Смычок с шабаша

Не бывало на свѣтѣ скрипача искуснѣе Матвѣя Вильмара. На свадьбахъ сидѣлъ онъ за почетнымъ столомъ, и молодая подавала ему самые вкусные куски со своей тарелки [1]. Никто не зналъ такихъ любопытныхъ исторій, такихъ пріятныхъ пѣсенъ — никому не затѣять шутки веселѣе Матвѣя Вильмара.

Въ Офенѣ свадьба была — веселая свадьба. Шелъ плясъ до вторыхъ пѣтуховъ. Въ полночь Вильмаръ взялъ скрипку подъ мышку и молвилъ хозяевамъ:

— Доброй ночи! прощайте!

— Полно, кумъ! Ночь темна, сквозь кусты свищетъ вѣтеръ, морозъ выяснилъ небо звѣздами; путь твой лежитъ лѣсною тропою, а у нашего лѣса недобрая слава: и волки въ немъ водятся, и бродятъ злые люди, и колдуны слетаются на шабашъ.

— Когда у человѣка въ животѣ бутылка добраго вина, — что ему морозъ и вѣтеръ? Изъ матераго дуба вырубленъ мой дорожный посохъ, шести вершковъ длиною его наконечникъ изъ кованой стали: убѣгутъ отъ него и волкъ, и разбойникъ. А колдуновъ — милости прошу на встрѣчу: я радъ сыграть имъ на своей старой скрипкѣ. Потѣшалъ я свадьбы людскія — распотѣшу и чортову свадьбу. Пусть сравнятъ проклятые, кто лучше владѣетъ смычкомъ — ихъ адскіе скрипачи, или старый Матвѣй Вильмаръ изъ Гесдена!

Туча затмила звѣзды. Вѣтеръ качаетъ деревья.

Звѣри воютъ въ лѣсу. Хорошо-бы, старый скрипачъ, быть теперь въ Офенѣ и лежать въ согрѣтой постели.

Что за огонь мелькаетъ вдали? То шалашъ лѣсника: онъ приметъ и обогрѣетъ Матвея Вильмара.

— Слава Богу! — воскликнулъ скрипачъ и захлопалъ иззябшими руками.

Но огонь потухъ въ то-же мгновенье. Разсвирѣпѣлъ Матвѣй и крѣпко стукнулъ о земь тяжелою палкой.

— Ахъ, ты, чортовъ сынъ! сказалъ онъ, — и въ туманѣ опять забрезжила искра.

Скрипачъ зашагалъ на огонь и видитъ: стоитъ дивный замокъ. Краснымъ свѣтомъ озарены стрѣльчатыя окна, и быстро скользятъ по нимъ черныя тѣни.

— Славный дворецъ, клянусь сатаной! Но — убей меня громъ, коль я его вижу не впервые! А вѣдь мнѣ семьдесятъ лѣтъ, и каждая пядь земли знакома мнѣ въ нашемъ околоткѣ… Видно, сбила меня съ пути темная ночь, и перешелъ я рубежъ и забрелъ въ сосѣднее графство. Но — какъ-бы то ни было — я долженъ войти: ночь холодна, а тамъ — я слышу, гремитъ веселая музыка, и люди лихо танцуютъ. Эй, стражъ съ сѣдой бородой! Затруби въ звонкій рогъ, открой ворота скрипачу: онъ не будетъ у васъ лишній.

И въ замокъ вошелъ онъ, и стало ему тепло, и благородное общество онъ увидѣлъ. За столомъ сидѣли одни, поглощая драгоцѣнныя яства и ароматныя вина; другіе играли — кто въ кости, кто въ безикъ; а больше всего было танцоровъ, — и такъ всѣ топали и вопили они, что земля тряслась подъ ногами.

— Почтенный господинъ! вы всѣхъ выше головою, и всѣ кланяются вамъ въ поясъ! Если вы хозяинъ этого замка, позвольте заблудившемуся бѣднягѣ, старому скрипачу, провести ночь гдѣ-нибудь въ уголкѣ подъ вашимъ кровомъ.

— Охотно, любезный скрипачъ. Эй, пажъ! возьми его веселую скрипку и повѣсь на золотой гвоздь — на самое видное мѣсто!

Ухмыляется пажъ, и — странное дѣло! — гдѣ пальцы его коснулись скрипки, осталось черное пятно, точно по дереву лизнуло пламя.

— Славно играютъ ваши музыканты, рыцарь, — и добрые у нихъ инструменты!.. Но если-бы мнѣ такую скрипку, какъ у вашихъ молодцовъ, — посмотрѣлъ-бы я: кто изъ нихъ сыграетъ лучше Матвѣя Вильмара.

— Скрипокъ у насъ — большой запасъ! поди и возьми любую у любого.

— Слышишь ты, музыкантъ, что велитъ господинъ? Отдай мнѣ свою скрипку, потому что она мнѣ больше всѣхъ по вкусу!..

Но музыкантъ молчитъ, какъ нѣмой, и водитъ смычкомъ по струнамъ — не хочетъ слушать Матвѣя Вильмара. Трижды повторилъ Вильмаръ свою рѣчь и все не дождался отвѣта.

— Глухъ ты или нѣмъ, дуралей? или ты упрямый неслухъ господской воли?

И разсердился Вильмаръ, и вырвалъ у музыканта смычокъ, тянется уже и за скрипкой.

— Не глухъ я и не нѣмъ, Матвѣй Вильмаръ, и худо будетъ мнѣ, если я не послушаю словъ господина. Но лучше-бы тебѣ не трогать смычка: вѣрь, онъ не принесетъ тебѣ счастья.

Очень удивился Вильмаръ.

— А кто ты такой, музыкантъ? откуда ты меня знаешь?

— Взгляни мнѣ въ лицо, Вильмаръ: развѣ я такъ измѣнился? Вѣдь я Варнава Малассаръ — твой старый учитель, и всего-то тридцать лѣтъ, какъ меня закопали въ могилу…

Отскочилъ Матвѣй Вильмаръ, какъ отъ огня, ноги его подогнулись, колѣна застучали одно о другое, и жалобно закричалъ онъ:

— Пресвятая Богородица, помилуй!

И пропалъ весь нечистый замокъ, со всею музыкою и со всѣми бѣсами.

Подъ висѣлицею Матвѣя нашли, подъ висѣлицею, гдѣ качался казненный грабитель. Въ глубокомъ обморокѣ лежалъ оцѣпенѣлый старикъ, крѣпко сжимая въ рукѣ бѣлый смычокъ чудесной работы. А скрипка его и старый смычокъ болтались надъ его головою. Не на золотомъ гвоздѣ висѣли они: къ большому пальцу висѣльника прицѣпилъ ихъ злой духъ, — и хохотали надъ Матвѣемъ собравшіеся люди.

— Спасибо, что вы меня отогрѣли, друзья, дали мнѣ водки и привели меня въ чувство. Но все-же, никому не скажу, что было со мною этою ночью!

Къ колдуну идетъ онъ — къ потайному колдуну, бросателю порчи.

— Кумъ! не правда ли этотъ смычекъ похожъ, какъ двѣ капли воды, на берцовую кость мертвеца? На немъ стоитъ ваше имя. Сдается мнѣ, что вещь — ваша. Я поднялъ ее на дорогѣ, - возьмите жь и спрячьте ее, пока никто не видалъ.

Какъ въ лихорадкѣ, затрясся колдунъ.

— Охъ, пропала моя голова! Кумъ Матвѣй, вы узнали секретъ, за который меня сожгутъ живымъ на базарѣ.

— Ни за что на свѣтѣ не хотѣть бы я вамъ принести столько зла! Владѣйте вашимъ смычкомъ, куманекъ: я съумѣю молчать, гдѣ его нашелъ и васъ встрѣтилъ…

— Ахъ, кумъ Матвѣй! Вы возвратили мнѣ жизнь. Чѣмъ отблагодарить мнѣ васъ за доброе дѣло? Назовите мнѣ вашихъ враговъ: я пущу порчу на ихъ скотъ, поселю нечистыхъ въ ихъ дома, нашлю на нихъ самихъ сухотку и трясовицу, — вы и не замѣтите, какъ избавитесь отъ всѣхъ своихъ лиходѣевъ.

— Спасибо на добромъ словѣ, куманекъ. Но у меня нѣтъ враговъ, и сохрани меня Богъ желать зла своимъ ближнимъ!

— Тогда примите вотъ этотъ кошелекъ; каждый разъ, что вы опустите въ него руку, найдете въ немъ шесть новенькихъ ливровъ парижской монетой.

— Помилуй Богъ, сосѣдъ! Это дьявольскія штуки. Я не хочу — ради вашего подарка — рисковать спасеніемъ души въ жизни вѣчной.

— Не бойтесь, кумъ Матвѣй: кошелекъ этотъ вышелъ не изъ рукъ сатаны; онъ достоинъ висѣть на поясѣ христіанина.

Много монетъ выудилъ Матвѣй изъ кошелька, купилъ себѣ домъ — и не было богаче его гражданина въ Гесденѣ. А, когда звали его играть на свадьбахъ, не пѣшкомъ отправлялся онъ на пиръ, но на добромъ мулѣ, и слуга несъ за нимъ его скрипку.

Четыре племянника были у Матвѣя — четыре негодяя. И перешепнулись они между собою:

— Нашъ дядя нашелъ кладъ и зарылъ его въ своемъ домѣ.

— Сталъ онъ богатъ, какъ король, задаетъ пиры да обѣды, а насъ въ гости не зоветъ, — только бранитъ да читаетъ нравоученья.

— Мы не видимъ отъ него ни гроша, а, между тѣмъ, онъ сыплетъ золото горстями направо и налѣво.

— А вѣдь мы одни — его наслѣдники! Когда онъ умретъ, все достанется намъ — и домъ, и кладъ вмѣстѣ съ домомъ…

И взяли они по самострѣлу и засѣли у дороги, въ лѣсу, — на пути Матвѣя Вильмара. Когда же стемнѣло, скрипачъ не избѣгъ злой судьбы, острая стрѣла положила его мертвымъ на тропѣ близъ Гесдена. А слуга убѣжалъ отъ разбойничьихъ стрѣлъ и кричалъ: «На помощь! На помощь!»

И прискакалъ судья съ палачомъ; и латники ѣхали за ними. И засталъ судья четырехъ убійцъ надъ мертвецомъ и повѣсилъ ихъ на деревьяхъ, гдѣ была ихъ засада.

Тамъ долго качались они, съ самострѣлами въ рукахъ, и воронье клевало ихъ трупы.

Тотъ лѣсокъ еще цѣлъ, тѣ деревья не изсохли и слывутъ они между людьми «Рощею четырехъ братьевъ».

1901