Смерть стоит за дверью

1

— Кажется, мы с вами знакомы? — раздался над ухом чей-то голос.

Оторвав взгляд от витрины с огромным ассортиментом расфасованных замороженных полуфабрикатов, среди которых требовалось выбрать те, что придутся по вкусу Хейдену, я подняла голову и увидела пожилого мужчину лет шестидесяти пяти, цветущего вида и крепкого телосложения, с сильной проседью в волосах. Одет в спортивный пуловер и синие джинсы. Многозначительно приподняв брови, незнакомец пристально посмотрел на меня.

Где-то в подсознании тревожным эхом отозвался сигнальный звонок.

Час был поздний, приближалась ночь с пятницы на субботу, и именно в это время, когда вероятность неприятных и опасных встреч сводится к минимуму, я люблю делать покупки на неделю. Мне не по душе праздная болтовня с соседями и случайными встречными, и я прилагаю все усилия, чтобы избежать таких удовольствий. Сегодня вечером, когда стеклянные двери супермаркета «Харрис Титер» с тихим шелестом раздвинулись, словно приглашая в шлюзовую камеру космического корабля, я почувствовала, что огромный магазин безраздельно принадлежит мне одной. Многолюдным общественным местам, когда в них нет народу, присуща удивительная атмосфера уединенности и защищенности. Разумеется, я была в торговом зале не одна. Подростки, работающие в магазине, с сонным видом стояли в проходах между кассами. Несколько одиноких мужчин, похожих на тех, кого обычно нанимают разнорабочими во вторую смену, слонялись вдоль витрины с пивом, пытаясь хоть как-то убить время, прежде чем разойтись по домам, где ждут мягкие диваны. Случайно посмотрев в одно из параболических зеркал, подвешенных к потолочным балкам, я обнаружила, что какой-то парень оценивающим взглядом смотрит вслед, изучая достоинства моего зада. Даме моих лет подобное внимание могло бы только польстить, я же вдруг почувствовала себя совершенно беззащитной и покатила тележку чуть быстрее. Чаще всего покупатели, оказавшиеся в магазине в столь поздний час, поглощены своими мыслями и заботами и не испытывают желания встретиться со мной взглядом. Надо сказать, тут наши намерения совпадают.

И вот я стою перед незнакомым пожилым мужчиной, он смотрит на меня в упор, но в его манерах нет ничего оскорбительного. Этот человек совсем не похож на одного из тех подозрительных типов, что пристают к одиноким женщинам. Секунду помедлив, я вежливо ответила:

— Не думаю.

— Вас зовут Ли Рен? — снова обратился ко мне незнакомец.

Я почувствовала некоторое облегчение и стала рыться в памяти, стараясь вспомнить, где мы встречались раньше. Конечно же, я его когда-то видела, вот только никак не удается извлечь нужное воспоминание, скрытое в глубоких омутах прошлой жизни. В течение долгого времени я общаюсь с людьми мало и редко, ограничивая свой круг Хейденом, коллегами по работе и собственной персоной. Вот почему в голову пришла мысль, что мы, должно быть, встречались по служебным делам. На мгновение я почувствовала себя виноватой, так как совершенно не помнила этого человека, хотя, честно говоря, в нем не было ничего примечательного. В Кэри[1] такой тип мужчин встречается на каждом шагу. Я даже представила себе его оставленный на стоянке внедорожник с номерным знаком, с одной стороны которого изображена рыба — символ христианства, а с другой — стикер рекламной кампании Буш-Чейни.

— Да, это я. Простите, а как ваше имя? — поинтересовалась я, протягивая незнакомцу руку, которую он крепко сжал.

Глаза старика вдруг вспыхнули странным огнем.

— Меня зовут Чарльз Притчет, и я всю жизнь представляюсь своим именем, потому что у меня нет причин его стыдиться, — тяжело выдохнул он. — А вот ваше настоящее имя — Нина Мосли, и восемнадцатого ноября 1997 года ваш муж Рэндол Робертс Мосли убил мою дочь Кэрри.

Мне показалось, что весь мир в одно мгновение рухнул, словно карточный домик. Тело вдруг отказалось слушаться, и я только чувствовала, как Чарльз Притчет, словно тисками, сжимает мне руку, так что хрустят костяшки пальцев. Я попыталась вырваться, но старик вцепился мертвой хваткой. Его тело била мелкая дрожь, а глаза вспыхивали неистовым огнем и напоминали два стробоскопа. Несомненно, Притчет очень долго готовился к этому мгновению, и теперь, когда желанный миг наконец настал, данное обстоятельство привело Чарльза на грань нервного срыва. Как будто еще немного, и от возбуждения он воспарит над землей. Совершенно очевидно, для мистера Притчета наступил поистине главный момент в жизни.

А у меня в голове настойчиво свербела лишь одна мысль: «Вы имеете в виду моего бывшего мужа».

Я не могла произнести ничего членораздельного и даже не решалась раскрыть рот из боязни тут же завопить от ужаса. Стиснув до боли зубы, я почувствовала, как меня охватывает паника, и попыталась прорваться к спасительному выходу. В тот момент меня мало волновала тележка с аккуратно уложенными пакетами с зеленым виноградом, который мой сын Хейден любит больше красного, так как в нем меньше косточек, с вакуумными упаковками с мясной нарезкой и сыром, энергетическими батончиками и кукурузными хлопьями. Я тщетно старалась отделаться от Притчета, постоянно натыкаясь на тележку, которая со скрипом поворачивалась на шатком колесе и в конце концов застряла между моим задом и холодной стеклянной дверцей морозильной камеры. Притчет вцепился в руку, словно бульдог, а его голос звучал все громче и громче:

— Я потратил уйму времени и денег, чтобы найти вас, Нина. Вы сильно изменились с тех пор, как я видел вас в последний раз на суде, похудели и поменяли цвет волос. Перекрасились, чтобы люди не узнали? Мне понятно стремление отгородиться от прошлого, да вот только я не могу позволить себе такой роскоши. С тех пор как не стало дочери, прошлое преследует меня каждый день, каждую минуту. А ее нет, моя девочка ушла навсегда. Знаю, полиция считает, что во всем виноват Рэндол Мосли, а вашу вину так и не удалось доказать. Вы остались вне подозрений, и именно поэтому я здесь, Нина, пришел разоблачить вас и разрушить уютный мирок, полный фальши, который вы так ловко обустроили. Хочу объяснить людям, кто вы на самом деле.

— Простите, вам помочь? — неожиданно вмешался кто-то третий.

Я осмотрелась по сторонам и встретилась взглядом с давешним ценителем дамских прелестей, от которого в испуге шарахнулась несколько минут назад. У него за спиной стоял юноша, работающий в торговом зале, и также поглядывал на нас с Притчетом с некоторым беспокойством. Казалось, он ищет предлог, чтобы наброситься на старика с кулаками, вероятно, в его юной голове давно зародилась фантазия отомстить за прежние детские обиды. Возможно, Притчет напомнил парню какого-нибудь властолюбивого и не в меру ретивого старца, пытавшегося подавить его своим авторитетом в детские годы. Знаток дамских прелестей, державший в руках зеленую корзинку с продуктами в порционных упаковках, вел себя гораздо спокойнее. Он наблюдал за происходящим с нарочито отрешенным видом, за которым скрывалась готовность в любой момент приступить к решительным действиям. Похоже, ему часто случалось попадать в подобные переделки и выходить из них победителем. Наверное, этот тип из бывших военных или просто задира, из тех, что везде ищут приключений на свою голову.

Притчет наконец отпустил руку, но продолжал говорить, обращаясь теперь к моим нежданным защитникам:

— Вы знаете, кто эта женщина и ее муж? Все помнят его имя. — Старик ткнул мне в лицо костлявым пальцем. Слова лились из него нескончаемым потоком, который он уже не мог контролировать. — Может, вызовем полицию, Нина? Желаете сообщить об «инциденте»? А вот мне прямо-таки не терпится это сделать, и я с радостью воспользуюсь возможностью предупредить местные власти и рассказать, кто живет с ними рядом в течение последних шести лет.

Ценителю дамских прелестей излияния старика изрядно надоели, и, поставив корзинку на пол, он стал между мной и Притчетом. Продолжая пятиться к кассам, я не могла отвести взгляд от лица Чарльза. По щекам старика градом катились слезы. Страшное эмоциональное напряжение, которое он только что выплеснул на меня, истощило его силы.

— Сэр, не знаю, что у вас стряслось, но, полагаю, даму следует оставить в покое, — обратился к Притчету знаток женских прелестей.

Мальчик-продавец обозвал старика хулиганом, а тот, подняв вверх руки, отступил несколько шагов назад и уже более уверенным голосом еще раз предложил вызвать полицию. Популярная песня рок-группы «Коммодорз» закончилась, и установленная в магазине потолочная акустическая система заиграла «Дай мне один шанс». Где-то в подсознании промелькнула мысль, что теперь простенькая, избитая мелодия всякий раз будет вызывать в памяти момент, когда на мою голову обрушился этот кошмар, перевернувший дальнейшую жизнь.

— Нина, а где сейчас Хейден?! — крикнул мне вслед Притчет. — Присматривайте за ним лучше. Вот я за Кэрри не уследил, и все знают, чем это закончилось. Вам хорошо известно, что Рэндол Мосли сотворил с моей девочкой.

После слов старика я повернулась и, спотыкаясь на ходу, бросилась наутек по проходу между витрин к выходу. Автоматические двери не успели открыться, и я с разбега врезалась в них. Завтра появится огромный синяк на руке, но сейчас я ничего не чувствовала, не считая дергающей боли в том месте, куда вцепились пальцы Притчета.

2

Я не раз отпускала ядовитые шутки, когда впритык к земельному участку, где стоят наши дома, построили торговый центр. Мне казалось, что гораздо удобнее сделать это миль на пять дальше по дороге. Сегодня я благодарила Господа, что живу так близко. Выехав со стоянки, я свернула налево и, не притормозив, пронеслась мимо знака «Стоп» на въезде в Кенсингтон-Арбор, потом резко повернула направо и услышала визг шин: машина едва не врезалась в бордюр. Не прошло и четырех минут, как я выбежала из супермаркета, а моя «камри» уже стояла перед домом Макферсонов.

Наша тихая улица застроена просторными фешенебельными домами, которые стоят так близко друг к другу, что почти не остается места даже для газонов. Из-за влажного ночного воздуха вокруг уличных фонарей светились радужные ореолы. Фонарь перед подъездом дома Макферсонов горел, и со стороны все выглядело как обычно, но в этом квартале никогда и не происходило что-либо из ряда вон выходящего. Район, застроенный модными особняками на одну семью и городскими одноквартирными домами, стал убежищем для нас с сыном. Мой дом с гаражом на одну машину и красивой террасой, где любит играть Хейден, находится в трех кварталах от особняка Макферсонов. Я редко разрешаю сыну оставаться на ночь у друзей, но в этот раз он упрашивал меня целую неделю, кроме того, в ночь с пятницы на субботу я обычно закупаю продукты, и потому позволила Хейдену переночевать у его друга Калеба. Бордовый «юкон», старая машина матери Калеба, стоял на тротуаре, а место в гараже явно предназначалось для новенького «эскалейда», который Дуг Макферсон подарил жене на Рождество.

Бесшумно закрыв дверцу машины и внимательно осмотрев улицу, я проскользнула через двор, хотя, если что-то и выглядело не так, как обычно, я вряд ли бы это заметила. Прежде мне приходилось бывать в этом районе всего несколько раз. У Хейдена имеется сотовый телефон, и я собиралась ему позвонить, как только вырвалась из цепких рук Притчета, но не хотелось поднимать людей среди ночи, не имея на то веских оснований. Ведь на данный момент реальной угрозы ни для кого нет. Несмотря на то что у Чарльза Притчета имелись все основания устроить скандал, он, конечно же, не причинит вреда моему ребенку. Опасность не так велика, как мне показалось в первую минуту. Да нет, он никогда не пойдет на такое после того, что произошло с Кэрри, его собственной плотью и кровью…

«Нина, а где сейчас Хейден?! Присматривайте за ним лучше».

Я снова огляделась. На подъездных дорожках и вдоль улицы припаркованы несколько машин, но людей видно не было. Из темных окон домов за мной тоже никто не следил. Стоящие близко друг к другу дома напоминали стены лабиринта или выстроившихся в ряд часовых, и мне нравилось ощущение защищенности, казалось, что находишься в надежной крепости, хотя в глубине души я всегда понимала, что рано или поздно это может обернуться против меня.

И вот, когда пришла беда, я не готова ее встретить.

В последний момент я передумала звонить в дверь. Наверняка у Макферсонов уже возникли сомнения в отношении меня, но в душе жила робкая надежда, что они ограничиваются обсуждением моего замкнутого образа жизни и семейного положения. Конечно же, соседей интересует, почему я живу одна и куда девался отец Хейдена. Периодически эти вопросы занимали знакомых и сослуживцев, но у меня вошло в привычку не обращать на них внимания. Я вполне могу обойтись без общения с людьми своего круга и, честно говоря, люблю уединение, но сыну нужны друзья, и не хочется лишать его этой радости. Хейден в том возрасте, когда одиночество затягивает. Потом наступит отчуждение, у него начнутся психические расстройства, и когда он станет подростком, придется рыться в его стенном шкафу, чтобы проверить, не спрятан ли там автомат.

Раньше я не имела привычки воображать самое худшее из всего, что может произойти. Она появилась у меня с годами.

Когда я впервые привела Хейдена поиграть к Макферсонам, Гэбби с гордостью провела меня по всему дому, планировку которого я хорошо знала, так как, прежде чем купить здесь жилье, изучила поэтажные планы домов всех типов. Интерьер дома Макферсонов не отличался оригинальностью: вся обстановка была в стиле Марты Стюарт… правда, по моде пятилетней давности. Гостиная, где мальчики собирались разбить лагерь, находилась сбоку, и я тихо прокралась через двор, чтобы заглянуть в окна. Соседи, живущие напротив, могли подумать бог весть что, если бы им пришло в голову выглянуть в окно. Но мне было наплевать, и, появись на улице патрульная полицейская машина, я бы только обрадовалась. Не оставляла мысль немедленно вызвать полицию, но в душе еще теплилась надежда, что Притчет удовлетворится скандалом, устроенным в супермаркете, и оставит нас в покое. Конечно же, в это верилось с трудом, и я чувствовала, как от волнения бешено колотится сердце, а в горле застрял комок.

Нельзя не восхититься и не позавидовать умению Гэбби наводить лоск. Она купила великолепные легкие портьеры, но мальчики, разумеется, забыли их задернуть, и я хорошо видела, что происходит в комнате. Пол гостиной напоминал пристанище для бездомных: на ковре, перед кожаной кушеткой, лежали спальные мешки, а на журнальном столике навалены полупустые стаканы с попкорном и банки с газированной водой. Беззвучно работал плазменный телевизор, и я решила, что звук либо приглушили, либо выключили, чтобы не разбудить взрослых, которые спят наверху. Калеб Макферсон спал, свернувшись калачиком и наполовину высунувшись из спального мешка, а рядом, придвинувшись вплотную к экрану и подперев голову руками, сидел мой маленький сынок. Хейден затаив дыхание смотрел на полуголых вихляющихся подростков, чей танец представлял собой комбинацию самых непристойных движений. Дома я бы ни за что не позволила ему смотреть подобные видеофильмы. Господи, ведь малышу всего семь лет! И все же я почувствовала огромное облегчение, как будто в знойный день мне вылили на голову ушат холодной воды. Слава Богу, Хейден жив и здоров! С трудом сдержав рвавшееся наружу рыдание, я с умилением подумала, что Хейден бодрствует в столь поздний час ради пошлого банального зрелища, потому что оно является запретным плодом. Ничего особенного в этом нет, ведь он обычный здоровый мальчик.

Вдруг Хейден повернулся и посмотрел в сторону окна. Быстро нырнув вниз, я тихо прокралась к машине, сгорая от стыда, что меня могут застать за столь неприглядным занятием, хотя не сомневалась, что Хейден меня не заметил, а на пустынной улице не было видно ни души.

Я села в машину и заперла дверцы. Увидев свое лицо в зеркале заднего вида, я сделала нелицеприятное открытие, что вид у меня совершенно безумный. Длинные светло-каштановые волосы, обычно слегка завитые на концах и уложенные в аккуратную прическу, вполне приличную для провинциальной дамочки средних лет, растрепаны. Бархатистая кожа, которую я всегда считала своим главным достоинством, в свете уличных фонарей выглядела бледной и увядшей. Изумрудно-зеленые глаза, являющиеся предметом восхищения подруги, как мне казалось, придающие лицу беззащитное выражение, которое мужчины воспринимают как приглашение к незамедлительным действиям, сейчас смотрели из зеркала безжизненными мраморными шариками, не отражавшими ничего, кроме тревоги. Мне вдруг пришло в голову, что во время ежедневного утреннего туалета, когда чищу зубы, сушу волосы и подкрашиваю лицо, я очень редко заглядываю в глаза своему отражению в зеркале, хотя уже давно заслужила прощение. Вот только Притчет думает иначе. Интересно, сколько еще людей не находят себе покоя и не могут избавиться от кошмара с того дня, как Рэнди вторгся в их привычную повседневную жизнь?

Я заставила себя дышать глубже. Нет, не стоит будить Макферсонов и устраивать нелепую сцену, но я ни за что на свете не спущу глаз с их дома до самого утра. Если я что и приобрела за последние годы, заплатив непомерно высокую цену, так это стремление позаботиться о близких.

Должна признаться, в течение последних шести лет бывали периоды, когда я напрочь забывала, кто мы с Хейденом на самом деле. Они длились несколько часов или даже дней, а порой и целую неделю. И я действительно верила, что меня зовут Ли Рен, а не Нина Ли Мосли, урожденная Сарбейнс. В такие моменты забывалось, что мне пришлось изменить имя законным путем после того, что натворил бывший муж.

Однако подобное ощущение спокойствия длилось недолго и всегда исчезало при очередном сообщении о зверском преступлении в вечерних новостях, случайном разговоре на работе или решении деликатных юридических вопросов. Стоило вспомнить о реальности, и снова волной накатывало предчувствие беды, ставшее привычным состоянием, а кратковременное облегчение, примиряющее меня с прошлым, к которому намертво привязывали невидимые нити, бесследно исчезало, и на смену приходило осознание собственной ребяческой безответственности и глупости. Я ощущала себя бессовестной эгоисткой, подставившей под удар собственного сына.

Чарльз Притчет… Должно быть, он узнал, где мы живем, и ждал подходящего момента, чтобы встретиться со мной. Он жил в предвкушении этой встречи, а значит, его намерения очень серьезные. Господи, напугав меня до смерти, он не получил желаемого удовлетворения и наверняка разработал очередной план. У таких людей жизнь состоит из череды различных проектов, и моей особе вряд ли отведено в них существенное место.

От такого умозаключения, со всеми вытекающими из него последствиями, голова пошла кругом, но обморок был в данный момент непозволительной роскошью, и потому я стала делать заметки в маленьком блокнотике, который храню в бардачке. Я писала там всякую чепуху, которую сама едва различала в тусклом свете уличных фонарей, но требовалось хоть чем-нибудь занять руки. Я лихорадочно записывала какие-то даты, ничего не значащие слова, представляющие собой классический образец «потока сознания». Случись мне через некоторое время просмотреть свои записи, я бы в них ничего не поняла. Скомкав несколько исписанных листков, я бросила их на пол машины.

Теперь я хоть и смутно, но вспомнила Притчета. Он богат и занимает в списке потерпевших особое место, представляя собой нечто более значительное, чем просто родственник, у которого Рэнди убил одного из членов семьи. Чарльз собирал пресс-конференции перед началом судебного процесса, и ходили слухи, что он за свой счет оплатил услуги фирмы, занимающейся связями с общественностью, и она работала со средствами массовой информации. Я не помню, чтобы он присутствовал в зале суда, но это и не имеет значения. Из всего пережитого кошмара в памяти остались отдельные слова, с которыми ко мне обращались какие-то люди, и вопросы, задаваемые обвинением и защитой. Своих ответов я не помню, хотя их, конечно же, где-то записали. Я нашла в памяти укромный уголок, куда заперла за семью печатями воспоминания о тех днях. Обвинители, подтвердив добровольное содействие следствию, оградили меня от всех ужасов предшествовавшей суду рекламной вакханалии, и все это время я провела у матери, где досужие репортеры не могли до меня добраться. В памяти сохранилось воспоминание не о самом Притчете, а о его появлении на телевидении, когда он, тыча пальцем в камеру, не мог совладать со своими чувствами, что в сложившейся ситуации вполне объяснимо. Как же я могла его забыть, не узнать сразу же, как только он ко мне подошел?! Почему не вспомнила его имя?! Я помню имена почти всех жертв. Особенно запомнился мальчик, который случайно уцелел, спрятавшись в комнате для гостей, в то время как вся его семья была зверски убита. После очередного заседания суда, в тот день, когда он давал свидетельские показания, мне удалось поговорить с парнем. Его психика была нарушена, и я поняла, что он до конца своих дней будет страдать от чувства вины из-за того, что выжил, в то время как дорогие ему люди были обречены на долгую и мучительную смерть. Мальчик стал еще одной жертвой в веренице несчастных, которые из-за жуткой мании, владевшей Рэнди, потеряли друзей и близких. Большинство из этих людей не пришли на суд, и никто не посмел их открыто осудить. К тому времени их погибшим сыновьям, дочерям, отцам, матерям, мужьям и женам уже никто не мог помочь. Теперь настал час Рэнди, последнее представление, к которому все эти годы стремился его порочный рассудок. Откровение в присутствии множества людей, которым наконец станет ясно, что кроется в глубинах его души. И это он, мой спутник жизни, мой супруг!

Кровавая пляска Рэнди продолжалась не менее десяти лет, а может, гораздо дольше, и почти все это время я была рядом, ни о чем не подозревая. Бедная, пребывающая в неведении Нина, которая столько лет делила супружеское ложе со зверем и ни о чем не догадывалась! Да, все было именно так, хотя некоторые считают меня сообщницей, а в самом начале следствия даже заподозрили в непосредственном участии в безумной, омерзительной охоте, которую затеял Рэнди.

И тогда, и сейчас могу поклясться, что ничего не знала, да и не могла знать.

Я никогда не высказывала эти аргументы вслух, так как, слава Богу, удалось избежать ситуации, когда приходится себя защищать и кажущаяся логичность всех доводов отдается в ушах пустым звуком. Конечно же, давно можно было обо всем догадаться, но так удобно не замечать очевидных фактов, которые столько лет кричали, призывая обратить внимание на что-то очень страшное, творившееся рядом со мной.

Я просидела в машине всю ночь. Ничто не потревожило покой тихой улицы, и ночную тишину нарушали лишь глухие удары моего сердца.