Слуга (СИ)

Трактус остановился так резко, что я едва не клюнула носом оконное стекло. Повезло — вовремя схватилась за поручень. Огромное металлическое тело трактуса дернулось еще раз, осело, под полом что-то жалобно задребезжало, точно там жаловалась какая-то отставшая шестерня, двери открылись. Я торопливо вышла.

Трактус за моей спиной чихнул двигателем, зазвенел медным бочкообразным корпусом и двинулся вперед, важный и целеустремленный как пожилая черепаха. Улочка, на которой он меня высадил, оказалась узкой, двум экипажам и не разъехаться, но чистой, ухоженной. Брусчатка гладкая, хотя и потемневшая от времени — видимо, не часто сюда заворачивают шумные конки и громоздкие, пахнущие маслом и гарью, механические экипажи. Я оглянулась.

Дома здесь стояли невысокие — то ли дело в центре! — но удивительно массивные, крепкие, отсчитавшие побольше лет, чем брусчатка под ногами. Они привалились друг к другу плечами, как шеренга плечистых кряжистых старичков, восседающих на одной завалинке. Тротуары были густо усажены липой и кленом, отчего казалось, что стоишь не посреди улицы, а между двух опушек.

Дом, что я искала, оказался почти в самом начале улочки. Двухэтажный, из светлого камня, он удобно устроился меж собратьями, отгородившись от посторонних высоким забором. К забору время оказалось не так милосердно — некоторых прутьев уже не хватало, кое-где вывалились камни, оставив после себя незрячие глазницы-провалы, на каменных тумбах зеленел бурьян. Как брошенная крепостная стена, не торопящаяся сдаться врагу.

Я улыбнулась скакнувшему в глаз солнечному зайчику и, проходя мимо, машинально погладила нос чугунного льва, ощерившегося со стены. Нос был приятный на ощупь, холодный и твердый. Волнения не было, лишь любопытство крохотным шерстяным клубочком приятно щекотало нервы. Что ж, главное не теряться. Но и излишне самоуверенный вид может повредить. Открывая калитку, я подумала про себя так — держаться свободно, уверенно, но без раскованности. Без напускного столичного лоска. И, не дай Боже, без фамильярности. Этакая уверенная в своих силах милая, немного провинциальная, штучка.

За калиткой, открывшейся беззвучно, обнаружились настоящие заросли. Садовая дорожка, если она когда-то здесь была, превратилась в едва заметную тропку, ковыляющую среди буйства сирени и смородины. Пахло тут как в сумеречном хвойном лесу.

— Ну и ну… — пробормотала я, отодвигая рукой густые колючие ветки чтоб не порвать тунику. — Да вам не я нужна, ребята. Вам бы садовника.

Сад производил впечатление заброшенного и одичавшего. Учитывая его размеры, здесь впору было бы созывать егерей и устраивать охоту. И уж наверняка контора, не способная привести в порядок собственную штаб-квартиру, не станет осыпать золотом своих работников.

— Можно подумать, раньше ты этого не знала… — я рванула ветку, хищно цапнувшую меня за волосы, — теперь терпи. Обратно ходу нет.

Обратно ходу и в самом деле не было. Узкая улочка осталась где-то за стеной зелени, зато до широких каменных ступеней было рукой подать. Дверь оказалась под стать дому и это меня ничуть не удивило — высоченная, облицованная посеревшим дубом, с такими же чугунными львами, как на заборе. Над головой нависала каменная стена, неприступная и грозная. Редкие окна были забраны изящной медной решеткой, образовывавшей причудливые, незнакомые мне, вензеля. В таком доме может жить отошедший о дел одряхлевший банкир или, скажем, состоятельная, но чуждая высокому обществу вдовушка из хорошего рода. Или, быть может, бравый, но чудаковатый пентарх, потерявший ногу в имперской армии, но не сподобившийся заняться хозяйством после выхода на пенсию. Было в этом доме что-то такое, что ложилось на душу — что-то забыто-благородное, немного жалкое, позабытое…

Но, конечно, жила здесь не вдовушка и уж точно не одноногий пентарх. Медная же таблица у входа возвещала, выплетая буквы на старинный манер: «Общество по скорейшей наладке, починке и ремонту зачарованных вещей. Результат скорейший и приятнейший». Точно этого было мало, повыше висела еще одна таблица на латыни: «Tuto, cito, jucunde»[1], выполненная уже без изящества, явно не рукой мастера. Половина букв поплыла, отчего последнее слово едва читалось.

«Jucunde, — подумала я не без ехидства, переводя дыхание перед дверью-великаном. — Может, оно и „cito“, но с „jucunde“ явно не все в порядке».

Рукой по волосам — вроде порядок. Взгляд на тунику. Поправить цепочку на шее. Теперь выдох. И… И рука удобно легла на дверное кольцо.

«Вперед, Ти, — сказала сама себе я, — если ты их не сразишь, ты будешь просто дурой.»

Кольцо было тяжеленное, моих сил хватило чтоб поднять его наполовину, после чего оно глухо ударило в дверь, да так, что сверху на меня посыпалась какая-то древесная шелуха. Наступила тишина. Когда сердце отсчитало полминуты, я облизнула губы. Следовало бы догадаться, что здесь нет привратника. Что ж, если они думают, что я ехала сюда чтоб потереться носом о дверь и убраться обратно, то они явно ошибаются. Я положила руку на кольцо чтоб постучать еще раз. Но не успела.

Потому что громадная дверь вдруг распахнулась перед моим носом, с такой легкостью, точно это ветер перевернул тетрадный листок. Изнутри пахнуло запахом старого каменного дома, чем-то слежавшимся, сухим, кисловатым. Мелькнули мраморные плиты холла, камин, какие-то багровые занавеси… Но ничего этого мне разглядывать не пришлось, потому что сердце вдруг поплыло и стало проваливаться куда-то в желудок. В дверном проеме стояло оно. Мне показалось, что оно огромно, но скорее всего в нем было не больше двух с половиной метров. Два с половиной метра черной стали, ощетинившейся шипами, испещренной старыми заклепками, два с половиной метра скрипящего черного ужаса, уставившегося прямо в душу иссиня-черными провалами ужасных глаз. Я почувствовала, как ставшая враз холодной кровь в жилах пульсирует в висках крохотными тугими комочками. Мир перед глазами поплыл, мягко, точно все, что я видела прежде, было нарисовано на холсте и теперь этот холст медленно сворачивали, отчего изображенное на нем шло рябью и расплывалось. Черное чудовище, замершее неподвижно в дверях, изучало меня, бесстрастно и молча, как очнувшийся от векового сна часовой, обнаруживший на крыльце забавную диковинку.

— Буц! — крик этот донесся из дома, я услышала шлепанье быстрых шагов по плитам. — Буц! А ну марш!.. Отойди! Сюда, говорю! Извините… Не пугайтесь. Проходите сюда. Буц, освободи даме дорогу!

Черное стальное чудовище смотрело на меня еще несколько секунд, несколько ледяных вечностей, потом голова его со скрежетом качнулась.

— По… — изрекла она, голосом низким и громыхающим, точно внутри нее слова перемалывали шипастые многотонные валики. — По… По-се… Посетитель.

— Да, это посетитель, — сказал кто-то внутри дома. — А теперь отойди.

Привратник долго обдумывал услышанное, потом повернулся и, с грохотом переставляя ноги-колонны, скрылся внутри дома. Точно локомотив вошел в депо. Дышать стало легче. Я на негнущихся ногах сделала шаг.

— Еще раз извините, — сказал человек, стоявший в холле. — Надеюсь, э-э-э… Наш… кхм… серв вас не напугал.

— Ваш… а… — я улыбнулась, криво как только что вернувшая с того света. — Да… То есть…

— Он совершенно безобиден, — человек смущенно улыбнулся. — Это Буц. Буцефал. То есть мы так зовем его. Он в жизни не обидел даже котенка.

— Выглядит он так, что способен обидеть целый дредноут, — кажется, в этот раз улыбка уже получилась не столь беспомощной. — И котят я тут не вижу.

Я не сразу сообразила, что человек, встретивший меня, молод, лет двадцать-двадцать пять. Освещение внутри было скверным, свет пробивался через несколько узких окон, больше похожих на бойницы, и его было совершенно недостаточно чтобы рассмотреть детали. Я заметила только ясные зеленые глаза и белокурые волосы, зачесанные назад.

— Добро пожаловать в Общество скорейшей наладки, починки и ремонта, — сказал он, пропуская меня внутрь. — Я… э-э-э… проходите.

Он вел себя немного скованно, точно был смущен, хотя явно не принадлежал к тому типу людей, которые тушуются при виде незнакомой девушки. Я взяла себя в руки и перешагнула через порог. Внутри обнаружился просторный холл с камином, который я успела заметить прежде, старая мебель и несколько давно выцветших гобеленов. Буцефал неподвижно стоял поодаль. Видимо, он уже утратил ко мне интерес, руки его обвисли, почти касаясь чудовищными шипами пола, огромная голова опала. Мне стало стыдно за пережитый страх.

— Простите, а в канцелярии базилевса знают, что у вас тут боевой дроид? — поинтересовалась я невинно. С такой невинностью на лице, должно быть, высыпают яд в кубок на императорском пиру.

— А… — юноша смутился еще больше, даже глаза опустил, — буц не боевой дроид. Это модель «Цестус», она уже много лет снята с вооружения.

— Вот как.

— Он обычный домашний серв. Боевая часть его… эммм… церебруса полностью нейтрализована. Просто он, знаете… немного туговат. В его возрасте прислуживать немного сложно.

— Ясно, — я протянула ему руку, энергично, как мужчина. — Таис.

— О! — он с готовностью поймал ее, поколебался, поцеловать или нет, и ограничился мягким пожатием, — Марк.

«Взрослый, а такой стеснительный, — подумала я. — Но глазищи, пожалуй, хороши.»

— Я, собственно, по делу.

— Понимаю, — Марк кивнул. — Сейчас я попрошу нашего специалиста…

— Нет-нет. Мне не нужен специалист. Я к господину Ласкарису. В общем, это деловой визит.

— К Христофору Ласкарису? — он недоверчиво покосился на меня. — Э… Ладно. Я проведу.

— Спасибо.

— Идите за мной. Тут местами темновато.

Поколебавшись, он двинулся по коридору, просторному, обшитому кленовыми панелями. Чувствуя наше приближение, на потолке загорались и подслеповато моргали лампочки. Впрочем, были тут и факела, видимо оставшиеся Бог весть с каких времен, но по слою пыли на металлических основаниях было видно, что хозяева дома давно отказались от природного освещения.

«Я бы тоже отказалась, — подумала я. — Если бы у меня в доме было столько пыли. В темноте, должно быть, гораздо удобнее».

Спина у Марка оказалась крепкой и широкой, как дубовая доска. Сквозь тонкую тунику были видны впечатляющие дельты, огромные как две подковы, гладкие трапециевидные мышцы, обозначенные двумя холмами. Мышцы не выглядели бутафорией, пожалуй, такими не обзаведешься, тягая гимнастические снаряды. Спортсмен? Я прищурилась. Или просто вышибала-охранник? Может, богатое армейское прошлое?.. Хотя не подходит — моложав.

— Больше у вас сюрпризов нет? — спросила я. Идти в молчании по темному коридору было неуютно.

— Нет, — отозвался Марк. — Если не считать того, что на голову может свалиться прогнившая балка.

Наверно, он шутил, но я все же опасливо покосилась наверх. В доме, где вход охраняют боевые дроиды, вполне может упасть что-то на голову.

— Вы здесь работаете?

— Да. Христо мой шеф. Я имею в виду господина Христофора Ласкариса, — поправился Марк. — И я и… остальные.

«Наверняка в лицее играл в футбол, — подумала я, глядя на его широкую спину. — Девчонки, небось, на шее болтались связками».

— Вы специалист по техно-чарам?

— Я-то? — он хмыкнул. — Э, да нет. Не особо. Это больше Кир. Я так…

Значит, не специалист. И хорошо, если лицей закончил. А здесь то ли прислуга, то ли седьмая вода на киселе.

— Сюда. — Марк неожиданно остановился возле двери, которую я ни за что бы не заметила. — Это кабинет.

Кабинет оказался достаточно просторным. Пахло здесь иначе, не так, как в коридоре — то ли сыромятной кожей, то ли сушеными травами… Только войдя я сообразила — книгами. Книг и впрямь было много. Несколько шкафов примостились у противоположной стены, пестря корешками. Названий я не читала, но судя по всему, хозяин собрал изрядную коллекцию — тут были и старые книги, с кожаными ветхими переплетами, скованные серебряными цепочками, и новые, которые, казалось, только вчера покинули типографию. Кроме книг обнаружилось много совершенно неожиданных вещей. На торцевой стене — несколько грозного вида старых тромблонов[2] в кольцах, неподалеку от двери — полуразобранный двигатель, сверкающий топорщащимися поршнями и валами. Двигатель меня озадачил больше всего. В кабинете он смотрелся чрезвычайно неуместно. Помимо всего этого обнаружилось несколько вместительных полок, заваленных какими-то вещами, но что там, я сказать уже не могла — в нагромождениях пружин, свертков, металлических кубов, пакетов и поршней терялся глаз. Так могла бы выглядеть комната, в которую годами стаскивали всю найденную в доме ненужную рухлядь.

И еще там был человек. Он сидел за широким письменным столом с панелями из красного дерева и одной подломанной ножкой, под которую кто-то предусмотрительно подложил несколько книг. Когда мы вошли, Марк щелкнул выключателем и комната осветилась. Тогда стал виден и ее обитатель.

— Diabolus![3] — человек за столом поморщился от едкого света, прикрыл глаза рукой, уставился на меня из-под ладони. Под кустистыми серыми бровями сапфирами вспыхнули и погасли две искры. — Маркус!.. Сколько раз я просил тебя не включать эти бесовские штуки? Клянусь пеплом сорока тысяч сицилийцев, они когда-нибудь ослепят меня!

— К вам дама, — сказал Марк тактично. Смущенным он ничуть не выглядел. — Я подумал…

— В твоем возрасте думать — непозволительная роскошь… — проворчал Христофор Ласкарис Фессалонийский.

Стол, за которым он сидел, выглядел не аккуратней комнаты — несколько позеленевших от времени чернильниц, сломанная шахматная доска с воткнутым в нее ножом, неработающие часы, растрепанные свитки, какие-то засаленные конверты… Рядом же обнаружилась бутылка вина, опустошенная наполовину, стакан, в котором плавал пепел, и пачка крепких турецких папирос.

Судя по всему, хозяин находился в своем обычном состоянии. А проще говоря, он был пьян. Пьян не смертельно, до матовой мертвенной бледности, как вчера, но все же изрядно — его взгляд на мне фокусировался несколько секунд. Он зашевелил губами, но так и не придумал с чего начать. Тогда он оперся щетинистым подбородком о ладонь и устало сказал:

— Мадаммм?..

Голос у него был глубокий и сильный, с легким южным акцентом, который встречался в Трапезунде достаточно редко. Я подавила смешок — до того не вязался этот лысеющий сморщенный пьяный старик с моим вчерашним собеседником. Где блеск в глазах? Где пьяный шарм старого вояки? Где старосветская, немного забавная манера наклонять голову при разговоре?

Возможно, мне надо было поступить так, как подсказывал разум — вежливо извиниться, сослаться на недоразумение и попрощаться. И, конечно, забыть и этот чудовищный дом на узкой улочке с брусчаткой, и всех его обитателей.

О чем я думала вчера?..

— Извините… — я попыталась мило улыбнуться. — Я думаю, мне…

Внезапно глаза его широко открылись, обрели осмысленное выражение. Винные огоньки в них угасли.

— Таис! — он ударил по столу сухой крепкой ладонью, — Таис!

Что ж, по крайней мере он меня вспомнил. Хотя врядли это уже было важным.

— Да, господин Ласкарис. Я…

— Христофор, только Христофор! Можно, если угодно, Христо. Для такой обворожительной дамы, как вы, право же этого хватит! Вы замечательно выглядите, Таис! Таис кхм-кхм… Я не предполагал, что вы заглянете. Я… — Христофор сделал какой-то неопределенный жест, чувствовалось, что говорить ему неловко. Поэтому он быстро налил себе в стакан вина. — Вы позволите?.. — и выпил его, коротко выдохнув.

— Так вы знакомы? — спросил с интересом Марк из-за моей спины. Я и забыла, что он не вышел. Тут почему-то и я почувствовала себя неуютно. Бог весть, что он может подумать.

— Мы? О, — брови Христофора приподнялись. — Да, пожалуй. Точнее, я совсем недавно был удостоен чести познакомиться с…

— Таис, — сказала я. — Мы познакомились вчера, господин Христофор.

— Да! Точно! Именно вчера.

— О, понимаю. — Марк хмыкнул. — Хотя я с трудом представляю, где пути Христофора могли пересечься с вашими.

«На прислугу не похож, — подумала я машинально. — Слишком легко себя держит.»

— В библиотеке. — Христофор выпрямился в кресле, глаза сверкнули. — В Его Императорского Величества библиотеке. И нечего так смотреть на старика.

— В библиотеке? Понятно. — Марк задумчиво склонил голову. — Конечно, в посещении библиотеки нет ничего предосудительного. Ведь так, госпожа Таис?

— Разумеется, — удивительно, отчего я не покраснела. Хотя бы из приличия мне следовало покраснеть.

— Однако я слышал, что знания губительны для неподготовленного человека. И многие знания приносят скорбь… Как вам вчера показалось, Христофор не злоупотребил ли плодами мудрости человеческой?

— Маркус! — Христофор гневно расправил плечи. Но чувствовалось, что он еще слишком смущен неожиданной встречей чтоб дать своему сотруднику отповедь. Поэтому он беспокойно заерзал на стуле.

— Признаться, под конец знания стали его немного гнести, — призналась я, — когда принесли четвертый заказанный том, господин Христофор был очень утомлен и даже опрокинул… шкаф. И пытался причинить увечья библиотекарю.

— Отвратительное место, — пробормотал Христофор в сторону. — И еще очень много зелени. Нельзя пройти так чтоб не наступить в кадку с геранью!..

— Кажется, вы приятно провели вечер, — заметил Марк, с трудом скрывая улыбку.

Сейчас он выглядел весьма мило — как добродушный проказливый пес, с хитрецой поглядывающий из-под мохнатых белокурых бровей.

— Да, конечно. Господин Ласкарис рассказывал о своем богатом военном прошлом, о Галлиполли, о Египте, о Камчатке, — на этом месте надо было остановиться, но я выдавила. — А потом предложил мне работу.

В комнате повисла тишина, точно на кабинет вдруг набросили тончайшую кисейную занавесь.

— Работу? — Марк удивился. — Ого. А вы?..

— Я юрист.

Марк молча уставился на Христофора. Тот опять сердито заерзал.

— Будто ты не знаешь, что нам давно нужен грамотный делопроизводитель!

— Нам?..

— Да — нам! От ваших бумаг у меня ум за разум заходит. — Христофор ловко налил себе еще стакан вина. — Вы с Киром меня в гроб загоните своими протоколами. Шлепаете как Бог на душу положит… «Допрос сушилки в полевых условиях оказался нерезультативен, не считая выломанной рамы и разбитых стекол» — это чья работа?

Марк нахмурился.

— Я же не говорю, что…

Но старик разошелся и не дал себя перебить.

— Или «Несмотря на все приложенные нами усилия по спасению имущества владелец лишился сознания и отказывался в него возвращаться вплоть до приезда милициантов»… Блестяще!

— Это Кир! — запротестовал Марк, — ты же знаешь его идиотские шутки.

Христофор шлепнул ладонью по столу так, что с чернильницы упала крышечка.

— Нам нужен юрист. Толковый человек, соображающий по всем этим эклогам, кодексам и актам.

— Или юристка, — тихо сказал Марк. — Из библиотеки.

Он демонстративно глядел в сторону и, судя по тому, как плотно сжались его губы, был недоволен. Боится за свое место? Или, может… Ревнует?

Я перевела взгляд на Христофора.

Нет уж, между этими двумя определенно не было серьезной связи. Марк — и этот хитрый кабинетный пьянчуга…

— А это уже буду решать я, — вдруг неожиданно твердо сказал Христофор. Он переменился — смотрел уверенно и спокойно, чуть наклонив голову, хмельное беспокойство в нем исчезло, как и маслянистый блеск глаз. Если бы передо мной не стояла опустошенная почти полностью бутылка, я бы сказала, что он абсолютно трезв.

— Воля ваша, — покорно сказал Марк, не поднимая глаз. Определенно ввязывать в спор он не собирался.

— Хорошо, — Христофор подобрел и рассеянно пробормотал, — Absentem laedit, qui cum ebrio litigat…[4] Итак. Госпожа Таис, Христофор Ласкарис от своих слов никогда не отказывался и не собирается начинать на старости лет. Скажем честно, наше знакомство было весьма… э-э-э…

— Спонтанным, — подсказала я.

— Да. Именно так, — он прочистил горло. — Но вы определенно вовремя попались мне. К обоюдному счастью или же нет — покажет время. Как я понял, у вас еще нет опыта работы?

Врать мне не хотелось. Да и врядли во лжи была нужда.

— Нет, — сказала я просто. — Два месяца назад я закончила университет.

— Здесь?..

— Да, Халдейский Императорский. Магистр цивильного права.

— Отлично. Просто отлично. — Христофор с удовольствием посмотрел на меня и я вдруг подумала, что не так уж он и стар. К тому же его взгляд не был похож на взгляд работодателя. Ощущая его на себе, я порадовалась, что сегодня на мне строгая туника и длинный хитон. Некстати вспомнилось, как вчера Христофор пытался зажать меня в углу, что-то пьяно бормоча. Руки у него были крепкие и сильные, но он едва стоял на ногах. И я едва удержалась от того чтоб не отвесить ему пощечину и не треснуть головой о барную стойку. Подчинись я порыву, кто знает, состоялось ли бы сегодня мое первое собеседование. Пьяные мужчины — как большие мрачные псы. Они производят тяжелое впечатление, но только для того, кто не умеет себя с ними держать. Дерни неосторожно за ухо — и перед лицом возникнет полная зубов пасть. Большие и суровые псы не умеют быть джентльменами. Погладь, прикоснись ладонью где нужно — и он уже лежит у твоих ног, раскинув лапы, пачкая слезами тунику и срывая галстук.

Я вывела Христофора Ласкариса, который уже постепенно терял представление о том, где находится, на улицу, остановила для него извозчика и попрощалась. Он был послушен и молчалив.

— Значит, от меня требуется вести делопроизводство Общества?

— Да, что-то такое, — уклончиво ответил Христофор. — Делопроизводство, составление актов по выполненным работам, ответы на корреспонденцию, составление претензий… Уверен, такая талантливая девушка, как вы, справится с этим наилучшим образом.

— Однако, — смущенная улыбка далась мне довольно легко, — я никогда не занималась зачарованными вещами. Вы не думаете, что это будет сбивать меня с толку? Я имею в виду — на первых порах?

Христофор прищурился. У глаз его оказалось странное свойство — они умели смотреть хищно.

— У вас в сережке, если не ошибаюсь, жемчужина? — неожиданно спросил он.

— А? Да, — я рефлекторно потрогала серьгу.

— Она зачарованная.

— Да вроде бы… — я абсолютно не помнила, кто мне ее подарил. — Это так заметно?

— Конечно. Настоящий жемчуг не может отливать таким цветом. Ювелирные чары весьма распространены. Но вас же это не смущает? В этом городе тысячи, десятки тысяч зачарованных вещей, но совсем не обязательно разбираться в их устройстве чтоб их использовать. Ведь так?

Я не успела ответить. Дверь в кабинет бесшумно открылась и вошел человек. Я собиралась было поздороваться, но осеклась, едва его увидев. Конечно, после того, как меня поприветствовал Буцефал, я готова была к неожиданным встречам внутри этого дома, но тут позорно спасовала.

Человек был невысок — это было абсолютно очевидно. Субтилен, даже худощав, это я тоже видела совершенно отчетливо. Но что я совершенно не смогла определить, так это его половую принадлежность. Сперва мне показалось, что это мужчина — движения вошедшего были резкими, по-мужски четкими, да и стрижка чересчур коротковата для женщины даже по меркам демократичного Трапезунда. Однако лицо с равным успехом могло принадлежать как мужчине, так женщине. Мне приходилось видеть женственных мужчин, как и мужеподобных женщин, но тут было что-то особенное, какая-то дикая, сбивающая с толку смесь мужского и женского начал, заключенная в тонких чертах лица, в манере держать голову, в походке. Когда человек нахмурился, увидев меня, я подумала, что он, несомненно, мужчина — слишком уж резко обозначилась на гладком лбу вертикальная складка. Когда он досадливо дернул головой, я решила, что это, конечно же, женщина. Манера одеваться странного пришельца тоже не добавляла ясности — вместо туники или хитона он был облачен в узкие джинсы и свободно висящую майку, под которой имелось что-то, что можно было бы принять за грудь. Впрочем, с той же легкостью можно было и не принять. Никаких украшений, никакой бижутерии, никакой косметики.

Я замерла, соображая, как обратиться к этому гермафродиту. Однако, если кто-то в этой комнате и испытывал неловкость от встречи, то точно не он.

На меня он глянул равнодушно, серые глаза прошли вскользь, точно и не заметив. Он зашел в кабинет и молча стал копаться на полках, что-то выискивая. Ненужные вещи он без церемоний сбрасывал на пол. В правой руке у него была зажата жаренная куриная ножка, от которой он не забывал временами откусывать изрядные куски. Он вел себя так, точно в кабинете кроме него никого не было.

Марк лишь молча покачал головой. Христофор нахмурился, отчего лицо его потемнело. Однако никаких представлений не последовало — похоже, у этой троицы имелись свои представления о том, как принято вести себя в обществе. Представляться же самой уже определенно было поздно.

— Я прихвачу это, — сказал бесцеремонный гермафродит полным ртом, помахивая зажатой в руке железякой, которую он вытащил с полки. — Если Ясон спросит, я тут не был.

Голос был низкий, но немного неестественный, точно его обладатель намеренно старался говорить басом.

«Значит, все-таки он, — пронеслось в голове. — Вот те на. Одел бы он платье, я бы приняла его за весьма милую девушку.»

Несостоявшаяся девушка, бросив на меня недружелюбный взгляд из-под густых ресниц, швырнула обглоданную куриную кость на полку и, сопя, потащила добытую железяку к выходу. Впрочем, почему я сразу решила, что это он? Вполне может быть, что это и впрямь девушка, которая предпочитает именовать себя в мужском роде. На втором курсе у меня была одна подруга…

— Эй! — Христофор постучал ногтем по стакану. — Куда?

— Чао! — тот уже был за порогом и проворно захлопнул дверь. Христофор лишь головой покачал.

— Ладно. На чем мы?.. Ага. В общем, вы быстро свыкнетесь. Клиентов сейчас не очень много, у вас будет время войти в курс. Ребята вам помогут. Так ведь?

— Угу, — Марк кивнул. Без воодушевления, просто механически опустил и поднял голову. Я украдкой подмигнула ему, мол «Привет, коллега!». Но он сделал вид, что не заметил.

— Осталось обсудить жалованье, — напомнила я.

Христофор замялся. Потарабанил костяшками по столешнице, вздохнул.

— Племя молодое… — он взглянул на меня и во взгляде его, глубоком и властном, возникла бы будто горечь. — Понимаю, времена… Двадцать лет — а уже о деньгах думаешь. Подумать только, сколько зла, сколько несчастий принесли нам эти кровожадные идолы современности, эти позолоченные осколки, эти презренные дрянные бумажки!..

Я ошеломленно уставилась на него. Во взгляде моем, я полагаю, Христофор прочел безмерное удивление. Очень уж неожиданным был этот переход.

— Таис, — тон его сделался мягче, приобрел глухие отеческие обертоны. — Об этом ли думать надо?.. О деньгах ли?

Я пробормотала что-то неразборчивое. Я всегда смущалась, касаясь финансовых вопросов, от рожденья так повелось и на третьем десятке не выправилось.

Спас меня, как ни странно, Марк.

— Христо, — сказал он. — Тебе не стыдно? Не валяй дурака.

И Христофор, глаза которого еще недавно пылали, чей голос звенел, лишь грустно вздохнул.

— Все на старика… Давайте, рвите его с потрохами!.. Терзайте! Ладно, госпожа Таис, только из-за вашей красоты и несомненного дарования… Можно сказать, как близкому человеку…

Он назвал сумму. Сумма эта была ни велика, ни мала. Пожалуй, ее можно было даже назвать скромной. Но все равно я вздохнула с облегчением. И только сейчас по-настоящему осознала, что первый и самый важный шаг сделан. Мне будут платить — звонкими ромейскими солидами, как взрослому специалисту, работнику. Этот факт отчего-то меня настолько очаровал, что пауза продлилась дольше положенного.

Христофор с Марком переглянулись. Видимо, решили, что я размышляю.

— Обед за счет Общества, — торопливо вставил Христофор. — Девять дней выходных в год.

— Да, — я очнулась. — Это вполне… Мне подходит.

— И замечательно! — Христофор треснул по столешнице так, что чернильница испуганно прыгнула на пол. Он поднял ее, вытащил, щурясь, из ящика лист бумаги, в котором я узнала рабочий контракт, жестом пригласил меня к столу.

Волнение, которого я не ощущала прежде, на самом деле лишь притаилось, стоило мне взять услужливо протянутое перо в руку, как пальцы тут же начали неприлично плясать. Пришлось собрать всю волю чтоб выдержать минуту, делая вид, что читаю контракт. Признаться, читала я его крайне скверно, даром что изучением контрактов занималась не один семестр. В глазах прыгали бесконечные «обязуется, буде воля на то противной Стороны», «в случае, если будет установлено», качались на волнах-строчках значки параграфов. Ох и всыпали бы мне за такое в университете… Магистр цивильного права, а перед контрактом трясется как гимназистка, узревшая перед носом жабу!

Но как только я поставила свою подпись, морок прошел. Мир вокруг обрел прежние черты, сердце перестало тараторить где-то в животе и я смогла перевести дыхание. Христофор аккуратно смахнув чернильные капли, чуть ли не торжественно спрятал контракт в ящик своего стола. Он задрал подбородок, так что стала видно тонкая кадыкастая шея, точно собирался сказать торжественную речь, что-то вроде напутствия молодому сотруднику, пожеланий успехов или цеховой клятвы. Но торжественность момента как-то сама собой улетучилась.

— Ну, э-э-ээ… — Христофор откинулся на спинку кресла. — Теперь вы одна из нас, так сказать. Приглашаю вас разделить торжественный ужин по этому поводу. Скрепить э-э-э… У меня есть немного отличной чудной роболы славного Пелопонесса, тех времен, которых вы никогда не видели. Марк, как у нас на кухне? Я думаю, надо послать Буцефала в тракторию, немного сыра, говядины…

Такой поворот событий меня не вполне устраивал. Судя по тому как Христофор из-под бровей разглядывал мои ноги, планировал он что-то большее, чем дружный ужин сослуживцев для скрепления их духа. Я вспомнила ощущение его рук на плечах…

И опять меня спас Марк.

— По-моему для ужина рановато, — сказал он негромко. — Может, я покажу Таис дом?

— Дом? — Христофор пожевал губами. — Да, действительно. Таис?

— С удовольствием осмотрюсь. Очень милый дом. Такой… благородный.

Христофор улыбнулся уголками губ, точно ему отвесили изысканный комплимент.

— Да, госпожа, это вам не те хлипкие голубятни, что принято сейчас возводить. Это славный дом со славной историей. Мой род владеет им уже не одно поколение… Уверяю вас, эти стены могут рассказать побольше самых живучих летописцев!

— За летописцами убирать бы пришлось меньше… — пробормотал Марк с таким расчетом чтоб услышала только я и громко добавил. — Ну, тогда мы пошли.

— Давайте. — Христофор махнул рукой и взял бутылку. Когда мы вышли, я услышала. Как плещется в стакане вино.

После яркого света кабинетных ламп в коридоре показалось темно и как-то по-погребному сыро.

— Нелады с освещением, — сказал Марк. Видимо, заметил, как я поежилась. — Не бойтесь, дня через два Ясон обещает все наладить. На самом деле здесь довольно приятно. Конечно, иногда продувает, особенно в ноябре…

— Этому дому действительно так много лет? — спросила я с интересом.

Марк, по привычке шедший впереди, только пожал плечами.

— Христо купил его лет пятнадцать назад у какого-то прусского еврея.

Я рассмеялась, вспомнив напыщенные слова Христофора о родовом особняке с многолетней историей.

— Так и думала.

— Христо любит приврать. — Марк опять пожал плечами, точно говорил о чем-то само собой разумеющемся. — Он ведь и тогда вам наплел наверняка, да?

— О чем вы?

— В библиотеке, — он подмигнул.

Я помедлила с ответом.

— Пожалуй.

— Что-то о процветающей фирме, огромных доходах, сверкающих перспективах?

— Да, что-то вроде. Я…

— Ничего. Господин Христофор Ласкарис чертовски убедителен, особенно когда безобразно пьян. Это в его характере.

— Хорошо его знаете? — заинтересовалась я.

И опять пожатие плечами.

— Немного.

Непринужденного разговора коллег не выходило. Марк сторонился меня, даже старался не смотреть в мою сторону. Темнее менее вел он себя подчеркнуто вежливо и даже галантно. Неловкость? Смущение? Нехарактерно для такого парня, совсем не тот тип.

Я наблюдала, как под тонкой туникой двигаются мышцы. Определенно не тот тип.

— Ладно. Может, расскажете что-то про Общество? — обращаться к Марку на «вы» было неудобно, но предложение перейти на «ты» почему-то казалось мне сейчас едва ли не фамильярностью. А ведь он старше меня едва ли на пару лет…

— А что тут рассказывать. — Марк потеребил волосы на затылке. — Тут э-э-э… мы работаем. К нам приносят вещи, мы их чиним. Или сами выезжаем, тут ведь как придется…

— И много вещей?

— Да как когда.

— Сложная работа, наверно, — посочувствовала я.

Но Марк не собирался жаловаться на жизнь и тему не подхватил.

— Обычная. Ладно, я думаю показывать вам весь дом не стоит. Старая развалина не содержит ничего интересного. Если вы, конечно, не любитель археологии и всяческих не окончательно вымерших животных.

— Тут есть мыши? — полумрак сразу стал грозным, давящим, мне даже показалось, что я увидела шмыгнувшую вдоль стены тень. Желание схватить Марка за плечо возникло весьма не вовремя. Он лишь беспечно махнул рукой.

— На самом деле уже нет. Когда-то раньше были, старик совсем не следил за домом. Но я вывел.

— Похвально, — пробормотала я, все еще озираясь.

— Да ничего сложного. Просто натравил на них Буца. Ох и грохота было!.. — Марк улыбнулся, точно припоминая что-то веселое. — Конечно, немного безрассудно, но… В общем, с тех пор мышей тут нет. Буц произвел на них неизгладимое впечатление.

Он улыбался как мальчишка, рассказывающий о какой-то проделке, за которую ему же и влетело — и с гордостью и в то же время смущенно. На его улыбку смотреть было приятно — какая-то совершенно искренняя выходила улыбка, славная.

«Так вот как он девушек очаровывает, — подумала я, пытаясь не улыбнуться в ответ, — учтем это, господин крысобой».

— А сколько еще человек работает на господина Ласкариса? — поинтересовалась я.

— Всего трое. Я и еще двое, Кир и Ясон. Но они оба не очень общительны. Я вас познакомлю.

— А в кабинете…

— А, то был Кир. Так что вы уже почти знакомы, еще лучше.

Ничего себе «почти знакомы»! Я вспомнила презрительный высокомерный взгляд и брошенное мимоходом «Чао». Куда уж ближе… Впрочем, чего ныть, не на него же мне работать, в конце концов! А общий язык можно найти хоть со шкафом. К тому же наконец появилась какая-то ясность — Кир все-таки мужское имя, а значит, третий встреченный мной сослуживец все-таки претендует на принадлежность к сильному полу. Или все-таки?.. Боже, определенно не это я представляла, когда выходила из трактуса получасом ранее!

— Обычно он тут, — Марк толкнул дверь, та неохотно приоткрылась, — и скорее всего валяет дурака как обычно.

— Тебя не поваляешь, — тут же раздалось из-за двери. — Мозгов не нажил, зато брюхо неподъемное отрастил! Пусть тебя бегемот валяет!

Голос был знакомый.

— Тут, — улыбнулся Марк, вроде бы ничуть не обидевшись. — Заходите.

Пожалуй, это знакомство можно было бы без ущерба отложить до лучших времен, но отступать было поздно — Марк галантно открыл передо мной дверь. Пришлось зайти.

Если кабинет Ласкариса местами напоминал свалку или позабытый зал музея, то здесь, кажется, размещался центр энтропии старого особняка. У Христофора были хотя бы шкафы… Тут же все валялось так, точно недавно в комнате торжествовало грозное землетрясение — вповалку, хаотично, разбросанное по всем углам. Здесь не оказалось ни оружия, ни загадочных механизмов, судя по всему интересы здешнего обитателя — или все же обитательницы?.. — лежали в другой сфере. Книг было много, почти все новые, с блестящими корешками. Некоторые стояли стопками по углам, другие валялись открытыми на полу. Прямо у двери лежала «Амстердамская теория схизматического поля», заложенная вместо закладки обглоданной куриной костью. Рядом с ней — «Белый доминиканец» Густава Майринка, чья обложка почему-то была обожжена, словно побывала в камине. Незанятое книгами место было плотно уставлено чародейским инструментарием или, по крайней мере, многие из увиденных здесь предметов наводили на мысль о чарах. Закопченные черные кубки с ножками такой причудливой формы, что затруднительно бы было взять такой в руку. Сложное шарообразное устройство из множества мелких проволочек, соединенных красными и черными нитями, похожее на металлическое переливающееся облако. Каменные кубы с гранями, испещренными крошечными золотыми и багровыми символами, среди которых не было ни одного знакомого. Какой-то диковинного устройства маятник, совмещенный ты ли с весами, то ли с хронометром. Разноцветные спирали из какого-то гибкого металла. Тетраэдры, вылепленные, казалось, из белого воска, с неясными отверстиями на углах.

Как ни странно, после того, как все это чародейское оборудование затащили внутрь, в комнате осталось еще немного места. И это место с хозяйской щедростью было отдано еде или тому, что от нее осталось после хозяйского же аппетита. Повсюду валялись картонные коробки из-под кефтедес, пиццы, мясных лепешек, запеканок и еще Бог знает, чего. Кир явно не тяготился пристрастием к одной лишь ромейской кухне — рядом мирно соседствовали стифадо, словенский капустный пирог, жаренные улитки, печенка по-албански и патату. Пустые тарелки были завалены птичьими и рыбьими костями, корками хлеба и огрызками овощей. Количество еды потрясало — здесь будто только что отшумел пир на двадцать персон.

— Я забыл предупредить, — сказал Марк. — Тут ужасный бардак. Кир — тот еще свин, увы. И, боюсь, это уже навсегда.

Кир был здесь же — возлежал на старой кровати, почти сливаясь с обстановкой своего логова. В руках у него была книга и бутерброд с копченой колбасой. Бутерброд он задумчиво пережевывал, временами перелистывая страницу лоснящимся жирным пальцем. Взгляд у него был немного отсутствующий, но узнаваемый — точно та же серая брезгливая презрительность, которой меня наградили и в первый раз. Возникало такое ощущение, что общество любых одушевленных предметов, не связанных с чарами и едой, вызывает у него едва ли не отвращение.

Кир, как ни странно, ничего не ответил, лишь метнул в Марка такой взгляд, что мне машинально захотелось отстраниться — точно серая молния над головой прогудела. Марк только усмехнулся, видимо за срок сосуществования с Киром он нарастил на себе толстенную ментальную броню. Мне б такую… Под взглядом Кира я чувствовала себя неуютно. Меня изучали откровенно безразлично, с пренебрежением.

— Это Таис, — сказал Марк, представляя меня, — она…

— Просто замечательно, — сказал Кир, уже не глядя на меня, перевернув страницу. — Это все?

— Ты не желаешь познакомиться?

— Не-а.

— Иногда он похож на свинью во всех отношениях, — с чувством сказал Марк, — не сердитесь на него, Таис.

— Ничего, — видимо, кривая у меня вышла улыбка, Марк сочувственно кивнул.

— Вы герань любите? — вдруг спросил Кир, не отрываясь от книги.

— Что? — вырвалось у меня.

Кир не стал повторять вопроса, лишь досадливо поморщился, не отвлекаясь от чтения.

— Ну, наверно люблю. То есть да, люблю. А… что?

— Ничего.

Повисшая пауза была весьма глупой и неудобной, так как Марк молчал, я не могла сообразить, как отреагировать на хамское поведение и откровенно идиотский вопрос, а Киру и подавно не было дела до обстановки.

— Мне кажется, ты мог бы соизволить и познакомиться, — сказал Марк, теперь уже не дурачась, по-серьезному. — Тебе придется видеть Таис регулярно, кстати говоря.

— Я знаю, — отозвался беспечно Кир, перелистнув еще одну страницу, — но не собираюсь переживать по этому поводу. В конце концов она всего лишь устроилась на работу, а не вышла за меня замуж.

Мы с Марком переглянулись. Надеюсь, мое лицо, выражая сильное удивление, выглядит не так идиотски, как его.

Подслушивал под дверью? Чары?

В этот раз затянувшаяся пауза была замечена и Киром — видимо, слишком много в затхлом воздухе комнаты сгустилось удивления.

Он недовольно заерзал худым телом по кровати.

— Вам нельзя работать вместе, — наконец сказал он, заметив, что мы не собираемся уходить. — Ваша природная глупость, объединяясь, увеличивается на порядок. Черт возьми, нет ничего странного в том, что я это знаю! — Кир откусил от бутерброда. — И это понял бы любой человек с головой на плечах. Сегодня какой день?

— Четверг, — сказала я негромко.

— И вы любите герань, так?

— Да.

— Ну! — Кир развел руками. — Все и так понятно. Или ты ослеп, Марк? Ну посмотри на нее, — он показал на меня пальцем. — Не обязательно держать свечку когда она подписывает контракт чтоб все сообразить.

— Чушь какая-то…

Кир поднял на нас глаза. Кажется, в них стало даже меньше презрения. Он смотрел на нас как на двух великовозрастных кретинов, которые пускают слюни и мочат штаны. Пожалуй, я бы выбрала презрение.

— Четверг, — сказал он медленно, — вчера была среда. По средам Христофор ходит или в «Золотого младенца» или в «Манедулу» — зависит от того, сколько осталось в его кармане со вторника. Дама сказала, что любит герань — в «Золотом младенце» тоже любят герань, там ее много. При этом дама одета ни как проститутка — недостаточно подчеркивающее, ни как гетера — мало вкуса — из этого можно предположить, что она не проститутка и не гетера. Проститутки и гетеры часто водятся в «Манедуле». Следовательно, вчера они с Христо сидели в «Золотом младенце», где и познакомились. И знакомство явно не переросло в нечто большее. Во-первых, учитывая, сколько денег взял вчера с собой Христо, а также то, что в «Золотом младенце» подают лишь вина, выпить он мог не больше четырех порций савотьяно, что для нашего Христо определенно мало — после этой дозы он внешне еще напоминает что-то, состоящее в родстве с человеческим существом. Во-вторых, вкус, хоть и в зачаточном состоянии, у нашей новой сотрудницы, все же присутствует — поэтому я исключаю всякую возможность того, что всепоглощающая страсть заставила ее потерять от старика голову. Это значит… — Кир допустил паузу, точно надеясь, что кто-то из нас закончит вместо него, но мы с Марком молчали, поэтому он быстро подвел итог. — Это значит, что интимной близости между госпожой Таис и господином Ласкарисом не возникло. И ее визит сюда носит исключительно деловой характер.

Я несколько секунд потрясенно смотрела на Кира. Но тот, видимо утомленный долгой тирадой, меланхолично жевал свой бутерброд. Второго акта вроде бы не предвиделось.

Мне надо было или оскорбиться или удивиться — и решить надо было быстро. Это у меня вкус в зачаточном состоянии?.. Да ты грязный ленивый хамский… Еще одно свойство Кира обнаружилось неожиданно — на него нельзя было по-настоящему разозлиться. Просто потому, что его как бы и не было в комнате. Когда мужчина стоит рядом с тобой, багровый от ярости, или трясущийся от страсти, или сгорающий от вины — можно сделать многое. Достаточно поймать его взгляд и отвести за руку туда, куда надо. Сбросить в ледяные бездны презрения или наполнить сердце благоухающим, как мед, счастьем. Но абсолютно ничего нельзя сделать с тем, кто безразлично лежит на кровати и не собирается удостоить тебя даже взглядом.

— Интересные выводы, — сказала я, переведя дыхание. — И некоторые из них даже верны. Вчера мы с господином Ласкарисом действительно познакомились в «Золотом младенце». Но откуда вы узнали про работу? Я не похожа на заказчика?

— Не похожа, — Кир доел бутерброд и не глядя кинул корку в сторону, — на тебе только одна зачарованная серьга. И та слабенькая. Зачарованными вещами ты почти не пользуешься. Я бы почувствовал.

— Да… — протянула я. — У вас отличные способности к анализу.

— Он этим и занимается, — вставил торопливо Марк, точно опасался, что Кир может в своей манере ответить на комплимент. — Я не ошибусь, если скажу, что всеми чарами тут заправляет Кир. Анализирует, принимает решение, накладывает чары… Как правило у него всегда получается лучшим образом. У него отличная голова, что компенсируется целым рядом менее полезных качеств — в первую очередь дурным нравом, ослиным упрямством и безграничной ленью.

Данная Марком характеристика не устроила Кира, но он видимо посчитал для себя обременительным вступать в долгие дискуссии. Поэтому он поднял с пола полуобгрызенное яблоко и, коротко прицелившись, метнул его в лоб Марку. Расслабленно стоящий Марк, несмотря на неожиданность атаки, среагировал очень быстро. Честно говоря, яблоко-то я и разглядела тогда, когда оно с хрустом впечаталось в стену, отразившись от каменной ладони Марка, возникшей внезапно рядом с моим лицом.

Кир задумчиво взвесил в руке тяжелое фаянсовое блюдо. Марк посмотрел на него — как-то особо внимательно. Кир пожал плечами и вернулся к чтению. Не знаю, заметил ли он, что мы ушли.

— Теперь сходим к Ясону. Это не очень далеко, но надо будет спускаться по лестнице. Ясона не назовешь радушным хозяином, но там, по крайней мере, нет риска схлопотать чем-то в голову.

Мы опять двинулись вперед. Я уже окончательно перестала понимать, в какой части дома мы находимся. Марк сказал — спускаться, значит, тут есть и подвал?..

Опять установилось молчание — хрупкое, немного скованное, неуютное.

Марк прокашлялся.

— Вы на него не сердитесь, — вдруг сказал он, останавливаясь. — Вы не думайте… Он не злой вообще. Ну то есть, конечно, он весьма вздорный и невыдержанный, но по-своему он не желает никого обидеть. Просто…

— Просто?..

— У него такой характер, — кажется, Марку в эту минуту самому было чертовски стыдно, он даже порозовел. — Это… Это не его вина.

— Давно его знаете, видимо?

— А? Да. Порядочно. Кир может вести себя временами как настоящая свинья, но это не значит, что он имеет что-то против вас. Если он вас обидел — примите мои извинения.

— Ничего. Пустое. Напрасно вы думаете, что меня можно так просто обидеть.

— Понимаю. Но все равно…

— Забудьте, — я двинулась вперед, вынудив Марка зашагать рядом.

Но победить любопытство так же легко, как гордость, не удалось.

— Скажите… — не выдержала я, когда мы миновали еще один поворот. — А он… То есть Кир. Я имею в виду — он… хм…

— Он мужчина, — серьезно сказал Марк, посмотрев на меня. — Физически — на сто процентов. И не дай вам Бог когда-нибудь, случайно или специально, пошутить на эту тему или усомниться в его мужественности. Потому что это будет похуже извержения вулкана. Даже не представляете. И лучше не представляйте.

— Спасибо, я постараюсь.

— Однажды, года три назад, я в шутку назвал Кира Кирой. И до сих пор вспоминаю этот момент как самый опасный в жизни, — Марк ухмыльнулся, сложно было сказать, серьезно ли он говорит или же валяет дурака.

— Но отчего?.. — вопроса закончить я не успела, но в этом и не было нужды.

Марк опять посерьезнел.

— Ему пришлось много пережить. Я про Кира. Несчастье или несчастный случай — тут уж как сказать… В общем, однажды в жизни ему крепко перепало и, мне кажется, полностью он так и не оправился. Обращайтесь к нему как к равному, не делайте скидок, и ни словом, ни жестом, ни мыслью не показывайте, что Кир чем-то отличается от обычного человека. Про дружбу не говорю, но тогда он согласится вас терпеть — терпеть в представлении Кира, конечно.

— Да он просто лапочка… — пробормотала я. Работать в одном доме с распоясавшимся хамом, да еще и пытаться заслужить его расположение не улыбалось. И еще он не был похож на специалиста. — Скажите, он и в самом деле хорошо разбирается в чарах?

— Он лучший, — просто сказал Марк.

Подвал не оправдал моих опасений — против ожиданий он выглядел ничуть не грозно и даже не запущено. Темная каменная лестница привела нас в большую залу без окон. Тут уже не экономили на освещении — горело несколько больших масляных ламп, запах которых, тяжелый и терпкий, я любила с самого детства, горели под потолком несколько зачарованных осветительных шаров. И еще тут был порядок. Вещи не валялись на полу, а были аккуратно сложены на верстаки и столы. Хотя выбора особенного и не было — не считая верстаков и столов комната была лишена мебели. К запаху масляных ламп прибавился запах масла, свежей металлической стружки, ржавчины. Наверно, так пахнет в гараже или подземном цеху. У дальней стены я разглядела несколько станков — какие-то сверла, зажимы, рукояти… Прямо-таки собственная мастерская!

— Ясон! — крикнул Марк, — ты тут?

Секунд десять никто не отзывался, затем в дальнем конце зала что-то зазвенело, застучало, с грохотом упало на пол.

— Ясон!

— Сейчас! — крикнули оттуда.

— Он тут, — сказал Марк, — хотя он почти всегда тут. Сейчас подойдет. Ясон наш… ммм-м-м… специалист по матчасти.

— Механик?

— И механик тоже. Золотые руки. Механизм любой сложности соберет и разберет за пару секунд — что серва, что револьвер, что трактус.

— Тут у вас прямо-таки цех.

— Без этого не обойтись. Чарами занимается Кир, но зачастую бывает, что у вещи нелады с механикой — а чары тогда бессильны.

— Что? Чего? — из-за верстака вынырнул человек и направился к нам, на ходу вытирая черные от масла руки тряпицей. На вид ему можно было дать лет пятьдесят, но осанка, манера держать себя, движения говорили о том, что пятьдесят для него — вовсе не порог старости. Ясон был кряжистым здоровенным увальнем, чей живот шествовал впереди него, туго натягивая хромовый рабочий фартук. Однако это был не живот обжоры и лентяя — тут уж видно было совершенно точно. Голова сидела на крепкой, как дуб, шее, здоровенная голова с розовой залысиной и седеющей, стянутой в конский хвост, шевелюрой. Вид он имел грозный — как сошедший на берег флибустьер, потерявший корабль, но не потерявший ни навыков, ни сурового нрава. Сходство усиливалось бронзовой кожей — видимо, от жары станков и недостатка солнечного света — и здоровенной серьгой в мочке левого уха.

— Пришел познакомить с нашей новой коллегой, — Марк отступил в сторону, — Не занят?

— Занят, — буркнул Ясон, изучая меня из-под бровей, огромных и тяжелых, как две каменные гряды. — Госпожа, доброго дня. Если меня еще не представили, представлюсь сам — Ясон.

Он вдруг ухватил мою руку, так проворно, что я едва не испугалась, наклонился и почтительно чмокнул ее. В этот момент выглядел он по-старомодному галантно.

«Не флибустьер. Викинг, постаревший ярл…» — пронеслось в голове.

— Таис, — сказала я. — Очень приятно.

— Вы будете с нами работать, Таис?

— Думаю, да. С остальными коллегами я уже знакома.

— Ну, тем лучше. — Ясон выпустил мою ладонь и, машинально видимо, отер руку о фартук. — Народу здесь не очень много, хотя иногда и они способны довести до белого каления. Будьте начеку.

— Мне здесь нравится, — сказала я вежливо.

— Главное — опасайтесь хитрого паука Ласкариса. — Ясон подмигнул, — вы не представляете, сколько наивных юных созданий он погубил и скольким сломал жизнь. Вы устоите перед его чарами?

Я рассмеялась.

— Попытаюсь. Хотя это, кажется, будет непросто.

— Ну и ладно. Остальные вполне безопасны. По крайней мере если не поворачиваться к ним спиной. Есть еще один маленький дьяволенок, который жрет больше чем рота имперских гвардейцев после марша по словенским болотам, да этот балбес, — Ясон ткнул пальцем в грудь Марка. Марк поморщился, видимо толстенный палец Ясона по крепости не отличался от стальной заготовки, — который сладко поет и изображает из себя джентльмена, но на деле я не дал бы за него и солида. В общем, поздравляю со вступлением в нашу славную банду.

— Спасибо, — сказала я с чувством.

— Вы заглянули только познакомиться? Или и экипироваться?

— Экипироваться чем? — удивилась я. Подземная мастерская не была похожа на место, где может лежать что-то, что пригодится юристу.

— Оружием, — пояснил Марк, — не обращайте внимания. Ясон по совместительству и наш оружейник…

— Я слежу за этим чтоб этим остолопам не оторвали головы, — бесцеремонно перебил его Ясон. — Хотя это удается с трудом. А с нашей работой, поверьте, — он положил руку мне на плечо и я чуть не присела, ощутив многотонную тяжесть в позвоночнике, — лучше держаться начеку. Чары чарами, а хороший револьвер в заднем кармане еще никому не помешал.

Марк скривился.

— Опять за старое. Оружие — это одна из многочисленных навязчивых идей нашего Ясона. Без пары пистолетов за поясом он чувствует себя голым. Увы, подобные взгляды он уже много лет пытается привить и нам.

— Воробей, — шикнул на него механик. — Я могу живо тебе напомнить, сколько раз от твоей шкуры начинало нести паленым. Я…

— Это действительно так опасно? — спросила я быстро. Ясон не был похож на человека, который вспылив, быстро отходит. Помогло — он переключился с Марка на меня. — Я имею в виду зачарованные вещи.

Настала пора Ясона и Марка переглянуться.

— Да как когда, — вздохнул Ясон. — В общем-то, конечно, не всегда. Хотя с этими чарами никогда нельзя поручиться… Механика — другое дело. Она не может причинить вреда. Не считая, конечно, тех случаев, когда клиент не умеет с ней обращаться. А вот чары…

— …и еще он не любит чары, — шепнул Марк. Ясон сделал вид, что не заметил.

— …чары дело хитрое. Никто и никогда не поручится, что наложенные чары сработают вовремя и так как надо. Алхимические фокусы да шарлатанщина.

— У вас были случаи, когда кто-то пострадал из-за зачарованных вещей? — спросила я прямо.

Марк неохотно кивнул.

— Бывали. Редко. Но вашему здоровью ничего не грозит, это совершенно точно.

— Но только пока вы держитесь подальше от этого скакуна, — Ясон подцепил пальцем воротник туники Марка. Я сдержала удивленный вздох — под тонкой тканью, чуть пониже коричневого соска на грудной мышце Марка, плоской и крепкой, как упругая стальная пластина, обнаружился огромный шрам — переплетение побелевших от времени рубчатых линий, точно причудливый цветок, распустившийся под кожей.

Марк недовольно оттолкнул руку Ясона и поправил тунику. И, конечно, опять смутился.

— Не обращайте… ээ-э… внимания. Любая работа сопряжена с производственными травмами. У нас их не больше, чем где бы то ни было еще.

— Не буду, — сказала я неуверенно.

— Будьте начеку, — серьезно предупредил Ясон. — Где бы вы ни были, вы должны быть в безопасности. И это не пустяк. У вас есть оружие?

— Н-нет.

— Тогда разрешите я вам что-то посоветую. Мне кажется, небольшой дамский револьвер не отяготит вас, а вот старику Ясону уже будет немного спокойней. А?

— Боюсь, оружие — это не для меня. Я, признаться, с детства его боюсь. Думаю, вполне можно обойтись без него.

Ясон недовольно задвигал бровями — точно ледник ходуном заходил.

— Как на счет маленького дирринджера? Всего два заряда, зато крошечный как кузнечик.

— Нет, спасибо.

— Боги, женское упрямство…

Его прервал резкий неприятный писк телевокса. Ясон поморщился, подошел к аппарату. Телевокс был старый, с большим наушником на толстом, как змея, проводе и микрофоном из лакированного черного дерева.

— А? Да?

В микрофоне что-то глухо трещало.

— Да. Хорошо. Скажу. Да.

Он повесил наушник на стойку, повернулся к вам.

— Ласкарис. Вспомнил про своих питомцев. Дуйте наверх, упрямцы.

— Христо?..

— Клиент у него, — Ясон опять вытер руки о фартук. — Ничего не знаю. Сказал чтоб вы поднялись в приемный зал. Заявку составить, наверно…

— Уже за работу? — удивилась я. — Не думала, что приступать придется в первый же день.

Марк только руками развел, мол — «Я тоже». Ясон махнул нам на прощанье и углубился в свои механические джунгли, что-то немелодично напевая себе под нос.

Когда мы поднялись наверх, я сказала:

— А он забавный. И вроде разбирается в своем деле.

— Несомненно. Кстати, именно он притащил в свое время нашего Буца. Нашел на какой-то армейской свалке, собирал по частям… Боевые дроиды — его страсть. Как видите, собрал.

— Имела возможность оценить, спасибо.

— Вы все еще сердитесь из-за Буца, — Марк потупился. — Понимаю. Его церебрусом занимался уже Кир, все-таки по его части. И то ли он что-то наложил там не так, то ли церебрус и в самом деле был потрепан войнами и временем, в общем, ярко выраженных талантов у Буцефала не обнаружилось. Он ужасно тугоух, косноязычен, неуклюж, рассеян и в придачу не великого ума.

— Идеальный домашний серв, — не удержалась я.

Впрочем, шпилька была не острой.

— Да уж. Первое время Буц ломал двери, когда пытался пройти, крушил мебель, до смерти пугался неожиданных звуков и иногда впадал в анабиоз. Христофор посчитал, что за деньги, выложенные на ремонт дома после вселения Буца мы могли бы купить парочку приличных домашних сервов типа «ИВМ». Кир с Ясоном начали валить все друг на друга и разругались вдрызг. Кир кричал, что накладывать чары на ржавый кусок железа вроде Буца то же самое, что штопать нитками прохудившуюся лодку, а Ясон — его это оскорбляло — что чарам Кира место в ватерклозете, освежать воздух… Кхм. Простите.

— Ничего. Поскольку я не великосветская дама, такие термины меня не смущают. Так что, ситуация, похоже, не сдвинулась с места с тех пор?

— Как видите. Кир с Ясоном объявили друг другу войну и бойкот, но, поскольку их сферы жизни разделены и они практически никогда друг друга не видят, активных боевых действий и жертв удалось избежать.

«Сумасшедший дом, — мысленно сказала я и сама же добавила, — и мне теперь здесь обвыкаться.»

— Это не мешает вам работать? Я имею в виду все эти ссоры.

Марк задумался, точно раньше у него не было повода поразмышлять об этом.

— Вроде не мешает. Ведь этого все лишь мастерская по большому счету. Мы редко пересекаемся. Христофор пудрит мозги клиентам и пропивает авансы, Ясон ремонтирует механику, Кир занимается неисправностями по своей части.

— А вы? Что делаете вы?

— А я у них всех на подхвате. — Марк хитро улыбнулся, — берегу их друг от друга и время от времени мирю и подкармливаю.

— А если серьезно?

— Прислуга за все.

— Вы ведь смеетесь, да?

Марк хмыкнул.

— Над вами? Упаси Бог. Я и в самом деле занимаюсь всем остальным по хозяйству. Шофер, повар, привратник, курьер, секретарь. Или вы думаете, что Христо держит меня тут из меценатских побуждений?

— И в самом деле…

К приемной мы вышли быстрее, чем я ожидала. Сперва я думала, что Христофор принимает клиентов в своем кабинете, но Марк повел меня другим путем и, хоть я пока еще не ориентировалась в этом огромном доме, шли мы определенно в другую сторону — тут и коридоры были почище, и деревянные панели на стенах светлее, точно кто-то время от времени их все же протирал. Несколько раз обнаружились простые, но изящные гобелены. Появились вдруг картины, причем, если я смыслила что-то в живописи со времен университета, лет им было не меньше полусотни. Марк шел мимо всего этого не глядя.

— Показуха. Для клиентов. Но с расстояния смотрится солидно.

Желание любоваться картинами и гобеленами быстро исчезло.

У дверей приемной вновь обнаружился Буц, при виде которого я поежилась. Несмотря на то, что выглядел он вполне кротко и вовсе не обращал на нас внимания, мне стало как-то не по себе, когда мы приблизились к этому металлическому колосу, точно сошедшему с полотна про старые войны или чертоги ада.

— Они уже там? — спросил у серва Марк.

Буцефал несколько секунд кивал огромной головой, потом внутри что-то зажужжало.

— Д-да… Он-ни там.

— Спасибо, старик. — Марк ласково погладил ладонью потемневшее железо латной груди, — проходите.

Приемная оказалась обставлена весьма прилично. Старенький, но вполне пристойный ковер на полу, красивая мебель, удобные глубокие кресла с едва различимыми силуэтами заплаток, элегантный европейский кофейный столик с журналами. Христофора я увидела сразу — он восседал за столом, куда более изящным и чистым чем его стол в кабинете. Выглядел он приосанившимся, абсолютно трезвым и торжественным. Куда исчез пьяный старик? На меня смотрел может и не молодой, но представительный мужчина с аккуратной седой бородкой, внимательными глазами и ровным пробором. Вместо туники на нем был темный европейский же костюм по бриттской моде, шелковый шейный платок, а в руке он небрежно крутил монокль.

— Это мои специалисты, — сказал он громко, когда мы вошли. — Petere! Проходите! Госпожа Таис, вы можете сесть за рациометр. Полагаю, будет удобно, если мы составим протокол дабы избегнуть в дальнейшем неточностей и ошибок. Nemo omnia potest scire[5], как мы знаем… Прошу вас.

Он так сладко говорил и так галантно нас пригласил, так масляно блестели его глаза на фоне слюдяного диска монокля, что я сперва почувствовала себя не в своей тарелке. Какие чары изменили Христофора Ласкариса за неполный час?.. И возможно ли это?

— Это господин Аристарх. Наш клиент.

Господин Аристарх был худосочным, рано постаревшим мужчиной лет сорока в европейском же костюме. Лицо у него было не из тех, что сразу запоминаются — мало чем примечательные черты, узкие глаза с покрасневшими веками, ухоженные, хоть и редеющие бакенбарды, тонкий, какой-то болезненно-аристократический нос.

Попытка достигнуть крыльца в джунглях двора сказалась на нем — в волосах зеленело несколько листьев, а на щеке алела тонкая царапина.

По своей неистребимой привычке строить выводы на первых же наблюдениях я принялась фантазировать до того, как нас представили. Он был похож на преподавателя гимназии или лицея — похожая вальяжная скованность в движениях и вместе с тем привычка не смущаясь смотреть в глаза собеседнику. Или, быть может, аудитор не очень крупного банка, на это намекал строгий серебряный хронометр в жилетном кармане и тонкие, привыкшие много двигаться, пальцы. Пока нас представляли, пальцы Аристарха пробежали по всему столу, точно по клавиатуре крошечного пианино, погладили колено, передвинули пепельницу, коснулись друг друга. Верный симптом скрываемого напряжения, как нас учили.

Рациометр стоял на невысоком столе, старая, но надежная машина, как я сразу определила, вроде бы даже в рабочем состоянии. Марк помог его включить. Внутри громоздкого, украшенного гравировкой, корпуса, огромного как сундук, что-то зашевелилось, застучало, тонко засвистели шестерни. Через несколько секунд свист утих, а над верхней гранью рациометра возникло полупрозрачное облако, зыбкий шарообразный клок сгустившегося тумана. Я пробежалась пальцами по старой клавиатуре — и буквы засветились в облаке передо мной сияющими золотыми сполохами. Последние несколько лет в Трапезунде входили в моду механические рациометры, которые способны были обходиться вовсе без чар и печатали сразу на бумаге, но многих полезных функций вроде калькуляции они были лишены. Впрочем, врядли Христофор Ласкарис держал у себя дома этого пыльного монстра из верности традициям.

— Рассказывайте, — мягко попросил Христофор.

Клиент заерзал в кресле. Несмотря на солидный внешний вид говорить в присутствии нескольких незнакомых человек и в зыбком отсвете бесстрастного рациометра ему было неуютно.

— У меня возникли некоторые проблемы. И, насколько понимаю, связаны они с чарами. Поэтому я тут. Вы занимаетесь ремонтом и, судя по всему, обстоятельства требуют чтоб я прибегнул к вашим услугам. Поэтому я… — он пригладил бакендарды, точно пытаясь выиграть несколько секунд на точную формулировку, — я изложу вам суть дела, а вы, как несомненно более опытные в таком деле господа подадите мне совет. Или же, если окажется, что ситуация более серьезна, чем мне кажется, я готов оплатить работу ваших работников.

Аристарх замолчал, точно произнес долгую речь и теперь считал свою роль в этом акте полностью исполненной. Теперь он смотрел на всех нас по очереди, видимо, ожидая чего-то.

— Мы готовы помочь, — живо сказал Христофор. — Уверяю вас, наши специалисты разберутся с любой проблемой, если ее только можно решить. «Tuto, cito, jucunde!», хехе… Что же до работ, чуть позже мы составим акт, прокалькулируем сумму оплаты, проведем необходимые операции…

— Прежде всего, — вступил Марк. — Нам надо знать, с какой именно вещью возникли проблемы. От этого напрямую зависит серьезность ремонта.

— Серв, — Аристарх опять пригладил бакенбарды. — Мой домашний серв. Модель, я признаться, не помню. Видите ли, это было давно, а я совершенно не разбираюсь в такого рода вещах. Это обычный серв для домашних работ, сертифицированный как прислуга, привратник, уборщик и многое другое. Работа по дому. Ничего особенного.

— Ага, — сказал Марк.

— Он у нас уже месяц. И мне кажется, что он… с ним что-то не то.

— Если вы знаете название его производителя, можно обратиться к нему за помощью. Насколько я знаю, они осуществляют ремонт любой степени в период гарантийного срока. Если прошло всего полгода, они, конечно, разберутся.

Христофор посмотрел на Марка, приопустив монокль. От этого взгляда я поежилась, а Марк тут же замолчал. Клиент, этого взгляда хоть и не заметивший, тоже отчего-то смутился, забарабанил пальцами по подлокотнику.

— Я хотел, но… Видите ли, мне показалось это неразумным. Странно с моей стороны, конечно, но так уж я рассудил. Производители всех этих зачарованных приборов не вызывают у меня доверия. Они думаю только о том, как бы спихнуть очередной товар, а не о том что покупатель был доволен и пользовался им всю жизнь. Я так понимаю. И ремонт по гарантии дело каверзное, уж я-то с ним сталкивался, господа. Они заберут серва на месяц, оставив меня без прислуги, сдерут за транспортировку, а потом вернут, ничего толком не исправив. Благодарю покорно! — он выставил вперед ладонь, — но свое время и качество прислуги я ценю выше бесплатного ремонта по гарантии!

— Похвальное качество! — с готовностью согласился Христофор.

— Поэтому я рассудил так — попросить о помощи независимого, так сказать, эксперта. Частное, так сказать, незаинтересованное лицо. Пусть даже это обойдется мне дороже.

— Понимаю. И мы, заверяю вас, сделаем все чтоб не разочаровать вас. Мы постоянно работаем с сервами всех возможных моделей и марок, любой ремонт для нас просто пара пустяков.

Голос Христофора можно было сгущать и добавлять в чай вместо липового меда — такой он был густой, завлекающий и сладкий.

«Хитрый, хитрый, хитрый старик, — подумала я, для вида отстукивая какую-то белиберду на клавиатуре рациометра, — хитрый, жадный, расчетливый. Но все же в тебе есть что-то интересное.»

Зачем Ласкарис позвал меня было ясно. Разумеется, мои консультации никому здесь не требовались, ремонт сервов и его особенности не имеет отношения к юриспруденции, если это только не касается протоколов, актов, договоров и прочей документации. А вот молоденькая секретарша за рациометром — это уже другое. Она может придать недостающего старым стенам и гобеленам лоска. Впрочем, если Ласкарис рассчитывал, что мой вид заставит клиента растаять и потерять бдительность, тут даже он ошибся — Аристарх внимания на меня ничуть не обращал. Быстро сообразив, что из всех присутствующих специалистом по чарам я-то уж точно не являюсь, он избрал своими собеседниками Марка и Христофора, меня не замечая вовсе.

Это было даже удобно. Юрист должен всегда смотреть на ситуацию со стороны, а уж если ситуация сама так складывается…

— Опишите, пожалуйста, что именно случилось с сервом, — попросил Марк. Он выглядел собранным, внимательным, уверенным, точно был крупнейшим специалистом по домашним дроидам во всей Халдейской фемме. — Какие-то тревожные признаки? Серв отказывается подчиняться? Неловко двигается? Хромает?

— Нет. Не совсем. Я имею в виду, он ведет себя странно, но это не сразу бросается в глаза. Он выполняет приказы — мои, моей супруги и нашей горничной, я не помню ни единого раза когда бы он отказался повиноваться.

Марк удовлетворенно кивнул — видимо, это снимало многие проблемы.

— Тогда что же?

— Он… — Аристарх несколько секунд подбирал слова, поглаживая узкой ладонью столешницу. Чувствовал он себя неуютно, я заметила это, потому что с самого начала исподволь наблюдала за его глазами и руками. Так скованно и в то же время раздраженно может чувствовать себя человек, который готовится сказать что-то важное, но боится, что это прозвучит откровенно глупо или непонятно. — Понимаю, это может показаться странным. Ей-Богу, это точно покажется вам странным, господа, — он издал смешок, колючий и резкий, как некстати выскочившая диванная пружина. — Только не подумайте, что я не отдаю себе отчета в своих словах или вовсе выжил из ума! Дело в том, что серв странно на меня смотрит. Со злостью.

Марк подался вперед в своем кресле, Христофор засопел, пряча глаза.

Приехали. Первый мой клиент — и душевнобольной. Хорошо начали, что тут скажешь. Что ж, каков работодатель, таков и клиент.

— Мммм… Видите ли, дело в том, что серв не может испытывать любые эмоции, а тем более выражать их, — мягко, как ребенку сказал Марк. — Весь разум серва находится в его церебрусе, но чары, заключенные в нем, отвечают только за рациональные, реальные показатели. Каков бы ни был серв, он может только лишь исполнять простейшие команды, не придавая им какого-либо смысла. Это же не человек.

— Об этом я и говорил. Это звучит странно. Но когда он смотрит на меня…

— Глаза серва — не более чем объективы. Это сложные устройства, но и они не могут выражать чего-либо.

— Вы просто этого не видели! — Аристарх раздраженно шлепнул себя по колену. Вид он имел до крайности нелепый. — Я и сам понимаю, что серв — просто железный обрубок с чарами внутри. Машина. Аппарат. И уж поверьте я никогда не был мистиком! Но тут… В общем, мне как-то не по себе.

— Сигару? — торопливо предложил Христофор.

— Благодарю, — Аристарх взял протянутую сигару, обрезал кончик серебряным ножичком, извлеченным из жилетного кармана, и закурил ее, однако успокоенным не выглядел. — Воля ваша, а с сервом этим что-то не то. Каждый раз, когда он на меня смотрит, на душе точно кошки скребут. Ну точно присматривается… В спину смотрит. И молчит. Идешь, бывало, по коридору, а он как глянет — аж тошно.

— Очень… очень интересно, — пробормотал Христофор с деланно-задумчивым видом. — Рассказывайте дальше. Он что-то еще делает? Ходит за вами? Может, вы заметили в его действиях какую-то… угрозу?

— Нет. Больше ничего. Он делает все по дому, слушается меня, и, разумеется, ни разу не поднял на меня руку. Этого не хватало, — Аристарх неестественно рассмеялся. — Но этот взгляд… Он не всегда так смотрит. Обычно стоит в углу, бездушный как сосновое полено. Супруга говорит, днем он ведет себя как всегда. Когда я прихожу со службы, он встречает меня, подает газеты, наливает кофе. Все как обычно, словом. Услужливый и не без такта. В первый раз это случилось после ужина, две недели назад. Я уже собирался отойти ко сну. Все в доме уже спали, а мне вздумалось спуститься вниз, захватить в кабинет кое-что из служебных бумаг — портфель стоял в прихожей. И, не знаю зачем, я приоткрыл дверь в чулан, где стоял серв.

— Вы держите его в чулане? — быстро спросил Марк.

Аристарх пожал плечами — чуть недовольно, видимо задело то, что его перебил молодой собеседник.

— А? Да. Мы запираем его на ночь в чуланчике и закрываем на засов. Считайте это причудой моих домашних. Они дамы, а дамы, как вы знаете, не сильно-то жалуют сервов. Некоторые боятся. Моя супруга, например, утверждает, что чары сервов бесовские, что, впрочем, не мешает ей посылать его по магазинам и использовать дома. И горничная то же самое. По ночам они его боятся. У него, как и у всех сервов, есть неудобная привычка застывать посреди комнаты без движения. В темноте с неожиданности может показаться Бог весть что. В общем, на ночь мы его запираем. Так вот, я приоткрыл дверь… Сам не знаю, зачем. Потянуло что-то. И тогда в первый раз он посмотрел на меня так… Как сквозняком по сердцу. Ну точно присматривается, изучает, но как-то нехорошо, точно палач перед казнью. И глаза эти его… в темноте посверкивают… В тот раз я убедил себя, что это все нервы. Должно быть, перебрал кофе за обедом. Но потом я стал замечать, что серв наблюдает за мной. Едва ли не каждый день. Ничего не делает, молчит, и смотрит… Будто выжидает. Тут уж стало ясно, что не нервы виноваты.

— Кто-нибудь кроме вас замечал то же самое? — невинно спросил Марк. — Кто-то из домашних?

— Нет, — неохотно ответил клиент, — так привечает он только меня. Супруга рано отходит ко сну, говорит, что при ней серв ведет себя совершенно естественно. Горничная тоже ничего подобного не замечала, хотя по натуре она довольно рефлексирующая и истеричная особа.

— Понимаю, почему вы не захотели обращаться к производителю, — вежливо произнес Марк, — дело и в самом деле странно. Я никогда о таком не слышал. Видимо, понадобится наше вмешательство.

— То есть вы считаете, что серв и в самом деле может быть неисправен?

— Церебрус серва, особенно последних моделей, крайне сложное устройство. По-своему это самое сложнейшее из всех человеческих изобретений. Мне сложно судить, как он функционирует, не проверив его лично. Необходим личный контакт. Если вы…

— Не возражаю, конечно же не возражаю! Я оплачу выезд ваших мастеров на дом, если это поможет устранить проблему.

— Хорошо, — Христофор потер руки. — Думаю, уже сегодня мы сможем направить к вам кого-нибудь из штата. У нас много специалистов, но сейчас все руки нарасхват, работают чуть ли не по две смены. Но ради вас, уверен, мы сможем что-нибудь придумать.

— Благодарю. Я надеялся на вашу помощь.

— У меня есть ваша визитная карточка с адресом, на который час вам будет удобно принять специалистов?

— О, это не играет роли. Я задерживаюсь на службе допоздна, но супруга почти всегда дома. Она будет в курсе дела.

— Тогда до встречи, господин Аристарх.

— До встречи, господа.

— Я попрошу чтобы наш привратник провел вас.

— Благодарю, — сигара в руках Аристарха вздрогнула, видимо и для него не прошла даром встреча с верным Буцефалом, — я сам найду путь. Итак, до встречи, господа.

Он вышел. Некоторое время мы молчали, Христофор смотрел пустым взглядом на примятое кресло.

— Сволочь… — пробормотал он неожиданно, — Последнюю сигару… Ладно, это обойдется ему еще в пару солидов. Итак! Это работа. Замечательно. И лучше взяться за нее сегодня же, если мы не захотим его потерять. Мне кажется, долго он ждать не станет. Конечно, для лучшего эффекта я бы помариновал его дня три-четыре, но я вижу, что он порядком нервничает, того и гляди пойдет к конкурентам — упустим рыбешку.

— Вы действительно думаете, что с сервом неполадки? — спросила я.

Христофор лишь отмахнулся. Теперь он был похож на того Христофора, которого я знала, стало даже видно, что он вовсе не трезв, просто держал себя скованно.

— Нет, естественно, дорогая Таис! Серв на него косо смотрит, хе. Того и гляди, хронометр начнет ему завидовать, а печь станет устраивать сцены ревности! Люди, не разбирающиеся в природе чар, склонны приписывать им черт знает что — и почти всегда это черт знает что берется из их же пустых голов, наполненных рефлексией и комплексами! Да, Таис, иногда приходится быть и психологом. Этот господин, — Христофор брезгливо поднес к глазам визитную карточку, — младший финансовый инспектор Его Императорского Величества Первого Кредитного Общества просто на грани нервного срыва. Когда голова не в ладах, тут не только серв смотреть странно начнет…

— То есть это все его воображение?

— Без сомнения.

— Тогда, может, мы зря приняли его заявку?

— Почему же зря? Таис, что вы? Ему нужна помощь — мы ее и окажем.

— У нас в штате есть специалист по нервным болезнями, с которым вы забыли меня познакомить?

— Зачем такие сложности? Мы отправим кого-нибудь к господину Аристарху, сделаем вид, что изучаем его серва. Может быть, даже разберем. Проведем ремонт. И устранив неисправности.

— То есть, попросту обманем? — не удержалась я.

Оказывается, когда закусываешь губу, это не очень приятно, я поморщилась. Марк глядел в сторону — видимо, видал и не такое.

— Никакого обмана. Скорее терапия. Хозяин будет уверен, что его серв полностью в порядке, нервы его успокоятся и он выйдет из-под власти своих болезненных иллюзий. Или вы, может быть, считаете, что проще сдать его в желтый дом, а?

— Не считаю, — я выключила рациометр. — И я не принимаю решений. Я только юрист.

— Ну тогда отлично.

— Кто поедет? — спросил без интереса Марк.

— Вы все.

— Все?!

— Кроме Ясона и Буцефала, конечно. Эти двое не выйдут и при землетрясении.

Марк замотал головой.

— Не понимаю, Христо. Понятно, зачем Кир, это все-таки его работа, я на подхвате, ну и помочь чем-то, а Таис зачем?

— Для солидности, Маркус, для солидности. Клиент увидит, что к нему прибыл не один мастер, а целая группа, в придачу с очаровательной девушкой. И он оценит нашу заботу о нем. А если не оценит — я отправлю ему счет в помощь… Итак, седлай свой спиритоцикл и в путь. Если возникнут затруднения, звони по телевоксу, наверняка у Аристарха в доме есть аппарат.

— Понял. Идемте, Таис. У вас, надеюсь, нет предубеждений против спиритоцикла?..

На улицах Трапезунда стояла ранняя осень — не капризная стервозная континентальная осень, норовящая пропитать вас слякотным холодом до мозга костей, а особая, пахнущая морем и солнцем, ромейская осень. Невесомая, точно растянутый над городом тончайший платок. Она принесла в город тревожный и мягкий запах увядания, запах старых трав, луж и жухлой листвы. Делаешь вдох — и кажется, что вместе с воздухом в легкие попадает целая груда багровых и оранжевых листьев, которые щекочут изнутри и кружатся, кружатся…

Людей на улицах было не меньше чем обычно, дело шло к трем часам пополудни, еще не вечер по меркам суетливого Трапезунда. Звенели по брусчатке копыта лошадей, стучали гулкие поршни неуклюжих трактусов, шуршали юбки, стук шагов по мостовой напоминал звук дождя. Вот, степенно приосанясь, проследовал в сопровождении нескольких старушек с постными лицами молодой диакон с новеньких орарем на плече. Пролетела группка гимназисток — смех, кулечки с конфетами в руках, растрепавшиеся прически… Два купца, сошедшись прямо посреди тротуара, сдвинув на затылки шапки, спорят, размахивая руками, не видя ничего вокруг. На остановке трактуса стоит пожилой архонт, лениво набивая черную трубочку — меднолицый, точно потемневший от пороха, золотое шитье сверкает на солнце.

Трапезунд торопился дожить короткий осенний день, он стучал, рокотал, шипел, звенел всеми своими многочисленными деталями, точно молоточками и поршнями, спрятанными в огромном чреве хронометра.

Марк вел свой спиритоцикл очень аккуратно, держась постоянной скорости, лишь изредка подтормаживая, пропуская кого-то. Других спиритоциклов в этой части города было немного, но узкие улочки не были созданы для изрядной скорости — движение тут шло вяло, в общей веренице ковыляли лениво лошади, запряженные в конках, попадались и экипажи, эти неуклюжие старомодные коробки с огромными колесами.

— Плетемся как черепахи, — сказал с заднего сиденья Кир. Всю дорогу он сидел, облокотившись подбородком о ладонь и безучастно глядел по сторонам. Гардероб его неожиданно пополнился шляпой с широченными полями, которую он пытался надвинуть на самый нос. Очевидно, что в его цели не входило привлечение внимания уличных зевак.

Марк ничего не ответил, только улыбнулся. Свой аппарат он вел уверенно, пожалуй даже изящно. Крепкие руки лежали на большом рулевом колесе, без напряжения вращали его то в одну сторону, то в другую. Спиритоцикл отзывался нутряным утробным гулом и безропотно слушался хозяина. Это был повидавший виды четырехместный «Магнус-Мундус» открытого типа, машина, которую в Трапезунде сейчас можно увидеть чаще на старых открытках, чем на улице. Марк уверял, что когда-то на такой модели ездил сам император, пока увлекался чародейскими новинками. Я согласилась поверить на слово. Езда на спиритоцикле была для меня в новинку. В университете мне случалось кататься в компании сокурсников — правда, чаще нам попадались юркие и блестящие «Авроры» и «Праезентисы» — но удовольствие это было редким, стипендия больше располагала к привычным видам транспорта. Спиритоцикл мягко шел над землей, лишь на поворотах немного вздрагивая, кренясь в одну сторону — только тогда приходило ощущение, что ты паришь над мостовой на высоте полуметра. Я опустила руку вниз, позволив ей болтаться за бортом, и пальцы ощутили идущие от дна волны горячего воздуха, точно там, под днищем спиритоцикла, работала исполинская печь, обжигающая мостовую, отчего булыжники за нами испускали едва заметный пар. Чары, заставлявшие большой механизм двигаться, этот огромный огненный кокон под днищем, были равнодушны — окажись под нами случайно упавший человек… Надо думать, пылающие чары прошлись бы по нему как по мостовой, заживо поджарив на месте.

Я поежилась и сразу стало казаться, что пешеходы нарочно стараются стать поближе к нам, а дети перебегают дорогу непозволительно близко.

— А не дорого это содержать? — спросила я чтоб отвлечься. — Я имею в виду спиритоцикл. Я слышала, на обновление чар для них уходит целая куча денег.

— Нам не очень. Кир когда-то неплохо повозился с ним, удалось снизить расход чуть ли не на две трети. Да и «Магнус» мой невелик, не то что эти современные машины, от которых больше грохота, чем пользы. Если хотите, я научу вас им пользоваться.

— Нет-нет, спасибо. Я удобней себя чувствую в качестве пассажира.

— Вам виднее, — согласился Марк. — Хотя в нашем деле надо держаться в ногу с современными чарами. Уже сейчас чары позволяют механизмам опережать скаковую лошадь и перевозить больше груза, чем запряжная четверкой подвода, лет через пять, уверяю, они достигнут еще больших высот. А лет через десять человек наконец сможет подняться в воздух, используя лишь зачарованный механизм не больше спиритоцикла. Правда, Кир?

— Возможно, — Кир не горел желанием участвовать в беседе. — Я не занимаюсь авионикой.

— Вы, видимо, большой ценитель всех этих зачарованных штучек.

— Ценю удобные вещи, — Марк пожал плечами. — Это полезно и экономит время. Например, вы слышали про последнее изобретение имперских ученых из Палермо? Говорят, они создали рациометр, который может рисовать! Представляете? Художники смогут вместо надоевших холстов использовать чары и передавать зрителю все доступные на свете цвета! По-моему это здорово.

— Не знаю, я привыкла к классической живописи. Мне кажется, есть вещи, которые должны лежать вне чародейского прогресса. Например, эти новомодные книги…

— Вы имеете в виду тексты, записанные на зачарованных свитках? По-моему они довольно удобны. Вы не любите читать с помощью рациометра?

— Не очень. От него быстро устают глаза.

— Понимаю.

— Да и вообще я не большая поклонница зачарованных вещей, пожалуй. Странно, конечно, при моей-то теперешней профессии, но лучше сознаться сразу, верно?

— Вот как? — Марк не подал вида, что разочарован, только приподнял бровь. — Только не говорите, что вы разделяете идеи пацифистов.

Я сразу поняла, о чем он. Этим летом по радиофонике с большим беспокойством передавали сводки с нормано-прусского театра военных действий, особенно после битвы при Марс ла Туре, в которой граф Мольтке бросил против пеших нормандцев Мак-Магона несколько десятков боевых бронированных трактусов, причинивших ошеломляющий урон последним. На волне этих новостей, предвещавших скорое вступление прусских солдат в Париж, в газетах все чаще и чаще стали поговаривать, что генералы нашли в зачарованных механизмах надежнейшее подспорье и, коль скоро человек сможет подняться в воздух, первым делом он научится использовать это умение для войны и разрушения.

— Я не пацифистка. Просто подозрительность — моя природная черта, а доверять сложным вещам, которые неизвестно как устроены и работают по неизвестным мне причинам, сложно. Можете считать меня ретроградкой, конечно.

— Зачарованная вещь не сложнее куриного яйца, — пробурчал с заднего места Кир. — Хотя некоторым и оно покажется неразрешимой загадкой.

— Не буду вас никем считать, — сказал Марк, не отвлекаясь от управления. — Хвала Константину, чары служат нам, а не мы им. И вообще, — он резко остановил спиритоцикл, пропуская нагло прущего через дорогу извозчика, — давайте поговорим о деле.

— А давайте помолчим? — фыркнул Кир. — Нет тут никакого дела и Христо абсолютно прав.

— То есть ты считаешь, что это все нервы?

— Ага.

— Честно говоря… Честно говоря, Аристарх не произвел на меня впечатления человека с душевной болезнью. А вы как думаете, Таис?

Странный вопрос. А что я могла думать? Но кажется Марку действительно было интересно мое мнение.

— Не знаю. Но ведь мы не врачи. Мы бы опознали душевную болезнь только если б он бросился собирать зеленых чертей по комнате, а незаметные проявления вполне могут привести к такого рода… нервным расстройствам. Мне кажется.

— Зеленых чертей, предположим, в приемной нет, — заметил ехидно Кир. — Ласкарис переловил их всех до последнего еще в том месяце.

— Хватить зудеть! — Марк треснул по рулевому колесу рукой. — Ты специалист по чарам, так взял бы хоть на себя труд присутствовать при разговоре. По-моему это не очень сложно. За тебя отдувались мы с Таис, строили из себя чародеев и важно кивали…

Кир отвернулся.

— Я не люблю беседовать с клиентами, их тупость выводит меня из себя.

— Ты тоже многих выводишь, однако все еще состоишь в штате, между прочим. Так имей совесть работать, а не только опустошать кладовую!

— Что ты завелся? — недовольно поинтересовался Кир, но почему-то без особой воинственности. — Твое дело вообще довезти нас до места, а не учить меня работать. Будь уверен, я и так все знаю про этого серва от Ласкариса!

— То есть знаешь, что он смотрит?..

— То есть знаю, что у его хозяина нервные припадки и галлюцинации, — передразнил его Кир. — Только к сожалению у меня нет патента на лечение человеческих голов.

— И серв точно не при чем?

Кир некоторое время не отвечал, глядел куда-то в сторону, прикрыв лицо полями шляпы.

— Этого я не говорил, — сказал он, так как мы все еще ждали ответа.

— Значит, неисправность церебруса серва все же возможна, так?

— Марк, ты меня утомляешь тем, что задаешь идиотские даже для тебя вопросы. Чего ты ко мне прицепился? Неисправность церебруса возможна? Да, да и тысячи раз да! Ты знаешь, что такое церебрус? Ты его видел? Ты накладывал на него чары?.. Церебрус — это сложнейшее человеческое изобретение, плод труда поколений чародеев, такая огромная система связанных друг с другом чар, что человеческий организм по сравнению с ним прост, как кусок торта! И ты спрашиваешь меня, в порядке ли его церебрус? Сейчас?

— Ну извини, что ты так… Я просто спросил.

— Спросишь меня, когда я смогу пощупать этого чертового серва. Кстати, я знаю тут неподалеку отличную тратторию с терпимой кухней. Мы можем заскочить и перекусить.

— Обойдешься. Ужин получишь как только разберешься с заказом. И, кстати, мы уже почти на месте.

Марк не ошибался, не прошло и пяти минут как спиритоцикл бесшумно остановился около небольшого двухэтажного домишки кремового цвета с большими окнами и уютным палисадником во дворике. Место это было мне знакомо, в нескольких кварталах отсюда мне доводилось когда-то снимать квартиру. Район этот можно было назвать спальным, слишком далеко он лежал от широких центральных проспектов Трапезунда или портовых улиц, вечно шумящих, вечно полных.

— Кто клиент? — спросил Кир, зевая.

— Не помню точно. Из банка, кажется.

— Мог бы обзавестись домом посолиднее.

— Живи он в доме посолиднее, он бы и обратился к специалистам получше, — резонно заметил Марк, отключая спиритоцикл. Огромный механизм, казавшийся невесомым, пока двигался, грузно опустился на землю. Я напряглась в кресле, очень уж ощутимо тряхануло. Кир выругался себе под нос. Если его и смущало присутствие дамы, он не старался этого выказать.

Дверь нам открыли еще до того, как Марк успел взяться за молоток. На пороге стояла горничная — немолодая женщина в строгом платье и наколке, глаза ее, чуть раскосые, смотрели без интереса и любопытства.

— Доброго дня. Мы от «Общества по скорейшей наладке, починке и ремонту зачарованных вещей», — сказал Марк, — господин Аристарх…

Ничего не сказав, горничная ушла, оставив дверь открытой.

— Видимо, она приглашает нас зайти, — сказал Марк, смущенно улыбаясь.

— Да, кажется ты покорил ее с первого взгляда, — согласился Кир, обозревавший фасад дома из-под своей нелепой шляпы. — Таис, ты никогда не обращала внимания, что наш Марк очаровывает дам буквально-таки с первого взгляда?..

— Оборву уши… — тихо, но очень отчетливо сказал Марк, не оборачиваясь.

— Однако стоит копнуть поглубже и вот, — Кир развел руками, — хам и грубиян.

— Переживу, — уверила я.

Способ общения с Киром все еще не был найден. Если он обращался ко мне, то на «ты», с простотой, которая явственно граничила с фамильярностью. Что это — попытка облегчить не заладившееся с самого начала общение? Или вызов? Может, он думает, что я сорвусь?..

В гостиной нас встретила уже хозяйка дома. Сразу подумалось о том, до чего же она не похожа на своего супруга. Невысокого роста, широколицая, подвижная, она была куда моложе него — лет на десять, прикинула я. Весьма недурна собой, да и видно, что следит за внешностью. Не столичная молодящаяся красотка, но и не позабывшая обо всем кроме быта домохозяйка.

— Елена, — представилась она, — Аристарх сообщил мне, что вы приедете. Прошу, проходите. Где вам удобнее будет работать? Простите, не могу вас провести в кабинет, мой муж не разрешает водить туда кого-то без его присутствия, но, может, подойдет столовая?

Марк вежливо сказал, что гостиной будет вполне достаточно.

— Мы не собираемся использовать инструменты, — добавил он, — наша работа другого свойства.

Хозяйка определенно обрадовалась этому.

— Тогда я позову серва, — сказала она и дважды коротко хлопнула в ладоши.

Сперва было тихо, потом где-то рядом раздались грузные ритмичные шаги. Даже не шаги, а… Точно какой-то механизм забивал в пол сваи, не быстро, но размеренно, гулко, монотонно. И мне почему-то подумалось, что куда лучше было бы остаться в конторе, пусть даже пришлось бы иметь дело с Ласкарисом. Конечно, в этом доме содержали определенно не чудовище вроде Буцефала, но все равно, любое общение с бездушным металлическим сервом было мне неприятно. Я не любила этих механических безмолвных слуг, одинаковых и единоликих, как штампованные фабричные заготовки, но услужливых как собаки. Было во всех сервах что-то глубоко неприятное, какая-то скрытая ледяная чревоточинка, из-за которой мне никогда не хотелось поворачиваться к ним спиной.

Серв вошел в комнату. Не дойдя двух метров до хозяйки, он остановился, внезапно, точно ноги его враз заблокировались каким-то механизмом. Он был большой, на полголовы выше меня, коричневое бочкообразное тело, неуклюжее как обрубок бревна, сверху оканчивалось приплющенной головой вроде перевернутого казана. На голове этой можно было угадать некоторое подобие лица. Но не настоящее, а искаженное, точно серва лепил юродивый скульптор — расплывшиеся контуры, едва заметный выступ на месте носа да пара вентиляционных отверстий, расположенных там, где у человека находились бы глаза. Отверстия эти были забраны мелкой сеткой, отчего казалось, что глаза эти принадлежат какому-то огромному насекомому — столько холодного безразличного спокойствия было в этих металлических фасетчатых окружностях.

Я вспомнила, что когда-то сервов выпускали с настоящими подобиями человеческих лиц. Из резины и дерева создавали настоящие маски, которые создавали почти полную иллюзию. Но через некоторое время от этого пришлось отказаться — неожиданно запротестовали хозяева. Ничего не выражающие пустые лица оставались безжизненны, когда серв выполнял свою работу, поэтому со стороны могло показаться, что по дому ходит отлитый из металла мертвец. Уж не знаю, как это выглядело, я бы и обычного серва к себе не подпустила, но, думаю, хозяева протестовали не напрасно. С тех пор большинство сервов изготовляли обезличенными, но с какими-то рудиментарными зачатками человеческого естества. Этакие полулюди-полуаппараты, искалеченные рабочие пчелы, обреченные вечно прислуживать, пока внутри горит поддерживающий их огонь чар.

В горле запершило, я через силу улыбнулась.

— Красивый.

Хозяйка улыбнулась мне, точно комплимент относился к ней самой.

— Это не самая последняя модель. Простите, не помню, как она называется… Аристарх приобрел его в начале августа, по-моему. Очень исполнителен, всегда является по первому зову. Обычно мы зовем его Карл.

— Вы в курсе проблемы, связанной с ним? — осторожно спросил Марк, положив руку на металлическое плечо серва. Конечности у Карла были мощные, этакие толстые стальные трубы с аккуратными резиновыми кольцами на стыках. Я подумала, что если серву придет в голову проделать такой же фокус с самим Марком, тот вполне может рассчитывать на перелом ключицы. Однако серв даже не шелохнулся — стоял, выпрямившись во весь рост, немного согнув руки в локтях, и смотрел прямо перед собой. Маленькие люди с их мелочными словами и жестами его не интересовали.

«Он не смотрит — он видит перед собой, — поправила я сама себя. — В его взгляде не больше эмоций, чем во взгляде большого чайника».

Карл. Глупое имя. Как и сама привычка давать имена бездушным слугам. Лучше б кота завели.

— Да, я знаю, — хозяйка кивнула, — Аристарх рассказывал мне.

— А вы… — Марк помедлил, точно подыскивая подходящее слово. — В общем, вы не замечали чего-то подобного?

— Нет, ни разу. Но если Аристарх так считает, быть может он и прав. Вы бы не могли просто проверить его? Посмотреть, как он. Мне все же станет спокойней.

— Разумеется. Мы для этого и прибыли.

— Хорошо. Я оставлю вас, но если в моем присутствии будет необходимость, зовите меня в любой момент. Если захотите перекусить, крикните Лукрецию — это моя горничная и экономка — она всегда рядом.

— Благодарю.

— Я скажу ей подать вам кофе. Наверно, вы устали после дороги.

— Нет, спасибо.

— Дамы тоже откажутся?

Сперва я не поняла, каких дам она имеет в виду, потом вдруг заметила как побледнел Кир. Его лицо покрылось бледностью, но бледность эта определенно была не признаком внезапно накатившей слабости. Глаза его сузились, в них заплясали искры, на скулах выступили острые желваки.

И я поняла, что сейчас может случится что-то ужасное.

— Нет, спасибо, — сказала я, — нам ничего не надо.

Быть может, ответ мой был слишком поспешен и нетактичен — на лбу хозяйки обозначилась удивленная складка, но она ничего не сказала. Когда она вышла, мне стало хоть и чуточку, но легче.

Кир глядел ей вслед с таким выражением на лице, что боязно было находится рядом.

— Все, — Марк хлопнул его по плечу, — не время для обид. Мы приехали работать.

— Я не обижен… — процедил Кир сквозь зубы. — Но хотел бы я знать, где глаза у этой старой дуры!

Сомнительный комплимент для хозяйки дома, которой врядли было больше тридцати, но по виду Кира было заметно, что сейчас любое замечание он воспримет в штыки.

— Она не разобралась, — примирительно сказал Марк. — Бывает и так.

— Если она не разобралась, пока торчала здесь пять минут, в чем она вообще может разобраться?

— Не хочешь чтоб тебя путали с девчонкой — обрейся налысо. Тогда будет заметно сразу.

— Чтоб ходить как беглый сарацин? — вскинулся Кир, видимо дороживший своей густой всклокоченной шевелюрой, торчавшей вихрами в разные стороны. — Но по моей одежде что, ничего не заметно? Может, это похоже на платье?

— Успокойся, говорю тебе. Нечего разводить скандалы из-за пустяков.

— Сейчас некоторые девушки носят джинсы, — сказала я и почти тотчас пожалела об этом.

— Девушки — носят штаны? — озадачился Марк.

— Какая нелепость! — Кир презрительно фыркнул. — Что за чушь?

— Никакая не чушь. Даже в Трапезунде это постепенно входит в моду. И в этом нет ничего страшного.

— Женщина в штанах… Как глупо!

— Мужчины носят штаны, — парировала я, — но кроме того они носят и туники. А женщинам что же, довольствоваться только одним?

— По-моему штаны вообще гадость, — скривился Марк, машинально огладив на себе тунику. — Эта северная мода, особенно по части туалетов, способна изуродовать что угодно. Я понимаю, почему их таскает Кир или там какие-нибудь пастухи в Новом Свете, но отчего вдруг приличный человек может вырядиться в эти панталоны, впридачу еще и сшитые между собой, я не понимаю. А уж женщины… Простите, Таис, я не поборник нравственности, но это выглядит как-то…

— И то верно, в тунике гораздо удобнее щеголять всеми предназначенными для того природой частями тела, — сказала я едко. — И многие этого ничуть не смущаются.

Марк застыл с удивленным выражением на лице, а Кир вдруг захохотал.

— В точку! Так! Именно! Марк, видишь, твои крепкие ягодицы и стройные ноги скрывать под штанами просто преступление.

— Ну хватит вам, — сказал Марк, укоризненно глядя на меня. Такого удара со спины он не ждал. — Нас ждет работа, если вы, конечно, не очень увлеклись дискуссией о штанах и ягодицах. Кир, давай к серву, а Таис…

— Пусть составит какую-то бумажку, — сказал Кир, подступая к серву и спокойно разглядывая его снизу вверх. — Надеюсь, в этой бумажной ахинее она соображает не хуже чем в современной моде. Старику Ласкарису понравится какая-нибудь бумажка.

— …пусть обождет, — закончил Марк. — Когда Кир закончит, можно будет составить акт.

— Хорошо. Я подожду.

Я присела на кожаный диванчик и стала наблюдать за работой Кира. Тот повел себя странно. Он не творил никаких чар, не читал заклятий и вообще достаточно прохладно относя к серву.

— «ИВМ», — сказал он кратко. — Сразу видно. Модель «СД-5» или «СД-6». Хлам.

— Его купили всего месяц назад.

— Значит, купили на базаре, — Кир вытянулся на цыпочках и щелкнул ногтем по носу серва. Загудел потревоженный металл, но серв даже не шелохнулся. Он по-прежнему стоял, вытянувшись во весь рост, как солдат на плацу, ожидая команды. — Здесь даже речевого модуля нет, между прочим. Нем как осел. «ИВМ» не производит таких уродов уже года три.

— Может, завалялся на складе, — подумав, сказал Марк, наблюдающий за работой Кира со стороны. — Смотри, пломбы на месте.

Кир нагнулся.

— Ага, — сказал он кратко, — на месте.

Действительно, в том месте, где торс сужался, переходя в талию, было видно широкое стальное кольцо, опоясывающее серва поперек. Там действительно обнаружилась заводская пломба. Кир зачем-то дунул на нее.

— Не похоже, чтоб вскрывали. Впрочем, я не специалист. Тем более не понимаю, отчего не оттащить его в «ИВМ».

— Клиент сказал, что не доверяет технической гарантии, — заметила я, — но ты с ним не разговаривал, поэтому и не в курсе.

Кир бросил на меня удивленно-брезгливый взгляд. Если бы чародеи изобрели устройство чтоб анализировать человеческие эмоции и взглянули бы сейчас на Кира через свои мощные лупы, полагаю, на этом образце появилась бы бирка «Кто ты такая, как здесь оказалась и почему мне мешаешь?».

— Клиент душевно-больной идиот, — заявил в обычной манере Кир. — Его жена слепая дура, а их серв — старый хлам, который впору сдать старьевщику. Ты полагаешь, кто-то из них может быть мне полезен?

— Они наши клиенты. И придется их слушать, если хочешь чтоб они заплатили.

Кир лишь отмахнулся.

— Деньги пусть заботят Христофора. Я довольствуюсь кровом, столом и тишиной. Христофор Ласкарис берет деньги, я чиню вещи. Так повелось. И, кстати, это полная чушь.

— О чем ты?

— Про «ИВМ». Они всегда очень тщательно заботятся о клиентах. Имя им дороже десятка солидов. Я никогда не слышал чтоб они затягивали с ремонтом или не исправляли неисправностей в своих сервах.

— Скажешь это клиенту, если вдруг каким-нибудь чудом его увидишь.

— Университетская курица.

— Лентяй и обжора! Да ты…

Мы с Киром посмотрели друг в другу глаза. В комнате повисла тишина — такая тишина, как бывает перед грохотом арт-обстрела, звенящая, раскаленная, текучая. Еще бы мгновенье — и между нами что-то бы громыхнуло. Не знаю, что последовало бы после, но злость, столько времени сидевшая во мне туго скрученной спиралью, затрещала, точно готовилась выпрыгнуть наружу и разорвать самодовольного хама в клочья. Даже в деснах заныло.

А потом вдруг все прошло.

Кир смотрел на меня, но взгляд его, будто бы прежний, исполненный презрения, как-то неуловимо изменился. Точно мелкая зыбь прошла по серым омутам его глаз. Прошла, коснулась чего-то в глубине — и исчезла.

— Не кипятись, — бросил Кир, усмехнувшись, — лучше привыкни.

Усмешка у него была странная, полу-девичья, полу-мужская. Но мне отчего-то показалось, что она была вовсе не злой. И еще я вдруг почувствовала, что отныне разговаривать с Киром мне станет легче. Отчего? Может, мы просто нащупали нужную волну? Глупость какая… У нас нет ничего общего с этим вздорным и ленивым женоненавистником. Но злость стихла, точно угли, которые припорошило снегом — она еще чувствовалась, но где-то в глубине, сокрытая, остывающая.

— Берись за работу, — огрызнулась я, просто потому, что не хотела оставлять последнее слово за Киром, — и лучше успей до полуночи.

— Сработаемся, — вдруг сказал Кир Марку, подмигивая. — Она нам скучать не даст, вот увидишь.

Марк, во время нашей пикировки развалившийся на соседнем диване, лишь устало махнул рукой:

— Работай лучше, чем языком мести.

Кир пристально смотрел в лицо серву с полминуты, потом обошел его еще раз и заметил:

— Внешних повреждений нет. Конечно, я не Ясон, но тут это и ни к чему. Если есть проблемы, то они, конечно, в церебрусе.

— Решительный вывод, — сказала я язвительно. Видимо, не успела полностью остыть, как считала. — Ты говоришь, что дело в церебрусе, едва взглянув на него.

Но Кир не ответил колкостью в привычном духе.

— Только в нем, — сказал он серьезно. — Церебрус — это и есть серв. Это его мозг, его центр, его суть. Остальное, — Кир обвел рукой стальное тело, — только скорлупа. Немного гидравлики, немного шестеренок, прокладки и сочленения. Это механическая часть серва, его способ взаимодействовать с реальным миром. Убери церебрус — и у вас на руках окажется огромная бесполезная кукла.

— Ты сможешь разобраться на месте? — уточнил Марк.

Кир пожал плечами.

— Надеюсь. Сперва мне надо проверить основные контуры. Если есть серьезные повреждения, это сразу будет заметно. Пройдусь по симфатической вилке… Это не займет много времени.

Кир сел на расстоянии пары шагов от серва, по-турецки сложил ноги и закрыл глаза. Лицо его разгладилось. Несколько секунд было видно, как под тонкими бледными веками движутся глазные яблоки, потом и это движение прекратилось. Мне даже стало казаться, что Кир не дышит. Вокруг него не появлялось никаких огней, не было запаха, не раздавались громогласные или жуткие звуки. Кир выглядел умиротворенно заснувшим в нелепой позе.

Неожиданный транс повлиял на его лицо — исчезли упрямые складки у губ, разгладился лоб. Вечно нахмуренные брови приняли естественное положение. Лицо Кира без сомнения было лицом женщины и сейчас мне казалось странным, что в момент первой встречи я могла принять его за мужчину. Что-то жесткое было в нем, какая-то скрытая мужская искра, но сейчас перед огромной стальной статуей, застывшей в неподвижности, замерла хрупкая фигура девушки. Может быть, излишне худощавой, с выдающимися острыми лопатками, неразвитой грудью, неаккуратной прической — но это была девушка. Я смотрела на ее красивое дерзкое лицо с волевым подбородком и правильным носом, смотрела и чувствовала, что теряюсь окончательно.

Марк упоминал то ли про несчастье, то ли несчастный случай, когда говорил о Кире. Что же это могло быть? Случилось это с ним до рожденья или после? В детстве или уже в зрелом возрасте? Что могло случится с человеком чтоб облик его так изменился, оставив неизменным мироощущение? Болезнь? Побочный эффект каких-то чар? Собственная прихоть?

Я повернулась к Марку, но тот поймал мой взгляд и молча поднес к губам указательный палец. Видимо, несмотря на внешнюю отрешенность Кир чувствительно воспринимал окружающее в момент работы.

В детстве, как и всякий обычный ребенок, я полагала, что чародей за работой — необычайно захватывающее зрелище. Вспыхивают и гаснут разноцветные звезды, колышется земля, по стенам бегут причудливые тени… Уверенности моей хватало лет до десяти, после этого вера в волшебников и чудеса куда-то запропастилась, оставив взрослое уже понимание — чародей не маг, а его чары не волшебство, это просто человек, делающий свою работу. Он не носит большой белой шляпы, не использует посоха с шаром на конце, не произносит заклинаний. Он даже не может вызвать молнию или дождь. Таинственное обернулось обыденностью, как мокрый камешек, выловленный своими руками из прохладной глубины моря, высыхая, теряет свою красоту, превращается в грубый неотшлифованный кусок бесполезной породы. С тех пор я не любила чародеев, видимо по-детски не смогла простить им этого предательства. Дети многое способны забыть, но предательство — никогда.

Я рано начала читать. Мои родители охотно приучали меня к книгам и отцовская библиотека надолго стала моим обиталищем, где я способна была пропадать целыми днями напролет. Из-под одеяла поутру нежные руки кормилицы выдергивали меня с книжкой. Книжку же забирала мать, когда я пыталась украдкой читать за завтраком. Книги стали моими подругами и учителями, и надолго вытеснили из моей жизни настоящих людей из плоти и крови, которые всегда казались мне чрезмерно скучными и чрезмерно навязчивыми.

Несомненно я росла вздорным, странным и нелюдимым ребенком.

Когда мне было десять лет, родители решили, что мной надо заняться. Наш медвежий угол не располагал ни к хорошему обучению, ни к надлежащему воспитанию — отцовская библиотека при всех своих достоинствах не обладала надлежащими качествами. Родители же занялись мной вполне серьезно.

Трапезунд. Город моря, город ромейской славы, он казался мне настолько огромным, точно знакомый и привычный мне мир взяли какие-то исполинские руки и растянули в разные стороны на миллионы-миллионы километров. Все понятное и вроде бы знакомое, но как же много, как далеко…

Тогда я по-настоящему познакомилась с чарами. Теперь уже без помощи книг. Их было много, они были повсюду. Протяни руку — и найдешь что-то зачарованное. Хронометр отца. Можно взять его, хоть он и тяжеленный, приложить ухо к серебряной крышке, украшенной вензелем, и услышать внутри ровный перестук зачарованной стрелки, которая день и ночь отсчитывает мгновенья. Хронометр был дорогой, отец говорил, что чар в нем хватит лет на двадцать. Или радиофон. Большая коробка со множеством верньеров и шкал, сложная настолько, что я и трогать ее не решалась. По вечерам родители включали ее и сквозь треск, похожий на тяжелый зимний ветер, гудящий в ушах, я слышала голоса незнакомых людей — они рассказывали родителям о чем-то, а иногда и пели. Когда мы переехали, родители почти перестали пить чай — всех новых знакомых и папиных сослуживцев смешил пузатый словенский самовар, восседавший на столе, огромный и блестящий, точно стратиг на плацу. У нас появилась турка, маленькая и блестящая. Она могла варить кофе и сама останавливалась, когда заканчивала. Но смотреть за ней было неинтересно. Кукла соседской девочки, такая дивная кукла, что у меня внутри аж обмирало что-то, стоило ее увидеть. Кукла могла открывать и закрывать васильковые глаза, а если ее немножко потрусить, кричала тонким голосом «Мама!». Чары, заключенные в ней, стоили недешево, мечтать о такой кукле не было никакого толку.

Я росла, менялась, но каждый день приносил изменения и в мир вокруг меня. Я перестала удивляться чарам, заключенным в вещах. Вещей этих оказалось много, а седобородые чародеи, вызывавшие молнии и укрощавшие океаны, так и остались в книжках. Если какая-нибудь из зачарованных вещей ломалась, отец попросту относил ее в ремонт. Или вызывал немолодого усталого мастера. Мастер закрывал глаза, крутил вещь в руках и молча отдавал. Он не делал чудес, он делал свою работу.

А в день окончания лицея родители подарили мне ручку. Замечательную, особенную зачарованную ручку, которая могла писать красными чернилами…

Чудо может убить только обыденность. Волшебство губит рутина. Мои книжные герои, непобедимый Константин Драгаш[6], бесстрашный Раймонд Луллий[7], забавный и чудаковатый Арнольд де Вилланова[8] — все они могли поражать чарами чудовищ, крушить крепостные стены, насылать ураганы, но они были бессильны против зачарованных часов с маятником из нашей гостиной, самозаваривающейся турки и замечательной ручки с красными чернилами. И этот, самый последний свой бой, они проиграли.