Слепой бог

Елена Хаецкая[1] Слепой бог

Труднодоступны горы Киммерии — легендарной дикой страны, родины суровых синеглазых воинов и светловолосых женщин, отвагой часто не уступающих мужьям. Здесь когда-то родился великий воитель и король Конан-киммериец…

С тех пор минули века. Изменилось лицо мира. Сами боги не остались со времен Конана-киммерийца неизменными. И только окруженная горами Киммерия, казалось, застыла во времени: все те же отвесные скалы, те же застывшие в безмолвии просторы под низко нависшими серыми тучами…

Только здесь, под защитой неприступных гор, царапающих остроконечными вершинами само небо, сохранилась еще магия.

На западе Хайбории издревле не жаловали колдунов — быть может, не без оснований. Встретить настоящего чародея где-нибудь в Немедии или Аквилонии давно уже было немыслимо: любого заподозренного в творении чар сожгли бы на костре, полагая, что земля таким образом сделается чище.

Магия научилась таиться — от сильных мира сего, от алчных и от глупцов, от ретивых ревнителей праведности и от взыскующих надмирной премудрости. Магия замкнулась в себе, свернулась в кольцо, уподобившись змее, кусающей собственный хвост. Магия умирала. От клинков и костров Запада, безжалостного и развращенного, чья слепая, не знающая сомнений вера готова была смолоть все чуждое, подобно мельничным жерновам, чернокнижники и некроманты, прорицатели и адепты тайных учений устремлялись на Восток, в Туран и Замору, где еще почиталось их искусство, в Коринфию и Коф, где сребролюбивые владыки готовы были дать беглецам убежище в обмен на запретные услуги, в загадочную Вендию и Кхитай, тщась отыскать искры забытого Знания; иные бежали на юг, в Стигию, в надежде припасть к первоистокам древней мудрости, или обретали пристанище в храмах грозных зверобогов, чей гневный рык все громче звучал над застывшим в первозданном ужасе миром.

Сероглазой девушке с пышной гривой рыжих волос, острым кинжалом в простых деревянных ножнах и коротким гирканским луком за спиной, не было дела ни до земных владык, ни до богов. Волею рока оказавшись на западе, в краях, что казались ей куда более враждебными и незнакомыми, чем самые дикие джунгли Черных Королевств, она искала чародея.

В просвещенной Аквилонии, однако, даже самые невинные расспросы об этом вызывали подозрения. Собеседники отшатывались от дерзкой красавицы, опасливо оглядываясь через плечо, стремясь побыстрее завершить разговор. Девушка была близка к отчаянию — пока однажды ярмарочный гадальщик, торопливо пряча серебряную монету, что вложила ему в дрожащую ладонь настойчивая незнакомка, не прошептал, так тихо, что едва мог расслышать сам себя: «Ищи в Киммерии».

Едва ли он сам верил, что она последует совету и всерьез вознамерится отправиться в эту северную страну, навстречу ледяным ветрам заснеженных перевалов, лишениям и опасностям трудного пути — невозможного для девушки, которой не исполнилось еще и двадцати лет. Однако, когда незнакомка развернулась, лишь чуть заметным кивком дав гадальщику понять, что слышала его слова, и двинулась прочь упругой, стремительной походкой не ведающего сомнений воина, ему показалось, будто ледяная длань царапнула его по спине. Лишенный истинного Дара, он все же обладал начатками провидческого таланта. На миг гадальщику захотелось броситься за девушкой, остановить, предупредить… о чем — он и сам не знал…

Но она уже скрылась в толпе. Перед его глазами вновь встало невозмутимое лицо с серыми, точно кордавская сталь, глазами и сурово сжатыми губами.

Лицо охотника. Или хищника. Напряженный взор одиночки, что не ищет ни помощи, ни дружеского участия, ни сострадания. Этой девушке вряд ли нужны были его советы…

Со вздохом гадальщик поднялся и рассеянно принялся увязывать в потрепанную подстилку нехитрые орудия своего ремесла.

Перевал остался позади. Соня готовилась уже заночевать в снегу, заготовив побольше хвороста для костра, чтобы отпугивать двух самых опасных врагов для одинокого путника в киммерийских горах,— волков и ледяной, пронизывающий холод,— когда заметила впереди огонек.

Почти не веря собственным глазам, Соня пошла на свет. Не может быть, чтобы здесь кто-то жил! И тем не менее вскоре впереди показался бревенчатый дом. В подслеповатом окошке весело горел желтый огонь жарко натопленного очага.

Помедлив, Соня решилась и постучала в дверь. Ей тотчас открыли и буквально втащили путешественницу в дом, ворча, чтобы не топталась на пороге и входила поскорее, не впускала внутрь стужу.

У Сони отлегло от сердца. Ворчали добродушно, почти весело. Похоже, что нрав у обитателя хижины гостеприимный и дружелюбный и вряд ли обидит гостью.

— Проходи, проходи,— торопил хозяин, крепкий еще старик с седеющей бородой, одетый в меховую безрукавку и теплые штаны, сшитые из оленьей шкуры.— Намерзся, небось, парень… И что дома не сидится? Все бы вам, молодым, по горам бродить… Ни покою, ни роздыху не знаете, прости меня Кром!

Соня расстегнула онемевшими от холода пальцами застежку тяжелого от снега мехового плаща, купленного ею в Галпаране, последнем большом городе на подходах к Киммерийским горам. Капюшон упал на спину, открыв обветренное лицо молодой девушки.

Хозяин одинокой хижины ахнул.

— Владыка Кром! Это же надо, чудеса какие — девчонка! Да как же тебя занесло сюда на ночь глядя? Заблудилась — или обидел кто? Соня с улыбкой покачала головой. Заулыбался и старик, поняв, что кем бы ни оказалась таинственная ночная гостья, но никакое зло не шло за ней по пятам. Он обрадовано развел руками: — Да ты проходи, что стоишь? Гости в наших краях всегда в радость! Садись, садись же к огню. Выпей горячего вина, согрейся хорошенько. Ты, должно быть, голодна, как зверь? Давай-ка я тебе мяса отрежу.— На миг он задумался, потом продолжил с виноватой усмешкой.— Вот хлеба только предложить не смогу, ты уж не взыщи. Потому как сам не землепашествую, недосуг… Я охотник, а звать меня Химьяр.

Болтая, старик не переставал суетиться, устраивая свою неожиданную гостью поближе к очагу и готовя для нее простой, но сытный ужин.

Сидя в тепле, окруженная такой искренней дружеской заботой, Соня почувствовала, как слезы — редкий гость! — подступают к глазам. Она сердито отвернулась от своего гостеприимного хозяина и смотрела в огонь, пока слезы не высохли окончательно. Еще не хватало — расплакаться при чужом человеке!

При «чужом»! Как будто у нее остались родные!

Между тем старый охотник, довольный тем, что заполучил собеседника, подсел к Соне, налил себе горячего вина и начал расспрашивать девушку о ее житье-бытье. Соня знала, что рано или поздно ей придется выложить Химьяру какую-нибудь более или менее правдоподобную историю о своей жизни. Обычно для таких случаев у нее была наготове вполне складная сказка, которую ей уже не раз доводилось повторять незнакомцам. Однако Химьяру почему-то лгать не хотелось. К тому же кто, как не этот отшельник, мог помочь ей отыскать тех, ради кого Соня, собственно и пришла в эти дикие края. Однако она вовсе не собиралась выкладывать старому отшельнику всей правды. Подумав немного, девушка поведала Химьяру, что она сирота, скитается по свету. А последний год ее чуть не каждую ночь преследуют зловещие видения. И потому ей необходимо встретиться с каким-нибудь настоящим колдуном.Химьяр посмотрел на нее с неожиданной проницательностью. От простодушного болтливого одинокого охотника не осталось и следа. Встретившись взглядом с его глазами — ясными, немного поблекшими от возраста, но глядящими, казалось, в саму душу,— Соня немного смутилась.

— Горе у тебя, стало быть,— задумчиво проговорил старый охотник,— большое горе. Не хочешь рассказывать? Ну, твое дело. Не стану я лезть к тебе в душу, девочка, не бойся.

— Откуда ты знаешь, что у меня случилось большое горе? — сдалась Соня. Лгать и что-либо отрицать под этим всепроникающим взглядом было бесполезно. Химьяр махнул рукой.

— Какая разница! У тебя все на лице написано. Ожесточилась ты, как я погляжу, сильно ожесточилась. Горечь в тебе большая против людей…— Старый охотник допил вино, отставил глиняную кружку и неожиданно сказал: — А может, замуж тебя выдать? Подыскать тебе хорошего мужа, доброго, работящего, да и с оружием чтобы в ладу… У нас, в Киммерии, еще остались такие…

Соня даже поперхнулась вином от неожиданности. Пока она кашляла, Химьяр с удовольствием хлопал ее по спине, а потом не без удовлетворения сделал вывод:

— Замуж, стало быть, не хочешь… Ну и не надо. Что там хорошего, замужем-то? Скучно… А вот скажи мне лучше, что это у тебя за видения такие таинственные? Подумать только, настоящий колдун ей понадобился… И сильно, должно быть, он тебе нужен, если не побоялась в наши края забраться…

Соня молчала. Она уже почти жалела о том, что поддалась слабости и постучала в эту гостеприимную дверь. Не пришлось бы теперь расплачиваться за свое малодушие. Старый Химьяр как будто читал ее мысли. Он накрыл ладонь Сони своей крепкой узловатой рукой и ободряюще подмигнул.

— Ничего, дочка. Ты меня не бойся.

— Я не боюсь! — вспыхнула Соня.— Да, я искала колдуна. Ты угадал, у меня большое горе. И я надеялась, что, может быть, какой-нибудь чародей, ясновидящий сумеет подсказать мне, где искать…— Она вовремя прикусила губу.

— Где искать убийц твоих близких,— спокойно заключил Химьяр.

— Откуда ты знаешь? — прошептала Соня.

— Угадал.— Химьяр пожал плечами.— Ничего особенного. Сейчас такое происходит сплошь и рядом. Совсем озверели люди, убивают друг друга…

Соня, разморенная в тепле, неожиданно зевнула. Химьяр показал ей на ворох мягких оленьих шкур на полу хижины.

— Ложись да поспи,— посоветовал он.— Не стоит на ночь глядя о таком толковать. Утром поговорим… И ничего не бойся, только за порог не ходи. В этом доме тебе опасаться нечего.

Странно, но Соня, несмотря на всю свою настороженность, спокойно проспала почти всю ночь. Такого с ней давно не случалось. Уж не подмешал ли Химьяр сонного зелья в ее питье? Впрочем, ничего дурного с нею во время сна не случилось, как и обещал старый охотник. Внезапно пробудившись, словно от толчка, Соня полежала некоторое время в темноте, прислушиваясь. Огонь в очаге уже догорел. В окне стояла полная луна — круглый, холодный белый глаз какого-то древнего бога. Химьяра в доме не было. В этом не могло быть сомнений: Соня оставалась в доме одна. Это показалось ей подозрительным. Куда мог подеваться хозяин среди ночи? Она тихо взяла свой меховой плащ, обулась и вышла из хижины.

Ее окружали заснеженные горы. Ночь уже перевалила за свою половину и шла на убыль. Соня колебалась в нерешительности. Благоразумие подсказывало ей, что лучше бы уйти, не дожидаясь хозяина. Его таинственная отлучка не выглядела добрым знаком. Возможно, он связан с какими-нибудь местными разбойниками, и тогда доверчиво спящая в его доме девушка может стать легкой добычей негодяев. Кто знает! Поговаривали о торговцах юными девушками, которые поставляют наложниц в тайные гаремы развращенных аквилонских аристократов. При одной только мысли о том, что ей может быть уготована подобная участь, Соня ощутила непреодолимые спазмы в горле. Нет., лучше смерть!

Ока немного помедлила. И наконец решилась. Пора уходить. Если ее поступок обидит Химьяра — что ж… Времена нынче и в самом деле зверские. Как-нибудь поймет и простит ее старый охотник.

Но не успела Соня пройти и десятка шагов, как впереди выросла гигантская белая фигура какого-то огромного косматого зверя. Увидев Соню, он громко зарычал, обнажая длинные желтоватые клыки, и поднялся на задние лапы.

Зверь напоминал медведя, только непомерно большого. Соня инстинктивно схватилась за рукоять кинжала, но тотчас же оставила всякую мысль о неравной схватке с чудовищем. Сражаться один на один с подобным монстром, будучи вооруженной только кинжалом, означало верную гибель. А Соня не могла позволить себе такую роскошь — умереть, не дознавшись причин гибели своей семьи и не поквитавшись с убийцами.

Поэтому она повернулась и бросилась бежать к хижине. К счастью, она не успела уйти далеко. Когда зверь гигантским прыжком одолел расстояние до дома Химьяра, Соня успела скрыться за дверью. Тяжело дыша, она прислонилась к стене, слушая, как зверь тяжеловесно бродит под окном. Снег громко хрустел под его могучими лапами.

Затем в окне показалась страшная оскаленная морда. Зверь испустил жалобный душераздирающий вой и исчез.

Соня без сил опустилась на пол…

— Я спала? — спросила она Химьяра.

Старый охотник стоял над ней и тихо покачивал головой. Соня бросила взгляд в окошко хижины — оно было синим, день давно уже наступил. Ночное приключение казалось теперь Соне нереальным, как тяжелый сон, что рассеивается с лучами утреннего солнца. И тем не менее что-то упорно говорило ей о том, что то был не сон. Да и Химьяр выглядел смущенным, словно знал что-то, неведомое девушке.

— Я спала? — повторила Соня, пристально глядя на хозяина одинокой хижины.

— Думаю, нет,— отозвался он спокойно.— И напрасно, кстати. Лучше бы тебе было спать, как я и советовал, и не выходить из дома. Но раз уж так вышло…— Он пожевал губами, поглядывая на Соню с некоторой укоризной.— Ладно уж, дочка. Видать, на роду тебе написано узнавать то, чему лучше бы оставаться сокрытым.

— Меня учили, что лишних знаний не бывает,— заметила Соня не без яда в голосе.

— Еще как бывает! — Химьяр вздохнул и безнадежно махнул рукой.— Ладно, садись-ка к столу. Будем завтракать, а за завтраком, кстати, и поговорим…

Он неторопливо накрыл на стол, поставив кувшин молока, головку сыра и нарезал толстыми ломтями мясо.

— Садись,— пригласил он Соню.

Она уселась, недоверчиво поглядывая на своего гостеприимного хозяина.

Соня ожидала, что Химьяр начнет сейчас ходить вокруг да около, придумывая разные более или менее правдоподобные объяснения ее странному ночному приключению — а то и вовсе попытается убедить в том, что гигантский белый зверь, похожий на медведя, Соне пригрезился. Но Химьяр сразу приступил к делу.

— Я оборотень,— сказал он просто.— Такие вот дела, девочка. Вчера была моя ночь, ночь полнолуния…

— И едва не загрыз меня — в эту «свою» ночь! — рассерженно бросила Соня. Химьяр только пожал плечами:

— Я ведь хищник, мне природой положено охотиться. Так уж судили боги — и не тебе меня судить!

Хмыкнув, Соня отпила молока — судя по вкусу, козьего.

— Необычный ты оборотень, Химьяр. Держишь коз, привечаешь путников, охотишься на оленей — а по ночам бродишь в обличии жуткой твари, готовой загрызть кого ни попадя…

— Ну и что с того? — Химьяра, казалось, забавляло Сонино недоумение.— Зло и добро с легкостью уживаются в душе одного и того же человека. Более того, они могут мирно сосуществовать, не мешая друг другу. А иной раз невозможно сказать, где зло, а где добро — так они похожи между собой… Знаешь ли ты, почему так случилось?

— Но это вовсе не так! — возмутилась Соня.— Когда я вижу добро, я могу распознать его, вот и все. У зла свой вкус, у добра — свой.

— Они родные братья, Соня,— вполне серьезно заявил Химьяр.— Мы, оборотни, знаем это лучше, чем кто бы то ни было. Как-то творец мира, Великое Время, которое было в начале начал, задумал породить себе сына… Это истинное предание! — В голосе Химьяра послышались эпические нотки. Так, наверное, рассказывали эту легенду его отец и дед, передавая ее из поколения в поколение.— Но Творец Время не был уверен в собственных силах. В последний миг он усомнился в том, что сын его может быть столь совершенен, как то задумывалось. И потому Творец Время породил сына ущербного, и стал он Темной Стороной Сущего. И когда посмотрел Творец Время на порождение души своей, то понял, что он способен и на более совершенные творения. И тогда исторг он из себя второго сына, который был поистине совершенен и стал Светлой Стороной Сущего. Эти два брата и создавали, противоборствуя между собою, тот мир, в котором мы живем с тобой, Соня. Старший лепил все темное и злое, младший — все доброе и светлое…

— А в тебе живут, стало быть, оба начала? — спросила Соня не без насмешки.— И мирно уживаются?

Торжественный тон старого охотника, выспренность его повествования показались девушке неуместными. Она привыкла с большой долей недоверия относиться к легендам. Их рассказчики были уверены, что способны все объяснить путем иносказаний… однако чаще всего вместо этого лишь нагоняли туману. Химьяр пожал плечами.

— Думай, что хочешь. Однако вот он я перед тобой — зверь и человек. Столь же жесток и беспощаден в личине чудовища, сколь прямодушен и добр в облике человека. Что ты скажешь на это?

Говорить Соне ничего не хотелось — разве только что это мало интересует ее. Собственные страдания ожесточили душу девушки, порою делая ее глухой к чужим бедам. Соня решила, что ей пора уходить. Путь ей предстоял неблизкий, а старик, похоже, готов болтать несколько дней напролет, лишь бы задержать у себя гостью. Наверняка, соскучился без человеческого общества. Переселиться же поближе к людям он, по понятной теперь причине, не решался.

Однако Химьяр властно велел Соне сесть на место и дослушать его до конца.

— Рано засобиралась в дорогу, дочка,— объявил старый охотник.— Торопиться тебе некуда. Успеется. Запомни: в пути никакими новостями, никакими слухами не пренебрегай. Ты сказала вчера, что ищешь кого-нибудь, кто был бы наделен истинной магической силой. Это действительно так? Ты ничего не придумала?

— Да,— хмуро отозвалась Соня,— мне действительно очень нужен настоящий колдун.

— Я могу указать тебе место, где одна из жриц владеет могучими колдовскими чарами.

— Жрица? — переспросила Соня.— Стало быть, это какой-то храм? Какого божества?

— Нескольких божеств,— объяснил охотник.— Аквилонцы именуют их зверобогами, но это не совсем правильно… Хотя внешне многие из этих богов являются в облике животных. Под видом зверей чтут их люди. Эти боги чем-то сходны с нами, оборотнями.— Он тряхнул головой, отгоняя какие-то мысли, судя по всему, не слишком приятные.— Слушай, Соня. Храм этот находится в двух днях пути отсюда. Иди на северо-восток, к долине, однако в саму долину не спускайся. Там отыщешь пещеры Фатагара. В их недрах и расположен храм. Спросишь жрицу по имени Хутаоса. Она… она моя родная сестра.

— Тоже оборотень? — спросила Соня. Химьяр поморщился.

— Хутаоса — чародейка. Ей открыты многие тайны из прошлого и будущего. Правда, люди страшатся ее, ведь она не жалует тех, кто приходит к ней из праздного любопытства. Спрашивают о видах на урожай, о том, стоит ли продавать скот… Глупцы! Таких она способна жестоко покарать — так что теперь редкий храбрец отваживается тревожить Хутаосу вопросами. Но у тебя дело серьезное, по глазам вижу. А чтобы моя сестра на тебя не прогневалась — сошлись на меня. Скажи: мол, Химьяр направил. Глядишь, она тебе и поможет. Но будь осторожна с ней, Соня!

— Спасибо,— с искренней благодарностью произнесла Соня, поднимаясь из-за стола и пожимая руку охотнику-оборотню.

— Не стоит,— отмахнулся он. И когда Соня уже вышла из хижины, добавил ей в спину: — Кстати, девушка, остерегайся людей. Здесь бродит шайка Сабарата. Он торговец рабами.

Барон Римальдо небрежно поигрывал маленьким веером на костяной резной рукояти. Тонкие, покрытые морщинками руки барона тонули в пышных кружевных манжетах. Весь облик аквилонца, его манера поведения, окружающая обстановка — все несло на себе неистребимый отпечаток растленной роскоши.

Барон принимал у себя в гостях человека, который был ему полной противоположностью. Гибкий, загорелый гирканец с небольшой черной бородкой, окаймляющей его хищное лицо с острыми чертами, был одет в походную одежду из мягкой замши и высокие сапоги. За широкий пояс, охватывающий узкую талию разбойника, был заткнут длинный нож.

Казалось, невозможно найти двух человек, менее похожих друг на друга, чем барон Римальдо и разбойник Сабарат. И тем не менее эти двое превосходно понимали друг друга.

— Садитесь, друг мой,— лениво растягивая слова, произнес Римальдо.— Немного вина?

— Не откажусь.— Сабарат плюхнулся в роскошное бархатное кресло и положил свои длинные ноги в дорожных пыльных сапогах на хрупкий столик, инкрустированный перламутром и слоновой костью.

Столик опасно хрустнул.

— Э-э…— протянул барон, слегка похлопывая своего гостя веером по сгибу локтя.— Друг мой… нельзя ли поаккуратнее… Вещица старинная, весьма ценная… Теперь такой не достать. А я, знаете ли, привязан к своим… э-э… вещицам…

Гирканец широко ухмыльнулся, блеснув в черной бороде белыми зубами, и снял ноги со стола.

— Проклятье! Но тогда я, с вашего позволения, сниму сапоги! — заявил он.— У меня чертовски утомляются и затекают ноги от всей этой беготни.

Барон Римальдо поморщился, но возражать не стал. Гирканец невозмутимо снял сапоги и принял из рук аристократа серебряный кубок, до краев наполненный вином.

— Отменное у вас вино, дружище,— развязно молвил Сабарат.— Ну так как наши дела?

— Дела в полном порядке,— заверил барон и тоже глотнул вика. С видом знатока он зажмурился и мечтательно проговорил: — Да, вино и впрямь отменное. Еще из старых запасов. Скоро оно кончится, и тогда всех развлечений останется у меня только мои пташечки, мои любезные девочки…

— Ну, это-то добро, положим, не переведется,— захохотал Сабарат.— Как моя последняя птичка, кстати? Она и в самом деле оказалась невинной, как утверждал ее папаша? Сговорчивый оказался, подлец!

Барон Римальдо заметно омрачился.

— Ужасно. Да, ее отец продал вам девственницу. Свеженькую и сочную, как молодой персик. И вот, вообразите, после того, как я надкусил этот персик… Ах, она совершенно… э-э… невыносима. Все время плачет. Это невозможно терпеть. Я ей так и сказал: «После того, как я избавил тебя от груза девственности, моя милая, ты годишься только на то, чтобы чистить котлы на кухне».

Сабарат выслушал эту историю, старательно удерживая сочувственное выражение лица. Только в глубине его темных глаз затаилась насмешка. Невзгоды пресыщенного старого вельможи, которому разбойник поставлял молоденьких наложниц, откровенно веселили работорговца.

— Что ж, значит, больше никаких девственниц не будет,— заключил Сабарат.

Барон Римальдо обмахнулся веером и капризно вздохнул.

— Вы уж, друг мой, постарайтесь…

— Постараться мы всегда готовы — особенно за неплохой куш,— усмехнулся Сабарат.— Вот послушайте-ка что я вам расскажу, барон. Мы тут с приятелями наметили небольшую экспедицию в горы. Поставим вам сразу целую ораву девиц…

— Стайку,— умоляюще поправил барон Римальдо.— Стайку пташек, очаровательных пташек. Так звучит гораздо изящнее.

Сабарат расхохотался.

— Пусть будет стайку. Я знаю, где они чирикают. Свежие, неиспорченные, очаровательные… И почти все хорошего происхождения. С гладкими пухлыми ручками.

Барон Римальдо прикрыл морщинистые веки и мечтательно причмокнул губами.

— Сколько вы за них хотите?

— Ну…— Разбойник откровенно ухмыльнулся.— Дайте пока задатку… Скажем, в сотню полновесных золотых… Чтобы подогреть моих парней, понимаете? А там уж сговоримся. Может, вам какая-нибудь из этих девчонок и не понравится, взять не захотите — так я ее на сторону продам…

Барон Римальдо широко раскрыл глаза.

— Сотня золотых? Я не ослышался?

— Нет — Сабарат был теперь совершенно серьезен.— Вы не ослышались, старина. Сотня.

— Но ведь это грабеж!

— Конечно.— Улыбка Сабарата становилась все шире.— А сам-то я, по-вашему, кто?

— Ладно.— Барон был готов сдаться.— Но я не понимаю… Королевских дочерей вы мне приведете, что ли?

— Дело того стоит, поверьте,— обнадеживающе заявил разбойник.— Девицы отборные. Не пожалеете. Наоборот — вспоминать меня будете добрым словом.

Барон Римальдо вздохнул и вызвал к себе казначея, чтобы отдать необходимые распоряжения насчет денег.

Ежегодно молодые девушки из самых старых и почтенных семей Киммерии отправлялись в пещерный храм Фатагар, чтобы принести богам жертвы и произнести обеты. Из числа этих юных паломниц боги, вещая через своих жриц, иногда избирали себе новую служительницу. Для ее семьи это было большой честью.

Богиню, которую чтили жрецы Фатагара, местные жители и младшие служители именовали Гаривой и поклонялись ей в обличии самки сокола. В таком виде ее почитали в храме, воздвигнув статую, перед которой оставляли подношения.

Но какую силу воплощала Гарива на самом деле и была ли она и впрямь птицей, как верили многие простодушные горцы? Обыкновенные люди над этим не задумывались, а верховные жрецы предпочитали не касаться этой темы даже в мыслях.

История возникновения храма и почитания богини Гаривы и нескольких подвластных ей божеств — Наэ, Сароэ и Лонис — была никому неизвестна. Культ пещеры Фатагар возник словно бы из ничего. Новым богиням, воплощениям воинственной женственности, не смог противостоять даже сумрачный воитель, киммерийский бог Кром.

Привратница была очень стара. Казалось, сама вечность смотрит из ее выцветших глаз. Она неподвижно сидела у входа в пещеру, согреваясь у горячего очага, пылавшего за ее спиной, в пещере, и смотрела на дорогу. Вокруг были только лед и скалы. Синее небо над головой — и то сверкало ледяным холодом. Но эта суровая картина никогда не надоедала старой женщине. В этих скалах прошла вся ее жизнь.

Совсем молодой девушкой пришла она в этот пещерный храм и была избрана богиней для служения. С тех пор она и сидела у входа, прикованная цепью к своду пещеры, созерцала камни, изредка разговаривала с редкими путниками, предостерегала любопытствующих и неосторожных, давала напутствия спрашивающим, встречала паломников.

Ей нравилась такое существование. Старая привратница не знала другой жизни и не хотела ее знать. Люди, которые приходили неизвестно откуда и уходили обратно, в чужой, неведомый мир, казались ей безумцами.

Поэтому привратница с сочувствием смотрела на рыжеволосую девушку в теплом меховом плаще, которая приблизилась к храму усталым шагом путника, проделавшего немало лиг трудного пути.

— Мир тебе, странница,— приветствовала ее старая привратница.

— И тебе мир, почтенная,— вежливо отозвалась девушка.

— Вижу, ты идешь издалека,— неторопливо проговорила жрица.

— Ты угадала, почтенная. — Девушка тяжело перевела дыхание.— Но если это пещерный храм Фатагар, то я наконец у цели.

— Да,— сказала привратница с величайшим достоинством,— ты у цели. Это Фатагар — самое священное место на земле.

Она пошевелилась, и цепь, которой привратница была навечно прикована к скале, глухо звякнула.

Соня невольно ахнула от ужаса.

— Великие боги! Госпожа моя, за что же тебя посадили на цепь? Я могу освободить тебя!

— Молчи! Ты не знаешь, о чем говоришь! — рассердилась привратница.— Великая честь — сидеть на пороге этого храма и охранять его. А цепь — лишь знак нерушимой связи между Фатагаром и мной.

— Охранять храм лучше не старой женщине, а десятку хорошо вооруженных, крепких воинов,— возразила Соня.— Что до цепи… По-моему, для «знака» она слишком уж нерушима…

Однако Соня, несмотря на всю свою молодую горячность, была достаточно наблюдательна, чтобы понять: ее необузданная вспышка не на шутку обидела исполненную достоинства старую привратницу.

Она попыталась исправить свою ошибку.

— Прости, госпожа! Я молода и мало что повидала, а в ваш храм пришла поклониться богиням и получить необходимые мне наставления.

Привратница, казалось, немного смягчилась и была уже готова сменить гнев на милость.

— Да уж, моя хорошая, немного поучиться тебе бы не помешало.

— Я могу войти? — спросила Соня.

Привратница поманила Соню пальцем.

— Сядь рядом. Сначала ты должна выслушать кое-что…

Соня послушно уселась. Кроме всего прочего, она понимала, что без необходимых разъяснений со стороны привратницы ей не удастся найти в пещерах Фатагара жрицу Хутаосу и переговорить с ней наедине.

— Ты пришла сюда в священный десятиднев,— неторопливо начала привратница,— когда семь самых красивых и знатных девушек Киммерии остаются в пещерах для совершения жертвоприношений богине соколице, чье имя — Гарива, и ее сестрам, пернатым хищницам, которых люди называют Наэ, Сароэ и Лонис. И возможно, что одна из этих красавиц будет избрана богинями для служения… Ты — девушка и можешь быть допущена в пещерные храмы. Мужчинам же вход туда воспрещен. Избери себе цель поклонения и приходи к богиням с открытым сердцем. И тогда тебе, возможно, откроются свет, путь и истина.

Соня понимала, что старой привратнице доставляют неслыханное наслаждение эти нравоучительные речи. Впрочем, девушке действительно не помешало бы узнать об обычаях и порядках, заведенных в святилище Гаривы, чтобы не попасть впросак из-за своего невежества.

Поэтому рыжеволосая странница выслушала привратницу терпеливо, не перебивая.

Закончив наставление, привратница ударила в серебряный гонг, висевший в пещере. На этот сигнал из пещеры вышла жрица лет сорока, одетая в черное. Соня слыхала о том, что в некоторых киммерийских племенах женщины носят траур черного цвета по пять зим кряду, поминая таким образом умершего родственника. Иные женщины из этих племен всю жизнь не расстаются с черной одеждой, так как семьи у них большие, нрав у людей воинственный, и раз в пять зим кто-нибудь из близких непременно погибает.

Жрица назвала свое имя — Кера — и хмуро оглядела Соню с головы до ног.

— Зачем ты пришла?

— В поисках ответов.

— Тебя мучает любопытство? — почти презрительно осведомилась Кера.

— Хотела бы я, чтобы меня мучило простое любопытство! — невольно вырвалось у Сони. Однако девушка быстро взяла себя в руки и ответила более спокойно: — Нет, моя госпожа, но я нуждаюсь в ответе на один вопрос.

— В таком случае, ты ошиблась дверьми,— холодно отрезала Кера.— Тебе потребна гадалка. Здесь — священное место поклонения богиням, где нет места суевериям глупых девчонок, истосковавшихся по любви.

— Я слыхала, что в этом храме живет одна мудрая женщина,— начала Соня.— Она жрица. Ее имя — Хутаоса.

— Хутаоса? Безумная девушка! — вскричала Кера. Теперь от ее холодности не осталось и следа.— Ты погибнешь, едва лишь она увидит тебя, несчастная.

— Но она — ясновидящая!

— Что с того?

— Я должна поговорить с настоящей чародейкой,— настаивала Соня.— Сжальтесь надо мной! Я проделала такой длинный путь по горам, чтобы только встретиться с Хутаосой… Дозвольте мне попытаться. Может быть, я и останусь в живых после того, как переговорю с нею.

— Невозможно,— отрезала Кера. Она переглянулась с привратницей, и Соня заметила неподдельный страх, промелькнувший на их лицах.

— Но я могу, по крайней мере, войти в ваш храм? — спросила Соня, устав от всех этих недомолвок.

— Да,— неожиданно позволила Кера.— Я отведу тебя к остальным девушкам, и ты присоединишься к ним. И кто знает? Может быть, богиня изберет для служения тебя.

Во внутренней пещере таинственно мерцал огонь, отражаясь на золотых и серебряных сосудах с благовонными маслами, заставляя сверкать волшебным пламенем драгоценности, которыми был выложен причудливый узор на полу пещерного храма перед изваянием гигантской птицы с расправленными крыльями и хищно раскрытым острым клювом. Справа и слева от статуи Гаривы находились изваяния поменьше. Это были хищные птицы — «сестры Гаривы». Перед каждой стоял медный треножник с горящим светильником.

Семь девушек в синих с золотом одеяниях медленно двигались от статуи к статуе, тихо и мелодично распевая священные гимны. Их окружали жрицы, ритмично ударяющие в маленькие бубны с колокольчиками.

Восьмая девушка, также облаченная в длинную голубую тунику и сандалии из позолоченной кожи, высокая и рыжеволосая, стояла чуть поодаль, наблюдая за церемонией. Соне было досадно. Она проделала такой трудный путь, избежала стольких опасностей… Неужели только для того, чтобы потерпеть поражение у самой цели?

Хутаоса находилась где-то здесь, в храме… Она была совсем рядом… Узнать бы, где. Но жрицы не сводили с новой паломницы глаз, и сбежать из-под их надзора, чтобы обшарить лабиринты пещер Фатагара и отыскать в подземном жилище ясновидящую, было невозможно.

Поэтому Соня терпеливо выслушивала бесконечные гимны Гариве и ее хищницам-сестрам. Благоговения она не испытывала, как ни пыталась настроить себя на благочестивый лад — хотя, надо сказать, все в пещерном храме этому, казалось, способствовало: и торжественное убранство, и полумрак, и величественные статуи самих богинь. И тем не менее для Сони это были чуждые божества.

Однако пение девушек, игра жриц на музыкальных инструментах, таинственная роскошь подземного храма, ароматный дым благовоний — все это постепенно делало свое дело и завораживало даже Соню, затягивало ее как в водоворот, поневоле превращало в участницу торжественного ритуала.

Наконец пение смолкло. По знаку жрицы, девушки опустились на колени перед богиней. Они смиренно опустили головы.

Соня не последовала их примеру. У рыжеволосой девушки всегда были весьма сложные, противоречивые отношения с богами. До сих пор Соня и в голову не приходило посвятить себя одному из них. А лицемерие было противно самой ее природе.

Послышался тихий шорох — паломницы поднялись и медленно направились к выходу из святилища. Их возглавляла жрица Кера с пылающим факелом в руке. Соня присоединилась к шествию. Эту ночь она проведет среди самых красивых и родовитых девушек Киммерии.

Среди ночи Соня неожиданно проснулась. Ей показалось, что она слышит какой-то странный звук… Словно кто-то бил тараном в ворота… Странно. Ведь сейчас в Киммерии, кажется, никто не воюет. Откуда же эти звуки, напоминающие о настоящей осаде?

Донесся треск, словно ворота подались, и сразу вслед за тем — хриплый торжествующий вопль. Кричали явно мужчины, но сколько их было, Соня затруднилась определить. Их вопль заглушил тихий стон. Однако каким бы тихим ни был этот стон, Соня его расслышала.

На соседнем ложе заворочалась другая девушка. Соня знала ее имя — Итарра. С другой стороны спальни донеслось сонное бормотание.

— Что это за шум? — тихо вскрикнула одна из паломниц, дочь богатого землевладельца Йори.— Что там за звуки?

Соня прислушивалась с напряженным вниманием. Теперь она отчетливо различала мужские голоса, грохот, треск дерева, звон оружия. Все предостережения Химьяра разом ожили в памяти.

— Разбойники! — громко крикнула она.— Работорговцы!

В спальне девушек началась паника.

Тем временем до их слуха донесся пронзительный женский вскрик. Хриплый мужской голос изрыгал проклятия. Похоже, захватчики нашли жриц и теперь развлекаются, наслаждаясь мучениями немолодых женщин.

Что ж. Кроме всего дурного, что несет в себе эта весть, есть в ней и кое-что хорошее — как ни кощунственно это звучит: пока работорговцы терзают служительниц богини, у девушек-паломниц есть время, чтобы спастись бегством.

Нужно только знать, в каком направлении бежать, чтобы не заблудиться в этих пещерных лабиринтах…

Соня схватила за руку одну из паломниц, в страхе метавшихся по спальне, прикрывая наготу скомканными ритуальными одеяниями.

— Как тебя зовут? — крикнула она.

— Что?! — Девушка замерла, уставившись на рыжеволосую чужестранку. Из ее широко раскрытых голубых глаз глядел почти животный ужас.

— Имя! — властно повторила Соня,— Ну!..

— Данелла,— машинально ответила девушка.

— Так, Данелла. А теперь возьми себя в руки. Когда я переступила порог этого храма, мне сообщили, что ты — дочь старинного киммерийского рода. Значит, в твоих жилах течет кровь верных жен и отважных воинов.— Соня возвысила голос и обвела глазами всех девушек, которые собрались теперь вокруг нее.— Я говорю это не для одной только Данеллы. Я говорю это для вас всех! Ваша страна дала миру великого государя и воина — киммерийца Конана! Вам не пристало трусить и метаться взад-вперед, подобно переполошенным курицам.

— Но что же нам делать? — в отчаянии воскликнула другая девушка, Ализа.— Разбойники уже здесь! Они хозяйничают в храме! Нас некому защитить!

— Бежать,— кратко ответила Соня.— Мы вряд ли сумеем одолеть в бою хорошо вооруженных и обученных бою мужчин. К тому же, я не знаю, сколько их.

— А жрицы…— жалобно простонала Ализа.— Они ведь погибнут!

— Они почти наверняка уже погибли,— мрачно отозвалась Соня.— И та же участь, если не худшая, ожидает всех нас, если мы не найдем способа незаметно выбраться отсюда. Тут должен быть еще один выход!

— Откуда ты знаешь? — прохныкала Ализа.— Ведь ты здесь впервые!

— В таких пещерах никогда не бывает по одному выходу,— сказала Соня. Она мучительно сожалела о том, что оставила свое оружие у жриц, как ей было велено. Теперь без кинжала и верного лука она чувствовала себя совершенно голой. А какую засаду можно было бы устроить! Соня перестреляла бы негодяев, как кроликов, будь у нее лук и стрелы. В этом у нее не было никаких сомнений.

Несмотря на острое напряжение, охватившее ее, Соня пыталась определить по звукам, что же происходит снаружи и насколько глубоко в пещеру продвинулись захватчики. Она поняла, что разбойники могут ворваться в девичью спальню в любое мгновение.

— Быстрее! — торопила Соня.— Кто знает про ход?

Бесполезно. Вокруг только заплаканные лица, молящие, полные страха глаза.

— Значит, мы умрем,— заявила Соня и уселась на свое ложе.— Хорошо. Это был ваш выбор, не мой.

Теперь доносились только подавленные всхлипывания девушек, в то время как снаружи гремел мужской хохот. Затем послышалось, как будто кто-то прошел, волоча за собой по полу что-то тяжелое.

Дверь спальни с треском распахнулась. Над белыми стенами девичьей опочивальни яростно заплясал зловещий багровый свет факелов.

Девушки с испуганными криками бросились в самый дальний угол и сбились там в кучу, кутаясь в покрывала.

Соня решила, что пока ей лучше не привлекать к себе особого внимания и, подавив свою гордость, быстро присоединилась к подругам. Да и что сейчас могла противопоставить Рыжая Соня вооруженным негодяям? Нет уж, пусть они думают, будто она перепугана до полусмерти, как и остальные. А там посмотрим… Что-то подсказывало Соне, что она найдет выход даже из этой, казалось бы, безвыходной ситуации.

— А, так вот что здесь прятали эти старые ведьмы! — крикнул один из ворвавшихся разбойников.— А я-то думал, тут у них сокровищница!

— Это кое-что получше,— проговорил второй голос, хриплый и низкий. В нем звучали жестокость и неприкрытая жадность.— Так вот они где, сладкие киммерийские девочки для нашего дорогого барона!

В дверь ворвались еще двое. Оба волоком тащили по полу жрицу Керу. Ее одежда была в крови. Соня поняла, что Кера без сознания. Разбойники тяжело ранили ее.

Другие жрицы, по-видимому, были уже мертвы. Разбойники не оставили бы у себя за спиной противников, пусть даже это слабые женщины. Ведь они — жрицы. А каждая жрица в этих горах может оказаться опасной колдуньей. И уж кто-кто, а местные грабители наверняка это знают.

Когда разбойники выпустили Керу, она тяжело упала на пол и ударилась головой о камень.

Это привело ее в сознание. Кера слегка приподнялась, опираясь на локоть. В ее глазах вспыхнул огонь звериной ярости.

— Будьте вы прокляты! — вскричала она.— Вы осквернили святыню! Вы нанесли оскорбление богине! Она покарает вас! Вы будете страшно наказаны, нечестивцы!

— Конечно,— не скрывая насмешки, проговорил один из разбойников. Он распустил завязки своих широких штанов, сшитых в подражание туранским, и непринужденно помочился у самой головы поверженной жрицы.

— Покарает!..— захохотал второй.— Да что она может, эта твоя богиня!

Кера смотрела на них глазами, полными ненависти.

— Вы убили привратницу и певчих! Вы подняли руку на служительниц Гаривы! — обвиняюще произнесла она.— Их кровь вечно будет стучать у вас в ушах, покуда вы не испустите дух. Но если вы посмеете тронуть этих благородных девственниц, которые припали к стопам богини и были избраны ею…

Грубый хохот прервал страстную речь Керы.

— Ну, хватит! Заткнись, старая ворона! Можешь не трястись за свою никому не нужную невинность — стану я смотреть на такую каргу, когда вокруг столько сладких крошек!

Говоривший поднял факел повыше, и пламя озарило кровавым блеском бледные лица и полные ужаса глаза молодых девушек. При виде их гибких стройных тел, едва прикрытых одеждой, разбойник плотоядно облизнул кончиком языка внезапно пересохшие губы.

Робкая Итарра тихо заплакала, натягивая покрывало себе на голову. При этом ее белые ноги открылись до колен. Грабитель впился жадным взглядом в ее круглые колени.

— Все здесь? Сколько вас? — Отрывистый вопрос заставил Соню вздрогнуть. Несомненно, говорил предводитель.

Этот человек держался уверенно и властно. Он был вооружен лучше, чем остальные. На нем была плотная кожаная куртка со стальными накладками, заменявшая тяжелый доспех. Всмотревшись в его смуглое лицо с беспощадными, чуть раскосыми черными глазами, Соня поняла, что предводитель — гирканец. От такого не стоит ждать снисхождения. Отчасти Соня — ив этом ей виделась особенно изощренная насмешка судьбы — знала это по себе.

Гирканец окинул опочивальню быстрым оценивающим взглядом.

— Так. Восемь. Отборные девочки, как и сулил перед смертью этот старый болван.

«Какой старый болван? — удивленно подумала Рыжая Соня.— Разве в этом храме служили мужчины?»

Впрочем, времени на раздумья у нее теперь не оставалось. Нужно было ориентироваться в быстро меняющейся ситуации — и при этом не мешкать.

— Благородные девственницы,— хмыкнул хриплоголосый разбойник.— А ведь нам, кажется заказывали… как, Сабарат, он выразился, твой барон?

— Барон, положим, не мой,— возразил гирканец,— а заказывал он «надкушенные персики».

Двое остальных грабителей разразились грубым хохотом.

— Вот этим мы сейчас и займемся! Надкусим его сладкие персики, чтобы благородному месьору не пришлось себя чрезмерно утруждать и марать свои кружева! — Они снова и снова повторяли эту грубую шутку, смысл которой был, к сожалению, слишком ясен несчастным жертвам…

Четвертый грабитель, одетый в меховую куртку и теплую волчью шапку — на манер местных жителей — тряхнул головой.

— А вы обратили внимание, какие здесь крепкие ворота? Какие лабиринты и ловушки? Клянусь Кромом! Наверняка у этих зверопоклонниц припрятаны тут немалые сокровища!

Он поклонялся Крому, этот разбойник-киммериец. Нет сомнений, он чтил старого сурового бога, который не требовал ни подношений, ни сложных ритуалов поклонения. Для киммерийца вовсе не являлся священным храм, где чтут богиню в облике хищной, готовой к атаке птицы.

— Не покушайся, нечестивец, на то, что принадлежит богине! — прошипела Кера.

Киммериец повернулся к простертой на полу жрице и пренебрежительно пнул ее ногой.

— Заткнись, стервятница! Ты ползаешь на брюхе перед истуканом, изображающим вонючего грифа,— что ж, таков твой выбор! Что до меня…— Он зловеще усмехнулся.— Я презираю тех, кто предал исконного бога Киммерии!

Против своей воли Соня ощутила нечто вроде сочувствия к этому человеку, который оставался верен Крому — богу-покровителю самого Конана. Она сердито тряхнула головой. Что за неуместные мысли!

Острие меча, который держал один из разбойников,— рослый человек со шрамом на лице — уперлось в горло Керы. Жрица упрямо сжала губы.

— Нет! Не трогайте ее! — неожиданно закричала Данелла.— Разве вы уже не натешились вволю ее страданиями? Умоляю вас, оставьте ее в покое!

Сверкающее лезвие медленно поднялось и прижалось к груди Данеллы. Девушка застыла, как зачарованная, тяжело дыша широко раскрытым ртом.

— Эй, стервятница! — холодно прозвучал голос Сабарата. Его взгляд был обращен к поверженной жрице.— Говори, где спрятаны сокровища? Иначе нам придется настругать ломтями мясо с костей этой перепуганной птички!

Кера с трудом сглотнула.

— Поклянитесь… поклянитесь мне, что пощадите девочек…

— Они останутся живы,— охотно заверил жрицу Сабарат.— В этом я клянусь тебе, ведьма!

Остальные трое его сообщников рассмеялись.

— В скрытой твердыне хранятся золото и драгоценные камни,— глухо проговорила жрица.— Но любого из вас ждет, если вы осмелитесь вторгнуться в запретные залы Фатагара, ждет смерть. Там Белая Тень — страшитесь ее гнева!..

На мгновение воцарилась тишина, вызванная этими зловещими словами. Потом Сабарат хлопнул себя по бедру ладонью.

— Ладно, мы все поняли,— бросил он пренебрежительно, словно желая приободрить своих подельников, смущенных грозным тоном умирающей жрицы.— Полагаю, не помешает осмотреться здесь как следует. Асар, ты пойдешь со мной,— обратился он к киммерийцу.— Ни ты, ни я не чтим эту курицу Гариву или как там ее,— так что ее проклятия для нас пустой звук. А не прибрать к рукам золотишко, коль скоро уж мы сюда добрались, было бы настоящей глупостью.

— Согласен,— кивнул киммериец.

— Вот и хорошо.— Предводитель разбойников усмехнулся.— А Награн и Абахи останутся стеречь девочек. И заодно избавят нашего высокородного заказчика от лишних хлопот…

Награн и Абахи радостно осклабились.

— Только берите их по очереди, и пока один… трудится, другой пусть охраняет остальных,— добавил Асар.

— Иди, иди! Будет он тут еще советовать! — возмутился Награн.

— Оставьте мне хотя бы одну нетронутую, ладно? — попросил Асар.

— А это уж как получится! — фыркнул Абахи.

Асар и Сабарат скрылись за дверью. В опочивальне воцарилась тишина. Оба оставшихся разбойника разглядывали девушек, точно лисицы, ворвавшиеся в курятник. Их ухмылки становились все шире.

Жрица впала в беспамятство, лишь изредка испуская жалобные стоны. Йори наклонилась над ней, пытаясь перевязать ее раны.

— Начали! — воскликнул Абахи и схватил за плечо Данеллу. Он сдернул с нее покрывало, в которое куталась девушка. Данелла отшатнулась. Абахи выругался и хлопнул ладонью по своему кинжалу.

— Эй ты, не будь дурочкой! Ты же не хочешь, кроме девственности, лишиться еще и красоты?

Данелла медленно выпрямилась. Одним рывком Абахи сорвал с нее тунику и громко застонал, увидев совершенство ее острых грудей и упругих бедер.

Притянув к себе Данеллу, разбойник жадно впился поцелуем в ее пышные губы.

При виде этой сцены Итарра — ближайшая подруга Данеллы — завопила от ужаса и отвращения.

Абахи с недовольным видом выпустил свою жертву и ударил Итарру по лицу.

— Заткнись! Что, не терпится и самой попробовать? Потерпи, настанет и твой черед! Смотрите у меня — вы все! — обратился он к остальным.— Учтите, ни одна не останется нетронутой. Но от вас зависит, будет ли вам при этом больно… Награн, займись пока этим стадом, а я отведу мою красотку в соседнюю комнату. А потом я вернусь… Следующая — твоя. Выбирай пока…— Он грубо расхохотался.

Рыдания Данеллы оборвались, когда за ней захлопнулась дверь. Соня прикусила губу. Нет, от этих девчонок нечего и ждать, что они окажут сопротивление двум негодяям. Восемь девушек — крепких, здоровых! И все пойдут на убой, покорные, как овечки…

И они еще смеют поклоняться богине в обличье хищной птицы! Жалкие курицы… Рыжеволосая воительница одновременно и жалела, и презирала перепуганных подруг. Но при мысли, что из-за их трусости ей, возможно, придется разделить общую участь, Соню охватывала ярость. Нет уж! Она непременно что-нибудь придумает!..

Итарра безутешно рыдала, оплакивая участь Данеллы.

— Она собиралась выйти замуж! — сквозь слезы шептала она.-— За ней давали хорошее приданое, а ее жених — наследник богатого рода… Кто же теперь возьмет Данеллу в жены после того, как ее осквернит этот грязный негодяй?

Соня присела на пол рядом с безутешной девушкой.

— Боюсь, ни одна из вас никогда теперь не выйдет замуж…— заметила она безжалостно.

Слезы блеснули на длинных ресницах Итарры, когда она подняла голову и удивленно посмотрела на Соню.

— О чем ты говоришь? Тебе что-то известно?

— Этот человек, Сабарат… Он работорговец. Он продаст вас своему заказчику, который отправил его на охоту за наложницами и наверняка уже неплохо оплатил его грязные услуги.

Итарра подавилась новым рыданием.

— Почему ты говоришь «вас»? — неприязненно спросила Рыжую Соню Саренна.— Разве тебя не ждет та же участь, что и всех нас?

— Может быть, и ждет,— согласилась Соня,— но в отличие от вас, я не намерена покоряться!

— Потише, вы там! — прикрикнул на девушек Награн.— Ишь, раскудахтались! Сидите-ка лучше смирно. Скоро вы у нас по-другому запоете.

Он обнажил в отвратительной ухмылке гнилые зубы.

Приглушенные мольбы Данеллы, доносившиеся из-за стены, сменились пронзительными криками. Соне было и жаль девушку, и в то же время она не могла подавить в себе раздражения при мысли о ее покорности.

Соня рассматривала своих подруг по несчастью. Итарра закрыла лицо руками, Ализа заткнула уши, Йори и Кима скорчились на полу, Саренна взирает на разбойника, как зачарованная…

А Награн разглядывает их одну за другой, ощупывает глазами, как торговец на ярмарке, и откровенно наслаждается их испугом.

Из соседнего помещения послышались шаги. Дверь распахнулась. Данелла, шатаясь, показалась на пороге. Абахи сильным толчком в спину швырнул ее в опочивальню.

Девушка упала бы и сильно расшиблась, если бы Итарра не поддержала ее. Ноги Данеллы были в крови.

Данелла со стоном натянула на себя покрывало и скорчилась на полу, вся дрожа.

Абахи с довольной улыбкой уселся на место Награна. Тот быстро приблизился к девушкам и схватил за руку Саренну. Девушка смертельно побледнела, но позволила себя увести без сопротивления.

Соня попыталась остаться глухой к тому, что происходило в соседней комнате. «Теперь или никогда! — думала она.— Проклятье на этих легендарных киммерийцев! Их дочери превратились в настоящих коз! Но по крайней мере теперь у меня появился шанс. Этот Абахи ворвался в святыню Гаривы после долгого перехода по горам — уж я-то знаю, что переход был трудным! Он помогал другим головорезам вышибать дверь. Теперь, когда он только что овладел женщиной, он чувствует себя расслабленным… А его товарищ слишком занят, чтобы прислушиваться к тому, что творится в опочивальне. Именно теперь этого ублюдка можно захватить врасплох. Только бы безмозглые девицы помогли мне и не начали визжать!»

Словно подтверждая мысли Сони, Абахи зевнул во весь рот.

Рыжеволосая воительница повернулась к девушкам.

— Я попытаюсь сейчас одолеть этого парня,— прошептала она.— Если у меня получится — наваливайтесь все разом. Вы должны связать его.

— Ты сошла с ума! — заявила Ализа.

— А ты, кажется, хочешь, чтобы тебя изнасиловал грязный разбойник, а после продал в рабство растленному аквилонскому барону для гнусных утех? — резко возразила Соня.— По мне, так лучше умереть. Впрочем, я рассчитываю бежать отсюда. Кто со мной?

Девушки смотрели на нее широко раскрытыми глазами. Соня глубоко вздохнула и стала незаметно продвигаться все ближе к Абахи. Вот уже ее отделяют от разбойника каких-то два шага… Один…

Неожиданно Абахи очнулся от приятной полудремы и уставился на Соню. Он оценивающе смерил взглядом ее фигуру, а затем молниеносным движением схватил свой меч, лежавший рядом с ним на скамье, и рассек им воздух.

— Ну что, моя красавица? Не ожидала? — произнес он с внезапной улыбкой.— Неужели холодная сталь милее тебе… другого оружия мужчины? — Он еще раз окинул ее с головы до ног взглядом рыночного торговца.— Ты, правда, лошадка тощая и жилистая, но для доброй скачки, может быть, и не так уж дурна… Ну, будь умницей, девочка, дождись своей очереди — и я не заставлю тебя долго ждать.

Он улыбался все шире, довольный своим остроумием. Соня почувствовала, что краснеет, и рассердилась на саму себя.

Как же ей теперь выполнить задуманное, когда она упустила возможность захватить негодяя врасплох? Может быть, если девушкам удастся отвлечь его внимание… Часть из них могла бы с криком побежать к двери, а часть — наброситься на разбойника со спины…

Но одного короткого взгляда, брошенного искоса, хватило, чтобы увидеть: киммерийки застыли, как громом пораженные. Они видели кровь Данеллы, но их ужас перед оружием грабителя был куда сильнее.

Соня перевела взгляд на меч в руке разбойника. В мерцающем свете факела клинок казался сгустком чистого пламени. Как только разбойнику с большой дороги удалось заполучить во владение такое прекрасное, благородное оружие? Соня не сомневалась в том, что подобный меч, наделенный собственной душой, способен выйти из-под власти недостойного владельца.

Меч завораживал Соню. Великолепный клинок, достойный выдающегося бойца. Острие, которое оставляет чистые раны… Боль заставляет на миг содрогнуться угасающее сознание… Боль, светлая, как горный поток, как раскаленный металл… А потом — объятия смерти, свет, ничто…

Соня тряхнула головой. Мысль о смерти, как всегда, таила для рыжеволосой воительницы что-то чарующее. Словно существовала незримая связь между Соней и клинком, который нес с собой чистую смерть.

Нет, эта благородная сталь не может иметь ничего общего с таким подонком, как Абахи. Отсветы огня волнами пробегали по клинку. Соня понимала, как опасно в такую минуту отдаваться на волю воображения, и все же не удержалась от соблазна: ей пригрезилось, что она зовет меч, и оружие отвечает ей.

Жаль, что она не владеет магическими способностями! Ну ладно, все это — бесполезные фантазии… Разбойника необходимо сбить с толку.

— Так ты меня убьешь? — спокойно спросила Соня.— А почем заплатит вам аквилонский барон за каждую новую наложницу?

— Откуда ты знаешь про аквилонского барона и его гарем? — удивился Абахи.

Соня с деланным равнодушием пожала плечами.

— Да мало ли что я знаю! Вот и хозяин этого меча… истинный хозяин… Ведь ты убил его ударом в спину, предательски, а?

Последняя стрела была выпущена Соней наугад, но оказалось, что она попала в самую точку. Абахи побагровел от ярости.

— А какое тебе до этого дело, девка?

— А! Вот ты как теперь заговорил! Правда глаза колет, не так ли, Абахи?

Соня сделала шаг к разбойнику. Он взмахнул мечом, и она отступила. И снова приблизилась, и вновь отступила. Ритм. Ему нужно навязать определенный ритм. А если она, Соня, собьется с ритма… Что же, боль, чистая, как свет, и разгадка вечной тайны смерти.

Но в глубине души Соня знала, что тайну смерти разгадывать ей еще рано. Она прислушалась к своему сердцу, стучащему, как молот, и усилием воли заставила его биться медленнее. Выровняла дыхание. Танец. Это просто танец.

Ваниры, предки Сони, вступая в смертельный поединок, пели — так они поступали в древности. Соня мысленно воззвала к ванирской крови, текущей в ее жилах,— наследию матери,— и запела. Это была быстрая танцевальная мелодия, которая захватывала тело помимо сознания и заставляла двигаться в определенном ритме.

Меч и его добыча превратились в партнеров в смертельном танце. Почти завороженный, следил Абахи за движениями Сони, которая вертелась, перескакивала с ноги на ногу, приседала и подпрыгивала, ни на мгновение не прекращая пения. Смертельная игра танцовщицы с клинком становилась все увереннее, и теперь видно было, что Соня в этом танце неоспоримо ведет. В душе Сони царил покой.

Внезапно сломав нить пения, она добилась того, чего добивались этим приемом ее далекие предки-ваниры: погруженный в определенный ритм соперник смешался. Замешательство Абахи длилось всего лишь долю мгновения, но для Сони этого оказалось достаточно: с громким криком она проскочила под занесенным мечом и изо всех сил ударилась о грудь противника всем телом, так что он потерял равновесие.

— Йори, Кима! — закричала Соня, обращаясь к самым решительным из девушек-киммериек.— Вперед!

Соня впилась зубами в правое запястье Абахи. Разбойник взвыл нечеловеческим голосом и начал бить девушку кулаком левой руки по голове. Йори бросилась Абахи под ноги. Разбойник потерял равновесие и рухнул на пол. Кима набросила на его ноги свой пояс и с неожиданной ловкостью связала негодяю щиколотки.

Соня ткнула растопыренные пальцы врагу в глаза. Он отшатнулся, и тотчас подскочившая на помощь подругам Ализа затянула петлю на правой руке разбойника. Йори ударила ногой по левой руке Абахи. Навалившись втроем, девушки связали врага. Соня, тяжело дыша, сунула ему в рот кляп из обрывков своей ритуальной голубой туники.

Только сейчас Соня поняла, что она, безоружная девушка, одолела вооруженного мужчину! Она победила! Вся кровь вскипела в ней при этой мысли.

Абахи извивался на полу, тщетно пытаясь освободиться. Соня, долго не раздумывая, перерезала ему горло его же собственным мечом. Послышался булькающий звук; Абахи захлебнулся кровью.

Девушки застыли, глядя на Соню с нескрываемым ужасом.

— Ну, что уставились? — резко спросила их Соня.— Если бы не я, вас потащили бы на убой, а вы бы и не пикнули. А теперь вот что: вы будете молчать и беспрекословно повиноваться мне. Ясно? Для начала уберите эту падаль в угол, чтобы не бросалась в глаза.

Казалось, Награн исчез со своей жертвой вечность назад. Хорошо бы Саренна сумела завладеть кинжалом и вонзить клинок своему мучителю в спину, пока он возится с ней… Но Саренна была вылеплена из иного теста, нежели Рыжая Соня. Оставалось только благодарить судьбу хотя бы за то, что Награн так долго терзает свою жертву.

Но вот у двери послышалось приглушенное рыдание Саренны и радостный смех Награна.

Дверь со скрипом отворилась. Награн втолкнул Саренну в спальню и остановился на пороге с победным видом.

В то же мгновение Соня обрушила меч ему на голову. Голова разбойника раскололась, точно спелая дыня, и негодяй рухнул на пол, не издав ни единого звука.

Саренна пронзительно закричала от страха и, повернувшись, бросилась бежать прочь от Сони, зло скалившей зубы и поигрывавшей окровавленным мечом.

— Догнать! — рявкнула Соня.

Но девушки, сбившись в кучу, не двигались с места. Нападение шайки, насилие над подругами, угроза быть проданными в рабство и навечно превратиться в игрушку, в забаву для низменных страстей какого-то аквилонского выродка и, наконец, хладнокровная расправа с разбойниками Рыжей Сони — по виду такой же юной, невинной, беззащитной девушки, как любая из киммериек,— все это привело молодых паломниц в состояние, близкое к невменяемому.

Соня, несмотря на свою молодость и неопытность, тем не менее знала, как поступать в подобных случаях.

— Ты! — яростно выкрикнула она, направив окровавленное лезвие в сторону Йори. Дочь землевладельца, привыкшая распоряжаться в большом доме своего отца, Йори казалась более смелой и решительной, чем все остальные — Догони ее! Не хватало еще, чтобы Сабарат узнал обо всем раньше времени.

К великому облегчению Сони, Йори действительно быстрее всех взяла себя в руки. Толковая и расторопная, девушка бросилась бежать следом за Саренной, и вскоре обе вернулись в спальню. Йори обнимала Саренну за плечи. Обе всхлипывали.

Саренна дрожала всем телом. Проходя мимо трупа Награна, она тихо вскрикнула и, отвернувшись, уткнулась Йори в плечо.

— Отлично,— заявила Рыжая Соня, обтирая меч об одежду убитого.— Теперь, девушки, будем решать, как нам поступать дальше. По-моему, пора уносить отсюда ноги.

Конечно, покидать пещерный храм, не повидавшись с Хутаосой, Соне не хотелось. Ее душила обида на злую судьбу: проделать такой длинный путь, преодолеть столько преград — и уйти ни с чем из-за каких-то ублюдков…

Но, с другой стороны, кто сказал, что Соня непременно уйдет отсюда не солоно хлебавши? Она может переждать напасть, спрятавшись где-нибудь поблизости, в горах, а потом вернуться и без помех завершить свое дело.

Однако совершенно необходимо убрать отсюда девушек — и чем скорее, тем лучше. Соня не хотела, чтобы еще с одной из них случилась беда. Насилие может искалечить их на всю жизнь, сделать негодными для семейного счастья, внушить отвращение и ненависть ко всем мужчинам без исключения.

Да и кроме всего прочего — если отвлечься от сострадания к бедным девушкам — перепуганные, путающиеся под ногами подруги очень мешали Соне.

— Здесь должен быть еще один выход,— обратилась Соня к раненой жрице, лежавшей на полу.

Кера открыла мутные от боли глаза.

— Сколько осталось негодяев? — спросила она еле слышно.

— Двое.

— Путь девушки уходят через главный выход…— Жрица говорила с трудом, делая долгие паузы между фразами. Казалось, силы покидают ее с каждым словом.— Там безопаснее всего… укроются… в горах… Много убежищ…

Кера замолчала, не в силах совладать с новым приступом боли, от которого она на время потеряла сознание.

Соня опустилась возле Керы на колени. Мгновение рыжеволосая воительница вглядывалась в посеревшее, с темными губами и почерневшими тяжелыми веками лицо верной служительницы богини Гаривы. Та, несомненно, умирала.

Соня осторожно похлопала ее по щеке. Безжалостно так тревожить умирающую, не позволять ей остаться наедине со смертью… Но Соне необходимо было услышать еще кое-что от жрицы. Возможно, это спасет жизни остальных.

— Кера… Очнись, Кера! Ты еще не все мне сказала…

Кера медленно открыла глаза. Губы ее шевельнулись. Соня наклонилась над умирающей, боясь пропустить хотя бы одно ее слово.

— Возьми мое кольцо…-— прошептала Кера.— Когда все закончится… выброси его в пропасть… с любой скалы… Не забудь! Это очень важно, очень! Мое жреческое кольцо…— Она с трудом перевела дыхание. На ее губах выступила розоватая пена. Совладав с собой, жрица продолжала шептать: — Девочки… пусть уходят… А ты, Соня… ты останься… Я вижу… вижу… Богиня избрала тебя!

— Нет! — Соня непроизвольно отшатнулась.— Нет! Я не должна служить вашей богине! Это ошибка, Кера… У меня свой путь, своя цель!

— Богиня избрала тебя! — повторила умирающая.— Богиня избрала тебя!— В ее мутнеющих черных глазах вспыхнул огонь. В последний раз пальцы Керы с неожиданной силой стиснули руку Сони.

— Говорю тебе, нет! — проговорила Соня чуть мягче, чем в первый раз.— Я оказалась здесь случайно… Я ничего не знаю о Гариве, а она ничего не знает обо мне.

— Не существует случайностей там, где речь идет о воле богини,— шепнула Кера.— Не лги себе, Соня… не бывает… случайностей…

На мгновение Соня усомнилась в своей правоте — так тверда и непреклонна была вера жрицы, в которой медленно угасала жизнь.

Но лишь на мгновение. Отказаться от мести? Никогда не узнать, почему погибли ее родные, кому нужно было уничтожить их дом, их поместье, перебить слуг, искалечить жизнь самой Рыжей Сони? Не покарать негодяев? Обрести сонный покой здесь, в пещерах Фатагара, под немигающим птичьим взором чужого божества? Приковать себя к киммерийским скалам тяжелой цепью, как эта несчастная старая привратница?

Все в душе Сони восставало против такой участи.

— Нет! — твердо произнесла она.— Я выброшу твое жреческое кольцо в пропасть, как ты просишь, Кера, но никогда не надену его себе на палец.

— Защити… защити от поругания святыню…— Язык Керы уже заплетался.— Гнев Гаривы может быть ужасен…– Казалось, она видела какие-то страшные картины, встающие перед ее мысленным взором.—– Поля, на которых гниет урожай. Стервятники над павшим скотом… Реки в красных потоках крови… О, боги бывают очень жестоки!.. Их ярость неукротима… Спаси Киммерию, Соня, защити святыню!

— Разбойников осталось двое,-— сказала Соня.— И я намерена оборвать их земной путь. Неважно, что за цели движут мною — я поклялась, и я сделаю это! Тебя успокоит, если я дам тебе слово, что Сабарат и его сообщник не уйдут отсюда живыми?

— Да… Благословение Гаривы да пребудет с тобой…

Это были последние слова Керы. На губах жрицы выступила кровавая пена. Глаза ее закатились, по телу пробежала судорога… Верная служительница богини Гаривы замолчала навеки.

Соня выпрямилась.

— Кера мертва,— обратилась она к девушкам.— Нам остается только одно: выполнить ее последнюю волю. Йори, ты возьмешь остальных и выведешь их из пещеры через главный вход. Там нет разбойников, они ушли в глубины пещер. Там, боюсь, только трупы… Далеко ли отсюда поместье твоего отца?

— День пути,— ответила Йори.

— Отлично. Девушки, вам придется пережить этот день. Вы пойдете с Йори, и она отведет вас в дом своего отца. Надеюсь, он хорошо примет вас и поможет, насколько это будет в его силах. Данелла, Саренна… Мне очень жаль, что вы… Но раны телесные, как и душевные, рано или поздно заживают.

Соня помолчала, думая не о претерпевших насилие подругах, а о себе самой. Да, раны рано или поздно заживают… Но рана самой Сони до сих пор жестоко кровоточила.

Она тряхнула головой, отгоняя лишние мысли.

— Вам придется идти голодными,— продолжала Соня.— Потому что нет времени искать пищу. В пещерах осталось еще двое негодяев, и им не обязательно знать, что их сообщники уже нежатся в объятиях Крома…— Соня хмыкнула. Мрачный бог Кром вряд ли имел обыкновение заключать кого-либо в объятия! Соня и сама не знала, почему имя древнего киммерийского бога сорвалось с ее губ. Однако оно натолкнуло ее на новую мысль, оказавшуюся весьма удачной.— Вы — потомки древних киммерийцев, народа, давшего миру великого Конана! Вспоминайте об этом почаще, когда будете пробираться заснеженными горными тропами, когда усталость будет валить вас с ног, мороз — пробирать до костей, голод — сводить желудок судорогой! Ваши предки презирали лишения там, где речь шла о величайшем даре богов человеку — о свободе!

Эта речь сделала свое дело. Глаза робких киммерийских девушек заблестели, на их бледные лица вернулся румянец.

— А ты, Соня? — спросила Данелла.

— Я остаюсь. Мне нужно закончить здесь кое-какие дела и выполнить последнюю волю Керы.

— Будь осторожна! — воскликнула Йори, обнимая Соню.

— Береги себя!

Девушки обступили свою спасительницу, наперебой целуя ее и пожимая руки.

— Идите, идите же! — отбивалась Соня.— У меня еще много дел. Торопитесь! Сабарат может вернуться в любой момент!

Когда последняя из киммериек, кутаясь в покрывало, выскользнула из опочивальни и побежала вслед за Йори и остальными по темным переходам пещер Фатагара к выходу, Соня вернулась к телу Керы.

Она закрыла жрице глаза и, бережно взяв ее мертвую руку в свою, сняла с указательного пальца Керы серебряное кольцо с большим сердоликом, в котором было искусно вырезано изображение соколицы.

Затем она выпрямилась и огляделась по сторонам. Так, подумала Соня. Три трупа. Меч. И эта ужасная длинная ритуальная туника, в которой невозможно сражаться!

Соня оборвала подол покороче и поморщилась: теперь у нее был вид настоящей бродяжки. Не хватает только торбы для милостыни через плечо. А Соня, несмотря на то, что уже несколько лет вела суровую, бездомную жизнь, никогда не позволяла себе опускаться и одеваться как попало. Она всегда помнила о том, кем она является. Единственное, что утешало ее сейчас — этим лохмотьям недолго украшать ее. Нужно только покончить с Сабарагом…

Соня тряхнула головой. Какие только мысли не лезут в голову! Сейчас ей нужно отыскать в этих лабиринтах внутри скалы двух крепких, хорошо вооруженных мужчин и убить их. Всего-навсего. Задачка как раз по плечу восемнадцатилетней девушке, которая не выспалась, устала и очень голодна.

Соня осторожно пробиралась по темным лабиринтам Фатагара. Это был настоящий подземный город. Ходы в скалах, частью естественного происхождения, частью прорубленные или расширенные людьми, выводили в более просторные пещерные залы. Одни были дикими, ничем не украшенными; в других Соня видела высеченные на стенах надписи и рельефные изображения: богов в обличии людей или полулюдей-полуживотных; демонов, сражающихся с богами и людьми; жрецов, взывающих к богам; танцующих девушек, над которыми парит, широко раскинув крылья, сокол.

Соню удивило, когда при слабом свете маленькой масляной лампы, которую она захватила с собой, она разглядела, что иные изображения выглядели очень древними. Казалось, минули тысячелетия с тех пор, как рука неведомого древнего мастера, вооруженная резцом и зубилом, прикасалась к этим стенам. Даже облик людей, населяющих эту страну, с тех пор изменился, стал иным: те, на наскальных рельефах, выглядели низкорослыми, с покатыми лбами и непомерно длинными руками.

Неужели поклонение Гариве имеет такие древние корни? При одной только попытке измерить в мыслях бесконечное расстояние, отделяющее день сегодняшний от тех веков, когда люди впервые пришли в пещеры Фатагара, Соня почувствовала сильное головокружение и вынуждена была прислониться к стене, чтобы не упасть.

Неожиданно ей показалось, что из глубины пещеры на нее устремлен чей-то пристальный взгляд. Соня поправила фитиль лампы, взяла поудобнее меч и, стараясь ступать бесшумно, направилась туда, где, как ей чудилось, таилась какая-то неведомая опасность.

Вскоре она замерла и прислушалась. Так и есть! До ее слуха донеслось чье-то прерывистое дыхание. В темноте скрывался кто-то живой.

Кто? Одна из жриц, насмерть перепуганных вторжением разбойников? Еще одна прикованная к скале цепью служительница Гаривы? Или кто-то из двух оставшихся в живых разбойников? Затаился и подстерегает… Но почему он дышит так шумно и хрипло?

Ответ на все эти вопросы Соня получила через несколько мгновений.

— Кто здесь? — тихо, со стоном, проговорил из темноты мужской голос.— Это ты, Награн?

Соня молчала.

— Награн! — неуверенно повторил мужчина.— Ведь это ты? Ради всех богов, помоги мне…

Стало быть, здесь один из разбойников. Судя по всему, он ранен… может быть, тяжело… Кем, почему?

Соня осторожно приблизилась к нему и поднесла лампу к его лицу. Разбойник, находившийся, видимо, в полубессознательном состоянии, слабо пошевелился и застонал, инстинктивно отворачиваясь от света,— пусть это был даже слабый огонек лампы.

— Асар! — окликнула его Соня, вспомнив имя грабителя.

Он открыл глаза и встретился взглядом с Соней. На лице разбойника появилось недоуменное выражение, вскоре сменившееся паническим ужасом.

— Кто ты? — прошептал он.— Я тебя не знаю! Ты жрица?

— Зови меня Соней,— холодно проговорила девушка.

— Соня…— тихо проговорил разбойник.— Как все странно…

Он снова впал в забытье.

Соня внимательно осмотрела простертого перед ней на каменном полу человека. Несмотря на всю ее ненависть к насильникам, пытавшимся похитить девушек, несмотря на жгучее отвращение, которое Соня питала к цели этого похищения,— добро бы ради выкупа! — при виде ужасных рваных ран на груди и животе бандита девушка ощутила глубокое сострадание.

— Асар,— позвала она умирающего.— Где Сабарат?

— Там…— пробормотал Асар.— Скажи ему, Соня… Пусть не ходит… туда…

— Куда? — в отчаянии спрашивала Соня умирающего вновь и вновь.

То теряя сознание, то вновь на миг приходя в себя, Асар бормотал:

— Белая Тень… когти и клыки… встает из темноты… внезапно… боль… нестерпимая боль… жжет в груди… пить… дай мне пить… пусть он не ходит туда… бежать, бежать… сокровища… смерть…

Дыхание Асара прервалось.

Он судорожно вздохнул, и кровь потоком хлынула из его горла. Спустя миг разбойник был уже мертв.

Соня поднялась, чувствуя, как мурашки бегут у нее по спине. «Белая Тень», вооруженная клыками и зубами, которая внезапно встает из тьмы, чтобы загрызть очередного святотатца, осмелившегося посягнуть на сокровища Гаривы, могла быть только монстром, древним, как эти пещеры. Иного объяснения случившемуся Соня найти не могла.

А это, в свою очередь, означает, что следующей жертвой монстра, притаившегося во мраке, вполне может стать она сама, Рыжая Соня.

Соня погасила лампу и прислушалась. В пещере царила теперь мертвая тишина. Однако звериный инстинкт, унаследованный Соней от предков-гирканцев и никогда ее не подводивший, подсказывал настороженной девушке: смертельная опасность таится впереди, в следующем пещерном зале, куда ведет широкий ход, вырубленный в скале и украшенный у входа орнаментом в виде виноградных листьев. С другой стороны, там же мог находиться и Сабарат. Соня не собиралась нарушать слово, данное умирающей жрице; Сабарат, последний из негодяев, осквернивших храм Гаривы, должен умереть. И если монстр действительно охраняет святыню, то Соне нечего опасаться. Если же это просто чудовище, яростное и безмозглое, то Соня вооружена и предупреждена. Зверю не удастся захватить ее врасплох.

Крадучись, точно она сама превратилась в охотящегося хищника, Соня двинулась по коридору.

Здесь было темно. В воздухе застоялся запах пыли и еще чего-то затхлого. Несколько раз летучие мыши срывались со своих невидимых насестов у Сони над головой и беззвучными тенями пролетали мимо, задевая ее по лицу кожистыми крыльями. Всякий раз Соня от неожиданности на миг замирала, но потом вновь начинала двигаться вперед.

Наконец потянуло сквозняком, и Соня оказалась в большом пещерном зале. Здесь царила кромешная тьма. Стараясь не отрывать рук от камня стены, Соня осторожно двинулась вдоль стены. Да, здесь любое животное, любое чудовище, способное видеть в темноте, может напасть на нее.

Соня остановилась, чтобы зажечь лампу. Что толку таиться в темноте, если тварь, скорее всего, хорошо видит в любом мраке?

— Тебе нужен свет? — послышался чей-то спокойный голос.— Хорошо… Я и забыла, что на свету люди чувствуют себя увереннее. Мне-то он ни к чему…

Голос явно принадлежал женщине. Он был довольно высокий, мелодичный, даже приятный.

В темноте что-то щелкнуло, словно кремнем высекли искру, и вдруг пещера озарилась мягким светом. Соня изумленно оглядывалась по сторонам. Горели мириады маленьких глиняных ламп, таких же, какая была у самой Сони. Они были расставлены по выступам и нишам, высеченным в стенах огромной пещеры. Понадобилось бы не менее двух десятков слуг, чтобы зажечь их все, да и то, на это ушло бы немало времени.

Каким образом они вспыхнули все одновременно?

Ответ мог быть только один, и именно он сразу пришел Соне в голову: магия.

В этой пещере находился настоящий маг!

Соня с трудом совладала с охватившим ее волнением. Итак, она у цели!

— Подойди, не бойся,— позвал ее тот же женский голос.— Ведь ты Кера?

В голосе однако послышалась нотка сомнения.

— Нет, госпожа, я Соня,— ответила Рыжая Соня.— Кера мертва.

Соня была по-настоящему удивлена: как ее могли перепутать с суровой жрицей Гаривы? Если даже забыть про разницу в возрасте — разве не сразу бросаются в глаза рыжие волосы и высокий рост Сони, позволяющие безошибочно, с первого взгляда, отличить ее от Керы, невысокой и черноволосой?

— Ты… излучаешь свет… как Кера,— пояснила женщина, чувствуя недоумение Сони.— Не понимаю…

— У меня ее жреческое кольцо, госпожа,— вспомнила Соня.— Кера отдала мне его перед смертью. Может быть, в этом дело?

Только теперь Соня поняла, в чем причина ошибки: говорившая была слепа. Она, наделенная магической силой, воспринимала окружающее по совершенно иным приметам, нежели зрячие.

Соня подошла ближе. Теперь она ясно различала старую женщину с очень бледным лицом, огромными, совершенно белыми глазами и длинными, распущенными, белыми волосами. Она лежала на большом ложе, вырубленном прямо в скале и застеленном мягкими шкурами. Рядом с ложем находилась выдолбленная в полу пещеры большая круглая чаша — скорее, не чаша, а маленький водоем! — наполненная прозрачной водой.

— Соня…— повторила странная белоглазая женщина.— Здесь были какие-то мужчины… Что случилось с ними?

— Моя госпожа,— проговорила Соня,— я не знаю, как обратиться к тебе…

— Госпожа…— Голос незнакомки звучал теперь чуть насмешливо.— Обращайся ко мне так, если хочешь… Или зови меня «сестра»… Как тебе больше нравится? Мне все равно.

— Хутаоса! — воскликнула Соня.

Женщина нахмурилась.

— Откуда тебе известно мое имя? — Вопрос прозвучал резко, как удар хлыста.

— Меня направил сюда, в пещеры Фатагара, твой брат Химьяр,— поспешно пояснила Соня.

— А! — Издав это короткое восклицание, Хутаоса замолчала. После паузы, длившейся, казалось, вечность, прорицательница пещерного храма сказала: — Так что же сталось с теми мужчинами, которые проникли в святыню Гаривы и осквернили ее грязными делами и кощунственными намерениями?

— Их было четверо, госпожа. Двоих я убила собственными руками. Третьего я нашла умирающим у входа в эту пещеру. У него был вспорот живот — не ножом, а чьими-то чудовищными когтями. Перед смертью он говорил что-то о «Белой Тени», о монстре, таящемся в темноте… Разбойник был очень напуган… Никогда не видела ничего подобного…

— Так он умер? — перебила Хутаоса.

— Конечно, госпожа. Никто не выжил бы, с такими ужасными ранами. Четвертый негодяй бродит где-то близко… Госпожа! Я дала слово умирающей Кере, что настигну его и оборву его жизненный путь, полный злодейств и гнусных дел. Но вам следует остерегаться…

Хутаоса негромко рассмеялась. От этого смеха у Сони мурашки пробежали между лопаток.

— Остерегаться, говоришь ты, девочка? Пусть остерегаются те, кто посмел войти сюда с нечистыми помыслами, ибо богиня всегда найдет себе защитников! Ступай вон туда, где начинается новый переход. Ты должна его видеть.

— Да, я вижу…

— За этим скальным коридором начинается новая большая пещера. Войди туда. Узнай там часть того, что не может тебя не интересовать. А потом возвращайся ко мне. Я покажу тебе… кое-что.

Соня взяла свой меч и направилась к подземному переходу, который указала ей Хутаоса. Несколько раз она останавливалась и оборачивалась к слепой жрице. Та все еще неподвижно лежала на своем ложе, обратив в сторону Сони бледное тонкое лицо с огромными белыми глазами.

Солнечный свет, изливающийся сквозь колодец, пробитый в потолке пещеры, в первое мгновение ослепил Соню. Затем, когда глаза немного привыкли к необычному освещению, она заметила в пещере нечто, от чего кровь застыла у нее в жилах.

Посреди пещеры, в столбе солнечного света, на остром деревянном колу корчился человек. Его рот был заткнут кляпом, но глаза, широко раскрытые в немом крике, казалось, вопили от боли и ужаса.

Соня не сразу узнала в нем Сабарата, самоуверенного и гордого гирканца. Она осторожно приблизилась к несчастному. Сейчас даже мысль о бедных девушках, чьи судьбы искалечил этот алчный работорговец, не могла заставить Соню подавить в себе чувство глубочайшей жалости.

Она вынула кляп из его рта.

— Белая Тень…— прохрипел Сабарат.

— Это она сделала с тобой такое? — спросила Соня.

— Где… Награн?.. Асар?.. Абахи?..— с трудом выговорил разбойник.— И кто ты… такая?..

— Я — Соня, одна из несчастных жертв, которых ты намеревался продать в рабство,— ответила девушка и показала гирканцу меч, который держала в руке.— Я убила двух твоих сообщников, Сабарат! Я убила их собственными руками! Они были никчемными воинами, так что не стоит о них и жалеть…

— А у этой крошки… были, оказывается, клыки и когти…— Сабарат криво усмехнулся.— А эти недоумки… повернулись спиной… к врагу… пусть и покоренному…

И вновь Соня, против своей воли, ощутила нечто родственное между собой и Сабаратом.

— Мертв и Асар,— добавила Соня.— Перед тем, как навсегда закрыть глаза, он тоже говорил мне о Белой Тени.

Лицо гирканца мучительно исказилось:

— Она непобедима. Она схватила меня, выскочив из-за угла, сжала мне горло… Я видел ее огромные когти… Ее лицо, ее кошмарное лицо — женское, с клыками, с бельмами вместо глаз… Против нее все мы как малые дети… Она не знает пощады! Она притащила меня сюда… и… О, прошу тебя, девушка, прекрати… прекрати мои страдания! Я вижу у тебя меч…

— Ты умрешь быстро и чисто, не позорной смертью от деревянного кола, но почетной — от благородной стали,— отозвалась Соня.— Но ответь мне сперва на один вопрос: кто заплатил тебе за девушек-киммериек, которых обесчестили и пытались украсть твои головорезы?

— Барон… Римальдо… аквилонец…— простонал Сабарат.— Я умираю… Помоги мне…

— Нет,— холодно проговорила Соня.— Ты еще проживешь какое-то время. Тебе предстоит терпеть невыносимые муки, если я не помогу тебе уйти с этого света. Итак, отвечай! Где он живет, этот аквилонец,— она покривила губы,— этот твой барон Римальдо?

— Город Шамар… на реке Тайбор… Богатый дом… Недалеко от центральной площади… В Шамаре его всякий знает, сможет указать, если спросишь… У него есть поместье… на Тайборе… Охотничий домик, собаки, ловчие… там же, в глубине сада, гарем. Сотни девушек… прошли через его руки… Он продавал наложниц, когда те надоедали ему… Он постоянно требовал все новых и новых… Я покупал и воровал для него… рабынь… Прошу тебя, Соня! Сжалься!

— Прощай, Сабарат! — Она приблизилась к гирканцу и мгновение смотрела прямо в его обезумевшие от боли глаза. Затем наклонилась и поцеловала его в пересохшие губы. А после одним быстрым сильным взмахом меча перерубила ему горло, Голова гирканца упала на пол пещеры и откатилась на несколько шагов. Фонтан крови брызнул из обезглавленного тела. Несколько теплых капель попало Соне на обнаженные плечи, и девушка содрогнулась.

— Прощай, Сабарат,— повторила она тихо.— Ты забыл о том, что боги всегда изыщут себе защитников. С этими словами она повернулась спиной к изувеченному трупу и выбежала из пещеры.

Хутаоса ждала ее.

— Вернулась? — спросила жрица чуть насмешливо.— Ну что, получила ответ на один из своих вопросов?

— Да, госпожа. Теперь я кое-что выяснила. Но это не те ответы, ради которых я пришла в пещеры Фатагара!

— Я слушаю тебя,— сказала Хутаоса.— Ведь мой брат не случайно направил тебя ко мне.

— Химьяр был очень добр ко мне,— сказала Соня.

— Расскажи о нем,— попросила жрица.— Мы не виделись с ним много лет…

— Он оборотень, госпожа. Он превращается в огромного белого медведя каждое полнолуние.

— Да, Химьяр так и не научился управлять той силой, которой наделили нас боги,— задумчиво сказала Хутаоса.— Это сила владеет им, а не он — силой. Поэтому он живет вдали от людей. Я же обитаю здесь, в храме, и богиня помогает мне сдерживать магию, что кипит в моих жилах, и направлять эту силу в нужное русло.

Помолчав, слепая прорицательница добавила:

— Но сейчас это уже не имеет никакого значения для Химьяра… Они убили его…

— Кто? — Соня не верила своим ушам. Что хочет сказать эта странная слепая женщина, эта загадочная белоглазая колдунья? — Неужели Химьяр…

— Мой брат Химьяр. Он мертв,— спокойно подтвердила Хутаоса.— Эти люди, которые явились в храм, побывали у него в хижине. Они спрашивали его о паломницах, о времени священного десятиднева… О том, как найти Фатагарские пещеры в Киммерийских горах… Он не хотел ничего им говорить, но они принялись его пытать…

— Откуда ты все это знаешь, Хутаоса? — не выдержала Соня.

— Откуда я знаю? — Жрица горько усмехнулась.— Я знаю все. В этом мое главное и вечное проклятие. Ты ведь искала меня именно потому, что я — ясновидящая! Они убили моего брата, говорю тебе! Но перед смертью, надеясь на пощаду, Химьяр рассказал им о паломницах все…

— Не могу поверить в то, что Химьяра нет в живых! — воскликнула Соня.

Хутаоса пожала плечами.

— Прошлое, настоящее, будущее… Для меня это одно и то же. Я могу бродить по времени назад и вперед, как мне вздумается. Нет никакой разницы между живым и мертвым. Я могу уйти во вчерашний день, когда брат мой был еще жив, и встретиться с ним там…

Она замолчала. На некоторое время воцарилась тишина, нарушаемая только потрескиванием горящих глиняных ламп.

— Это ты разорвала живот Асару? — решилась спросить наконец Соня.

— Да,— спокойно ответила жрица.— Я приняла обличие огромного белого медведя…

— Белая Тень…— прошептала Соня, содрогаясь.— Хутаоса! Я умоляю тебя о помощи! Мне действительно говорили, что тебе ведомо все. Я хочу знать: что, на самом деле, случилось с моей семьей?

— А что тебе известно об этом?

— Мои родители и два брата погибли в одну ужасную ночь. Аквилонские наемники… Их войска в тот год уходили из Заморы. Наше поместье находилось как раз на границе Хаурана и Заморы. Они пришли туда. Сожгли дом. Убили всех, кто там был. Они схватили и меня, но мне лишь чудом удалось бежать…

— Для меня все эти слова — «Хауран», «Замора», «Аквилония» — пустой звук,— оборвала Соню Хутаоса.— Я слепа от рождения. Нигде, кроме киммерийских гор, я не бывала. «Замора»… Звук капающей воды, что наполняет мою чашу, исполнен большего смысла, чем все эти непонятные для меня названия. Однако если ты сама была там, если ты видела их лица — чего же ты хочешь от меня?

Соня помолчала, собираясь с духом. Эту, главную свою тайну, она не доверяла почти никому. Но сейчас… Сейчас она должна была сказать.

— Да, я видела некоторых из них. И некоторым даже успела отомстить. О, месть моя сожгла их огнем — и оставила мне на губах вкус пепла, я чувствую его всегда. Он преследует меня… Но прежде я считала, что вкус свершившейся мести всегда таков. Я лишь удивлялась, почему покой не возвращается в мою душу. Почему чужие лица продолжают являться мне во сне, а кровь родных все также взывает к отмщению.

— И тогда ты поняла, что месть твоя не завершена,— перебила девушку слепая жрица, и та с трепетом воззрилась на прорицательницу. Хутаосе, воистину, было ведомо все.— Ты осознала, что в тот страшный день тебе открылась лишь видимость вещей, заставившая тебя броситься потом в погоню за призраками?

— О, да! — не сдержалась Соня.— Я была уверена, что кенида Атлия — главная среди них. Она была… она была так омерзительна.— Девушка содрогнулась, вспоминая похотливую предводительницу наемников.— Я была уверена, что ими двигала жажда наживы, обычная жестокость — или, может быть, она сводила с отцом какие-то старые счеты. Ведь он сам был одно время разбойником.

— Но теперь ты узнала, что все гораздо сложнее.

Девушка кивнула.

— Именно так. Я не могу сказать тебе, откуда узнала это, да и неважно… Однако там был еще один человек. Его я не видела. Но именно он натравил кениду на мой дом, как травит зверя в норе охотник. Он…— Соня всхлипнула, вспоминая распятые, изувеченные тела родных, отданную на поругание мать.— Хутаоса! Мои родные погибли страшной смертью! Кто убил их, зачем, почему? У любого злодеяния должна быть какая-то цель! Люди, осквернившие сегодня храм Гаривы, искали легкой поживы. Я должна знать, чего искали те, кто уничтожил мою семью.

— Хорошо, хорошо. Успокойся.

На миг все стихло. В пещере было слышно лишь прерывистое дыхание Сони. Неожиданно погасли горевшие по стенам обиталища Хутаосы лампы. Воцарилась кромешная тьма.

— Смотри,— прозвучал во мраке голос Хутаосы.

Соня не понимала. Куда смотреть? Куда ни глянь — везде непроглядная темень. Внезапно на полу пещеры загорелось яркое пятно. Соня невольно склонилась над ним.

В чаше с водой появилось изображение.

Соня прикусила губу, чтобы не закричать: она вновь увидела свой родной дом, таким, каким он был до того рокового дня, когда все поместье было уничтожено огнем.

Затем появились солдаты. Рослые аквилонцы в плотно сидящих на голове кожаных шлемах, в куртках из плотной вываренной кожи с нашитыми медными или стальными пластинками, а с ними кенида — рослая, одетая с вызывающей роскошью. Они приближались к дому.

— Смотри, смотри,— безжалостно звучал голос Хутаосы.— Ведь ты пришла ко мне для того, чтобы увидеть их лица, все лица, запомнить их до мельчайших подробностей. Теперь не плачь, не проси пощады, не отворачивайся…

Соня не ответила. Все ее тело покрыла испарина. Соню сотрясала крупная дрожь. Она изо всех сил стиснула зубы, чтобы они не стучали. В ушах шумела кровь. Соня поднесла руки к вискам. Она не ожидала, что воскресить в памяти те страшные мгновения, окажется так невероятно тяжело. Она видела, как падают под ударами аквилонских мечей верные слуги, как хохочущий дюжий аквилонец хватает юную Аксум, служанку матери, и, зажав ей рот грязной ладонью, перебрасывает девушку поперек седла… Вот рослый аквилонец в шлеме и черном плаще с вышитым золотом леопардом врывается в дом… Отец Сони, гирканец Келемет, не утративший с годами гибкости и ловкости прирожденного воина, берется за меч и бежит врагам навстречу…

Соня тихо вскрикнула и закрыла лицо руками.

— Не поддавайся слабости,— прозвучал суровый голос слепой жрицы. Хутаоса, хоть и не могла видеть Соню, безошибочно угадывала ее реакцию на все, что та разглядела в волшебной чаше ясновидения.— Ты знала, на что идешь, Соня! Я покажу тебе лица, которые ты должна запомнить. Ради этого горького знания ты преодолела множество преград, пролила кровь и сама подверглась смертельному риску. Не допускай же в свое сердце малодушия и страха! Не позволяй чувствам увести себя в сторону как раз в тот миг, когда ты — у цели!

Соня понимала, что слепая прорицательница пещерного храма совершенно права. Она должна смотреть на убийц своих родителей, запоминая каждую ненавистную черту их лиц. А душа ее должна быть закрыта для любых переживаний. Теперь тот страшный день предстал перед Сониным взором совсем иначе, чем когда ее саму, неосторожно вернувшуюся из столицы в родное поместье, схватили грубые руки наемников, поставив перед хищным взором той, кого она приняла за их предводительницу. Но теперь Соня понимала, что Атлия и ее люди были лишь ширмой для того, что действительно произошло тогда в Салафре. Ибо она видела теперь людей, которые распоряжались этим бесчеловечным действом с самого начала. Видела, как они пытали ее отца, раз за разом о чем-то вопрошая его… Жаль лишь, что магическое зерцало не могло донести до Сони их речей. Но теперь она видела все.

Она попыталась взять себя в руки. Снова и снова показывала ей Хутаоса тех, кого Соне надлежало запечатлеть в своей памяти. Теперь слезы на глазах Рыжей Сони высохли и не туманили больше ее зрения. Трезво и холодно изучала она ужасные картины, раз за разом встающие на гладкой водной поверхности магической чаши-зеркала.

Рослый аквилонец с леопардом на плаще на груди… Вот он улыбается, скаля зубы, вытирает руки, замаранные кровью ее отца… Озирается по сторонам… Видит бегущего к нему юношу с мечом в руке — это Хункар, старший брат Сони. Но аквилонец куда искуснее во владении клинком. Один ловкий выпад — и юноша валится наземь, зажимая страшную рану на животе. Наемник перешагивает через него, небрежно махнув рукой своим подельникам, те бросаются к раненому, намереваясь подвергнуть его пыткам, пока он еще может говорить. А аквилонец направляясь к женщине… К красивой ванирке с пышными светлыми волосами… Еще двое аквилонских солдат торопливо поджигают дом… Труп старого конюха… Из конюшни выводят лошадей, в том числе и гнедого Ватара, любимца Сони… Кони испуганно ржут, прижимая уши…

Пушистый белый пес со стрелой в боку повизгивает от боли… Проходящий мимо аквилонский головорез бьет издыхающую собаку ногой… Где-то вдали бесчинствует с остатками отряда Атлия, перерывает сундуки в поисках золота — но она явно не главная здесь. Она вжимает голову в плечи, когда аквилонец с леопардом бросает на нее взгляд. И лишь когда он, свистнув за собой половину отряда, отбывает прочь — вот почему Соня не видела его! — кенида преображается, берет власть в свои руки. Такой ее и застала девушка, явившись на порог отчего дома. И была уверена, что за спиной Атлии никто не стоит.

А теперь смотри, Соня, смотри! Запоминай их лица!

Неожиданно живая картина в чаше погасла. Соня с облегчением опустилась на пол пещеры и не в силах ни о чем не думать. Ей необходима была передышка. Слишком больших усилий стоило ей всматриваться в ненавистные лица, возникавшие перед ней в магической чаше.

Наконец она пришла в себя и окликнула слепую прорицательницу:

— Хутаоса!

Та не отозвалась. Соне это показалось подозрительным. Она зажгла одну из маленьких глиняных ламп — не магией, а обычным кресалом — и принялась осматриваться.

Хутаоса лежала, вытянувшись на своем каменном ложе, неподвижная и молчаливая. Соня с ужасом подумала о том, что жрица умерла — не перенесла чрезмерных усилий, которые вынуждена была приложить, вызывая видения страшных злодейств.

Соня осторожно коснулась лба жрицы и тотчас отдернула руку. Хутаоса была холодна, как камень. Она лежала, вытянувшись и слегка запрокинув назад голову. Когда Соня осмелилась второй раз прикоснуться к этой неподвижно застывшей фигуре, девушка вдруг поняла: жрица не мертва — она обратилась в изваяние, такое же ледяное и бездушное, как скалы, из которых высечено ее ложе.

Теплится ли в этой каменной глыбе жизнь? Скрывается ли за окаменевшей оболочкой живая душа? Оживет ли когда-нибудь Хутаоса, прорицательница пещерного храма?

У Сони не находилось ответа на эти вопросы. Она знала одно: теперь, когда она достигла цели, ей нужно уходить из разоренного пещерного святилища. Не Сонина вина в том, что храм Гаривы подвергся осквернению — Соня и сама едва не сделалась одной из жертв разбойников. И все же девушка почему-то чувствовала себя виноватой. Словно бросала кого-то в беде…

Она покинула зал с окаменевшей прорицательницей и по знакомому уже пути вернулась в девичью опочивальню. Там никого не было, кроме трех трупов: двух разбойников, зарубленных Соней, и Керы. Соня бережно накрыла тело Керы одеялом, сняв его с кровати. Большего она сделать для погибшей не могла.

В одной из кладовых Соня отыскала для себя одежду: плотные брюки, удобные теплые сапоги, плащ, подбитый мехом, гораздо более теплый, нежели тот, что был на ней в тот день, когда она впервые перешагнула порог храма.

Кроме того, Соня запаслась лепешками, головкой сыра и флягой довольно неплохого вина. Уложив все это в дорожный мешок, она почувствовала себя совершенно готовой к путешествию.

Оставалось выполнить последнюю волю Керы…

Когда храм Гаривы остался позади, Соня остановилась. Кругом были только безмолвные горы. Их заснеженные вершины ослепительно сверкали на солнце. В ярко-синем небе над головой не было ни облачка.

Соня глубоко вдыхала разреженный горный воздух. «Это пьянящий запах свободы,— думала Соня,— этим воздухом с рождения дышал великий Конан!»

Эта мысль наполнила ее радостью. Соня нащупала в дорожном мешке кольцо, которое дала ей Кера, и некоторое время рассматривала его. Тогда, в мрачном полумраке залитой кровью спальни, у Сони не было возможности разглядеть его хорошенько. Теперь она впервые увидела жреческое кольцо Керы при ярком солнечном свете и не могла не поразиться великолепной работе искусного мастера, создавшего этот шедевр. Тончайший серебряный ободок, изящная резьба по камню, прозрачный многоцветный сердолик…

Соня залюбовалась игрой света, заставившего вспыхнуть самоцвет множеством огней. На миг ей стало жаль выбрасывать такое совершенство. Но тотчас же она устыдилась. Предсмертную волю Керы следовало выполнить в точности.

Больше не колеблясь, Соня размахнулась и бросила перстень в пропасть. В тот же миг огромная птица со сверкающими на солнце крыльями взмыла в воздух и, блеснув разноцветным опереньем, сделала несколько кругов у Сони над головой. Затем, испустив ликующий крик, она унеслась прочь — куда-то в сторону долины.

Барон Римальдо скучал. Вот уже неделя, как он ждал утешительных вестей от Сабарата. Разбойник забрал у него сотню золотых — и до сих пор еще не появился. Не говоря уж об обещанных и столь желанных девушках!

При мысли о пополнении, которое ожидает его гарем, барон приходил в неописуемое волнение. Он принимался бегать по комнате, теребить свои кружевные манжеты, обрывая с них позолоту и жемчуг, кусать губы, едва не плача от досады и нетерпения.

Поэтому слуга, доложивший о том, что «явился какой-то молодец подозрительного вида и говорит, будто бы от какого-то Сабарата прислан», получил серебряную монету — за добрую весть — и услышал радостный крик своего господина:

— Немедленно веди его ко мне!

Старый слуга давно привык к причудам своего хозяина. Не позволив себе даже измениться в лице, он тут же отправился за посетителем.

Тот и впрямь выглядел подозрительно. Настоящий разбойник. Не сняв плаща с капюшоном, мужчина вошел в будуар барона, оставляя грязные следы на украшенном искусной инкрустацией полу.

— Ах, мой друг!..— вскричал барон Римальдо.— Сапоги…

Разбойник уставился на свои ноги.

— А что такого тебе не нравится в моих сапогах? — дерзко осведомился он. Голос у разбойника оказался молодой, высокий. Небось, юнец только недавно начал брить бороду.

— Э-э… Пол — с узорами… Лучший во всем Шамаре… Видишь ли, мой друг… Мастера из Ианты — я их специально выписывал… заплатил кучу денег… Э-э… Сапоги…

Барон махнул рукой, видя, что молодой разбойник упорно не желает понимать просьбы снять грязную обувь и не пачкать драгоценные полы, которые могут непоправимо попортиться от такого бесцеремонного обращения.

— У меня весть от Сабарата,— заявил молодой разбойник, ничтоже сумняшеся опускаясь прямо в пропыленном дорожном наряде на разобранное ложе барона. Тонкие, надушенные батистовые простыни, атласные покрывала с вышивкой шелками и серебряной нитью, мягкие подушки с кружевными рюшами — словом, все уютное «гнездышко» барона было смято и перемазано дорожной грязью.

Барон еле слышно застонал и поднес к носу платок, надушенный сильнопахнущими офирскими благовониями.

— Распорядись, чтобы меня накормили,— велел бесцеремонный посланник Сабарата.— Я голоден, как собака! И пусть готовят паланкин, или что там у тебя. Поедем в твое имение за городом.

— Куда?

— Ну, где там у тебя стойло для молоденьких кобылок? — небрежно пояснил разбойник.— Сабарат пригнал туда небольшой, но очень аппетитный табунчик…

У барона Римальдо потекли слюнки. Он мгновенно забыл свое раздражение на этого дерзкого молодца. Теперь старого аквилонского придворного занимало только одно: новые игрушки для его тайного гарема. Драгоценные, дорогостоящие игрушки.

— Какие они? — жадно спросил он. Пальцы барона нервно теребили платок.— Ну скажи, умоляю, какие они… мои девочки?

— Скоро сам увидишь. Их восемь,— добавил разбойник.— Свеженькие, как бутончики. Испуганные… Трепетные… Я голоден,— напомнил он,— пусть мне принесут рыбы под шафранным соусом, к рыбе —– белого вина и, пожалуй, немного фруктов.

Такие изысканные вкусы у обыкновенного головореза немного удивили Римальдо. Однако он вызвал слуг, отдал все необходимые распоряжения и, сгорая от нетерпения, отправился на конюшню — проследить за тем, как закладывают карету для путешествия в имение.

Несколько евнухов, вооруженных короткими мечами, имевшими, скорее, декоративное назначение, нежели являвшимися настоящим боевым оружием, могли оказать лишь слабое сопротивление неожиданному свирепому нападению. Двое из них пали от стрел, стремительно выпущенных одна за другой невидимым лучником. Третий, обнажив меч, бросился в атаку и был заколот кинжалом. После этого молодой разбойник одним ударом ноги распахнул дверь изящного одноэтажного домика с резными деревянными колоннами, покрытыми позолотой и расписанными синими и красными цветами. Этот домик — барон Римальдо поэтически именовал его «Садом Наслаждений» — находился в самом уединенном месте обширного поместья, в глубине густого тенистого сада, полного прекрасных редких растений. Это была одна из причин, по которой никто из слуг и стражников не видел нападения на «Сад Наслаждений» и не пришел на помощь евнухам. Никем не замеченный, разбойник вошел в тайный гарем барона Римальдо. Лицо молодого человека, хоть и полускрытое капюшоном, болезненно морщилось, словно он наблюдал что-то глубоко отвратительное.

Внутри помещение казалось более просторным, чем можно было подумать, глядя на домик снаружи. В центре помещался большой зал с фонтаном. В одном углу находился изящный обеденный стол из орехового дерева, инкрустированный перламутром, слоновой костью и эбеновым деревом, и два стула с высокими резными спинками. Посуды на столе сейчас не было, но белоснежная скатерть с пышными бантами по углам так и манила к себе проголодавшегося гостя.

В другом углу зала имелась большая кровать под тяжелым балдахином, украшенная всевозможными резными деревянными розочками, бутонами и целующимися голубками. Вся эта роскошь была щедро позолочена и украшена росписью, а кое-где и драгоценными камнями. Две искусно вырезанные из слоновой кости обнаженные женские фигурки держали большое зеркало в позолоченной раме.

Тяжелые бархатные кисти свисали по углам балдахина. На шелковом покрывале, кроме того, лежала маленькая плетка с костяной рукояткой, украшенной геометрическим орнаментом, а в головах кровати имелись позолоченные наручни и тонкая цепочка, приковывающая их к стене.

Удостоив эту изысканно убранную комнату самого беглого осмотра — непрошеного гостя «Сада Наслаждений» интересовало лишь одно: не скрывается ли здесь кто-нибудь из случайно уцелевших охранников — молодой разбойник бесшумно двинулся дальше.

В небольших, тщательно запертых на засов комнатках, похожих на кельи, разбойник обнаружил девушек — наложниц барона Римальдо. Здесь были девушки из Офира и Аргоса, из Немедии, Куша и даже Кхитая.

Все они дрожали от страха, когда неизвестно откуда взявшийся незнакомый им человек в плаще с низко надвинутым капюшоном, вооруженный луком, двумя кинжалами и длинным острым мечом, приказал им выходить и собираться в зале у фонтана.

Наложниц оказалось чуть больше двадцати. Барон часто менял в гареме девушек. Тех, которые ему надоедали или чем-либо не угодили, он продавал через подставных лиц и никогда потом не интересовался их дальнейшей судьбой. Чаще всего такие девушки попадали в другие гаремы или в дома свиданий. Римальдо был чрезвычайно осторожен в подобных вопросах и не позволял себе рисковать своей репутацией.

Девушки в испуге жались друг к другу. Кто этот человек? Какие новые испытания суждены им?

Молодой разбойник не спеша снял наконец свой меховой плащ. Огненно-рыжие волосы потоком обрушились ему на плечи, словно языки пламени. Рабыни Римальдо тихо вздохнули от изумления: перед ними стояла совсем молодая девушка!

— Мое имя — Рыжая Соня,— объявила она.— Я убила трех охранников, стороживших дверь снаружи. Будем надеяться, охрана дома не скоро заметит мое вторжение. Но все же не следует слишком уповать на то, что все аквилонцы — безмозглые болваны.— Она вздохнула: — Есть ли среди вас такая, которая любила бы барона Римальдо всем сердцем, всей душой и хотела бы остаться с ним навсегда?

Девушки боязливо переглядывались. Соня нетерпеливо хлопнула себя ладонью по бедру.

— Да или нет? Говорите прямо и не бойтесь! Вам нечего страшиться. У нас мало времени.

Одна из девушек, чернокожая рабыня с татуировкой на левой щеке — странно, но это ее вовсе не уродовало — осмелилась ответить от лица всех остальных:

— Нет, госпожа. Все мы ненавидим барона Римальдо. Он держит нас взаперти, а когда берет одну из нас развлекаться, то… Он жестокий, грязный человек, госпожа! — Она выразительно посмотрела в сторону плетки и наручней.

— Вот и хорошо,— оборвала ее Соня.— Итак, ни одна из вас не желает здесь оставаться. Меня это устраивает. Я выведу вас отсюда. Мы доберемся до леса в карете господина Римальдо. Затем обсудим наши дальнейшие действия. У меня имеются кое-какие соображения на этот счет… Но хватит болтовни. Уходим, и чем скорее — тем лучше.

Вместе с девушками Соня внесла в дом трупы убитых евнухов и выбралась из сада. Беглянкам удалось добраться до кареты незамеченными. Девушки набились туда так тесно, как только могли. Они сидели друг у друга на коленях, три устроились прямо на полу, а чернокожая рабыня села на козлы рядом с Соней. — Как тебя зовут? — спросила Соня, взяв в руки вожжи.

— Хайманот, госпожа,— тихо сказала девушка.

— Я не госпожа,— проворчала Соня.

Карета покатила к воротам поместья.

Возвращение в храм Гаривы оказалось тягостным. Рабыни барона Римальдо не смели плакать и жаловаться на трудности путешествия. Но когда пришлось бросить карету и идти пешком по горным тропам, многие от непривычки сбили себе ноги в кровь и плелись еле-еле. Соня безжалостно подгоняла их.

К концу второго дня мучительного путешествия к перевалу к Соне, возившейся у костра, тихо приблизилась Хайманот. Уроженка далекого Куша, чернокожая невольница больше остальных страдала от жестокого холода безжалостной Киммерии. Соня чуть подвинулась, давая ей место у огня.

— Госпожа,— заговорила Хайманот и тут же поправилась: — Соня… Путь слишком труден для нас. Мы долгое время жили взаперти, это правда. Такое житье — не сахар, и поверь мне: я знаю по крайней мере трех наложниц проклятого Римальдо, которые покончили с собой в этих золоченых клетках…. Одна из них была моей младшей сестрой! Да, мы безмерно страдали от неволи, от издевательств нашего господина, от его извращенных фантазий и злых капризов. Но ты… ты убиваешь нас, Соня. Мы не привыкли терпеть такие ужасные лишения.

— Я спросила вас с самого начала — не желает ли кто-нибудь остаться во власти барона,— напомнила Соня, пожалуй, чуть-чуть резковато,— Ни одна, помнится мне, не выразила горячего желания не покидать объятий Римальдо. Так что придется вам терпеть и холод, и лишения. Свобода того стоит, Хайманот, поверь мне.

— Куда ты ведешь нас? — спросила чернокожая рабыня.

— В храм. Там вы найдете и кров, и убежище, и пищу, и одежду. А многие из вас, возможно, захотят остаться там навсегда.

— Примут ли нас жрицы этого храма? — Хайманот покачала головой в явном сомнении.— Ах, Соня! Ведь жрецы любых богов с большим предубеждением относятся к бывшим наложницам, считая их запятнанными развратом… Да и к беглым рабам — тоже. Вряд ли храм захочет приютить нас. Я слышала уже о подобных вещах… И всегда такие истории заканчивались весьма плачевно для тех несчастных рабынь, которые пытались найти себе убежище у ног какого-нибудь бога или богини.

Соня слегка улыбнулась и обняла чернокожую девушку за плечи.

— Спроси лучше: захочет ли принять вас сама богиня!

Хайманот с недоумением посмотрела на свою собеседницу, и Соня пояснила:

— Там нет жрецов. Все служители богини Гаривы погибли… Их уничтожили разбойники. Вам предстоит похоронить мертвых и восстановить ритуалы поклонения Гариве. Это я и имела в виду, когда говорила, что многие из вас останутся в храме навсегда.

Хайманот, казалось, не верила собственным ушам.

— Так ты хочешь… Ты хочешь, чтобы мы… Обыкновенные рабыни, наложницы… Чтобы мы сделались жрицами? Но это же невозможно!

Соня пожала плечами.

— А почему, собственно говоря, невозможно? Вы не по своей воле жили той гнусной жизнью, от которой я вас избавила. Я не принадлежу к числу тех, кто поклоняется богиням этого храма, но мне кажется, что не следует оставлять это святилище оскверненным, лишенным служительниц. Пусть я не понимаю многого из того, что там происходило… но я уверена, жрицы Гаривы творили немало доброго.

— Но кто научит нас ритуалам? — все еще сомневалась Хайманот — Кто передаст нам традиции, священные гимны, кто откроет нам смысл обрядов? Кто расскажет, наконец, все сакральные тайны самой Гаривы? Как мы сможем служить богине, не понимая ее сокровенной сущности? Ни одна из нас не готовилась для служения богам!

Это было правдой. Соня уже знала историю каждой девушки, пусть даже в самых кратких чертах. Одни были похищены из родного дома — этим предстоит, отдохнув и набравшись сил в пещерах Фатагара, отправиться в далекий путь, к родным, которые уже наверняка выплакали все глаза в тщетных попытках отыскать пропавшую дочь. Других купили на рабском торгу — эти девушки не знали ни родного дома, ни отца с матерью, они были рождены в рабстве и им с самого начала жизни была уготована жалкая участь. И таких в гареме барона Римальдо оказалось большинство. Вот для них, как полагала Соня, пещеры Фатагара должны стать настоящим домом.

Из всех освобожденных наложниц барона Римальдо больше всех пришлась Соне по душе чернокожая Хайманот с ее забавной татуировкой на щеке — синяя бабочка над листом какого-то экзотического растения. Когда девушка улыбалась, эта бабочка слегка шевелилась.

Несмотря на свою молодость, чернокожая рабыня уже перенесла немало испытаний, но сохранила добрую душу и ясный взгляд больших черных глаз.

— Я надеюсь только на одно,— сказала ей Рыжая Соня.— Богиня Гарива увидит ваши старания. Она оценит ваше искреннее желание восстановить святилище. Она найдет способ передать вам все необходимые знания. Не бойтесь ничего. Я верю, что все дурное у вас уже позади.

Пещеры Фатагара встретили уставших, измученных путниц стаей стервятников. Тело привратницы, обглоданное птицами, все еще лежало на пороге, по-прежнему прикованное цепью к скале. При виде этого пугающего зрелища несколько девушек вскрикнуло. Соня горько усмехнулась.

— Вы найдете здесь тела жриц и их убийц. Всех мертвых необходимо похоронить. Это грязная, неприятная работа, но ее придется выполнить именно вам. Теперь Фатагар — ваш дом, не забывайте об этом.

— О да! Отныне пещеры Фатагара станут истинным домом для большинства из вас,– прозвучал чей-то голос из глубины пещеры.

Все повернулись в сторону говорившего — вернее, говорившей, так как голос был женским.

Из пещеры медленно вышла высокая женщина с длинными белыми волосами и огромными, совершенно белыми, незрячими глазами.

— Хутаоса! — Соня бросилась навстречу слепой жрице.

Слепая прорицательница усмехнулась.

— Я видела все, что ты сделала, Соня. Все.

Соня слегка покраснела.

— Я привела сюда новых служительниц, Хутаоса. Научи их всему, что необходимо. Они нуждаются в мудрой наставнице, которая исцелила бы их от страха и неуверенности и передала им сакральное знание.

Белоглазая женщина вытянула вперед руку, и вдруг откуда-то с неба, оглушительно хлопая крыльями, опустилась большая птица с ярким радужным оперением. Она уселась на руку прорицательницы, впившись в нее когтями, и испустила громкий торжествующий крик. Хутаоса улыбнулась, пригладила взъерошенные перья и произнесла несколько слов на неизвестном Соне языке.

Спустя мгновение птица исчезла. На ладони Хутаосы лежал перстень с резным камнем.

— Хайманот,— позвала Хутаоса.

Хайманот вздрогнула и оглянулась на Соню.

— Откуда эта госпожа знает мое имя?

— Она ясновидящая,—прошептала Соня.— Подчиняйся, иди же к ней. Не медли!

Хайманот приблизилась к слепой жрице и опустилась перед ней на колени. Взяв чернокожую девушку за руку, Хутаоса надела жреческий перстень на ее тонкий палец.

— Отныне тебе будут подчиняться остальные. Тебе же надлежит решать их судьбы и отвечать за их жизни. Ты — верховная жрица храма Гаривы!

— Но я не умею… Всю жизнь я была лишь жалкой рабыней…— пролепетала Хайманот и коснулась лбом пола.

— Забудь об этом. Ты — верховная жрица пещер Фатагара! Встань и распорядись насчет отдыха и пищи для твоих девушек.

— А Соня? — спросила Хайманот растерянно.

— Вы привыкли полагаться на Рыжую Соню,— улыбнулась Хутаоса.— Но это время безвозвратно прошло, Хайманот. Соня — ваша гостья. Она отдохнет, наберется сил и уйдет отсюда. У нее — свой путь, свои цели.

Хайманот поднялась на ноги и обернулась к своим подругам.

— Вы слышали? Не время раскисать! Впереди у нас много работы!

С некоторых пор барон Римальдо продал свой роскошный дом в Шамаре и жил безвыездно в своем загородном имении. Он не принимал у себя гостей, отказался от привычки ездить к друзьям. Перестал он и посещать столицу. Его не видели во дворцах правителей. Он игнорировал даже большие ежегодные балы, где прежде блистал изящными манерами и пышностью одежд. Из всех развлечений Римальдо оставил себе только охоту, а из слуг — лишь десяток рабов; прочие были уволены или проданы.

Многих в Шамаре удивляла такая резкая перемена в характере и образе жизни барона. Досужие сплетники гадали, что могло бы послужить тому причиной и наконец сошлись на мнении, что барон получил некое зловещее предзнаменование и с тех пор, смертельно испугавшись предсказания, ведет затворническую жизнь.

Только один человек знал истинные причины всех этих странных перемен. Более того, этот человек и был их подлинным виновником. Но он находился далеко от Шамара и не мог удовлетворить любопытства тамошних сплетников, если бы даже и захотел это сделать.

Человеком этим была Рыжая Соня.

С тех пор, как она обманом заманила барона в глухой уголок сада в его поместье, связала его там, заткнула ему рот кляпом, а после безжалостно лишила его мужского достоинства, подражая в этом старому конюху, что холостил коней в доме ее отца,— с тех самых пор барон Римальдо сделался совершенно другим человеком.