Смертельная комбинация

Глава первая

Вагоны совсем замедлили ход, пока я пробирался по коридору мимо темных душных купе. Подмигнул на прощание проводнице и спрыгнул на перрон. Я приехал в Кудринск.

Не удивляйтесь, что такого города на карте нет. Просто я многие названия и имена менять буду — не хочется, чтобы люди, которые в этой истории участвовали, стукнули меня в подъезде по затылку, когда все прочтут. От любого ждать можно.

Поезд отошел, на платформе не было ни души. А ведь обещали встретить…

Я поставил сумку на землю, распечатал пачку сигарет.

Пошел мелкий дождь, пусть летний, теплый, но все равно противный. В общем, я мок под дождем минут пятнадцать, пока меня не окликнули:

— Из Москвы, да? — протянул руку парень в куртке из лайки. — Извините, что опоздали встретить.

Он был старше меня лет на пять, слегка располневший, с ямочкой на подбородке, а рукопожатие у него вялое и быстрое.

— Меня Алик зовут, — он поднял мою сумку и пошел чуть впереди. — Вас директор лично решил встретить, ведь вы приехали бумагу закупать, да? Мы телеграмму получили. Только у шофера рабочий день закончился, вот мне и пришлось сесть за руль. Вообще-то я заместитель директора. По туризму.

— Поздновато сегодня для экскурсии.

— Экскурсии? — он рассмеялся. — Нет, это по снабжению, значит. Путешествую по стране за чужой счет, — парень снова хохотнул.

Дождь не утихал.

— А где он сейчас? — спросил я.

— В машине ждет… — Алик недоуменно смотрел на меня. — Сыро на улице, а у него радикулит, в общем, сам понимаешь…

— Ну и сидел бы дома, — я пожал плечами.

Мы обошли вокзальное здание, и кусты сирени словно тянули к тропинке из темноты мокрые ветки. На площади, в стороне от фонарей, стояла черная «Волга».

— Садись на заднее сиденье, — Алик открыл багажник и поставил туда мою сумку.

— Добрый вечер… — я протиснулся в салон.

— Как доехали? — на месте рядом с водителем сидел, как я понял, директор.

Он совсем утонул в кресле, видна была только голова, точнее, затылок.

— Нормально.

— Мы вас в комбинатовской гостинице определим, там хорошо и недорого, — директор протянул руку к пачке сигарет на приборном щитке и достал одну.

Меня поразила его рука — сам коротышка, еле из-за кресла видно, а лапа здоровая, широкая, с тупыми сильными пальцами, поросшими черными волосами. На тыльной стороне ладони — татуировка. Оскаленная кошачья морда. Директор щелкнул золотой зажигалкой и закурил.

— Вы не против, если я вас вовлеку в одну авантюру? — вдруг спросил он.

— Мне сейчас как-то ближе горячий душ и чистая постель, — ответил я и достал сигареты.

— Я собираюсь поздравить одну знакомую, — он, казалось, не обратил внимания на мои слова, — у нее сегодня день рождения. Но я не хочу, чтобы остальные гости знали, от кого цветы. Корзина стоит у меня в квартире. Все, что от вас требуется, это взять ее, подняться этажом выше, позвонить в дверь и передать. Простая услуга, верно?

Он разговаривал, не поворачивая головы.

— Почему именно я?

— В городе вас никто не знает, вы только сегодня приехали и через несколько дней снова исчезнете. Вряд ли за это время встретитесь с кем-либо из гостей этой вечеринки. Повторяю, не хочу, чтобы посторонние подумали, что эти цветы от меня.

— Ладно… — я закурил и машинально бросил пачку рядом с собой, на сиденье.

— Ну и прекрасно. Много времени это не займет. А я, в свою очередь, постараюсь, чтобы ваша командировка была приятной и полезной.

Он ко мне так и не повернулся, и всю остальную дорогу мы ехали молча. На смену многоэтажкам из темноты стали наползать угрюмые дома довоенной постройки, с маленькими, как бойницы, окнами, серыми стенами и множеством подворотен, из которых наперерез машине выбегали кошки. В свете фар кошачьи глаза пылали яростью.

— Теперь куда? — спросил Алик.

— Во двор не заезжай, — приказал директор и обратился ко мне. — Подождите пару минут, потом идите. Я пока проверю, не курит ли кто-нибудь из гостей на лестнице. Если все спокойно, зажгу у себя свет. Это третье окно над подъездом.

— Да, — бросил я и пожалел, что ввязался в историю.

Алик заглушил двигатель, потом выключил фары. Машину окружила ночь. В городе, наверное, экономили электричество. Директор вылез из машины, он был невысокий и весь укутан в черный плащ.

— Комедия, — Алик приоткрыл окно и сплюнул. — А так он мужик деловой, ты не сомневайся. У каждого свои тараканы в голове, верно?

Снова заурчал мотор и зажглись фары, но директор успел свернуть в подворотню. По ветровому стеклу ползли капли дождя, и Алик включил дворники.

— Ладно, пора, — посмотрел на часы.

Под дождь вылезать не хотелось.

— Твоему шефу это будет стоить обеда в лучшем ресторане. — сказал я — Ничего, не обеднеет, — Алик усмехнулся.

Я распахнул машину и в это время услышал, как хлопнула дверь подъезда. Про себя отметил, что, пока я буду идти через двор, директор должен успеть подняться наверх.

Обошел вокруг помойных ящиков, распугивая кошек. Двор был узкий и сквозной, над единственным подъездом горела лампочка, а рядом стояли три легковушки. Направился прямо туда.

Я не торопился и, наверное, потратил не меньше времени, чем мой предшественник. Но окно на третьем этаже так и не зажглось. Я встал под козырек парадного и достал сигарету. Три раза выходил под дождь посмотреть, не включили ли свет?

Когда мне окончательно все надоело, я решил вернуться к машине. Но увидел, что через двор ко мне идет Алик.

— Ну, — поинтересовался он, — темно?

— Темно.

— Что делать, — Алик пожал плечами, — раз тебе выпала роль мальчугана с розовой попкой, луком и стрелами. И корзиной цветов в придачу.

— Знаешь что, — я серьезно посмотрел на Алика, — не послать ли вас обоих…

Мы выкурили еще по сигарете.

— Пожалуй, схожу наверх, — Алик начал волноваться, — тут что-то не так…

— Первое разумное предложение за истекшие полчаса, — я решительно толкнул входную дверь.

Если внизу еще светила тусклая лампочка, то дальше лестница утыкалась в мрак. Через несколько пролетов уже ничего нельзя было разглядеть. На третьем этаже я чиркнул спичкой и на мгновение ослеп от желтого язычка пламени.

И тут охнул Алик. Негромко, но так дико, что я выронил от неожиданности коробок.

Спичка погасла, и мы снова погрузились в темноту.

— Не двигайся, — прошептал он.

— Что случилось?

— Там, на полу… — голос его прервался, — не знаю, мне показалось… Посвети…

— Я коробок уронил.

Было слышно, как тяжело дышит мой спутник. И еще — словно кто-то маленький и верткий бегает и царапает по полу когтями.

— Что ты увидел? — спросил я.

Он продолжал молчать, Тогда я наклонился и стал шарить по полу. Коробок был где-то тут… Но сначала я наткнулся на скользкую ткань, вроде как плащевую. Мне показалось, что ткань шевелится у меня в руках.

— Что за чертовщина, — пробормотал я.

За спиной Алик возился с зажигалкой, щелкал и щелкал, пытаясь выбить искру. Наконец, вспыхнул огонек.

Первое, что я увидел, была рука. Синяя, опухшая рука. Я держал ее за рукав, и скрюченные пальцы тянулись ко мне. Отшатнулся, с трудом подавил крик ужаса, и рука упала, глухо ударившись о кафель. Я закусил губу, чтобы не было слышно, как застучали зубы. Мне показалось в темноте, что эта жуткая рука скребется по полу, тянется к моим ногам.

— Мертвецы не хватают живых за ноги, — подумал я.

Кто-то вцепился мне в штанину.

Снова свет, и в его бликах, которые ползут по стенам, я вижу у самых ног крысу, которая вцепилась зубами в мои джинсы. Отшвырнул ее ногой, а потом увидел человека. Он лежит на полу, раскинув руки, маленький, закутанный в черный плащ. Вокруг шеи у него обмотан кожаный ремень с самодельной пряжкой в виде черепа.

— Это он, — бормочет Алик, пятясь. — Зачем его так?

Алик первым бежит вниз по лестнице, я — следом. Только во дворе мы останавливаемся, тяжело дыша. Алик шевелит белыми губами, и я мучительно пытаюсь разобрать слова.

— Эти крысы, — говорит он, — эти крысы совсем обнаглели. Он еще не остыл, а они на него набросились. Как же это, а?

— Надо вернуться, — решаю. — Ведь из подъезда никто не вышел, убийца там.

— Там только шеф, — голос у Алика вялый, словно спросонья.

— Не думаю. Две минуты должен был потратить твой директор, поднимаясь на свой этаж. Минута потребовалась бы преступнику, чтобы выбраться на улицу. К этому моменту я уже стоял возле подъезда. Алик молчит, потом сообщает:

— Надо выключить фары. Аккумулятор садится. Пойдем?

— Иди один, — качаю головой. — Я буду. следить за подъездом.

Он стоит в нерешительности, потом все же уходит.

Наверное, он прав. Надо прежде выключить фары.

Алик снова вынырнул из темноты, лицо у него озабоченное.

— Ну что? — спросил я.

— Все-таки сел.

— А-а… Меня другое беспокоит. Из подъезда так никто и не вышел. Ты бывал в этом доме раньше?

— Конечно.

— Здесь есть черный ход?.

— Нет.

— Значит, убийца спрятался в. одной из квартир.

— Думай, что говоришь. На первых двух этажах квартиры не заселены. Но они стоят на охране, и проникнуть туда никто не может.

— Как это — не заселены?

— Ну, резервный фонд. Возьмут, к примеру, нового главного инженера на предприятие, вот ему на первое время с мебелью, со всем…

— Понятно. А выше?

— На третьем этаже — квартира директора. А вторая — его зама. Но тот с семьей в отпуске и вернется не раньше чем через неделю. Обе квартиры тоже на охране, без хозяев туда никто проникнуть не может.

— А выше? — я достал сигарету и начал ее разминать.

— Ямщиковы. Ну, та женщина, к которой он… — Алик замолчал и потер лоб. — Какой маразм — цветы среди ночи… Наверное, грабитель хотел открыть дверь, а тут он…

— Ты же сказал, квартира на охране? Кстати, кто-нибудь знал код?

— Я знал, мне приходилось иногда завозить в его отсутствие кое-какие… в общем, по делу. Он давал ключи. Он мне доверял. Уж не думаешь ли ты?..

— Нет, не думаю. В это время ты находился в машине, это уж я точно знаю. Расскажи мне теперь про женщину.

— С какой стати ты меня допрашиваешь?

— Видишь ли, когда приедет милиция, нам не мешает хотя бы смутно представлять, что произошло на самом деле. Мы ведь с тобой пока единственные… и пока еще свидетели.

— Ты полагаешь, могут подумать, что это мы…

— Почему бы нет, если не найдется более достойной кандидатуры?

— Это ты, ты это сделал… Ты пошел следом за ним…

Я посмотрел на него, засмеялся и прикурил сигарету. Впрочем, мне было не так уж весело.

— Я довольно шустрый малый, верно? Задушил человека, которого увидел в первый раз. Но почему? Из-за корзины роз? Не валяй дурака. Расскажи про женщину.

— Она… работала у него секретаршей. Ну, а потом начались разговоры, и он перевел ее в какой-то отдел, попросту придумал должность. Не знаю, в чем заключались ее служебные обязанности на новом месте. Кстати, и личные отношения в последнее время разладились…

— Какого же черта надо было устраивать канитель с цветами?

— Не знаю.

— Что ж, пойдем к этой деловой женщине. Кстати, оттуда и позвоним в милицию.

Некоторое время он стоит на месте, а потом нехотя идет за мной. Нам предстоит путь мимо темного этажа, где на полу лежит удавленник.

Дверь на четвертом этаже приоткрыта, и пока я еще преодолеваю последние ступени, распахивается окончательно. На пороге стоит женщина, невысокая, стройная, с роскошной черной гривой волос. Она смотрит на меня изумленно, пока не видит за моей спиной Алика.

— Ну, наконец-то, — говорит она, — мы больше часа ждем. А где Николай Петрович? Он не с вами? Мы его ждем, я все время прислушиваюсь…

— Разве мимо вас никто не проходил? — спрашиваю я.

— Нет… — взмах ресниц в мою сторону.

— Это точно?

— Ну, конечно. Дверь на лестницу была открыта, потому что мужчины все время выходили курить. Я даже слышала, что этажом ниже кто-то спускался и поднимался. Думала, это он, и после особенно прислушивалась… А вам, собственно, что надо?

— Надо позвонить по телефону, — отрезал я.

— Вы в своем уме? — ноздри тонкого носа возмущенно расширились.

— В своем, — я кивнул и посмотрел на нее с интересом.

Странные глаза… Большие и зеленые, они то словно светятся изнутри, то вдруг темнеют.

— Нам надо позвонить в милицию.

— В милицию? — растерянно переспросила женщина.

Я подумал, что еще никогда не встречал женщины, которая бы мне сразу понравилась и не нравилась. Она была как-то по-звериному красива, а с такими женщинами опасно расслабляться.

— Да. Этажом ниже лежит труп.

Она сначала недоуменно переводила взгляд с меня на Алика, потом сказала:

— Проходите в квартиру. Расскажете толком.

И, закрывая дверь, выглянула на лестницу. Будто покойник крался за нами по пятам…

— У вас гости? Может, лучше поговорим в другой комнате? — я сделал попытку опомниться и остановился в коридоре.

— Идите, — сказала она с некоторой резкостью, взяла меня за руку и буквально потащила за собой. Мне бы не понравилось, если кто-то другой так распоряжался. Но сейчас ее пальцы, тонкие, холодные и нервные, удерживали лучше любого капкана, я думал уже не о трупе в подъезде, а о женщине, которая вела меня за руку…

В комнате горел только торшер, но когда мы вошли, она выпустила мою ладонь и включила верхний свет. Я молчу и разглядываю присутствующих. У окна стоит громила лет сорока, он словно висит над всеми. Слегка улыбаясь, громила смотрит на нас, потом говорит:

— Вот этого, — показывает на Алика, — знаю. А вот этого — палец в мою сторону — вижу в первый раз. Рита, кого ты привела?

— Он говорит, — женщина посмотрела на меня, — внизу кого-то убили.

Немая сцена. Рита просит меня рассказать подробнее, но я предоставляю говорить Алику, а сам слушаю. Вернее, в основном смотрю на женщину, а слушаю вполуха. Но это не значит, что я не разглядел остальных. В комнате находится еще одна девушка, рыжая, угловатая и всклокоченная, как подросток. Она стоит, прислонившись спиной к стене. И, наконец, невообразимо толстый человек, ну прямо гора жира.

— Та-ак, — сопит толстяк. — Скверная история. А может, это очередной дурацкий розыгрыш нашего общего приятеля? Он ведь считает себя фигурой оригинальной и думает, что его выходки всем доставляют удовольствие.

— Нет, не похоже, — говорит зеленоглазая женщина.

— Тогда точно скверная история, — кивает толстяк. — Скверно, что это случилось, когда мы все тут собрались. Единственное утешение, — он шмыгнул носом, — что у всех нас есть алиби. Я правильно говорю? — он обращается к громиле. — У нашей милиции это так называется?

Тот только усмехается.

— Мы все находились в этой комнате, — толстяк снова повернулся ко мне. — Правда, кто-то выходил курить на лестницу… А где Копылов?

— Здесь… — я слышу голос из-за спины, оглядываюсь и вижу аккуратного молодого человека.

Молодой человек достает из кармана расческу и проводит ею по идеально уложенным волосам.

— Я выходил на кухню принести из холодильника водку, — произносит он, — а что произошло?

— Человека убили, — говорит Алик.

— Неужели? — Копылов поднимает брови. — А где?

— Этажом ниже.

В прихожей в это время звонит телефон, и зеленоглазая женщина уходит. Я жду, пока она поговорит, чтобы потом позвонить в милицию.

— Та-ак, — толстяк складывает руки на животе и смотрит на меня, — вы, значит, приезжий? Из столицы?

— Верно, сегодня приехал.

Возвращается Рита.

— Звонил муж, — она словно отмахивается рукой, — я сказала, в какую историю мы попали.

— И про ремень с пряжкой, которым задушили, тоже сказала? — вдруг спрашивает громила.

— При чем здесь ремень?

— Так, к слову. Кажется, я видел такой…

— Не говорите ерунду, — женщина презрительно кривит рот.

— Это не ерунда, — взрывается Копылов. — Нам ведь скоро придется отвечать на разные вопросы…

— А ведь он прав, — качает головой толстяк.

— Эти засранцы ворвались и сообщили, что кого-то там убили, а всех нас поставили в щекотливое положение…

— Ну-ка, полегче, — не выдержал я.

— Не надо, — тихо просит женщина.

Минуту смотрю на толстяка, и он постепенно тускнеет, опускает голову. Я разжимаю кулаки.

— Очень дикий молодой человек, — громила вдруг небрежно усмехается и добавляет. — Очень. Док, вы родились в рубашке, он наверняка бы вышиб вам вставную челюсть, не вмешайся наша девочка. У нее реакция, как у кошки. Как у большой черной кошки, — он беззвучно хохочет, словно сказал что-то остроумное.

Я уже успокоился, но женщина не отпускает мою руку и как-то странно смотрит на меня. Потом говорит:

— Пойдемте на кухню. Я должна вам объяснить…

Мы идем вдвоем на кухню, она достает из пачки сигарету, зажимает ее губами и прикуривает. Губы у нее нервные, пухлые и кажутся влажными от блестящей помады. Делает несколько затяжек и ломает сигарету в пепельнице. Там уже полно таких ломаных.

— Здесь собрались уважаемые люди, с положением, они бы не хотели быть втянутыми в такую историю, — наконец говорит она.

— Это, конечно, интересно, — я киваю, — только мне какое дело?

— Я вас прошу позвонить в милицию минут через пятнадцать, когда гости уйдут.

— А если я позвоню прямо сейчас? — Вы надолго приехали? — спросила она.

— Как получится.

— И никого знакомых? — Я здесь в первый раз.

— Вот и хорошо. Хотите, я вас буду опекать в эти дни?

Я не выдержал и коротко рассмеялся. Она откинула голову и холодно посмотрела на меня. Но вдруг в уголках ее глаз собрались веселые морщинки.

— Вовсе не собираюсь вас соблазнять, — она мягко улыбнулась. — Просто так предложила, разве только еще и потому, что мне понравилось, какой вы безрассудный и бросаетесь с кулаками на каждого. Ведь вы поссорились с главврачом психиатрички, и он может сделать вас своим пациентом.

— Думаю, он бы не скоро вернулся к практике.

— Разве что… — она задумчиво посмотрела на меня. — Ну что, договорились? Все уйдут, и тогда вы позвоните?

Я кивнул, потом смял опустевшую пачку, выбрал из пепельницы одну из сломанных сигарет и закурил. Ладно, подумал я, пусть. Сигарета была с привкусом помады.

Мы вернулись в комнату. Я заметил, что Алик поставил на стол пустую рюмку. Не стоило ему пить…

— Мы договорились, — женщина оглядела присутствующих, — всем вам надо уйти, а потом позвоним в милицию.

— Только не забывайте, — усмехнулся громила, — что любой следователь вызовет вас как свидетелей и тогда придется отвечать на вопросы. На много разных вопросов.

— Прекратите, — резко сказала женщина, и он заткнулся. -

Лучше придумайте, как нас не впутывать в это дело попусту.

— Верно, — главврач психиатрички подошел к громиле, — это в ваших силах. Вы поможете мне, я помогу вам… Долго вам еще в капитанах ходить?

Громила впервые перестал улыбаться, по краям губ его пролегли глубокие складки, взгляд стал таким жестким, что, казалось, сейчас зазвенит в воздухе. Потом края его губ медленно поползли вверх, и он улыбнулся.

— Хорошо, — наконец сказал он.

— Вас, кстати, это тоже касается, — гладко причесанный Копылов посмотрел на меня, — ведь щекотливое положение: вы последний видели директора живым и первый — мертвым. Все, что тут слышали, — вполне разумное соглашение между образованными людьми, чтобы самим себе не доставлять неприятностей. Присоединяйтесь.

Мне понравилось, как он складно излагает свои мысли. Вроде, мол, может, и вы пришили того типа в подъезде, но если вы не будете впутывать нас в это дело, представим все так, словно бедняга запутался в собственных подтяжках.

— Расходимся? — толстяк утер ладонью пот со лба. — Я хочу уйти первым.

— Ладно, — кивнул громила и отвернулся к окну.

Толстяк, глядя под ноги, вышел из комнаты, и через мгновение хлопнула входная дверь. Зеленоглазая женщина попросила сигарету, прикурила, потом вынула сигарету изо рта и уставилась на ее горящий кончик.

Все молчали. Только рыжеволосая девица с шумом села на диван, подтянула колени к груди и уткнулась в них подбородком.

— Вышел на улицу, — сказал громила, всматриваясь в ночной двор за окном, — открыл машину… нет, не сел, что-то взял… Странно, возвращается.

Резкий звонок в дверь. Женщина идет открывать, и почти тут же в комнату врывается толстяк, он весь раскраснелся и размахивает зажатым в кулаке карманным фонарем.

— Это обман, это провокация, — сквозь одышку выкрикивает он, — нет там никого на этаже…

— Как нет? — спрашиваю я и поеживаюсь, словно от холода.

…Потом мы идем на лестницу, следом за толстяком, и луч фонарика прыгает по серым ступеням. Вот первый поворот, второй, здесь перила погнуты, луч фонарика прыгает дальше, пока, наконец, не скользит по кафельным плиткам.

Ничего.

Только мой коробок там, где раньше лежала синяя опухшая рука…

Свет фонарика бьет мне в лицо.

— А ну, уберите, — говорю я толстяку.

— Молодой человек, — советует он вкрадчиво, — вам надо показаться специалисту.

Я стою, как оплеванный.

— Это что, был розыгрыш? — голос зеленоглазой женщины резкий от сдерживаемого раздражения.

— Не думаю, — возражает громила, — не думаю, чтобы человек, впервые приехавший в наш город, решился бы на такое.

Толкаясь в дверях, все выходят на улицу. Я выхожу последним. Мне кажется, что черный подъезд смотрит в спину. Сначала уезжает толстяк, сердито хлопнув дверцей. Тут Алик вспоминает, что аккумуляторы сели, а ехать нам за город, где находится гостиница, принадлежащая комбинату. Он не хочет рисковать.

— Я довезу москвича, — вдруг предлагает Копылов, — мне ведь все равно в ту сторону.

— Попробую завести, — говорит Алик, — и дотянуть до гаража.

— Помочь? — предлагает громила.

— Не надо, справлюсь как-нибудь.

Зеленоглазая женщина не стала ждать, пока мы разберемся, и ушла. Я сажусь в «Жигуленок», и тут мне приходит в голову, что моя сумка осталась в багажнике комбинатовской машины. Хорош бы я был.

Мы идем через двор, мимо пустых помойных ящиков, к подворотне.

— Эх, — Алик проводит ладонью по крылу «Волги», — оставить бы ее здесь и домой, — достает из кармана ключи и протягивает мне. — Если не заведу, так и сделаю.

Я копаюсь с замком багажника, наконец, открываю.

— Смотри, — говорит вдруг мой спутник, — вон, фургон стоит.

— Разве? — поднимаю голову: на другой стороне улицы припаркован фургон с погашенными огнями, вроде тех, что перевозят мусор… А сам в это время вслепую ищу в багажнике сумку. — Пусть себе стоит, нам-то что?

— Может, он на буксир возьмет? До гаража? А то разденут машину, а спросят с меня.

— Ну он же пустой стоит. — я, наконец, нащупал бок сумки, — кто тебя подцеплять будет?

— Нет, там водила. Я видел огонек от сигареты, — упорствует Алик.

— Тогда пойди и попроси, — я захлопываю багажник и открываю салон взять сигареты.

— Вот и пойду… — он переходит через улицу и нагло стучит по капоту фургона.

Я стою, держась рукой за открытую дверцу, и наблюдаю за ним. Кажется, там и вправду за стеклом мелькает красный уголек. Он стучит снова.

— Т-тебе чего? — дверь кабины открывается, и высовывается парень. — Ох-хренел?

— Подцепи до гаража, — Алик оборачивается и показывает пальцем на нашу «Волгу». — Аккумуляторы сели.

— П-пошел ты, — заикаясь, предлагает парень, — вместе с-со своими ак-кумуляторами.

Захлопывает дверцу, заводит мотор и трогается с места. Алик еле успел отскочить, а то бы он проехал по нему, как по бездомной кошке.

— Вот сволочь, — констатирует Алик, — я бы ему заплатил.

Чтобы он не увидел, как я улыбаюсь, наклоняю голову, а потом через открытую переднюю дверцу лезу в салон, где на заднем сиденье лежат мои сигареты. В это время под коленкой чувствую что-то твердое. Оказывается, зажигалка — массивная и самодельная. Но сделана классно, приятно в руках держать.

Кажется, директор прикуривал от этой зажигалки.

— Что это у тебя? — спрашивает Алик, пока я в темноте разглядываю находку.

— Вот, — показываю я, — надо будет отдать в милицию, вроде, она золотая.

— Давай сюда, — Алик протягивает руку, — я сам отдам.

Но по глазам вижу — врет. Тем более если она золотая.

— Вот уж нет, — говорю я, — ты пьяный, потеряешь еще.

По-моему, он обиделся.

…Вид на комбинатовскую гостиницу открылся мне сквозь густую зелень лип. Двухэтажное здание, вроде бывший барский дом. Колонны у входа, полукруглые балконы, эркеры на втором этаже, сводчатые окна…

— Мы здесь только серьезных людей принимаем, — сообщил Копылов по дороге. — Есть, правда, еще так называемый охотничий домик, но он сейчас на ремонте. Да и далеко от города. Так что повезло вам. Все удобства, а машина в два счета отвезет на комбинат. Тут сейчас кроме вас западногерманский немец с переводчиком живут, вместе с ними утром до комбината доберетесь.

Насчет везения я начал сомневаться, пока мы ждали у дверей минут десять, прежде чем их открыли. Наверное, здешняя дежурная поспать была не дурочка.

Внутри оказалось неплохо. Мебель мягкая и пушистая, по ней так и хочется провести ладонью.

— Вот мой телефон., - сказал Копылов на прощанье. — Звоните, если что. Я — сотрудник аппарата городской администрации.

Я взял листок и сунул в карман. Всю жизнь мечтал познакомиться с «сотрудником аппарата.

Комнату мне отвели на первом этаже, в конце коридора. дежурная администраторша, которая дала мне ключи, почему-то выглядела взволнованной. Это не могло скрыть выражение усталости на ее лице.

Ничего так не удручает, как усталая женщина. Это противоестественно.

Свет скоро всюду погасили, и дом затих. Наверное, только мое окно светилось в ночи. Я еще немного почитал перед сном. Я люблю почитать перед сном.

За окном шелестела листва, ветер волнами пробегал по листьям, вкрадчивый, словно шепот…

Был третий час ночи. В парке закричала ночная птица. Пронзительно и безумно. Я погасил свет и некоторое время лежал в темноте с открытыми глазами. Парк продолжал перешептываться — это деревья качали ветками.

И шуршала трава, словно кто-то подкрадывался к дому.

Стало не по себе, я поднялся, прикрыл окно и задернул штору. Птица закричала снова где-то совсем рядом. Она кричала почти человеческим голосом.

Я невольно вглядывался в темноту, и вот уже, кажется, зашевелилась одежда на стуле, скрипнула половица в углу, дрогнула штора…

За окном было светлее, чем в комнате, и полоска между шторами становилась то уже, то шире — сквозняк играл занавесками через неплотно прикрытое окно.

И тут я делаю одно неприятное открытие. За окном двигались тени.

Снова встать, закрыть окно на шпингалет? Но уже стукнула рама, окно распахнулось, ночной воздух ворвался в комнату, а вместе с ним тихо вполз кошмар…

Я увидел руку. Широкую, короткопалую руку, точь-в-точь такую, что тянулась к пачке сигарет на приборном щитке, когда мы ехали от вокзала. Темное пятно татуировки там, где на руке директора скалилась кошачья морда.

Рука вцепилась в подоконник, и кто-то там, внизу, пытается подтянуться, скребя и царапая стену дома.

Я осторожно встаю и отступаю в глубь комнаты. Выскочить в коридор? Но вот уже вторая рука на подоконнике, и я понимаю, что поздно…

Рядом — шкаф. Большой стенной шкаф. Я открываю дверь и протискиваюсь в него — как раз в тот момент, когда вот-вот из темноты над подоконником должна всплыть голова мертвяка.

Крючки для одежды впиваются в спину, в шкафу тесно и душно, долго не просидишь.

Чужой передвигается по комнате почти бесшумно, но сквозь тонкую дверцу я слышу его дыхание и понимаю, что это не призрак… Зашуршала моя одежда на стуле, что-то тяжелое упало на пол… Шаги человека по комнате вкрадчивые, скрипнула дверь в ванную, он возвращается, проводит рукой по дверце шкафа — ищет ручку.

Нас отделяют несколько миллиметров фанеры — не слишком надежное укрытие. Я сжимаю кулаки… наверное, самое разумное резко рвануться вперед, сбивая все на пути, как пушечное ядро. Вот, сейчас…

Резкий стук в дверь…

Торопливые шаги по комнате, звон разбитого стекла, снова стук и тишина.

Я выглядываю из своего убежища, ветер полощет шторами, и в окно теперь заглядывает только лысая луна. На улице разгулялось, небо очистилось.

Но на луну мне плевать.

В дверь больше не стучат. Быстро одеваюсь. В парке снова шепот листвы и ветра. Окно разбито — ночной гость высадил его во время поспешного отступления.

Страх уже прошел, вернее, я пытаюсь заглушить его любопытством. Перелез через подоконник, спрыгнул вниз и сразу же нырнул в заросли парка. Никто на меня не набросился. От дерева к дереву пробираюсь вперед. Липы раскинули кроны, а земля под ними сухая и твердая, словно и не было дождя. Я иду осторожно и надеюсь, что по пятам крадется только моя тень. Наконец наталкиваюсь на высокий забор. Нахожу выломанную доску, протискиваюсь в щель.

Вдоль ограды асфальтированная дорога, а на ней, в метрах тридцати, силуэт убегающего мужчины. Но у меня нет и малейшего желания его догонять. Я только хотел убедиться, что это все мне не привиделось.

Медленно возвращаюсь к дому. Через окно забираюсь внутрь. На ощупь ищу выключатель, наконец вспыхивает свет. Вещи из сумки вывалены на пол и разбросаны. Тихо матерясь, начинаю наводить порядок.

Вещей у меня немного, и нетрудно определить, что моего ничего не пропало. Почему моего? Просто исчезла зажигалка, которую я нашел в машине. Выходит, именно за ней вернулся директор с того света?

Но с того ли? Вы верите в привидения?

Утром я сказал дежурной про стекло — мол, хулиганы разбили. Она и бровью не повела, только попросила перенести вещи в другой номер, на втором этаже. Очень уравновешенная дежурная.

Интересно, как ей это удается?

…В девять часов приехал Алик на служебной «Волге», не выспавшийся.

— Пора, — сказал он. — Надо только немца захватить. Он тут вместе с переводчиком живет. У них на сегодня переговоры с директором назначены.

— Вряд ли они состоятся, — предположил я.

— Понимаешь, три года назад оборудование закупили, а вот запасные части…

— Не продолжай, у меня своих проблем хватает.

— Ладно, садись пока в машину.

И пошел звать своих иностранцев. Они в это время завтракали в своем номере.

— Все уже знают, что случилось? — спросил я тихо, когда Алик вернулся.

— А ничего не случилось, — так же тихо ответил он. — Не было трупа.

— Но мы же видели. Ты и я…

— Да, — он кивнул. — Ты и я. Но у тебя своих проблем хватает, впрочем, как и у меня.

Глупо было не согласиться.

— Наверное, выспаться сегодня не удалось? — посочувствовал я, когда мы выехали на дорогу.

— Верно, дочка болеет.

— Что с ней?

— Здесь вообще дети нездоровые родятся.

— Может, лекарства какие нужны? Или консультация у специалиста? Я могу помочь, у меня много друзей среди медиков.

— Спасибо. Я узнаю у жены.

— Обязательно узнай, — я вообще переживаю, когда маленькие дети болеют. — Только не откладывай в долгий ящик. А то не знаю, сколько здесь пробуду, — оглянулся на сидевших сзади пассажиров. — Если директор, — я выдержал паузу, — решит вопрос с бумагой, сразу же уеду.

— Вряд ли тебе удастся, — как ни в чем не бывало ответил Алик, тоже чуть обернувшись назад. — Директор в командировке.

— Как так? — спросил из-за спины переводчик, — Мы ведь договорились… Завтра нам надо быть в Москве. Алик молча пожал плечами.

Минут через двадцать мы были на комбинате. Я подождал, когда наши спутники выйдут из машины, достал сигарету и закурил. Алик беспокойно посмотрел на меня.

— Что теперь будем делать?

— В каком смысле? — он пожал плечами.

— Вчерашняя история — это что, дурацкий розыгрыш?

— Не думаю, — ответил он. — Какому бы дураку пришло в голову так разыгрывать?

— Тогда зачем ты придумал эту историю про командировку?

— Ну а что еще я мог сказать?

— Тело нашли?

— Нет, конечно. Но утром я, как всегда, заехал за ним…

Никого не было.

— Еще бы, — я усмехнулся. — Мог и не проверять.

Покойники не встают из могил только потому, что надо с утра на работу…

И тут вспомнил татуировку на руке у директора и у ночного «гостя». Неужели такое совпадение — одинаковые татуировки у разных людей?

— Веди себя так, словно ничего не случилось, — вдруг тихо произнес Алик.

— Но ведь случилось! Я не страдаю галлюцинациями… Хотя, в принципе, наплевать, какие дела тут творятся. Мне нужно-то всего восемь тонн мелованной бумаги. Не так много, чтобы ради этого влезать в историю с убийством.

Алик вздрогнул, когда я произнес последнее слово.

— Ты посиди пока в машине, — предложил он, — а я узнаю, какая обстановка, как нам с тобой вести себя.

Он вернулся не раньше, чем я выкурил уйму сигарет.

— Жаркий день, — сказал он, плюхаясь рядом на сиденье. -

Бумага есть. Такая, как тебе надо.

— Ну и отлично.

— Только она на третьем складе. Ну, на старом.

— Мне-то какая разница? Или что, она подпорченная?

— Нет, качество отличное. Вот только получить ее оттуда без директора невозможно.

— Но если его нет, кто-то ведь замещает?

— С этого склада может только он разрешить… Ведь, понимаешь, склада-то вроде как не существует…

— Не морочь мне голову, говори толком.

— Зона, где находится склад, закрыта. С тех пор как на соседнем предприятии, — он неопределенно махнул рукой, — авария произошла. Ну, военный завод, они там черт знает что производят. Пожар был, какая-то цистерна лопнула, и все это вылилось на нашу территорию. Тот участок забором огородили, даже сторожа поставили, чтоб, значит, никого не пускать. Но ведь склад-то целехонький стоит, и бумага в нем в полном порядке. Я сам проверял, знаю. Но распоряжение было зараженную землю вывезти, здание разобрать и все это вместе с бумагой закопать в могильнике. Землю, вроде, уже частично вывезли… Что же до всего остального… Чего добру пропадать? И складов, сам знаешь, не хватает. Но никто официально отпустить тебе оттуда бумагу не может… Потому что по документам ее давно уже уничтожили…

— Все понял, вас черный нал интересует. Думаю, я смог бы уговорить своего покупателя. Но не на всю сумму, конечно… Только сначала я хочу посмотреть на товар своими глазами. Какая-то подозрительная история с аварией. Упаковка может быть подпорчена, да и… А потом цену обсудим.

— Пока она на старом складе, посмотреть не удастся. Мы сами погрузим. А вывезем за ворота — смотри, сколько влезет.

— 0 цене можно будет говорить после того, как проверю качество.

— Это твои условия. Не знаю, согласятся ли на них… Ответ будет завтра утром.

— Чего ж столько времени терять?

— Я же тебе объяснил, — Алик поморщился. — Тут все директор решает. Надо точно убедиться, что его больше нет.

— Но мы же вчера видели его труп?

— Да, я видел. Но ведь не я принимаю решения.

— А кто?

— Директор.

— Заладил… Нет же его в живых…

— Ну, если в живых нет, то свято место пусто не бывает.

— Понятно.

— Жди с утра в гостинице. Я заеду, скажу ответ.

Машина уехала, а я стоял на месте некоторое время, обдумывая разговор. Нет, не стоит расслабляться. И если уж надо ждать еще почти сутки, стоит разыскать этот старый склад. Ведь всякую таинственность подпускают, именно когда собираются надуть.

Я обошел административное здание, потом спустился по крутой дорожке вниз. Сквозь просветы между деревьями внизу виднелась река. Возле свалки почерневших от гнили мотков бумаги дорога свернула влево. Прохожу между сколоченных на скорую руку сараев. Там тоже бумажные роли, только еще не подпорченные. Но, судя по ненадежным навесам, их постигнет та же участь.

Еще через несколько метров — низенькое здание из красного кирпича. Жестяная табличка над дверью сообщает, что этот памятник архитектуры не более чем «Строение N 8».

Ну и где же мне искать третий склад?

Впереди — асфальтированная площадка, на площадке выписывает виражи кар. Я помахал рукой женщине, которая им управляла. Она подъехала ближе и остановилась.

— Послали вот к третьему складу, — сказал я, улыбаясь. — Не подскажете, как пройти?

Она с изумлением посмотрела на меня, не говоря ни слова, и кар вдруг резко рванул с места.

Может, я что-то не то спросил?

— Зачем тебе старый склад? — услышал я голос за спиной.

Обернулся. Рядом стоял долговязый прыщавый парень в синем халате.

— Ну, а если без вопросов, покажешь? — спросил я.

— Пол-литра. — Он усмехнулся.

— За пол-литра я и сам найду.

— Не местный?

— Из Москвы.

— У меня сестра в Москве.

— Значит, земляки, — я кивнул.

— Ладно, покажу. Плевать я на всех хотел.

Я так и не понял, при чем тут все.

… Мы шли мимо зданий административного корпуса, старых закопченных строений, потом по потрескавшейся бетонной дорожке, вдоль которой росла крапива и среди ее зелени, как проплешины, лежали бетонные блоки с торчащей погнутой арматурой. Мы уже порядочно прошли.

Стало еще тише и как-то тревожнее. Территория, скажу я вам…

Я удивленно огляделся. Бетонная дорожка упиралась в высокий глухой забор, выкрашенный суриком.

— Пролезешь тут, — парень поднял с земли доску: между грунтом и нижним срезом забора была щель, сантиметров в тридцать.

— Часы есть? Долго не ходи. Дальше пруда вообще не надо. И так достаточно увидишь.

Я посмотрел ему в глаза — уж не разыгрывает ли? Но глаза у него были серьезные.

— Буду ждать поблизости, — он сделал неопределенный жест в сторону крапивы. — Тебе ничего не будет, а я и так на плохом счету.

Я не спускал с него глаз. Если разыгрывает, вернусь и дам ему по прыщавой морде.

— Сторожа не бойся, — сказал парень, — он старый, ему наплевать.

Я пожал плечами и полез в щель. За забором опять шла крапива, сквозь нее — узенькая тропинка, может, один-два раза по ней прошли. Через несколько шагов остановился несколько озадаченный. Крапива становилась все выше и выше, поднимаясь над головой, как молодые деревца. А листья, наверное, не меньше моего носового платка. Мне это не понравилось. Потом я услышал журчание… Между корней крапивы пробивался родник и тонкой лентой петлял по рыжей земле.

Крапива стала редеть и вдруг кончилась, дальше — сухая, словно спекшаяся, земля, а по ней бежит ручеек, но уже не прозрачный, как вначале, а бурый, пузырчатый, словно обожженный.

Впереди пруд, а за ним — красное кирпичное здание, приземистое, с пустыми глазницами заколоченных окон.

И пруд.

Нормальный с виду пруд, только запах неприятный, а вода очень черная. И какой-то мешок плавает… Я присмотрелся и расстроился — это была собака. Мешок разорвался, из него лапы торчат, голова страшная — шерсть повыцвела, редкая, а под ней просвечивает голубая кожа. Глаз нет, и клыки оскалены… Обратно бреду в каком-то отупении.

На брюхе проползаю в щель. Осоловело стою, пока меня не окликает парень в синем халате.

— Видел? — спрашивает он.

— Ты про собаку?

— Я про все.

— Но собака…

Он помолчал, потом говорит — два года назад кто-то собаку в пруд бросил. Пес, конечно, издох, но не гниет, и неизвестно теперь, сколько времени там плавать будет на зиму пруд не замерзает, а охотников лезть и доставать нет.

— Она еще воет по ночам, — закончил парень.

— С ума сошел?

— Может, конечно, кто-то другой воет. Сказка это, творчество народа.

— А что не сказка? — я полез за сигаретами.

— Там, — он махнул в сторону забора, — наш комбинат с закрытым предприятием граничит. У них авария была. Не знаю, что за авария, только территорию огородили.

— Почему ты сказал, чтобы я там не задерживался? — Долго, вроде, опасно. Раньше говорили. У тебя как, все обошлось?

— Да, — я потер вспухшее запястье.

— Это что, крапива? — он посмотрел на мою руку. — Обойдется. Кожа слезет, и обойдется. Только не говори никому, что это я тебя сюда водил.

— Не волнуйся.

В воздухе стоял комариный писк А может, просто в ушах звенело.

Я вернулся в гостиницу весь запыленный. Погода стояла сухая, и пыль висела в воздухе, как колючее облако. У дверей я встретил переводчика. Утром в машине мы, кажется, знакомились, на теперь я никак не мог вспомнить его имя.

— Поздно ты сегодня, — сказал переводчик.

— Да, — я кивнул, потом спросил:

— Кого-нибудь ждешь?

— Машину. Мы должны ехать.

— На ночь глядя?

— Пора. Поезд в одиннадцать.

— Что ж, тогда счастливого пути.

— Спасибо. Ты не знаешь, где дежурная? — он посмотрел на часы.

— Я только что приехал.

— Опять пропала куда-то. Надо ключ от номера сдать. Что мне, искать ее теперь?

По деревьям заплясали лучи фар, и серая машина выползла из сумрака липовой аллеи. Она развернулась и остановилась метрах в десяти от ступенек парадного входа.

— Вот, за нами приехали, — обрадовался переводчик, — Слушай, может я тебе ключи оставлю? Когда дежурная появится передашь. А то ведь больше некому — в доме ни души.

— Хорошо, — согласился я.

— Кстати, там пиво осталось, бери в холодильнике, если хочешь.

Когда они уехали, я открыл бутылку и стал пить прямо из горлышка. Выкурил сигарету. В доме было тихо-тихо, только об люстру бились ночные бабочки так, что хрусталь звенел тонко и жалобно. Дежурной все не было.

Наконец мне это надоело, я выбросил окурок в медную урну возле лестницы и стал подниматься к себе наверх. Лестница крутая, она словно ввинчивается в темноту второго этажа. Эти придурки погасили там свет…

На ощупь сделал шаг, другой, пока нога не наткнулась на что-то мягкое. Веселенькое дело! Это мягкое потерлось о штанину.

— Тебя мне только не хватает, — сказал я кошке и стал искать замочную скважину.

Ключ никак не поворачивался, и я уже думал, что ошибся дверью. Хотя нет, моя вторая от лестницы. Снова стал возиться с ключом, наконец случайно толкнул ручку… и дверь отворилась сама собой. Я вытащил ключ из замка, задумчиво погремел им в темноте. Сейчас трудно вспомнить, но, кажется, я запирал дверь перед уходом. Впрочем…

Положил ключ в карман, и в этот момент почувствовал, что в комнате есть еще кто-то.

Я стоял у открытой двери и не мог решиться. Потом быстро вошел в номер, протянул руку к выключателю и… замер. Я увидел силуэт на фоне окна. В комнате был еще один человек, кроме меня.

Медленно провожу рукой по стене, пока под ладонью не оказывается пластмассовая крышка.

Человек сидит неподвижно.

Свет!

— Не ожидал? — уже знакомая рыжая девица забралась в кресло с ногами.

— Скучно, наверное, сидеть в темноте? — я понемногу прихожу в себя. — Как ты сюда попала?

— Копылов прислал, он тебя вчера подвозил, помнишь? — она посмотрела на меня. — Я бывала здесь раньше, пусть это тебя не удивляет, и я знаю, как пройти незамеченной. А зовут меня Юлей.

С какой стати я должен удивляться, подумал я. Разве только тому, что с поздними визитами не приходят просто так.

— Я не нарушила твои планы?

— Нет, наоборот.

Она улыбнулась, пружинисто встала и прошлась по комнате.

— А где дежурная? — я достал сигарету и закурил.

— Домой решила съездить, — она взяла у меня из рук сигарету и затянулась. — У нее ребенок больной. Она часто так смывается с работы. Ты уж ее не закладывай.

— Мне казалось, когда я уходил, то закрывал дверь.

— Дежурная же меня знает, она показала, в каком номере ты обитаешь, она же и открыла дверь. Мы здесь все друг друга знаем.

— Вот оно что.

— Поверь, просто так я бы не пришла, — она вернула сигарету.

— Догадываюсь.

— Я тебя должна предупредить. Ты попал в паршивую историю.

С этим директором.

— Вряд ли. Вернее будет, я был случайным свидетелем паршивой истории.

— Ты всего не знаешь, — она задумчиво стала изучать лак на ногтях. — У директора в тот вечер была с собою куча баксов. Они пропали, — она подняла глаза.

— А я тут при чем?

— Ты же нашел труп? Кое-кто думает, что ты нашел и кейс, в котором лежали деньги.

— Ну и пусть думает.

— Значит, ты их все-таки нашел?

— Нет. Я не видел никакого кейса, никаких денег и сейчас уже сомневаюсь, что видел труп. Но кейса и денег не было с самого начала, это уж точно.

— Тогда я должна тебе кое-что объяснить. Эти деньги принадлежат другому человеку: директор брал их в долг. А вчера должен был вернуть.

— Кому вернуть? Копылову?

— Нет, человеку, который организовал все дело… Он не работает на комбинате, но у него связи. Он-то и хозяин фирмы, которая заработала эти бабки. Директор был исполнитель. Через него товар шел, возвращался деньгами. Я для того рассказываю, чтобы ты понял — все так серьезно, как ты только можешь себе представить.

— С какой стати я должен что-то представлять?

— Тебя разорвут на кусочки, если не вернешь деньги.

— Ну, если они такие крутые, — я улыбнулся, — чего же они тебя прислали?

— Они меня не присылали. Копылов просил зайти. Он уверен, что видел у тебя этот кейс, когда отвозил в ту ночь.

— У меня? Он просто спятил.

— Да нет, — она покачала головой. — Только пока никому про это не сказал. Если ты передашь деньги мне, он, может, никому и не скажет.

— Вот благодетель.

— Он не хочет связываться с кровью.

— Я очень испугался. Весь дрожу.

— Перестань валять дурака, — Юля поморщилась.

— Ты тоже, — я посмотрел на дверь.

— Хочешь меня выпроводить?

— Так ведь вроде все обсудили.

— И охота тебе торопиться, — она плюхнулась в кресло, сбросила туфли и поставила ноги на сиденье, обхватив колени руками. Крылья юбки закачались навесу. У рыжих кожа всегда бледная. Поэтому мне всегда больше нравились брюнетки. Впрочем, тут дело вкуса, не поймите меня превратно.

— Мне вообще больше нравятся брюнетки, — сказал я вслух.

— Как Ритка, что ли?

— Я имею в виду абстрактный образ.

— Знаю я этот абстрактный образ, — она ухмыльнулась. — Этот образ трахается со всеми, кому не лень. Кроме собственного мужика.

— Что же так?

— Так ведь Витька теперь по ночам работает. Смена у него такая на мусорке.

— Он в милиции работает, что ли? Мусор, легавый, мент?

— Когда я говорю с мусорки, значит с мусорки, а не с ментовки, понял?

— С трудом, — я поморщился.

— А ты попытайся, — она провела кончиком языка по верхней губе, — это не так трудно… Женщина ведь не сложнее мужчины, это я тебе как врач говорю. Вернее, как медсестра. Подойди поближе… — Юля поманила меня пальцем.

— Слушай, ты у меня сейчас находишься с деловым поручением?

— Вроде того.

— А я не люблю смешивать личное с общественным.

— Похоже, ты собираешься меня отшить, — она встряхнула головой. — Ну и зануда. Знал бы, от чего отказываешься.

— Догадываюсь. Хочешь пивка? На дорожку.

— Принеси. — Юля кивнула, улыбаясь.

Я встал, но возле двери она меня окликнула, и я обернулся, держась рукой за косяк.

— Хочу, чтобы ты знал. Мне поручили только предупредить насчет денег. Остальное… — она махнула рукой.

— Я оценил.

Когда я вернулся с двумя бутылками пива, в комнате уже никого не было.

Утром разбудил стук в дверь. Я проснулся и попытался вспомнить оборванный сон. Судя по смутным образам рыжая девица занимала там не последнее место. Но и не первое.

В дверь снова постучали. Я натянул джинсы и пошел открывать.

Алик. Не скажу, что я с большим удовольствием увидел его постную физиономию.

— Ты еще не готов? — спросил он с порога.

— А куда такая спешка? Что, директор объявился?

— Нет, — Алик покачал головой. — Одевайся, съездим, покатаемся… Подумаем вместе, как тебе помочь. Ведь пока не найдут директора, никто не станет за него решать… Ну, ты понял?

Дорога была такая же пыльная, как и вчера. Каждый раз, когда машину подбрасывало, Алик морщился.

— Ну, какие будут предложения? — спросил я, — говори.

— Вместе с директором пропали деньги…

— А, слышал.

— Откуда? — встрепенулся он.

— Рыжая девица вчера навестила.

— Какая девица? — не понял он.

— Юля.

— А, понятно. Копылов хочет оказаться умнее всех, — Алик покачал головой. — Но только нам с тобой от этого не легче. Кейс с деньгами на самом деле пропал. Я-то знаю, что ты не брал. Но если мы с тобой отыщем типа, который замочил директора, там же, думаю, мы найдем и бабки. Тогда я тебе гарантирую — получишь свою бумагу и по такой цене, что дешевле только даром.

— Насмотрелся ты рекламы, — я улыбнулся.

— Нет, серьезно. Деньги надо отыскать. А иначе начнут нас трясти. Ситуация горячая.

— Но ведь у директора ничего в руках не было, когда он выходил из машины, вспомни.

— Ничего я не помню.

— Может, Копылов и взял? — предположил я.

— Он из квартиры не выходил.

— Или этот толстый, главврач.

— Нет. Не могу тебе всего объяснить, но это точно не толстяк.

— Ну а Рита? Кстати, у нее муж, что, в милиции работает?

Алик засмеялся.

— С чего ты взял? — он посмотрел на меня.

— Рыжая сказала.

— Так и сказала? — Алик продолжал веселиться.

— Ну, мусором назвала, вроде как легавым. Она дама грубая.

— Вовсе нет. Не обижай девушку.

— То есть?

— Когда она сказала «мусор», именно это и имела в виду. Я лично его не знаю, но слышал, работает мусорщиком. Водителем мусоровоза.

— Вот это да… — я вздумал рассмеяться, но вдруг до меня дошло такое, от чего пот прошиб.

Я вспомнил и пустые ящики, и фургон, похожий на мусоровоз, и заикающегося шофера…

— А не его ли ты попросил взять тогда на буксир машину? — спросил я у Алика.

От неожиданности Алик вывернул руль, и мы чуть не врезались во встречный грузовик — Ты понимаешь, что это значит? — спросил я. — Ты понимаешь, что тот, кто убил, спрятал и тело. И только он мог взять деньги. Хотя, конечно, не только он, но вероятнее всего.

Целую вечность он молчал, потом тихо сказал:

— Понимаю. Это значит…

— Это значит, что труп находится сейчас на городской свалке.

Потрясенные, дальше мы ехали молча.

Алик встал в очередь на заправку, а я не стал ждать, сказал ему:

— До встречи.

И ушел. Я тогда еще не знал, где состоится наша встреча. А то попрощался бы по-иному.

Но сейчас мне надо было все обдумать и чтобы никто при этом не мешал. Мусорщик никак не вписывался в мои планы. Вовсе не потому, что мне нравилась его жена, а просто непонятно, зачем он это мог сделать?

«Я сказала мужу, в какую неприятную историю мы попали», — сообщила Рита после разговора с ним по телефону.

И труп исчез, пока она меня упрашивала не звонить в милицию. Что за этим стоит? Даже если мусорщик не убивал, а только спрятал труп — уже достаточно. Достаточно, чтобы вытащить за хвост истину. Это как сунуть палку в осиное гнездо, чтобы посмотреть, кто сидит внутри.

Я увидел, как из-за угла выезжает мусоровоз, и бросился к нему, замахав руками.

— Друг, ты спятил? — поинтересовался водитель, открывая дверцу.

— Подбрось до свалки, — попросил я, подтверждая его диагноз.

— Садись, — согласился он, решив, видимо, не усугублять мое состояние.

Но за дорогу не проронил ни слова, насвистывая какой-то мотив. Так фальшиво, что хотелось повеситься.

— Все, — он затормозил, — приехали. Вылезай. Посторонним на территорию нельзя.

Я достал бумажник и протянул деньги.

— Тогда пригнись пониже, а лучше сядь на пол, чтобы тебя не заметили, — посоветовал шофер.

Рассказать, как мы проникали на столь закрытый объект, не смогу. Так как ничего не видел, кроме собственных коленок.

— Все, приехали, — сказал, наконец, водитель. — Можешь сесть нормально.

Свалка чадила.

Тут и там из залежей всякого хлама поднимался то ли дым, то ли пар, а запах был прогорклый и удушливый. Наверное, что-то подобное творится в аду. По рассказам очевидцев, во всяком случае.

— Как отсюда потом выбраться? — спросил я. — Может, подождешь?

— Вообще-то в заборе дырки есть, — ответил водитель весело. — Видишь бульдозер? Сейчас… — водитель постучал по клаксону, тот пропищал так же фальшиво, как до этого насвистывал его хозяин.

Определенно они были достойной парой.

— Заметил бульдозерист, — удовлетворенно сказал водитель, — иди к нему, он поможет. Только не провались где-нибудь…

Бульдозерист заглушил мотор и поджидал меня, а я прыгал среди всякого мусора и старался не упасть.

— Что надо, дядя? — сказал он, когда я приблизился.

Мы были примерно одного возраста.

— А что предложишь, племянник? — спросил я.

— Есть медь листовая, резина, доски…

— Нет, не подходит.

— А я думал, ты материалами интересуешься. Тут чего только нет.

— Золотое дно?

— Вроде того. Так тебе чего?

— Понимаешь, — я достал сигареты и предложил ему, — с женой поссорился, а она мои вещи сложила в сумку и на помойку. Я спохватился, а мусор уже увезли. Вот подумал, может, тут…

— А как собираешься искать? Тут со всего города привозят…

— Мне сказали, в позапрошлую ночь контейнеры из нашего двора вывозил водитель, он заикается… У вас много заик?

— Да нет, обошлось, — он усмехнулся. — Только Виктор один.

Но я его что-то не видел. Ни сегодня, ни вчера.

— Что же делать?

— Вон, смотри, трубы лежат. Там сейчас бомжи собрались.

Если с ними договоришься, они всю свалку перевернут. Найдут — мне тоже причитается, — он подмигнул, — за совет.

— Договорились, — я помахал рукой и снова запрыгал в указанном направлении.

Возле труб лысый мужичонка неопределенного возраста в телогрейке и когда-то твидовых штанах кипятил на костре чай. Рядом сидели двое помоложе — один рыжий, с длинными спутанными волосами и редкой бороденкой, другой — одутловатый и заросший, похожий на Карла Маркса в пожилые годы. Я так понял, гардероб свой они пополняют тут же.

— Не желаете? — предложил мужичок в телогрейке и кивнул на чайник.

— Чай — не водка, много не выпьешь, — поделился я.

— Так мы сбегаем? — мужичок вопросительно посмотрел на меня.

Я достал деньги, которые взяли одутловатый разбойник.

— Бери кашинского разлива, — напутствовал его мужичонка, потом обернулся ко мне, — вы ведь суррогат не будете?

— Не буду, — я покачал головой.

— У вас дело какое? — спросил мужичонка. — Материал дефицитный требуется?

— Нет… — и я пересказал историю про сумку.

— Витек? — уточнил мужичонка. — Как же, знаем, где он выгружается. Мы что угодно найти можем… — и снова вопросительно посмотрел на меня. Даже рыжий очнулся от спячки и смотрел заинтересованно.

— За сумку ящик водки не пожалею, — сказал я.

Глаза собеседников вожделенно засветились.

— Там барахла-а… — продолжал я их распалять, — что ящик, два поставлю.

— Так мы найдем, — с готовностью подытожил мужичонка.

— Хорошо, я завтра днем зайду, в это же время, — сказал я и подумал — часов у них все равно нет.

Скоро вернулся гонец с водкой кашинского разлива, а вместе с ним еще двое. Я на бис повторил свое предложение. Думаю, скоро вся свалка узнала про бесценную сумку…

Через забор я не полез, а направился прямо к домику у въезда на свалку.

— Кто тут старший? — спросил я у женщины, которая стояла на обочине и считала машины. Женщина была коренастая, голова прямо вросла в плечи.

— Я, — ответила она робко.

— Там у вас бомжи в одном месте собрались, что-то ищут. Может, ценное что ищут? — предположил я и оглянулся на свалку.

В самом деле, чуть правее труб собралась горстка людей и два бульдозера. Наверное, весть о ценной сумке успела облететь свалку.

— Я проверю, — сказала женщина, — что там случилось.

Теперь можно не сомневаться, что труп, если он здесь есть, скоро найдут. Великое дело — материальная заинтересованность.

Вокзал. Вовсе не потому, что мне некуда больше податься. Наверное, линии жизни человеческой пересекаются на вокзалах. Кстати, и телефон под рукой.

В кабине жарко, душно так, что рубашка сразу прилипла к телу. Набрал номер и услышал мягкий женский голос. У Риты очень мягкий голос, словно у мурлыкающей пантеры.

Правда, не знаю, могут ли пантеры мурлыкать. У этой, во всяком случае, получалось неплохо.

— Ну что, — насмешливо спросила она, — решил все-таки позвонить?

Говорила она так, словно поставила на мне крест и я интересую ее не больше, чем прошлогодняя трава.

— Сначала ответь мне на несколько вопросов.

— Ладно, минут пятнадцать у меня есть. Кстати, нашел этот таинственный труп? Ну и напугал ты меня вчера.

— Труп? — переспросил я. — Думаю, его обнаружат в ближайшие часы. И знаешь, где? На свалке, городской свалке.

— Почему там? Причем тут свалка? — спросила она после паузы, чуть более продолжительной, чтобы быть естественной.

— Сдается мне, в то время, пока я находился в твоей квартире, во двор заезжал мусоровоз. Мы даже видели его потом, на улице. И заикающегося водителя тоже видели. Угадай, как можно убрать тело, если во двор заезжал фургон с вместительным бункером, а больше — никого. Унести на плечах? Насчет оживших покойников, — я вдруг осекся и вспомнил руку на подоконнике. Пот, струившийся по спине, из горячего превратился в ледяной. Но я пересилил себя:

— В оживших покойников я не верю, договоримся сразу.

Кстати, я ведь не спрашиваю, где работает твой муж, я это и без тебя знаю.

— Виктор… Нет, зачем бы он это сделал? Убить он не мог.

— А спрятать труп? Чтобы избавить кое-кого от неприятной истории.

— Кого? — она фыркнула.

— Прежде чем труп найдет милиция, — я продолжал, — а потом найдет и твоего мужа, прежде чем он начнет отвечать на вопросы в казенном доме, где каждый надеется что-то утаить и выкрутиться, пусть он со мной поговорит.

— Виктор сегодня будет поздно, он в ресторане встречается…

— Значит, мы увидим его там. Нельзя упустить время.

— Хорошо. Но он не замешан, ему незачем было… А вдруг он не придет в ресторан?

— Тогда просто посидим там вдвоем. Надеюсь, он не будет против.

— Я у него не спрашиваю, — отрезала Рита.

Вот так-то. Приятно иметь дело с самостоятельными женщинами. Во всех отношениях приятно.

Только я собирался найти убийцу и привести его к воротам тюрьмы, толкая перед собой, а вовсе не затащить ее в постель.

Она появилась из такси, стройная, в облегающем черном платье с глубоким вырезом. Увидела мое состояние, и глаза ее вспыхнули торжествующим звериным огнем. Это меня доконало окончательно.

— Смотри, уже очередь, — сказал я, — мы стоим в самом конце. Как тебе это нравится? Я сто лет не стоял в очередях.

Она пожала плечами, потом решительно подошла к стеклянной двери и поманила швейцара. Тот сидел возле пустующего гардероба и читал газету. Мельком взглянул на нас и сразу кивнул в сторону таблички — «Мест нет».

— Это самый приличный ресторан у нас в городе. Поэтому все хотят попасть, — Рита посмотрела на меня. — Что будем делать? У Виктора здесь работает приятель, официант. Но как его позвать?

Я нащупал в кармане деньги, незаметно достал, и, расправив, прижал ладонью к стеклянной двери. Так, что купюру можно было увидеть только изнутри. Очередь пока спокойно наблюдала за нашей попыткой прорваться. Видимо, не воспринимала всерьез.

Швейцар, отложил газету, встал, подошел, отодвинул засов и открыл дверь на ширину ладони.

— Только не отдави мне пальцы, — я протянул ему деньги, — а то будет совсем свинство.

— Позовите Юру, — сказала моя спутница, — он такой, с черными усами, официант.

— Сейчас, — хрипло ответил швейцар, снова запер дверь и шаркающей походкой пробарражировал за занавески, скрывающие вход в зал. Ждать пришлось долго. Очередь завибрировала и начала нас подозревать. Наконец он вернулся и прохрипел:

— Одно место, только женщину пущу. Я внимательно посмотрел на него и поинтересовался:

— А мне как, на улицу в миске пожрать вынесешь?

— Сказано, только женщину.

— Вы объясните, что нас двое, — заволновалась Рита. — Нас двое, понимаете? Скажите это Юре.

— Сказал, — швейцар неопределенно махнул рукой в сторону занавески. — А он сказал: могу посадить только женщину.

— Это какое-то недоразумение, — она посмотрела на меня, — что делать?

— Идите, — посоветовал я, — сами все объясните вашему знакомому. Все-таки надежнее, чем через этого Гермеса, — я кивнул на швейцара.

— Почему Гермеса? — не поняла она.

— Посланник богов. Быстрый, как молния. И столь же сообразительный.

— Ладно.

Она прошла, а я остался. Очередь готова была меня разорвать. Я пока упирался, но коллектив всегда сильнее. Особенно обиженный коллектив. Занавеска затрепетала, и кто-то позвал швейцара. Я не видел лица окликавшего. Но через минуту страж ворот приоткрыл дверь на ширину ладони, поманил меня. Очередь замерла, как удав в зарослях бамбука. Только хвост подрагивал от любопытства.

— Обойди вокруг здания, — тихо сказал швейцар, — во дворе служебная дверь, зеленая такая.

Врата закрылись, швейцар вернулся к своей газете, а люди в очереди ликовали — не прошел! Каждый из них чувствовал себя пограничником.

Когда я зашел во двор, то сразу увидел — возле зеленой двери стоит и нервно курит высокий парень с черными обвислыми усами. Увидев меня, он широко улыбнулся и помахал рукой. Улыбка была деланная — под усами прятались жесткие складки. А вот махал он приветливо.

— Ты с Ритой пришел, да? — спросил он.

— Точно.

— С ней не пропадешь, она баба знаменитая, — он похлопал меня по плечу и повел за собой…

Впереди — тусклый закуток, заставленный коробками и всяким хламом, и дверь.

— Дальше куда? — я озираюсь в недоумении.

— Прямо, — сказал официант, — там тебя ждут.

И он исчез. А я последовал его совету. Помещение за дверью было без окон и заставленное перевернутыми столами и цинковыми ведрами. Только одно место было расчищено — у стены напротив. Там в потрепанном кресле сидел мужчина. Он закинул ноги на поломанный столик перед собой, откинулся назад и внимательно рассматривал меня. Ясно, что он пытается показаться вялым и безмятежным, вот только глаза не безмятежные, этого не скроешь. Надо ли говорить, что я сразу узнал его. Хотя видел всего один раз, да и то в темноте.

— Виктор? — спросил я. — Ваша жена…

— П-пока что моя, — перебил он, заикаясь, — или ты с этим не совсем согласен, а, п-приятель?

— Я пришел не за тем…

— А мне нап-плевать, зачем ты п-пришел, — снова насмешливо перебил он. — И запомни, не ты п-пришел, а я разрешил тебе прийти. Если передумаю, то тебя выкинут отсюда п-пинком под твой тощий зад.

Я почувствовал перед глазами розовую пелену, словно тюлевые занавески… у меня всегда так, когда невмоготу и надо дать кому-нибудь по морде.

— Я не ссориться пришел, — усилием воли я раздвигал розовый туман перед глазами, — и мне вовсе нет дела до твоей жены.

— А чего т-тебе надо?

— Уже ищут, — сказал я. — На свалке труп…

Он ударом ноги отбросил столик и вскочил так молниеносно, что я только успел заметить, как в кулаке зажат маленький черный кастет. От кастета я увернулся, но, перехватывая руку, получил, левой в скулу. Вокруг все запрыгало, он попытался несколько раз врезать мне ногой, но мы переплелись слишком тесно для хорошего удара. Все же в какой-то момент я ослабил хватку, а он только этого и ждал, ударом локтя свалил меня с ног.

Мы покатились по полу, он выронил кастет и вцепился мне в шею. Я пытался оторвать его пальцы от горла, навалился сверху, а другой рукой шарил по полу в поисках кастета. Наконец, сжал оружие… В ушах звенело и я чувствовал — сознание уходит. Тогда занес руку и, наверное, пробил бы ему висок…

Но парень увидел занесенный кулак, хватка его ослабла, и он в ужасе закрыл глаза… Вот тогда я и ударил его — вскользь.

Я встал, держась рукой за стенку, дошел до двери и меня вырвало. Постепенно дыхание восстановилось. Обернулся. Лежавший пошевелился, потом сел, осторожно потрогал голову.

— Н-надо же так влипнуть, — сказал он, — ведь п-предупреждали — держись н-настороже.

— Кого ты хотел спасти? — спросил я. — Из-за кого ты спрятал труп?

Он молчал.

— Ты знаешь, кто убил?

Он отрицательно покачал головой.

— Тогда зачем? Зачем ты в это ввязался?

— Ты н-не поймешь, — он говорил, словно пробежал тысячу километров, — кому-то п-понадобилось обмотать шею этому п-придурку моим ремнем…

— Вот это да…

Он вздрогнул и замолчал. А я пожалел, что перебил его. И еще пожалел, что стоял спиной к двери. Потому что не услышал, как подкрались сзади. Только боль расколола затылок надвое…

Когда пришел в себя, в каморке никого не было. Под волосами за ухом вздулась огромная шишка и немного кровоточила. И скула горела — она пострадала в самом начале… Ладно, заживет. Короче, я вышел из этой истории как огурчик. Все могло обернуться плачевнее. Я пренебрег золотым правилом и подошел вплотную к осиному гнезду.

Отряхнулся, в коридоре нашел умывальник, отмыл холодной водой кровь, расчесал мокрые волосы. Потом через подсобку и кухню прошел в зал. На меня никто Не обратил внимания.

…Рита сидела за столиком и читала меню. Может, только делала вид.

— Не знала, что вы там так долго… — тут она посмотрела на меня, и глаза ее расширились. — Боже, ну у тебя и лицо…

Я усмехнулся.

— Будем заказывать? — и жестом подозвал официанта.

Другого официанта. «Наш», с черными усами, в зале показался намного позже и близко не подходил. Думаю, шишка за ухом — его рук дело.

Моя спутница изредка смотрела то на меня, то на него, но ни о чем не расспрашивала. Только когда мы пошли танцевать, она прошептала:

— Это ужасно…

— Что такое, — тихо спросил я, — неужели я наступил тебе на ногу? — Нет, но…

— Поверь, все остальное не имеет значения, — я прошептал ей на ухо.

Черные локоны щекотали мне лицо, я не выдержал, наклонился еще ниже и прикоснулся губами к ямочке над ключицей. Она вздрогнула, отстранилась, и я видел — чуть закусила губу. Но ничего не сказала. Музыка еще играла, пары танцевали в полумраке светильников, а вокруг белели опустевшие столики, и официанты лениво убирали посуду.

Мы двигались под томный вой саксофона, и сквозь ткань одежды я чувствовал тепло ее тела, а пушистые локоны снова щекотали мне губы. Она отстранялась каждый раз, когда я целовал ее в шею, ямочку над ключицей, розовую мочку уха, но руки ее лежали у меня на плечах, и вдруг я почувствовал, что она дрожит… провела ладонью по моей щеке, я повернул голову, так, что мы теперь были глаза в глаза, и губы приоткрылись, влажные и горячие, а пары танцевали, занятые собой, музыка плыла, и ресницы ее дрожали сиреневыми тенями…

На улице было совсем темно, когда мы ушли. За это время прошел дождь и воздух очистился. Он казался влажным и солоноватым на вкус.

Мы шли по утонувшим в ваксе улицам от фонаря к фонарю. Рита сама взяла меня под руку.

— Зачем ты в это ввязался? — тихо спросила она.

— Можно, конечно, сказать, мол, нельзя безнаказанно убивать людей, — я пожал плечами. — Но мне просто надо купить восемь тонн мелованной бумаги… И получается, что для этого мне необходимо сначала найти убийц директора. И какой-то чемодан с деньгами. Глупость, верно?

— Не думаю, что глупость, — она еще теснее прижалась к моему плечу. — Неужели ты не понимаешь, как рискуешь? Эти люди способны на все.

— Я тоже на кое-что способен. Особенно, когда светят десять процентов от сделки. Я имею в виду бумагу.

— Поверь мне, — она остановилась, продолжая удерживать меня за локоть. — эти десять процентов достанутся тебе тяжело. Если вообще достанутся.

— У меня просто нет другого выхода, — я покачал головой. — Я и так сижу на мели.

— Неужели ты не можешь жить как все люди?

— Почему? Я как раз и живу как все. Ты ведь тоже не просто так связалась с директором.

— Я бы давно с радостью все бросила, — сказала Рита, глядя куда-то мимо меня.

— Почему?

— Ну, во-первых, вовсе не хочется загреметь в тюрьму.

— Так серьезно влипла?

— Я была секретаршей директора и очень многое знаю про их дела. Практически все. Да еще и мой муж был его персональным водителем. Представляешь? Если бы у директора была жена, вряд ли она знала бы больше меня.

— Ну так ты, наверное, и заменяла ему эту самую жену?

— Давай не будем об этом.

— Почему?

— Я не собираюсь обсуждать с тобой свою прошлую жизнь.

— Нет, просто интересно.

— Что тебе интересно?

— Например, почему твой муж больше не водитель персоналки? Хотя, думаю, груз, который он возит нынче, не слишком отличается.

— Видишь, значит, он не прогадал, — она улыбнулась.

— И еще меня интересует, как это получилось, что целый склад бумаги оказался бесхозным?

— Не думаю, что мне следует тебе все рассказывать.

— По-моему, у нас уже установились доверительные отношения, — я улыбнулся.

— Ты слышал про аварию?

— Да. — Там вся территория заражена. Какое-то боевое отравляющее вещество. Все должны были вывезти и уничтожить… Так и сделали. По документам.

— А на самом деле?

— Сам догадайся.

— Уже догадался. И были случаи отравления?

— Поначалу много. Только их не регистрировали. У людей что-то с психикой происходило. Помнишь толстого доктора у меня в гостях? Вот к нему в больницу их и отправляли. А он ставил диагноз. Конечно, никакого отношения к отравленной территории этот диагноз не имел.

— Но ведь эта бумага тоже ядовитая.

— Наверное.

— То есть, люди купят книгу — и…

— Может быть, после этого они окажутся в больнице, — Рита пожала плечами. — Но только кому придет в голову связать все это с нашим третьим складом?

— Мне придет. Теперь придет. Я ведь тоже иногда покупаю издания на мелованной бумаге.

— И будешь молчать, как все, — она грустно посмотрела на меня. — Ты ведь собираешься заработать на этой сделке?

— Мне теперь кажется, что я смогу прожить и без нее.

— Значит, бумагу купит кто-то другой. Не такой щепетильный.

— А тебе не нравятся щепетильные?

— Я просто таких не встречала.

— У меня еще масса других достоинств.

— Начинается самореклама? — глаза у нее посветлели.

— Должны же мы узнать друг друга получше.

— Зачем? — Рита скривила губы, — Я, например, вовсе не хочу, чтобы ты узнал меня получше.

— Тебе есть что скрывать?

— Скорее, я многое не хочу вспоминать.

— Ладно, начнем с чистого листа.

— А надо ли?

— Об этом надо было раньше подумать — скажем, пару часов назад.

— Ну и что же случилось за эти два часа?

— Я уже сказал, между нами установились доверительные отношения.

— А, понятно… Она засмеялась и попросила сигарету.

Курила молча, и я впервые увидел, как она докурила ее до конца.

— Поднимешься? — спросила Рита возле подъезда.

Я и сам этого хотел. Она взяла меня за руку, и вот так, рука в руке мы прошли по всей лестнице, и, даже когда она искала ключ и одной рукой возилась с замком, мы не разжали ладоней.

Не зажигая света, захлопнули дверь, и я нашел в темноте ее губы. Мы целовались целую вечность, иногда вдруг она прятала лицо у меня на груди и что-то шептала, и тогда я прикасался губами к ее волосам, а потом она снова запрокидывала голову и еще теснее прижималась ко мне. Шепот становился все бессвязнее и переходил в тяжелое обжигающее дыхание, и тогда ее била дрожь, словно волны расходились кругами от бедер до кончиков пальцев.

Неожиданно она затихла, как онемела, всей тяжестью повиснув у меня на руках. Мы так и стояли посреди темной прихожей.

Я осторожно погладил ее по обнаженным плечам, потом высвободился из ее рук и зажег свет. Рита улыбнулась мне, как спросонья, поправила платье, провела рукой, в которой все еще был зажат ключ, по влажной дорожке над припухшими губами. Глаза у нее были бесовские и счастливые, а по щекам темными разводами застыла тушь.

— Мы с тобой сумасшедшие, — весело сказала она, — даже дверь толком не закрыли. Мне надо умыться, а то я на ведьму похожа.

Она была похожа на чертовски красивую ведьму, если пользоваться ее терминологией.

…В комнате я сел на краешек дивана. За стеной шумела вода, и я думал, что мне, собственно, наплевать на прошлое.

Наплевать на ее прошлое, наплевать, что я все равно вынужден буду уйти отсюда, как только вернется муж. И тут я подумал, что можно прямо сейчас встать и уйти. И чуть не расхохотался — надо же, встать и уйти.

Встать и уйти. Все равно что пролезть сквозь бетонную стену.

Воду в ванной выключили, и почти одновременно с этим в прихожей раздался звонок. Там послышался какой-то шум, я поднялся и замер. На пороге стояли два милиционера.

— Только не выкинь номера, — сказал тот, что повыше, — мы пришли за тобой.

— Но это невозможно… Почему, почему за ним? — Рита нервно накручивала на пальцы поясок махрового халата.

— Мы должны его доставить… — и через мгновение мне закрутили руки за спину.

Я застонал от боли.

— У него синяк на щеке, — сказал один и повернулся к Рите. — Вы подтвердите, что это у него уже было.

— За что вы его… — тихо спросила Рита.

— Убил человека. Он и еще другой, с комбината. Его засекли сегодня на свалке, там, где было спрятано тело. Таких всегда притягивает место преступления.

— Я не убивал! — крикнул я. — Есть свидетели…

— У нас разберутся, кто убивал, а кто нет.

— Как вы нашли его у меня? — женщина переводила взгляд с одного милиционера на другого.

— Мы его еще днем вычислили, кто он и откуда, — сказал высокий. — А потом нам просто повезло — кто-то позвонил и сказал, что видел, как он заходил в эту квартиру.

— Я не убивал, — повторил я.

Один из державших быстро провел свободной рукой по моей одежде и пробормотал:

— Эй, у него что-то в кармане… И через секунду он достал кастет.

— Это невозможно, — повторила Рита так же тихо, что почти не расслышать.

— Я не убийца, — сказал я, пытаясь поймать ее взгляд.

Сейчас мне было очень важно, чтобы она поверила. Важнее всего остального.

— Ишь ты, тихоня, — сказал высокий, — неизвестно, что бы он с вами сделал, если бы мы не приехали. Гастролер.

— Уводите, — она отвернулась. — Уводите его, чего же вы ждете?

— Я не убийца! — но меня уже выволокли на лестницу.

Пока мы спускались вниз, мне разбили губу. Один шел сзади, и он сделал подсечку, а другой встретил мою голову носком ботинка. Когда я поднялся, вытирая кровь с подбородка, тот, что повыше, усмехнулся:

— Ходи поосторожнее. Ты меня понял?

Я его понял. Может, они были неплохие ребята и всем сердцем ненавидели убийцу. Впрочем, как и я.

Потом была ярко освещенная комната, гулкая — слова отскакивали от стен и били по нервам.

— Откуда у тебя кастет?

— На меня напали, я отобрал у нападавшего.

— Врешь. Твой соучастник показал, что ты ударил этим самым кастетом.

— Неправда. Его убили не кастетом.

— Откуда тогда знаешь, как убили?

— Я не знаю.

— С какой целью приехали? — новый голос.

— В командировку.

— Знакомы с директором комбината?

— Да, он встречал меня на вокзале.

— Один?

— Нет, с заместителем. Тот вел машину.

— Но в гостиницу вы приехали на другом автомобиле?

— Да… — я кивнул и почувствовал себя на краю пропасти.

Как мне рассказать, что было на самом деле? И ни словом не обмолвиться о Рите? Ведь все, что я смогу сказать, будет против нее. А мне очень не хотелось, чтобы все обернулось против нее…

— Объясните.

Я попытался. Только ни слова про квартиру, ни слова. Просто — пока искали телефон, труп исчез.

— Когда вы заезжали на свалку?

— Днем. Сегодня днем.

— Зачем?

— Это связано с командировкой… Загрязнение окружающей среды…

— Не валяй дурака, — прежний голос. — Когда ты заезжал на свалку, чтобы спрятать труп?

— Я не прятал.

— Неужели? А кто тебе помогал?

— Никто. -

Значит, все сам сделал. Прав твой приятель, он уже дал показания. Он все валит на тебя.

— Нет…

— Если будешь упрямиться, пойдешь как исполнитель.

— Нет…

Я сидел в перекрестье настольных ламп, свет бил в глаза и взрывался под черепом острой болью. Я пытался удержаться на краю пропасти, думать над каждым еловом. Но они все спрашивали и спрашивали, они выстраивали вопросы так, что я повторял снова и снова, как было, но они не верили, они расставляли ловушки, грозили, несколько раз выбивали из-под меня стул и, когда я поднимался, начинали снова и снова, по второму, третьему кругу.

Я не видел спрашивающих, лампы слепили глаза, может, они менялись, но я уже едва мог шевелить языком, острая боль сначала пульсировала во всем теле, потом сосредоточилась в затылке, и я уже готов был подтвердить все, что они требуют, лишь бы оставили в покое.

— Прекратить!

Голос откуда-то из-за спины, свет неожиданно гаснет, и я шарю ослепшими глазами, силясь рассмотреть вошедшего.

— Принесите воды, — тот же голос.

Я сжимаю стакан ладонями, но руки не слушаются, кусаю зубами стекло, а вода льется по подбородку на пропотевшую рубашку.

Тишина. Темнота.

Я качаюсь на волнах призрачного счастья. Я соглашусь признаться в любом преступлении. Лишь бы это не кончалось. Тишина. Темнота.

Я чувствую, что лицо у меня все мокрое. То ли от пролитой воды, то ли от слез.

Тишина. Покой. Постепенно из слепоты начинают проступать очертания комнаты, маленькое зарешеченное окно, стол, на, котором сквозняк шевелит листы исписанной бумаги и катает шариковую ручку, лицо мужчины, угловатое, с рябыми щеками, хорошо выбритый подбородок.

— Ну, а теперь расскажите, — говорит громила-капитан, с которым я познакомился в квартире Риты в первую ночь, — как это было на самом деле?

Я нахожу в себе силы не рассмеяться. Или не зарыдать. Кто знает?

— Не заметили, во двор не заезжал мусоровоз, пока вы искали телефон в квартире гражданки Ямщиковой? Маргариты Николаевны? — говорит он насмешливо.

Просто давится от смеха. А у меня все плывет перед глазами.

— Нет, не слышал, — я с трудом узнаю свой голос, — я стоял далеко от окна.

— Хорошо. Подпишите. Вот здесь.

Руки дрожат.

— Благодарю за свидетельские показания, — мужчина берет листок и мельком рассматривает мою подпись. — Надеюсь, у вас нет жалоб?

— Нет. Спасибо, что прекратили допрос. Не знаю, сколько бы я выдержал, прежде чем свихнуться.

— Вы его сами прекратили. Не знаю, как удалось, но все, кто допрашивал, убеждены, что вы невиновны. В убийстве, во всяком случае, — он широко улыбнулся.

Как во сне я выхожу на улицу, уже рассвело, и мимо спешат первые прохожие. Я выхожу, а на ступеньках, сидит Алик, глаза у него воспаленные, волосы прилипли ко лбу, словно приклеенные. В уголке рта запеклась кровь. Я опускаюсь рядом, достаю из пачки сигарету, закуриваю.

— Отпустили?

— Да, — он кивнул. — Я все рассказал, как было, — говорит Алик, — и про мусоровоз тоже. И про гостей. Пусть те жлобы выкручиваются. Их, правда, бить не будут.

— Вот оно что, — я покачал головой.

— Если они в ближайшие дни не найдут убийцу, этого мусорщика, — говорит Алик тусклым голосом, — снова примутся за нас.

— Верно, — соглашаюсь, — только я свалял дурака и невольно предупредил его. Думаю, мусорщика теперь не сразу разыщешь.

— Следующий раз не выдержу, — говорит Алик, — подпишу все, что попросят.

— Я, наверное, тоже, — отвечаю.

Мы молчим, сидим на ступеньках, и прохожие удивленно смотрят на нас.

— Надо сделать так, чтобы его нашли, — говорит Алик.

— У нас просто нет другого выхода, — я улыбаюсь разбитыми губами.

Глава вторая

Утро было прозрачное, несмотря на туман. Туман ведь у самой земли, а небо — глубокое и светлое, лучи восходящего солнца пронзают его снизу вверх, и оттого мир кажется перевернутым.

У меня возникло ощущение, что с каждым шагом и все дальше отрываюсь от земли, еще немного и буду спотыкаться о верхушки деревьев. Я не знаю, сколько шел от остановки автобуса. Наверное, вечность. Я представлял себя распухшим и огромным, как гора.

Надо мной неплохо поработали этой ночью.

Я только боялся уронить голову — она и так безумно болела.

На диване в холле спала Рита. Она спала сидя, подобрав под себя ноги и облокотившись на спинку. Рита была в белом платье и вся утонула в мягких подушках.

Я прошел мимо, тихо-тихо, чтобы не разбудить. Не очень-то прилично будить спящего человека. Я уже взялся рукой за перила и поставил свое тело на нижнюю ступеньку, когда почувствовал на затылке ее взгляд. Тогда я подумал немного и втащил себя на следующую ступеньку. Их, должно быть, до черта, больше — десяти, и мне предстоит основательно потрудиться, прежде чем я доберусь до самого верха.

— Я помогу… — она легкими шагами догнала, поддержала за локоть и втащила мое студенистое тело на следующую ступеньку.

Мне бы так быстро бегать, я давно бы уже закрылся на ключ в своем номере.

— Не надо, — я попытался высвободиться, — это аморально — помогать убийце взбираться на эшафот, — сказал и сам поверил, что наверху лестницы мне отрубят голову. Очень образно представил, даже как она прыгает вниз по ступеням.

Рита только крепче стиснула мой локоть, и мы двинулись дальше. Так проворно, что я захотел оглянуться, не остались ли позади прилипшие ноги?

— А кто, по-твоему, поднял среди ночи определенных людей, чтобы тебя вытащили оттуда?

— Огромное тебе спасибо, — я снова попытался отобрать локоть, но она вцепилась в него намертво, — только не надо было их тревожить ради какого-то убийцы…

— Да прекрати ты, — она попросила. — Я виновата. Пожалуйста, прости меня.

— Ты поверила, что я убийца, — тупо сказал я.

— Я просто испугалась. Забудь про это, ладно?

— Чего уж там.

До конца лестницы оставалось совсем немного. Сейчас мне отрубят голову. Перед этим надо всех прощать. Так полагается. Мы вошли в номер, и только тут она меня отпустила.

Я сел на край кровати и снял один ботинок. Надо было бы и второй, только я никак не мог собраться с силами. И тут меня начало трясти. Просто ужас как трясло, я ничего не мог с собой поделать. Откинулся навзничь, а у меня все ходуном ходило.

Рита обошла кровать с другой стороны, стала на нее коленями, сбросила туфли, а потом легла рядом, обняла руками мою голову и прижала ее к груди. Она была очень маленькая и, конечно, не могла меня согреть. Только упиралась коленями в бок, и когда меня особенно сильно трясло, я цеплялся за них ребрами.

Потом я услышал, как стучит ее сердце.

Я прислушивался к каждому удару и постепенно успокаивался. Меня еще несколько раз начинало трясти, и тогда Рита прижималась ко мне, как теплая пушистая кошка. Вдруг я почувствовал, что исчезаю, растворяются в воздухе руки и ноги, только остается голова, которую она держит в ладонях.

Я уснул, и мне приснилось, что я читаю веселые истории про человека на необитаемом острове и пересказываю их вслух. А Рита слушает и смеется.

Я открыл глаза и приподнялся на локте. Рядом со мной было пусто и только по примятым складкам можно догадаться, что раньше я был не один.

Встал, прошел в ванную, ополоснул лицо над раковиной и стал разглядывать себя в зеркало. Губа уже затянулась, а больше на лице никаких потерь. Под волосами — да, там все опухло, страшно было дотронуться. Потом я вернулся в комнату, достал из шкафа сумку и вытряхнул все вещи на кровать. Пригодились запасные джинсы и еще спортивная трикотажная рубашка.

Принял душ и переоделся во все чистое. В стенном шкафу нашел щетку для обуви и надраил до блеска ботинки. Взял перочинный нож, раскрыл его, подержал на ладони, потом снова спрятал в сумку. Нет, это не годится. Кажется, я уже видел более подходящее.

Бачок унитаза располагался под самым потолком, и надо было дергать за фарфоровую гирьку на длинной цепочке. Я отцепил все это, смотал цепочку и сунул в карман.

Предстояло нанести кое-какие визиты, и в душе у меня все спеклось от ярости. Посмотрел на часы — стекло треснуло, но они шли. Я проспал весь день, и сейчас безымянный ресторан снова принимает гостей.

Вы догадались, куда я собрался?

Вы догадались, кто мог позвонить услужливым парням из милиции и сообщить, где я нахожусь?

И уж, конечно, знаете, кто ударил меня сзади, когда мусорщик практически был в руках, а вместе с ним и вся крысиная стайка.

Я, кажется, тоже знаю, но все же решил подкрепить возникшее подозрение. Мы вместе с цепочкой от унитаза собирались поработать крысоловкой.

Всю дорогу я невольно улыбался, а пассажиры хмурились и почему-то старались не встречаться со мной глазами. Наверное, я им не нравился.

Возле ресторана. опять была очередь. Я протиснулся сквозь нее, вошел во двор и встал так, чтобы не попадаться на глаза. План уже созрел, я его придумал сразу, только вспомнил, как жадно. курил официант во время нашей первой встречи…

Сначала возле зеленой двери болтались две шалавы в запачканных белых передниках, потом невысокий блондин, я вспомнил, он обслуживал мой столик…

Наконец, дождался.

Официант курил быстро, глубоко затягиваясь, и черные усы у него хищно топорщились. А потом резким щелчком выбросил сигарету и ушел. Так курят только заядлые курильщики, а значит, он долго не вытерпит и скоро снова сюда придет. В этом заключался мой план.

Я медленно прошелся по двору, вроде случайно здесь оказался, с каждым шагом приближаясь к зеленой двери. На мгновение остановился, приоткрыл, убедился, что лестница пуста, и проскользнул внутрь, тихо притворив дверь за собой. Прислушался.

Шум далекий, со стороны кухни, и я стал подниматься наверх. Задержался у двери подсобки, той самой, куда привел меня вчера вечером официант, чуть надавил на нее плечом… В подсобке было темно и тихо. Из-за неплотно прикрытой двери я видел коридор и лестницу, я увидел бы каждого, кто прошел мимо.

Стараясь не шуметь, размотал цепочку, один конец накрутил на левое запястье, а в правом кулаке зажал фарфоровую гирьку. Ладони вспотели, и гирька казалась очень скользкой.

Оставалось ждать.

Я постараюсь быть терпеливым, как крокодил у водопоя.

Шаги по коридору. Пауза между сигаретами у официанта оказалась короче, чем я ожидал. Но ничего, я уже успел собраться. Он прошел мимо двери, и она немного закачалась от рассекаемого им воздуха. Просовываю локоть в щель, отодвигаю дверь — только бы не заскрипела, делаю шаг… еще второй, третий… Официант засек меня, только когда я поднял руки над его головой, резко отклонился в сторону, но стальная петля уже обвилась вокруг его горла.

Он брыкается, пытается вывернуться, но я широко расставил ноги, и удары попадают в пустоту. Сжимая удавку, отступаю назад и тащу его следом, чувствуя спиной, как приближается открытая дверь кладовки. Теперь он уже не вырывается и даже подталкивает меня. Я переступаю порог и тут понимаю, что не смогу закрыть дверь — обе руки заняты…

Веселенькое дело, если кто-то пройдет мимо и меня эастукает.

— Закрой дверь, — тихо говорю я и чуть затягиваю петлю. Удивительное дело, но он подчиняется. Только хрипит.

— Не дави так… больно.

— Где Виктор?

— Пусти, ты, гондон, — он еще ругался.

— Где Виктор? — я затянул петлю, а потом ослабил, чтобы ему хватило воздуха для ответа.

— Вчера сразу ушел.

— А где он может быть?

— Не знаю, наверное, к Авангарду пошел.

— Не понял, к кому?

— Копылов фамилия.

— С какой стати он к Копылову пойдет?

— Повязаны они… Да не тяни так, — он опять хрипит, и я ослабляю ошейник.

— Как повязаны?

— У Витьки пассажир отдуплился прямо в машине. Говорят, к этому Авангард лапу приложил. Только Витька все на себя взял, его и уволили.

— Отдуплился? Каким образом?

— Инфаркт. Отпусти, я же сдохну сейчас…

Я сжал покрепче фарфоровую гирьку. Трудно решиться, когда не в драке, а вот так, поговорил с человеком и нет больше в тебе злобы. Страшно трудно…

И ударил его по затылку.

Официант сразу обмяк, и пришлось подхватить его под мышки, а то бы он грохнулся плашмя. Нашел в темноте его руку, пощупал пульс. Ничего, обойдется. Будем считать, что я расплатился.

Надо уходить, пока он не пришел в себя, а я еще стоял и тупо сматывал цепочку. Мне пришло в голову, что директора могли задушить точно так же, только преступнику некуда было деться, кроме как спрятаться в подъезде. А точнее — в квартире наверху.

Лежавший у ног человек пошевелился. Я перешагнул через него, потом по ступенькам вниз, во двор и на улицу. Здесь и смешался с толпой у ресторана, вынырнул из нее и зашагал прочь.

Я шел спокойно и равнодушно глядел перед соей. Мне стоило больших усилий не оглянуться. Я шел и чувствовал, как смерть смотрит мне в затылок. Она смотрела глазами прохожих.

Рабочий день давно закончился, но возле здания городской администрации стояли черные машины. Шоферы, собравшись в кружок, о чем-то трепались. Я подошел и поздоровался. Кто-то ответил, остальные — промолчали.

— Мужики, — начал, — я тут Виктора ищу, — и вспомнил, как во время допроса мне называли фамилию Риты, — Виктора Ямщикова. Где он?

— А зачем тебе Виктор? — спросил пожилой в надвинутой на самые брови кепке. Это в летний-то вечер…

— Приятели мы с ним. Обидится, думаю, если узнает, что я в Кудринске был, а к нему не зашел. Вот только адрес я его потерял, но помню, он рассказывал, что какого-то туза возит. Вот я и подумал — вы-то знаете, где его найти.

— Не работает он здесь больше, — пожилой внимательно оглядел меня с ног до головы. — А ты говоришь, приятели с ним, так?

— Как не работает? — я постарался удивиться поискреннее. — Витька мне врать не стал бы. Мужики, я ведь вас по-человечески спрашиваю, как найти, а вы меня разыгрываете. Обидно, честное слово.

— Вот чудак человек, — рассмеялся голубоглазый парень и покрутил пальцем у виска.

Он был из тех, кто со мной поздоровался.

— Говорят же тебе — не работает. Выперли его.

— Ну да, выперли, — я недоверчиво посмотрел на парня, — он же классный водитель, такими не бросаются.

— Классный водитель… — парень презрительно сплюнул под ноги, — дерьмо он, а не классный водитель, права по блату получил. Только выперли его не за это, а из-за девки.

— Ну да? Какой девки?

— Не было никакой девки, — пожилой выразительно посмотрел в мою сторону. — Чего языком трепать. Балаболка.

— Сам ты балаболка, — голубоглазый обиделся. — Я ее лично знаю, медсестрой работает, рыжая такая стерва, Юлькой зовут.

Пожилой насупился и злобно посмотрел на меня. Нет, он ничего не имел против, только чувствовалось, ему не нравится, когда при посторонних распускают язык. Пожилой был «персональным» шофером старой закалки.

— А что с девушкой? — спросил я. — Сбил он ее, что ли?

— Понимаешь, из Москвы один мужик приехал, из высоких, — голубоглазого распирало от желания потрепаться, — ну, естественно, ему между делом культурную программу организовали. А приятель твой прикреплен был возить. А когда они утром из охотничьего домика возвращались, мужик возьми да и отдай концы прямо в машине. Когда разборы пошли, выяснилось, что в машине, кроме водилы и мужика, еще девка была. Мужик-то чисто помер — мотор не выдержал, хоть в мавзолей клади. А девка все портила — какой тут к черту моральный облик, с какой стати она вместе с ними в машине оказалась? А тут еще перевыборы главы администрации на носу… Вот на твоего дружка все и свалили — мол, на служебной машине постороннюю гражданку вез. А какая она посторонняя, если с ними всю ночь была?

— Да-а, информированный ты человек, — хмыкнул пожилой и пошел к своей машине.

Другие стали расходиться, отводя глаза и улыбаясь, наконец сам парень захлопал ресницами и повернулся ко мне спиной. Все вели себя так, словно он сделал что-то неприличное и запретное, короче, свалял дурака.

Я вернулся в гостиницу и приспособил цепочку на место.

Даже предварительно помыл ее под краном. Чтобы никаких следов.

Потом достал из сумки бутылку коньяка, налил стакан. Но пить не стал, только открыл окно и закурил. Я хотел сначала выкурить сигарету и все обдумать, а после уже выпить и лечь спать, чтобы не ворочаться с боку на бок.

В дверь постучали. Чтобы не расплескать, осторожно поставил стакан на подоконник. Открыл дверь. Пришла дежурная, позвала меня к телефону. В холле никого не было, дежурная осталась наверху, она подметала ковровую дорожку в коридоре. Я взял со столика трубку и прижал к уху:

— Алло…

В трубке — тишина. Что ж, я тоже буду молчать. Кто кого перемолчит — похоже на детскую игру.

— Уезжай, — вдруг сказал мужской голос. — Уезжай, пока не поздно…

На меня, словно могильным холодом повеяло. Я не испугался слов. Я испугался… голоса. Тут не ошибиться — он принадлежал директору комбината… Три дня назад, как принадлежал.

Трубку уже повесили. Мне еще никогда не звонили с того света.

Телефон тут же зазвонил снова. Я поднял трубку и почувствовал, что ладонь стала влажной.

— Эй, узнал? — услышал я голос рыжей девицы, которую звали Юля. — Не заскучал?

— Считай, что заскучал.

— Ну вот, а я думала, моя подружка тебе спать не дает. У нее такие красивые зеленые глаза и черные волосы, — на другом конце провода засмеялись.

— По ночам я встречаюсь пока только с рыжими.

— 0, значит, ты не совсем пропащий. Впрочем, мне снова надо с тобой поговорить. 0 деле. Не по телефону.

— Наши желания совпадают. Говори адрес.

— Железнодорожная, двенадцать, квартира двадцать один, — она повесила трубку.

Эта улица хотя и находилась в неудобном месте — рядом с вокзалом, но дом 12 был из кирпича песочного цвета, в таких домах у нас живут, как правило, люди со средствами. Раньше в таких домах — будь то серые на набережных или что посовременнее — строить и развивать социализм было намного приятнее, чем в совмещенных курятниках. Сразу видны результаты.

Я не понимал, что может быть общего между вихрастой девицей и жителями этого дома. Но адрес был точный. Я прошелся по противоположной стороне улицы, туда и обратно, потом перешел и решительно открыл дверь подъезда…

— Ну, это уже слишком, — сказал я.

В дверном проеме стояла Рита.

— Не ходи туда, — она уцепилась за мой рукав. — Не ходи, — повторила.

Я посмотрел на нее и улыбнулся. Она была очень маленькая, едва доставала мне до груди, а решительности в ней была, уйма.

— Тут чисто деловое свидание, — начал я и вдруг разозлился. — С какой стати ты мне приказываешь?

— Не ходи, — она отпустила рукав, но продолжала загораживать вход, — там тебя убьют.

— Ну, это посмотрим, все-таки я довольно жилист.

— Нет, — Рита покачала головой, — ты не понимаешь, как все серьезно.

— Я во всем разберусь сам. Кстати, как ты меня выследила?

— Звонила в гостиницу и дежурная мне сказала… Я успела приехать раньше тебя.

— Она что, подслушивала? Интересно, зачем ей это надо?

— Дело не в этом, — Рита снова покачала головой, — я только хочу тебя предупредить.

— Ладно, спасибо. Только ты не одна единственная меня предупреждаешь.

— Кто же еще?

— Не знаешь случайно, где находится директор комбината?

— Знаю, — она опустила голову, — я знаю, где нашли его тело. Только поверь, не имею к этому никакого отношения…

— Я спрашиваю, не где его нашли, — перебил ее, — а где он сейчас?

— Как — где? — Рита изумленно посмотрела на меня. — В морге лежит его труп…

— Вот уж не знаю, провели ли туда телефон, только два часа назад он мне позвонил… Я хорошо различаю голоса, тут ошибиться нельзя было.

Теперь уже она смотрела на меня с ужасом.

— И вот теперь, — я обнял ее за плечи и заставил посторониться, — меня ждет рыжая девица, и я знаю, как через нее добраться до тех, кто позволяет себе подобные шутки. Если, конечно, можно так выразиться.

Она стояла совершенно обалдевшая, даже когда я наклонился и поцеловал ее в щеку. Щека была ледяная, как мрамор, и пахла мимозой.

Я поднялся наверх, нажал кнопку звонка и подумал, что рассчитывать мне придется только на себя. Дверь открыли мгновенно.

— Заходи.

Юля стояла на пороге в светло-синей джинсовой куртке, вытертых узких брюках, не накрашенная — она выглядела сорванцом, порочным и безалаберным. Но ведь я в ее способностях и не сомневался.

Оттолкнул чуть в сторону, прошел внутрь и стал осматривать квартиру. Одна комната, кухня, туалет, мебели совсем мало — только кровать бросалась в глаза, роскошная, большая, с ярким розовым покрывалом. И свернутый ковер вдоль стены, метра три длиной. Я всюду проверил, даже под кровать заглянул.

— Ты чего это под станком ищешь? — спросила он стоя за спиной.

— Не чего, а кого, — поправил я.

— А, понятно. Теперь удовлетворен?

Я встал и отряхнул колени.

— Отличная квартира. Чья?

— Так… снимаю, — она неопределенно скривила губы, потом села на кровать, поверх розового покрывала.

Я сходил в прихожую, проверил, хорошо ли закрыта дверь, потом принес с кухни стул и сел спиной к окну.

— Ты догадываешься, о чем мы будем говорить? — она стояла передо мной и смотрела сверху вниз.

— Наверное, о Викторе, муже твоей подружки?

— Не только о нем, — Юля поморщилась, — впрочем, и о нем тоже… Уже весь город знает, что убили директора комбината. Его здесь очень уважали.

— Ну и что? — я недоверчиво посмотрел на нее.

— А то, — она с ногами забралась на покрывало и открыла сумочку, которую все время держала в руках, — что это не какой-нибудь алкаш. Весь город — от мэра до пенсионера-ветерана — жаждет мести. И если легавые в ближайшие дни не найдут убийцу, их шеф запросто может потерять работу. Ну и остальным раздадут слонов. Там сейчас землю носом роют, им нужен виноватый, которого можно всенародно распнуть, — она достала из сумочки сигарету.

— Ты неплохо знаешь обстановку в городе, — и зажег спичку и, привстав, поднес огонек к сигарете.

— Есть кое-какие источники, — девушка глубоко затянулась и выпустила дым через ноздри.

— А чего ты хочешь?

— Того же. Чтобы нашли виноватого.

— Вот как? А ты знаешь, кто он?

— Мне плевать, — она состроила презрительную гримаску, — кто на самом деле пришиб этого козла. Но ведь выбор у легавых невелик. Во-первых, те, кто его последним видел. То есть ты и твой лопух, как его, Алик. Во-вторых, тот, кто спрятал жмурика. Виктор.

— Но если тебе наплевать…

— Не перебивай, — она стряхнула пепел прямо на покрывало, — я еще не договорила. Виктор знает, что его ищут. Он на дно лег, причем там, где его не найдут. Ему здорово помогли найти тихое место, куда легавые не сунутся. А вот ты — чужак. Первый раз тебя оттуда вытащили, но пройдут еще сутки, и оперы станут перед выбором — положить свою голову под топор или твою. Если они не найдут Виктора, а они его не найдут, убийцу сделают из тебя.

— Ты меня совсем запугала, — я криво улыбнулся, — чего же ты хочешь?

— Чтобы ты навел их на Виктора. Это твой последний шанс.

— Пожалуй. Но где его искать, подскажи?

— Я знаю, кто его спрятал.

— Неужели?

— Копылов.

— Все выходит довольно просто. Я сейчас позвоню в милицию и скажу, что Копылов укрывает преступника. И тогда он, конечно, все им расскажет, как на духу… А если не расскажет? — я усмехнулся. — Если он вывернется?

— А он наверняка вывернется, — Юля смотрела на меня серьезно.

— Тогда к статье за убийство у меня добавится статья за клевету. На общем фоне это будет выглядеть сущим пустяком.

— Но я кое-что тебе расскажу, — Юля смотрела в глаза, — и тогда он не вывернется. Он сдаст Виктора, потому что будет спасать свою шкуру. Но в это дело нельзя вмешивать легавых, ты должен действовать в одиночку. Это мое условие.

— Согласен. Давай дальше.

— Ты не слышал историю о человеке из Центра? Который умер у Виктора в машине?

— Кое-что.

— Тогда слушай. Этот тип раскопал кое-какие делишки на комбинате. Он остановился в охотничьем домике, — продолжала Юля после паузы, — есть такой домик для особо знаменитых. Среди ночи за мной заехал Витька и отвез туда. Копылов уже ждал. Больше никого не было. Мужик, знаешь, казался словно кукла. С ним что угодно можно было делать. Они его раздели и положили на кровать, мне тоже сказали раздеться, лечь рядом с ним и изображать, что мы очень веселимся. Мужик не сопротивлялся, он просто не понимал, чем мы занимаемся. А пока мы вот так кувыркались, то есть кувыркалась одна я, Виктор и Копылов фотографировали. К утру отпечатали целую пачку фотографий. Отобрали самые удачные — по ним не определишь, что я трахалась с полутрупом.

— Шустрые ребята, — я поморщился. — Его напоили?

Юля закурила новую сигарету.

— Нет, инъекция. У него поднялось давление, и Копылов сказал, что укол мигом поставит на ноги. Сам понимаешь, я ему вколола вовсе не то, что доктор прописал. По дороге в город Виктор показал мужику фотографии. Я тоже была в машине — для наглядности, так сказать. Вот сердце у него и не выдержало. Виктор испугался, остановил машину, закричал… Люди кругом… Мне смыться не удалось, только все было чисто, умер от инфаркта. Дело замяли, хуже всех отделался Виктор — уволили.

— Да-а, — сказал я, уставившись в одну точку, — только вряд ли эту историю можно как-то обыграть. Следов нет, да и кто захочет ворошить прошлое?

— Забыла тебе сказать, — девушка усмехнулась, — одну подробность. Когда началась заваруха, Виктор передал мне фотографии. Я их, конечно, спрятала, а потом вернула, на следующий день. Как было не вернуть… Все, кроме одной…

— Любопытно, — я перестал разглядывать горку пепла на покрывале и оживился.

— В комнате, где мы все тогда устроили, большое зеркало. Так вот, в этом зеркале отражается Копылов. В общем они дали маху с этим снимком. С этой фотографией ты пойдешь к нему. Дальше все будет от тебя зависеть. Если сломаешь, он расскажет, где корешка спрятал.

— Красиво, ничего не скажешь. Шантаж, да?

— Ясное дело, — она кивнула и состроила невинные глаза.

Словно мы собирались тайком съесть банку варенья.

— Ладно, скажу, чтобы ты понял — я веду с тобой честную игру. Деньги, которые пропали, — вот что мне надо. Их ведь мог взять только тот, кто убил. Ты, Алик или Риткин муж. Ну, ты и Алик — слишком мало знакомы, чтобы сговориться. А по одиночке вы слишком друг другу мешали, чтобы замочить этого придурка. Остается мусорщик.

— Логично. Но если его возьмет милиция, плакали тогда твои денежки, — я погрозил ей пальцем. — Их конфискуют.

— Он же не дурак, он их спрятал. И так просто не расколется. А вот Ягару скажет, чтобы тот его вытащил.

— Кто такой Ягар? — спросил я.

— Неважно. Ну, тип, который в деле вместе с директором.

— И этот Ягар ему поможет?

— Будь спокоен. Но как только Витек небо в крупную клетку увидит, Ягару до него трудно станет добраться. Капитан не даст. В то же время я смогу через тюремного лепилу связаться с Виктором и передать от имени Ягара, что тот вытащит его оттуда.

Пусть только скажет, где спрятал бабки. А я буду посредником.

Догадался теперь?

— Ну и дрянь же ты. Ведь если он тебе скажет, где деньги, вряд ли эта информация дойдет до Ягара?

— Тебя это волнует?

— Не очень.

— Ну и чудненько, — она кивнула. — Раз мы договорились, это стоит отметить. Тут завалялась бутылка вина, сейчас принесу.

Пока я открывал бутылку, она принесла хрустальные стаканы и два яблока. Яблоки были зеленые и даже с виду кислые.

— Вымой их, — попросила, — а я пока немного приберусь…

— Чья эта квартира? — Неважно. Встречаюсь тут с одним, но сейчас он уехал. Кстати, Копылов живет в соседнем подъезде, в сорок четвертой квартире. Не знал?

…Когда я вернулся с вымытыми яблоками, вино уже было разлито по стаканам. Оно было темно-красное, почти черное, только свет, преломляясь в гранях хрусталя, мерцал багровыми бликами.

Мы выпили, и я с шумом поставил стакан на тумбочку.

— Только не надейся, что все выйдет по-твоему, — предупредил я.

— Ну-ну, конечно, — она подмигнула. — Ведь вместе с мужем и Ритка окажется за решеткой. Виктор мог узнать, что у директора в тот вечер с собой кейс с бабками только от нее. Она ведь все-таки доверенное лицо у босса, а он — обыкновенный водила.

— Рита здесь не при чем. Вообще не уверен, что существует этот чемодан, набитый купюрами, — я икнул.

Неужели вино так подействовало?

— Выгораживай, выгораживай… — рыжая девица усмехнулась.

— Что, собираешься забрать ее с собой, как только избавишь от благоверного?

То ли алкоголь ударил в голову, то ли нервы сдали, но я разозлился.

— Полегче, пташка, — я поморщился. — Не думай, что я упущу тебя из виду. Не сердись, но я попросту свяжу тебя и оставлю пока в этой квартире. А когда арестуют Виктора, разберусь и с тобой.

— Кого ты решил перехитрить? — Юля усмехнулась.

— Вот как? — язык у меня стал немного заплетаться — не ожидал, что вино так сразу ударит в голову. — Нет, слишком самонадеянно с моей стороны позволить тебе спрятаться.

— Рассчитывай свои силы, — отрезала она.

— Неужели? — я глупо рассмеялся и достал сигарету, полез в карман за спичками, но рука так и замерла на полпути. Нижняя челюсть безвольно отвисла, сигарета выпала и покатилась по полу…

— И это, — девушка презрительно посмотрела в мою сторону, — на случай, если тебе вдруг придет в голову проследить, куда я направляюсь. Как видишь, я все рассчитала.

— Что за черт…

В глазах какая-то муть, словно расстроилась фокусировка. Я заставил себя встать. А это было непомерно трудно. Она испуганно посмотрела на меня, я еще мгновение стоял, как ни в чем не бывало, потом сильно покачнулся. Потряс головой. Пелена застилала глаза, и я видел только размытое побледневшее лицо девушки.

Сделал шаг, покачнулся еще и, падая, уткнулся головой в ее колени. Упираясь кулаками в кровать, я снова попытался встать, но покрывало соскользнуло, я упал на локти, потом завалился на бок. Стены, кровать, пол все время уплывали вверх.

Я извивался на полу, пытаясь приподняться, но только смог перевернуться на спину и последнее, что запомнил, это розовое покрывало, бесстыдное и огромное…

Я пришел в себя, когда в комнате стало совсем темно. Я лежал на полу, только под голову было что-то подложено. Голова болела невыносимо, а рот словно набит паленой шерстью.

— Дрянь, — сказал я в темноту, — маленькая порочная дрянь.

С трудом поднялся, достал спички и, обжигая пальцы, отыскал у двери выключатель. Вспыхнувший свет ударил по глазам, я зажмурился. Ослепший, прошел в ванную и долго полоскал рот, пытаясь избавиться от неприятного привкуса. Сознание постепенно прояснилось, я понял, что надо уходить отсюда, пока никому не пришло в голову проверить, почему среди ночи горит свет, если хозяин в отъезде.

Я вернулся в комнату и, когда глаза привыкли к яркому свету, обнаружил, что под голову у меня было подложено розовое покрывало. А рядом лежала фотография. Я не стал ее рассматривать, только мельком взглянул и понял, что та самая.

Надо уходить.

Но ноги были словно ватные, я сидел на краю кровати и никак не мог встать. Наконец, добрался до кухни, заглянул во все ящики и нашел полбанки молотого кофе. Надо уходить.

Но я понимал, что и шагу не сделаю, пока не выпью целую кастрюльку кофе. Иначе я просто свалюсь на лестнице. Посмотрел на часы.

Два часа ночи. Только какого дня, года, века?

Мне стало страшно. Сколько я пролежал здесь? Нет ответа.

Выглянул в окно. Улица была темная и пустынная. Я затерялся в пространстве и во времени. Меня нет, это только моя тень бродит по пустой квартире, где живут транзитом, и она будет бродить по ней вечно, пугая случайных постояльцев.

Меня нет, а тело мое рассыпалось в прах, сквозняк носит его по комнате и будет носить вечно, пока кто-нибудь не догадается пропылесосить.

Я подошел, к телефону и набрал номер. Рита сняла трубку, как будто ждала звонка.

— Вот видишь… — я немного помолчал, — никто меня не убил.

— Ну как? — голос у нее был совершенно чужой. — Чем все закончилось с этой дешевкой?

— Эта дешевка дала мне козырную карту. Думаю, она у нее не последняя.

— А-а… — она замолчала. — Да, догадываюсь.

— У тебя ведь тоже могут быть неприятности, — сказал я, — потому и звоню.

— Могут, — голос у нее слишком спокойный.

— Хочешь, я не воспользуюсь тем, что узнал?

Рита снова помолчала, но не так долго, чтобы показалось, будто она обдумывает ответ. Потом сказала:

— Поступай, как решил.

— А ты?

— Не знаю. Как-нибудь выкручусь. Поступай, как решил, — повторила она.

— Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности, — сказал я.

— Не думай об этом. Ты уверен, что у тебя получится?

— У меня хороший козырь.

Рита не стала спрашивать, какой.

— Если сможешь, позвони еще, я буду ждать, — сказала она. — Удачи тебе, — и повесила трубку.

Я все гадал, как мне управиться с Копыловым.

Головоломка из серии — волк, коза и капуста. Ведь никогда заранее не знаешь, какая роль тебе уготована — упаси Господи, если капусты. Хотя я лично ничего не имею против этого витаминного продукта.

«Сотрудник аппарата» открыл на звонок минут через пять, увидел меня, и брови у него удивленно поползли вверх.

— Ты? — он был в пижаме и шлепанцах.

Я поднял его с постели, и это мне придавало бодрости.

— Принимай гостей, — нахально посоветовал я и, толкнув его в грудь, прошел в квартиру.

— Володя, кто там? — послышался женский голос из комнаты.

— Скажи, по делу приехали, — подсказал я.

— Я сейчас милицию вызову, — слабо запротестовал Копылов.

Он еще окончательно не проснулся и потому не был агрессивным.

— Давай, милицию, жену, всех созови. Вместе обсудим, как ты развлекался в охотничьем домике. Вот повеселимся.

Взгляд его стал пристальнее.

— Ко мне по работе приехали, — крикнул он. — Спи, мы на кухне…

Мы сели на табуретки, друг напротив друга, через стол. Я рассказал про фотографию. В общих чертах рассказал, но он все понял.

— Сколько ты хочешь за нее? — спросил Копылов.

— У тебя есть приятель. Виктор.

Он задумчиво потер пальцами клеенку, потом утвердительно кивнул.

— Ты знаешь, что этот Виктор совершил убийство?

— Подозревается в убийстве, — поправил Копылов. — Но не он один подозревается, — и ехидно посмотрел на меня.

— Пусть так. Но пока он где-то прячется, я чувствую себя… неуютно. Вот поэтому Виктор мне и нужен. В обмен на фотографию.

— А откуда мне знать, что фотография у тебя? — спросил Копылов задумчиво. — Может, ты просто слышал о ней?

— Верно, — я вежливо кивнул, — и поэтому, прежде чем ты сообщишь мне адрес, я ее покажу. Но сначала надо договориться в принципе.

— Договориться в принципе… да, договориться в принципе… — он вроде как прислушивался, что происходит за стенкой, в комнате, — подожди, я сейчас…

Не думаю, чтобы он что-то услышал. Я достал сигарету и стал разминать. Очень хотелось курить, но я решил прежде спросить разрешения у хозяина. А он все не появлялся, и я уже подумал, не захотел ли он подремать под боком у своей жены.

В коридоре послышались шаги, я медленно повернул голову… В дверном проеме стоял Копылов и целился в меня из охотничьего ружья.

— Осторожнее, — сказал я, — эта штука может выстрелить.

— Руки за голову, — приказал он тихо, — и на делай резких движений. Я тебя пристрелю и объясню, что ты ворвался ко мне с угрозами.

— Может, и поверят, — я пожал плечами, — обо мне и так нехорошо думают. Только тогда фотография попадет в руки тех, кто не забыл историю про одного инфарктника.

— Так у тебя ее с собой нет? — спросил инструктор разочарованно и опустил стволы.

— Увы. С собой нет, — я засмеялся. — Можно закурить?

— Кури. Только форточку открой, — он сел напротив, а ружье положил на колени. — Где она?

— Сходим на вокзал, я открою автоматическую камеру хранения, покажу фотографию, ты назовешь адрес и пойдешь домой. А завтра я позвоню тебе и назову номер шифра камеры, где эта фотография будет дожидаться. Это на случай, если ты вдруг перепутаешь адрес. На вокзале ружье не поймут, — я перегнулся через стол и постучал пальцем по прикладу, — так что там мы договоримся мирно. Сам понимаешь, мне нужен только твой приятель, и, когда его арестуют, фото потеряет для меня всякую ценность.

Копылов прислонил ружье к батарее и пошел одеваться.

На улице светало, воздух был такой свежий, что хотелось умереть от восторга. Я стоял на ступеньках вокзала и наблюдал, как удаляется Копылов. Он шел бодрой походкой джентльмена, опаздывающего на свидание. А я вдыхал просветленное пространство и даже запрокинул голову, чтобы увидеть небо. Торопиться особенно некуда.

Потом зашел в телефонную будку, набрал номер отделения милиции, где меня вчера допрашивали, и, когда ответили, нарочито хриплым голосом сказал:

— Если кто ищет парня, который угробил директора комбината и труп спрятал на свалке, пусть пошарит в дачном поселке «Лесной». Дом номер девять, он на отшибе стоит.

— Кто говорит? — заволновались на другом конце провода.

— Сосед. Запомни — дачный поселок, сорок седьмой километр.

И повесил трубку. Снова набрал номер — теперь уже Алика.

— Быстро приезжай на вокзал. Можешь даже в подштанниках.

Потом мы гнали по сумеречному шоссе. Солнце еще не взошло, на небо наползли тучи и было темнее, чем час назад. Сырой воздух врывался в открытое окно и выдувал сноп искр из сигареты.

— Если нас застукают? — размышлял Алик. — Стоит ли нам соваться в этот поселок? И так узнаем, если его возьмут.

— Ты можешь не соваться, посиди в машине. А я должен видеть все собственными глазами.

Он пожал плечами и больше не спорил. Съехал на обочину шоссе, заглушил двигатель. Обернулся ко мне:

— Иди. Тут недалеко, напрямик, по просеке. Я подожду здесь. Не хочу попадать в заваруху…

Стал накрапывать дождик, и еловые лапы стряхивали на меня холодные капли. Пока я пробирался, промок до рубашки. Но вот лес поредел, и из-за мокрого орешника открылась поляна.

Избушка, избушка, повернись…

Сказочный домик, бревенчатый, островерхий, крытый дранкой, почти черный от дождя, только светится окно. Я присел за кустами в неглубокой канаве, которая заросла мятой и земляникой. Было сумрачно, промозгло, и по стеблям травы скатывались круглые капли. Я следил за домом. Шумел дождь.

Я прождал минут двадцать, когда увидел, как зашевелились ветки орешника. А потом заметил ноги в резиновых сапогах. Отверни человек чуть в сторону или наклонись, и он увидит меня.

Послышался металлический щелчок, и меня как током прошило от неожиданности. Левая нога сделала шаг вперед, а правая осталась на месте. Человек замер в трех шагах от меня.

Я видел только его ноги — остальное скрывали ветки орешника.

Что-то неуловимое произошло на поляне перед домом, зашевелились тени у стены, раздался сухой хлопок… Я вздрогнул и увидел, как ощерилась выбитая дверь и погас свет в окне.

Снова тихо, только рядом со мной человек переступил с ноги на ногу.

В окне — свет, а надо мной вздрогнули ветки, окатив меня брызгами, сапоги зачавкали по мокрой траве… Зарыв лицо в заросли мяты, я думал только об одном — только бы не пошевелиться. Шорох брючины о брючину…

Сейчас он вскрикнет от неожиданности…

Нет, шаги уже впереди, я открываю глаза и вижу прямо перед собой примятую траву. Облизал пересохшие губы. Осторожно поднял голову и посмотрел на поляну. Теперь я видел знакомую широкую спину.

Капитан насвистывал.

Послышался шум подъехавшей машины, в стену дома уткнулись желтые круги фар. И тогда я увидел, как из проема выбитой двери выволокли будто мешок. Его волокли двое, и, когда они попали в свет фар, я понял, что волокут они Виктора, заломив ему руки за спину. Я бы не узнал его, но тут он вырвался и бросился через поляну к лесу.

Он бежал прямо на меня, и я думал, почему они не стреляют? А потом понял.

Виктор бежал прямо на человека в резиновых сапогах, который стоял между нами. Он бежал на ощупь, словно и не видел никого, размахивая руками и раскачиваясь на ходу, пока его не заслонила от меня широкая спина…

Потом парень уже корчился в траве, и я не мог рассмотреть, какая черная тряпка у него на лице…

Когда к нему подошли и подняли на ноги, я понял — лицо у него было в крови.

И тут его снова потащили, как мешок, к машине, и он крикнул:

— Я не-е уби-ивал! Он уже ле-ежал там, в подъезде-е…

Когда поляна перед домом опустела и даже поднялась примятая трава — словно ничего не было, словно все привиделось мне в дождливом хмуром мареве, я решил, что пора возвращаться. Посмотрел на часы — Алик, наверное, уже затосковал. А я еще немного сбился с пути и поблуждал по отсыревшему лесу, прежде чем вышел на шоссе…

Но на шоссе машины не было.

Утро было холодное, как напоминание, что лето быстротечно и нам не стоит особенно на него рассчитывать. Меня подобрал «газик», когда я совсем отчаялся. Водитель с изумлением посмотрел на мою потемневшую от сырости одежду, измазанные в глине джинсы, но ничего не спросил…

Я устало гляжу на серую ленту асфальта и думаю, стоит ли мне сразу возвращаться в гостиницу? После того как на моих глазах взяли предполагаемого соучастника в убийстве, мне, вроде, опасаться нечего. Но все же я хочу заехать сначала к Рите… Нет, вовсе не для того, чтобы сообщить ей про мужа, об этом и без меня сообщат, просто мною движет чувство самого махрового эгоизма, я хочу увидеть все своими глазами — очень ли она будет по этому поводу убиваться?

Непохоже, чтобы у них были хорошие отношения, по-моему, она его на дух не переносила. И к тому же я не забыл, как спросила меня девица в пустой квартире с розовым покрывалом:

— Что, собираешься забрать ее с собой?

Нет? конечно, но… Но очень трудно признаться самому себе, что смирился с обстоятельствами этой жизни. Кому другому — пожалуйста, в этом есть даже какой-то шик, но в глубине души ты ни за что не махнешь на себя рукой и будешь верить в волшебную страну, где сбываются все наши желания. Потому что если не верить, долго не протянешь. Вот почему я хочу увидеть ее…

Но прежде перед глазами возникает другое. Поперек шоссе стоит патрульная машина, а милиционер в плаще с капюшоном, как серый монах, делает отмашку проезжающим автомобилям, мол, быстрее, не задерживайтесь. Однако все ползут еле-еле и глазеют на нечто, которое загораживает от меня корпус желто-синей «Волги». Мы тоже сбрасываем скорость, и я, прильнув к запотевшему, от ряби дождинок стеклу, смотрю, как в кювете, задрав к небу колеса, лежит изуродованная машина. Я еще не рассмотрел ее как следует, но уже попросил водителя:

— Останови.

Он взял вправо, и под колесами зашуршало битое стекло…

— Проезжайте, — глаза под серым капюшоном смотрят с явным раздражением, — нечего тут смотреть.

— Это машина моего знакомого, — пытаюсь объяснить, — мне надо узнать, что случилось.

— Ладно, — «серый монах» смягчается. — Асфальт был мокрый, скорость — большая, видимо, ваш знакомый не справился с управлением.

— А он сам?

— Увезла «скорая помощь».

— Когда это случилось?

— Примерно час назад. А теперь поезжайте, тут и без вас… — по лицу парня стекают капли дождя, и я вижу, что он вот-вот сорвется.

Я его понимаю. Не очень-то легко выполнять свой долг, когда самоубийцы ездят в дождь, словно им наплевать на законы физики. Только почему сразу, как мы расстались, заспешил в город водитель этой машины? Не для того же я вытащил Алика из теплой постели, чтобы он разбил голову на скользком шоссе…

Капитана милиции я увидел у дверей приемного отделения горбольницы.

— Не ходите, к нему не пустят, — сказал он, когда я поравнялся с ним.

— К кому? — я изобразил удивление.

— Вы разве не к Алику? — он посмотрел мне в глаза. — Разве не знаете, что он попал сегодня в аварию?

— Знаю, — я кивнул. — А вы что тут делаете? Хотели его снова допросить? Наверное, в больнице это не так удобно, как у вас в кутузке.

— Нет, я здесь не по службе, — капитан вдруг смутился. — Дело в том, что он женат на моей сестре…

— Вот оно что… И не пустили?

— Он в реанимации. Юля, помните ее? Обещала позвонить, как только он придет в сознание… Если придет.

— Юля здесь работает? — спросил я.

— Медсестрой, — он кивнул. — Вас подвезти?

— Вам в какую сторону?

— Я собирался заехать к сестре…

— Тогда я с вами.

— Не знаю, стоит ли вам сейчас… — начал он.

— Я обещал Алику достать лекарство для дочки… Он не успел сказать, как оно называется, а я, наверное, сегодня уеду в Москву… Я хочу спросить у вашей сестры…

— Садитесь, — он открыл дверцу.

Мы приехали во двор, где между деревьев были натянуты веревки и на них вздувались паруса простыней. Было ветрено.

Дверь нам открыла женщина. Я ее узнал — она работает в комбинатовской гостинице. Алик, кажется, мне об этом рассказывал. Она как-то сразу уткнулась лицом в грудь капитана. Тот потрепал ее по спине и стал утешать:

— Ну, перестань. Все обойдется. Ну, перестань. Не повезло ему, конечно.

— Спасибо, что пришел, — она отстранилась и вопросительно посмотрела в мою сторону.

— Этот человек хотел поговорить с тобой, — капитан взял меня за локоть, — насчет какого-то рецепта.

— Я его знаю, — женщина пристально посмотрела в глаза, — он живет в восьмом номере. Это вы звонили рано утром? Вы ведь вместе куда-то поехали? Она была худая, вокруг карих глаз — сеть морщинок. Сейчас женщина выглядела еще более усталой и измочаленной, чем на работе.

— Да, — ответил я.

— Тогда почему вы целы?

— Мы расстались с вашим мужем до аварии.

— А… Проходите в комнату, я сейчас.

Сама она задержалась у зеркала в прихожей и открыла сумочку.

Пока мы ее ждали, я смотрел в окно. Я люблю смотреть в окна. Было еще очень рано, из подъездов выходили заспанные дети. Они понуро окружили машину капитана, сбились в стайку и замерли, словно досматривали прерванные сны. Женщина вошла в комнату, неумело и наскоро накрашенная, и усталость на ее лице не исчезла под слоем косметики.

— Ты не знаешь, — вдруг спросила она, — нам заплатят по бюллетеню? Или, может, какую ссуду? Денег совсем нет.

Капитан пожал плечами.

— Раньше ты, конечно, у директора мог попросить за нас, — неожиданно зло сказала женщина, — только нет теперь директора.

— Я? — капитан удивленно вскинул брови.

— Какая у меня могла быть дружба с директором?

— Но ты же заходил к нему в дом, даже в тот день, когда его убили, заходил.

— Перестань, — капитан чуть заметно нахмурился.

— Я три раза в неделю днем убирала там квартиру, — женщина обернулась ко мне, — а к восьми часам ехала на дежурство в гостиницу. И так уже несколько лет. Что поделаешь, если нет возможности работать в полную силу…

— Перестань, — капитан устало махнул рукой, — я встречался с директором совершенно по другому делу, и это чистое совпадение, что его убили в тот же день…

«Фиг тебе, убили, — подумал я, — он мне по телефону звонил…» Но ведь, если серьезно, как такое могло получиться? Я, правда, старался об этом не думать, потому что сейчас все равно ничего не придумаю. Мистика какая-то, если, конечно, вы верите в подобную чушь.

В это время от стайки ребят во дворе отделился один посмелее и стал недвусмысленно рассматривать полированную поверхность дверцы. Потом сунул руку в карман. Видимо, фантазию в нем не совсем убили, а сейчас у малыша был вид живописца, который готовится нанести первый мазок на чистом холсте. Муки творчества…

— Послушайте, — сказал я, оборачиваясь к капитану, — по-моему, дети рисуют на вашей машине нехорошее слово.

Он подскочил и пулей вылетел из комнаты. Женщина проводила его взглядом, и я увидел ее глаза. Глаза у нее были опустошенно-сумасшедшие.

— Вам странно, да? — спросила она. — Муж в больнице, а я все про деньги… Поверьте, мне и за лекарство платить сейчас нечем.

— Я достану, а потом сочтемся. Скажите, какое?

— Пойдемте, — она вдруг взяла меня за запястье, — пойдемте…

В комнате была еще одна дверь, оклеенная обоями. Она открыла ее и зажгла тусклую лампочку. Архитекторы задумывали эту комнатку как кладовку. Однако все получилось по-другому. Комнатка была почти пустая, только возле стены стояла кровать, и на ней сидела девочка. Воздух проникал в комнату через занавешенное рыжей марлей слуховое оконце. Женщина склонилась над ней, поцеловала, девочка застонала во сне. Мать выпрямилась и посмотрела на меня.

— Но почему она спит здесь? — недоуменно спросил я. -

Почему здесь, а не в комнате?

— Она боится света, шума боится… Она всего боится. Она меня не узнает, пугается, плачет… Она почти не разговаривает. Смотрите…

Женщина откинула одеяло, и я увидел худое тельце, словно покрытое рыбьей чешуей. Я отвел глаза в сторону.

— Неужели нет лекарств?

— Она родилась такой. Несколько лет назад на заводе, у которого общий забор с комбинатом, случилась авария… Не знаю, какую там трубу прорвало, только часть этого на нашу территорию попала. Я ведь после стала дежурным администратором в комбинатовской гостинице, а когда случилась авария, работала на комбинате. Мы ведрами грязь собирали, ее куда-то вывозили и закапывали. С утра работали, а в обед нас самих «скорая» увезла… Потом солдат прислали, они работали… Но я уже в больнице лежала, мне хуже остальных пришлось, ведь я беременная была. Доктор предупредил, что на ребенке может сказаться, но аборт поздно было… Я вам для того рассказываю, чтобы вы понимали, — я не подачку у комбината прошу, это их вина, что так получилось, и теперь, когда муж в больнице, я просто не вытяну нас обеих… Ее ведь, — она положила руку девочке на лоб, — надолго не оставишь.

Мы погасили свет и тихо вышли из комнаты.

— Давайте я вас завтраком накормлю, — предложила женщина.

— Спасибо, я уже, — ответил, а сам в это время подсчитывал в уме, сколько у меня с собой денег. Достал бумажник. — Ваш муж давал мне в долг… Я хотел ему лично отдать, но, наверное, лучше если теперь вам.

— Что вы, — она спрятала руки за спину, — у меня нет никакой расписки, я не знаю…

— Не было никакой расписки. Как-то он меня просто выручил. И пусть все останется между нами. Я вытянул руку так, что чуть не уткнулся ей в грудь.

— Хорошо, — женщина взяла деньги и словно взвесила их на ладони. — Спасибо. Только я не хочу, чтобы вы пожалели, что вот так просто… вернули эти деньги.

— Я не жалею, — покачал головой.

Попрощался и вышел. Больше мне здесь делать нечего.

Машины капитана во дворе не было. Уехал.

Какой-то мужик в кожаном пиджаке попросил прикурить. Я двинулся вперед по улице и на углу вдруг заметил — мужик в «коже» идет следом. В этот момент мы невольно встретились глазами, и он быстро опустил голову, словно испугался, что я его узнаю.

На следующем перекрестке я остановился у витрины продуктового магазина. За стеклом лежали рыбные консервы, а я вовсе не любитель этого блюда, чтобы с таким вожделением его изучать. Просто в отражении я видел, как кожаный пиджак замедлил шаги, посмотрел мне в спину, а потом кому-то помахал рукой. К бордюру подъехала машина, он сел в нее, хлопнул дверцей и уехал.

Наверное, становлюсь подозрительным.

Но все равно при каждом удобном случае л оглядывался, старался запомнить лица людей, идущих следом. Я ожидал увидеть одну и ту же физиономию. А так как нормальный человек не будет упорно бродить вокруг одного и того же квартала, по кругу, я бы понял, что меня ведут.

Однако люди были разные, и тогда я направился кратчайшим путем в знакомый двор, к Рите. Я решил, что оставлю в случае чего записку с московским телефоном. Может, ей пригодится…

Я остановился, словно наткнулся на невидимую стену: под аркой, через которую я прошел, уже стояли двое, один из них — тот самый, в кожаном пиджаке.

Они меня выследили, и теперь ловушка захлопнулась.

Затрудняюсь описать поведение желез внутренней секреции, но содержание адреналина в крови резко повысилось. Наверное, так происходит с любым животным, когда оно загнано в угол и охотник примеривается, в какую часть тела всадить кусок металла. А я сейчас немногим отличался от животного, и все подчинялось не разуму, а инстинктам, древним, как сама жизнь, которую они защищали. Мы и понятия не имеем, сколько в нас от зверя, пока не загонят под флажки.

И я подбежал к подъезду, рванул дверь на себя, проваливаясь, как в прорубь, в темноту лестницы. Зрение включилось через мгновение, вместе с ним — обостренное ощущение времени.

Я слышу шаги подбегающего человека, слышу, как он берется за ручку двери, врывается внутрь, еще не видит меня, но правая рука его исчезает в кармане и появляется снова, щелчком выбросив из кулака лезвие…

В порыве отчаяния я бросаюсь вперед, пытаюсь поймать его запястье, но обманным движением он высвобождает руку, и я слышу треск от раздираемой лезвием одежды.

Тогда я всем своим весом толкаю его назад, на дверь и, схватив за волосы, бью головой о створки. Еще раз. Еще… Противник снова взмахивает рукой, и снова я чувствую лезвие его ножа. Как осиный укус… Но тут он начинает сползать вниз, к моим ногам, и там остается неподвижный, как мешок с цементом. Я не сразу понимаю, что все кончено.

Из двери выступает кем-то сто лет назад вбитый гвоздь, он-то и стал последним аргументом, когда затылок человека вступил с ним в соприкосновение. Я еще пытаюсь оценить. ситуацию, в которую попал, а ноги сами несут меня вверх по лестнице.

Те, что стояли в подворотне, наверное, подождут немного, пока, их приятель справится с делом. А так как он не скоро выйдет из подъезда, если, кстати, вообще поднимется, его дружки придут следом. Последний этаж…

Я останавливаюсь, цепляясь рукой за перила, и ловлю ртом воздух. Боль сконцентрировалась почему-то в солнечном сплетении, а вовсе не там, куда втыкался нож.

Перед глазами плавают зеленые фосфоресцирующие круги.

Последний этаж — вокруг грязные стены, белый потолок, щербатый кафель… Я зажат в замкнутом пространстве лестницы.

Все.

Я слышу, как хлопнула дверь, слышу удивленные голоса внизу, брань, а потом шаги поднимающихся по лестнице мужчин. Пожалуй, у меня остается один единственный шанс…

На лестничной площадке три двери, и я позвонил во все три. А тем временем преследовавшие меня люди продолжали подниматься вверх. Знаете, это довольно жутко осознавать, что между тобой и смертью осталось несколько лестничных пролетов.

Одна из дверей открылась.

Я даже не посмотрел, кто за ней, а сразу протиснулся в квартиру, закрыл за собой дверь, осторожно, чтобы те не услышали, и только потом обернулся.

Передо мной стояла девочка лет четырнадцати. Она спрятала руки за спиной и молча меня разглядывала. Я приложил палец к губам, и она понимающе кивнула. Довольно сообразительный и безрассудный ребенок.

На лестничной площадке голоса, но приглушенные, мне с трудом удается разобрать:

— Не взламывать же каждую нору, — говорит один раздраженно, — и потом, если этот тип смог вырубить Шмеля, вдвоем его не взять. Это ведь сам черт, его даже Ягар боится.

— Ягар никого не боится, — другой голос. — Но Шмелю надо смываться — еле на копытах стоит. Ему светиться нельзя, пусть он у Ягара в избушке заляжет. Подгони машину прямо к подъезду, перетащим пока.

Девочка тоже слушала голоса, не спуская с меня серых глаз. И только когда они ушли, все стихло, повернулась ко мне спиной и ушла в комнату. А я стоял, привалившись к стене, и пытался взять себя в руки. Голова кружилась, и я понимал, что сейчас и шагу не смогу сделать самостоятельно. Свитер был весь мокрый от крови.

Через несколько минут девочка вернулась.

— Вам нужно подождать, — вдруг сказала она, — вас во дворе караулят. Одного, правда, в машину засунули. Тот сам идти не мог, его поддерживали…

Я только сказал:

— Спасибо…

И ничком повалился на пол.

Когда я пришел в себя, то уже лежал на боку, а девочка сидела надо мной на корточках и сосредоточенно перебинтовывала плечо.

— Пустяки, — сказала она, заметив, что я открыл глаза, — даже кость не задета. А на ребрах вообще можно пластырем заклеить. Мы в школе проходили, как первую помощь оказывать.

— Странная ты особа, — опираясь на здоровую руку, я приподнялся и сел. — Если бы ко мне вдруг ввалился мужик, весь в крови… Ну и нервы у тебя.

— А я все видела, — она продолжала сидеть на корточках, любуясь моим перебинтованным плечом. — Я на лестнице стояла и все видела. Вдруг раз — этот врывается. А вы его раз головой об стенку. И привет. А я — бегом домой. И страшно, и интересно.

— Не об стенку, а об дверь, — поправил я.

— Не важно, — она поморщилась, — все равно здорово. Мне понравилось. Потом вы еще топали, как бегемот, пока я вам дверь не открыла — она засмеялась, встала и скрылась в конце коридора.

Я не слышал, что она там делает, и через несколько минут с трудом поднялся, держась рукой за стену, пошел следом, в комнату. Девочка лежала на диване и читала книгу.

— Подождите, — сказала она, — тут самое интересное место. Можете пока в окно посмотреть.

Из окна в самом деле весь двор как на ладони. Сначала я никого не увидел, но потом заметил, как за грудой строительного мусора в дальнем конце стоят и курят двое. По одежде я узнал — те самые. Курят и поглядывают на часы. Курят молча.

— Все, — девочка с шумом захлопнула книгу.

— Ты что читала? — спросил я.

— А, тут про то, как они рыбу ловят, вино пьют, про бой быков и про любовь, конечно. Жалко, что он на ней жениться не мог. Его на войне вон туда ранило, — она показала на низ живота. — Да вы садитесь, — подобрала под себя загорелые исцарапанные ноги, — а то зеленый весь, опять навернетесь.

Я присел на диван, и она снова вытянулась, лягнув меня пятками в бок. Я поморщился от боли.

— Раз я вас спасла, — девочка подперла кулаком щеку и задумчиво посмотрела в мою сторону, — вы должны будете на мне жениться. Когда вырасту.

— Что-то ты рано об этом заговорила, — я улыбнулся.

— Должен же быть мужчина в доме. Отец, когда я еще не родилась, погиб. Он полярный летчик был… — девочка вдруг покраснела. — Мне так Лялечка сказала.

— А кто это?

— Лялечка? Мама моя. Я на ней жениться не предлагаю — у нее есть один, только он с нами не живет. Она сама к нему ходит, как сегодня, а потом ей в ночную смену. Вам здорово повезло, что ее сегодня нет, Лялечка не пустила бы. Всего боится. А если вам интересно, то я вас уже однажды видела.

— Интересно. Где?

— А три дня назад, поздно очень, Лялечка в смену была, а я в окно смотрела. Вы и еще один у подъезда барского дома топтались, под фонарем, кого-то ждали, потом зашли внутрь… Дальше я не стала смотреть. Надоело.

— Неужели ты меня запомнила?

— Вы ростом высокий, в спине широкий и волосы длинные.

Не перепутаешь. Не уйдете пока? А то скучно одной. Я на кухне постелю. Лялька всегда там дяде Паше стелила.

— Ты больше ничего не видела? — я заинтересовался. — Ну, кто. перед нами в подъезд заходил или выходил оттуда?

— Мужик через двор прошел, в другую подворотню.

Маленький такой, в черном плаще.

— И в подъезд не заходил?

— Какой подъезд?

— Ну, четырехэтажного дома.

— А, барского… Нет, я бы видела. Нет, этот мужик прошел через двор, очень быстро, почти бегом. Я еще подумала — от кого это он удирает? А в подъезд никто не заходил…

Тело словно свинцовое, и я понимал, что сейчас главное, это восстановить силы.

— Ты никому не открывай, пока я буду спать, ладно? — попросил я.

— Ладно, — она встала, — не бойтесь, никому не открою.

Я проснулся оттого, что кто-то положил холодную и влажную ладонь мне на лоб. Открыл глаза и не сразу понял, где я.

За окном начало темнеть. Девочка стояла на коленях перед диваном, и я уже не мог разглядеть ее лицо.

— Они ушли, — сказала девочка, — часа два, как ушли. Видимо, поняли, что вы им не по зубам. Теперь тоже уйдете?

— Да, извини.

— Насчет того, что потом на мне женитесь, это я пошутила, больно надо. Скатертью дорожка, — и убрала руку.

— Ты знаешь, я ведь не здесь, я в Москве живу, — осторожно погладил ее по плечу, — я тебе оставлю телефон, и когда ты ко мне приедешь, мы пойдем есть мороженое, в кино, театр, в общем, куда захочешь…

— И в зоопарк?

— И в зоопарк.

— Ладно, оставьте ваш телефон, приеду к вам как-нибудь. Вы непьющий?

— В общем-то нет.

— Это хорошо. Тут кругом одни пьющие. А в Москву я обязательно приеду, когда школу закончу. Я вам сейчас рубашку дам — от дяди Паши осталась. А свитер ваш — только выкинуть.

Я оделся, нацарапал в темноте телефон. Не дожидаясь, пока я уйду, она закрылась в ванной комнате и включила воду, По-моему, здорово на меня рассердилась.

Я ушел, так и не попрощавшись, так и не поблагодарив за то, что эта девочка спасла мне жизнь.

Очень загадочная девочка. Такая обязательно приедет в Москву, когда кончит школу.

Я спустился во двор и направился к подъезду, где живет Рита, поднялся на последний этаж и остановился перед дверью. Прислушался.

Тишина, разве только гудит где-то в трубах вода. Потом надавил на кнопку звонка.

Он прозвенел резко и отчетливо, я даже вздрогнул. Такой звук бывает только в пустых квартирах. Присутствие людей все шумы делает мягче и невнятней.

Я стал осматривать дверь. Хорошая, крепкая дверь, только один недостаток: замок был сломан, и стоило надавить на нее покрепче, как дверь открылась. Я прошел на ощупь по коридору и в нерешительности остановился на пороге комнаты…

Сломанный замок, затаившаяся квартира, — я уже ничего хорошего не ожидал увидеть… Потом все-таки перешагнул порог, нащупал выключатель на стене и зажег свет.

В комнате — никого. Возле дивана — пепельница, полная сломанных, недокуренных сигарет. И телефон рядом.

Кажется, она обещала, что будет ждать моего звонка всю ночь.

Я прошелся по комнате, остановился перед неплотно закрытым шкафом, открыл его. Вещи были сброшены с плечиков и в беспорядке лежали на дне. Тут же лежала сумочка под крокодиловую кожу и одна женская туфля. Я наклонился, поднял сумочку, открыл ее. Косметика, зажигалка, ключи, документы…

Не те вещи, чтобы оставить их в шкафу, уходя из дому. Положил сумочку и некоторое время растерянно озирался по сторонам. Но в остальном — никаких следов борьбы.

Остается предположить, что хозяйка сумочки и туфли пыталась спрятаться в этом шкафу, где ее и нашли после того, как открыли дверь.

Я дотронулся до смятого черного платья, пытаясь мысленно восстановить образ молодой зеленоглазой женщины… На душе стало пронзительно тоскливо. Закрыл шкаф, подошел к дивану и выбрал из пепельницы уцелевшую сигарету. Руки у меня дрожали, я никак не мог прикурить.

Видимо, она уже собиралась уходить, если была в уличных туфлях и держала в руках сумочку с документами и ключами. Может, стояла в коридоре, когда поняла, что в квартиру хотят проникнуть. Не знаю, на что надеялась, когда решила искать такое убежище. Впрочем, в подобной ситуации всегда поступаешь, как последний идиот. Я ведь и сам недавно прятался в шкафу. Только мне повезло больше.

Я зажег свет на кухне — на столе стояли две пустые бутылки из-под коньяка, а в пол были втоптаны окурки от папирос. Несколько таких же окурков было в ванной комнате, там же — выдранные с кусочками ткани две пуговицы и метра полтора завязанной узлами веревки. Больше ничего.

Как во сне я покинул квартиру и вышел на улицу. Я шел по вечерним спокойным улицам, но не чувствовал себя в безопасности. Может быть, мне и удается пока оставаться незамеченным, но каждое мгновение в одном из случайных прохожих я могу увидеть недавнего знакомого, и карусель снова закрутится. Что значила веревка на полу в ванной комнате? Ведь и директора задушили — затянули на шее кожаный ремень…

От таких мыслей у меня на лбу выступила испарина.

Я вышел на привокзальную площадь и невольно остановился в тени газетного киоска. Сквозь огромные стекла вокзала я видел немногочисленную очередь в кассу, людей, сидящих на лавках в ожидании поезда, и только потом засек того парня.

Я его не знал, но насторожило, как он пристально разглядывает входящих и выходящих из здания вокзала. Человек, кого-то встречающий, сам старается быть на виду — тогда шансы не разминуться повышаются вдвое. Этот же выглядел так, словно караулит кого-то из засады.

До вокзала рукой подать, и если этот охотник по мою душу, то я потеряю последнее преимущество. Правда, меня он заметит, только когда я буду почти у цели.

Небрежно пересек площадь, но, когда стал подниматься по ступенькам, сразу же встретился глазами с тем парнем. Он пошел следом и откровенно рассматривал меня. Я решительно толкнул дверь вокзала и еще раз оглянулся — парень призывно помахал кому-то рукой.

Не прошло и полминуты, как к нему присоединился второй, коренастый, коротко стриженый, похожий на бывшего боксера.

Вместе они вошли в помещение вокзала и двинулись следом за мной к буфетной стойке. Я взял сосиски и кофе. Там были еще и бутерброды, и выглядели они поаппетитнее. Но, открыв бумажник и сосчитав деньги на обратный билет — неприкосновенный запас, я выяснил, что даже стакан кофе лучше было не брать. Потому что если мне и доведется завтра пообедать, то разве только батоном хлеба и водой из-под крана.

Намазав сосиски сладкой горчицей, я приступил к небольшому пиршеству…

А те двое, купив бутылку минеральной воды, встали за соседний столик, и я постоянно чувствовал их взгляды искоса.

Только бы дали доесть.

Они о чем-то тихо разговаривали, наконец один поставил стакан и медленно подошел ко мне. Остановился напротив, достал из коробка спичку и стал ковыряться в зубах. Я нагнул голову, чтобы не встретиться с ним глазами. Горилле никогда не надо в глаза смотреть, говорят специалисты.

— Эй, мужик, — рявкнул вдруг он, — дай на бутылку.

— А штаны не намочишь? — я поднял глаза, — ты же с приятелем одну выхлестал.

— Давно не били? — он заржал.

— Пошел вон, — я бросил, на тарелку недоеденный кусок хлеба, — ты мне аппетит портишь.

— Так и шабер в бок получить недолго, — боксер продолжал нагнетать обстановку.

— А Шмель, — спросил я, — поправляется уже? Он ведь тоже что-то там насчет шабера говорил.

Брови у мужика удивленно поползли вверх, а я решил закрепить успех. Иногда очень полезно подслушивать за дверями.

— Привет Ягару, — я вспомнил еще одно имя. — Ты разве не в курсе, что мы с ним договорились?

— То-то смотрю, ты такой смелый, — боксер растерянно потер лоб. — А не врешь?

— Узнай сам, — я устало вздохнул: акула заглотила приманку. — Надеюсь, не надо объяснять, где Ягара сейчас найти? А твой приятель пусть меня покараулит.

Боксер повернулся на каблуках, отошел, и они тихо посовещались. В это время я заметил, что люди потянулись к выходу на перрон — скоро должен был подойти поезд.

— Эй, — окликнул парней, — лично я иду на улицу курить. Кто со мной?

Вытер бумажной салфеткой рот, скомкал ее в кулаке и смешался с толкающимися на выходе людьми. Я старался идти спокойно, даже развязно.

Я знал только одно — с боксером мне не справиться, он сильнее меня. А вот со вторым — худощавым блондином — возможны варианты.

Выйдя на перрон, я остановился возле урны, выбросил салфетку и полез за сигаретами. Блондин остановился рядом, между мной и застекленным боком вокзала. Вдали уже показались огни прибывающего поезда.

— Куришь? — я вроде бы протянул ему пачку, но в это время пальцы мои спрессовали в комок упаковку, фольгу и табак, а кулак, согнутый локоть, предплечье превратились в простейший механизм, который чуть отошел назад, развернув корпус, а потом устремился вперед, врезавшись в подбородок противника.

Все произошло мгновенно.

Блондин неестественно дернулся, но не упал, только голова его склонилась набок, а из угла губ потекла струйка крови. Только потом он начал заваливаться на спину, я подхватил его и бережно опустил на землю.

Никто словно ничего не заметил. Люди были в предвкушении подхода поезда. Я сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее пошел к началу перрона. Наконец, не выдержал и побежал.

…Они вынырнули из кустов сирени, когда до края платформы оставалось с десяток шагов. Людей тут не было, видимо, ожидаемый состав будет короткий. Луч тепловоза разрезал темноту, и было слышно, как вибрируют рельсы.

Их было двое. Боксер и еще тот, утренний, в кожаной куртке. Они не произносили ни слова, молча преградили мне дорогу и, чуть подталкивая кулаками, прижали к краю платформы. Послышался шум приближающегося поезда.

— Допрыгался, — сквозь зубы сказал боксер. — Сейчас тебя размажет…

Я промолчал и весь напрягся. Тогда боксер взял меня за локоть и невольно оглянулся, скоро ли поезд. Уже зашуршали под напором воздуха кусты сирени, краем глаза я уже видел тупорылую морду локомотива, чужая рука еще крепче сжала мой локоть, лица замкнулись, как бывает, если люди хотят совершить что-то серьезное и опасное.

Мы стояли на самом краю перрона.

Сейчас, или будет поздно, подумал я. Все будет поздно…

До навалившегося на край платформы поезда оставалось метров десять… Резко, предплечьем я отбил тянувшиеся ко мне руки и прыгнул вниз, на рельсы. Потом, как в воду, дальше, вперед, до боли в суставах…

Оглушительный скрип колес, свист рассекаемого воздуха, вопль гудка, но вагоны уже мелькают за моей спиной, отрезая меня от платформы и стоящих на ней людей.

Я бегу дальше, через пути, пролезаю под товарными вагонами, пока, наконец, не падаю на ржавую траву вдоль насыпи. Тяжело дышу, смотрю, как суетятся с фонарями вдоль подошедшего состава люди, заглядывают под вагоны и перекрикиваются. До меня долетают некоторые слова, исключительно матерные. Потом все стихает, и люди расходятся, так и не догадавшись, что произошло.

Поднимаюсь с земли и отряхиваю брюки. Плечо неприятно саднит, я засовываю руку под рубашку м убеждаюсь, что повязка стала набухать от крови.

За железнодорожными путями, там, где дюны мусора прорастают густым кустарником и крапивой, я набредаю на полуразвалившийся одноэтажный дом. Внутри пахнет сыростью и гнилью. Не самое удобное место для ночлега, разве только одно преимущество — вряд ли меня будут здесь искать. И даже если будут, я услышу продирающихся сквозь кустарник людей и успею улизнуть. Обхожу пустые комнаты с проваленным полом и сквозняками, наконец, из досок и обрывков толя сооружаю себе гнездо в углу посуше. Привалившись к осыпающейся штукатуркой стене, я смотрю в проем пустого окна на ночное небо, верхушки кустарника, обступающего барак со всех сторон, и на звезды. Как-то постепенно звезды померкли, и стало совсем темно…

Я вдруг стал испытывать беспокойство, потому что не поднялся на второй этаж и не посмотрел, что там? Тогда я медленно встаю и на ощупь ищу скрипучую лестницу. Я иду, вытянув перед собой руки, и все время боюсь наступить на что-то мохнатое и неподвижное, вроде как вывернутую наизнанку козлиную дубленку. Я не понимаю, откуда у меня такие мысли, наверное, я что-то вспоминаю и вспомнить не могу. На втором этаже светлее, свет пробивается сквозь пыльные стекла. Тут есть кое-какая мебель. Старинный шкаф, трюмо, панцирная кровать с набалдашниками. Я подхожу к окну — протереть его и посмотреть, что делается снаружи. А когда оборачиваюсь, то замечаю, как на трюмо, перед зеркалом, горит свечка. Пламя качается из стороны в сторону и коптит. Я подхожу к зеркалу и тут слышу — кто-то быстро пробежал по комнате и остановился у меня за спиной. В зеркале отражается женский силуэт… Она находится очень высоко, почти под потолком, и я решаю, что женщина стоит на табуретке. Тут вдруг она начинает опасно раскачиваться, вот-вот упадет, и я оборачиваюсь, раскрыв руки, чтобы поддержать… В это же мгновение я начинаю дико кричать, потому что руки мои ловят пустоту, женщина не стоит, а визжит надо мной, глядя сверху вниз одутловатой мордочкой удавленницы. Я кричу и не слышу своего голоса, а она раскачивается, задевая пальцами босых ног меня по лицу. Я кричу, давясь от рыданий, и просыпаюсь.

Рассвело.

Капли дождя барабанят по остаткам жести на крыше одноэтажного барака, стекают по стекам в зеленых разводах плесени. Лицо у меня все мокрое от брызг. На треснувшем подоконнике нахохлилась пара голубей.

Я лежу неподвижно, боясь поверить, что это был всего лишь сон… Сквозь тонкие стены и слышу, как кто-то ходит в дальнем конце барака и кряхтит. Наконец, что-то с грохотом падает, а этот кто-то, невнятно бормоча, выбирается наружу, а потом, топая, проходит под моим окном и с треском удаляется в заросли кустарника.

Надо пойти и посмотреть, почему он там возился, думаю я.

Но в подсознании еще клубится страх сна, я не в силах пошевелить даже пальцем. Наконец, разминаю онемевшие мышцы, потом, дрожа от сырости, снимаю рубашку и разматываю бинты. Бинты жесткие от засохшей крови, но рана уже не кровоточит, только края покраснели и распухли, и острая боль пронизывает все тело, когда я поднимаю руку.

Помогая себе зубами, я снова делаю повязку и натягиваю рубашку. Рубашка успела остыть, и теперь сырость особенно чувствуется.

Обхожу барак, комнату за комнатой, пока не попадаю в ту, где, видимо, тоже побывали люди этой ночью. Судя по обширному ложу из нескольких рваных матрасов, здесь спали вповалку несколько человек, бродяг, наверное.

Короче, я забрел на чужую территорию, и мне здорово повезло, что не прирезали ночью, пока снились кошмары. Теперь придется искать другое пристанище.

На запасных путях стоит пассажирский поезд, дверь одного из вагонов открыта, и проводница выметает на улицу мусор. Я останавливаюсь чуть в стороне, так, чтобы сор не летел в мою сторону.

— Тебе чего? — проводница разгибается, держась рукой за поясницу, и смотрит на меня.

— Надо побриться, почистить одежду, в общем привести себя в порядок. Окажите гостеприимство, а?

— В бегах, что ли? — она смотрит подозрительно.

— Нет, что вы… Загулял просто. Если в таком виде явлюсь…

— Понятное дело, — она смягчается. — Бедные твои родители.

Бритву я тебе найду, кто-то из пассажиров оставил…

Из зеркала на меня смотрит осунувшаяся физиономия в рыжей щетине и с воспаленными глазами. Глубоко вздохнув, я промываю под краном бритву, распечатываю конвертик с лезвием… Постепенно я начинаю себя узнавать. Нашелся даже дешевый одеколон, а когда я снова перевязываю плечо, в туалет заглядывает проводница и отбирает у меня заскорузлые бинты.

— Где это тебя? — спрашивает она.

— Так, стеклом порезался.

— Знаю я эти стекла. Пойдем, в аптечке бинт есть. И мазь. Она вонючая, но помогает.

Дождь перестал, и выглянуло солнце, и земля сохла прямо на глазах. Я ходил по улицам города и высматривал, не промелькнет ли впереди прохожих стройная фигурка Риты. Ноги сами привели меня на Железнодорожную улицу.

В моих действиях появилась пусть далекая от истинной, но все же цель. Близко к дому, где мы встречались с Юлей, я не стал подходить, а выбрал пустой ларек на противоположной стороне улицы. Задняя стенка у ларька была в нескольких местах продавлена, а внутри по колено всякого мусора, и пахло чем-то кислым. Может, до определенного времени это было убежище неприкаянных сограждан, жаждущих выпить бутылочку портвейна и заняться революцией. Я имею в виду сексуальную, а ей, как и любой другой, конспирации только на пользу. Теперь же, наверняка, самим завсегдатаям стало гадко от помойки, которую они натворили.

Сквозь частые щели мне прекрасно были видны и подъезд, и окно квартиры. Окно было чуть приоткрыто, и я мысленно представлял, как от сквозняка качается бахрома розового покрывала. Какая мерзость.

Я очень долго пробыл на своем наблюдательном пункте, и меня уже слегка поташнивало. Но никакого движения за окном не заметил. Я продолжал ждать с терпением пигмея и, когда совсем затекли ноги, выбрался из засады и направился в подъезд.

По прошлому опыту я помнил, что дверь была без глазка. Значит, если там есть обитатель, то ему придется хотя бы спросить:

«Кто там-м?»

Возле двери я остановился, чтобы собраться с мыслями. Потом надавил на кнопку звонка. Никакого ответа.

Можно было успокоиться и выбросить из головы эту совершенно пустую квартиру. Если бы…

Если бы после того, как я отпустил кнопку, не услышал, как в квартире скрипнули половицы… Кто-то подошел к двери с той стороны и замер, как и я, прислушиваясь.

Дверь мне не откроют, а играть в молчанку не имеет смысла. Если кто-то здесь спрятался, то явно неспроста. Короче, когда у квартиры дурная слава, то, наверное, я найду в ней именно это.

Человек, решивший спрятаться, вряд ли станет менять убежище из-за одного случайного звонка в дверь. Тем более дверь достаточно прочная, а для меня и вовсе как стена, через которую не пробиться.

Я придумал себе другой путь, надо только подождать, пока стемнеет.

На лестничной площадке я открыл окно и, стараясь особенно не высовываться, ощупал стену снаружи. Дело в том, что строители, не в силах превозмочь свои эстетические потребности, проложили желтый кирпич узкими горизонтальными полосками красного. Эти полоски выступали из стены — немного, на ширину ладони разве, придавая дому замечательно художественный вид. С точки зрения строителей, естественно.

Теперь я знал, что мне предстоит. Вернее, предполагал. Потому что когда предстоит ночная прогулка на высоте шестого этажа, ничего не знаешь наверняка.

Небо было звездное.

Луна казалась огромной, страшной и висела над крышами.

Не знаю, к удаче такое или наоборот?

Некоторое время пришлось ждать, пока дворник бестолково мел асфальт перед подъездом. Наконец, он ушел. Во многих квартирах уже легли спать, не было света и там, куда я стремился. Впрочем, уверен, в квартире его и не зажигали.

Окно осталось приоткрытым.

Захотелось курить, но я понимал, что огонек от сигареты будет заметен с улицы, а мне не стоит привлекать внимание.

Потом проверил одежду — ничего не должно мешать. Любая мелочь может стоить жизни.

Под конец не выдержал и посмотрел вниз.

Шестой этаж, не Бог весть какая высота, в случае чего не успею даже толком понять, где оступился.

Захотелось все бросить и смыться. Если еще немного постоять у открытого окна, представляя, как мои девяносто килограммов устремятся вниз со скоростью свободно падающего тела, а потом послышится звук, словно кто-то уронил арбуз… тут никакой силы воли не хватит.

Надо торопиться, пока нервы не издерганы. Я решительно залез на подоконник.

Луна поднялась выше, посветлела и была похожа на ртутный шарик. Держась за переплет, я повернулся спиной к улице и стал приседать на одной ноге, в то время как другой скользил по стене дома, пока носком не попал на узкую полоску красного кирпича. Утвердившись, я перенес наружу другую ногу.

Карниз казался еще уже, чем когда на него смотришь.

Весь вес приходился на пальцы ног, и стоит случиться судороге, мне не миновать затяжного прыжка. Ночной ветер холодил спину, я стоил, ухватившись за переплет, и не в силах был выйти из оцепенения.

А если подует сквозняк, окно захлопнется и прижмет мне пальцы?

Впрочем, не стоит об этом задумываться.

Когда оконный проем кончился, пришлось прямо распластаться по стене и продвигаться вперед по сантиметру. Одной рукой я продолжал держаться за выступ рамы, компенсируя неустойчивое равновесие. Наконец, я отполз на длину вытянутой руки. Теперь впереди должна быть водосточная труба, моя следующая опора.

Правой рукой я провожу по шершавой поверхности стены и понимаю, что чуть-чуть, но не дотягиваюсь.

Снизу все выглядело, ближе.

Я потянулся изо всех сил, на какое-то мгновение пальцы, державшиеся за раму, начали соскальзывать… Не знаю, каким чудом мне все-таки удалось ухватиться за костыль, на котором крепилась труба, и сохранить равновесие.

Держась обеими руками, я был словно распят на стене на высоте шестого этажа.

Сжимая костыль, я расслабил левую руку, она бессильно повисла вдоль тела. Стараясь не торопиться, шаг за шагом, я добрался до трубы. Тут можно перевести дыхание. Рана от напряжения разболелась, и левая рука, похоже, вышла из строя.

А ведь на следующем этапе она должна меня страховать.

Я перебрался через трубу и, обнимая ее, вытащил из брюк пояс. Один конец ремня я обмотал вокруг левого запястья, перекинул его через костыль, а другой зажал в кулаке.

Ноги стали предательски дрожать. Это искала выход накопившаяся усталость.

Еще несколько сантиметров, еще…

Вытянутая правая рука уже нащупала срез окна, толкнула приоткрытую створку… Я понял, что выиграл.

Еще через минуту я стоял, согнувшись, на подоконнике, а потом тихо влез в квартиру.

Я был готов защищаться. Я был готов постоять за себя, если вдруг кто набросится. Я вовсе не был уверен, что здесь меня примут радушно. Но я стоял возле окна, готовый к бою, а никто на меня не нападал. В квартире было темно и тихо.

И от этого затаившегося спокойствия я волновался еще больше. Нет ничего страшнее, чем ожидание опасности.

Я видел очертания мебели, стены, — на которых отражался лунный свет, кровать…

На кровати кто-то лежал.

Я беззвучно подкрался и склонился, пытаясь разглядеть… В это мгновение я почувствовал страх, словно тупой иглой ткнули под сердце. Я даже зажмурился и отпрянул.

На кровати лежала Рита.

Она лежала неподвижно.

Рядом, на стуле, был ночник. Я нащупал выключатель и зажег свет. Тусклая лампочка осветила разметавшиеся по подушке волосы, по-детски приоткрытый рот, длинные тени ресниц. Рита спала, натянув одеяло до подбородка и обняв во сне подушку. Я перевел дыхание и устало опустился на кровать, стал снимать с запястья ремень. Она не проснулась, только чуть заворочалась во сне.

— Рита… — тихо позвал я. Она открыла глаза. Зеленые глаза смотрели сначала отчужденно, потом испуганно.

— Ты? — произнесла она почти беззвучно, я понял только по движению губ. — Ты?

Я кивнул и улыбнулся:

— Можешь даже потрогать.

Потом протянул руку и осторожно поправил ей волосы. Она отстранилась и уткнулась лицом в подушку.

— Этот сон, — сказала она глухо, — какой страшный сон, господи… Этот барак, свеча, зеркало, удавленник… Я кричала и не могла проснуться…

Я поежился. Что-то знакомое было в ее сне.

— Где ты пропадал столько времени? — сказала она в подушку.

Ну и ну, оказывается, это я пропадал!

Она все лежала на животе и обнимала подушку, а мне теперь спешить некуда, и я ждал, пока она успокоится. Потом не выдержал и ущипнул ее под одеялом. Я просто хотел немного подбодрить ее. Она ударила меня по руке и села на кровати, держа одеяло под подбородком.

— Как ты сюда попал? — спросила.

Я показал на окно.

— Но ведь…

— Пустяки, метра три по карнизу. Если бы это было не так высоко, я справился бы намного быстрее… — я сделал паузу и подумал, что настала моя очередь спрашивать.

— А как ты сюда попала?

— Лисенок… Это Юля, — пояснила, — дала ключи. Мне надо было спрятаться, и она помогла.

— По-моему, эта девица не питала к тебе дружеских чувств.

— Она их и сейчас не питает. Только раньше я ей мешала, а теперь — уезжаю. Ей выгодно, чтобы я уехала без скандала — легче будет занять мое место. В нашем светском обществе.

— Но почему ты уезжаешь? И что случилось в твоей квартире? Кстати, я хотел бы зажечь верхний свет — не люблю сидеть в потемках.

— Тут не надо, — она откинула край одеяла и спустила босые ноги на пол. — Давай на кухне, я там занавесила окно покрывалом. И отвернись, пожалуйста, мне надо переодеться.

— Ну все, пойдем, — позвала она и пошла впереди меня.

Рита была в туфлях почти без каблуков и казалась совсем маленькой и беззащитной.

Зажгла плиту, поставила чайник. Потом достала из шкафа чашки и насыпала в них растворимого кофе. Она чувствовала себя тут вполне уютно.

— Ты здесь бывала раньше? — спросил я, но она не ответила, а ушла в комнату и вернулась с нераспечатанной пачкой «Лаки Страйк». Когда чайник закипел, разлила воду по чашкам и села напротив.

Я курил и разглядывал ее сквозь облачко дыма. Рита казалась школьницей, пусть немного распутной, но все же невинной. Я имею в виду своих сверстниц, какими их запомнил. В сущности, мы были последнее невинное поколение.

— Ты меня изучаешь, да? — Рита взяла обеими руками чашку и поднесла ее к лбам. — Наверное, я должна тебе объяснить, что не имею никакого отношения к этому убийству.

— Тогда почему ты прячешься?

— Они ворвались утром в квартиру, связали меня, запихнули в ванную, а потом сидели на кухне и пили мой коньяк. Я слышала их разговоры — они ждали тебя. Я им не нужна была. Потом кто-то пришел и сказал, что ты убежал. Они ушли, а мне осталось распутать веревку. Я боялась появляться у себя дома… Весь день пряталась то в кино, то… Потом позвонила Лисенку и взяла у нее ключи от этой берлоги. Она сказала, здесь безопасно.

— Не хочешь сообщить в милицию, что на тебя напали?

Рита грустно улыбнулась и достала из пачки сигарету.

— Мне нельзя иметь дело с милицией, — сказала она тихо, — я очень много знаю лишнего. Мне бы быстро заткнули рот. Для этого существуют сокамерницы и несчастные случаи. Все покупается за деньги.

— Ты хочешь сказать, тебе известно, кто убил директора?

Девушка замотала головой:

— Таких кандидатур можно найти сколько угодно. Кроме меня и моего мужа.

— Твоего мужа? А в милиции придерживаются другого мнения.

— Это я ему посоветовала увезти тело. Но убил не он.

— Ничего не понимаю, — сказал озадаченно. Зачем ему тело, если задушил кто-то другой.

— Ремень на шее, — она постучала пальцем себе по горлу, — это был ремень моего мужа, с такой пряжкой. Но ведь он не такой дурак, чтобы воспользоваться собственным ремнем в собственном подъезде. Его просто решили подставить…

Она внезапно замолчала и опустила голову.

— Но если ты не при чем, чего тебе было бояться?

— Я тебе уже рассказывала, с чего начинала, — теперь она не поднимала глаз, и я видел только склоненную макушку. — Кроме хорошей фигуры и всего прочего, что нравится мужикам, у меня было еще одно достоинство — я не трепалась. А когда люди крутят дела — только такие мне были нужны, только такие могут помочь в жизни, — им всегда нужен посредник, который не болтлив и умеет организовать нужную встречу, устроить все красиво и безопасно.

Сначала это понял один из моих друзей и стал пользоваться. Потом люди, с которыми он у меня встречался, тоже стали приглашать своих знакомых… Иногда они просто выпивали, иногда играли в карты, а то и приводили девиц или о чем-то договаривались.

— Воровская малина? — спросил я с усмешкой.

В этот момент мне хотелось ее ударить.

— Воры тоже приходили, — сказала она с вызовом и посмотрела в упор, — только большей частью приходили вполне уважаемые лица. Не всегда и не всех приглашаешь к себе домой, кабинет или ресторан. Вполне уважаемые люди…

— Вроде директора комбината?

— Я ведь с самого начала не морочила тебе голову, не уверяла, что я невинная овечка, — она чуть закусила губу.

— Ладно, проехали, — я кивнул.

— И ты еще спрашиваешь, почему я прячусь? — она прижала к пепельнице незажженную сигарету и сломала ее. — Если мной заинтересуются органы, как, по-твоему, с точки зрения людей, которые были у меня в гостях, не будет опрометчиво позволить мне распустить язык? Ведь никто не даст им гарантии, что я не начну рассказывать все подряд, если на меня как следует там нажмут? А я ведь слышала многое.

Я не знал, насколько она права, но в глазах у Риты был такой неподдельный страх, что я поверил — люди, с которыми она встречалась, достаточно опасные создания.

— Вот почему я отсюда сматываюсь, — она провела ладонью по лицу, словно стряхивая паутинку. — Никто не должен знать, куда я уеду. Я просто исчезну, начну на новом месте и постараюсь не совершать прежних ошибок.

— Но ты до сих пор не уехала…

— Да, — она подняла на меня странно заблестевшие глаза, — я не могла уехать, пока ты здесь… Только не задумывайся над этим, ни к чему тебе над этим задумываться…

— Не понял…

— Я сбежала из семьи, где меня ненавидели, я шаталась по вокзалам и подвалам, где встречала всяких подонков, потом мне удалось вырваться из нищеты, пробиться в этот мир, а тут тоже одни подонки, и муж у меня подонок, и все кругом… Я обречена была обалдеть от первого, кто отнесется ко мне по-доброму, будь то мужчина, ребенок или собака.

— Замечательное сравнение, — я отпил остывающий кофе, — очень удачное сравнение.

И засмеялся. А она вдруг посмотрела на меня с яростью.

— Черт бы тебя побрал, — произнесла Рита медленно, — я ведь влюбилась в тебя. Я совсем обезумела, разве ты не видишь?

Я замер с чашкой в руке, потом осторожно поставил ее на стол, словно боялся расплескать. Я на самом деле этого не увидел.

— Ну что — ты молчишь? — глаза ее потемнели еще больше, хотя, казалось, некуда больше темнеть.

Несколько дней назад я был беззаботным малым, которому ничего не стоило полюбить такую девушку, как Рита. С такими глазами, губами, фигурой…

— Тебе… неприятно мое прошлое? — сказала она с запинкой.

— Дело не в этом. Мне нет дела до твоего прошлого…

— Хочешь сказать — тебе все равно? Нет до меня дела?

— Почему же? Вовсе не это хотел сказать… — я ощущал какую-то пустоту внутри себя.

Да, несколько дней назад мне ничего не стоило полюбить такую девушку…

— Тебе наплевать на меня?

Промолчал.

— Я тебе нисколько не нравлюсь, да? — у нее запылали щеки. -

Не хочешь отвечать?

— Почему же? — повторил я, а ощущение пустоты усиливалось.

В таком состоянии я склонен совершать безрассудные поступки, — я тебя тоже люблю.

— Уедем, — Рита встала и подошла ко мне. — Уедем вместе.

— Да, конечно, — я обнял ее за тонкую талию и прижался щекой к бедру, — чем не выход?

Я почувствовал, как она вся напряглась при этих словах.

— Тебе не дает покоя убийство? — спросила, проведя пальцами по моим волосам. — Но ведь про это можно просто забыть.

— Угу. Можно. Со временем.

Через ткань одежды я чувствовал тепло ее тела, и от этого в душе словно распрямилась пружина. Усталость накатывала волнами.

— Для этого есть милиция, пусть они ищут, — упрямо сказала Рита.

— Да. Только я все делал вовсе не потому, что сомневался в способностях профессионалов или хотел им помочь.

— Тогда зачем? — в голосе ее послышалось недоумение.

— Вокруг столько зла, и надо попробовать, на что ты способен. Я хочу сказать, способен ли ты противостоять ему в одиночку, как умеешь. Тут дело не в технике сыска или приемах рукопашного боя, а в том, хватит ли у тебя воли пройти по карнизу. Важно знать, на что ты способен.

— Идеализм, — сказала она высокомерно.

— Может быть, — я уже совсем спал, обнимая ее за бедра. — Только я хочу знать, что во мне заложено. Иначе как определишь, на что имеешь право рассчитывать в этой жизни. Я хочу рассчитывать на многое…

— Становление личности? — холодно поинтересовалась Рита.

— Наверное. Я не хочу тебя обманывать…

— Значит, мы вместе никуда не уедем?

— Почему? Вот найду его… или их…

— Нет! — она отпрянула в сторону, — я не хочу опознавать тебя в морге. Я не хочу связать свою жизнь с потенциальным смертником. Если тебя не убьют завтра, то убьют через неделю, месяц, год. Я пыталась понять тебя, пыталась с первого нашего разговора, с первой встречи. Может быть, у тебя обостренное чувство долга, может, любопытство, может, свой интерес? Нет! У тебя просто патологическая страсть искушать судьбу, — она выкрикивала слова, как ругательства. — Я не хочу, не желаю постоянно бояться за тебя. Ты сумасшедший, это ты спровоцировал кошмар этих дней. Когда один все время лезет на рожон, остальные тоже теряют голову…

— Уж не я ли подсунул труп в подъезд твоего дома?

— Да, — она смотрела на меня бешеными и яркими, как звезды, глазами, — не удивлюсь…

— Успокойся, — я прикурил две сигареты и одну протянул ей, — тебе было бы неплохо выпить стаканчик и немного успокоиться. В этой дыре найдется пара стаканчиков винца?

— Ты сумасшедший, — она прижала ладони к пылающим щекам, — ты сумасшедший…

— Мне уйти? — я бросил сигареты в пепельницу и встал, — не люблю истерик.

— Уходи! Только по карнизу, как пришел, это доставит тебе удовольствие. Ненавижу…

Она вдруг размахнулась и ударила меня ребром ладони по скуле. Я на мгновение ослеп от обиды, потом с силой схватил ее за плечи. Она попыталась вырваться, как в тумане промелькнули ее испуганные глаза, сползавший с тонких смуглых плеч халат, обнажившаяся грудь, снова халат, смятый под нашими телами, ее руки, одновременно отталкивающие и удерживающие меня. Женщина извивалась, поднимая бедрами переплетенные тела с такой силой, что, казалось, пол прогибался под нами. Я чувствовал на лице ее горячее дыхание, которое становилось все чаще, пока вдруг не взорвалось воплями дикой кошки…

Утреннее солнце нашло лазейку между шторами и разбудило меня. Я лежал поперек широкой кровати, вытянувшись во весь рост и закинув руки за голову.

Приоткрыл веки и увидел Риту, она сидела в кресле, поджав под себя стройные ноги, и, улыбаясь, смотрела на меня. Глаза ее сияли. Я окончательно проснулся.

— Ты даже во сне с кем-то борешься, — сказала она со смехом, — я уже давно на тебя смотрю.

И потом, без всякого перехода:

— Я люблю тебя.

Я открыл рот, чтобы ответить, но она протестующе махнула рукой:

— Ничего не говори. Я тебя раскусила. Ты любишь, только если готов убить от ярости.

— Выбрось это из головы, — я рывком сел и огляделся, — а то я буду каждый раз получать по физиономии, если ты вдруг надумаешь проверить мои чувства.

Она засмеялась.

— Надо скрыть следы преступления, — я смущенно оглядел устроенный в комнате беспорядок. — Мы вели себя достаточно бесцеремонно. Она состроила недовольную мину и по-звериному потянулась, упираясь руками в подлокотники кресла. Потом встала.

Пока я умывался и перебинтовывал съехавшую повязку, она заправила постель и аккуратно сложила мои вещи.

В прихожей я наткнулся на чемодан. Он стоял под вешалкой, коричневый и пузатый, с блестящими металлическими замками.

Я спросил:

— Когда ты успела собрать вещи?

Мне показалось, она смутилась.

— Я еще несколько дней назад сложила чемодан и отнесла его в камеру хранения. Но ведь я не знала, сколько времени потребуется, чтобы тебя отыскать, и принесла вещи сюда. Надо было во что-то переодеваться… Халат, например…

— Запасливая, — я покачал головой, — а вот мне даже побриться нечем.

— Да, не мешает… — она на мгновение задумалась, потом радостно улыбнулась, словно вспомнила, — у меня же электробритва в чемо…

И осеклась.

— Что? — я удивленно смотрю на нее, — а больше в твоем чемодане мужских вещей нет?

Она колеблется, потом отвечает:

— Да, куртка, рубашки… самое необходимое… Не смотри так. Ты же не можешь меня ревновать к мужу!

— Веселенькое дело, — я чуть не расплескал кофе, — значит, вы собирались вместе уехать? Меня ли ты ждала в этой квартире?

— Перестань, — она рассерженно бросила надкусанный бутерброд на тарелку, — когда я собирала вещи, то понятия еще о тебе не имела…

— Ничего не понимаю, — я от изумления стал искать сигареты, — значит, ты хотела уехать прежде, чем заварилась эта каша? Почему?

— А если я не захочу отвечать?

— Ты только не подумай, что я и сам не соображу. Ты заранее знала, что директора убьют в ту ночь. И ты знала, что тебя будут подозревать по той простой причине: случиться это могло не без твоего участия. Вам понадобился человек, которого не заподозришь в предварительном сговоре, выражаясь юридически. А дело было так: я только что приехал, никого в этом городе не знаю. Алик сажает меня в машину, говорит, что человек, который, кстати, ни разу не повернулся ко мне лицом, это — директор. А потом я нахожу труп в подъезде. Уже настоящего директора. И я был уверен, что убили человека, с которым я только что вместе ехал. И убили его тоже только что. Так я и сказал в милиции, поэтому они ищут того, кто мог это сделать в те десять — пятнадцать минут, пока я топтался у подъезда. Ну а у настоящего убийцы, конечно же, есть на это время железное алиби.

— Но почему ты решил, что этот таинственный убийца — это я?

— Ты знала, что у директора на руках большие деньги. И ты собиралась уехать, собрала вещи. Для того, чтобы бросить дом, работу и вот так уехать, нужны очень веские причины. Если ты заранее спланировала это убийство, такие причины у тебя были.

— Зачем мне тогда понадобилось просить Виктора вывезти труп? — она усмехнулась, — ведь тем самым я испортила себе алиби… то алиби, которое ты только что мне выдумал.

— Вовсе нет. Если бы тело сразу нашли, не так-то трудно было определить, убили ли директора только что или час-два назад. Но после того как труп пролежал столько времени на свалке, точное время убийства уже нельзя определить.

— Но я бы тем самым подставила своего мужа. Неужели ты считаешь, что я такая дура, чтобы не додуматься, — когда его обвинят в преступлении, он не станет прикрывать меня.

— Если деньги директора у тебя, он будет молчать. Он ведь рассчитывает на свою долю.

— Какая доля, что ты говоришь! — она всплеснула руками. — Ты представляешь, что ему может быть за убийство?

— Его никто не сможет в этом обвинить.

— Верно, он ремонтировался в тот вечер и звонил мне из мастерской. Его все там видели. А звонил он мне, сам знаешь, уже после того, как ты нашел труп.

— Ну вот, видишь? Убил не он. А то, что труп спрятал, так ведь его задушили ремнем Виктора, вот он и испугался. Убедительная версия?

— Убедительная, — она кивнула. — И правильная.

— Можно и по-другому посмотреть. Ремень оказался на шее директора вовсе не потому, что кто-то хотел подставить твоего мужа, а наоборот, чтобы он смог «объяснить», как его якобы подставили, и поэтому он спрятал тело. А на самом деле он его спрятал, как я уже сказал, чтобы нельзя было точно определить время убийства.

— Ты сумасшедший, — она сжала кулачок. — Совершенно очевидные вещи ты выворачиваешь наизнанку.

— Но ведь директор в машине был фальшивый. Значит, кто-то спланировал убийство?

— Ясно кто — Алик.

— Он не смог бы в одиночку. Труп должны были вытащить на лестницу незадолго до моего появления, иначе на него наткнулся бы кто-нибудь другой. Пока гости сидели за столом, разве ты не выходила несколько раз на кухню? Все хозяйки так делают.

— Ты ошибаешься, — у нее губы ходили ходуном, — ты во всем ошибаешься, но твоя ошибка будет стоить мне жизни… Неужели это тебя не остановит? Разве после вчерашнего… Разве ты не любишь меня?

— Люблю, — я еще удерживал на лице одеревенелую улыбку, — но что от этого изменится?

За спиной послышался шорох.

Рита в ужасе открыла рот, чтобы закричать.

Я резко обернулся.

В дверях стоил главный психиатр города, его отвислые щеки дрожали, словно им необходим был бюстгальтер.

— Как вы сюда попали? — спросил я.

— Не забывайте, квартира моя, и ключ от замка тоже мой. Вы слишком увлеклись разговором и ничего вокруг не замечали.

— Ты? — я посмотрел на Риту.

Глаза ее были широко открыты и полны страха.

— Ты все подстроила?

— У вас мания преследования, — толстяк дребезжаще рассмеялся, — шизофрения. Без госпитализации не обойтись…

— Да пошел… — я шагнул к нему, а он с неожиданной для его комплекции быстротой отпрыгнул в глубь коридора и закричал:

— Мальчики! Живо сюда!

Я и опомниться не успел, как дверь на лестницу распахнулась и через мгновение толстяк уже спрятался за широкими спинами… Вошли двое, и обоих я знал в лицо. Боксер, с коротко стриженной башкой, словно вырастающей из плеч, без всякого намека на шею, и еще тот, в кожаной куртке.

— Нет, не смейте, — я услышал сзади крик Риты, и в тот же момент боксер проверил прочность моего пресса.

Я уже давно не в форме, а это напоминало удар кувалдой под дых. Я отлетел к стене, скорчившись от боли, пространство вокруг потемнело. Но не упал, только колени подогнулись. Мотнул головой в сторону, уклоняясь от второго удара, и резко ткнул боксера кулаком в пах. Тот охнул и отступил на шаг, что позволило мне ухватиться рукой за стул, который секундой позже обрушился на нападавшего.

— Девку, держи девку! — крик толстяка заставил меня посмотреть на Риту.

Она была похожа на прыгнувшую пантеру, когда, сжимая длинный кухонный нож, кинулась на второго. Но он ловко перехватил одной рукой ее запястье, а другой ударил в подбородок. Я не успел прийти на помощь, а мужик в кожаной куртке уже завернул ей руку за спину, отобрал нож и приставил его к груди.

Я заметил, что руки у мужика дрожали, а в такой ситуации истерик может наломать дров… Я замер в бессильной ярости, стиснув зубы. На полу завозился боксер, он приподнялся, опираясь на локти, потом с трудом встал, ощупывая голову.

— Ты мне за это ответишь, — с угрозой произнес он.

— Я предупреждал, мальчики, — подал голос из прихожей толстяк, — это сущий дьявол. Только мне он нужен целеньким… пока.

Боксер открыл кран и, смачивая ладонь, стал стирать кровь с глубокой ссадины на лбу. Все это время он не упускал меня из виду, и по глазам его я чувствовал, что ничего хорошего ждать не приходится.

— Обыщите их, — приказал толстяк, — сначала девку.

Мужик в кожаной куртке перебросил нож боксеру и полез в карманы ее халата.

— Убери руки, скотина, — вдруг спокойно, сквозь зубы сказала Рита.

Парень заржал, отбросил в сторону полу халата и сжал пальцами обнаженное бедро… Забыв обо всем, я рванулся вперед, и тут же боксер, переложив нож в левую руку, правой вдогонку ударил меня в затылок. Оглушенный, я упал лицом вниз.

— Свяжи девку, — слышал я сквозь розовый туман, — что в чемодане, ну-ка посмотри.

Я лежал на полу и не мог пошевелиться. Сложно паралитик. Краем глаза я видел, как коричневый чемодан принесли из прихожей, вывалили все вещи на пол, копались в них, а потом прошлись ногами. Я чуть приподнял голову и увидел Риту. Руки ее были связаны за спиной, халат распахнулся, и она вся сжалась в комок, словно пыталась прикрыть собою голые ноги.

— Они ничего не найдут, — тихо сказала Рита, — потому что я не брала…

— Э-э, клиент уже оклемался, — сообщил боксер.

Я успел подняться на четвереньки, когда он ударил.

И, прежде чем провалиться в узкий черный мешок, услышал испуганный крик Риты и слова толстяка:

— Не убейте его. Пока…

Глава третья

Я пришел в себя, как после удушливого сна. Я лежал минут десять, бессмысленно уставясь на тусклую лампочку, на дверь, обитую железом, серые оштукатуренные стены, покосившийся умывальник в углу. Только потом я понял, что лежу на кровати в комнате — нечто среднее между больничным боксом и тюремной камерой, и что лежу я ногами к дверям.

После того как я определился в пространстве, мне захотелось посмотреть на часы. Я поднял руку, занывшую в суставах, и увидел, что часов не было, а сам я одет в застиранную байковую пижаму. Потом я с трудом сел на кровати, нашел на цементном полу стоптанные парусиновые туфли.

Некоторое время подождал, пока пройдет головокружение. Потрогал лицо. Правая сторона заплыла, и над бровью были наложены швы. Я стал припоминать, как сюда попал. Но, кроме тягучего черного омута, в котором я утонул после удара боксера, ничего вспомнить не мог.

Никогда еще я не вырубался так глубоко и надолго.

Рассекли бровь — еще полдела, но… Я перевел взгляд на маленькое зарешеченное окно под потолком.

За окном была ночь.

Если я провалялся в ваксе столько времени, то не понятно, как я из нее выплыл? Зародилось подозрение, и я быстро закатал рукава. Так и есть — на руке был след от укола. Утихомирили меня, подлецы. Накачали всякой дрянью. Что ж, толстяк выполнил свое обещание насчет госпитализации, даже лечение началось.

Принудительной госпитализации, стоит отметить.

Рот пересох, и я давно уже безуспешно тер языком потрескавшиеся губы. Встал, подошел к умывальнику, открутил край. Но из него выпала только ржавая капля и растеклась по фаянсовой поверхности. Позвать кого-нибудь? Потребовать, чтобы соблюдали Женевские договоренности о военнопленных? Как бы не так. Пусть думают, что я пока замороженный. У меня есть чем заняться…

Я обследовал свою камеру, дверь — сантиметр за сантиметром, прикрученную к полу кровать, попытался дотянуться до окна, пока в изнеможении снова не лег, уставившись в потолок. Я строил планы, как мне отсюда выбраться.

Планы были бесперспективные.

И еще я думал о Рите.

Когда я думал о Рите, мне хотелось повеситься.

Примерно через час я услышал, как за дверью по коридору проскрипели шаги, потом лязгнул отпираемый замок. Дверь открылась, и на пороге появился боксер. Я заметил, что в руках он вертит деревянную палку, больше похожую на дубинку.

— Пошли, — сказал он, — хозяин ждет.

Конечно, можно было попытаться что-нибудь сделать, только если я и справлюсь с ним, что весьма сомнительно, все равно не узнаю, как отсюда выбраться. Путеводителя он, кажется, не захватил.

Значит, стоит притвориться покорным и между делом выяснить, какие коридоры в этом гадюшнике ведут к свету. Вот тогда меня не остановить…

Надеюсь.

Кажется, он понимал, что я не опасен, и вертел дубинкой, скорее, просто так. Лоб у боксера был заклеен пластырем.

— Тебе повезло больше, — сказал я и ощупал бровь.

— Пошли, пошли, — поторопил он и выдавил из себя некое подобие улыбки.

В конце коридора мы остановились перед двойной решеткой, перегораживающей проход, и он достал ключи.

— Здесь раньше тюрьма была, — хмыкнул боксер. — До пятьдесят третьего. Потом перековали мечи на орала. Психушки нужны любой власти.

Я согласился.

Боксер открыл замок и, слегка подтолкнув меня, вышел следом. Мы поднялись по лестнице на несколько пролетов. На всех окнах были решетки. По дороге нам никто не встретился.

— Сюда.

Он открыл еще одну, но уже обыкновенную дверь, и мы попали во вполне приличный холл, с обшитыми пластиком стенами и красными ковровыми дорожками на полу. Тут совсем немного мебели, но выглядела она достаточно новой. В дополнение к мебели был молодой человек, смуглый, с черными усиками и пушистыми ресницами. Он сидел в кресле, ноги его, в узких начищенных ботинках, покоились на низком журнальном столике. Молодой человек рассматривал свои ногти и пытался походить на гангстера из кино. Увидев нас, он медленно встал, чуть заметно кивнул, мол, подождите, и исчез за дубовой дверью.

Боксер вытер ладонь о штанину. Я заметил, что ему не по себе.

Через минуту молодой человек появился снова, остановился в дверях н сказал:

— Можно.

Проходя мимо, я встретился с ним взглядом, и меня передернуло от омерзения. Никогда еще я не встречал таких мутных глаз.

Молодой человек чуть заметно усмехнулся и как бы невзначай стал поправлять рубашку. Пиджак его при этом распахнулся, и увидел, что из-за пояса торчит рукоятка ТТ.

Комната, куда мы вошли, была небольшая и светлая. Вдоль стен — стеллажами с книгами, возле окна — массивный стол. За столом восседал толстяк в белом халате и белой шапочке. Сейчас он был похож на доброго доктора Айболита, не в меру располневшего и побритого. Ну, а какие зверюшки были в его лечебнице, я успел убедиться.

— Прошу садиться, — добрый толстый доктор указал пальцем на стул посреди комнаты.

Я сел, с независимым видом закинув ногу на ногу. Но в моем наряде это выглядело не слишком эффектно. Боксер встал за моей спиной, держа палку наперевес.

— Ну-с, — доктор потер руки, — вас интересует, куда попали?

Я покачал головой, потом вдруг спросил:

— Как вас зовут?

От неожиданности он заморгал и ответил:

— Семен Семенович. Устроит?

— Мне-то какое дело. Пусть будет Семен Семенович. Ягар, правда, звучит эффектнее.

Он замахал руками и захихикал, словно я сказал что-то невероятно смешное. Потом открыл ящик стола и достал исписанный лист бумаги.

— Поступило заявление с просьбой… Я цитирую: «Выяснить состояние психического здоровья гражданина…», — он поднял глаза. — Тут дальше перечисляются ваши поступки: и людей вы избивали ни за что, ни про что, и в чужие квартиры врывались, скрывались где-то. В общем, достаточно, чтобы отдать человека под суд, только в ваших поступках нет мотивации. Значит, налицо нарушение психики…

— А кто это написал, можно посмотреть.

— Не стоит, — Ягар спрятал бумагу обратно в ящик. — А теперь слушайте меня. Госпитализированы вы на законном основании, — глаза его стали жесткими, — конечно, кто-то может это оспорить, только никто не узнает, где вы. Письма отсюда не идут, навещать не будут, сбежать невозможно. У нас опытные санитары, жесткий режим, хорошие двери. Даже если удастся вырваться из здания, на территории несколько тренированных овчарок и сторожей. Ведь к нам на освидетельствование и преступники попадают, так что меры безопасности строгие, лучше не пытаться. А теперь — к делу. Успех лечебного процесса и его комфортность для пациента основываются на сотрудничестве врача и больного…

— Вы же собирались перейти к делу, — напомнил я.

— Любите перебивать… — он пристально посмотрел мне в глаза, но я никак не отреагировал, и он продолжил: — Чтобы успешно вывести вас из болезненного состояния, необходимо узнать, что стало причиной нервного срыва. И потому для начала вы должны подробно описать свои действия, поступки с того самого момента, как сошли с поезда в нашем городе. Я понимаю, устный рассказ займет много времени… моего времени. Вам-то торопиться некуда. Потому изложите на бумаге. Всем необходимым вас обеспечат. Если написанное будет правдой, очень подробной правдой, — он многозначительно поднял один палец, — а мы подробно расследуем и проверим каждый эпизод, то лечение станет успешным, и, вполне возможно, вы скоро выйдете отсюда. Главное, повторяю, искренность… И куда спрятали денежки — не забудьте написать.

— И полное, чистосердечное признание, — добавил я и засмеялся. — А если я откажусь?

— Тогда лечение будет долгим и болезненным, — он потер ладони. — Но я дам вам время подумать. У меня сейчас обход… Идите… Через два часа жду ответа.

У самой двери он остановил нас.

— Минуточку… Сережа, — он посмотрел на боксера, — на обратном пути покажи девятую палату, пусть познакомится с возможным соседом, — и пояснил, обращаясь ко мне. — Для выполнения моего задания нужна одноместная светлая комната. Если откажетесь, придется в тесноте, коек у нас не хватает.

— Пошли, — тихо скомандовал боксер, мы пересекли холл мимо молодого человека, который не повернул в нашу сторону головы, стали спускаться по лестнице.

Внизу боксер остановился у одной из дверей и откинул заслонку глазка.

— Посмотри, — сказал он, — сюда мы сажаем тех, кто не слушается старших.

Я наклонил голову и заглянул. Увидел комнату с голыми стенами, металлическую кровать, на которой сидел высокий худой мужчина. Руки его безостановочно двигались, словно он ощупывал воздух перед собой. Потом он повернулся ко мне лицом. Я вздрогнул и попятился. Лицом человека это трудно было назвать. Какая-то тряпичная маска с поехавшим набок поросячьим носом, асимметричными бровями, щеками в рытвинах…

Взгляд его, вначале бессмысленный, сосредоточился на двери, нижняя губа опустилась, обнажив черные гнилые зубы. Глухо зарычав, он встряхнулся, упал на четвереньки, завертелся на месте и вдруг резко прыгнул вперед, выставив перед собой костистые, похожие на клешни пальцы.

Он напоминал мохнатого ядовитого паука, у которого оторвали лишние лапки. Хотя между нами была прочная, обитая железом дверь, я почувствовал, как стынет в жилах кровь.

На губах боксера играла улыбка.

— Впечатляет? — спросил он.

— Ничего себе штучка, — я опасливо покосился на дверь, из-за которой слышалось царапанье ногтями по металлу и хриплое рычание.

— Этому парню ничего не стоит вырвать тебе глаза, он помешан на этом, — боксер посерьезнел. — Мне нравится, как ты дерешься. Люблю парней, которые почти такие же сильные, как я. Тебя сначала спеленают, чтобы ты и пальцем не смог пошевелить, а потом напустят эту тварь. Мне не светит видеть после твою безглазую изуродованную рожу… Хочешь, покажу такого, он уже побывал в этой клетке?

— Не стоит.

Рычание за дверью перешло в истошный вой.

— Подумай хорошенько, парень, — боксер поморщился, — Ягар шутить не любит.

— Неужели все возможно?

— А кто нам помешает? — он пожал плечами, — Ягар знает, кого держать здесь, внизу, а кого — наверху. Здесь хроники, ими никто не интересуется. Недели на три посадят на иглу, вот ты и хроник. Ладно, пойдем, запру тебя в твоем люксе.

Я не выдержал и спросил:

— Ты не знаешь… та девушка, которая была вместе со мной, что с ней?

Он с минуту молчал, глубоко задумавшись, потом ответил:

— Ладно, не дергайся, с ней порядок. Наверху она…

Потом парень ушел, задвинув снаружи засов. А я лег на кровать и попытался заснуть. В сущности, я уже принял решение.

Во сне меня мучили кошмары, и утром я был совсем разбит. Проснулся задолго до прихода санитара. Тот не стал ставить мне градусник и даже разрешил помыться в служебной душевой. Потом боксер отвел меня в кабинет к толстяку. Молодого человека нигде не было видно, и в холле дежурил теперь он.

Я подумал, что боксер больше полагается на свои кулаки, чем на огнестрельные приспособления.

Ягар выглядел усталым, щеки у него отвисли еще ниже. Он только что приехал на работу и, когда я вошел, надевал белый халат и шапочку.

— У вас неприятности? — поинтересовался я.

— К черту! Этот снабженец валяется в реанимации, и вообще неизвестно, будет ли когда-нибудь соображать. А время идет.

— Время — деньги, верно? — я улыбнулся. — В нашей ситуации, пожалуй, это удачное сравнение.

— Ну-ну, поупражняйся в словесности, — он хмыкнул. — Скоро у тебя появится другой собеседник. Из девятой палаты.

— Я так понимаю, мне отсюда не выйти. Найдете ли вы эти деньги или того, кто убил директора, я все равно останусь для вас опасным свидетелем.

— Много же тебе понадобилось времени, чтобы догадаться.

Как только помрет кто из хроников, мы твой труп вместо его отправим в крематорий. А бедолагу зароем где-нибудь в саду. Так что будешь ты считаться без вести пропавшим.

— Тогда с какой стати мне сейчас вам помогать?

— Ну, твоя судьба может и измениться. Ты парень шустрый, а мне нужны крепкие шустрые парни. Но только те, кому я могу доверять.

— Если я найду деньги, вы мне станете доверять?

— А ты можешь их найти? — он поднял брови.

— Думаю, да.

— Ну, и где они?

— Пока не знаю.

— Ты что мне голову морочишь! — он сердито ударил кулаком по ладони другой руки.

— Я же сказал, могу узнать, а не — знаю.

— Ну так узнавай, черт тебя подери.

— Для этого мне нужна свобода… Хотя бы передвижения.

— Хочешь улизнуть? — посмотрел он исподлобья.

— А мне это удастся?

Толстяк хихикнул.

— Мне надо переговорить с разными людьми. Думаю, к полудню я буду знать, кто взял ваши деньги.

— С кем ты хочешь говорить?

— Уж не собираетесь ли и их сюда доставить?

— А почему нет?

Физиономия у него ничего не выражала, а глаза были безумные.

— Вам бы волю, весь город упрятали в психбольницу, — произнес я.

— А почему нет? — он пожал плечами. — Кто тебе нужен, называй. Твоя девка? Так она сама скоро заговорит.

— Рита ничего не знает, — я покачал головой.

— Это мы проверим.

— Только время потеряете.

— Мое время. Хочу — теряю.

— А деньги? От нее вы о них ничего не узнаете. Дайте шанс, и я найду.

— Почему я тебе должен верить?

— Потому, что для меня это единственная возможность выбраться отсюда.

— Ладно, я подумаю, — он снова хихикнул, и в водянистые глаза его стало страшно смотреть. — Сначала только побеседую с девкой. Может, тогда ты мне и не понадобишься. Кстати, можешь поприсутствовать. Никогда не видел, как за пару часов молодая красивая баба превращается в безумную старуху? У медицины сейчас огромные возможности. У медицины и моих мальчиков.

— Пошел ты… — я сжал кулак.

— Сейчас сам туда пойдешь, — глаза Ягара налились кровью.

Он надавил на кнопку сбоку стола. Вошел молодой человек. Он смотрел из-под опущенных пушистых ресниц.

— Я собираюсь наказать этого юношу, — Ягар улыбнулся, и меня чуть не вытошнило от этой улыбки. — Разомнись с ним и возвращайся. Будет еще работа.

Молодой человек чуть заметно улыбнулся.

— Ничего у вас не выйдет, — ответил я. — Можете не пытаться.

— Попытаемся, — щеки Ягара задрожали от смеха, — попытаемся… Убирайтесь отсюда, оба. Мне надо обход начинать.

Я подумал, что в ближайшее время на самом деле совершу что-то дикое, что не лезет ни в какие рамки.

Мы стали спускаться по черной лестнице. Я знал, куда ведет эта лестница, только на втором пролете молодой человек приказал мне остановиться, стать к стене и поднять руки за голову.

— Шеф велел дать тебе урок. Так вот, ставишь к стене…

Не договорив, он с оттяжкой ударил меня по почкам. От боли я согнулся пополам, а когда муть в глазах рассеялась, я с некоторым удивлением обнаружил, что в ухо мне упирается дуло пистолета.

— Вот — верное средство для таких резвых, — он потыкал в меня пистолетом. — Больно было?

Пришлось удовлетворить его любопытство.

— Становись на место, — потребовал юноша, — повторим урок, пока не заучишь. А потом я приведу к Ягару девчонку.

Я неуклюже стал поворачиваться к стене, еще корчась от боли. Он решил переложить оружие в другую руку, так как занятие проводил с правой.

Медлить было нельзя. Я делаю резкое движение, достаточно неожиданное для противника, и выбитый пистолет, описав дугу, падает на пол. Не даю ему опомниться. Схватив за отвороты куртки, резко притягиваю к себе, и нежное лицо этого подонка наталкивается во встречном движении на мой лоб, достаточно твердый, смею заметить.

Учить всегда легче, чем учиться.

Я проверяю содержимое его карманов, не упускаю случая переложить к себе связку ключей. В этом учреждении слишком много замков, чтобы упускать такую ценную находку. В какой-то момент он приходит в себя и делает недвусмысленную попытку встать. Правда, неудачно, так как, наткнувшись на мой кулак снова предается грезам.

Я поднимаю пистолет и пускаюсь в обратный путь.

Добрый доктор явно не ждет меня так скоро…

В первый момент он смотрит побелевшими глазами и пытается открыть ящик стола. Но я опередил его желание и, протянув отобранный пистолет, сказал:

— Ваш помощник очень неуклюжий. Потерял такую полезную штуковину.

Ягар недоверчиво берет у меня из рук оружие, а я добавляю:

— Мало того. Он принялся его искать и по неосторожности стукнулся обо что-то головой. Думаю, надо кого-нибудь послать с банкой йода на черную лестницу, а то он подцепит столбняк.

— Я не люблю, когда бьют моих людей, — Ягар взял уже себя в руки и смотрит холодно. — Конечно, то, что ты не попытался удрать, говорит в твою пользу. Но другой твой поступок не должен остаться безнаказанным.

— Лучше подберите себе помощников половчее. Не вечно же им держаться за вашу юбку… простите, халат. Отдайте их в детский сад, может, там их научат постоять за себя. Я лично всегда был против домашнего воспитания.

— У меня не так много помощников, — добрый доктор горестно качает головой, — одному ты пробил голову в подъезде, другому сломал челюсть на вокзале, третьему, судя по всему, несколько минут назад. Скоро наша клиника будет напоминать полевой госпиталь. От тебя один вред, — он поворачивает пушку так, чтобы ствол смотрел мне в грудь, — а пользы никакой.

— Отправьте меня к Юле, — предлагаю, — я привезу деньги.

— Как ты это сделаешь? — спрашивает Ягар.

— Тут уж мое дело… Моя ставка против вашей, — я показываю глазами на наведенный пистолет.

— Ну, не только… — он улыбается и бросает оружие в ящик стола. — Не забывай, что судьба твоей подружки еще не решена.

— Я помню об этом, — ответил я спокойно, и это была чистая правда.

Дальше беседа наша прерывается, потому что на пороге, покачиваясь, появляется молодой человек. Одна сторона лица у него заплыла и из носа течет крова. Ягар, кажется, не обращает на это внимания, только приказывает ему:

— Срочно позови ребят.

Через несколько минут он привел боксера и кожаную куртку. Только тогда добрый доктор взглянул на своего помощника.

— Умой рожу, — посоветовал ему, — весь пол загадишь.

Юноша ушел на манер побитой собаки.

— Не в таком же виде мне ехать, — я провел ладонью но хлопчатобумажной пижаме.

— Тебе вернут вещи, — Ягар махнул рукой, а потом обратился к пришедшим, — возьмите машину. Наш друг, — он посмотрел в мою сторону, — должен будет прокрутить одно дело. Если начнет темнить, действуйте по обстановке.

— Только пусть мне не мешают, — сказал я, — а то все провалится.

— Не мешайте ему, — он кивнул, — но глаз не спускайте. Если он убежит, то это будет первый пациент, сбежавший отсюда.

— Я могу поговорить с Ритой? Наедине?

— Что? — глаза его стали подозрительными. — Зачем?

— Это часть моего плана.

— Да?.. Ладно, — он махнул рукой. — Раз уж я на тебя поставил. Проводи, — он кивнул боксеру.

Мы спустились этажом ниже, где были кабинеты врачей. Боксер открыл один из них, пустой, маленький, с решеткой на окне. Пропустил меня вперед, запер дверь снаружи и ушел. Я сел на жесткий топчан и стал ждать. Через некоторое время услышал шаги, дверь отворилась.

— Поторопись. — Боксер посторонился, и в комнату вошла Рита. Он снова закрыл дверь, ключ повернулся в замке.

— В общем, я хотел тебя видеть… — начал я. — Мне за тебя страшно.

— Мне тоже страшно, — сказала Рита тихо и села рядом со мной на топчан. Она вложила теплую ладонь мне в руку и переплела пальцы.

— Как нас сюда доставили?

— Ты был весь в крови, я боялась за тебя и больше не сопротивлялась. Нас привезли в санитарной машине.

— Эти подонки за все ответят.

Она промолчала и с силой сжала пальцы. Я ждал, когда она снова заговорит. Потом предложил сигарету:

— Только не сломай, — попросил я, — у меня их мало.

— Зря ты надеешься, что сможешь справиться с Ягаром, — вдруг сказала она. — Зря думаешь, что его времена прошли. Я кое-что знаю, мне директор рассказывал… Раньше, сам знаешь, сюда направляли политически неблагонадежных. Теперь многие из них как раз и определяют политику. Его письменный стол, — она махнула рукой — хранит много такого, о чем им не хотелось бы вспоминать. Кто-то сломался от здешнего «лечения», — Рита усмехнулась, — рассказал то, что теперь посчитают за предательство, а тогда — за сотрудничество с органами. Других, кто не сломался, насильно приучали к наркотикам. Такими людьми становилось легко управлять. Сам понимаешь, с иглы так просто не слезешь. И никому не расскажешь, что ты наркоман, пусть даже против своей воли. Ягар до сих пор снабжает их наркотиками… И они сделают все, что он потребует. Нам не вырваться отсюда.

— Если бы я знал, где эти чертовы деньги, у нас появился бы шанс. Я сумею поторговаться.

— Если бы я знала… — Рита покачала головой. — Я бы сама могла выбраться. И вытащить тебя, — добавила она.

— Ладно, выберемся, придумаю что-нибудь.

Я вообще мастер раздавать обещания.

По коридору прогромыхали шаги, и кто-то торопливо стал отпирать дверь.

— Ну, хватит, — заорал боксер с порога. — Ягар скандал, чтобы вы кончали трепаться.

— Ему же все слышно, дурень, — добавил он уже у коридоре. — Здесь всюду микрофоны понатыканы.

Мы с боксером забрались в салон пикапа «скорой помощи», а мужик в кожаной куртке сел за руль.

— Куда ехать? — кожаная куртка приоткрыл окошко в переборке, отделявшей кабину.

— Первый адрес — исполком, или как там он теперь называется.

Боксер заколебался.

— Мы не попадем в ловушку? — спросил он у своего напарника.

— Хозяин велел не мешать, это его игра, — отозвался тот. — Пусть попробует надуть, — он снял одну руку с руля и похлопал себя по карману, — получит свинцовую затычку. Мне терять нечего мои пальчики по нескольким делам проходят.

— Слышь, — боксер обратился ко мне — кореш от легавых в дурдоме маринуется, на нем мокрое висит. Не вздумай его обмануть, он у нас самый авторитетный.

— А что, — хмыкнул тот, — не срок мотать, прокантуюсь пару лет тихо, там все спишут в недознанку. С Ягаром надежно — паспортов не спрашивают, кормят, как в санатории. Я с ним отношения портить не стану.

— А ты? — спросил я боксера — тоже в бегах?

— Не-а, — тот мотнул головой, — я путем, как порядочный. В ресторане с девчонкой сидел, я тогда областные соревнования выиграл, там трое жлобов на меня залупились. Ну я и отоварил, как на ринге. А один возьми да и не вынырни. Дело завели, срок могли повесить, но тренер отмазал. Вот и определили, что у меня от частых спортивных травм эта, как ее…

— Извилины выпрямились, — подсказал водитель.

— Ну да вроде того, — он засмеялся добродушно.

— Все, приехали, — машина остановилась на углу, перед въездом на площадь, — ближе не стоит, — добавил водитель.

— Ладно, парни, ждите здесь. Можете расслабиться, осложнений пока не будет.

— Я пойду с тобой, — сказал боксер. — Хозяин велел не спускать глаз.

— Он велел не мешать мне.

— А я и не буду. Я за тобой издали наблюдать стану.

— Хорошо, — согласился я и подумал, что присутствие боксера вписывается в схему, которую я придумал.

На входе я узнал, на каком этаже находится кабинет Копылова. Боксер сразу прошел вперед и остановился возле лифта.

Вместе мы поднялись наверх. В конце коридора было что-то вроде приемной, где за столом восседала светловолосая хорошенькая девушка. Вокруг нее толпились люди. Я выразительно посмотрел на боксера, и он отошел в сторону, спрятался за спинами. Я протолкался к столу и поздоровался.

— Неужели не понятно, — сказала красотка вместо приветствия, — Вадим Андреевич будет через сорок минут. Все ждут, и вы ждите. Его наверх вызвали.

— Мне хотелось бы поговорить с господином Копыловым, — я невольно стал рассматривать ее загорелые коленки, — не знаете, он на месте?

— Последняя дверь направо, — она поймала мой взгляд и одернула юбку.

Зрелище, видимо, предназначалось не мне.

Боксер за мной не пошел, а остался в приемной, среди толчеи. Но я понимал, что он пристально следит за всеми моими передвижениями.

Я вошел без стука. Копылов сидел в кабинете за огромным столом. На столе стояло только два телефонных аппарата.

— Это еще что?! — он ошарашено уставился на меня. — Как вы посмели явиться… Мы же обо всем договорились…

— Ну, теперь я пришел ради вашей же пользы.

— Уж не собираетесь ли мне в чем-то помочь, — он ядовито усмехнулся.

— Что касается помощи, то она стоит наискосок, через площадь. Я имею в виду машину «скорой помощи». Можешь взглянуть, из окна видно.

— При чем здесь машина? — не понял он.

— Тогда слушай, у меня мало времени… — и я коротко рассказал, какими методами добрый доктор хочет найти украденные деньги.

— Но мне какое до этого дело? — он всплеснул руками.

— Как, какое? Ведь деньги у твоей подружки, Юли.

— Ты что. думаешь, она директора убила? Да ты на нее посмотри: силенок не хватит здорового мужика задушить, ее же соплей перешибить можно. Юлька с директором просто бы не справилась.

— Отчего же? Могло так случиться, что директор и не сопротивлялся. С недавних пор я замечаю, что у нашей рыжей подружки нездоровое влечение подмешивать в напитки разные медицинские препараты.

— Директор не пил, — Копылов хмыкнул, — тем более с Юлькой. Он вообще вел здоровый образ жизни, думал до ста лет дожить, идиот. Даже какие-то витамины принимал.

— В таблетках?

— Что? — он изумленно уставился на меня. — Откуда я знаю? Нет, кажется, в задницу колол. Юлька ему еще одноразовые шприцы в больнице доставала. Как будто он их купить не мог, жмотяра.

— А кто ему колол? Самому, вроде как, не с руки.

— Понятия не имею. Но не Юлька, точно. Я бы знал.

— Но она ведь медсестра? И в охотничьем домике тому мужику инъекции делала тоже она.

— Хватит меня этим домиком попрекать, — вспылил он. — Это была… ошибка молодости, можно сказать.

— Неужели? — я рассмеялся.

— Да, — ответил он твердо. — Станки на комбинате все поломанные, а стране нужна бумага… — он заметил, что я продолжаю смеяться и осекся. После паузы заговорил снова. — Понимаешь, эти деньги, которые выделили, чтобы все следы аварии скрыть, директор решил пустить на закупку оборудования. Ну, по бумагам получалось, что всю землю вывезли, а станки у нас старые. На самом деле все было наоборот. Кому от этого хуже стало? А этот из Москвы приехал, все раскопал… Никто же не знал, что у него сердце хреновое, не выдержит. Несчастный случай…

— Ага, несчастный, — я покачал головой. — Не знаю только, с ним ли одним? Тут со всеми вами, по-моему, несчастный случай. Включая директора, хотя последнему уже все равно.

— Но… — Копылов помолчал, катая по полированной поверхности стола карандаш, — если я тебе скажу, где Юля, до нее доберется толстяк. И тогда… я ее больше не увижу… — все слова давались ему с трудом.

— Тебя это волнует?

— Да, — он поднял глаза. — Представь себе.

— Тогда заяви в милицию.

— 0 чем?

— Что ей угрожают, собираются похитить.

— Но ведь тогда всплывет история с деньгами…

— Ну, ты-то уж как-нибудь выкрутишься.

— Я ведь мог ничего знать… Меня просто попросили… — он задумчиво смотрел перед собой. — Верно?

— Это ты мне говоришь или репетируешь речь на суде?

Подумай только вот о чем. Мне кажется, этот Ягар — просто маньяк. Может, раньше, когда все шло гладко, это было неизвестно…

— Нет, просто директор умел с ним ладить, — Копылов покачал головой. — Он его как-то сдерживал.

— Теперь некому сдерживать, — я кивнул. — И у него крыша поехала еще больше, так он хочет найти деньги. И поэтому толстяк доберется до рыжей и без нашей с тобой помощи. Знаешь, что тогда он с ней сделает?

— Хорошо, — Копылов встал. — Я позвоню капитану. Только он сможет помочь. Потому что… Сам понимаешь, у Ягара большие связи… И в милиции тоже. Ты говоришь, вы увезете ее на машине «скорой помощи»? А номер знаешь?

Я взял со стола карандаш и записал на пачке сигарет. Все равно она уже пустая. Бросил на стол.

— Юля в городской больнице, — он пододвинул к себе пачку. — Не под своей фамилией, конечно. Косит под больную, — Копылов усмехнулся. — Решила, что там ее никогда не станут искать.

— Ясно, — я двинулся к двери, но на полпути остановился и, не выдержав, спросил:

— А ты знаешь, что фото, которым я тебя шантажировал, мне дала Юля?

— Знаю, — он впервые посмотрел прямо в глаза. — Но ведь шантажировал меня ты, а не она.

В плену у женщин, подумал я. У женщин и смерти. И потерять первое порою страшнее, чем приобрести второе. Может, потому, что женщины не дают нам бояться смерти. Даже Копылову, хотя он, скорее, уникальный случай в своем подвиде.

Когда я уходил, он уже накручивал диск телефона. Мне показалось, что вид у него достаточно решительный.

К машине я возвращался так стремительно, что боксер на коротких ногах еле поспевал за мной.

— Давай быстрее, — бросил я, — к городской больнице.

Было слышно, как скрипят на поворотах шины. Никто не обращал внимания на машину «скорой помощи», которая нарушала все правила подряд. Наверное, думали, что мы спешим кого-нибудь спасать. Впрочем кто знает, может так оно и будет.

— Мне нужен белый халат, — сказал я, когда мы уже подъезжали.

Боксер приподнял зад и вытащил из-под себя нечто похожее. Оказывается, он сидел на халате всю дорогу.

— Ладно, сойдет и так — я набросил халат на плечи.

— Останови возле приемного покоя.

Когда машина затормозила, я увидел, что к нам спешат двое санитаров с каталкой.

— Никуда не отлучаться, — бросил я своим компаньонам и вылез из машины.

— Все в порядке, ребята, — махнул рукой подошедшим санитарам, — можете не волноваться. Мы здесь по другому делу. Лучше подскажите, где найти медсестру Юлю? Рыженькую такую.

— Я и смотрю, машина вроде не наша, — один из санитаров покачал головой. — Юлю? Рыженькую? На третий этаж поднимись.

Юля сидела в комнате для персонала вдвоем с коротко стриженой девушкой, такой же худенькой, как и она, и тоже похожей на подростка. Это были девочки одного урожая.

— Привет, — сказал я с порога — давненько же виделись. Мы старинные приятели, — пояснил я второй девушке которая с любопытством за нами наблюдала. — Неужели она про меня ничего не рассказывала?

— Нет, — озадаченно сказала девушка. — Я не стану вам мешать, — она встала.

— Останься… — Юля посмотрела на нее.

— Конечно, останьтесь — я улыбнулся — заодно узнаете, как мы тут развлекались на днях. И если бы не последний стаканчик винца…

— Лучше я пойду, — девушка направилась к двери, а Юля не стала больше ее останавливать.

Она догадалась, какой стакан и какого вина я имею в виду. Я проследил, как закрылась дверь, а мы остались тет-а-тет.

— Прогнал такую милашку, — проворковала Юля.

Она уже выглядела совершенно спокойной.

— Перестань валять дурочку — сказал я зло. — Не за тем приехал.

— Тогда зачем? — она насмешливо улыбнулась.

— За долей, — я усмехнулся.

— Какой долей? — она широко раскрыла глаза.

— Ну, за частью тех денег, которые отобрали у директора.

— От мусорщика никаких вестей, хотя ему и намекнули, — она покачала головой. — Молчит пока, где деньги… Только тебя это не касается, ты уже свою долю получил. Засадил его в тюрьму.

— Зря я это сделал. Лучше бы получил деньги, и все.

— Так он тебе их и отдал.

— Он — нет. У него их и не было.

— Тогда у кого? — она посмотрела с любопытством.

— У тебя.

— Вот еще, с какой стати?

— Деньги ведь должны быть у того, кто убил директора?

— Ясное дело.

— А как его убили?

— Задушили, я слышала.

— Ага, задушили. И чтобы он не сопротивлялся, вкололи один медицинский препарат. Ты им уже один раз воспользовалась, помнишь? В охотничьем домике.

— Но при чем здесь я? — спросила она с вызовом. — Я в глаза не видела директора в тот день, я была на работе, это все подтвердят, потом вместе с Копыловым приехала…

— Ты могла поучаствовать и раньше, — предположил я. — Во всяком случае тот, кто напичкал беднягу лекарствами, скорее всего, воспользовался твоим богатым опытом.

— Никто ничего не докажет… — тихо сказала она.

— В установленном законом порядке, может быть, на это потребуется время. Но в психушке… В общем, мне поручили отвезти тебя к Ягару. Догадываешься, зачем?

— Меня? — она задохнулась от возмущения. — На каком основании?

— Можешь мне поверить, там многие находятся без всякого на то основания.

— Как ты собираешься это проделать? — она вскинула подбородок. — Заломить руки за спину и вытащить отсюда?

— Есть много способов… Подождать, к примеру… Не сегодня, так завтра. Не я, так кто-то другой.

— Спаси меня, — вдруг сказала она очень тихо.

— Если бы я мог… — пожал плечами.

— Понимаешь, меня спросили… по телефону. Тот, кто звонил, слышал про историю в охотничьем домике, потому и спрашивал. Но я уже забыла, какая нужна дозировка. И тогда я сказала наугад.

— Так прямо и сказала?

— Ну… мне угрожали…

— А кто звонил?

— Женщина. Но голос старалась изменить, я не могу сказать, кто она… Хотя что-то знакомое…

— Кто же все-таки мог сделать укол? Ни с того, ни с сего не набросишься на человека со шприцем.

— Он проводил витаминный курс. Это модно, а он следил за своим здоровьем. Могли подменить ампулы.

— Да. Теперь я знаю о преступлении почти все, но вот о преступнике… — я потер лоб. — Знаю, что он заранее все планировал, что он был вашего круга. Догадывался, какие за кем водятся грешки… Но у всех подозреваемых есть алиби… В первую ночь ко мне забрался человек. Тот самый человек, который перед этим в машине изображал директора. У него, разве что, нет алиби…

— К тебе залезли той ночью? — она вдруг широко открыла глаза.

— Ну да. Через окно. В первую ночь мне отвели номер на первом этаже.

— А как он узнал, какое именно окно твое? — Юля озадаченно посмотрела на меня. — Ведь никто из нас не знал, в каком номере тебя поселят.

— Копылов знал. Он меня отвозил.

— Да нет же. Я его спросила… ну, перед тем как к тебе пробраться той ночью… Он не знал, он высадил, тебя у подъезда и уехал…

— Но ты же все-таки пробралась ко мне, — я усмехался.

— Правильно, я спросила у… — Юля замерла с открытым ртом.

— Черт возьми… — я посмотрел на потолок, потом на Юлю.

На столе затрещал телефон. Девушка сняла трубку.

— Звонил Копылов, — сказала она. — Просил передать, что надо срочно выезжать. Он передал капитану то, о чем вы договорились. Но операцию могут в любой момент запретить… Он сказал, что это кому-то не понравилось. Там, наверху.

— Что ж, тогда придется поторопиться, — я кивнул.

— Мне тоже надо ехать к Ягару?

— Ну, разве я могу позволить, чтобы там испортили такую светлую, но взбалмошную головку, без которой я бы никогда не догадался, кто преступник.

— Но я сама не знаю.

— Это не важно. Теперь уж не важно. Запомни только, самые изощренные преступления совершаются из ненависти. Из долгой, многодневной ненависти, когда есть время обдумать все детали.

Я так и оставил ее в полной растерянности. Наверное, она решила, что я натурально спятил.

— Возвращаемся, — я захлопнул за собой дверцу.

— Мне показалось, хозяин велел, чтобы мы прихватили с собой какую-то девчонку. — Кожаная куртка обернулся и посмотрел на меня.

— Когда я говорю возвращаемся, то отвечаю за свои слова. Не волнуйтесь, парни, мы выполнили задание на двести процентов. Я расскажу Ягару, какие вы были послушные, и уломаю его выдать вам денег на мороженое.

— Заткнись…

Покрутившись по улицам город мы выехали да загородное шоссе. Я сидел как на иголках. Мне не светило проиграть на последнем этапе. Тем более, я догадывался, мои спутники не согласятся выступать в роли покорных овечек, когда нас остановят.

Нет, на овечек они вовсе не похожи.

На выезде из города был пост ГАИ. Но там никто даже не шелохнулся, когда мы пронеслись мимо. Что ж, утешил я себя, наверное, нам готовят встречу в менее людном месте.

Как хотелось, чтобы все уже было позади…

Я подумал, что, если начнут стрелять, надо будет лечь на пол, а лучше успеть открыть дверцу и скатиться на землю. Нашу консервную банку пробить насквозь ничего не стоит.

Машина двигалась по пустому шоссе, лишь один раз мы обогнали трактор с повозкой. В повозке везли торф. На поля, наверное. Они расстилались по обе стороны.

Бессмысленно устраивать тут засаду, ее заметили бы за километр. Это я так продолжал себя успокаивать.

Нельзя было подать виду, что я волнуюсь. Наконец дорога нырнула в тень леса. Высокие деревья подступали к самой обочине, и я приготовился. Неожиданность могла притаиться за каждым поворотом, каждым деревом, и я ждал ее с нетерпением.

Коридор между деревьями казался густым от насекомых.

Солнце прогревало влажный воздух, и они сновали в нем по своим, насекомьим надобностям. Мы ехали очень быстро, и лобовое стекло приобретало кадмиевый цвет от разбившихся мошек Надо все-таки соразмерять свои силы, когда идешь лоб в лоб.

В глазах зарябило, так пристально я смотрел по сторонам.

Мы ехали молча. А что если в самом деле нашу машину решили не останавливать? Значит, я понадеялся на счастливую звезду, а это стоит делать, только приобретая лотерейные билеты. Потому что в этом случае ты рискуешь всего лишь полтинником.

— Долго еще? — спросил я.

— Минут пять.

А я-то надеялся на большее. Пять минут… Нет, уже меньше. На три минуты. На две…

— Останови! — я завопил так, что боксер ошалело уставился на меня.

— С какой стати?

Машина успела еще на несколько сот метров приблизиться к воротам клиники. А за воротами все, конец.

Достаточно мучительный конец, как я его себе представляю.

— Да у меня мочевой пузырь сейчас разорвется.

— Что ты, несколько минут потерпеть не можешь?

— Знаю я эти несколько минут. Как приедем, надо будет сразу к хозяину идти, отчитываться о наших похождениях. Тут не несколько минут потребуется. Да останови ты, честное слово.

Как ни странно, подчинились. Похоже, они уже чувствовали себя в полной безопасности. А я еще надеялся…

— Дальше обочины не отходи, — он достал из-за пояса пистолет и передернул ствол, послав патрон в патронник — тут неподалеку охотничье хозяйство, в случае чего никто не обратит внимания. Подумают — тренируются по мишени «бегущий кабане, — он усмехнулся. — Мне охота посмотреть, что ты задумал на этот раз.

Я постоял немного на сухой придорожной траве.

Почему-то только сейчас я понял, как это приятно — стоять на придорожной траве.

До леса я все равно не успею добежать. Это было бы совсем бессмысленно. Я даже удивился, как спокойно об этом думаю. Не то, чтобы я считал свою жизнь делом второстепенным, просто стоял на пожухлой траве и наслаждался этими мгновениями.

Потом я вернулся в машину.

Двигатель плавно набрал обороты, вновь замелькали в окнах деревья.

— Эй, впереди патруль, — тихо сказал кожаная куртка, — проверяют машины.

Ощущение, будто очнулся от кошмарного сна.

— Может, проскочим? — спрашивает боксер. — До клиники рукой подать, а там нас искать бесполезно.

— Лучше остановиться, — предлагаю, — зачем мы им нужны, мы ведь еще ничего не сделали?

Поравнялись с патрульной машиной, и стоявший возле нее милиционер поднял руку.

— Ты что, не видишь — у меня спецмашина, — К.К. и не думал выходить, я заметил, как он сжал пальцами ключ зажигания, — если больной загнется, кто отвечать будет?

— Выйдите из машины, — повторил постовой и сделал шаг вперед, перегородив нам путь. Я подумал, что если кожаная куртка запаникует, то собьет парня. Меня подмывало броситься вперед и вытолкнуть его на асфальт прежде, чем он что-то предпримет. Только через окошко в стенке, отделявшее место водителя от салона, я вряд ли смогу пролезть.

— Отпусти их, — вдруг открылась дверца патрульной машины, и напарник замахал постовому рукой, — только что передали, операция отменяется. Всем вернуться на маршрут.

— Что, уже поймали, кого хотели? — весело спросил кожаная куртка. Постовой невидяще посмотрел в нашу сторону, потом махнул рукой:

— Поезжайте, — и пошел к своей машине.

Мне показалось, плечи у него устало повисли…

— Пронесло, — кожаная куртка откинулся в кресле и просигналил.

Мы уже стояли перед воротами клиники и ждали, когда их откроют. — Ну и нюх у тебя. Если бы не попросил остановиться, минуты на две раньше на патруль наскочили бы, точно начали бы шмонать. А у меня ствол под сиденьем, да и вообще, я человек нервный… Нет, кореш, — он обернулся, — следующий раз я на дело только с тобой. У тебя звезда фартовая.

Он ошибался. Господи, как он ошибался! Ворота с лязгом закрылись за нами.

— Где деньги? — зловеще спросил Ягар, как только я вошел в кабинет.

— Не так скоро. Сначала… отвезите нас на вокзал. Перед отходом поезда я назову имя.

По его виду я понял, что номер не пройдет.

— Я не привык, чтобы мне ставили условия. Придется позвать сюда мальчиков. А чтобы ты от боли не забыл, что собираешься мне сказать, истязать мы будем не тебя, а твою подружку. Никаких средневековых методов. Препарат, разрешенный к применению Минздравом. Один укол, и самый буйный больной не может пошевелиться от боли. А мы уж на ней не станем экономить… Да, поверь мне, она на твоих глазах просто сойдет с ума от боли…

Он ласково улыбнулся и потянулся к кнопке.

— Ах ты гнида — я рванулся через стол, пытаясь схватить его за горло.

Но он ткнул растопыренными пальцами мне в глаза, и пришлось отпрянуть. Я обежал вокруг массивного стола, стараясь зайти к нему сбоку, он уже сунул руку в ящик…

— Оставаться на местах!

Резкий окрик, я непроизвольно оглядываюсь и вижу, как в дверях стоит капитан и держит Ягара на прицеле.

Тут же стол словно взорвался, с сухим треском расщепилось дерево, а у капитана на бедре будто лопнул баллончик с красной краской.

Ягар стрелял, не вынимая оружия из ящика.

И тогда я врезал ногой по крышке.

Послышался треск ломающейся кости, Ягар взвыл от боли и упал лицом на стол, теряя сознание.

Я подбежал к капитану. Он лежал поперек прохода, но в общем держался молодцом. Я вытащил пояс и стал накладывать жгут, пытаясь остановить хлеставшую кровь.

— Момент истины есть, — он разлепил побелевшие лбы. — Ты только никому не говори, что он сумел подстрелить меня, хотя я уже держал его на прицеле.

— Хорошо, — я помог спрятать пистолет в кобуру, — а я думал, операцию отменили.

— А ее и отменили, — он чуть заметно улыбнулся. — Только у моей группы как назло рация сломалась. — И серьезно добавил. — Не надо считать нас всех продажными и тупыми. Просто, на нас взвалили грязную и тяжелую работу, которую приходится выполнять по мере сил и умения. Не наша вина, что вы ждете от нас большего. Мы и так бьемся из последних сил…

Я вдруг почувствовал легкое дыхание на затылке и не успел обернуться, как чья-то рука скользнула мне под подбородок и сдавила горло, а другая стала выкручивать мне запястье. Я попытался вырваться из захвата, но тиски сдавили еще сильнее.

— Отпусти его, старик, — сказал капитан, — займись-ка лучше вон тем, за столом.

Тот, кого назвали стариком, подошел к Ягару и наклонился. Из-за спины я не видел, что он там делает. Наконец парень обернулся и показал нам пистолет доброго доктора. Пистолет парень держал через платок.

— Еле вырвал пушку, так у него пальцы свело, — сказал парень весело, — ничего, скоро оклемается, — и, как в подтверждение, Ягар громко застонал. — Конец теперь сволочи, — добавил он, — никто не отмажет. Я ребят позову, пусть все зафиксируют. А вам, — он посмотрел на меня, — лучше подождать в другом помещении.

В холле уже столпились несколько человек, парень сделал им знак через открытую дверь, и они повалили в кабинет Ягара. Похоже, все были наготове и знали, какой тут разыгрывается спектакль.

Впрочем, я тоже сыграл в нем не последнюю роль…

Хотел проведать Риту, но уже дежуривший в коридоре оперативник сообщил, что я обязан сидеть и ждать, пока они запишут мои показания. Сидеть и не рыпаться.

Я устроился в углу и стал наблюдать за вторым действием. Я надеялся, что несколько позже мне разъяснят смысл всей постановки.

Когда я вышел из задымленного кабинета, прошло уже около часа. Я остановился возле открытого окна и с наслаждением вдыхал прогретый полуденный воздух. Еще прокручивал в голове беседу с капитаном: не знаю, чего он добивался на этот раз, но в результате я выглядел как случайный прохожий, неожиданно оказавшийся в кабинете доктора-оборотня, когда тот палил в доблестного сотрудника милиции.

Если такая версия их устраивает, и я буду ее придерживаться. Никого не интересовало, сколько дней я провел в клинике и по чьей милости. Видимо, для этого надо было копать слишком глубоко.

И вот теперь я стоял у открытого окна и видел зеленую лужайку, на которой лежала застреленная овчарка… Овчарку было жалко.

По коридору сновали люди, в форме и штатском, или просто в белых халатах, и я хотел подождать и не мозолить им глаза. Я почувствовал, как кто-то подошел и остановился позади меня. Оглянулся. Капитан опирался на палку. Он достал сигареты, мы закурили и стали вместе смотреть в окно.

— Быстро вы встали на ноги, — сказал я.

— Очень удобно проводить задержание в клинике, — он улыбнулся, — всегда под рукой специалисты, которые умело залатают дырки. Впрочем, и дырки-то никакой не было — так, слегка задело.

— Не понимаю, какой резон строить из себя мишень?

— Неплохо вышло, верно? — он стряхнул пепел сквозь прутья решетки. — И когда вы бросились на него, он уже был настроен достаточно агрессивно, чтобы применить оружие.

— Короче, вы спровоцировали доброго доктора?

— Нет, это вы его спровоцировали, — он усмехнулся. — Надо было заставить вашего приятеля совершить явное преступление, а то слишком много у него покровителей… Но стрелять в сотрудника милиции… ну, сами понимаете.

— А если бы он прицелился лучше?

— Я бы успел раньше… но не ожидал, что он станет стрелять через стол. — капитан покачал головой.

— Иными словами, вы не собирались брать его живьем? — уточнил я. — И поэтому так рисковали.

— Если бы да кабы, — он подмигнул. — А пока ему предъявлено обвинение в хранении и применении огнестрельного оружия. Но главное, — капитан мечтательно улыбнулся, — что следствие уже работает, и, кто знает, что скоро всплывет…

— Не всплывет только, кто убил директора, — сказал я.

Тут я посмотрел в глаза капитану и чуть не охнул от изумления. Потому что по его взгляду я понял: он все знает. Знает с самого начала, кто совершил убийство.

Мы молчали, пока не докурили свои сигареты.

— Собаку жалко, — я посмотрел на лужайку.

— Пришлось, — он кивнул, — она никого не подпускала к запасному входу.

Помолчал немного и добавил:

— Сегодня здесь задержана гражданка Ямщикова. Вы, кажется, были с ней в дружеских отношениях?

— Задержана? С какой стати?

— У нас есть сведения, что она участвовала в преступной деятельности вместе со своим мужем.

— Ловите стрелочников?

— Я не намерен обсуждать эту тему, — сказал он холодно. — В общем, ее еще не увезли. Если хотите встретиться, я могу помочь. Я ведь в некотором роде обязан вам…

— Ничем вы мне не обязаны. Да, я хочу с ней встретиться.

Я увидел Риту, когда ее уже вывели на улицу. Капитан отозвал в сторону охранника и о чем-то заговорил с ним. Мы остались вдвоем на залитой солнцем лужайке.

Вдвоем, не считая фургона для перевозки преступников.

Мне было тошно, дальше некуда.

— Вот все и закончилось, — прошептала она, и дуновение ветра на мгновение растрепало ей волосы. — Мы ведь не так себе все представляли, верно?

Трудно сказать, что она имела в виду.

— Ты успела прихорошиться? — я заметил, что косметика на ее лице была в полном порядке.

Слова мои прозвучали очень неуместно.

— Не хочу, чтобы ты запомнил меня растрепанной ведьмой, — она улыбнулась. — Когда началась суматоха, одна из медсестер показала мне, где лежат мои вещи…

— Но ты же могла уйти? — я чего-то не понимал. — Пока им всем было не до тебя?

— Могла, — она снова странно улыбнулась, — но я же еще не знала, что с тобой все в порядке. Я слышала выстрел, но не могла туда пройти. Менты никого не пропускали и отказывались отвечать. Я сидела и ждала. Я очень боялась за тебя. И потом, куда бы я теперь пошла?

У меня на мгновение перехватило горло. Я только представил, как она сидит и ждет, тщательно причесанная и красивая, среди всего этого человеческого хлама, ждет и знает, чем ей это грозит.

Я понял, что сейчас я теряю нечто такое, о чем всегда буду жалеть. После будет жизнь, в которой я попытаюсь чего-нибудь добиться, и я снова буду влюбляться, будет много чего еще, интересного и не очень, я образумлюсь наконец и перестану совершать бессмысленные поступки, стану много курить и повидаю разные страны…

Со временем все сотрется, и мне уже трудно будет вспомнить ее лицо.

Но всегда я буду искать ответ на вопрос: чем я заплатил за этот час ее ожидания?

— Не переживай так, — сказала Рита.

— Разве я думал, что все так сложится? Разве я этого хотел?

— Ну, перестань, по-другому ничего бы и не вышло. Мы ведь только могли мечтать… Дай, скажу кое-что на ушко, — она обвила мою шею руками и коснулась губами щеки.

— Не хочу, чтобы меня мазали помадой. Хочешь поцеловать, целуй в губы.

Она быстро оглянулась на уже возвращавшегося охранника, сжала ладонями мои виски, наклоняя голову к себе…

Потом я смотрел, как она идет к фургону, и чувствовал на губах вкус ее слез. Она разрыдалась только в самый последний момент, когда поняла то, что я знал с самого начала — мы больше никогда не встретим друг друга. Хоть много-много лет будем надеяться на это.

У самой машины Рита оглянулась и помахала мне рукой. Ярким солнечным днем все казалось ненастоящим.

— Я постараюсь, чтобы с ней не расправились до суда, — капитан подошел сзади по обыкновению тихо, я опять не услышал.

— Подите-ка вы к черту, — ответил я. — Тоже мне, благодетель.

И зашагал прочь. У ворот посмотрел назад. Капитан стоял на том же месте, бледный, как полотно, и смотрел мне вслед.

Мне повезло, я остановил попутную машину, не пройдя и ста метров. Водителю я сразу признался — денег у меня нет, потому что сбежал из психиатрической лечебницы и теперь добираюсь домой.

Он посмеялся и спросил, куда же меня отвезти. Я подумал немного и назвал адрес. По дороге он рассказывал мне анекдоты. Анекдоты были про сумасшедших.

Потом мы расстались, и я, не задерживаясь, сразу поднялся наверх и позвонил. Дверь открыла женщина. Она была женой Алика, работала дежурной в комбинатовской гостинице и три раза в неделю убирала квартиру директора.

И теперь я снова пришел к ней в дом.

Еще у нее был больной ребенок, и потому у меня не осталось другого выбора.

— А, это вы, — она сразу узнала меня, и у глаз ее собрались морщинки, — я знала, что вы зайдете перед отъездом. Я уже приготовила деньги, которые вы мне одолжили.

— Меня больше интересуют те, которые вы взяли у директора, прежде чем его убить. Или, наоборот, сначала убили?

— Все вышло как-то одновременно, — она опять улыбнулась одними глазами. — Да вы заходите, разве о таком разговаривают на пороге? Заодно составите компанию…

Войдя в комнату, я увидел накрытый стол, на котором стояли цветы, какие-то закуски, вино. Стол был накрыт на двоих.

— Сейчас принесу вам тарелку… Нет, садитесь лучше на диван, — сказала она, увидев, что я собираюсь переставить со второго стула здоровую пятилитровую банку с какой-то бурой жидкостью.

Это место так и осталось не занятым. Я решил, что она кого-то ждет и стул предназначается ему.

— Хочу рассказать вам, что сегодня арестовали главврача лечебницы, он стрелял в оперативника, — начал я, — но, думаю, его будут обвинять не только в этом.

Она хрипло рассмеялась, и я увидел, что смеялась она искренне.

— Это прекрасная новость. Откройте вино, надо выпить по такому случаю.

Я выбил пробку и разлил вино по бокалам.

— Меня допрашивали, — я попробовал вино и поставил бокал на стол, — но я не сказал, что это вы убили директора.

Лицо ее на мгновение омрачилось.

— Как догадались? — спросила она.

— Вы регулярно наводили порядок в квартире директора и наверняка знали, где находится препарат, который потом всадили своему патрону.

— Он даже сам попросил сделать укол. Правда, он думал, что это витамины, — с готовностью сообщила она, — я их регулярно ему делала — научилась, когда ухаживала за дочкой. Только я перепутала с дозировкой, и он просто проспал до того самого момента, когда пришлось вытащить его на лестницу. Я слышала, что после укола он должен был сохранить способность двигаться, но не думать. Я хотела подвести его к краю лестницы и помочь упасть в пролет.

— Верно, — согласился я, — это вы неплохо придумали. Тогда никому бы в голову не пришло расследовать несчастный случай, тем более такой очевидный. Человек практически на глазах у двух свидетелей зашел в пустой подъезд, там оступился и упал вниз. Все ясно, даже вскрытия делать не надо. Кто бы мог подумать, что убили его чуть раньше.

— Конечно, — она покачала головой, — я просто в ужасе была, когда поняла, что у меня не хватит сил перевалить его через перила. Ну, и тогда решила ремнем. Впрочем, я предвидела такой вариант на случай, если он сразу не разобьется насмерть.

— Хладнокровная вы особа.

— Когда я работала на комбинате, то одно время завязывала мешки. Платили за это мало, и потому работали одни женщины. Когда я затягивала ремень на его горле, мои чувства немногим отличались от тех, что были во время работы.

— Значит, вы убили его, а потом поехали на дежурство в гостиницу? Под подозрением оставались лишь присутствовавшие на вечеринке гости.

— Ну, откуда мне было знать, что один из них захочет перепрятать труп, другой — свести с ним счеты, третий перепугается за карьеру, четвертый решит завладеть деньгами. Они сами себя утопили.

— А как же ремень с самодельной пряжкой в виде черепа?

Разве вы не подставляли таким образом Виктора? Что он, по-вашему, должен был делать?

— Тут я здорово ошиблась. Я не ожидала, что он об этом узнает раньше милиции и захочет перепрятать труп.

— Ну да, тогда инсценировка с подставным директором оказалась бы напрасной. Труп нашли на свалке, и ваши труды пропали зря. Почти… А как вам все это пришло в голову?

— У него было два одинаковых плаща, и это натолкнуло меня на мысль использовать подставного. Найти субъекта на такую роль было нетрудно — возле мужа всегда вертелись сомнительные личности, которые за деньги могли сделать все, что угодно. Конечно, «мой» директор не знал, что я собираюсь сделать с оригиналом… Наверное, тогда бы он запросил непомерно высокий гонорар. Потому он так легкомысленно поступил с зажигалкой — позволил вам ее забрать. А ведь настоящий директор не пил, не курил и золотой зажигалки у него не было и быть не могло. Вот он к вам и забрался. Не расскажете никому? Какой смысл? Тот, подставной, уже далеко, и я сама не знаю, где его искать. Мой муж, а он единственный мне помогал, разбился в аварии. Сегодня врач мне сказал, что даже если он выживет, все равно будет соображать не больше кошки. Вряд ли его станут судить. Остаюсь я…

— А у вас больной ребенок, — я кивнул. — И я понимаю, что если вас посадят, ребенок обречен.

— Не хотите брать грех на душу?

— Нет, не хочу. Вам повезло.

— Повезло?!

Она швырнула в меня бокал, и он, пролетев через всю комнату, разбился вдребезги.

— Извините, — потом тихо попросила женщина.

— Но деньги придется вернуть, — я налил себе еще стакан вина.

— Деньги? — женщина показала рукой на банку, которая стояла на свободном стуле. — Концентрированная серная кислота. Вернее, была достаточно концентрированная, пока я не растворила там все бумажки.

— Ничего себе, — я покачал головой. — Это же куча денег.

— Мне они теперь не нужды…

Я проследил за ее взглядом и понял, что меня неосознанно смущает все это время. Дверь в комнатку, где раньше лежал больной ребенок, была заставлена шкафом. Я поежился, как от пронизывающего холода.

— Нет, — сказала женщина, угадывая мои мысли, — ее увезли.

Но туда больше никто не войдет. При моей жизни, конечно.

— Извините…

— Я взяла деньги, которые мне принадлежали, — она смотрела прямо перед собой, — у меня отняли все — здоровье, ребенка, мужа… Они должны были заплатить за это. Я наказала всех, кто столько лет безнаказанно издевался над нами… В этой банке души моих врагов, — она показала пальцем, — серная кислота и казначейские билеты. Я решила устроить всем нам заключительный праздник..

По-моему, она спятила.

— А теперь вы должны уйти, — сказала женщина. — Я вылью эту гадость в унитаз и немного побуду одна. Мне хочется собраться с мыслями перед дорогой.

— Хотите уехать?

— Не волнуйтесь, я не переступлю порога этой квартиры. И протру ручки дверей, и вымою ваш стакан, чтобы никто не узнал, кто последним был у меня.

— Но… — я поежился, как от пронизывающего холода.

— Бросьте, — женщина махнула рукой. — Уж не подскажете ли вы мне другой выход?

— Нет, — я покачал головой, — у меня нет ни одной дельной мысли на этот счет…

— Что ж придется поискать их самой, — она встала и взяла с подоконника грубый серый конверт. — Напишите тут свой адрес. Я вам сообщу, если что придумаю. И попрошу брата отправить это письмо.

На следующий день, к вечеру, я приехал домой.

А еще через неделю получил письмо. Оно было отправлено в день моего отъезда и шло целую неделю.

Я достал его утром из ящика, и положил в карман не распечатывая. В течение дня несколько раз доставал, вертел в руках серый конверт. Только вечером решился и открыл его.

А потом сидел возле открытого окна и курил. И еще — зажигал спички, одну за одной, и смотрел, как они догорают. В конце концов набралась полная пепельница.

Дело в том, что конверт оказался пустой.