только. Никто из ловцов толком не знал, как же с этими раками все-таки поступать.

— Пожалуй, надо бросить приманку, — не слишком уверенно предположил Зигмунт.

Тереска, которая в течение семи каникулярных недель практически ежедневно ловила рыбу, замечательно, по всем правилам и с большой ловкостью, размахнулась, собираясь закинуть удочку. Тяжелая лягушка тут же сорвалась с крючка и плюхнулась в воду где-то у противоположного берега. В тот же момент Зигмунт, уже несколько лет подряд ловивший морскую рыбу сетью и совсем потерявший навыки ужения, осторожно погрузил свою удочку в воду у самого берега в опасной близости от корней растущего над водой дерева. Шпулька попыталась отреагировать на все одновременно.

— Запутается! — бормотала она взволнованно. — Сорвалась! Убегут! О Господи! Что же теперь?

— Эта пропала. Дай другую! — нервно шептала Тереска. — Янушек, где еще лягушки?

— На том берегу остались. Вы же говорили, много...

— Балда! Чего ты ждешь? Беги и принеси! Все неси!

Янушек помчался на другой берег, светя фонариком и гулко топая по мосту. Взмокший от волнения Зигмунт изо всех сих сжимал в руках удилище, не очень понимая, куда же следует смотреть. Поплавок был не в счет, а как поймешь, уцепился уже рак за лягушку или нет? Шпулька то и дело соскальзывала по скользким прибрежным корням и тыкалась ему в спину, бормоча что-то о сетке. Тереска с огромным трудом отцепила от своей удочки леску, запутавшуюся в ветвях во время замечательного броска. Зигмунт не выдержал и осторожно поднял удочку. Из воды показалась одиноко болтавшаяся на крючке лягушка. Пришлось опустить ее назад.

— Не свети так, может, они боятся! — прошипел он сердито.

— Наверное, надо подождать, — предложила Тереска.

Погасили фонарики и принялись ждать в темноте, лишь слегка разгоняемой отблесками костра на том берегу. Вернулся Янушек с полным пакетом лягушек. Тереска выбрала среднюю по размерам, насадила на крючок и по примеру Зигмунта осторожно опустила в воду чуть дальше.

Откуда-то издалека донесся нарастающий шум автомобиля. Машина подъехала и, судя по звуку, остановилась где-то совсем рядом. Мотор умолк. Зигмунт включил фонарик и начал вытаскивать удочку.

— Не сейчас! — яростно прошипел Янушек каким-то чужим голосом. — Погаси!

— Почему? — удивился Зигмунт, но послушно погасил фонарик и опустил удочку в воду.

Янушек издал несколько странных хриплых звуков, как будто он чем-то подавился. Зигмунт продолжал нетерпеливо допытываться:

— В чем дело, черт побери? Почему не сейчас? Янушек явно боролся с собой, чего в темноте никто не заметил.

— Потому... Ну... Рано еще...

— Откуда ты знаешь? Надо посмотреть.

— Только не сейчас! Не слышишь? Какая-то машина проехала.

— Ну и что? Какое тебе дело до всяких проезжающих машин?

— Но она остановилась! Мало ли... Откуда ты знаешь, кто это... Может, какие... Следят...

— Здесь не заповедник. Бояться нечего.

— Ну, все-таки. Остановились... Подозрительно... Оно, конечно, все равно, но пусть нас лучше не видят.

— Давай подождем, какая тебе разница, времени у нас предостаточно, — примирительно шепнула Тереска. — И впрямь кто-то подъехал.

Шпулька в обмене мнениями не участвовала, так как из-за охватившей ее паники полностью лишилась дара речи. Машина в лесу, в ночной тишине, и так близко... Кошмар! Откуда она здесь взялась? Подозрительно, конечно, подозрительно! В темноте все подозрительно. Мало ли кто там притащился, в этой темноте.

Все сидели неподвижно и молча, словно заразившись испугом Янушека. Тут вдруг Зигмунт как бы очнулся.

— Что у вас всех, крыша поехала, что ли? — прошипел он возмущенно. — Ведь костер светит не хуже маяка! Издалека видно! И вообще, не морочь мне голову. Что здесь такого подозрительного, очнись!

— Бандиты...

— Кретин! Откуда здесь бандиты?! На эту тему Янушеку было бы что порассказать, но момент показался ему не слишком подходящим.

— Ладно, уж если светить, то давайте все сразу. Пусть думают, что нас очень много, — отчаянно прошептал он. — И не пяльтесь в ту сторону.

Зигмунт пожал плечами, включил фонарик и попробовал вытащить свою удочку. Она, вероятно, за что-то зацепилась, и ему пришлось дернуть посильнее. Одновременно трое друзей тоже зажгли фонарики, и свет достиг дна.

— Ой, там что-то шевелится! — пискнула Шпулька.

— Где?

— Там, в воде! Что-то громадное! О Господи...

Лучи фонариков устремились туда, куда упала первая Терескина лягушка. На дне образовалась какая-то большая разлапистая куча, медленно шевелящаяся и меняющая очертания. Какое-то время все обалдело таращились на это явление.

— Ой, похоже, что это раки, — не веря своим глазам прошептал Янушек.

Тут как раз Зигмунт извлек из воды свою удочку и что-то махонькое и корявое, прицепившееся к лягушке. Над водой это что-то сразу отцепилось и шлепнулось назад в реку.

— О Боже! Рак! — воскликнул парень приглушенным голосом.

Тереска, не трогая своей удочки, направила луч света на приманку. Лягушки совсем не было видно, а на ней и вокруг нее медленно двигались какие-то огромные, темные, бесформенные чудовища.

Подозрительная тишина в лесу, бандиты и прочие опасности моментально вылетели у всех из головы. Раки оказались как нельзя более реальными! Повылазили откуда-то и сейчас прекрасно были видны в прозрачной воде. Множество их собралось возле лягушек. На такой успех ребята даже и не надеялись.

Теперь же перед ними возникла новая жуткая проблема. Добыча не подвела, приманка ей понравилась, и она в огромных количествах копошилась тут, под самым носом, но достать ее не было никакой возможности. О том, чтобы повытаскивать раков удочкой, не могло быть и речи — над водой они сразу же отцеплялись от лягушки и плюхались назад. Самые крупные даже не дожидались, пока их извлекут из реки, и отпадали уже на полпути. Разгоряченный Янушек влез было в речку, чтобы ловить их руками, но из этого ничего не вышло. Вода доходила ему выше колен, и, чтобы достать рукой до дна, нужно было погружаться в воду с головой. А кроме того, мальчишка взбаламутил слой ила у самого берега, который черной тучей поплыл по реке, полностью ликвидируя видимость. Руками ловить было нельзя. Шпулька торжествовала: она оказалась права, вытягивать добычу надо сетью! Ожесточенно переругиваясь хриплым шепотом, светя во все стороны фонариками, спотыкаясь и соскальзывая в воду, участники экспедиции наконец выработали свой метод ловли. Нужно было с величайшей осторожностью приподнять удочку с приманкой и уцепившимися за нее раками, подсунуть снизу сетку и все это хозяйство быстро выбросить на берег. Сеть, закрепленная на шесте, была довольно тяжелой, а отверстие в ней — небольшое. Поэтому требовалась слаженная работа как минимум двух человек. Темнота только усугубляла сложности.

— Пусть кто-нибудь подбросит хворосту в костер, — приказала Тереска. — А то почти совсем потух. Ничего не видно!

Никто и ухом не повел. Здесь было слишком интересно. В жутком напряжении, осторожно, почти нежно, Тереска приподняла удочку с болтающейся на конце добычей, Зигмунт со Шпулькой пытались подвести снизу сетку, Янушек светил двумя фонариками. Наконец, сто сорок первая попытка удалась и сетку подняли из воды с раками.

— Есть! — пискнул полуживой от всех этих эмоций Янушек. — Во, классные!

В сетке копошилось четыре многоногих чудища, два побольше и два поменьше. Тереска на глаз прикинула их размеры.

— Судя по тому, что бабушка говорила, два годятся, — критически прошептала она. — А двоих придется выпустить, пусть подрастут.

— Ты что, спятила, выбрасывать таких прекрасных раков! — возмутилась Шпулька.

— Не мы, так бабушка их выбросит. Белено больших, значит, будем брать больших.

— Да их здесь — завались, — поддержал Тереску Зигмунт. — Наловим самых крупных, в чем проблема. Давайте шевелитесь. Теперь другую удочку...

— А этих-то вынуть надо! — нетерпеливо требовал Янушек.

Раки неловко ползали в сетке, и, конечно, опять никто не знал, как с ними обращаться. Теоретически нужно было схватить рака посередине, что позволяло избежать непосредственного контакта с клешнями. Практически же это оказалось совсем не просто, так как клешни — создавалось такое впечатление — торчали со всех сторон и успешно отражали попытки захвата. Все руки тянулись к добыче, но моментально отдергивались. Тут Зигмунт наконец вспомнил, что он в компании самый старший и вообще взрослый, и к тому же мужчина, а не какой-нибудь недотепа, а значит — ничего не поделаешь... Он мужественно сунул руку в сетку и, стараясь зайти с хвоста, схватил твердое, шершавое чудовище. Рак довольно легко позволил себя отцепить и выпутать из сетки.

— Ну, а теперь как? — спросил его укротитель как-то уже не по-мужски беспомощно, отведя руку как можно дальше и застыв в этой не слишком удобной позе. — Что с ним мне делать? Так и торчать тут с ним до конца жизни?!

— Ведро! — вспомнила Шпулька. — Где ведро? Я сейчас!

Она бросилась к речке, зачерпнула воды, намочив при этом только одну ногу, и подсунула брату ведро. Зигмунт с явным облегчением опустил туда недовольное бесцеремонным обращением ракообразное, затем, уже смелее, проделал ту же операцию со вторым.

Янушек, позавидовав его успеху, рискнул, схватил по очереди двух раков поменьше и, широко размахнувшись, швырнул их назад в речку. Тереска посветила в воду.

— Зигмунт, на твоей удочке целое стадо кормится! — восхищенно прошептала она. — А там... Вы только посмотрите!

На первой, сорвавшейся лягушке, клубилась целая гора раков, огромных, прекрасных и гораздо крупнее, чем два уже пойманных. Было их там значительно больше, чем на удочке Зигмунта. Вот бы достать!

— Чем бы ту лягушку подцепить? — озабоченно размышлял Янушек.

— Граблями было бы очень удобно нагребать в сетку, — размечталась Шпулька.

— Где мы тебе грабли возьмем? А если лопатой! Янушек, принеси лопатки! И подбрось веток в огонь, вот-вот погаснет!

Янушек помчался на другой берег. Зигмунт поднял с земли свою сетку.

— Ты приподними удочку, а ты свети! — распорядился он. — Осторожнее! Я попробую подсунуть...

С преогромным трудом удалось извлечь из воды следующие три особи, которые устроили бы бабушку. Лягушка снова была опущена в реку. Зигмунт и девчонки так были поглощены ловлей, что совсем не чувствовали ни ночного холода, ни времени вообще.

Раки вели себя очень осторожно, реагировали на каждое движение, а те, что побольше — самые желанные — отцеплялись сразу же, вместе с удочкой поднимались одни маленькие. Только с четвертой попытки Зигмунту удалось подвести сетку под двух более или менее приличных.

— Надо новую лягушку нацепить, от этой уже почти ничего не осталось, — заметила Тереска. — Пусть снова полежит, а мы пошли к той удочке.

— Самые лучшие туда полезли, — напомнила Шпулька, махнув фонариком в направлении противоположного берега. — Мог бы и поторопиться с лопатой...

Янушек все не возвращался, хотя снова разгоревшийся костер свидетельствовал, что он туда добрался и хворосту подбросил. Раки наслаждались новыми лягушками, время от времени попадая-таки в сетку. По размерам добыча была, конечно, неплохая, но даже в подметки не годилась тем ракам, которые столпились у первой лягушки.

— Они скоро разбегутся, — паниковала Шпулька, вглядываясь в кучу у другого берега. — Налопаются — и по домам. Второй раз их уже не соберешь!

— Я этого сопляка придушу! — шипела разъяренная Тереска. — Зигмунт, сходи за ним. То есть не за ним, а за лопатками. Все равно нужно подождать какое-то время...

Зигмунт взял у Шпульки один фонарик и, ни слова не говоря, направился к палатке. Его сестра тем временем с восторгом заглядывала в ведерко.

— Знаешь, сколько их уже? Я посчитала. Шестнадцать!

— Мало. В той куче гораздо больше. И что он там столько времени делает? Умер он, что ли?

Янушек не умер, но, по его собственным ощущениям, был весьма к этому близок. Целиком занятый раками, он несся к палатке с одной мыслью: во что бы то ни стало вытащить из реки ту замечательную кучу, копошащуюся на дне! Все предыдущие события совершенно выветрились у него из головы, не выдержав конкуренции с захватывающей и необычной охотой. Поэтому в первый момент, когда из-за палатки, едва освещенной догорающим костерком, что-то неожиданно выскочило, мальчишка только слегка удивился. Он притормозил, ведь все остальные были на другом берегу, и тут вдруг с ужасающей ясностью вспомнил кошмарные события этого дня...

Янушек погасил фонарик и, преодолевая неприятное онемение во всем теле, шмыгнул с тропинки и притаился в кустах. Затем осторожно, ощупью, прокрался вперед, всматриваясь в темноту за палаткой. Какое-то время не было видно ничего, как вдруг он заметил короткую вспышку света уже в стороне. Мальчик сразу понял, что кто-то отдаляется от их лагеря по тропке, огибающей пригорок.

Он вскочил на ноги, подбежал к костру и как можно скорее набросал в огонь сухих веток, нетерпеливо ожидая, когда огонь разгорится и осветит лагерь и частично его окрестности. Вспомнив, что тех людей было двое, несчастный почувствовал, как по спине побежали мурашки. Ведь второй мог притаиться где-то неподалеку.

В своем воображении мальчишка увидел собственный труп, лежащий в темноте между палатками. Затем компанию ему составил второй труп — того, кто первым придет его искать, затем трупы остальных, возвращающихся по очереди... Никто этих трупов не увидит, их всех зароют здесь же, на склоне холма, среди этого мусора, и никто не узнает, когда и почему все четверо сгинули, никто ведь даже понятия не имеет, где они сейчас находятся, разве что дружок... Но толком неизвестно, который это дружок, поди найди его. А значит, лежать им тут до скончания века. И все потому, что он, Янушек, скрыл от других то, что видел и слышал.

В следующее мгновение душа Янушека категорически запротестовала против мрачной перспективы братской могилы на свалке. Ни в коем случае нельзя было этого допустить, тем более что тогда все раки пропали бы! Надо что-то делать — а вдруг не все потеряно и еще можно спастись.

Мальчишка снова подкинул хворосту в огонь и снова подождал. Вокруг было тихо и спокойно, только на другом берегу сверкали фонарики. Разгоревшийся костер придал Янушеку отваги, и он обошел палатку кругом. Никто там не прятался. После короткой внутренней борьбы, чувствуя, что сердце уходит в пятки, он наконец решился, выключил фонарик и отчаянно шагнул в темноту, направляясь в ту сторону, где видел короткую вспышку света.

Испытываемые мальчишкой чувства были весьма сложными. С одной стороны, им двигало любопытство и страшно хотелось собственными глазами увидеть то, о чем он раньше только слышал или читал. С другой стороны, он чувствовал тяжелый груз ответственности за троих его спутников, которые были, правда, старше, но они ведь ничего не знали. Янушек ничего им не сказал, а значит, сейчас должен был проверить... должен был сориентироваться, насколько велика опасность, чтобы в случае чего успеть их предупредить. Он просто обязан это сделать! С третьей же стороны, мальчишку не покидала слабая надежда, что вдруг все совсем не так страшно и что удастся спасти не только свои жизни, но и охоту на раков. Не отказываться же от такой везухи из-за всякой ерунды! С четвертой стороны, его не оставляли неясные, но такие соблазнительные мысли о собственной славе, он сам раскроет кошмарное преступление, сообщит в милицию, приведет на место преступления, все объяснит. Страшно, конечно, жутко, но тем выше его заслуги...

Несмотря на темноту, двигался Янушек довольно быстро, так как местность была ему хорошо знакома. Впереди он услышал какой-то шелест. Остановился, прислушался и двинулся дальше. Медленно и осторожно, пока не заметил слабый свет.

Хотя он был готов ко всему и даже хотел увидеть как можно больше, дыхание все же на мгновение перехватило и двигаться стало тяжело. Кто-то был на том ужасном месте. Тонкий лучик фонарика шарил по склону, шуршал гравий под ногами.

Преодолевая паралич, вызванный страхом, Янушек присел, а затем припал к земле, так как кусты здесь были совсем низкие, а за спиной полыхал костер и его могли заметить на светлом фоне.

Человек на склоне вдруг замер и погасил свой фонарик, постоял немного, как бы прислушиваясь, а затем быстро спустился с холма и углубился в лес. Янушек скорее услышал это, чем увидел, и продолжал ждать в полном напряжении и едва дыша, так как был уверен, что здесь еще кто-то есть. И оказался прав...

Со склона пригорка поднялась вдруг темная фигура и легко, как тень, почти бесшумно направилась за ушедшим в лес. Было в ней что-то такое, отчего у мальчишки мороз пошел по коже.

В одно мгновение он полностью изменил свои планы. Ему уже не хотелось никакой славы. И ни за что на свете он не хотел быть свидетелем того, что могло произойти там, в глубине леса. Перепуганный парнишка не желал уже ничего видеть и слышать, а тем более рассказывать об этом. Пытаясь развернуться на четвереньках на сто восемьдесят градусов, он оперся рукой на что-то, что не было камнем или палкой. В принципе, ему было абсолютно все равно, на что он наткнулся, но правая рука с фонариком сама метнулась вперед, кнопка сама включилась, и луч света уткнулся в это что-то.

Левой рукой Янушек опирался на самый настоящий, почти целый человеческий череп! Не заорал только потому, что напрочь лишился голоса, как, впрочем, и остатков самообладания.

Разыскивающий лопатки Зигмунт издалека услышал топот мчавшихся во весь опор и спотыкающихся ног. Янушек вылетел из темноты запыхавшийся, разгоряченный, с торчащими дыбом волосами. Мерцающий свет костра не позволял, к счастью, хорошо разглядеть его лицо. При дневном свете специфическое сочетание пурпура и зелени обратило бы на себя всеобщее внимание и вызвало бы массу вопросов.

— Где тебя черти носят?! — раздраженно крикнул Зигмунт. — Мы там торчим как идиоты, тебя дожидаемся, а раки разбегаются!

Янушек громко стучал зубами, стараясь прийти в себя.

— Я того... — начал он хрипло. — Хотел посмотреть... Того... Нет ли их там, дальше...

— Зачем тебе дальше, когда здесь полно! Только бы удалось их выловить! Подбрось хворосту и бежим!

Хворосту Янушек подбросил так щедро, что скоро стало светло как днем. На противоположном берегу фонарики теперь были нужны только затем, чтобы освещать дно. Превосходная куча раков на первой лягушке еще держалась, но уже начала понемногу расползаться. Тереске было некогда высказать брату, что она о нем думает, к операции приступили немедленно. В воду влезли втроем, Тереска, Зигмунт и Янушек, к которому при виде громадных раков в значительной мере вернулось душевное равновесие. Едва живая от переживаемых волнений Шпулька светила с берега, Зигмунт медленно погрузил в воду сетку, наклонил ее и поставил боком на дно. Отверстие было немного маловато, чтобы загонять туда раков. Тереска с Янушеком тоже осторожно опустили свои лопатки.

— Ты, свети сюда! — зашипел на Шпульку Янушек.

Луч света лихорадочно заметался, на мгновение осветив берег и торчащий из кустов какой-то предмет. Янушек подвинулся ближе и разглядел, что именно там такое лежит. В голове у него возник еще неясный план, но заниматься сейчас им было некогда.

— Давай! — шепотом сказала Тереска. — Нагребай!

Две лопатки одновременно поддели черную рачью кучу, поднимая при этом со дна клубы песка и ила. Во взбаламученной теперь уже воде ничего не было видно. Вслепую, на ощупь, брат с сестрой нагребали в сетку Зигмунта все подряд. Часть попала куда надо, часть — мимо. Тереска краем глаза заметила какое-то движение на краю песчаной тучи.

— Большой удирает, ты, разиня, два удирают! — яростно зашипела она брату. — Держи их!

Янушек тоже заметил удирающую добычу. Не долго думая он бросил лопатку, выхватил из кустов замеченную там еще раньше драную ивовую корзину, благодаря которой ему в голову пришла поистине гениальная идея и, собрав все свои силы, зачерпнул из-под самого берега огромную кучу того, что подвернулось: песок, ил, какой-то мусор, корешки и наряду с этим двух удирающих раков. Поскольку Зигмунт уже вынул из воды тяжелую сетку и Янушеку теперь некуда было подгребать добычу, он поднапрягся и выкинул на берег свою корзину со всем добром. Вслед за корзиной полетела и сетка прямо под ноги Шпульке, которая нервно скакала у самой воды, размахивая двумя фонариками.

— Куда ты светишь, ни фига не видно! — рассердился выбравшийся из реки Зигмунт. — Кончай слепить!

— Эй, посвети-ка сюда! — отчаянно зашептал Янушек из-под противоположного берега. — Я лопатку потерял! Ой, черт, что-то тут под ногами... Никак ее не нащупаю!

Вконец изведшаяся Шпулька собиралась все сообщить, что волнуется она не только из-за раков. Есть и другие поводы. Что-то здесь происходит, из лесу доносятся какие-то шумы, треск, удары, вроде бы даже стоны, и она жутко боится! Но не успела она поделиться своими страхами, как Тереска, еще стоя в воде, дотянулась до своего фонарика и осветила их добычу. В сетке шевелились три огромных рака, а в куче грязи, наполовину вывалившейся из старой корзины, — два прямо-таки гигантских. Шпулька так восхитилась, что насмерть забыла о беспокоивших ее шумах.

— Давайте их водой обольем, чтобы очистить хоть немного, — предложила она, схватив второе ведро. — Погодите. Янушек, зачерпни воды!

Янушек все еще шуровал в реке, яростным шепотом требуя света. Шпулька подала ему ведерко и фонарик. С раков смыли ил, песок и прочий мусор, после чего Зигмунт осторожно посадил их в ведро. Тереска потребовала, чтобы брат немедленно вылез из воды — и без того всю добычу распугал. Янушек отмахивался от нее фонариком.

— Да погоди ты, — нетерпеливо шептал он. — Не морочь мне голову, у меня тут важное дело!

Лопатку он нашел быстро, а вместе с лопаткой и еще кое-что. На дне нащупал ногой что-то вроде небольшого камешка, но слишком гладкое и круглое, и к тому же очень легкое. Подняв вверх в одной руке фонарик, другой мальчишка шарил по дну, опустив голову в воду и зажмурив глаза. Нашарил массу разных вещей, в том числе и камешек, который и вытащил вместе с горстью песка и прочего мусора. Янушек выпрямился, разжал кулак и прополоскал свою находку, крепко держа ее двумя пальцами. В опускавшемся на дно песке что-то блеснуло. Янушек посветил туда. Маленький блестящий кружочек, заманчиво посверкивая, медленно тонул в воде. Заинтригованный этим сверканием, мальчишка кинул камешек на берег, а сам попытался схватить опускавшийся на дно кружок. Это ему удалось с третьей попытки. Направив луч фонарика в воду, чтобы проверить свои предположения насчет раков, он заметил в одном месте, между корнями деревьев, медленно шевелящиеся клешни.

Янушек выбрался из реки с лопатой, фонариком и полной горстью песку со всяким мусором, страшно довольный и гордый собой.

— Эй, что я вам скажу! — начал он торжественным шепотом. — Я знаю, где они прячутся! В таких норах под корнями. Надо им подсунуть под нос парочку лягушек, притаиться и ждать, пока вылезут! Они там все под корнями!

— Заткнись! Чего разорался! — прикрикнул на него Зигмунт. — Теперь вообще надо подождать, пока все уляжется. Лягушек им дадим, мне не жалко. Но пожалуй, они так скоро не вылезут. Уж слишком мы их переполошили.

— Давайте посидим молча, пусть думают, что нас нет, — предложила Тереска.

Склонившаяся над ведром Шпулька бормотала что-то о крапиве. Янушек присел на берегу и, опустив руку в воду, пытался сполоснуть свою бляшку. Зигмунт насадил новую лягушку на крючок и опустил удочку в реку.

— Все разбежались, — прошептал он озабоченно. — Слушайте, давайте удочки пока оставим и сходим погреемся у костра. А то у меня после этого купания зуб на зуб не попадает.

— Все оставим как есть, красть тут некому, — решила Тереска.

Янушек резко вскочил, открыл рот и выдавил из себя какой-то скрипящий звук, но этим и ограничился. Возражать он не стал, только поставил ведро с раками так, чтобы было видно с другого берега, внимательно огляделся и направился к палаткам.

Греясь у раскочегаренного костра, Янушек наконец смог внимательнее разглядеть свою находку.

— Эй, что я вам скажу! — воскликнул он вдруг, оживившись. — Я, кажется, что-то нашел! Блестит! Похоже на деньги!

— Ты что? — заинтересовалась Шпулька. — Никак два злотых нашел?

— На два злотых не похоже, какая-то старая обгрызенная монетка. Поглядите!

Мальчик протянул ближе к огню раскрытую ладонь, на которой лежал маленький, не очень правильной формы кружочек, отливающий темно-желтым светом. Тереска взяла его в руку.

— И правда, старая монета, — удивилась она. — Где это ты нашел, в реке?

— В реке, на дне, в песке.

Зигмунт взял у Терески кружочек, тщательно обтер о рукав свитера и взвесил на ладони. Подбросил пару раз, а затем уставился на него с внезапным интересом.

— А ну-ка посвети мне сюда! — потребовал он. — Вот так штука! Слушайте, да ведь это похоже на золото...

— Что?!! — воскликнул Янушек с непонятным для остальных ужасом. Вскрикнул и умолк, застыв на месте. Кажется, он понял... Ну, может, еще не до конца, но начал понемногу понимать.

— Провалиться мне на этом месте, золото! — убеждал Зигмунт. — На бронзу не похоже, медь бы вся позеленела. Тяжелое и блестит. А ведь в воде лежало.

Тереска схватила монетку и внимательно разглядывала ее, светя фонариком.

— Знаешь, а ты, пожалуй, прав, — констатировала она удивленно. — Похоже, что очень древнее. Что-то на нем вроде написано, но совсем стерлось, не разберешь.

— С одной стороны, похоже, крест... И в самом деле выглядит как золото!

— Вот, пожалуйста, нашел сокровища! — обрадовалась Шпулька. — Сплошное везение: и раки, и деньги. Настоящая речка с сокровищами!

Янушеку в голову полезли разные мысли, от которых ему становилось то жарко, то холодно.

— Тихо вы! — сердито зашипел он на остальных. — Нечего этим тут размахивать, как транспарантом на демонстрации! Дайте, я лучше спрячу!

— Подожди, дай еще посмотреть!

— Потом. Дома будешь смотреть сколько влезет, еще надоест. И вообще ничего особенного, ерунда всякая!

— Спятил ты, что ли? — удивилась Тереска, так как Янушек говорил очень странно, то повышая, то понижая голос. Получалось, что одни слова он выкрикивал во все горло, а другие едва шептал. — Чего орешь-то?

— Тихо! — гаркнул Янушек, что явно противоречило его собственным крикам. — И охота тебе со всяким мусором возиться! Там раки уже всех лягушек сожрали, а ты тут отвлекаешься по пустякам!

Шпулька вскочила со своего пенька.

— О Господи! Он прав! Раки!..

— С головой у него не все в порядке, но раки и в самом деле могли уже повылазить, — заметил Зигмунт, поднимаясь с места, не меньше Терески озадаченный странным поведением мальчика. — Надо проверить.

Вокруг лягушек на удочках шевелились черные чудовища. Было их меньше, чем раньше, но добычи в ведре понемногу прибывало. Шпулька совсем потеряла голову — с одной стороны, из-за крапивы, а с другой — из-за тесноты. По ее мнению, ракам в одном ведре было тесно и их следовало разделить и перебазировать во второе. Но перебазировать осторожно, а не просто перелить, чтобы не покалечить! В Варшаву их надо доставить в целости и сохранности! А отсутствие крапивы им явно повредит!

Зигмунт был категоричен.

— Второго ведра ты сейчас не получишь, и не мечтай. Иначе нечем будет воду черпать. Завтра переложим, ничего с ними не случится.

— Солнце встает в пять, — желчно добавила Тереска. — В полпятого уже светло, можешь отправляться за крапивой. А до половины пятого уж как-нибудь твои дорогие раки перезимуют.

Ловлю кончили только тогда, когда добыча совсем перестала появляться, то есть около двух часов ночи. Двадцать восемь раков шебуршилось в тесном для них ведре с водой. Бабушка говорила о нескольких дюжинах. Несколько — это минимум три, а три дюжины — это тридцать шесть штук, значит, наловили мало! Без особых дискуссий трое членов экспедиции решили остаться в этом чудесном месте еще на сутки. Четвертый член — Янушек — сидел тихо, не вмешивался и в принятии решения на всякий случай не участвовал...

Не забывшая о своих крапивных переживаниях Шпулька проснулась первой. Стояло свежее, прохладное и солнечное утро. Девчонка выбралась из палатки, поспешно оделась и заглянула в ведерко, где раки, еще живые, давились в жуткой тесноте. Прихватив нож и тряпку, чтобы не обжечь руки, она направилась на другой берег, к болотцу, вокруг которого густо росла столь желанная крапива.

Срезала ее Шпулька с большим энтузиазмом, воображая, как обрадуются несчастные раки, и укладывала на землю в большой букет, чтобы легко было затем нести, обернув тряпкой. Девчонка постепенно продвигалась в глубь болотца, осторожно ступая по влажной, черной, пружинящей тропинке. В нескольких метрах впереди она заметила замечательный куст прекрасной, свежайшей крапивы, поспешила к нему, срезала огромный пук и оценивающе посмотрела на дело своих рук. Если сложить вместе этот и тот пучок, лежащий на краю болотца, то, пожалуй, хватит. Осторожно обернув концы стеблей тряпкой, девчонка подняла свой букет и тут услыхала какой-то шелест.

Целиком поглощенная мыслями о крапиве, Шпулька совсем позабыла о своих вчерашних страхах. Раздавшийся у нее за спиной громкий и такой неожиданный шорох заставил ее похолодеть. В глубине души она еще надеялась, что это может оказаться какое-нибудь совсем безвредное животное: белка или маленькая мышка. Пусть даже большая мышь.

Из кустов вслед за шорохом донеслось кряхтение и вроде бы стон. Ветки закачались, раздвинулись и выглянуло...

При виде того, что выглянуло из зарослей, у Шпульки отнялись ноги. Какое-то время оба стояли замерев и уставившись друг на друга. Потом несчастную девчонку прорвало...

Мирно спящая в палатках троица вскочила и, путаясь в одеялах, вылетела наружу, перепуганная и совершенно сбитая с толку. По всему лесу громким эхом несся дикий крик, полный ужаса. Крик этот не только не прекращался, но явно приближался к лагерю.

— Черт побери, что стряслось? — пробормотал обалдевший Зигмунт.

— Боже правый! — только и успела воскликнуть Тереска.

По мосту неслась Шпулька, с развевающимися волосами и совершенно безумными глазами, сжимая в руках огромный веник крапивы и продолжая орать изо всех сил. Но поскольку этих сил явно оставалось все меньше, эффект был уже не тот. Крик звучал все более хрипло и понемногу переходил в стон. Девчонка добежала до палатки и кинулась брату на грудь, заехав ему по физиономии своеобразным букетом.

— Там... — стонала она весьма неконкретно, но очень проникновенно. — Там!.. Вылезло!.. Там!..

Обладая хорошей реакцией, Зигмунт успел в последний момент увернуться и поэтому получил крапивой не прямо по лицу, а только по уху. Слегка ошарашенный неожиданным нападением, он попытался отобрать у сестры жгучую метлу, но та сжимала ее мертвой хваткой. Зигмунт вышел из себя и заорал:

— Брось это сейчас же! Кому говорю! Эй, вы! Не стойте столбом! Заберите у нее этот веник!!!

Тереска с Янушеком, придя в себя, кинулись ему на помощь. Совместными усилиями удалось наконец вырвать у Шпульки крапиву и отцепить ее от брата. Совсем сникнув после пережитого шока, девчонка без сил опустилась на землю и не в состоянии была что-либо объяснить.

— Наверное, она что-то увидела, — догадалась Тереска. — Интересно, что именно. Надо ей воды дать.

— Кричала, будто там что-то вылезло, — вспомнил Янушек. — Может, уж?

Зигмунт рассердился не на шутку.

— Воды ей надо на голову вылить. Хорошо еще не с ножом примчалась!

Шпулька подняла голову и беспомощно развела руками.

— Потеряла... — жалобно прошептала она.

— Что потеряла?

— Нож. У меня был нож. И нет... Потеряла.

— Слава тебе, Господи! — с благодарностью выдохнул Зигмунт.

— А что, — согласилась Тереска, доставая термосы. — Пырнула бы тебя как пить дать...

— Эй, ты, а что там вылезло? — настаивал на выяснении Янушек. — Что это было-то?

Шпулька вздрогнула и выплеснула на себя половину чаю, только что заботливо поданного ей подругой. Зигмунт тем временем извлек из палатки аптечку и смазывал салициловым спиртом свое несчастное ухо и часть щеки, бормоча ругательства. Янушек с беспокойством поглядывал то на Шпульку, то на болотце...

— Скажет она наконец, что там было, или нет? — требовал он ответа. — Дайте ей минеральной воды, или этого спирта, или йода, чего угодно, только пусть говорит!

— Вот именно! — сердито поддержал его Зигмунт. — И если это и в самом деле был уж, я сам ее убью!

От обиды к Шпульке вернулись силы.

— Дурак! Какой уж?! Там было привидение!

На привидение все отреагировали дружно и совершенно однозначно, что окончательно поставило Шпульку на ноги как в переносном, так и в прямом смысле. Она поднялась с земли, самостоятельно напилась минералки, теперь уже лишь слегка постукивая зубами, и приступила к объяснениям.

— Сейчас-то я понимаю, что из кустов выглянула человеческая рожа, — говорила она, передергиваясь от отвращения. — Но на человека это было мало похоже. Говорю вам — настоящее привидение! Сине-зеленое, в кровоподтеках и ссадинах, в грязи, и не знаю, в чем там еще! Как труп, который встает из могилы. Живой человек так выглядеть не может! И еще эти спутанные лохмы!..

— Пьяница какой-то, — пренебрежительно констатировал Зигмунт. — Спал себе в лесу, проснулся, и еще неизвестно, кто кого больше испугался, ты его или он тебя.

— А ты такой крик подняла, что он с перепою мог и от инфаркта умереть, — с явным осуждением добавила Тереска.

— И совсем не пьяница, — стояла на своем Шпулька. — Там вчера кого-то убивали. Я сама слышала.

— Я считаю, надо пойти и посмотреть, — включился в разговор Янушек, до сих пор хранивший молчание.

— Пойти все равно придется. Она там нож потеряла. Надо найти.

Все помолчали, вспоминая ночные шумы и стараясь сообразить, на что это было похоже.

— Я точно уверена, здесь что-то нечисто! — с горечью заявила Шпулька. — Всегда вокруг нас что-то происходит! Машина ночью приезжает, морда стонет в кустах, а этот еще и золото в речке нашел. Я здесь с ума сойду!

Янушек как-то загадочно кашлянул. Тереска и Зигмунт посмотрели на него, а затем переглянулись. У обоих одновременно возникло смутное подозрение. Ночью мальчишка надолго исчезал без всякого разумного объяснения, а потом вел себя весьма странно...

— Я считаю, мы должны пойти и посмотреть, что там такое с этим привидением, — категорически заявил Янушек. — Я не хочу ничего такого сказать, но, возможно, что-то все-таки происходит. А если происходит, надо выяснить, что именно!

Замечание показалось настолько верным, что с ним согласилась даже Шпулька, для которой болотце было последним местом в мире, куда она хотела бы наведаться. С другой стороны, она ни за что не осталась бы одна в лагере. В результате уже несколько минут спустя вся компания топала по черной, пружинящей тропинке. Державшаяся в арьергарде Шпулька издалека ткнула пальцем в заросли кустарника.

Здоровенный пук крапивы лежал там, где его оставили, а нож — чуть дальше на тропинке. Поднял его Зигмунт, шедший во главе колонны. Он подошел к кустам, раздвинул их и заглянул внутрь. Шпулька прибегла к своему вернейшему средству от страха — зажмурила глаза.

В кустах не оказалось никакой морды, никакого пьяницы и никакого привидения. И тем не менее никто и не подумал утверждать, что Шпульке все померещилось. На этом месте явно что-то произошло. Свидетельствовали об этом поломанные и примятые ветки, взрытая земля, какие-то клочья и вытоптанная трава. Кто-то здесь боролся, полз, или кого-то волокли.

— Удрал, — заметил Янушек с явным облегчением и в то же время с сожалением. — Значит, живой.

— От ее воплей и мертвый бы удрал, — проворчал Зигмунт, вылезая из кустов.

Тереска вслед за ним заглянула в заросли и оценила следы.

— Для одного человека — слишком уж большой разгром, — сделала она вывод. — Разве что он тут бился в припадке эпилепсии или брейк отплясывал. Похоже, что этих губителей природы было как минимум двое.

— Ясно — двое. Подрались по пьянке. Только и делов. Главное, что убрались ко всем чертям на своих двоих и можно за них не волноваться. Что теперь?

Шпулька, успокоенная отсутствием страшной морды, полностью пришла в себя и направилась назад к дороге и речке.

— Я бы сейчас изучила окрестности при дневном свете, — весьма разумно заметила она. — Вчера в потемках я сто раз в воду соскальзывала. Может, мы не в самом удобном месте ловим? Надо поискать что-нибудь получше.

— Правильно, — поддержала Тереска. — Чтобы был нормальный подход к воде...

На месте, где прошлой ночью Янушек выбросил на берег свою добычу, вокруг перевернутой дырявой ивовой корзины валялись в рассыпавшемся по траве песке какие-то черепки и всякий мусор. В лучах яркого солнца что-то поблескивало. Янушек, вместе со всей компанией направлявшийся к берегу, мельком взглянул на все это, затем вдруг остановился, присмотрелся повнимательней и свернул к корзине. Наклонясь над кучей песка и мусора, он принялся тщательно ее изучать.

— Эй, вы! — вдруг закричал он таким голосом, что все сразу обернулись. — Чтоб мне лопнуть!!!

Среди черепков разбитого горшка, в корзине и вокруг нее разбросано было множество маленьких, не правильной формы кружочков и что-то вроде блестящих бусинок. Кружочки в основном были черные, но кое-где поблескивали и золотистые.

Все молча уставились на эту находку. Тереска первой пришла в себя, присела, порылась в куче песка, извлекла несколько бусинок и старательно протерла рукавом свитера парочку кружочков...

— Клад! — заявила она торжественно. — Смотрите, самый настоящий клад!

— Какой клад? — недоверчиво переспросил Зигмунт. — Эти дешевые бусики и черные железки?

— Ты совсем дурак, что ли? Ведь это же деньги! А что черные, так наверняка серебряные.

— Это же надо! — прошептала Шпулька.

Все присели и — начали выбирать и очищать от песка металлические кружочки и бусинки, бережно укладывая их на двух больших листах лопуха. Шпулька отползла дальше всех и заметила, как чуть в стороне в траве что-то блеснуло. Кинувшись туда, она обнаружила округлый, слегка сплющенный камень, очень легкий и прозрачный, с дыркой посередине. Ее восхищению не было предела.

— Смотрите, это же янтарь! И какой большой!

— Это от разорвавшегося ожерелья! — воскликнула Тереска.

— На него я как раз ночью и наступил, — заявил Янушек. — Такое что-то было круглое и легкое, вот и захотелось посмотреть, что именно.

— Бедный человек, вместе с деньгами спрятал свое единственное сокровище...

— А может, совсем наоборот, скупердяй, мало того, что деньги зарыл, еще у жены и бижутерию отобрал...

Теперь уже не было никаких сомнений. В мокром песке лежал самый настоящий клад, извлеченный из реки заодно с раками. Раньше он находился неподалеку от первой Терескиной лягушки у противоположного берега, многие годы подмываемого рекой. Наверняка упал в воду вместе с оползающей землей и был извлечен при помощи ивовой корзины.

— О Господи! А горшок-то? — вдруг спохватилась Шпулька. — Горшок-то тоже старинный! А мы, варвары, разбили его!

— Успокойся, он уже был разбитый, — утешил ее Зигмунт. — Во всяком случае, как минимум треснутый, ведь одну такую штуковину Янушек нашел отдельно на дне.

— Давайте хоть черепки соберем!

— Пожалуйста, можем и пособирать, а знаете что? Течение здесь слабое, вдруг еще что осталось? Предлагаю поискать на дне!

— Иголку в стогу сена, — проворчал Янушек. — Думаете, это так легко?

— Конечно, поищем! — с энтузиазмом откликнулась Тереска. — Возможно, там еще что-то есть. Это же наше национальное достояние!

Янушек начал все сильнее волноваться. Он понял, что пора наконец принять решение. Нельзя больше ничего скрывать и тем самым подвергать опасности четырех человек, в том числе и самого себя. И без того приходится удивляться, что они еще живы...

— Эй, вы, послушайте, — начал он отчаянно. — Не особенно-то разгоняйтесь. Мне нужно вам что-то сказать.

Трое беззаботных подростков, обрадованные находкой и ничего не подозревающие, с интересом взглянули на мальчишку: что он там еще припас? Янушек поднялся, огляделся по сторонам и снова присел: ближе к земле казалось как-то безопаснее. По его виду было ясно, что дело нешуточное.

— Уж лучше я вам скажу, что здесь происходит. Но при одном условии. Я это еще вчера узнал.

— При каком условии? — строго спросила Тереска.

Янушек уселся поудобнее.

— При условии, что не помчитесь сразу в панике домой. Дайте слово, что мы останемся здесь до завтра и наловим побольше раков, что бы ни случилось!

— Ничего подобного, остаемся, даже если до смерти испугаемся, — категорически заверила брата Тереска. — А уж теперь-то тем более — не только раки, но и клад в придачу...

— Заткнись ты наконец и перестань звонить! — рассердился Янушек. — Только от тебя и слышно: клад, клад! Место здесь опасное, нечего орать. Я видел и слышал и знаю!

— Ладно, — примирительно сказал Зигмунт, понижая голос. — Мы согласны на все условия, даем слово, что останемся, а теперь рассказывай! Что ты знаешь?

— Тут бандиты орудуют, — зловеще объявил мальчишка. — Настоящие убийцы. Пришили кого-то, вырыли могилу и потом засыпали... Прямо на моих глазах, вон там, с той стороны холма. Да еще не одного, а нескольких, тут везде скелеты валяются. Настоящий «Пейзаж после битвы»! Вчера тоже пытались одного прикончить, но не знаю, удалось ли, я до конца не смотрел. Теперь-то я знаю, в чем дело, на этот клад нацелились. Так что лучше не показывать, что мы ищем, а то и нас поубивают как пить дать.

Какое-то время все переваривали услышанное.

— Ты явно спятил, — заявила наконец Тереска. Янушек жутко обиделся.

— Сама ты спятила, и вовсе я не спятил. Я собственными глазами все это видел и слышал, что они говорили. Один другому сказал, что надо хорошенько утрамбовать, а то, не дай Бог, кто это захоронение найдет!..

— Сказали «захоронение»?

— Захоронение, именно так.

— Погоди-ка, — задумчиво произнес Зигмунт. — Скелеты, говоришь, значит, уже старые. Давно лежат. А посвежее ничего не было?

— Не знаю, я не с самого начала смотрел. Свежее, наверное, уже закопали. И еще говорили, что надо тут одного такого убрать, а то донесет. Может, как раз его ночью и убирали. Один другого подкарауливал и крался потом по лесу. Это я точно видел...

Янушек вдруг немного замолчал и, вспоминая свои ночные приключения, со страхом поежился.

— И скелеты видал, — продолжал он свой веселенький рассказ. — Можете и вы посмотреть, вон там, в кустах лежат. А машина приехала, и что? И конец. Не уехала...

На этот раз молчание было более продолжительным.

— Не нравится мне это, — вдруг заявил Зигмунт. — И правда, что с этой машиной? Кто-нибудь мотор слышал?

Остальные трое отрицательно покачали головами.

— Мы могли спать, — продолжала сомневаться Тереска. — Я не хочу сказать, что в этой стране никто никого не убивает, но все-таки... Если и прикончили какого-то доносчика, должны были и машину ликвидировать. Они же нас видели, мы тут с фонариками носились, и костер горел. Может, поджидали, пока мы заснем...

— Надо проверить! — решительно заявил Зигмунт. — Пошли!

— Куда ты хочешь идти? — испугалась Шпулька.

— Туда, где мотор работал. Это недалеко, на том берегу. Прочесываем лес цепочкой, если кто увидит — крикнет остальным. Ищите следы шин, земля влажная, должны были отпечататься. Ну, двинулись!

Таинственную машину обнаружили почти сразу в нескольких десятках метров на заросшей лесной дороге. Внутри никого не было, дверцы — заперты. Осмотрели автомобиль весьма тщательно, хотя главный его недостаток сразу бросался в глаза — стоял на двух колесах, остальные заменяли подпорки из сучьев и камней. Два же имевшихся в наличии колеса оказались совершенно спущены. В данной ситуации трудно было определить, почему машина не уехала — то ли потому, что хозяина прикончили, то ли потому, что не на чем было.

— Ну, и что теперь? — спросила Тереска.

— Теперь я бы позавтракал, — спокойно ответил Янушек.

— Ну, знаешь!... — возмутилась Шпулька. — Тут такое творится, убийства, могилы, а ты есть хочешь?!

— Ну и что, что убийства и могилы? Конечно, хочу, я-то еще пока живой!

Зигмунт во время этой перепалки хмуро изучал местность вокруг пострадавшего автомобиля. Он заметил нечто, ускользнувшее от внимания остальных. В одном месте кусты были поломаны, а трава взрыта. Следы вели в глубь леса, как будто кто-то, не разбирая дороги, ломился сквозь заросли, падая и круша все на своем пути, а возможно, продирались и двое, боровшиеся друг с другом. Что касается всевозможной борьбы и прочих восточных единоборств, тут Зигмунт собаку съел и мог бы работать экспертом. Очень все это подходило к тому месту, где Шпулька увидела дикую морду. Один, похоже, бежал, а другой пытался его задержать и нагнал-таки у самого болотца...

Парень уже совсем было собрался поделиться с остальными своими наблюдениями, но передумал и решил не нагнетать паники. В этих местах творилось явно что-то необычное, и хоть никаких трупов не нашли, это вовсе не означало, что противники мирно разошлись, веселые и довольные. Одного из них видела сестра, а другого, возможно, хорошенько утрамбовали на склоне холма... Не стоит обсуждать эти подробности с двумя девчонками и одним сопляком, а надо просто сообщить в милицию, только не сейчас же! Иначе всякая возможность наловить еще раков будет исключена...

Вот таким образом, помимо разницы в возрасте и жизненном опыте, Зигмунт пришел к тем же самым выводам, что и Янушек, и принял практическое решение. Подойдя к стоявшим у машины членам рачьей экспедиции, он поддержал предложение Янушека:

— Позавтракать можно, почему бы и нет. И так мы тут ничего не выстоим. Давайте вернемся к палаткам и там подумаем, что делать дальше. Только по пути я бы дипломатично пособирал сокровища.

— Дипломатично — это как?

— Ну, так... Как можно незаметнее.

Дипломатично собранные и старательно завернутые сокровища спрятали в палатке девчонок. Тереска занялась костром, Шпулька с Янушеком осторожно перекладывали раков, выстилая им ведро крапивой. Зигмунт открывал консервные банки и нарезал хлеб. В атмосфере чувствовался, может, немного и неприятный, но зато такой возбуждающий запах опасности, очень контрастировавший со спокойным и полным солнца пейзажем.

Собирая вокруг хворост, Тереска наткнулась вдруг на какой-то предмет — не деревянный. Она уже хотела отбросить его в сторону как не годящийся на растопку, но не сделала этого. Форма предмета что-то ей смутно напоминала. Девчонка никак не могла вспомнить, где она такую штуковину уже видела и что это вообще такое. Рассматривая находку и напрягая память, она повела взглядом вокруг, заметила другой странный предмет и тоже подняла его с земли...

Зигмунт быстро прикрыл кастрюлю, куда как раз вываливал тушенку, так как Тереска вскочила так резко, что в посудину посыпалась земля.

— Слушайте, здесь кто-нибудь, копал? — взволнованно спросила она.

— Дергаешься, и всякая дрянь летит, — недовольно ответил Зигмунт. — А потом будет на зубах хрустеть. Кто что копал?

— Здесь. Здесь, я спрашиваю, кто-нибудь что-нибудь копал? Землю тут кто-нибудь рыл?!

— Ясно, копали. Что за вопрос? — недовольно отозвалась Шпулька, оторвавшись от ведер с раками. — Мы с Зигмунтом тут как лошади вкалывали. Ты что, не заметила, здесь же склон, а палатки стоят ровно. Не само же выровнялось?!

Тереска казалась чем-то очень возбуждена, похоже, какой-то неожиданной догадкой. Она перевернула термос, задумчиво подняла его и отставила подальше.

— Я, конечно, не уверена... Знаете, я бы сходила посмотреть на эту могилу. Мне кажется... Может, и не правильно... Я бы сходила к этому захоронению.

Все недовольно на нее уставились. В глазах Шпульки появилась к тому же легкая паника.

— Прямо сейчас? — поморщился Зигмунт. — А завтракать когда же?

— Чихала я на завтрак. Завтрак не убежит.

— Могила тем более!

— Осматривать могилы на голодный желудок очень вредно, — авторитетно изрек Янушек. — И эти скелеты... Один меня чуть не укусил. Потом аппетит совсем пропадает. Я могу туда пойти, пожалуйста, но только после еды.

— Не уверена, что могила хороша на десерт, — с сомнением заметила Шпулька. — Неужели нельзя хоть минутку посидеть спокойно?

— Они правы, — согласился Зигмунт. — Не тряси в кастрюлю всякую пыль. Далась тебе эта могила. Ты что-то придумала?

Тереска не хотела ничего говорить. Костер она развела моментально, поставила кастрюлю на сильный огонь, не обращая внимания, что та тут же закоптилась, сунула Янушеку ложку и велела есть быстрее. Шпулька со своим котелком пристроилась рядом с подругой.

— Даже помешать толком не могла, — обиженно заявила она. — Половина совсем холодная.

Она вдруг замолчала, так как заметила предмет, который Тереска тщательно очищала о собственную блузку.

— Как это? — произнесла Шпулька, совершенно ошарашенная. — Откуда ты?.. Ведь это...

Ни слова не говоря, Тереска подала ей предмет, уже очищенный от земли и пепла, а затем и другой, поменьше, также весьма непрезентабельный, похожий на кусок старого железа. Шпулька положила свою ложку прямо на траву, даже не заметив этого. Схватив обе штуковины, она молча принялась рассматривать их, затем вопросительно взглянула на подругу. Та несколько раз энергично кивнула головой. Шпулька поспешно поднялась.

— Знаете, — в голосе ее звучало странное оживление. — Я бы пошла взглянуть на эту могилу...

Потрясенный Янушек, ничего не понимая, смотрел, как его сестра с подругой упали на колени в указанном месте и принялись лихорадочно разгребать землю руками. Вставать у могилы на колени было обычаем повсеместно принятым, но никто при этом не пытался докопаться до покойника и тем более с таким энтузиазмом, да еще голыми руками. Зигмунт, похоже, о чем-то догадывался и смотрел на это неожиданное помешательство девчонок с явным интересом. Тереска со Шпулькой, как настоящие терьеры, рылись в земле, убирая так старательно утрамбованный вчерашними злоумышленниками слой земли. Наконец они, похоже, до чего-то докопались и начали друг другу что-то показывать. Тереска поднялась на ноги с сияющими глазами, горящими щеками, вся перепачканная. По мнению Янушека, она сама выглядела, как вставшая из могилы.

— Ты, кретин безмозглый, — обратилась она к брату, причем смысл ее слов явно противоречил торжественному тону, которым они произносились. — Захоронение он, видите ли, нашел, темнота необразованная! Конечно, же, захоронение! Эти люди обнаружили доисторическое погребение. И никого они не убивали. Скелеты здесь уже многие века лежат!

— Историческое, — поправила, правда, без особой уверенности Шпулька, тоже поднявшаяся на ноги и выглядевшая не лучше подруги. — Скелеты не сожженные, по-моему, это первые века...

Тереска задумалась.

— Возможно... Да что ты мне говоришь! Такие захоронения существовали еще в неолите...

— Не станешь же ты утверждать, что это неолит?

— Спятила! Тут явно бронзовый век. Вот взгляни на эту пряжку, а может, еще какое украшение, уже второе. Первое я у лагеря нашла! А вот та штуковина, похожая на конец чего-то этакого, может скипетра. Вы же сами это вырыли, когда выравнивали...

— И все-таки оно не такое уж древнее, мне так кажется, — стояла на своем Шпулька. — Спорить не буду, неолит неолитом, но это, пожалуй, уже христианство!

— Вполне возможно. Я, правда, особой разницы между веками не вижу, что первый, что пятый... А вот этот узор — другой! На что-то он похож, никак не могу вспомнить...

Зигмунт, с большим интересом прислушивавшийся к этой научной дискуссии, взял у девчонок плоский предмет с неровной поверхностью. Разобрать, что собой представляет узор, образованный этими неровностями, казалось невозможным. Парень с сомнением оглядывал склон пригорка.

— Ты уверена? — спросил он осторожно. — И как ты тут что-то различаешь? Я бы ни в жизнь не заметил.

— Да мы этого насмотрелись до отвращения, — вмешалась дрожащая от возбуждения Шпулька. — В самом конце учебного года нам реферат задавали о древних славянах. Мне все эти раскопки по ночам снились. По музеям нас водили и все показывали.

— Даже то, что было в запасниках, еще не разобранное, — добавила Тереска. — Мне бы только кусочек гребня найти или поясной пряжки, сразу эпоху определю. Вот почему мне кажется, что здесь что-то другое, не похожее на то, что мы видели. Но в то же время знакомое! Я уже совсем голову сломала, никак не могу определить, какой же это период!

Зигмунт уважительно посмотрел на девчонок. На перепачканном землей лице Шпульки отражалось абсолютное блаженство.

— Древнее погребение, — с восхищением шептала она. — И как минимум тысячелетней давности. Наконец-то нам удалось найти хоть что-то ценное! И настоящее...

— А ты думала, что все это туфта и фотомонтаж? — недовольно спросил Янушек, слегка разочарованный превращением места серьезного преступления в какой-то там труплявый мавзолей. — Что они сами фабрикуют это старье и проают в музеи?

Мальчишка подошел поближе и, оборвав свои замечания об археологах, быстро наклонился и поднял что-то с земли, рассыпанной под кустом.

— Эй, смотрите, а это, случайно, не наконечник стрелы? Точно вам говорю — самый настоящий наконечник!

Потрясающее археологическое открытие оказалось самой что ни на есть реальностью. Взрытый пригорок таил в себе истинные сокровища, правда, в безобразнейшем состоянии. Достаточно было чуть копнуть землю, чтобы обнаружить фрагменты скелетов, отдельные кости, множество наконечников и дротиков и прочие древности, грязные, заржавевшие, не пощаженные временем, но, вне всякого сомнения, чрезвычайно ценные и древние, которые трудно было идентифицировать. Таинственные злоумышленники перерыли большую часть холма, разбросав вокруг то, что не представляло для них интереса, а затем, по-видимому, сгребли все назад и утрамбовали. Найденный Янушеком череп тоже был отброшен за ненадобностью и откатился в кусты, причем никто даже не потрудился его поискать, чтобы зарыть назад.

— Ну и ну! — с восхищением произнес Зигмунт. — Чтоб мне провалиться, вот это находка! Интересно, а что в этих местах такое было, я имею в виду в историческом смысле?

Тереска лихорадочно попыталась вспомнить.

— В том-то и дело, что вроде бы ничего. Римские влияния, конечно, могли сюда проникать, но, скорее, слабо... О миграциях древних народов в этих краях я ничего не слышала... Торговые пути проходили южнее, никаких великих сражений... О раскопках в этом регионе вообще не известно...

— А захоронение — есть! — прервала рассуждения подруги Шпулька. — И это лучшее доказательство, что здесь что-то было! Прямо чудо какое-то! После стольких усилий и поисков так просто найти...

— Ничего себе просто! — обиженно фыркнул Янушек.

— Что значит, после стольких усилий? — с подозрением спросил Зигмунт. — Как-то я до сих пор не замечал, чтобы ты носилась по родному краю в поисках археологических древностей. И с лопатой ни разу тебя не видел. После чьих это усилий?

— Наших, конечно! Хорошенькое дело, не замечал. Я же тебе сто раз рассказывала! Она меня впутала в жуткую уголовщину, и все каникулы мы с этим делом возились, между прочим, с опасностью для жизни! Я-то думала, что речь идет о настоящих сокровищах, памятниках старины, и только поэтому согласилась. Думала, хоть что-то удастся вернуть, ведь у нас столько всего разворовали, столько уничтожили! А потом оказалось, что это была сплошная ерунда, золото всякое, доллары, да разные довоенные побрякушки...

— А, помню, что-то ты об этом говорила. И впрямь золото, доллары и довоенная бижутерия — это, конечно, ерунда, я бы даже сказал, просто дрянь. Только ты рассказывала тогда о каких-то там аферах, а не о древностях.

— Мы и вправду думали, что найдем настоящие предметы старины, — вздохнула Тереска. — Знаешь, ведь в других странах музеи прямо ломятся, а у нас что? Фиг с маслом! Юрек говорил...

— Какой Юрек?

— Мой двоюродный брат. Говорил, что в Копенгагене целый этаж в музее — одни ложки. Понял? Тысячи ложек! Миллионы...

— А ножи и вилки? — вдруг заинтересовался Янушек.

— Что? Отстань. Вилка появилась только в четырнадцатом веке. А тетя говорила, что в Лувре есть галерея длиной в целый километр, а в ней — одни только мелкие предметы повседневного использования! И украшения! А у нас что?

Обсуждаемая тема всегда ужасно волновала Тереску. Девчонка горячо переживала из-за ущерба, понесенного страной в результате многочисленных войн и прочих исторических катастроф, и мечтала придумать какой-нибудь необыкновенный способ, который помог бы хоть частично восполнить национальные потери.

— Здесь нельзя больше ничего трогать. Для археологов страшно важно, где что лежит и каким образом. Тут и так вон какое безобразие учинили. Надо им немедленно сообщить!

— Кому?

— Археологам, конечно! Зигмунт, бери велосипед и дуй в первую попавшуюся деревню прямиком в милицию. У них узнаешь, где здесь ближайший музей.

— Погоди, погоди! — вмешался Янушек. — Ишь какая прыткая! Он еще, чего доброго, сразу найдет. Они сюда примчатся, и что тогда?

— Как что? Очень хорошо! Они и должны примчаться!

— Ага! Разбежалась! А раки?

— Что раки?

— Ты совсем от радости сбрендила! Мало того что нас прогонят, еще и всю живность распугают! О том, чтобы ловить, и не мечтай тогда! А еще хуже, того и гляди, сами все выловят. Я тут о всякие там исторические черепа спотыкаюсь как последний идиот, рискую, а вы хотите все профукать?!

— О Господи! — вздохнула Шгщулька.

— А он, пожалуй, прав, — озабоченно согласился Зигмунт и вдруг спохватился. — Погодите, а кого ты, собственно, собираешься информировать обо всем этом? Ты считаешь, они сами ничего не знают? А кто же тогда здесь копал?

— Уж никак не археологи!

— Откуда ты знаешь?

— Ну, ты даешь! Разуй глаза! Не видишь, что здесь творится? Ученые действуют осторожно и аккуратно... А здесь какой-то вандал рылся. Настоящий варвар! Может, искал здесь что-нибудь или, наоборот, зарывал поглубже... Он ведь вернуться может и рыться дальше, тогда уж точно все перепортит!

— Поэтому я и считаю, что надо предупредить археологов.

— А раки? — снова напомнил Янушек.

Раздираемая противоречивыми чувствами Шпулька уселась на землю. Зигмунт задумчиво смотрел по сторонам.

— Не понимаю я этих типов, — сердито сказал он. — Запакостили все вокруг, черт бы их побрал. Что они тут раскапывали — непонятно, что тайком зарывали — тоже. Один за другим следил, машину бросили на дороге, разделали тут одного под орех... Ничего не понятно!

— Вот именно. И неизвестно, что им еще в голову взбредет. Раз здесь, что-то происходит, нельзя допустить, чтобы пострадали культурные ценности. Это наши родные ценности нашей родимой культуры. Обязательно надо сообщить!

— А раки?

Тереска хотела ответить, но промолчала, явно не зная, что сказать. Шпулька, громко вздыхая, запустила руки в волосы, превратив свою прическу Бог знает во что. Зигмунт, нахмурившись, уставился в землю. Янушек был прав, проблема представлялась неразрешимой. С одной стороны — раки, возможно, единственный случай в их жизни, с другой — археологическая находка, несомненно тоже уникальная. На такие вещи не каждый день натыкаешься. И возможно, ей грозит уничтожение. Предстояло решать: или потерять раков, или — бесценные доисторические сокровища.

После продолжительных колебаний доисторическая культура все-таки победила. Категорические протесты Шпульки сделали невозможной охрану древностей от неизвестных варваров собственными силами. А за ночь злоумышленники черт знает что могли бы натворить. Поэтому было решено, что Зигмунт не успокоится, пока не доберется до какого-нибудь археолога, а перед тем как все ему рассказать, постарается выяснить, как тот относится к ракам, а затем выдвинет свое условие. Он рассказывает все без утайки, но на ночь их оставят в покое и позволят наловить раков. А возможная охрана, не важно, от какого ведомства, будет вести себя тихо и держаться подальше от речки. Ясное дело, только до утра. Утром ей разрешается делать все, что угодно.

Зигмунт сел на велосипед и отправился на поиски деревни и отделения милиции, не имея ни малейшего представления, в какой стороне они могут быть. Тереска, Шпулька и Янушек остались на хозяйстве, страшно волнуясь и нервничая, то рассуждая на исторические темы, то опасаясь неожиданного возвращения враждебно настроенных злоумышленников. Янушек на всякий случай — в целях самообороны — соорудил рогатку, что не составляло особого труда, так как нужная резинка у него всегда была при себе.

— В случае чего я в них из засады, — доложил он девчонкам. — Меня не увидят, не бойтесь, она далеко бьет.

— Неплохая мысль! — похвалила брата Тереска. — Если у Зигмунта ничего не выйдет, можешь в них стрелять хоть всю ночь. В таких условиях они много не наработают.

— Его поймают и прикончат, — мрачно предсказала Шпулька.

— Где им! Убежит. А если будут за ним гоняться по лесу, да еще в темноте, тем более ничего не разроют. Будем их пугать, ну шуршать там чем-нибудь, или рычать, или еще что...

— Великолепно. Мы будем рычать в лесу, а раки сами наловятся. А я-то думала, нам раки нужны. Тереску вдруг осенило.

— Сами! Слушай, это же гениальная идея! Конечно же, сами! Устроим ловушку. Мы же еще вчера об этом говорили, хорошо, что ты напомнила. Эти остатки корзины — как раз то, что надо. Янушек, принеси-ка корзину!

Корзина и впрямь оказалась что надо. Только заделать дыру на дне, прикрепить крючок, насадить на него лягушку и все это затопить. А потом — одно движение, и вся добыча, собравшаяся на приманке, выбрасывается на берег. Не то что колупаться с удочкой и сеткой!

— Жаль, что ты две корзины не нашел! — вздохнула Шпулька.

— Не жадничай. Жаль, что сразу не нашел. Мы бы еще вчера достаточно наловили, и не было бы сегодня таких осложнений с археологами и милицией. Я боюсь, милиция тоже приедет, хотя бы из-за этой машины.

— Интересно, она еще там стоит?

— Наверняка стоит, ведь мотора-то не слышно. Прямо и не знаю, может, ее как-нибудь испортить, чтобы не уехала раньше времени. Вдруг она окажется важной?

— Мне сдается, ее и портить не надо, вряд ли она куда-то уедет...

— Подумаешь, колес нет. Колеса можно в два счета поставить. А мы даже номера ее не знаем!

— Я могу проверить, — предложил Янушек. — Заодно погляжу, что там делается. А вы пока корзину заделайте.

Янушек прихватил рогатку и отправился на другой берег. До его прихода Тереска со Шпулькой успели закрыть половину дыры густой сеткой из ивовых прутьев и веревки. Янушек вернулся страшно собой довольный.

— Хорошо, что я сходил, — заявил он, присаживаясь рядом с поглощенными работой девчонками. — Какие колеса у нее утром были? Левые или правые?

— Кажется, левые, — быстро ответила Тереска. — А справа подпорки. А что?

— А теперь стоит на правых, а подпорки слева. Значит, кто-то был и заменил колеса. Ты права, их ничего не стоит снять, а потом назад поставить. Я считаю, у него все четыре были проколоты, два он повезв шиномонтаж, потом вернулся, заменил и забрал два других. Теперь как раз два левых латает.

— О Господи! Он их скоро привезет, поставит и уедет, — заволновалась Шпулька.

— Ииии, — пренебрежительно ответствовал Янушек. — Никуда он не уедет.

— Как это? Почему?

Тереска искоса взглянула на брата и снова занялась корзинкой. У нее не было ни малейших сомнений, что машина не двинется с места, раз уж Янушек вокруг нее покрутился.

— Почему ты так уверен, что никуда не уедет? — продолжала допытываться Шпулька.

— Из этих правых колес весь воздух вышел. Камеры теперь никуда не годятся.

— Ты проколол! — вырвалось у Терески.

— Что ты! Чем? У меня с собой только рогатка была.

— Тогда и проблем нет. Накачает и привет.

— Э, нет. Не выйдет. Я у него два ниппеля одолжил.

— Езус-Мария! — встревожено прошептала Шпулька. — Как ты это в милиции объяснишь?

— А что такого? — удивился Янушек. — Я же ему верну все в целости и сохранности.

Тереска со Шпулькой переглянулись и закрыли тему, стараясь не показывать своего облегчения, вызванного неблаговидным поступком Янушека. Что там дальше будет — неизвестно, но хотя бы один из подозрительных типов никуда не денется.

Зигмунт никак не возвращался. Девчонки начали волноваться все сильнее. Издалека донесся шум приближающегося автомобиля и вызвал надежду, сменившуюся тревогой. Мотор заглох неподалеку от первой машины. Янушек не утерпел и отправился на разведку. Тереска со Шпулькой напряженно ждали его возвращения. Мотор снова заработал и удалился, затихая где-то в полях за лесом. Янушек вернулся и обстоятельно доложил:

— Видел я его. За одну внешность должен пожизненное получить. Низенький, черный, бородатый и в очках, а в придачу еще и недоразвитый, только одно слово и повторял как заведенный. Когда колеса свои увидел. Приехал он на такси, привез те два левых колеса и даже их поставил, но оказалось, что у них с таксистом на двоих только один ниппель, ну, он и отправился еще за одним. Вряд ли он сообразит захватить четыре про запас.

— Если я правильно поняла, теперь ты у него одолжил уже шесть? — осторожно поинтересовалась Тереска.

— Пять. Тогда два и сейчас три. Все отдам по первому требованию, а сейчас они ему и так не нужны, все равно же четвертого нет. То есть шестого.

Напряжение достигло апогея, а солнце уже садилось, когда наконец вернулся Зигмунт. И не один. Приехал он на двух машинах, в одной из которых был он сам и трое страшно взволнованных археологов, а в другой — складной велосипед и трое каменно-спокойных милиционеров. Поначалу возникла жуткая неразбериха, так как все хотели выяснить все сразу и говорили одновременно. Затем удалось кое-как разделить обязанности. В распоряжение милиции был отдан Янушек, а к археологам приставлены девчонки, за которыми был вынужден последовать и Зигмунт, так как обе вцепились в него мертвой хваткой и засыпали вопросами: как все происходило, где он их нашел, почему так долго и вообще, что все это значит. Вырваться несчастному парню не удавалось и вставить слово — тоже. Поэтому он молча и терпеливо пережидал, пока девчонки не успокоятся, зато Янушек не терял времени даром.

— Слушай, эти археологи тоже с приветом, — шепотом сообщил он сестре. — Бормочут «скифы», «скифы»... А я же видел их машины, никаких там прицепов «скиф» в помине нет! А ментов, оказывается, больше прикатило, вон там в лесочке у них еще одна тачка осталась...

И, не обращая ни малейшего внимания на произведенное его словами впечатление, мальчишка помчался назад на другой берег выполнять порученные ему обязанности. Тереска настолько была потрясена услышанным, что даже на какое-то время отцепилась от Зигмунта.

— Скифы... — прошептала она. — Боже правый! Скифский курган? Не может быть...

Шпулька услышала слова подруги и тоже на минутку потеряла дар речи. Зигмунт тут же воспользовался случаем. Он был страшно взволнован и горд собой, что все устроил именно так, как первоначально задумано, несмотря на всевозможные препятствия и осложнения.

— Я голодный как собака, — заявил парень, вырываясь из когтей двух ненасытных вампирш. — Дайте хоть чаю или еще чего попить, а то я намотался, как верблюд, и у меня совсем в горле пересохло. Если заткнетесь хоть на минутку, я вам все расскажу. Мы угодили прямехонько в центр циклона!

— Что я говорила! — с мрачным удовлетворением заметила Шпулька. — Даже безобидные раки нам даром не пройдут.

— Пошли за ними, — торопила Тереска. — Пей скорее. Там в бутылке холодная... И рассказывай все по порядку!

— Сначала я нашел милицию, — начал Зигмунт, идя по тропинке, огибающей пригорок. — Такое сельское отделение. У них, как назло, телефон испортился, и меня направили в какое-то там Райчице не Райчице, что-то в этом роде. Там очень даже заинтересовались и сказали, что археологи у них под рукой, совсем рядом. Но когда позвонили, выяснилось, что археологов там, где они были, уже нет, смотались в другое место, и никто не знает куда. Наконец нашли, я дорвался до телефона, и тут оказалось, что ни фига не слышно. Этот там что-то мне хрипит, а я — ему. Так мы ни до чего и не договорились, тогда менты свой передатчик к делу подключили. Я говорю им, они говорят в аппарат, там кто-то принимает и все повторяет археологам, ну и таким же макаром обратно. Наконец, до них вроде дошло, и они даже вопросы по делу стали задавать, и тут я от дальнейших показаний отказался.

— Спятил? — перепугалась Шпулька. — Почему?

— Сначала же надо было о раках договориться, нет? Вот я и подождал в холодке, пока приехали как раз эти трое, мы в сторонке по-мужски поговорили, и тут подтвердились мои самые худшие опасения. Только я о раках заикнулся, у них аж глаза засверкали.

Они тоже хотят, хотят и хотят, ну прямо как дети. Я держался как партизан, все расписал и предъявил ультиматум. Одно из двух: или они от нас на эту ночь отцепятся, или я сажусь на велик и чешу в голубую даль. Ну, тогда они сдались. Скумекали, что могут и потом половить, только вот я им парочку крючков пообещал. Ты сможешь оставить?

— Хоть все, — милостиво согласилась Тереска. — Такого добра у отца навалом.

— Тогда порядок. Ну, отцепились они от раков и занялись профессиональными обязанностями. Я им все честь по чести обсказал, и тут они от радости совсем с катушек съехали. Такое началось! Сперва попробовали по телефону договориться. Дохлый номер! В конечном итоге ментам пришлось попотеть. На это еще какое-то время ушло. Вызвали подкрепление, чтобы сюда ехать. Оказалось, у властей с археологией — полный симбиоз, в два счета договорились на всех уровнях.

На склоне холма трое мужчин средних лет ласково и нежно разгребали землю. Все трое так и светились от счастья, особенно один, лысина которого ярко сверкала на солнце. Тереска, Шпулька и Зигмунт остановились, с интересом наблюдая за их действиями.

— А милиция зачем? — спросила Шпулька. — Из-за тех бандитов?

— А то! Оказывается, это для них не новость. Тут, значит, две проблемы. Одна — что вообще здесь что-то есть. Археологи уже с весны по всему воеводству ищут, перекапывают пахотные земли и неудобья, так как, по их сведениям, здесь что-то должно быть, только где точно — не знают. Похоже, один с другим даже пари заключил, еще пара человек присоединились, и теперь все эти раскопки — сплошной тотализатор. Сейчас, выходит, больше всех один продулся, его здесь нет, не успели ему пока сообщить. Не знает парень, какая его радость ждет. А вторая проблема...

Зигмунт вдруг замолк, так как один из археологов, среднего роста и телосложения, но чрезвычайно живой и экспансивный, рухнул на колени, воздел руки к небесам и начал выкрикивать что-то на неизвестном языке. Остальные, не прерывая своих осторожных раскопок, как бы подсказывали ему слова. Тереска прислушалась.

— Вроде по-гречески, — заметила она не совсем уверенно.

— Точно, по-гречески, — поддакнул Зигмунт. — Мне приходилось иметь дело с греческими моряками. Может, они что другое говорили, чем этот здесь, но звучит похоже.

— Выходит, и правда, мы здесь нечто потрясающее обнаружили! Ну, давай дальше! Какая там еще проблема?

— Так вот я и говорю. Шляется тут какой-то тип, что им жутко пакостит. Недоучившийся археолог или, наоборот, землемер, заразившийся таким хобби. Таскается за археологами и тоже ищет, но только для себя. Частная инициатива, так сказать. Похоже, надеется таким образом сколотить состояние, так как ворует из раскопок только золотые вещи и монеты, причем монеты — все подряд. Вредит он делу — ужас как...

— В наших раскопках не так уж и много золота, — критически заметила Тереска. — Насколько мне известно, редко-редко что попадается, да и то по большей части иностранного происхождения.

— Ничего. Его и иностранное устраивает. Он свято верит в благородный металл и ищет, где только может. И при этом портит все подряд, не нарочно, а просто за ненадобностью. Исторические ценности ему до лампочки. Есть подозрение, что он шатается где-то неподалеку, отсюда и милиция. Надеются его поймать наконец. Зовут его Яворек.

— Знают, как зовут, и еще не поймали? — недоверчиво спросила Тереска.

— Во-первых, у него фальшивый паспорт, неизвестно на какую фамилию. А во-вторых, раньше никак не удавалось доказать его вину. Теперь, похоже, знают, чем его зацепить. Какие-то прежние делишки, вроде бы он здорово наследил пару месяцев назад.

— Ты думаешь, это его морда была в кустах? — осторожно поинтересовалась Шпулька.

— Понятия не имею. Милиция думает, что у него есть какие-то сообщники. Возможно, они немного не поладили.

— И этот Яворек находит, а археологи не могут? — недовольно заметила Тереска с явным осуждением. — Здесь он раньше нас обнаружил захоронение!

— Иногда сам находит, а иногда крадет там, где археологи найдут. Настоящий маньяк, явно на этом деле тронулся, а таким всегда везет...

Трое мужчин оторвались наконец от склона и вышли на тропинку, где их дожидались подростки.

— Замечательно! — счастливо выдохнул один из них, высокий, худой, с крючковатым носом. — Потрясающая находка! Может подтвердить наши предположения!

— Это что же получается? — жадно спросила Тереска. — Оно действительно такое исключительное? И что здесь? Какого периода? Мы весь день голову ломаем и никак не можем догадаться. Скажите...

— А в палатке у нас еще горшок есть, — добавила Шпулька. — Он в воду упал и разбился, нам очень жаль, но все черепки мы собрали. Вы думаете, этот горшок отсюда?

Вся компания, взволнованная и сияющая, направилась к палаткам. Зигмунт злорадствовал, так как трое археологов оказались точно в таком же положении, как и он чуть раньше, разве только их не пытались разорвать на мелкие клочки. Тереска со Шпулькой также засыпали их вопросами, не давая ни малейшей возможности вставить хоть слово.

Частично притихли они у палаток, и то только потому, что рядом с кострищем лежала длинная полоса туалетной бумаги, на которой из камушков и веточек был выложен категорический приказ: «Тихо!!!!!!» Роль шести восклицательных знаков играли все имевшиеся в наличии у ребят столовые приборы: три ложки, два ножа и вилка. Вне всяких сомнений, это было указание отсутствовавшего Янушека, опасавшегося, по-видимому, возможных восклицаний и излишне громкого восторженного обмена мнениями. Учитывая тесные контакты мальчишки с милицией, решено было выполнять его распоряжения.

— Ну, и что же это такое? — допытывалась нетерпеливым шепотом Тереска, когда все расселись вокруг кучи пепла и туалетной бумаги с грозным приказом. — Раз скелеты, а не урны, то что тогда? Нетипичное? Ведь на более позднее не похоже.

— Доцент Вишневский здесь главный специалист, — сказал лысый нормальным голосом, набивая трубку. — Ему и карты в руки.

Доцент Вишневский крутился и возбужденно подпрыгивал на кресле из надувного матраса. Все уставились на него.

— Может быть, вы что-нибудь слыхали о скифах? — начал он таинственно. — Знаете о них? Многочисленные племена, целый народ, государство, совершенно исчезнувшее с лица земли.

— Романтик... — снисходительно буркнул худой.

— Если мне память не изменяет, прикончил их Сашка со своим Буцефалом, — быстро ответила Тереска, тоже отказавшись от шепота.

Доцент Вишневский застыл от изумления, и наступила абсолютная тишина. Заметив выражение лица всех троих археологов, Шпулька сочла необходимым вмешаться.

— Вы, пожалуйста, не обращайте внимания, у нее такое личное отношение к истории, — торопливо объяснила она. — Это, конечно, Александр Македонский имеется в виду. И еще у нее свое мнение насчет того, кто кого и когда прикончил. По этому вопросу даже большой спор был на уроке.

— О Господи! Да ладно, ладно, известно, что они еще аж до третьего века существовали, с нашей стороны истории, конечно, — нетерпеливо отмахнулась Тереска. — Но разве это была жизнь? Так просто, вегетация. Подыхали, только и всего. А первого хорошего пинка дал им Филипп, когда этот придурок Атеас позвал его на помощь, сейчас, сейчас, когда это было? Такая круглая дата... Ага, триста тридцать девять. Ну, Атеас-то уже был старой развалиной, ему простительно, может, склероз у него был... Филипп им здорово врезал, но, по-моему, по-настоящему подрубил их Александр. Сарматы потом фактически только завершили дело.

— Потрясающе! — прошептал худой, вытаращив глаза на слегка раздраженную Тереску.

— Откуда вы все это знаете? — изумленно спросил лысый.

— Как откуда, из школы.

— У нас уже сто лет жуткая учительница по истории, — снова пояснила Шпулька, тяжело при этом вздыхая. — И Тереска — первая жертва. Обе уперлись и не хотят уступать. Ума не приложу, как она все это помнит, я думаю, не иначе как пропиталась.

— Великолепно! — радостно воскликнул доцент Вишневский, снова приобретая способность двигаться. — Тогда все гораздо легче пойдет!

Лысый энергично постучал трубкой по его плечу и указал на надпись на туалетной бумаге. Доцент Вишневский понизил голос, а чтобы выпустить излишек энергии, еще сильнее запрыгал на матрасе.

— Тогда вы должны знать, что скифы были и в наших краях...

— Ха! — вдруг заорала Тереска, срываясь с пенька, на котором сидела. — Ведь это же их олень! Тот рельеф, я ведь знала, что это не наше, и знала, что где-то его видела!

— Цыц!!! — гаркнул Зигмунт, и Тереска плюхнулась обратно на пенек.

— Десять тысяч вариантов оленей, — докончила она шепотом. — Езус-Мария! Что за слепая тетеря, не могла вспомнить! Здесь везде полно репродукций этого оленя. Были у нас, конечно, но рванули к Зеленой Гуре, до сих пор что-то не слышно было о скифах под Люблином!

— Вот теперь услышат! — с триумфом подхватил доцент Вишневский. — Это совсем свежая информация, страшно романтическая история, в которую никто не верил. Один я. И теперь я выиграл шесть бутылок коньяка! Больших!

— Так и напиться недолго... — вырвалось у Шпульки.

— Он не один будет пить, — твердо заверил лысый.

— Да уж, — грустно подтвердил доцент. — Есть здесь шакалы, что своего не упустят. Сейчас я вам все расскажу. У меня в Турции живет приятель, тоже археолог, который в прошлом году нашел изрядное количество табличек с греческими текстами. Они все время что-нибудь да находят, счастливчики! В том числе там оказалась корреспонденция одной дамы, которая писала письма другой даме, вероятно приятельнице, проживавшей в Малой Азии. С датировкой проблем не было, так как в письмах есть упоминание о личном знакомстве с Пиндаром. Всего расшифровать не удалось, некоторые таблички сильно повреждены, но прочитанные документы как раз содержали сведения о скифах.

— Другими словами, две бабы сплетничают, а мы из этого делаем серьезные научные выводы, — меланхолически вставил лысый.

— И еще как делаем! Жалко, что мало сплетничали! Так вот, в сильном сокращении это выглядит так: дама жаловалась на Пиндара, который ее надул, расхваливая какого-то скифского вождя, якобы знакомого с Геродотом.

— Геродот у них бывал, — встряла Тереска. — Вернулся живой и здоровый, может, и впрямь с кем подружился.

— Познакомился — возможно, что же касается дружбы — это я сильно сомневаюсь. Сомневаюсь также, чтобы Геродот занимался сводничеством, то есть, того... я хотел сказать сватовством. Во всяком случае, история об этом умалчивает. Зато Пиндар, человек творческий и лирический поэт, мог себе позволить подобную шутку и, если дама вообще не высосала всю эту историю из пальца, здорово над ней посмеялся. Дама утверждает, что Пиндар чуть ли не обещал ей этого вождя, а Геродот должен был его уговорить приехать в один город на северном побережье Эгейского моря, кажется в Абдеру, но полной уверенности у нас нет, так как в этом месте текст оказался поврежден, а дама упорно называет в своих письмах сей город «этим отвратительным местом», не приводя географического названия. Наверное, уж очень ей там не понравилось. Но не в этом дело. Дама дожидалась вождя годами, регулярно наезжая в «это отвратительное место», жениха все не было, а затем наконец выяснилось, что Пиндар ее попросту разыграл. Скифский же вождь, фигура для афинской дамы чрезвычайно экзотическая, дикий варвар, купающийся в золоте, но зато никогда не мывшийся, вместо того чтобы прибыть и пасть в ее объятия, отправился в поход в еще более варварские страны, на какой-то жуткий север, где человек вообще не может жить. Поэтому нет ничего удивительного, что он не вернулся и сгинул без вести. А Пиндар — отвратительная скотина, раз до сих пор водил ее за нос. До сих пор — это до момента написания письма. Хуже того, Геродот сообщил, что якобы этот самый вождь вовсе не достиг намеченной цели, а ввязался по дороге в какую-то таинственную историю, оторвался от остальной экспедиции и пропал. Дама предполагает, что он завел роман с какой-нибудь еще более примитивной дикаркой, ведь ничем иным, по мнению дамы, нельзя объяснить его поведение. Лучше всего сохранились догадки нашей корреспондентки по поводу внешнего вида этой разлучницы. Судя по описанию, она вся покрыта густой рыжей шерстью...

— В женском характере испокон веков так ничего и не изменилось, — чрезвычайно угрюмо прокомментировал худой.

Тереска со Шпулькой сердито взглянули на него, но возразить не успели, так как доцент Вишневский продолжил:

— Разумеется, то, что я вам тут рассказываю, это выжимка из нескольких писем, многочисленных предположений и выводов, а также сведений из других источников на эту тему. Мой приятель, зная, что скифы — это моя специальность...

— ...а также глубоко укоренившаяся мания, сдвиг по фазе и помешательство, переходящее в состояние патологии, — вежливо добавил лысый.

— Согласен, патология, так вот, говорю, мой приятель сообщил о находке табличек во всех подробностях. Я постарался сопоставить все известные мне разрозненные данные, и получилось, что действительно, в том скифском походе, что закончился под Витошковом, потерялся по дороге один вождь со всем своим отрядом. Неоценимый Геродот тоже, спасибо ему, сплетничал. Вернувшиеся воины рассказывали об экспедиции, и из их слов можно сделать вывод, что вождь пропал где-то в наших краях...

— Можно сделать также сто других выводов, — проворчал лысый. — Геродот на эту тему сплетничает весьма туманно.

— Во всяком случае, погребения вождя на его родине нет. Я не знаю, известно ли вам, что скифы никогда не насыпали никаких курганов вне пределов тех земель, которые они считали своими исконными. Если чье-нибудь тело оставалось далеко от родины, что, принимая во внимание частые походы, было делом обычным, погребение устраивали дома. Могилу сооружали по всем правилам, только без тела. Поэтому пропавший вождь тоже должен был иметь захоронение на родине, но не имеет.

— Точно не установлено, может, его просто пока не обнаружили, — безжалостно уточнил Лысый.

— А я утверждаю, что не имеет! По каким-то причинам он был вычеркнут из памяти. Ну и потом, его останки мы ведь нашли здесь!

— Это же надо! — умилилась Тереска. — И вы думаете, это его могила?

— Пока не знаю. Надо посмотреть, что там внутри. Может, это просто место какой-нибудь битвы. То, что вы нашли и были любезны определить как штуковину, указывает на присутствие в данном месте какого-то важного лица. Это оковка, крепившаяся на конце шеста, причем шест мог быть и от шатра, и такой специальный, носимый как символ власти. А та бляшка с оленем — это не пряжка, а фрагмент конской упряжи. Много и наконечников стрел. Если внутри захоронен вождь, там должно быть и немало золота. Гипотезы здесь можно строить различные, но сначала не мешало бы все проверить.

— Как же так? — удивилась Шпулька. — Ведь все уже раскопано?

— Только с самого верха. Тоже, конечно, невосполнимая потеряг но вождь, если он вообще здесь есть, должен лежать гораздо глубже и под камнями.

Шпулька вдруг оживилась.

— А что, если он здесь поселился, считая эту землю своей, и здесь же умер? — предположила она. — Тогда и насыпали этот курган, ведь он все равно не вернулся бы на родину?

— Для этого нужны серьезные причины. Я, конечно, не афинская дама и не стану утверждать, что вождь потерял голову от любви к местной дикарке, но в истории уже и не такое бывало.

— К оленю, — предположил Зигмунт. — Мог погнаться не за девчонкой, а за оленем. Олени у нас были неплохие.

— Девчонки вроде бы тоже... Интересен тот факт, что из его отряда также никто не вернулся. Если бы вождь погиб здесь в каком-нибудь бою или пострадал на охоте, его бы потихоньку похоронили, а остальные воины отправились назад. Разве что все погибли, но тогда некому было бы совершить похоронный обряд по скифским правилам. Находка эта необычная, беспрецедентная и, независимо от того, что обнаружится внутри холма, явится бесценным вкладом в науку.

Тереска со Шпулькой молчали, переполненные возвышенными чувствами. Зигмунт был более толстокожим.

— А это? — с интересом спросил он, указывая на черепки и монеты, извлеченные вместе с полотенцем из палатки и тщательно разложенные на одеяле. — Это вам о чем-нибудь говорит?

Лысый наклонился и осторожно покопался в металлических кружочках, затем некоторые рассмотрел поближе.

— Непосредственно одно с другим никак не связано, — сделал он безапелляционный вывод. — Зато, если мой уважаемый коллега-маньяк прав, здесь может быть косвенная связь. Клад как таковой и скифское нашествие разделяет как минимум тысяча лет. Здесь неподалеку существовало славянское городище, были в округе также и мелкие поселения, а этот пригорок мог обрасти разными легендами, мог стать священным местом или, наоборот, проклятым. Хозяин горшка перед лицом какой-то неведомой нам опасности зарыл свое сокровище, как ему показалось, в самом надежном месте...

— Ну хорошо, а откуда стало известно, что надо искать в этих краях? — спросила Тереска, переварив понемногу столь поразительную информацию. — Геродот сообщить об этом не мог, он вообще здешних краев не знал, древнегреческая дурында — тем более, тогда кто?

— Прошу не оскорблять дамы, чьи голова и рука в состоянии были освоить науку письма. В здешних краях этой весной появилась одна зацепка. Ребенок нашел золотую бляшку, вне всякого сомнения от скифского ожерелья. На нее наткнулся наш коллега. Так и не удалось узнать, где ребенок нашел украшение. А наткнулся на него коллега на ярмарке в Краснымставе, где оно являлось предметом оживленного торга между как нельзя более взрослыми гражданами. Эти взрослые граждане категорически отказались давать показания. Не удалось от них добиться даже, какого пола тот ребенок, не говоря уж о каких-нибудь других подробностях. Единственное, что смогли выяснить с самого начала, так это то, что дело происходило в наших краях. В сопоставлении с эпистолярным наследием античной дамы и сплетнями Геродота было за что зацепиться. Мы начали методические поиски, но территория оказалась значительная. Благодаря вам...

— Благодаря ракам... — начала Шпулька.

— Благодаря Янушеку, — категорически оборвал ее Зигмунт.

— Благодаря ей, это она хотела спать на сухой земле, — поправила Тереска.

— Благодаря вам всем, честь вам и хвала! — воскликнул, подпрыгивая, доцент Вишневский. — Без вас мы могли бы и ничего не найти!

Шпулька тревожно заерзала.

— А кстати, — неуверенно сказала она. — А тот... Ну, тот чокнутый, что вас преследует... Он ночью не появится? Может, надо посторожить?

Ответ, как по заказу, донесся из лесу. Прежде чем кто-то успел открыть рот, со стороны оставшегося на попечении Янушека автомобиля послышались вдруг какие-то крики, шум, треск и глухие удары. Затем все быстро прекратилось. Доцент Вишневский резко дернулся, вырвал затычку матраса и обмяк вместе со своим «креслом». Зигмунт вскочил, собираясь накачать матрас по новой. Доцент тоже сорвался с места, размахивая руками.

— Пустяки! — воскликнул он оживленно. — Я очень надеюсь, что его как раз схватили! Ночью все будет спокойно, а завтра мы сюда переберемся со всем своим хозяйством!

Худой наклонился вперед, и глаза у него подозрительно заблестели.

— Вы тут что-то о раках говорили, — начал он просительно. — Представьте... А если бы... Знаете, мы никогда раков не ловили.

— Как? И вы тоже?! — удивилась Шпулька.

— Так как-то получилось, — смущенно объяснил лысый, выколачивая пепел из трубки. — Осьминогов мне доводилось ловить, а вот с раками — дела не имел. Это такая редкость...

— Вот именно! — поддержал коллег доцент Вишневский. — Вы их как-то ловите на крючок с лягушкой, насколько мне известно. Это какой-то новый способ.

— Отличный способ! — возразила Шпулька. — Мы тоже не знали, как это делается, а теперь у нас колоссальный опыт! Можем и вас научить! В конце концов... Я не знаю...

Она взглянула на подругу. Та уже совсем была готова сдаться, но Зигмунт держался твердо.

— Был договор или нет? — сурово спросил он. — Вы — с завтрашнего дня! Мы свое слово сдержали: могила, вот она, как миленькая, в наличии, горшок с деньгами — тоже. А раки, уж будьте любезны, завтра!

— Но мы даже не знаем, как этих проклятых лягушек ловят, — жалобно прошептал худой. — Вроде на них надо кидаться плашмя...

— Мой брат вам наловит про запас, — утешила его Тереска. — Он в этом деле крупный специалист. Оставим вам крючки и корзину, так как сегодня мы будем ловить корзиной.

— Я могу крапиву нарвать, — пожертвовала собой Шпулька. — Тоже про запас. Надеюсь, что в тех кустах больше никакие морды не шляются.

— Кажется, там что-то происходит, — заметил Зигмунт, кончая накачивать матрас и вставляя на место затычку. — Похоже, они теперь на дороге колготятся, может, пойти посмотреть?

— Когда будет нужно, нам сообщат, — сказал лысый, снова спокойно набивая трубку. — Здесь дела поважнее. Ладно, договор мы соблюдаем, но вы должны нас поучить, как обходиться с этой отечественной фауной. А как варить и есть — это мы в курсе.

На дороге за лесом взревел мотор, и чуть позже — другой. Один начал отдаляться, а другой, наоборот, приблизился, и из-за кустов показался милицейский «газик». Из машины выбрался сержант, перешел мостик и приблизился к сидящим у палаток.

— Ну, теперь полный порядок, наконец-то мы их взяли, — сообщил он, отдавая честь. — Можете копать спокойно, но наряд мы здесь оставим, так как в народе слухи о сокровищах разносятся быстро. Наряд обязуется соблюдать тишину, о раках уже наслышаны. Надо будет еще опознать украденные ранее вещи, но это уже завтра. Желаю спокойной ночи.

Милиционер снова отдал честь, вернулся к своей машине и уехал.

— Ого! — восхитился Зигмунт. — Янушек зря времени не терял...

— Ну вот. Коротко и ясно, — философски заметил Лысый. — Кончились одни заботы, начинаются другие. Боюсь, с нашим романтическим вождем и после смерти хлопот будет не меньше, чем при жизни. Так что, дорогие коллеги, соберитесь с силами!

— Силы нам дадут раки! — воскликнул как всегда полный энтузиазма доцент Вишневский. — Даешь раков! С завтрашнего дня у нас сплошные удовольствия! Дождитесь нас обязательно! Мы прибудем еще до обеда!

— Только, пожалуйста, чтобы все это потом можно было увидеть в музее, — весьма настойчиво попросила Шпулька. — Не раков, конечно, а вождя.

Археологи тоже уехали, прихватив с собой горшок со всем содержимым и вместе с полотенцем, которое непременно обязались вернуть завтра утром. Шум последнего мотора затих вдали, когда наконец показался разгоряченный и жутко гордый собой Янушек.

— Эй, я все знаю! — орал он уже издали, пробегая по мостику. — Я голодный как волк! Они мои заслуги учли и взяли меня в дело! Я все видел и слышал! Повязали его по первому классу! Дайте же чего-нибудь поесть!

— А он совсем не такой дурак, этот тронутый, — рассказывал Янушек с набитым ртом. — Этот Яворек. И вовсе он не черный, хотя борода — настоящая. Перекрасился для маскировки. Сначала подслушал, как эти от древностей вроде что-то золотое нашли. А вообще он знал, что милиция его ищет. Теперь-то его звали Козиковский.

— О Господи! Мне казалось, я все понимаю, а теперь ты меня совсем запутал, — простонала Шпулька. — Кого звали Козиковский?

— Этого Яворека.

— Я же вам говорил, что у него был фальшивый паспорт! — рассердился Зигмунт. — Не все тебе равно, как его звали? Давай дальше!

— Ну, подслушал он про захоронение, — продолжал Янушек, — сразу начал носиться как угорелый и тоже искать, только с другой стороны, чтобы их опередить. И похоже, он лучше знал, где надо искать, кто-то что-то ему сболтнул, менты говорили, что в частном порядке каждый готов трепаться, а официально — никто ничего не знает. Вот Яворек в частном и узнал...

— Не иначе как ребенка с бляшкой нашел, — буркнула Тереска.

— Про ребенка ничего не знаю. Не говорили. Яворек понимал, надо поспешать, поэтому взял себе двух помощников. Натрепался им, что он научный сотрудник и работает легально от археологической экспедиции. Те и понятия не имели, что это за экспедиция такая, но быстро скумекали, что он ищет могилу с сокровищами, а как они люди темные, то решили, что сокровище — это какой-нибудь сундук с золотом или что-то в этом роде. Значит, отправил он их на поиски и объяснил, что сначала должны быть кости и всякий древний мусор, а уж подо всем этим — могила. Сам тоже, ясное дело, искал. Ну, и вышло так, что эти гробокопатели наткнулись на холме на захоронение первыми и решили это от хозяина скрыть. Не навсегда, конечно, а на время, пока сами не пороются. А этот вдруг нагрянул как снег на голову, приехал на той машине, ни фига им не поверил, что здесь ничего нет, сам место исследовал и убедился, что очень даже есть...

— И тогда они решили его убить? — спросил Зигмунт, так как Янушек как раз прервался, чтобы проглотить застрявший в горле кусок.

— Где там убить! Чай есть? Дайте хлебнуть... Хотели только на день-два вывести его из строя, чтобы самим поискать. А мы им жутко помешали. Они боялись, что он сразу помчится докладывать этой своей экспедиции, понаедут ученые. Вот и решили оглушить его и связать, чтобы полежал тихонечко и не пылил.

— Откуда ты знаешь?

— Как откуда? Сам слышал, как давали показания. Я же от милиции — ни на шаг, а милиция их сразу и допросила. Не могли напасть на своего работодателя здесь, на холме, так как эта чертова молодежь, говорили, и даже еще хуже говорили, вместо того чтобы спать, всю ночь слонялась по лесу. Так они ему все покрышки порезали, чтобы не мог уехать. Один здесь на стреме стоял, а другой колеса делал, только у него плохо шло, так как ножик был тупой. Удивляюсь я на него... Ну, а он тут возьми и заявись и напоролся как раз на того, кто покрышки резал, ну и приложил ему с ходу...

— Это та морда! — воскликнула Шпулька.

— Ясно. Вот он и размазал того по родной природе, а все от нервов, уж очень ему покрышек было жалко, почти совсем новые.

— Ну, ладно. Это понятно, — констатировал Зигмунт. — А ты что такой гордый? В чем твои-то заслуги?

— Как это в чем?! — возмутился Янушек. — Да я половину всего этого своими глазами видел! Сразу привел милицию к машине, все им рассказал! Его тут же и загребли, как он с ниппелями на велике прикатил. А второго амбала сцапали, когда он его подстерегал... Собственно говоря, как раз перестал подстерегать... Чуть-чуть работодателя дрючком не приложил. А того, с мордой, дома повязали, он как раз лечился, недалеко здесь живет. Откуда узнали, что это он, не знаю, но узнали. Так что вся шайка под замком, и все благодаря нам. Сказали, что будут нас публично благодарить.

— А можно узнать, что с ниппелями? — осторожно поинтересовалась Тереска. — Ты их вернул или себе на память оставил?

— Да ты что?! Конечно, вернул, я же говорил, что отдам милиции. И отдал.

— Как это?

— Обыкновенно. Сказал, что одолжил, когда они ему все равно были не нужны, а теперь хочу вернуть, но через них, так как хозяин сейчас слишком расстроен, еще чего скажет, а я таких слов слушать не могу, у меня сразу припадок эпилепсии начинается.

— И поверили?!

— А почему нет? Эпилепсия ничем не хуже других болезней. Даже очень были довольны и обещали, что обязательно отдадут, хотя они ему по-прежнему пока не нужны. А мне уж как благодарны!

— О Господи! Если бы еще и вождь там оказался! — мечтательно вздохнула Шпулька. Янушек вдруг перестал жевать.

— Какой вождь? — подозрительно поинтересовался он.

— Скифский. А может, даже вместе с той дикой девицей...

Янушек посмотрел сначала на Тереску, потом на Зигмунта.

— Эй! У нее бред?

— Он же ничего не знает, — пояснил Зигмунт. — Его же здесь не было, расскажите, а то у меня уже сил нет.

Тереска конспективно изложила брату археологические новости. Тот слушал, одобрительно кивая головой.

— Вот видите, это же просто слепое счастье! — констатировал парнишка. — Нам здорово повезло. А вы еще не хотели ехать за раками!

— Спятил, что ли! Кто это не хотел? — возмутилась Тереска.

— Ну, я не знаю, кто там не хотел, а только мне пришлось еще вас уговаривать. Теперь уж я ни за что в жизни ни в какие скелеты, трупы и убийства не поверю! Всегда, как только натыкаешься на что-нибудь эдакое, так потом оказывается, что все туфта! Ладно, хоть вождь...

Тереска вдруг вспомнила, кто не хотел ехать.

— Ты не хотела! — обвинила она Шпульку. — Пришлось тебя силком тянуть!

— За раками я хотела! — начала та оправдываться. — Я только не хотела, чтобы что-то случилось! Мы же договаривались: никаких происшествий!

— Может, ты еще и жалеешь? И надо было это захоронение оставить на разграбление всяким бандюгам?!

— Нет, конечно. И все же я изволновалась, страсть! По мне — лучше спокойная жизнь. А еще лучше, если бы вождь сам по себе, а раки — сами по себе.

— А воры — сами по себе? По-твоему выходит, сначала мы раскапываем холмы, все равно какие — все подряд. В другой раз ловим маньяков-золотокопателей, а уже в третий — отправляемся за раками?

— Холмы и золотокопатели меня в данный момент не волнуют, — прервал разгоравшуюся ссору Зигмунт. — А вот что касается раков, то, по-моему, пора затопить корзину!

Тереска со Шпулькой тут же позабыли о своих разногласиях. Янушек проглотил последний кусок и поднялся.

— Я не знаю, не слишком ли бабушка преувеличивает, — заявил он. — Мне лично ловить нравится, я могу хоть бочку наловить, но кто же столько съест? Два ведра раков!

— Сколько «столько»? Разве два ведра много?

— А то нет? Раки вполне приличные, по пять штук на нос — вполне достаточно! Это же больше, чем целая курица!

— Спятил? Ты что, не знаешь, что у раков едят?

— Как что? Все едят, целого рака едят, разве нет? Или у него много костей?

— Каких костей? У тебя совсем крыша поехала! У рака же едят только часть хвоста и клешни!

Янушек был настолько потрясен и возмущен, что даже застыл на мгновение.

— Чего же мы ждем, черт возьми! Часть хвоста и клешни, тоже мне провиант! Это же кот наплакал! Принимайтесь-ка за работу!