Снег на глазах его

Обложка – Дэвид Висман

Игорь ГРАНТ

Февраль – июль 2011

СНЕГ НА ГЛАЗАХ ЕГО

Snow on his eyes

гомоэротический роман

посвящается всем, кто не переживал ничего подобного

Все события в романе рождены больным воображением автора.

Любые совпадения с реальными лицами, событиями и местами являются случайными.

Мнение автора может не совпадать с мнениями его героев...

А может и совпадать.

Опустошенные тщетной надеждой,

Мы просто пленники собственных грез,

Света лишенные в боге невежды,

Мчимся среди остывающих звезд.

Трофим.

Пролог.

Ангелы неприкосновенны.

Ключ уверенно провернулся и дверь квартиры без единого скрипа распахнулась, обдав ветерком пылающие щеки. Я затаил дыхание, вслушиваясь в ночную тишину коридора. «Хрущевка»... Обычная пятиэтажная гостинка хрущевских времен. По две секции на этаж, по шесть квартир на секцию. Где-то ниже скрипнула дверь на лестничную площадку и раздался прокуренный кашель. Я почувствовал, как сердце мощно забилось, разгоняя по жилам кровь, пропитанную адреналином. Руки сами собой потянулись закрыть дверь обратно. Пока не поздно.

Теперь полыхала даже шея. Пальцы рук выдали такой тремор, что и не вставить толком ключ в замочную скважину. Невидимый полуночник надсадно харкнул, пьяно просипел нечто, понятное только ему, и зашаркал вниз по подъезду. Черт побери... Почему часа в три-четыре ночи обязательно происходит явление миру припоздавшего алкаша? Хорошо, что это последний этаж, а то глядишь, засек бы балдым взором, проходя мимо искореженной двери, отделявшей секцию от площадки, привязался. Хотя нет, вряд ли.

И снова тишина. Лишь в окно, сквозь треснувшее стекло, лился лунный свет, четко обрисовывая на полу белый прямоугольник с черными полосами перекрестья. Я постарался успокоиться. И вошел в логово, притянув за собой обшарпанную деревянную дверь. Легкий сквозняк тут же стих, но притащил напоследок матерого кота, серо-полосатого зверя, больше похожего на бочонок с ушами и хвостом. «Хорошо кормят,» - мелькнуло в голове. Вот такие «мурзики» и обламывают всякие начинания публики, подобной мне.

Но этот кот не позволил себе лишнего. Узнал своего уличного кормильца, растекся у моих ног и замурлыкал не хуже старого советского холодильника. Я не поленился погладить пушистую тарахтелку и осмотрелся. Вокруг сумерничала типичная прихожая низкого достатка. Старый выцветшие обои, многократно крашенные дверные косяки, допотопная вешалка с парой курток, ухоженные женские туфли, цвет которых можно было только предположить в таких потемках. Новые кроссовки смирно приткнулись в уголу, стараясь не занимать много места на куске дорожки. В общем, все как обычно. Двери, ведущей в комнату, конечно же, не было. Но вполне со вкусом висели цепочки из лозяных колечек. Этакая занавеска. Из полупришторенных окон на кухне и в комнате лился мягкий свет ночного светила.

Мне стоило большого труда бесшумно проникнуть дальше, не попеняв коту носком кроссовки под мягкое место. Тот, будучи истинным представителем своего рода, уверенно мешался под ногами, норовя засунуть под подошвы то лапу, то хвост. Миновав занавесь, я притих и окинул взглядом однокомнатную квартиру. Прямо кухня, не выделяющаяся из сонма себе подобных ни на гран. Справа комната со старой «стенкой», тумбочкой, на которой царил вполне современный телевизор, потертым ковром на полу, расхоженным диваном и раскладным креслом, на котором сейчас спал Он. Тот, кто вот уже три недели притягивал мое внимание и воображение.

Тонкая простыня честно обрисовывала все изгибы стройного юного тела. Мальчишка дрых без задних ног. Наверное, на совесть пошарахался этим вечером с компанией таких же оболтусов. Хвостик лунного света уверенно возлежал на его ногах. На свободолюбивых конечностях, не терпящих летом никаких покрывал. Впрочем, кроме голеней с пятками и лохматой темной шевелюры из-под простыни ничего не выглядывало. Я усмехнулся. Ради одного только этого вида стоило помучаться с подбором ключей. Одна афера с Его связкой чего стоила. Ну, да говорят, нервы все-таки восстанавливаются. Хоть и медленно. На цыпочках, крадучись, как мудрый охотник к нежной добыче, я подошел к креслу. Мальчик тихо сопел себе в подушку. А меня пронзила сладкая дрожь. Волна свирепого желания накатила, скрутила до радужных разводов в глазах, но разум смог преодолеть эту напасть, заставил ее отступить. Крайне осторожно я извлек из ножен, засунутых за брючный ремень, новенький нож - из тех, что сейчас продают почти в любом спортивном магазине. Из тех, что не считаются холодным оружием. Большие деньги за него пришлось отдать. Но что не сделаешь ради милого сердцу человека.

Завораживающие изгибы вороненого лезвия на миг отвлекли от всего мира. Сталь всегда оказывала на меня сильное воздействие, пробуждая память предков, для которых когда-то нож означал жизнь...

Он застонал во сне и перевернулся на спину, широким жестом сбросив с себя простыню. Мда... Мальчик довольно раскованно ведет себя дома, когда мама на суточном дежурстве. По моему телу медленно покатилась волна огненной похоти. Напряжение дошло до того, что я почувствовал, как на руках встают дыбом волоски. Он спал голым. Без ничего. Вот так, просто. Один дома. Жадным взглядом я окинул Его тело. От невероятно красивого лица до белой бархатистой кожи на ступнях. И зажмурился. Нет... Сейчас я не смогу ничего сделать. Рано. Может, даже никогда не смогу. Ангелы неприкосновенны. Подчиняясь порыву, я наклонился и легко, почти невесомо, прикоснулся губами к коже возле его пупка. Руки сами вернули нож на место. А через минуту я уже выходил из манившей меня квартиры. И только закрыв дверь на замок, я ощутил сильную боль в паху. Неудовлетворенное желание рвалось наружу...

Ничего. Его время еще придет. Мой новый черный нож, взятый в руки только ради Его темных глаз с золотыми крапинками, еще познает блаженство единения с этой невинной плотью. Время придет.

Глава первая.

Молния средь бела дня.

(Сергей)

Скажи, откуда ты приходишь, Красота?

Твой взор - лазурь небес иль порожденье ада?

Ты, как вино, пьянишь прильнувшие уста,

Равно ты радости и козни сеять рада.

Шарль Бодлер.

Почему я проснулся, не знаю. Будильник на «стенке» показывал четыре пятнадцать. А возле кресла сидел Мурч, заворожено таращась в прихожую. Пришлось оправдать пробуждение: сходить в туалет и попить воды на кухне. А потом снова лечь спать. Но перед этим я натянул свои цветастые семейки. На случай, если мама придет раньше обычного. Бывало. Хорошо, успевал если не трусы надеть, то в халат завернуться. А если однажды не успею? От одной этой мысли я покраснел и юркнул под простыню.

Вчера ходил в качалку. Тягал железки и смотрел на окружающих. На их блестящие от пота тела в темных от влаги майках и боксерских трусах. А потом душ. Я всегда долго моюсь. Иду среди первых, выхожу среди последних. Смыть с себя усталость так приятно... Постоять под теплым водопадом шуршащих струек, жмурясь от удовольствия, мне нравится до безобразия. А еще эти люди вокруг. Парни, мужчины всех возрастов. Моются шумно, весело. Бывает, даже намыливают друг друга, кидаются мочалками, попадая то по голове, то по заднице, то по...

Воображение нарисовало будоражащую картину – вехотка из сетки от картошки, истекающая мыльной пеной, скользит по телу, рисуя круги вокруг сосков, пупка. И переходит ниже, трет бережно, даже нежно. Мнет, играет, моет. Пальцы оттягивают крайнюю плоть, убирают грязь, ласкают.

В истоме я засунул руку в семейки и нащупал полунапряженный пенис. Он сразу ответил на невесомое касание – набух, выпрямился, превратился в жесткий «нефритовый столб» из «Кама-Сутры». Пальцы сжались в кулак и скользнули вниз, вверх, вниз. Простыня задергалась, сбиваясь в сторону. Медовая истома тугим валом поползла от паха к лицу. Перед глазами застыли голые тела в душевой, на которые я три раза в неделю жадно смотрю, держа в узде руки, тянущиеся сбросить напряжение. Уже года два, как я хочу, нет – мечтаю, слиться с мужчиной. Любить его и быть любимым. Наконец, пламя двинулось вверх по фаллосу, готовясь извергнуться белым фонтаном. Я тут же перестал мастурбировать. Встал с кресла, стянул трусы и на дрожащих ногах добрался до ванной комнаты. И уже там начал все снова. Теперь все пошло быстрее. Еще быстрее... Когда семя наконец пролилось в ванну, я даже застонал от остроты ощущений. Постоял, отдышался и залез мыться, понимая, что больше не засну сегодня. Возбуждение так и не прошло полностью. Плескаясь под душем, я кончил еще два раза. В итоге мелкая приятная дрожь охватила меня всего. Вернувшись в постель, расслаблено потянулся.

Как бы хотелось прижаться сейчас к теплому телу. Все-таки тяжело решиться на первый шаг. Смотришь порой на человека, понимаешь, что влюбляешься в него, но подойти, заговорить просто невозможно. При одной мысли, что он пошлет куда подальше, да еще расскажет всем вокруг, чего я захотел, желание превращается в тугой нервный ком. Становится откровенно страшно. Жизнь сразу превратится в кошмар.

Я умудрился заснуть. Потому что в следующий миг меня подорвал с кресла трезвон старого будильника. Половина седьмого. И начался обычный утренний ритуал – умывание, завтрак, одевание. Сунув ноги в кроссовки, нашарил в кармане куртки-безрукавки ключи, открыл дверь, закинул за спину «бэг» и вышел в коридор. Я всегда на ночь закрываюсь на замок, а ключи вытаскиваю. На случай, если мама придет раньше, чем я проснусь. Она работает сторожем, сутки через двое, и бывает, возвращается домой часов в шесть утра. И мы решили: чтобы не будить меня звонком в дверь, закрываться, а ключи вытаскивать. Несколько раз это действительно понадобилось.

Сбегая по подъездной лестнице, я вспоминал, что же у нас сегодня в школе. Первое сентября обычно легкий день. Но в расписание нам, одиннадцатиклассникам, поставили алгебру и начала анализа. Зная учителя, а у нас этот предмет преподает Герр Бур, директор школы, можно ожидать загруза по полной программе. Прозвали мы его так именно за то, что Мартин Эдуардович готов расколоть наши головы, но вложить туда хоть каплю знаний. В общем, сегодня можно было ожидать многого, но только не легких часов за партой.

Я выскочил из подъезда и замер, вбирая в себя прохладное солнечное утро. Легкий ветерок тут же пробрался сквозь ткань парусиновых штанов, раскидывая по коже скопище мурашек. Эти создания сразу расползлись по всему телу, забрались под черную футболку с оскалившимся волком, завелись даже среди нерасчесаных темных волос. Блин, хорошо-то как! Поежившись, я обошел торец дома и двинул к школе. Через весь район пришлось идти. Впрочем, как всегда. Сколько лет уже бегаю среди пятиэтажек с одной сопки на другую. Через пятнадцать минут я был на крыльце нашей школы. Народ клубился везде и во все стороны. До начала праздничной линейки оставалось еще с полчаса. Пока все доберутся до alma mater, пока братва накурится до одури, пока учителя остограмятся для храбрости перед выходом в наш зоопарк...

Возле дверей меня выловил одноклассник Кешка, долговязый зубоскал и курощатель наших преподов. До высот его воображения по части курощения не смог бы дотянуть даже сам Карлсон. С возвышенности своего роста он выдал:

-Привет, Серый! Как дела?

Будто мы вчера не виделись возле моего подъезда, где он тусуется со своей гоп-компанией. Я усмехнулся:

-Лучше всех.

-Новость слыхал? У нас новенький будет. Вроде, Матвеем зовут. Мне тут по секрету шепнули, что он переехал из Хабары. Маман, папан и всё такое.

-Здравствуй, Сергей, - к нам подошла рыжая Натали, любимица всех учительниц. Вроде и не на отлично учится, но зубы заговорит любому. И всегда в тему.

-Привет, Натали, - Кешка изобразил подметание асфальта невидимой шляпой. На что рыжая довольно фыркнула:

-Паяц.

-Рад стараться, мадам. Ну, я пошел. Еще наших поищу, - Иннокентий растворился в толпе. Наташа поинтересовалась:

-Ты как, съездил в Благу, как хотел?

-Не, - я пожал плечами, - Не получилось. То одно, то другое.

Не буду же я ей рассказывать, что дома просто нет лишних денег на всякие поездки. А то, что зарабатывал на базе, промышляя грузчиком, уходило на одежду и книги. Прокатиться в Благовещенск хотелось уже с полгода. Народу говорил, что хочу сконтачиться с тамошними ролевиками. Конечно, это тоже нужно бы сделать. Но главное, потаенное – моя переписка с неким Олегом по мобильнику. Очень хотелось его увидеть. И не только.

-Когда вы снова начинаете собираться? – спросила рыжая, имея в виду наш ролевой клуб.

-Сегодня и будем решать, - я снова пожал плечами, - Не знаю только, чего порешаем.

Каждую неделю, по пятницам, наш клуб собирался в мастерской, где когда-то была районная слесарная мастерская. Когда слесаря перебрались на другой адрес, начальник участка милостиво пустил нас на житье в свои пенаты, за символическую арендную плату. Как раз сегодня нам и надо было решить, по каким дням будем собираться на тренировки в этом учебном году. И конечно, предстояло попрыгать с ролевыми кинжалами. Каждый ролевик у нас делал себе оружие сам. Вытачивал из клюшки или палки. Кто как.

-У себя будете? – Натали задумчиво вздохнула, - Я приду сегодня.

Ха, думает – осчастливила. Появляется у нас раз в пятилетку, а гонору как у старожила движения. Даже Толкиена не читала. А уж эту книгу надо бы знать. С нее когда-то все и началось по стране. Впрочем, на этой книге свет клином не сошелся. Просто, есть разница между тусовкой и клубом. Несколько разные цели и задачи. К нам тянутся люди, которым смертельно надоело обсуждать у подъездов шмотки, тачки и баб-с.

Мысли отскочили во времени. Вспомнилось прошлое лето, когда мы всем клубом выехали на игру под Комсомольск. И попали в нудный затяжной тайфун с сильным ветром. Игра, конечно, скисла на корню. Мы, да еще народ из Хабары, пытались порезвиться своими силами. В общем-то, получилось. А потом напились так, что до сих пор вспоминать стыдно. И отправились искать добавки. Прошлись по всем палаточным лагерям. Бесцеремонно лезли к людям и требовали спиртное. Вот и нарвались. В одной из палаток застали «нелицеприятную» картину. В спальнике дрыхли два парня, очень уж крепко обнимая друг друга при этом. Именно эти двое и дали нам искомое, когда поняли спросонья, чего мы хотим. Двигаясь по мокрым кустам обратно в свой лагерь, мы ржали, смеялись и смаковали этих «педиков», попивая водку. И я тоже ржал, смеялся и смаковал, внутренне готовый удрать куда глаза глядят, забиться под куст и вновь и вновь переживать то чувство, что охватило меня при виде геев. Но я смог унять эту дрожь. И даже на время забыть о виденном. Но где-то в глубине души появилась уверенность, что для меня еще не все потеряно. Может случиться еще много чего.

Вернувшись из воспоминаний на грешную землю, я понял, что Натали гордо удалилась, знакомая с моей привычкой впадать в прострацию всегда и везде. Так и дожил до линейки среди коловерти разноклассников. А там нашел всех своих, перездоровался, с кем-то даже погрызся, чего обычно себе не позволял. В общем, жизнь входила в свою колею.

Звонок на урок застал нас уже в классе. Привычно рассредоточившись по партам, кто с кем хотел бы сидеть в дальнейшем, мы принялись обсуждать фильмы, виденные за лето. Минут через пять дверь в класс распахнулась и вошел Герр Бур, как всегда прямой, ни на грамм не пополневший и окончательно поседевший. Некоторые девчонки жалостливо заохали. Директор пристально рассмотрел нас через стекла очков в массивной костяной оправе, тяжело вздохнул и сказал:

-Добро пожаловать в ад, молодые люди. Настал последний год вашего пребывания в этих стенах. Не надейтесь пройти его на авось. Лично обещаю вам, что не раз потом вспомните наш коллектив теплым и громким речитативом.

Мы рассыпали по классу хохоток. Герр Бур нам нравился. Как своей строгостью, так и тем, что был внимателен к нашим проблемам. Когда-то мы думали, что это просто панибратские замашки. Но с годами он убедил нас в том, что считаться с ним стоит. Было как-то даже жалко сознавать, что через десять месяцев мы расстанемся навсегда.

Он кашлянул и продолжил:

-Вижу, вы прониклись серьезностью момента. Рад за вас. А теперь позвольте представить вам... Войдите, пожалуйста, молодой человек.

В дверь легким шагом проник русоволосый парнишка. Наш одногодок. Обычный такой. Нормального сложения, спокойный и уверенный в себе. Встав у доски, он посмотрел на нас. Мое сердце тяжело бухнуло в ребра.

Герр Бур махнул рукой в пространство:

-Перед вами Матвей Бриз, ваш новый одноклассник. Правда, на один год. Прошу любить и жаловать. Он переехал в наш город из Хабаровска вместе с семьей. Остальное расскажет сам. Надеюсь.

Новенький улыбнулся, в меру открыто, но и с предупреждением – не лезьте, успеется еще. Его взгляд наткнулся на меня. Наверное, что-то такое было в моих глазах, что заставило новичка на миг сбросить улыбку. А потом его губы растянулись в совершенно другой улыбке. И я понял, что пропал. Что, наплевав на чье-то там мнение, не побоявшись злого ответа, подойду и признаюсь в любви. Не сегодня, так завтра. Не завтра, так через месяц, через два, год... Но не позволю ему просто так уйти из моей жизни следующим летом. Обмершее сердце стукнуло раз, другой. И заколотилось, разгоняя жар по телу. Черт! Я глубоко вдохнул, выдохнул, и повернулся к Андрею, с которым уселся за парту с намерением списывать весь год. Наш отличник-выручалочка вопросительно глянул в ответ. Я шепотом обронил:

-Пересядь.

Он покрутил пальцем у виска, хмыкнул и неторопливо прошествовал к другой парте, где очутился вместе с Маринкой, интересовавшейся больше парнями, чем учебой. Герр Бур проследил за всеми движениями по классу с непроницаемым видом, а потом обратился к Матвею:

-Присаживайся, где тебе удобнее.

Все внутри меня обмерло. Делая вид, что внимательно изучаю учебник, я взмолился всеми фибрами души, чтобы новенький выбрал мою парту. И спустя пару секунд услышал, как он садится рядом, раскрывает «бэг» и бухает на столешницу книгу и тетрадь. Затем Матвей толкнул меня плечом и шепотом спросил:

-Ты кто?

Стало понятно, что ответить я смогу только после дождичка в четверг. Горло перехватило. Достаточно оказалось просто сглотнуть. И ответить:

-Сергей. Белов.

-Ты не против, если я буду сидеть здесь?

-Нет, - пробормотал я, едва не закашлявшись.

И начался урок. День пролетел для меня как одно мгновение. Только присутствие рядом Матвея ощущалось непрерывными волнами жара. И била в голове искренняя благодарность всему на свете, что меня не вызывали к доске ни на алгебре, ни на литературе, ни на химии. Потому что встать означало показать всему свету возбуждение, царившее во мне. Такое сильное, что было больно.

Пришлось после последнего урока усиленно делать вид, что увлечен решением домашнего задания. Дождавшись пока все уйдут, в том числе и Матвей, что вызвало щемящую пустоту в животе, я собрал бумаги в «бэг», неуклюже вылез из-за парты и, прикрываясь сумкой, добрался до туалета. Окатив горящее лицо ледяной водой из-под крана, понял, что этого мало, и сунул под струю голову целиком. Холодные потоки ослепили, рванулись по спине и груди, окатили всего. Казалось, вот-вот пар повалит. Наконец, возбуждение спало. Правда, я и сам был мокрый насквозь, с головы до пяток. Впрочем, на улице меня встретило такое летнее пекло, что одежда почти мгновенно нагрелась и принялась сохнуть.

Добравшись до дома, первым делом полез под душ. Воображение и руки все сделали сами. И с таким накалом, что потемнело в глазах. Едва не падая, простоял в ванне минуты три, приходя в себя. И понял, что уже завтра расставлю все точки над «ё». Терпеть такую муку не было сил.

Я влюбился. Влюбился в парня, которого видел всего ничего. Втрескался по самое «не хочу». И меня это заворожило.

Глава вторая.

Ночь, улица, любовь, потеха.

(Лицо)

«По ночам я люблю их, и моя любовь вселяет в

них жизнь. Днем я занят своими мелкими заботами. Я -

словно хозяйка, которая следит, чтобы хлебная крошка

или перышко пепла не упали на паркет. Но уж ночью!»

Жан Жене.

Приятно посидеть у подъезда теплым вечером, попить пивка, расслабиться, ни о чем не думая. Именно этим я занимался, когда на лавочке по соседству расселись невзрачные клоны. Так я про себя называл шпану. Безликие тела в одинаковой одежде, с клонированными привычками, походками, интеллектами. Даже не стоило прислушиваться к их разговору. Банально и нудно.

-Че седня делал, Миха?

-Ниче... Опять с родаками покусался. Делать мне больше нечего, только пыль вытирать.

-А че, клозет драить заставили?

-Не. Папахен хотел, чеб я тачку помыл.

-И че...?

В таком духе «базар» мог продолжаться бесконечно, плавно перетекая в обсуждение какой-нибудь «метелки» или клевого «гандона»-восьмиуголки. Обрыдло, однако. Откровенно морщась, я залпом допил пиво, встал и пошел от подъезда прочь. Проходя мимо клонов, услышал классическое:

-Лошара.

Надо взять этого мальчишечку на примету. Так, глазенки серые, скорее – поблеклые. Лицо одутловатое. Брови, скулы, комплекция... Запомним. И еще не раз встретимся. А один раз тогда, когда будет надо мне. За поясом, под футболкой, приятно напомнил о себе нож в чехле. Ладно, парнишка. Пересечемся.

Выйдя на трассу, двинул по тротуару к соседнему распадку-району. Как раз завечерело, на тамошнюю аллею проклюнулись парочки, компашки, гоп-стайки. Выбор большой. Главное, чтобы нашлись ангелы. Конечно, не всякий раз нечистый встречает на пути сияние страсти, но блеск похоти так похож на холодные блики стали.

Сегодня мне повезло. Профланировав с видом ленивого праздношатающегося по аллее, засек краем глаза двух парней, очень уж мягких в разговоре друг с другом. Оставаясь в тени, я долго следил за тем, как они неотвратимо накачивались пивом, прижимаясь друг к другу все теснее, как устроились на скамье и один из них лег, успокоив голову на коленях другого. Их шепот напоминал шелест листвы – неразборчивый, тихий и стремительный. Сидевший скользнул взглядом по опустевшей уже аллее и склонился над лицом второго. Их губы соприкоснулись на кратчайшее мгновение. И снова шепот - шорох. Вот они подхватились и, держась за самих себя, растворились в сумраке, покинув аллею. Для других, не для меня. Это было легко – проследить за ними. Парочка целеустремленно поднималась на ближнюю сопку, а я аккуратно шел за ними. Тропа завела нас в плотное кольцо пышных кустов. Ангелы пробрались вовнутрь, а нечистый остался снаружи... Символически. Видно было все до мелочей. Главное, найти зрительное место. Такое, чтобы самому все знать, но чтобы герои спектакля остались в неведении о присутствующем в зале их страсти. Зарядивший по пути дождик стал наполняться силой. Но разгоряченные геи даже не заметили этого.

Тот, что повыше и плотнее, торопливо снял со своего спутнику рубашку, одним рывком стянул с него штаны вместе с трусами и жадно впился ртом в его напряженный член. Атакованный застонал сквозь зубы, уверенно отстранился и раздел первого. Одежда разлетелась вокруг них. Тела опустились на землю. То, что началось дальше, вызвало во мне нирвану. Руки сами нащупали нож, вытащили его и извлекли из ножен. Покрашенный в черное клинок получил собственную жизнь. Он сек кожу на моих руках и наполнял ночь алым сиянием. Я же наслаждался зрелищем и ощущениями боли.

Ангелы закончили воссоединение, не спеша оделись и еще долго целовались под дождем. А потом разошлись в разные стороны. Мой выбор остановился на торопливом. Стараясь не дышать, я следовал за ним по гребню сопки минут пять. А затем скверна во мне закипела серой пеной. В четыре шага я догнал этого гомосексуалиста, схватил сзади левой рукой за голову, а правой одним движением вскрыл горло. Не издав ни звука, моя жертва страсти обмякла, орошая темноту черным соком своего бывшего существования. Пришлось напрячься, чтобы удержать тело, не уронить на освященную его кровью землю. Оттащив труп к большому поваленному дереву, кинул его на бревно и быстро раздел. Возбуждение подгоняло меня кнутом похоти. Через пару секунд мой член мощно вошел в мертвеца и, не выходя, стал проникать все глубже и глубже, то стремясь покинуть лоно ночной любви, то возвращаясь в еще теплые недра. Думаю, убитый мной был бы счастлив. Два секса за ночь с разными людьми... Уж я-то точно был на седьмом небе. И от восторга раз за разом, в такт движениям, втыкал в упругую спину жертвы крашеный нож.

Торопливый ты мой. Как ты спешил попользоваться телом своего любовника. Ты даже чем-то похож на Сашу. На незабвенного сорокалетнего Сашеньку, любителя совращать старшеклассников. Я все помню, сволочь. И наши ночи, и наши дни. И свою боль, и твое сладострастное хрюканье за спиной. Гордый самец ты, а не любовник. Попользовался и хватит. А чтобы помочь, постараться не навредить, не совращать, в конце-концов, на это твоих сил никогда не хватало. И больше не хватит. Как ты был красив, сползая по стене с своем черном костюме. Опускаясь на пол по рельсам кровавых полос на туалетном кафеле. Ты научил меня, что наибольший восторг похоти приходит со смертью того, кто в тебя это чувство заронил.

Вот так, Саша. Не могу я теперь обойтись без смерти. Бывает, что хочу, но уже не в состоянии отказаться от ослепительной волны страсти к красным разводам на коже. Ты показал мне тайну, разгадку которой унес с собой в могилу. Я благословил тебя комком земли, упавшим из моей ладони на крышку твоего лакированного гроба. Так храни же наш секрет вечно.

Хочу тебя. Боюсь тебя. Люблю и ненавижу. Будь ты вечно проклят!

Горло выпустило сдавленный рык в момент пика наслаждения. И мое семя щедро оросило недра нашей мертвой любви.

Глава третья.

Круги своего ада.

(Сергей)

Любопытно и ужасно

И сладело - озорно,

И желанно, и бесстрастно

И грешно и не грешно.

Михаил Кузмин.

Ждать и терпеть было невыносимо. Урок мат.анализа никак не заканчивался, формулы создавали в голове некое подобие английского Бедлама[1], о котором недавно рассказала Клуша, наша преподаватель по русскому и литре. Пару раз за день у меня получилось так удачно создать елозистость (то ручка упадет, то в рюкзак залезть за пособием с примерами), что удавалось прижаться рукой к ноге Матвея. А один раз моя щека оказалась в такой чуткой близости от его ширинки, что казалось, вдохни глубоко и ощутишь неведомый запах стыда, поселившегося алыми пятнами на лице.

И вот, за пять минут до окончания последнего урока его ладонь совершенно намеренно, хоть и не надолго, на доли секунды, опустилась на мое левое бедро в опасной близости от паха. Можно было бы назвать это случайностью, если бы не легкое нажатие. Я испуганно глянул на него и тут же потупился, шарахнувшись от лучистого взгляда серых глаз. Такого просто не могло быть..., но было. Потом его рука вернулась на парту. А я чуть не застонал от острой и яркой боли. Хорошо, что сообразил сегодня надеть старые плавки, ставшие уже на пару размеров меньше, чем надо. Иначе тело выдало бы все и всем.

По звонку наш класс с ревом рванулся на свободу. Мне же пришлось собирать в «бэг» учебную амуницию довольно-таки медленно. Руки дрожали. Не так, чтобы очень заметно, но часто. Матвей остался ждать меня. И вместе мы минут через десять вышли из школы, добрались до спортплощадки, где обычно народ подтягивается и кидает гранаты на дальность, расположились на траве под турником и уставились друг на друга. Что-то подсказало мне – он в таком же смятении, как и я. Слово само соскочило с языка:

-Ты...

Бриз вздрогнул, натянуто усмехнулся и ответил:

-Я.

Он осмотрелся вокруг, тряхнул русыми волосами и прошептал едва слышно:

-Пойдем на сопку. Здесь народу много. Не поговоришь.

-Ага, пойдем, - кивнул я. И мы пошли по тропе вверх по склону сопки. Мимо гаражей, сквозь заросли редковатой, но все равно цепкой таволожки, иногда опираясь на стволы чахловатых берез, кленов и дубков. Когда, наконец, выбрались на гребень, я понял, что все-таки не рискну заговорить первым. Вид с вершины сопки открывался здоровский. Вся бухта, по берегам которой расползся город, как на ладони. Пронзительно-синее море, сливаясь с таким же ярким небом, уходило за горизонт. Немногочисленные сегодня суда на рейде картины ничуть не портили. Скорее, дополняли мазками мазутно-стальной реальности. Усиленно разглядывая окрестности, я как-то упустил, что пришел на гребень не за этим. Оттого и вздрогнул, когда Матвей шумно уронил на траву свой «бэг», уселся на него и дернул меня за руку. Завладев моим вниманием, он сказал:

-Садись.

Я пристроился рядом и буркнул, глянув исподлобья:

-Чего?

Вместо ответа его дрожащая горячая ладонь неуверенно пробралась ко мне под футболку и прилипла к животу. Странно, но она в какой-то момент показалась даже холодной. Сглотнув, я дернулся было отодвинуться, но не стал, ожидая, что будет дальше. И уже через пару секунд не выдержал уже сам. Ринулся к Матвею, обнял, и мы повалились в заросли. Лихорадочно вздрагивая, я расстегнул все пуговицы на его джинсовой рубашке и распахнул ее. От вида белого плоского живота перехватило дыхание. Мои трясущиеся пальцы медленно прошлись по его коже, от тонких ключиц до пупка, и замерли. Матвей даже затаил дыхание. А затем потянулся ко мне и рваными движениями стянул с меня футболку. После чего мы снова обнялись и долго лежали, прижавшись друг к другу раскаленными телами и уткнувшись лицами в шеи. Его ладони щекочуще и невесомо скользнули по моей спине и коснулись пояса брюк. Я немного отстранился, судорожно вздохнул и неловко ткнулся губами в губы Матвея. Он ответил. Поцелуй обжег. Моя правая ладонь чуть грубовато опустилась ему на пах, закованный в черную джинсу. Пальцы нащупали молнию и расстегнули ее. Рука пробилась наконец туда, куда так жаждала попасть. Упругая плоть под плавками рванулась навстречу из плена. Мы вновь испуганно замерли. На миг. Матвей втянул воздух сквозь зубы, положил мне на живот левую ладонь и пустил ее вниз, под брюки, где плавки уже трещали от напора. Его пальцы оттянули резинку трусов и перекинули ее под яйца. Мой член уперся ему в ладонь, которая тут же смяла хозяйство с такой силой, что я зашипел. И сделал то же самое с ним. Чужой пенис оказался на ощупь таким же жестко-атласным, теплым, живым и желанным, как и собственный. Будто чего-то испугавшись, мы одновременно отпустили друг друга и подались чуть в стороны, глядя глаза в глаза.

Теперь уже Матвей поцеловал меня. И сел сверху, прижав задом мои колени. Я инстинктивно выгнулся, смутно подозревая, что он хочет делать. Даже резко крикнувшая сорока на соседнем дереве не прояснила наши затуманенные взоры, зацепившиеся друг за друга. Бриз одним движением стянул с меня брюки и плавки, приподнялся и протолкнул их под себя, до самых моих плетенок. Багровый от прихлынувшей крови член окончательно распрямился и дугой повис, касаясь головкой кожи между пахом и пупком. Я облизнул пересохшие губы, чувствуя, как дрожит подбородок. Мой взгляд переместился на ширинку Матвея, откуда торчал его пенис, который на вид оказался чуть длиннее и тоньше моего. Бриз судорожно расстегнул пуговицу на джинсах и так же резко, разом, стянул с себя одежду. Мир вокруг меня застила беловатая пелена с радужными разводами. Смахнув выступившие слезы, я оторвал спину от земли и вжал лицо ему в пах, окунаясь в редкие волоски и чувствуя щекой горячую напряженную плоть. Матвей дрожал не меньше меня. Я чувствовал это всем телом, а особенно ладонями, впившимися ему в ягодицы. Он едва слышно прошептал:

-Пососи его... Пожалуйста...

Я чуть отодвинулся и коснулся губами его напряженного члена. Знать бы еще, как это делается. Пальцами левой руки обхватил жесткий ствол и потянул, обнажая головку, мокрую от выступивших капель. Лизнул пару раз – на вкус оказался солоновато - приторным. Очень вкусным. Попробовал обхватить головку губами, а затем втянул член Матвея в рот. Тот застонал. И тут же я чуть не захлебнулся от волны густой жидкости, хлынувшей мне в горло. Не переставая дрожать, Бриз сам оторвался от меня. Проглотив его сперму, я уже хотел подниматься, когда он впился мне в губы новым поцелуем. А затем прошептал на ухо горячечным дыханием:

-Трахни меня... В зад. Трахни.

Мой пенис отозвался на эти слова новой болью. Казалось, он сейчас взорвется. Не долго думая, Матвей сполз с меня, неловко развернулся на коленях и прижался лицом к траве, выпятив округлый зад с бежевым пятном анального отверстия между ягодицами. Я встал на колени и так добрался до него. Непослушными руками направил член точно в задний проход и надавил. Ощущение было такое, словно пытаешься прорвать жесткий паралон. Но только сначала. Под тонкий стон Матвея я вдавил член по самый корень и застыл, напуганный ощущениями, взорвавшимися в теле не хуже фейерверка. А затем увидел, как из жестко раздвинутого ануса сочится кровь, и испуганно подался назад. Но Матвей яростно подался следом, не позволяя выйти. Он прохрипел:

-Давай.

Больше я не мог держать себя в руках. Тело само знало, что надо делать. Едва начав, я сразу начал ускоряться, сопровождаемый шипящими стонами Бриза. Горячая волна прокатилась по ногам, животу, груди. И с острым наслаждением вырвалась туда, где крепкая плоть жадно держала мой член. Содрогаясь, мы упали в траву, не разъединяясь. Но вскоре мой пенис съежился и вышел сам, покрытый кровью и спермой. Я прижался к Матвею со спины и положил левую ладонь на его пах. Бриз был не против этого. Мы будто стали единым целым. Чем-то или кем-то, способным воспринимать мир в самых ярких красках.

А спустя очень не долгое время я ощутил, что снова хочу его. Матвей тоже возжелал продолжения. Это ясно сообщила вновь напрягшаяся плоть под моей рукой. И я принялся дрочить его член. Сначала медленно и размеренно. Затем ускорил темп. Матвей со стоном оторвался от меня, развернулся и прильнул, уже глядя в глаза. Наши пенисы касались друг друга, пружиня о животы. Бриз настойчиво опрокинул меня на спину, провел руками по телу, от сосков до внутренней стороны бедер, старательно избежав даже легчайшего прикосновения к напряженному члену. Его собственный аппарат победно покачивался, пока парень гладил мой торс. Затем его руки схватили меня за ягодицы и вознесли настолько, чтобы мои ноги оказались на его плечах. Губы Матвея жадно припали к моим яйцам и втянули их в обиталище нежного языка. Спустя минуту он впился ртом в мой пенис. Ощущение невозможно было передать. Глубочайшее наслаждение покатилось по телу. То, что Матвей сотворил с моим членом, заставило опустошенно забиться через минуту, извергая ему в горло сперму. Затем он сделал то, к чему нельзя было отнестись однозначно. Его губы скользнули мне в промежность, прошлись от яиц к анусу и выплеснули сперму прямо в задний проход, раздвинутый языком. Шок удовольствия не дал мне вздрогнуть, когда Матвей опустил мой зад на траву и резко вошел в меня. Окружающее пространство будто взорвалось, рванув из меня стон. Но следом пришло это...

Уже потом, лежа рядом с остывающим после любви парнем, я невнятно пробормотал ему в шею:

-Люблю тебя.

-Я тебя люблю, - принес в ответ его шепот.

Глава четвёртая.

No limits.

(Сергей)

Из всех одеяний –

Лишь веточка акации в волосах.

Нагой соседский мальчик…

Одо Сагимару.

Новость о маньяке я подцепил не из телевизора, а от знакомых по двору пацанов. Как и о том, что в городе ввели комендантский час. Меня просветили по ходу очередной попытки стрясти денег. Привычно отбрехавшись от гопоты, я с деловым видом зарулил за дом и припустил почти бегом через четыре квартала, к месту встречи с Митей. На последнем уроке мы договорились встретиться возле здоровенного якоря, ржавевшего на входе в аллею, протянувшуюся на километр к Городскому Дворцу Молодежи.

Матвей околачивался как раз возле этой городской достопримечательности. И одет оказался не по погоде. Несмотря на ветер и мелкий дождик, он нарядился в синие спортивные шорты, красно-белые кроссовки и черную нейлоновую безрукавку с капюшоном. За спиной у него болтался коричневый треугольный рюкзак, усыпанный карманами и замками. Радостно улыбнувшись моему почти такому же виду (джинсы, обрезанные у колен, любимые синие кеды, неизменная футболка с волком и старый облезлый «бэг»), он пожал мне руку и спросил:

-Слышал про убийцу?

-Ага, - я тряхнул мокрыми сосульками волос, - Нашли второе тело. Убит так же, как и первый.

Вспомнившаяся картинка из телика, недельной давности, заставила поежиться. Мало того, что убили, так ещё и отымели не успевший остыть труп. Бр-р-р-р… Я исподлобья глянул на Митьку:

-Теперь после девяти детям на улице находиться нельзя.

-А мы и не будем на улице, - Митька моргнул как-то по-особенному крепко, - Ты ведь ко мне отпросился.

Мы целую неделю уже провели вместе. Это было просто умопомрачительно. Изучать друг друга, разговаривать, чувствовать руками, телом… Я сглотнул. Вчера мы после школы были на чердаке одного из домов по соседству с ГДМ. Там нашелся старый матрас, ветхий плед и еще много чего. И мы решили соврать родителям. Отпроситься друг к другу, а самим завалить на этот чердак. Что мы и сделали сегодня, в пятницу. Впереди нас ждали почти сутки полностью личной жизни. И при одной мысли об этом я ощутил ноющий спазм в груди. И не только там.

Вчера вечером мы затащили на наше место два пакета с едой и газировкой, так что голодная смерть могла лишь топтаться в сторонке, обиженно дуясь на двух предусмотрительных мальчишек. А теперь мы пошли туда уже надолго. Конечно, немного мучила совесть. Мама распереживалась, когда я завел разговор о ночевке у Матвея. Но отпустила, взяв с меня клятвенное обещание позвонить как минимум два раза за сегодня, и обязательно позвонить завтра.

Из единственного подъезда на чердак в этой старой трехэтажке мы вчера не смогли проникнуть. Путь преграждала крышка люка, намертво присандаленная к раме толстой цепью, замкнутой здоровенным амбарным замком. Зато по пожарной лестнице поднялись на крышу и там увидели дыру. Кусок почерневшего шифера провалился вовнутрь, создавая лаз.

Повторив сегодня вчерашний путь, так чтобы никто не увидел, мы оказались на чердаке. Присели на пыльную балку возле лаза и перевели дух. Почти в то же мгновение моросящий дождь превратился во что-то, похожее на дождище. Шифер над нами отозвался звонким шорохом, наполнив полумрак чердака каким-то волшебством сентябрьской непогоды.

Мы пробрались в другую половину чердака и кинули рюкзаки на старый плед, расстеленный прямо по грязной подсыпке из шлака и песка. Матвей тут же стянул с себя мокрую безрукавку и зарылся в недра своего «бэга». Во мрак под стук дождевых капель по шиферу явились аккумуляторный фонарь, джинсовая рубашка и здоровенное махровое полотенце. Митька влез в рубашку, включил фонарь и уселся на матрас. После чего неловко посмотрел на меня:

-Что будем делать?

А я же с бухающим сердцем достал из своего «бэга» колоду карт. Мое лицо пылало. И это после такой недели… Но моя давняя мечта вот-вот могла осуществиться. Едва справившись с сухостью во рту, я спросил:

-Сыграем?

Митя удивленно уставился на меня.

-На раздевание, - добавил я, чувствуя дым от рдяных ушей. Хорошо, что в свете фонаря мое смятение нельзя было разглядеть.

Глаза Матвея распахнулись сначала недоуменно, а затем с той искрой чертенятости, которая так мне нравилась. Он шевельнулся и сказал:

-А какие правила?

-Определяем козырь, а дальше тянем по одной карте. У кого карта меньше, тот снимает с себя одну вещь. Так же, если козырь на козырь попались. А вот если козырь на другую масть, то тот, кто вытащил козырь, своими руками снимает со второго вещь по своему желанию. Любую, - я сглотнул, глядя на Митьку.

-Давай поиграем, - Митино дыхание хриплым ветерком скользнуло вокруг, - Кто тянет первым?

-Тяни, - сказал я и протянул ему колоду карт. Матвей не стал выбирать. Сразу выдернул какую-то карту и положил на плед перед собой, рубашкой вверх. И выжидательно уставился на меня. Я поступил также. Отложил колоду в сторону. Постарался успокоиться хоть немного. И мы перевернули карты. У Митьки оказалась червовая десятка. Мне пришла девятка треф. Бриз улыбнулся:

-Значит, я первым буду тянуть карту. А козырь?

Он схватил колоду, опередив моё движение. Неуклюже потасовал и протянул ее ко мне на ладони:

-Сдвигай.

Что я и сделал. Митя показал мне карту бубновой масти. Значит, козырями у нас будут бубны. Ещё раз потасовав колоду, Митя положил ее между нами. У меня даже дыхание сперло – такая нервность побежала по телу. Матвей облизнул сухие губы и взял верхнюю карту. Положил ее перед собой картинкой вверх и тряхнул волосами. На мир надменно взирал пиковый валет. Я выдохнул и снял следующую карту. Положил рядом с картой Матвея и снова сглотнул. Это оказался трефовый король…

Митька улыбнулся мне и невозмутимо стянул свой правый кроссовок. Я фыркнул:

-Теперь я первый.

И снял третью карту с колоды. Бубновую девятку. Матвей пискнул и снял карту себе. Пиковую семерку. Мы уставились друг на друга. Я проворчал:

-Ногу давай сюда. Правую.

Матвей протянул мне конечность, дурашливо шевеля пальцами в носке. Я аккуратно стянул с его стопы этот предмет одежды и дунул на подошву. Митя с айканьем отдернулся и заулыбался еще шире. Я же вспомнил о том, что взял с собой еще кое-что. Сказал:

-Погоди.

И вновь залез в «бэг», откуда достал мп3-плеер с наружным динамиком. Матвей шепотом застонал:

-Ну, чего ты сразу не включил?!

-Забыл, - повинился я и нажал кнопку на панели девайса. В мерный шум дождя вплелись первые аккорды старой песни «Pet Shop Boys», название которой я никак не мог запомнить.

Колода уменьшалась… Когда по чердаку поплыли первые звуки нашей любимой композиции («Moment of peace» группы «Gregorian»), дождь зарядил еще сильнее. Матвей потянул карту и вытащил бубнового валета. И с торжествующим видом уставился на меня. Из одежды на мне оставались лишь старые просвечивающие плавки и левый носок. Я выложил в ответ бубновую даму. Бриз возмущенно втянул воздух и надул губы:

-Плохо тасовали.

-Так ведь ты тасовал, - я пожал плечами. Митька стрельнул глазами в мою сторону и вздохнул. В отличии от меня, у него вариантов не было. Он встал на матрасе, отсвечивая белой кожей в сумеречном свете из дыр над нами. Пальцы осторожно взялись за резинку черных плавок. Я затаил дыхание, ощущая жаркие потоки на коже. Матвей хитро глянул на меня, повернулся левым боком и медленно потянул трусы с ягодиц. Мое дыхание парализованно стихло.

Все также медленно Матвейка вытащил из плавок сначала правую ногу, затем левую. При этом он изогнулся так, что в моем паху что-то вспыхнуло без надежды погаснуть. И вот этот призрак повернулся ко мне и с судорожным придыхом бросил плавки мне на трусы, туда, где ткань стала совсем прозрачной, натянувшись от напора моего организма. Я поймал Митю за руку, встал и обнял его крепко-крепко. Его дыхание воспламенило мне кожу еще больше, когда он прислонился щекой к моему плечу. Мужской орган Матвея оказался плотно прижат ко мне. Рука сама нашла его и с силой выпрямила, направив между моих ног. Потом ладони вцепились ему в ягодицы и надавили. Матвей чуть слышно застонал и запустил свои руки в мои плавки. Его пальцы сжались пару раз и потянули трусы книзу. Матвей опустился на колено. Передо мной оказалась его белая спина…

Крепкие губы обхватили мой орган с такой страстью, что даже стало больно. И чердак заполнился тихим торжеством чего-то грозного, светлого и всепоглощающего. Голос Тарьи[2] напоил сумрак властью музыки. А мир вокруг нас поплыл, растекаясь радугой божественного плача влюбленных.

Глава пятая.

Подозрение.

(Мир)

-Когда? Где я упустила тебя? – спросила мать.

-Не упустила, - улыбнулся сын, - Отпустила..

Ричард Оландер.

«Золотые прутья».

Сергея немного лихорадило. Он выскочил из подъезда, продолжая внутренне кипеть из-за разговора с матерью. Мария Степановна затеяла разговор как раз, когда школьник, едва вернувшись из школы, судорожно пообедал, быстро переоделся и уже обувался в прихожей, будучи уже «одной ногой» на улице. Вопрос мамы застал Сергея в расплох:

-А домашние задания когда делать будешь?

Сергей дёрнул лопатками под футболкой, явно не собираясь отвечать. Мария Сергеевна устало присела на потрёпанный стул, заменявший в прихожке всю возможную мебель:

-Год-то выпускной. А ты на тройки скатился. Того и гляди двояк принесёшь...

-Не принесу, - пробурчал в ответ юноша. Где-то внутри он понимал, что мать права, но сам факт необходимости следовать каким-то правилам, общепринятым устоям вызвал в нём раздражение, - Мне надо идти. Меня ждут.

-Это кто же тебя ждёт? Снова с Митькой шляться будете до ночи?

-Сколько надо, столько и будем шляться, - взвился Сергей, но тут же краска стыда хлынула на его щёки, - Прости, мам...

Он исподлобья глянул на мать. Женщина как-то по новому смотрела на сына, словно увидела в нём нечто странное, неведомое, до сих пор не являвшееся наружу. Но это по-прежнему был взгляд мамы. Усталый, недовольный, н бесконечно родной. Сергей застегнул наконец второй сандалий, встал с корточек и виновато сказал:

-Мам, мне очень надо. Я сделаю всю домашку, обещаю.

Мария Степановна махнула рукой, чуть заметно улыбнувшись:

-Дело твоё. Тебе потом дворником работать.

-А вот это нечестно! - запротестовал Сергей, понимая, что гроза начала проходить.

-Что же вы с Митей всё время делаете вдвоём? - вдруг спросила мать, - Целыми днями где-то пропадаете. Вчера звонила им, думала ты там. Мне нужна была твоя помощь... А Нина Ивановна сказала, что вас нет. Хоть бы рассказал, чем вы занимаетесь.

Внутри у Сергея всё оборвалось. Рассказать всё маме?! При одной этой мысли Сергей похолодел. Что-то внутри истошно вытошнилось под самый кадык. Нельзя, нив коем случае нельзя. Не сейчас... Только не сейчас! Неужели она что-то заподозрила? Мысли заметались в голове. Нет, вряд ли, откуда? Но страх, что всё когда-либо откроется, вновь проклюнулся в юноше. И Сергей не ощущал пока в себе сил открыться кому бы там ни было. Старшеклассник дёрнул плечами:

-Ничего такого мы не делаем. Просто гуляем.

-Надеюсь, ты не связался с дурной компанией?

-Разве Митька — дурная компания? - удивился Сергей.

-Ну, не знаю, Серёжа, не знаю, - мать поджала губы. Стало понятно, что сейчас доказывать что-либо бесполезно. Закипев, словно дурной чайник, Сергей выскочил из квартиры, пролетел коридор и все лестничные марши в едином порыве и выскочил на улицу. Несколько секунд постоял, приходя в себя. Мельком глянул на мужика, с ленцой развалившегося на щербатой старой лавочке у подъезда, под чахлой одинокой берёзой. Вроде, лицо знакомое. Сосед, что ли? И тут услышал приветливый, чуть гнусавый голос Витьки Скрепилина, больше известного во дворе под кличкой «Скриплый»:

-Оба-на, выскочил, как из п**ды на лыжах! Слышь, Серый, бабки есть? На автобус не хватает.

Сергей мгновенно оценил обстановку (гопник-одногодок почему-то был один) и спросил:

-Ты хоть на одно колесо-то накопил уже? Или нет?

Скриплый оторопело уставился на соседа по дому, но уже через пару секунд заржал:

-На один болт точно накопил. На второй собираю.

Сергей долго не думал. Достал из кармана лёгких штанов десятку и щедрым жестом вручил соседу. Витька усмехнулся, сунул руки в карманы спортивных полосатых трико и сказал:

-От это спасибо. Выручил. Пойду дальше на автобус собирать.

Однако сам остался на месте, словно кого-то ждал. Оба они понимали, что общественный транспорт тут ни при чём. В глазах Скриплого аршинными буквами сияло слово: «ПИВО». Сергей не стал ждать продолжения беседы и двинулся к склону сопки. Быстро пробежав вверх по тропе, он скоро добрался по гребню до ржавой конструкции ЛЭП, с которой давно срезали все провода. Стальные ноги опоры всё ещё крепко сидели в бетонной подушке, местами обсыпавшейся грудой щебня.

Матвей был уже здесь — ждал. При виде Сергея он аж засветился изнутри и оторвался от опоры, на которую успел облокотиться:

-Наконец-то! Чего опоздал?

-Да мать с расспросами пристала. Делай домашку, да чем вы с Митькой занимаетесь, да где шляетесь, - Сергей махнул рукой, мрачно уставившись под ноги.

-Что, она догадалась?

-Вот ещё, - испуганно дёрнулся Сергей.

Бриз внимательно посмотрел на него и почти шёпотом сказал:

-Серёжа, однажды тебе придётся ей всё рассказать. Ты же знаешь.

-Не сегодня, - Сергея даже немного затрясло, - Не могу пока.

Матвей подошёл к нему ближе и коснулся пальцами плеча:

-Всё хорошо.

Сергей тряхнул головой:

-Боюсь я, понимаешь?

Было в этом признание что-то настолько щемящее для Митьки Бриза, что он порывисто обнял Сергея так, словно того вот-вот должно унести ветром в неведомые края:

-Не бойся. Я с тобой.

И теплым ветром в ухо добавил:

-Я тебя люблю.

Сентябрьское солнце ласково грело замершую парочку. Наконец, парни оторвались друг от друга. Сергей спросил:

-Ты ведь своим тоже не сказал, да?

-Пока нет. Но скоро придётся. Представляешь, вчера мне батя настоящий допрос учинил про наши с тобой пропадания. Но мне легче..., - Матвей улыбнулся, - В общем и целом они с мамой всё про меня знают.

-Как это? - оторопел Сергей.

-Что я не такой, как все, мы выяснили ещё год назад.

Сергей открыл рот, словно собрался что-то сказать, но не издал ни звука. Лишь тяжело вздохнул. Бриз шмыгнул носом и продолжил:

-Это было очень тяжело. Я боялся всего. Даже того, что меня выгонят из дома. Как видишь, не выгнали.

Митька чему-то усмехнулся:

-У меня мировые родители. А твоя мама... Она же всё-таки мама. И всё поймёт.

-Не могу. Пока не могу, - Сергей сглотнул, - Как представлю... Не сейчас.

Так, за разговорами, день и пролетел. Вечером, вернувшись домой, Сергей честно отсидел два часа над домашними заданиями, поужинал и устроился в зале с книгой, собираясь ближайшие полчаса тупо искать в ней знакомые буквы, утопая в старом раскладном кресле. Мама сидела на диване и вязала, слушая начавшиеся городские новости. От страниц Сергея оторвал её внезапный полукрик-полустон:

-О, господи...

Он глянул в экран. Голос за кадром бодро вещал:

-Два часа назад на сопке возле Городского Дворца Молодёжи были найдены тела двух подростков, покрытые десятками ножевых ранений...

Сергей не сразу понял, о чём идёт речь. А потом похолодел. Когда показали снимки убитых с предложением опознать. Пустыми глазами с одной из фотографий смотрел любитель пива и собиратель денег на собственный автобус.

-Всех, кто что-либо знает о потерпевших или о том, что произошло...

Сергей сглотнул. Скриплый всё так же смотрел с экрана в никуда. А потом на экране появилось перекошенное лицо второго. Это был Мишка, друган и соратник Витьки по сбору «пожертвований» с окрестных пацанов. И вот тут Сергею стало совсем нехорошо. Оба убитых подростка жили в одном с ним доме и вечно крутились именно у подъезда, где обитали Беловы.

Глава шестая.

Бриллиантовое небо.

(Сергей)

Солнца утренняя нега

Золотит края души.

Ты стоишь дерзко у окна,

Лишенный всего напускного.

Разве могу я поверить?

Сердце готово завыть.

Этой ночью ты был мой,

Я принадлежал тебе.

Но пришло утро

И я спрашиваю тебя:

«Ты останешься со мной?

Или исчезнешь, как роса?»

Жан-Эмиль Фаленье.

Сентябрь заканчивался. Последние дни бабьего лета вселили в меня надежду на то, что и следующий месяц обойдётся без большого количества дождей. У нас же, как осень, так хляби небесные прорывает. Но в этом году было на удивление тепло и сухо.

В эту субботу мы с Матвеем условились прихватить тренировочную амуницию, ролевые мечи и ножи, и выбраться с народом за город, на руины недостроенного заводика по переработке чего-то сыпучего. На заброшенной территории имелась отличная большая площадь, просто предназначенная для тренировок ролевой тусовки.

Старательно упаковав «ломы», как мы называли самодельные мечи, и деревянные кинжалы в большой чехол с лямкой, чтобы удобне таскать за спиной, я зачем-то прихватил и старательно сшитый костюм, в котором этим летом ездил на игру под Хабарой. Мы туда вызвались крестьянами. Ну и подурили мы там... Нарядившись в камуфляж, я занялся нудной шнуровкой на «гадах»[3] с высокими берцами. Мама выглянула в прихожую, когда я уже практически закончил:

-Вы там поаккуратней, Серёжа. Хорошо?

-Конечно, мам, - ответил я, - Ты же знаешь.

-И чтобы к девяти дома! - она была не на шутку встревожена, - Ты сам прекрасно понимаешь, почему.

Ещё бы не понимать. Вчерашняя новость по телевизору всё ещё стояла перед глазами. Был человек, а теперь его нет. И не только его. Тут с утра снова про это на всех каналах говорили. Что найдены мёртвыми два подростка. Множество ножевых ранений и следы сексуального надругательства. Дикторы в один голос твердили, что маньяк продолжает собирать урожай жертв. Полиция объявила жёсткий комендантский час и постоянно действующую операцию «Перехват». И мать вообще бы не отпустила меня никуда, если бы не аргумент о том, что убийца орудует в городе, а мы поедем практически в лес, за десять кэмэ от city limit, как говорят америкосы.

На автовокзале нас собралось девять человек, в том числе звезда Натали. В отличие от остальных, она нарядилась не в камуфляж или там джинсу. Наташка осчастливила народ ярким гламурным «прикидом» дискотечной девочки. Хмурый Кешка обфыркал её наряд всеми доступными эпитетами. Чувствовалось, что он сильно беспокоится и напряжён. Я этому не удивился. Он хорошо знал Скриплого. Их компании были в весьма натянутых отношениях, но до разборок ещё не доходило. Я вообще всегда удивлялся, чего это гопник прибился к нам. Разве что ему хотелось разнообразия. То есть, не всё потеряно для человека. Борис, Димка и Лолита, наши старшие и главные в клубе, отцы и мама — основатели, скомандовали посадку на пригородный автобус. Мы с Митькой, естественно, уселись на одну пару кресел. В отличие от меня, он тащил с собой рюкзак, снаряжённый как у заправского туриста — две «пенки», спальник, котелок, набор косервов и всё такое. Я спросил:

-Ты с ночёвкой, что ли, собрался?

-Конечно, а разве нет? - удивился Матвей, поморгав честными глазами.

Я разочарованно протянул:

-Бли-и-и-и-ин, сказал бы, я бы тоже взял рюкзак.

-Нам хватит обоим, - заулыбался Бриз, - Разведём костёр вечером, посидим, поболтаем. Я палатку взял свою, которая трёхместка.

-Класс, - встрял Кешка, сидевший впереди нас. Его вездесущность иногда просто «доставала», - Я тоже останусь на ночь. Маман-папан свалили на дачу, дома всё равно никого нету.

Такого облома мы не ожидали. Но что тут скажешь? А тут ещё и Натали услышала наш разговор. Она громко оповестила остальных:

-Народ, тут поступило предложение с ночёвкой остаться на полигоне. Кто за?

-Я пас, - тряхнул хаером долговязый Боря, - Дел дома много.

-Мы тоже сегодня назад свалим, - отозвались Лолита и её вечный бойфренд Димитрий, - В кино хотим сходить. В «Перекрёстке» повтор «Леди-ястреб» начался. Классный фильм.

-Про ночёвку предупреждать надо было, - надулся Сэм, самый младший в нашей компании, прибившийся к клубу полгода назад, - А на земле ночевать как-то не сезон уже. Ну чего вы такие люди, а?

Автобус тем временем покатил прочь от автовокзала. Последним на предмет ночёвки высказался Валерка, всегда ехавший на природу в «боевой» готовности:

-А я останусь на ночь. Могу к себе в палатку кого-нить пустить.

Сэм встрепенулся:

-Меня, меня пусти!

-Замётано, - кивнул Валерище и заткнул себе уши наушниками плеера.

Я прикинул расстановку сил. Останемся на ночь мы с Матвеем, Валерка с Сэмом и, вроде бы, Иннокентий. С Натали вопрос остался открытым. Но она вообще не любит в лесу ночевать.

Мы выбрались из автобуса на уже привычной нам остановке у одного из дачных посёлков. Солнце уже начало припекать. Кешка тут же сунулся в придорожный киоск, где «притарил» две полторашки пива. Боря, он же Кэрдан, погрозил ему пальцем:

-До вечера, Блэйд, ни-ни.

На что гроза вампиров вытянулся во фрунт и отсалютовал:

-Ya vohl, mine fuhrer elf!

Хоббит, или по-домашнему Семён, тут же присоединился:

-Он сегодня не Блэйд. Он дракон Смог, а пиво — это его сокровища. Кто с хоббитом в поход за драконьим золотом?

-Гномы, естественно, - отозвался Торин, выключив наконец плеер. Кешка вздёрнул подбородок:

-Но-но. Я буду защищать своё сокровище до последней капли крови хоть хоббита, хоть гнома.

Я немного подумал и тоже направился к киоску. Не садиться же совсем на митькину шею. Через пять минут мой груз увеличился на такую же пару пивных снарядов, пачку печенья и полторашку газировки. Приладив пакет к чехлу с двумя мечами, я понял, что мы с Матвеем остались на остановке одни. Остальные уже пошли дальше по дороге. Догонять мы их особо не стали. Просто пошли следом, получая удовольствие просто от того, что с неба греет солнце, под ногами тёплый асфальт, а мы рядом друг с другом.

Через час мы были на полигоне, как у нас принято называть места сборов на природе. Заброшенный заводик находился в четырёх километрах от трассы, и вокруг него не было ни одного жилого дома в радиусе столько же примерно кэмэ. Наш клуб это устраивало более чем — меньше проблем и пустых объяснений с местным населением. А то вечно смотрят на нас, как на идиотов.

День летел незаметно, час за часом. К трём небо побелело от жары. Весь народ просто вынужден был постягивать с себя лишнюю одежду, а то до теплового удара рукой подать. Даже Натали и Лолита закатали футболки под самое неприличие. Все парни блестели потными телами и то и дело поддёргивали влажные от пота штаны. Хорошо, хоть ручеек журчал сразу за недостроенным забором, возле ворот. Можно было в любой момент поплескаться. Натренировались всласть — мечи придётся обрабатывать напильником, столько новых зазубрин появилось на тупых лезвиях. Больше всего радовало, что на этот раз обошлось без рассечённых пальцев и ссаженных костяшек.

К пяти часам усталость взяла своё. Народ побросал амуницию и растянулся на травке в тени одного из заводских зданий. Дошёл черед и до пива. Первую полторашку, правда, действительно пришлось героически отвоёвывать у Блэйда. После чего в шесть глоток выпили её в один присест. Девушки от напитка отказалиь, а Сэму мы сами дали от ворот поворот — мал ещё. Уже спокойней распили второй баллон, пролежавший весь день в ручье (чтобы содержимое оставалось прохладным). И после этого народ стал собираться в обратный путь. Идти-то не близко, а последний автобус должен пройти через каких-то полтора часа. В итоге на полигоне остались только мы с Матвеем. Сэм всё-таки отправился домой, распереживавшись из-за родителей. А Торин вспомнил о том, что обещал отцу помочь в гараже. Кешка тогда махнул рукой и тоже пошёл на автобус, сказав напоследок:

-Главное, непотребствами тут не занимайтесь, пра-а-ативные.

Мы с Митькой заржали, оценив двойственность ситуации. Он-то пошутил, а вот мы шутку поняли по-своему. Первое, что мы сделали, когда ребята исчезли с горизонта, поцеловались. Солёные от пота Митины губы словно впрыснули яд в моё усталое тело. Ноги почти подкосились, и мне пришлось ухватиться за любимого мальчишку, как за спасательный круг. Бриз тоже замер, словно сражённый током. Лишь лёгкая дрожь охватила нас обоих. Оторвавшись друг от друга, мы шалело осмотрелись. Надо было ставить палатку и делать костёр.

Установка логова, сбор сушняка, разведение огня, водворение котелка на костёр — привычное дело для тех, кто постоянно ходит в лес. Мы справились со всем этим достаточно быстро. Хоть вокруг потихоньку и сгущался сумрак, вечерней прохлады не чувствовалось. Было душно. Грубые камуфляжные штаны стали колоться и натирать. Так что я, не долго думая, скинул «берцы», давая отдых ногам, а затем и брюки, оставшись в красных плавках. Стало невыразимо хорошо. Матвей последовал моему примеру. И тут моя челюсть упала ниже пупа — на нём были трусы, каких я ещё никогда не видел. Такое впечатление, словно к широкой резинке пришили тряпочку, весьма симпатично облегающую как задницу, так и передницу. При этом внешняя сторона бёдер оставалась практически голая. Митька не мог не заметить моё удивление и пояснил:

-Это танга. Они так называются. Решил сегодня попробовать поносить. Давно хотел.

-И как? - спросил я. Увиденное очень понравилось и даже взволновало как-то. Захотелось самому влезть в нечто подобное.

-А ничего так. Прикольно.

Бриз потянулся изо всех сил, превратившись в бледную пружинку, которую мне захотелось немедленно щёлкнуть по невероятно красивому животу. Митя развернулся к костру и встал перед ним на четыре точки, раздувая притихшее было пламя. И картина передо мной оказалась такая, что я не утерпел. Это было выше моих сил. После целого дня сильнейшего желания прикоснуться к его обнажённому торсу моя сила воли истаяла, как дым. Я подполз к нему с тыльной стороны, просунул руку между ног и ласково провёл пальцами по будоражащему воображение бугорку. Отклик последовал незамедлительно. Матвей застонал, выпрямился и, повернувшись ко мне, впился поцелуем в мои пересохшие от желания губы...

Остатки чувства самосохранения заставили нас завалиться в палатку. Мы кое-как застегнули клапан, и я повалил Митю на туристические коврики, расстеленные по днищу. Наши тела мгновенно взмокли, но на всё это было уже плевать. Развернувшись валетом, я жадно припал к его естеству прямо сквозь ткань. Миг спустя моё напряжённое тело ощутило его жадные губы на себе. Но преграду Митька убрал. На это остатков его воли всё-таки хватило. Но он ведь всегда был сильнее меня...

Синий верх палатки перестал расплываться перед глазами. Я вспомнил про котелок с водой и тихонько рассмеялся, чувствуя под своей щекой бархатистый митин пенис. Бриз легонько провел пальцами по моему животу от пупка и ниже:

-Чего смеёшься?

-Опять за водой идти, наверное, придётся.

-Да времени-то прошло всего ничего. Вода даже не закипела, - он приподнялся и посмотрел мне в глаза.

-Правда? - удивился я. Наверное, он был прав. Ход времени совсем не ощущался рядом с таким парнем. Оно словно застыло... Или понеслось вскачь и куда-то умчалось. Его просто не было.

Но надо было заняться ужином, и нам пришлось стряхнуть негу и лень, накинувшиеся после бешеного соития. Всё было настолько здорово, ритмично и ярко, что теперь дрожали даже уши, отходя от неистовства. Митька вздохнул и бодро натянул свои странные трусы обратно. Я последовал его примеру. Мы выбрались из палатки и без всяких обсуждений, занялись делами. Словно чувствовали, кому что делать. На мою долю выпало открывание банок с тушенкой, а Бриз засыпал в кипящую всё-таки воду рожки.

Поужинали знатно. И, вопреки ожиданиям, вялость не навалилась. Наоборот, хотелось бегать, барахтаться, дурачиться, прикасаться друг к другу, хватать и тискать, обниматься и толкаться. Чем мы и занялись. Через некоторое время, совсем чумазые и пыльные, мы остановились отдышаться. Вечер уже полноправно завладел миром вокруг. Даже, скорее, ночь. И мы решили помыться. Ручей, хоть и холодный, встретил нас весёлым плеском. Старательно отодраив от грязи самые укромные части тел друг друга, мы прополоскали трусы и нагишом вернулись к костру. Развесили исподнее на палках у огня и уселись на вторую пенку, которую Митька вытащил из палатки во время ужина. Я достал прибережённое пиво, открыл одну из бутылок и налил напиток в алюминиевую кружку из запасов Бриза. Отхлебнул и отдал Мите. Он тоже лишь немного отпил, а потом посмотрел на небо:

-Ты посмотри, сколько звезд!

Я задрал голову. Наверху словно разлили бриллиантовое молоко. Россыпь далёких светил превратила ночь в сияющий салют. Салют нашей дружбе, тому, что даже больше, чем банальная дружба. Прохладный ветерок пробежался по мокрой коже. Я на ощупь нашёл Митину руку и крепко сжал его ладонь. Бриз подвинулся ко мне и всем телом прижался сбоку, приобняв второй рукой. Сколько мы так просидели, не знаю. Но высохнуть успели. Как и пиво уговорить.

Утром я проснулся первым. Мы лежали в обнимку в одноместном спальнике, в палатке. Голые и прилипшие друг к другу. Что ещё я мог сделать. Только прижаться губами к его припухшим во сне губам и скользнуть рукой по спине до ягодицы. Митя напрягся, но тут же расслабился. И ответил с не меньшей нежностью. Наши пенисы восприняли это как сигнал к жизни. Бриз скользнул рукой между нашими телами. Его пальцы обхватили оба наших органа и ладонь скользнула к корням. Блаженная истома излилась на наши тела, заставляя стонать сквозь поцелуй. Я ощутил непереносимое желание почувствовать его в себе и повернулся к Мите спиной. Он понял. И почти сразу вошёл в меня. Чувствуя, как он двигается во мне, я вцепился зубами в спальник, настолько мне было хорошо. И вот где-то во мне взорвалось горячее свидетельство наших чувств. Матвей затрясся и застонал, изливаясь в меня. После чего обмяк и прошептал:

-Ты мой... А я твой. Навсегда.

-Навсегда, - повторил я.

Бриз поцеловал меня в шею и дунул на волосы, вызвав лёгкую щекотку. Мне же стало нестерпимо — моё орудие и не думало опускаться. Нащупав его, Матвей хмыкнул, расстегнул спальник и по-хозяйски заставил меня перевернуться на спину. Его русая лохматая макушка двинулась прочь от моего лица, сопровождая жадные губы, скользящие по моей коже. Вот язык коснулся левого соска, пригвоздив меня током к ложу. А вот он поиграл с пупком... И потом чуть ощутимо добрался до горячего влажного пениса. Лизнул головку раз, другой.

Митя играл со мной как хотел. Впервые ко мне пришли такие острые, но в то же время обволакивающие ощущения удовольствия. Почти сразу же я излил из себя семя. Митька, милый и храбрый эгоист, ни одной капле не дал пролиться мимо своего рта.

Долго мы приходили в себя. Но тут меня подорвало в ужасе:

-О, господи! Я же вчера маме не позвонил! Не предупредил, что остаюсь с ночёвкой!

Митька очень серьёзно посмотрел на меня и сказал:

-Всё обойдётся.

Мы выбрались из палатки и снова пошли на ручей, чтобы помыться. Какое-то время плюхались, а затем Бриз как-то странно замер и тронул меня пальцами за плечо:

-Смотри.

Я проследил за его взглядом. На влажной земле возле воды отчётливо виднелся след. Размера так сорок третьего. И по тому, что в него всё ещё набиралась вода, можно было сказать, что отпечаток свежий. Кто-то был здесь, когда мы подходили к воде. И этот кто-то видел нас в чём мать родила. Если не дурак, то точно догадался, чем мы тут занимались. Мыться мы шли, не стесняясь никого и ничего — голяком и заигрывая друг с другом очень даже откровенно. Мы с Митькой переглянулись и сорвались к лагерю. Быстро натянули трусы прямо на мокрые тела и принялись спешно собирать вещи. От спокойствия и безмятежности не осталось и следа.

Глава седьмая.

Дрожь.

(Мир)

Мы это не выбирали, когда рождались в мир.

Но мы выбрали это, сделав первый шаг.

А с первой любовью это выбирает нас.

И у этого нет имени. Есть лишь слово.

Жизнь.

Франсуаза Келен.

Мария Степановна мыла тарелку. И не замечала, что драит её уже несколько минут. Голова женщины была занято вовсе не посудой. Что там было этой посуды в раковине? Сын не отлынивал от домашней работы. Последнее время её очень тревожили постоянные пропадания Сергея где-то вместе с Матвеем. Поначалу мать только радовалась, что у сына появился такой закадычный приятель. Но эта дружба почему-то совпала с появление троек в школе и с частым убегание на ночь.

Когда она в первый раз рискнула позвонить Бризам поздно вечером, чтобы спросить у Серёжи, где лежит большой атлас дорог (для кроссворда понадобился), Нина Ивановна, митина мама, удивлённо спросила:

-А разве они не у вас? Мне Митя сказал, что будет ночевать у Сергея.

Мария в тот момент почувствовала, как пол уходит из-под ног. Но у неё хватило сил изобразить переполох:

-Ой, правда? Я же ещё не дома... Хотела, чтобы он меня встретил... Они ведь собирались быть у вас, да видать передумали. Извините.

-Да ничего, ничего. Вот же мальчишки, - посетовала Нина, - Дождутся они у меня.

-Ладно, тогда я сейчас позвоню домой. Ещё раз извините, - Мария положила трубку телефона. Тяжело привалилась к стене и вздохнула. Ну вот и дождалась. Сыночек обманывать начал... Она тут же одёрнула себя. Большой уже, чего с парня взять — хочет гулять. Хорошо, хоть не один. Но обманывать?

Она всё-таки поставила вымытую тарелку на сушилку, закрыла кран, вытерла руки первой попавшейся тряпкой и села на стул возле кухонного стола. Не один день Мария уже думала о происходящем. А что, если у сына появилась девушка? Ну конечно же! Она почти наяву ощутила, как с душа свалился камень. Похоже, они с Митькой нашли себе девушек. У Сергея даже походка изменилась немного. И жесты стали какие-то плавные, что ли. Тут главное, чтобы мальчики соблюдали все меры предосторожности. Меньше всего Марии хотелось в тридцать девять лет стать бабушкой.

Но последняя выходка Сергея её просто добила. Он должен был в субботу вернуться из леса, но не появился и не позвонил. Лишь в воскресенье, после обеда, затрезвонил телефон у неё на работе, куда она ушла из дома с тяжёлым сердцем. Виноватый сын долго что-то объяснял и просил прощения, а Мария Степановна, как её уважительно называли коллеги по вахте, просто слушала его голос и иногда односложно отвечала. Вернулся, всё нормально, целый и невредимый, вот и хорошо. Пообещав под конец телефонного разговора с сыном бурную головомойку на следующий день, Мария полностью сосредоточилась на работе. Помимо обязанностей сторожа, ей ещё приходилось вести в компании некоторую отчётность по приёму канцелярии и всяких офисных мелочей от поставщиков. А эти торгаши даже в воскресенье приезжали.

Сейчас на дворе сиял солнечный понедельник, и Сергей был в школе, вместе с Матвеем, который ночевал у них, кстати. Придя с работы, Мария Степановна застала ребят за завтраком. Снова были виноватые морды — забавно наблюдать, как синхронно мальчики стали пунцовыми. А потом они ушли.

Ничего плохого Мария не ждала. Мысли её скакнули к этим жутким убийствам. Вот опять же дурня понесёт на ночь чёрт знает куда, а потом снова найдут кого-нибудь... Она застыла. С каким-то странным внутренним морозом вспомнила августовский случай. Тогда Серёжа здорово подрался с парнями из соседнего подъезда. Как раз с теми, кого нашли последними. Все в доме давно знали, чем промышляют эти гопники...

А до них ведь находили и других. Мария почувствовала слабость. Ведь примерно тогда же начались отлучки Сергея из дома. Но тут она спохватилась. Вот же дура. Он каждый раз был дома.

Но руки у неё дрожали, когда она вышла на балкон, нервно прикурила сигарету и судорожно затянулась. То ли от дурных мыслей, то ли от внезапного осознания того, что погибшие мальчишки жили в их доме. А значит, маньяк где-то рядом...

Глава восьмая.

Пылающее сердце.

(Матвей)

Как нахлынул прибой на песок,

Так нахлынул и ты на мой мир.

Лидия Мерешти-Ландо.

Разметалась позолота осени. Так разметалась, что я в этом году даже удивился – разве может так быстро пожелтеть лес на сопках? Оказалось, может. И подтверждение тому я видел за окном своей комнаты.

Сидел за столом, на котором разбросал тетради и несколько учебников, и видел. Когда-то я сам определил для себя разницу между «смотреть» и «видеть». Смотришь на цветок и думаешь… Ну, цветок, ну красивый – в самый раз для вазы на телевизоре в любовно прибранном зале. Видишь цветок и понимаешь – ему место только там, где он вырос, где дали побеги его корни и ствол. Ему место в воспоминаниях. Когда мысли вертятся вокруг его нежной бархатной красоты едва ли не каждую минуту, подогреваемые ощущением грусти от того, что взять с собой получилось только образ полевой красоты. Только память о капельке воды на одном из трепетных лепестков остаётся с тобой после встречи у лесной дороги, где довелось увидеть, практически столкнуться, с кусочком какого-то другого, не городского, мира.

Так и внезапно, в считанные дни, пожелтевшие сопки. Любой из нас смотрит на буйство осенних красок на деревьях и максимум, что способен подумать, это банальное определение – «вот и осень пришла». А вот если постараться увидеть эту примету наступивших изменений в природе, оценить то, как багрянец клёна волной набегает на солнечную желтизну берёзы. Удивиться тому, как плавно меняется даже на одном дереве спектр умирающей листвы – от зелёных листочков макушки до бурых степенных листьев нижних веток, первыми ощутивших на себе дыхание остывающей земли. И как всё это нервно дрожит и дышит в хрустальности прозрачного прохладного воздуха, ещё пытающегося напиться солнечного тепла, но уже без особого успеха.

Разметалась позолота осени

По плечам жеманницы-берёзы.

Скоро всё накроют проседью

Дуновеньем замершие слёзы,

И придёт зима, хозяйка-гостьюшка,

А пока в глазах мелькают грёзы.

Записав навеянное видом из окна, я закусил губу. И улыбнулся. Мне повезло, повезло бесконечно. Есть в моей жизни то, что можно и рассмотреть с точки зрения потребителя, и увидеть с позиции эстета. Я поморщился… Не «то», а «тот». Причём, можно и посмотреть, и увидеть, и даже пощупать… Смешинка пробралась из горла в нос, заставив чихнуть. И даже слегка смутиться. Серёжка, мой Серёжка, хмурый такой, всегда серьёзный и такой стеснительный. Это целое искусство – заниматься тем, чем мы с ним занимаемся, и при этом – так краснеть и смущаться. Ниже стихотворных строчек карандаш вывел большую букву «С». Рука на этом не угомонилась. Следом за буквой на бумаге появился «плюс», а затем возникли неизбежные «М», «равно» и «Л».

Я вспомнил вдруг тот поход двух недельной давности. Кто же там всё-таки был, у ручья? Ведь так и не было никаких последствий. Мы-то сначала решили, что это кто-то из ролевиков. Но – в эфире тишина. Правда, народ в клубе достаточно толерантен оказался. Это выразилось словами незабвенного Кеши «Блэйда», нашего одноклассника:

-У каждого свои тараканы в голове. И, если в чьих-то глазах ты видишь огонёк, то будь начеку – тараканы празднуют очередной поворот извилины вспять.

Конечно, сначала мы были очень напуганы. Больше Сергей, конечно. Но и у меня душа в пятках провела минимум трое суток. Но потом ничего – вылезла и успокоилась. Но вот некоторые соображения Серёжи (а точнее, его мамы) про маньяка, на счету которого, как говорят в милиции, уже пять трупов, заставляют вздрагивать. Ведь действительно – те парни постоянно крутились возле Серёгиного дома, они жили в этом доме. А значит – убийца тоже обитает где-то там же. И он, получается, Серёгин сосед. Если не по дому, то по микрорайону…

Я похолодел в который уже раз за последнее время. Перед глазами встала живая картинка. Серёжка идёт себе домой, к нему подходит Тот, явно знакомый. Они разговаривают. А потом движение и на улице уже никого нет… Никого. Нет.

Аж мороз по коже побежал. Я поёжился. И тут в дверь комнаты постучали:

-Ты сильно занят? Войти можно?

-Конечно, можно! – откликнулся я. Мама деловито внедрилась в комнату, строго глянула на меня сквозь очки и спросила:

-Уроки сделал?

-Ну, мам! – возмутился я, - В одиннадцатом же классе учусь, а ты всё, как с мелким разговариваешь!

-А по-другому с вами нельзя, молодой человек. Таки ваш ответ на заданный вопрос будет…?

Я вздохнул:

-Сделал.

И тут же продолжил:

-Ещё вчера.

-Воскресным вечером всякая уважающая себя мать обязана спросить сына-школьника про уроки, - чувствовалось, что мама уже отвлеклась от заданной темы, - Ты не в курсе, где я оставила «клавишник»? Чего-то он мне на глаза не попадается.

Так мама называет свой инженерный калькулятор с кучей примочек и загадочных клавиш. Никогда не понимал – для чего столько? Но ответить ей я мог:

-Посмотри под папиной газетой, где статья про «ювенальную юстицию».

Вчера у нас в доме была баталия. Придя вечером домой (после свидания с Серёжей), я успел застать финал сражения. Скажем так, отец громко спорил со статьёй. А мама ему поддакивала. Явно уже по инерции. В общем-то я их понимаю. Эта странная ЮЮ действительно – бред полнейший. Дать ребёнку право «настучать» на родителей «куда следует» за то, что мама не купила ему пятое мороженое за день? Тех, кто это придумал, самих надо в гумус посадить, причём с головой. Ведь если всё будет, как вещают пропихиватели ЮЮ, то вместо «цветов жизни» будут настоящие «кактусы смерти», ленивые, готовые вытирать ноги о родителей, не умеющие считать дальше десяти и способные читать только по слогам. Одна реформа образования чего стоит. Вообще бред. Хотя, конечно, учиться теперь просто. Какая, нафиг, наука? Зазубрил пару дат, да и всё. Или там ещё чего.

Голос мамы вернул меня на грешную землю:

-О, точно! Мы же вчера считали, сколько надо давать ребёнку карманных денег по рамкам этой юстиции…

-И сколько вы насчитали? – полюбопытствовал я.

-Половину моей зарплаты, - задумчиво ответила мама, вновь появляясь в дверях моей комнаты, - В день.

-Мам, я пойду к Серёге схожу. Мы потом погуляем, - известил я.

Мама грустно посмотрела на меня. Даже стали заметны морщинки возле глаз – настолько печально она это сделала:

-Будь осторожнее, Митя. Вам бы всё-таки надо поостеречься.

-Ну чего ты, мам? – отмахнулся я, складывая тетради в аккуратную стопку на край стола.

-Всю жизнь ведь прятаться не будете.

Родители у меня классные. Они в курсе всех моих дел, тревог, переживаний, радостей… Здорово всё-таки, когда рядом есть те, кому можно рассказать всё. Абсолютно всё.

Но иногда они перегибают. Прямо, как сейчас. Остерегаться… Мы и так всегда настороже. Мыслями я уже был на нашем с Серёгой чердаке. Среди залежей пыльных рваных одеял, среди паутины и звёздного неба, украдкой подглядывающего за нами сквозь дыру в шифере. Что плохого может случиться? Ни-че-го.

Разве что кошка вдруг пробежит галопом по гулкой крыше, проявляя законное любопытство к уставшим за день голубям, примостившимся на водостоке.

Или вдруг на лестничной площадке под люком не очень далеко от нашего места загремят ключи и дребезжащий голосок деда Макара затянет куплет про муромскую дорожку.

Разве это плохо?

Говорят, в тумане корабли идут наощупь. И руками им служит луч радара. Мне радаром служил тот жар, что распаляет всех в предчувствии чего-то очень хорошего. Ведомый этим жаром, я быстро переоделся, обулся и выскочил из квартиры, услышав где-то на грани реальности:

-Аккуратнее, олух! Ещё грохнешься! Совсем обалдел!

Нет, папа! Не обалдел! Взлетел я, папа! Надо не смотреть, надо видеть!

Глава девятая.

Звонкое эхо души

(Лицо)

Верный муж домой пришёл

И увидел, бедный,

Как бывает хорошо

Жёнушке неверной…

Народный фольклор

Они были там. Я знал это точно. Особого труда выследить мальчишек не составляло. И этого русого, тонкого словно тополёк, паренька мне уже с неделю хотелось застать одного. Где-нибудь. Заноза засела глубоко, так глубоко, что не только сердце, но и душу прикололо к замороженному позвоночнику.

Стоило только представить, как его руки прикасаются к моему ангелу, опять стало дурно. Я тряхнул головой, отгоняя наваждение. Но воображение не сдавалось. Оно тут же подкинуло картинку другую. Как губы ангела касаются шеи Тополька, ключицы… Всего, что может пригрезиться… Он ласкает не меня! Волна кипящего озноба прокатилась по всему телу. Ну, да ладно. Скоро наши дорожки пересекутся. И дьяволёнок перестанет загрязнять лик ангела.

Рука сжала рукоять ножа, приютившегося во внутреннем кармане лёгкой куртки. Я осмотрелся. Дом, как дом. Двор, как двор. Пора отсюда уйти, а то действительно наворочу никому не нужных дел. Я заставил себя отвернуться от дома и пойти прочь. Но душевная безмятежность не спешила приходить окончательно. Всё то же ожидание встречи дрожало стальной нитью где-то под рёбрами. Ночь вокруг с каждым шагом белела, подстёгиваемая кнутом внутреннего погонщика. Шум в ушах стал напоминать шелестящий свист телевизора, забывшего, что значит транслировать движущиеся картинки, телевизора, внутри которого поселился white noise, предвестник нажатия кнопки, отключающей связь с эфиром.

Соседний район-распадок встретил прохладой на аллее. Ноги сами понесли во двор одного из обшарпанных старых домов. Туда, где под кривыми акациями и черёмухами ютились лавочки бальзаковского возраста. На одной из них бугристой тенью громоздился кто-то явно мужеского полу. Эта куча тени лениво уставилась на меня водянистыми глазами-бельмами и спросила:

-Мужик, курить есть?

-Не курю, - ответил я, вложив в голос все те крупицы миролюбия, что во мне ещё остались. Едва миновав полуночника, я услышал резкий шорох и дёрнулся обернуться. Но не успел. И уже с ворохом чёрных искр в голове проскочила мысль: «Оба-на!»

Очнулся я, наверное, быстро. Но напавшего и след простыл. Быстрая экскурсия по карманам показала, что я попался на банальный грабёж. Ни часов, ни телефона… Ни ножа.

А вот это уже было интересно. Загребущие руки грабителя не смогли обойти стороной такой трофей. Нет худа без добра, как сказал бы кто другой. Но с какой стороны ни посмотри – этот нож мой. И только мне позволено окроплять его чёрный клинок огнём чужой жизни.

В голове, всё ещё звеневшей после удара, сама собой выстроилась цепочка звеньев здравых мыслей. Он устроился тут не просто так. Тем более в такое время. Значит, и обитает где-то рядом. И что-то мне подсказало – запомнить меня он не мог. Может, сильный запах перегара, взвившийся в воздух одновременно с тем шорохом? Так что ждите, уважаемый, новой встречи. Не долго тебе тешиться моей мужской гордостью. Не для тебя она. Для тополёнка и моего ангела. Так что скоро наши тела соприкоснутся. Слышишь, любитель чужих денег и телефонов? Скоро.

Глава десятая.

Капли крови на щеке.

(Матвей)

Ночь, улица, глаза, прикосновенья...

Темно. Кто прикасается к тебе?

А.Чернявин.

Середина октября не обманула моих ожиданий. Хоть Серый и пророчил дожди и полное уныние природы, всё было в меру. Конечно, без слякоти осенью никуда. Но и солнечных деньков хватало. Правда, сегодня для меня было не очень-то солнечно. Серёга этим вечером торчал дома – мама попросила его помочь по хозяйству. После школы я поторчал у них, немного помог переставить что-то из мебели, а потом ушёл домой. Тоже дела-с…

А потом позвонил Толик, сосед, с которым уже не раз общались во дворе, и позвал в кино. Пообещал что-то сверхкомпьютерное и дорогое. Я с надеждой позвонил Серёжке:

-Ты в кино пойдёшь?

-Нет, - ответил он в трубку, вздыхая, - Тут ещё ворочать и ворочать.

На заднем фоне раздалось привычное:

-Это кто там?

-Это Митька, мам, - голос друга удалился.

-Привет ему передавай. И иди помогать.

-Сам слышал, - фыркнул мне в ухо через сотик Сергей, - Завтра увидимся.

И всё сожаление в голосе не помешало ему отключить связь. Я сумрачно посмотрел на свою трубу, словно это она в чём-то виновата. Оставалось только вздохнуть. Сегодня нам с Серёжкой явно не светило вместе посмотреть на звёзды. Бывает же так… И я позвонил Толику. Мы договорились встретиться возле его дома через полчаса.

Какую-то дурную фантастику мы смотрели впятером. Толькина компания не пожелала расставаться с ним и тоже напросилась в кино. Когда вышли из cinema, улицами уже владела ночь.

Бродить по тёмным дворам мне всегда нравилось. И в компании, и в одиночестве. И так, и так есть своя прелесть. Друзья идут рядом, то разрушая тишину ночного города смехом, то примолкая под светом звёзд высоко в небе. Можно остановиться и вместе посмотреть на дорогу и фонари, или на чёрные кроны деревьев над головой. Можно поглазеть на припоздавших пешеходов или таких же созерцателей, как мы. Правда, в основном эти созерцатели смотрят на ночь через призму пивного настроения. Но это же не мешает им видеть всё вокруг… Или мешает? Кто его знает. Я ночью по улицам всегда хожу трезвый.

И постепенно ночь забирает из компании друзей одного за другим. Попрощавшись и помахав рукой, очередная тень растворяется в жёлтом проёме очередного подъезда. И вот ты уже один. А идти ещё не один квартал. И это уже совсем другое настроение, другой взгляд на ночь. Иначе горят фонари, строже и пристальней светятся пятна окон. Более вкрадчивым становится шелест автомобильных колёс по асфальту. И ты начинаешь больше смотреть не на небо, а вперёд. Не мелькнёт ли где тень, которой быть не должно. Если покажется, что ты её увидел, сердце замирает на миг, а затем кубарем скатывается по организму в пятки. Ты прямо чувствуешь, как оно прорывается с испуганным писком сквозь живот и пах, буравит ногу и затихает, как мышка, которая забилась под колесо, думая, что вот здесь-то она в полной безопасности. Но нет… Тень лишь померещилась. Тени только могут, что мерещиться. Иначе они уже не тени, а те, кто их отбрасывают. И тогда уже нет смысла судорожно прятаться. Надо идти вперёд. И будь что будет.

Жёсткая большая ладонь грубо сжала лицо, вжимая губы в дёсны. Я дёрнулся было, аж светло стало в глазах от страха. Но вторая сильная рука зверски обхватила за торс и приподняла над тротуаром. И хрипловатый мужской голос просипел в ухо:

-Тихо, щенок… Дёрнешься, прибью.

Куда меня поволокли, я даже не понял. Во дворе какого-то дома похититель нырнул со мной в один из подъездов, а затем в подвал через проём, дверь в котором болталась на одной петле. И снова тот же голос:

-Никшни, козлик. Вякнешь, закопаю в говно.

Через пару минут я очутился в обжитом закутке. Одна из секций подвала когда-то, видимо, стала обиталищем бомжей. В патроне тускло светилась жёлтая от пыли лампочка 40 ватт. На земляном полу валялся матрас, хоть и дырявый, но спать можно. Старое красное одеяло валялось рядом прямо на гравии. Похититель швырнул меня на матрас словно котёнка. И в моей голове что-то взорвалось. Когда темнота прошла, я понял, что получил по скуле чем-то тяжёлым. Глаза слезились, не позволяя хоть что-либо рассмотреть. Жёсткие пальцы сдавили моё горло стальным капканом:

-Тихо. И уйдёшь отсюда живым.

Последовал второй удар. Теперь под рёбра. Было очень больно. Так больно, что замутило, и закружилась голова. Маньяк перевернул меня на живот, вдавил лицом в матрас так, что почти перекрыл дыхание, и неловко, но уверенно, рванул с меня джинсы с трусами. «Ну, блин!» - пронеслось в голове, - «Вот урод! Сейчас трахать будет…»

В глазах опять потемнело – воздуха не хватало. Что-то брякнуло, мужик выругался, и стало немного легче. Словно он приподнялся. А потом чей-то голос почти шёпотом спросил:

-Ну что, дядя? Чего замер-то?

-Ах ты сучара! – рыкнул маньяк, отпуская меня совсем. Но, словно опомнившись, он тяжко врезал по моей голове ещё раз. Сознание померкло.

Кто-то тебя любит очень очень,

кто-то без тебя скучает дни и ночи,

без тебя кому-то плохо от чего-то!

Догадайся кто же этот КТО-ТО?

Именно эти строчки прозвучали в голове, когда сбежавшее сознание невесомой лаской вернулось ко мне. Голова дико болела. А рядом шёл разговор.

-Ты чё, вапще опух, фраер? Вали на хуй отсюда!

Это маньяк. Да?

-У тебя есть то, что мне надо, дядя.

-Ну ты попал, козёл! Да я тя щас…

Я рискнул чуть-чуть повернуть голову на голоса. Двое стоят, мило общаются… В глазах всё плыло, так что я не смог толком разглядеть ни того, ни другого. Один из мужиков чуть качнулся и сказал:

-Всё, те хана.

Его рука чёрной рыбкой метнулась ко второй тени. Но дальше всё смешалось. Не правильно пошло, странно. Второй шагнул вперёд, словно хотел принять в себя руку первого. Потом что-то сделал руками, раздался резкий хруст, а затем по подвалу потянулся визг, тут же захлебнувшийся от нового движения тени.

-Так, значит ты не только чужие ножи любишь? Ты ещё и чужих мальчиков уважаешь?

-Ты чё? Ты чё? – заскулил маньяк, - Я же пошутил…

-А я нет, - тень издала смешок, - Это мой клинок. И только я им режу. Понимаешь?

Новая волна боли в голове вырубила меня окончательно. Когда я очнулся во второй раз, то даже не понял, где нахожусь. Почему-то лежал на лавочке во дворе, под каким-то деревом. Дом, судя по всему, был тот самый, куда меня затаскивали. Голова всё ещё болела, но на удивление мягко. Да лицо было почему-то мокрое. Дождик, что ли? Я провёл ладонью по правой щеке и уставился на потемневшую руку. Не вода. Встал с лавочки и, пошатываясь, добрался до подъезда, где горела лампа. Ладонь была красная от крови. А ещё кровь была под ногами… Целая полоса крови, которая тянулась от подвала куда-то прочь, теряясь на тёмном асфальте. Меня стошнило.

К Серёжке отсюда добираться было раза в два ближе, чем до моего дома. И я решил, что надо идти к нему. Надо было видеть глаза его мамы, когда она открыла мне дверь:

-Боже… Митя, что с тобой?!

Серж высунулся в прихожую, увидел меня и кинулсяк двери:

-Митька! Что случилось?

Они втащили меня вовнутрь. И усадили на лавочку. Вовремя – ноги уже не слушались. Вся последующая суета прошла как-то мимо меня. И звонки моим родителям, и приезд скорой, а там и приход участкового. Куда ж без него-то. Рассказывать что-либо я был просто не в состоянии. В гудящей голове плавали ошмётки боли, свет резал глаза, тошнило и всё такое. Решили, что завтра с родителями приду в отделение. Сотрясение не сильное, так что в больницу забирать не обязательно. А вот на словах отвезти меня домой я очнулся, словно сорвали с сознания вуаль:

-Не хочу. Здесь останусь. А утром домой пойду.

Мария Степановна только глянула на меня, а затем сказала всем этим людям в халатах и без:

-Завтра Сергей его отведёт. Да и я тоже схожу. Ничего страшного.

Потом они все ушли. Нет, не все… Меня загнали мыться. Серёга помог раздеться и залезть в ванну. Душ немного прочистил мозги. Стало даже как-то легко. Напялив на себя серёжкины трусы и треники, я выполз из ванной на кухню, где передо мной тут же поставили большую кружку с морсом. Мария Степановна строго сказала:

-Тошнит, не тошнит… Выпей всё. Потянет вытравить, ничего страшного. Потом ещё попьёшь.

Пришлось послушаться. Не потянуло. И меня отправили укладываться спать на диван. Серёжкина мама сказала, что парням придётся спать вместе, а она уж как-нибудь на кресле-раскладушке поместится. Уже на грани сна я прижался к Серому как можно плотнее, закрыл глаза и провалился в темноту, успев почувствовать, как его руки крепко обняли моё безвольное тело.

Глава одиннадцатая.

Зыбь.

(Лицо)

Половинка половинки

Сердца – вот тебе мой дар.

Полуночные картинки

Детства – внутренний пожар.

Не скажу тебе ни слова

И не дам тебе сказать.

Между нами жизни школа

Изгорелась, испарилась,

Не мешает возлежать.

Хорас Илман

Утро наступило сразу. Причём – больно наступило. Голова, конечно, уже так не болела. Было вполне терпимо. Но всё-таки тот придурок в подвале меня разок зацепил. Свинья не хотел умирать. Ох, как не хотел! Да и кто бы захотел, увидев приговор в глазах абсолютно незнакомого парня?

Мысли скакнули от мужика к пацану… Мальчик-мальчик Тополёк от беды теперь далёк… Блин, я сморщился. Всё-таки надо поискать таблетку от головы… Желательно, не топор. Нехотя поднявшись с тахты, я дотащился до шкафа и снял с него картонную коробку, служившую мне аптечкой. А вот и он! Спасительный кодеиносодержащий наркопрепарат (как стали говорить по телевизору). Зелёная таблетка спасает миры. Теперь за водой на кухню. Чайник, стакан, проглотить, запить. И замереть, обдумывая случившееся.

Выследить грабителя получилось легче-лёгкого. Да этот недалёкого ума человечишка и не скрывался. Почему-то был уверен в своей всесильности и безнаказанности. Ну, как же! Вокруг одни лохи. Но вот почему всё получилось именно так? Ни раньше, ни позже, а именно в ту ночь, когда скот решил позабавиться с подростком? И я зашёл в его логово именно в ту минуту, когда ничего непоправимого ещё не случилось, но уже к этому шло. Урка ведь не оставил бы пацана в живых. Это было видно по тому, как он с ним обращался. И глаза он мальчику не завязал. Ладно, с уродом разобрались довольно быстро. Нож, что птаха на Фонтанке, напившаяся водки. Раз качнуло, два скользнуло – вот и спета песенка идиота.

Но почему я не прикончил малолетку? Ведь сам же совсем недавно решил расправиться с этим дьяволёнком! Чтобы не поганил моего Ангела своими прикосновениями…

Лишь посмотрел на раскинувшегося Тополёнка и вздохнул. А потом привёл в порядок его одежду и вынес на улицу, где положил на ту самую лавочку, возле которой словил недавно по голове. Заметив у него на лице капли крови, не стал вытирать. Зачем? Его отметила жизнь. Как когда-то отметила меня. Сашка-Бяшка, старый Барабашка, когда-то твоя кровь окропила моё лицо. Отметила меня на всю жизнь.

А что я сделал с телом того придурка? Что-то сделал. Уже и не помню. Да и не зачем думать о таких пустяках.

Может, меня от расправы с пацаном остановила мысль? Та самая мысль, что и этим утром посетила мою больную голову… Мой Ангел любит этого чертёнка. Если я убью Тополёнка, то причиню Ангелу боль, которая не лечится мгновенным приходом Разрушительницы Семей и Расхитительницы Наслаждений… А потом, возможно, Ангел захотел бы сам призвать к себе опоздавшую Смерть. А этого тоже нельзя допустить. Я сам должен призвать к Ангелу Ту, что забирает людей. Сам должен показать моему мальчику тот блистательный восторг единения плоти и стали. А потом испить его драгоценной рубиновой жизни и умереть рядом, навеки. Навсегда.

Что-то щёлкнуло в голове, вытаскивая наружу. Боль уже не была такой одуряющей. Я оглянулся по сторонам. Стою на кухне, в руке стакан с недопитой водой. В голове звенящее понимание, что скоро всё закончится. Я рассмеялся. Вот же дурак. Разве не очевидно? Дуализм вселенной вновь показал свою власть над миром. В природе должно сохраняться равновесие. Убив Ангела, я обязан убить Чёрта. Белое и чёрное, алое и небесное, злое и доброе. Притяжение и отторжение. Всё должно быть гармонично. И нельзя идти против природы. Ни в коем случае нельзя.

Значит, мне просто придётся убить их обоих. Одновременно.

Глава двенадцатая.

Раскат грома.

(Сергей)

Всякая тайна становится явью.

Всякое слово становится сном.

Салах ад’Дин.

Весь класс был в ауте. Случившееся в Митькой обсуждали все – от первоклашек до завучей. Кто-то ему сочувствовал, а некоторые злорадно хамили в спину «А с дядькой, наверное, хорошо-о-о-о было, голубок?» Это зубоскалили старшеклассники. Сколько мы с Матвеем раз подрались за неделю, даже считать не берусь. Впрочем, нас это сильно не смущало. Мы везде были вдвоём. Я и в участок с ним ходил, и в больницу. Везде. А из головы не шла ТА ночь. Как он появился в дверях весь в крови, вся суета, а потом мы с ним вдвоём на одной кровати. И как мне было тогда страшно. До судорог в животе страшно, что всё могло закончиться совсем не так хорошо.

В один из визитов в полицию мы нечаянно подслушали разговор участкового с каким-то следователем. Молодой белобрысый лейтенант мрачно сказал копу, который приходил к нам домой:

-Уже хоть что-то… А вообще, это чудо, что пацан жив остался. Эта мразь могла и его пришить.

-Вот этого я и не понимаю, - устало ответил участковый, - Тут что-то не так, Валерьич. Нутром чую, что-то будет.

-Ладно, поймаем мы его, не ссы, Иваныч, - лейтенант Валерьич заметил нас, топтавшихся возле крыльца, дотянул сигарету, выкинул бычок в обшарпанную урну и сказал:

-Ну что, герои, пошли, поговорим.

Митьку тогда расспрашивали долго. А меня почему-то не выгнали в коридор из кабинета. Уже выпроводив нас из участка назад на крыльцо, Валерьич напоследок сказал:

-Нашли мы того насильника. Так что с ним проблем не будет.

Стоявший тут же на крыльце участковый, смоливший как паровоз, мрачно хохотнул:

-Но чтобы по-ночам больше не шарились. Ясно?

Мы дружно ответили, что больше «ни-ни» и быстро ушли от здания полицейского участка. Попадаться маньяку нам точно не хотелось. А того мужика действительно нашли. Точнее, наши его тело. Со всеми признаками работы маньяка. За прошедшую неделю город впал в окончательную панику. На улицах после девяти вечера стало пустынно. Мы с Митей больше не рисковали торчать по ночам на нашем чердаке. Да и холодно уже стало. Октябрь заканчивался и в воздухе витало ожидание зимы. А в последние выходные октября решили побывать в нашем убежище в последний раз.

По пути нам встретился Кеша. Он был не один. Его верные оруженосцы-гопчики сначала попробовали подкатить к нам на предмет пары десяток, но Блэйд остудил их назойливость, а сам решил немного с нами поболтать. Почему нет? Минут пять мы трепались о школе и всяком таком. Затем Кеша благополучно отбыл с горизонта, а мы пошли дальше.

Когда мы взобрались на чердак и добрались до импровизированного лежака, Митя ткнул меня в бок локтем и сказал, поднимая из-под ног пустую бутылку из-под пива:

-Смотри, квартиранты повадились.

Я немного нервно посмотрел вокруг:

-Давно мы здесь не были.

-Серёжка, гляди, - Митя ткнул пальцем в дырку над нашими головами. Я проследил его взгляд и тоже немного обалдел. И чего, казалось бы, такого? Ну, туча и туча. Но это была особенная туча. Не такая. Может, она была разной толщины по краям, может, ещё по какой причине, но среди бела дня она почему-то была разноцветной. Один край пылал какой-то алой неистовостью, с другой стороны туча была натурально зелёной. А центр бурел хмурой дождевой плотностью.

Матвей схватил меня за руку, сжал ей и тихо сказал:

-Я никогда с тобой не расстанусь. И куда тебя не отпущу.

Моё сердце замерло, словно схваченное раскалённой ладошкой, и затрепетало. Чувствуя, как щёки заливаются краской, я порывисто прижался к моему Митьке и прошептал:

-Ты засветил огонь в ночи. Казалось больше не молчит Огромный мир... и он един. Я в нем с тобой, а не один...[4]

И зажмурился, поражаясь своей смелости. Митя чуть-чуть задрожал и так же шёпотом спросил:

-Это ты сам написал?

Я отчаянно помотал головой:

-Нет. В интернете нашёл.

Чувствовалось, что Митька всё равно поражён. Он подышал мне в шею, а потом нежно коснулся моей кожи губами. И так это было тепло и солнечно на фоне прохлады поздней осени, что у меня по всему телу побежали мурашки. Я жадно прижался к Мите ещё сильнее, словно хотел слиться с ним в одно целое… Почему «словно»?! Я действительно хотел этого. И стал целовать моего Митьку. Целовать судорожно, словно птица, клюющая зёрнышки. В шею, в щёки, в губы, везде, где мог достать.

-Охренеть!

Словно гром среди ясного неба прозвучало это слово. Сказал его не Митька. И не я. Мы отпрянули друг от друга, как ошпаренные. Я обернулся и увидел пацана. Одного из тех, кто был с Кешкой. Его глаза ещё миг таращились на нас, а потом он бросился бежать, выдав напоследок:

-Бля! Пидары! Охренеть!

Бежать за ним и что-то объяснять было бесполезно. У меня внутри всё похолодело. Одного взгляда на Митьку хватило, чтобы забыть о себе. Моего любимого затрясло. Заколотило так, что подкосились ноги. Я, сам обмирая до холодного пота, судорожно обнял Матвея и съёжился. Митька выдавил из себя:

-Опять… Мы из-за этого и переехали.

Что он имел в виду, я с кристальной ясностью понял в понедельник. В школе.

Глава тринадцатая.

Рубикон.

(Сергей)

Тащить на себе груз или с легкостью нести ношу?

И лишь кровь из ног на мостовой дороге к лобной горе

скажет нам об истинной цене пути.

Исайя Шеккер.

-Мама! Мамочка! Ну, за что?!

Колотило меня просто чудовищно. В каком-то тумане выгибался, что-то шептал, кричал, говорил. И гулкая пустота в сдавленной и раскалённой от напряжения голове. И руки испуганной мамы. Испуганной так, что даже сквозь истерику меня пронзила тоска и любовь к ней.

Зачем мы пошли в школу? Ну, зачем?! Ведь не дураки же. Должны были понимать, что будет плохо. Плохо будет всё. Когда я вошёл в класс, вокруг плотным одеялом парила вязкая тишина. Митьки ещё не было. Зато был Иннокентий. Именно он разорвал покрывало тишины:

-О, а вот и первый гомосек!

Кто-то из мальчишек заливисто свистнул. Девчонки обрушили на класс волну шушуканья. И тут в класс вошёл Митька. Эдик «Трында», сидевший за первой партой, с широкой улыбкой проорал:

-Гуляли по городу два гомосека!!! Нарвались на лысого дровосека!!! И не ушли от него гомосеки!!! Пошли на дрова у него гомосеки!!!

Класс заржал. А чего бы им не ржать? Тупые кони и кобылы… Кеша вальяжно подошёл к нам и сказал Мите:

-Ути лапочка! Пососёшь?

И мгновенно получил по уху. От меня. Что было дальше, запомнилось смутно. Потом говорили, что я озверел и избил половину класса. Ага, щас… Опомнился только в кабинете у директора, где стоял, размазывая по лицу злые слёзы и вьюшку из носа и разбитой в кровь губы. Митька стоял рядом. А ещё в кабинете толпились почти все учителя. Говорили, кричала, ахали, охали. Звучали предложения вызвать полицию, скорую, родителей… Герр Бур вдруг громко сказал:

-Тихо все.

Перекричать наших учительниц сложно. Но тут словно маг повёл своей волшебной палочкой. Директор окинул свой кабинет и присутствующих в нём непроницаемым взглядом из-под своих очков, прокашлялся и добавил:

-Выйдите все, кроме мальчиков.

Аделаида Николаевна, наша классная, попыталась завозмущаться, но ей хватило одного взгляда Игоря Петровича, заслуженного учителя Российской Федерации, чтобы замолчать и бочком испариться с горизонта, вслед за коллегами. Я перестал растирать по лицу следы драки и угрюмо уставился в пол. Рядом топтался Митя. Брошенного украдкой взгляда хватило, чтобы увидеть на его лице набухающий бланш. Игорь Петрович тяжело вздохнул и сказал:

-Ну, вы и натворили дел… Просто не знаю даже, что и сказать.

Я на самом деле почувствовал, как напрягся Митя. А потом он бочком придвинулся ко мне. И взял меня за руку. Что-то во мне задрожало и заставило выпрямиться. Разве я мог не поддержать своего Митьку? Оставалось только упрямо смотреть вперёд и крепко держаться за спасительную ладонь. Герр Бур спокойно проследил за нами, после чего продолжил:

-И конечно, теперь вы вдвоём против всего этого злого мира? А мир не злой, мальчики. Он просто такой, какой есть.

Мы с Митькой напряглись. Уж чего-чего, а лекций мы слушать не собирались. Игорь Петрович усмехнулся:

-Давайте-ка вы сейчас отправитесь по домам. А завтра прошу ко мне с родителями.

Это было неизбежно. И мы обречённо вздохнули. Митя почти прошептал:

-Как же мы пойдём… теперь?

-Сейчас мы вызовем ваших родителей. Они вас просто заберут и ничего более. Дома успокоитесь, поговорите с домашними. А завтра с утра ко мне. Всё ясно?

Мы дружно кивнули. Герр Бур недовольно сказал:

-Не слышу.

-Да, - почти крикнул я в ответ. Митька дёрнулся. А Игорь Петрович только кивнул:

-Вот так и надо отвечать. Натворили дел? Умейте и последствия принимать. Пришла вам пора взрослеть.

Мы пробыли у него в кабинете с полчаса. Моя мама и митькин отец вошли одновременно, прервав ничего не значащий разговор про учёбу. Когда мы уходили, никто нам в спину не свистел и не кричал. Но давило ощутимо.

Потом был дом. Обоюдная истерика, запах валерьянки, слёзы… Но из дома меня не выставили. Едва я заикнулся на тему «уйду, злые вы», тут же получил по шее. Мама, мама, спасибо тебе.

Во вторник, в кабинете директора школы, решалась наша судьба. Игорь Петрович ни словом не задел причину произошедшего. Но вопрос о нашей учёбе в стенах его учебного заведения встал ребром. Герр Бур доходчиво объяснил и нам с Митей, и нашим родителям, что теперь лучше поменять школу, это как минимум. Житья нам здесь не дадут. И весь его авторитет тут не в силах помочь. Потому что, кроме школы, есть ещё и улица. Всё было так понятно, логично и неправильно…

А потом снова дом. Мы могли с Митькой только разговаривать по телефону. Хоть это нам не запретили. Разговоры, разговоры, разговоры, бесконечные разговоры. Мама взяла на работе отпуск за свой счёт на несколько дней, чтобы не оставлять меня одного. Как она сказала «чтобы к Митьке своему не побежал». Она панически боялась, что меня схватят хулиганы и что-нибудь сделают. Причём, не маньяка она боялась (хотя и его тоже). Моя мама – человек достаточно здравомыслящий. Она откровенно мне сказала, что боится именно уличных пацанов и моих одноклассников, да и просто тех, кто учится в той же школе, что и я. Когда она говорила со мной на эту тему, её лицо было бледно-серым, как небо в дождливый день. И 3 ноября мама устало поставила меня в известность о том, что, судя по всему, мне придётся уехать из города. Скорее всего – к отцу. К человеку, которого я не видел с ясельного возраста! Я с ужасом узнал, что родители Митьки тоже решили отправить его куда подальше – вроде бы к деду с бабкой за полстраны. И совсем не в тот город, куда мама нацелилась увезти меня. Вот тогда-то и началась моя большая истерика. Наверное, я напугал маму до смерти. Но ничего не мог с собой поделать. Расстаться с Митькой было выше моих сил. Как и ехать куда-то к кому-то абсолютно жучому, знакомому только по старым фотографиям.

Мама успокаивала меня, как могла. Ничто не длится вечно. Вскоре я начал успокаиваться. Но в душу закралось чёрное безразличие. Уже поздно вечером я всё-таки оторвался от дивана, на котором валялся уже не один час, отвернувшись к спинке. Природа позвала. И, уже будучи в туалете, услышал, как звонит мамин мобильник. Выйдя в коридор, услышал мамины слова:

-Конечно, Нина. Так будет лучше. Может, они тогда придут в себя.

-Кто придёт в себя? – угрюмо спросил я, вернувшись в комнату, где в кресле сидела мама с мобильником в руке. Она как-то странно посмотрела на меня, прервала звонок и сказала:

-Так надо, Сергей. Завтра ты уезжаешь. Я уже билет купила на поезд, так что подумай, что из вещей ты возьмёшь сейчас. Отец встретит тебя на вокзале в Иркутске. А через месяц я приеду вас навестить.

-Мам, - я опёрся на дверной косяк, - Ты же его ненавидишь…

-С чего ты взял? – мама внимательно посмотрела на меня.

-Сама сколько раз говорила.

-Я много чего говорю, Серенький, - вздохнула мама, - То, что у нас с ним не сложилось нормальной жизни, он виноват не больше, чем я или ты.

-Почему вы расстались? Ты никогда не рассказывала.

-А так ли это сейчас важно? Он встретил любимого человека. И не смог мне лгать. Вот и всё.

На мгновение мамино лицо изменилось. Казалось, она вот-вот заплачет. Но нет, словно тень скользнула по глазам. И всё пропало. Она нервно улыбнулась:

-Ты давай думай, что будешь брать. Поезд завтра в три часа отправляется.

Почему все всё решают за нас?! Я попытался достучаться до мамы ещё раз, но всё было бесполезно. Кричать и биться головой о стену, правда, я не стал. Острый накал уже прошёл. Осталось только ясное понимание того, что надо сделать. И я знал, что это никому не понравится. Кроме Матвея, разумеется.

Глава четырнадцатая.

Шепот растущей луны.

(Лицо)

Ты - розовый рассвет, ты - Ночи сумрак черный;

Все тело в трепете, всю душу полнит гул, -

Я вопию к тебе, мой бог, мой Вельзевул!.

Шарль Бодлер.

То, что у мальчишек начались неприятности, я понял вечером 3 ноября, услышав разговор среди юных гопников у подъезда. Как всегда, вышел посидеть на лавочке и ознакомился с ситуацией, так сказать. Да, ребятам не позавидуешь. Пост-советский социум сохранил звериный оскал своего жестокого, убийственного остракизма, да не просто сохранил, а в чём-то преумножил. Ведь в «совдепии» было как? Такого явления, как гомосексуализма официально не было. Но зато была статья, по которой тысячи человек отправлялись на нары, где попадали в лапы к ЗК. Как меня однажды просветили, в день до 6 человек забирали по наводкам ревностных старушек, озлобленных любовников и просто всякой швали. И за что? За то, что люди позволяли себе просто любить?

Мне стало неуютно. Гопота добросовестно отлузгала «сэмки» и пошла проветриться по улице. Я же задумался. Мой Ангел сейчас страдал. Не надо обладать большим воображением, чтобы представить, как его все эти дни ломало и трясло. Ведь о его наклонностях узнали все – друзья, одноклассники, соседи. А это не только хихикающие девочки, понимающие (или не очень, или совсем не…) родители. Это и такая вот дворовая отвязная молодь, которой ничего не стоит поломать человека. А уж поломать «гомика» для них вообще праздник. Помню, как сам поварился в таком бульоне. Временами становилось невыносимо.

И очень хорошо, что у Ангела есть его Дьявол. Пока, по крайней мере. Вдвоём они могут выстоять против бури, разметавшей их привычную жизнь. Где-то внутри меня проснулась зависть. Не та, что сводит судорогой скулы и норовит подбросить в дом преуспевающему соседу гранату. Нет, другая. Та, тёплая и пушистая зависть, которая заставляет смотреть на молодых парней, сожалея о пройденных годах, о том, что вот тоже мог бы когда-то, да не сложилось.

Я вздохнул. Надёжно спрятанный нож чуть придавил рёбра, напоминая о себе. Сашенька, скотина, как ты всё-таки достал меня… Лезешь в мою голову. Ну и что, что тебе не сидится в могиле? Я-то здесь причём? Ну, понятно. Это же я тебя убил. Вот ты и преследуешь меня. Если бы не ты, то у меня сейчас мог бы быть сын. Такой же, как мой Ангел. Или дочь. А может, и не мог бы быть… Ведь я тогда всё-таки ответил на твои назойливые ухаживания, липкие хватания за всякие места. Значит, во мне тоже что-то такое было. Липкое и подлежащее хватанию. А вот в этих двух мальчишках нет ничего подобного. Ну, нету, и всё тут. Они оба чисты, как слеза, как капелька росы летним утром на листочке травы в поле или на лесной опушке. Конечно, сейчас им лучше уехать из этого города, от этих людей, от этой бури.

И тут меня захватила новая мысль. А может, им помочь? Мне когда-то никто не помог пережить такую стихию жестокости и непонимания. Я тогда выплыл только на своей ненависти и постоянных разговорах с Сашенькой. Вот и сейчас он шевельнулся на грани сознания, напоминая о себе. Спи, родной. Я убью тебя не в эту ночь. Спи… наверное, Ангелу придётся помочь.

Точно. Если вдруг случится самое плохое. И улица схватит его в свои грязные лапы, я ему помогу. Мечтательная ли улыбка заиграла на моём лице в сгустившемся сумраке? Не знаю, не мне судить. Впрочем, пора идти домой. Спи, Сашенька, не сегодня, спи.

Поднявшись с лавочки, я удивлённо констатировал, что на дворе уже глубокий вечер. Действительно, пора идти домой. Там можно будет навести какао со сливками и вальяжно поваляться в кресле, рассматривая какую-нибудь телеведущую.

Уже заходя в свою секцию, я услышал лёгкие шаги выше этажом. И сразу понял, что это спускается Он, мой Ангел. Эту лёгкую поступь я не спутаю ни с чем. Спрятаться я не успел. Мальчишка быстро пронёсся мимо, держась за перила. Но он всё-таки успел сказать что-то вроде «асьть». Поздоровался, что ли? И куда его понесло? Почувствовав смутное беспокойство, я решил спуститься назад, во двор. Мало ли что. А если вернулись те гопники, что так смаковали жизнь Ангела и его Чёрта… Они ведь могут и бед натворить. Я поспешил вниз и выскочил на улицу. Но Сергея уже и след простыл. Вроде бы, всё нормально? Почему же меня не отпускает это странное чувство… Ощущение беды, что ли.