Снежный Горький и много воды

Дмитрий Бирюков Снежный Горький и много воды

Утро никогда меня не радует. Неприятнее всего то, что оно наступает неожиданно. Всегда не хватает сна. А еще оно непредсказуемо, никогда не знаешь, чего от него ждать.

Хуже всего весной. Ранней весной, когда ждешь того, чтобы растаял снег. Первым делом, как встал с постели, бежишь к окну. Посмотреть, как там. Надежды никогда не оправдываются. Снег, перемешанный с грязью, никак не желает исчезать. Зима цепляется за время, не спешит умирать, хотя ее уже никто не любит, она никому не нужна.

Может, я зря так расстраиваюсь. Все вокруг советуют мне быть поспокойнее. Все идет своим чередом, календарь никто не отменит. Лето все равно наступит. Не верю! Оно не придет ко мне никогда. Я такой маленький, а оно такое большое. Не заметит меня, забудет, прошагает мимо куда-нибудь в Африку — там его дом, а здесь ему делать нечего.

Иногда мои опасения подтверждаются: после нескольких дней тепла, когда от снежного месива почти ничего не остается, уже и травка начинает зеленеть, вдруг поднимается буря. Весна откладывается. Это специально для тех, кто не верит в то, что время может идти вспять.

Но сейчас это неважно, лето в самом разгаре. Все-таки оно добралось и до нас. Пора просыпаться, хотя это будет непросто. Полночи за компом выбили из головы желание жить. Вместо глаз свинцовые шарики. До пяти часов утра заканчивал отчет. Не так я представлял себе свое будущее лет десять тому назад.

Меня зовут Константин, мне около тридцати. Я холост, бездетен, материально обеспечен и понятия не имею, доволен ли я таким положением дел. В принципе, у меня получается все, что я пытаюсь планировать для себя. Вот только к тому моменту, когда задуманное начинает удаваться, оно мне наскучивает, и я сочиняю новый проект своей дальнейшей судьбы.

Итак, я доволен собственной удачливостью, но в каждый конкретный момент я крайне негодую по поводу текущей ситуации, считая себя пропащим человеком. Так происходит постоянно. Когда у меня не было постоянной женщины, я сокрушался по поводу своего одиночества, но как только такая появлялась, меня сразу же тянуло на волю, я опять был несчастен.

Я включил радио. Последние такты идиотской песенки, страшно популярной последние две недели, обрывает смазливый голос ди-джея.

"Ну что же, за окном и впрямь жаркое лето. Для тех, кто еще не продрал глаза, сообщаю, что сегодня восемнадцатое июня и сейчас ровно восемь часов утра. Погода в городе и вокруг него будет расчудесная, прямо на заказ. Совсем незначительная переменная облачность, которая просто не в состоянии вызвать какие-либо осадки, атмосферное давление семьсот пятьдесят миллиметров ртутного столба (я лично этот столб никогда не видел, но говорят, что где-то такой имеется), радиационный фон в норме, уровень загрязнения воздуха пониженный, температура этого самого воздуха днем от плюс двадцати трех до двадцати восьми, тоже плюс, между прочим, причем все это в тени, а на солнышке жарища будет наисильнейшая, так что не забудьте позаботиться о том, чтобы не напекло голову, когда вы пойдете на пляж, ведь вы непременно захотите искупаться, тем более что температура воды в реке двадцать два целых и три десятых градуса, вдумайтесь, дамы и господа: аж три десятых в придачу — это ли не повод окунуться! После рекламной паузы, мы продолжим наш утренний эфир. Эй, кто еще спит, вставайте! Итак, дамы и господа, оставайтесь с нами!"

Все-таки надо вставать, пойду глотну кофе, чтобы было не так паршиво. Пожалуй, я сегодня последую советам ди-джея, пойду на речку, искупаюсь. Точнее, я отправлюсь туда по собственной воле, а не потому, что какой-то придурок из динамиков что-то мне рекомендует, я и сам знаю, что мне делать. Как там было сказано у Керуака? В сотне домов работают телевизоры, и сотни семей сидят и смотрят одновременно одно и то же. Что-то вроде этого. Все одинаково, симметрично и равномерно. Вот она, хваленая западная демократия!

Эти ди-джеи, словно плохая погода. Никому они не нужны, все их терпеть не могут, но от них никуда не денешься.

Я подошел к окну и раздернул шторы…

Я хочу задернуть их обратно. Хочу не видеть этого, убежать, укрыться… Куда-нибудь, в какой-то приют для души, где меня никто не найдет.

Нет, этого не может быть!

Тем не менее горькая правда заключалась в том, что я увидел в этот момент. Затянутое серыми тучами небо сыпало на землю мелкий колючий снежок. Белые крупинки неслись вниз с огромной скоростью. Прохожие прятали носы в воротники, спасаясь от обжигающей лицо ледяной бомбардировки. Самые предусмотрительные, выходя на улицу, вооружились зонтами. Но и зонты их не спасали, снежный обстрел сопровождался резкими, неожиданными порывами ветра, которые вырывали из рук эти нехитрые средства личной защиты. Холодный воздух производил прицельную стрельбу из-за углов, в то время как с неба велась массированная артподготовка.

Полное превосходство зимнего войска на земле и в воздухе.

Интеллигентское воспитание не позволяет мне ругаться вслух, хотя порою очень хочется сделать это. Я проговорил про себя какую-то тарабарщину, призванную выразить все мои негативные эмоции. Это беззвучное шевеление губами иногда кажется мне выражением собственного бессилия. Что я могу сделать против стихии? Передо мною непобедимая мощь зимних полчищ. Я всего лишь букашка перед этой махиной.

Вода в чайнике наконец-то вскипела. Я отошел от окна и насыпал в кружку кофейный порошок. Нет, все не так плохо. В этом определенно есть какая-то прелесть — сидеть в теплой квартире, пить горячий кофе, в то время как за окном бушует ненастье. Но я поторопился с оптимистическими выводами. Дома было невыносимо холодно, только сейчас я обратил на это внимание. Отопления нет — лето на дворе, да и окна не заклеены. И вообще, каждому сезону должно быть свое время!

Со всех сторон давит чувство потерянности, обреченности, одиночества. Опять нет никакой надежды на то, что вновь настанет лето. Я такой маленький, а лето — или что там сейчас на улице — такое большое, меня никак не заметит.

Зябко. Нужно дойти до магазина и взять бутылочку чего-нибудь горячительного.

Картина, которую я увидел, когда вышел на улицу, напоминала какой-то фарс. По заснеженному двору бегал наш управдом Николай Михалыч Кустов, размахивал руками и громким хриплым голосом отдавал какие-то команды.

— Так, давай поровнее. Глаз слишком низко посадил, загладь и вырежь повыше!

Бригада дворников, техников и уборщиц под руководством Николая Михалыча колдовала над снежной скульптурой. Это не было похоже на обычного снеговика. Я подошел поближе и застыл в недоумении.

Что происходит? Я успел задать себе этот вопрос несколько раз.

Работники ЖЭУ кропотливо и тщательно выводили на снежном полотне черты лица Алексея Максимовича Горького. Сомневаюсь, что кто-либо из них прочел хотя бы строку, им написанную. Я усмехнулся про себя. Дело в том, что при встрече с Николаем Михалычем всегда напрашивалось сравнение с глупым пингвином, прячущим в утесах свое жирное тело. Для этого имелись все основания. Роль утесов, правда, обычно играл стол в его кабинете, за которым он скрывался от жильцов. Жирок и глупость тоже прилагались.

— Здрасьте, Николай Михалыч.

— Здрасьте, чё у вас опять? — Проворчал он в ответ. — Труба, что ли течет, на прошлой неделе же меняли, вы мне со своими проблемами уже вот здесь сидите. — Он показал пальцем на свой кадык.

— Нет, что вы, с трубой полный порядок. Погодка-то нынче выдалась… Я вот собираюсь коньячку взять, погреться. Кстати, отопление не включите? Чрезвычайная ситуация все-таки.

— Придут времена — и с погодой разберемся, по телефону заказывать будем. А с отоплением перебьетесь, мазут государству в других местах понадобится. — Эта фраза получилась у него с каким-то особым пафосом.

— Как знать… А что это вы здесь мастерите? — Спросил я, стараясь сделать как можно более наивный взгляд.

— Я вам покажу такие разговорчики! — ни с того, ни с сего вспылил Кустов. — Вы что, радио не слушали сегодня?!

— Радио-то я слушал, врут, сволочи и не краснеют.

— Что-о-о?! — Лицо управдома стало багровым, он был готов броситься на меня с кулаками.

Ничего не понимаю, что же я такое сказал? Что его так разозлило?

Кустов продолжал бушевать.

— Я тебе покажу! — Он перешел на "ты", вернее, перескочил на "ты". Раньше Кустов не позволял себе такого, несмотря на то что всегда был хамом. — Отщепенец, вредитель!

Что с ним такое случилось?

Я предпочел не накалять обстановку и удалиться.

— Ладно, не буду вам мешать.

Не успел я добраться до магазина, как в кармане куртки запиликал мобильник. Из трубки зажурчал голосок Майи, недавно поступившей в нашу контору секретарши, находящейся на испытательном сроке.

— Костя, срочно шуруй в офис!

— Минуточку, барышня, сегодня выходной. Я тут на пляж собрался, по радио сообщили, что нас ожидает чудесный солнечный денек.

— Не паясничай, шеф приказал всем быть через полчаса. Все, конец связи, увидимся.

Если шеф приказал, то это серьезно. У нас в конторе порядки строгие. Частенько весь коллектив с директором во главе отправляется отдыхать. Прогул массовых увеселений считается гораздо более страшным преступлением, нежели просрочка сдачи отчета, ошибки в представляемой начальству информации, потеря клиента и тому подобное. В культурно-массовых мероприятиях содержится залог процветания нашей компании.

После таких сборищ, ко всему прочему, каждый участник должен написать сочинение и сдать его на проверку Сереженьке Шумову, директорскому стукачу. Правда, должность его официально называется "заместитель директора по информационной политике и связям с общественностью". Сереженька очень любит перечислять свои титулы, он не забывает о них даже когда пытается познакомиться с девушкой. И не удивительно: сам он, без этих регалий, человек абсолютно пустой и неинтересный, девчонки быстро смекают это и жестоко обламывают Шумова.

От такой жизни он еще больше свирепеет, доносы становятся длиннее и подробнее, а рецензии на наши сочинения на тему "Как я провел выходные в компании любимого руководителя любимой фирмы" делаются язвительнее и грубее и в конце концов превращаются в новые доносы.

В сочинениях нужно писать о том, как нам страшно понравились конкурсы, аттракционы, хоровое пение гимна компании и тому подобное. А как же это может не понравиться? При условии, конечно, что смотришь на это со стороны. Забавно наблюдать, как сорокалетние мужики соревнуются, кто быстрее надует шарик. Еще более потешное зрелище — лихо отплясывающие под разудалый рэйв матроны, последние десять-пятнадцать лет озабоченные лишь проблемами похудания и тем, почему у них это никак не получается. Но загвоздка в том, что и мне самому приходится участвовать в этой клоунаде — водить хороводы, изображать танец маленьких лебедей, прыгать в мешках. Вот он какой, team spirit.

Мечта не сбылась, посидеть у электрообогревателя с рюмкой коньяка в руке мне удастся, дай Бог, поздно вечером, когда я вернусь из офиса.

Ждать маршрутку пришлось довольно долго, никем не предвиденный гололед внес свои коррективы в график движения общественного транспорта. Я совсем продрог. Наконец я забрался в теплый салон микроавтобуса.

"Передаем последние известия…"

Сейчас опять будем слушать радио. Сейчас-то они не будут заливать о безоблачном небе, ясном солнышке и теплой воде. Как-то странно они начали, такие фразы исчезли из эфира уже лет пятнадцать назад.

"… нашу Родину постигла невосполнимая утрата. Сегодня, восемнадцатого июня, в результате террористических действий антисоветской банды троцкистов и зиновьевцев, был подло убит Алексей Максимович Горький".

— Вот ведь собаки, — послышался голос водителя, — Киров, Куйбышев, а теперь еще и это…

"…непосредственные участники убийства, вредители под маской докторов Левин, Плетнев и Казаков по прямому заданию иностранных разведок отравили писателя. Предатели партии и Родины не могли простить Алексею Максимовичу его стойкую революционную позицию, гуманизм, преданность делу великого Ленина и его верного ученика и наследника его идей Сталина, служение партии и народу. На допросе обвиняемые сознались в своих злодеяниях, дали подробные показания о том, как замышлялось, готовилось и совершалось преступление.

Убийство Горького — не первый террористический акт троцкистов. Еще раньше от рук врагов народа пали верные сыны партии Киров, Менжинский, Куйбышев. Планировалось и продолжение преступной деятельности, жертвами которой должны были стать высшие руководители партии и государства, в первую очередь Сталин, Молотов, Каганович и Ворошилов".

Я вдруг заметил, что перестал удивляться происходящему. Все было в порядке вещей: троцкисты и зиновьевцы убили Горького, замышляют продолжение террора, но органы их обезвредили — ничего нового, ничего необычного. Тем временем информационная радиопередача была прервана на рекламу. Трагедия трагедией, а деньги зарабатывать надо.

Вот и моя остановка. Снег уже потихоньку стал таять, природа начала вспоминать о времени года. Так что пока я добрел до дверей родного офиса, успел промочить ноги.

— Привет, — обратился я к охраннику, — что тут у нас происходит?

— Враги народа убили писателя Горького, — отрапортовал он. — Срочно организовано собрание трудового коллектива по этому поводу.

Я прошел в конференц-зал. За столом президиума сидели трое. Генеральный директор Николай Александрович Дикий находился в центре, по левую руку от него сидел Шумов (его правая рука), а по правую — незнакомый мне тип в военном мундире. За их спинами на стене висело два портрета. Внизу — Горького, поменьше и с черной ленточкой наискосок, вверху — Сталина, побольше и без ленточки. Слово взял Дикий, видимо, собирающийся в очередной раз поупражняться в своем косноязычии.

— Товарищи, сегодня к нам пришло горькое известие, террористическая троцкистско-зиновьевская банда зверски отравила верного соратника Иосифа Виссарионовича Сталина Горького, — он сделал паузу и оглянулся на человека в мундире. — Алексея Максимовича, — выпалил Дикий на одном дыхании и снова оглянулся на гостя.

Тот кивнул директору, как кивает профессор на экзамене, если студент не допускает слишком явных ошибок. Дикий продолжил:

— Злодейские заговорщики давно замышляют всяческие акции против нашего строя, устраивая сбои, аварии и прочие акции. Не последним является то, что они приступили к прямому устранению верховных лиц и авторитетов нашего государства. В этот трудный момент все мы, — он немного замялся, подбирая слова, — вся наша страна, весь наш народ во главе с победоносной партией и товарищем Сталиным, — тут Дикий опять остановился в размышлениях, кого следует поставить на первое место — партию или Сталина, выбор все-таки пал на вождя, он продолжил, — во главе с товарищем Сталиным и партией….

На этом директор снова запнулся, не зная, что именно должны делать народ и партия в этот трудный момент. Но положение обязывало, и выдавливая из себя слово за словом, Дикий вновь заговорил.

— Мы должны сохранить верность нашим идеалам, нашей партии и лично товарищу Сталину, организатору трудовых побед, нашему проводнику в светлое будущее. Ура, товарищи!

Публика застыла в недоумении — какое может быть "ура" на траурном митинге? Человек в мундире покачал головой и сделал пометку в своем блокноте. Дикий заметил это, осознал, что сказал что-то лишнее, и понуро вернулся на свое место, воровато и опасливо оглядывая зал.

Шумов вышел к трибуне.

— Слово предоставляется мне, заместителю директора по информационной политике и связям с общественностью Сергею Шумову, — здесь он выдержал паузу, то ли ожидая аплодисментов, то ли мысленно аплодируя себе сам. — Я буду краток, товарищи. — Тут он сжал кулаки и театрально насупил тоненькие брови. — Это какими же мерзавцами и врагами народа надо быть, чтобы замыслить и совершить такое! Зеркало нашей революции, пролетарский писатель Горький убит шайкой вредителей, подосланных иностранными разведками.

Да, Сереженька, не знаком ты с классиками, подумал я, обратив внимание на его слова о зеркале революции. Продолжай, а мы послушаем.

— Алексей Максимович Горький был нашим Пушкиным, певцом новой жизни, поэтом нашего пути. Он всегда давал отпор клеветникам советского строя, был верным другом и соратником нашего вождя Иосифа Виссарионовича Сталина.

На словах о Сталине Шумов остановился. Скорее всего, на его языке тоже вертелось "ура", но он вовремя опомнился, памятуя о конфузе, только что произошедшем с его начальником.

— Так вот, товарищи, никакие вражеские агенты, диверсанты и наймиты Запада не смогут нас запугать. Мы будем продолжать дело, начатое Горьким под руководством нашего вождя товарища Сталина и родной партии!

Снова напрашивалось неуместное "ура", но опытный пиарщик смог удержаться от этой ошибки. Но другой оговорки он все же не избежал. Дело, как известно, было начато Лениным, а не Горьким. Человек в мундире не мог этого не заметить, о чем красноречиво свидетельствовал взгляд, брошенный исподлобья на Шумова. Наконец незнакомец заговорил сам.

— Товарищи, как тут было верно подмечено предыдущими ораторами, мы не можем допустить паники и пораженчества в наших рядах. Враг силен, враг не дремлет, враг хитер, он находится среди нас. Это говорит о том, что каждый гражданин должен проявлять постоянную и неподдельную бдительность. Выявление шпионов, вредителей и врагов народа — священный долг каждого. Спросите себя: "А что я сделал для Родины?". Попытайтесь найти ответ. А если нет ответа, то еще не поздно исправить такое положение. Внимательно глядите по сторонам, лазутчик и диверсант может оказаться совсем рядом. Он может притворяться вашим другом, коллегой. Он может притворяться честным советским гражданином. Наша цель — разоблачить притворство. А теперь, товарищи, прозвучит заявление товарища Сталина, прошу обратить внимание на экран.

Шумов нажал кнопку на пульте дистанционного управления, и на широкоформатном мониторе появилась заставка правительственных новостей. Субтитры сообщали, что нас ожидает прямая трансляция из Кремля. Сталин смотрел прямо на нас. Вначале я почувствовал страх, который затем сменился благоговением. Нет, ощущение ужаса оставалось, но это было больше похоже на дрожь перед экзаменом или азарт спортсмена-экстремала. Адреналина в крови становилось все больше.

Естественно, напрашивались ассоциации с Оруэллом. Старший Брат внушал к себе уважение и уверенность в своей правоте. Сталин начал не торопясь.

"Объединенный центр право-троцкистской организации долгое время пытался уговорить Горького присоединиться к заговору и оторвать его от партии и народа, склонить его на путь предательства. Враги народа зря надеялись на быстрый успех. Ни запугивания, ни попытки подкупа ни к чему не привели. Горький по-прежнему оставался верен партии и народу и являлся горячим сторонником и защитником линии ВКП(б). Желающие свергнуть советский строй заговорщики знали, что Горький непременно поднимет свой голос против них, обрушит на мятежников силу своего слова. Поэтому объединенный центр, уверившись в несбыточности отрыва Горького от партии и народа, принял решение о его устранении.

Опасность переворота еще не окончательно преодолена. В связи с этим ЦК ВКП(б) считает необходимым информировать о фактах террористической деятельности троцкистов и зиновьевцев.

Главным условием объединения этих контрреволюционных групп было обоюдное признание террора в отношении руководителей партии и правительства как средства захвата власти.

Таким образом, неопровержимым фактом является то, что троцкисты и зиновьевцы прибегают к методам, которые до сих пор использовали недобитые остатки белогвардейщины, организованные в террористические группы.

ЦК ВКП(б) считает необходимым довести до сведения всех партийных организаций о фактах террористической деятельности троцкистов и зиновьевцев и еще раз обратить внимание всех партийцев на борьбу со злейшими врагами нашей партии и рабочего класса, приковать внимание к задачам всемерного роста большевистской революционной бдительности.

Неотъемлемым качеством каждого большевика в настоящих условиях должно быть умение распознавать врага партии, как бы хорошо он ни был замаскирован".

Передача закончилась. Экран погас. В зале воцарилась тишина. Эйфория единства со Старшим Братом моментально исчезла, адреналин из крови испарился полностью. Я был преисполнен чувством тревоги, все остальные, видимо, тоже. Бледные лица, испуганные глаза, молчание…

— Товарищи, может быть, кто-то из вас желает высказаться? — спросил незнакомец в военном мундире и оглядел аудиторию.

Мы продолжали молчать.

— Неужели ни у кого из вас нет своих соображений? — Тут его взор остановился на мне.

Шумов подскочил к нему и что-то прошептал на ухо. Этот никогда не упускал шанс кого-нибудь подставить. Мои опасения подтвердились, подставить он решил именно меня.

— Вот вы, товарищ, что думаете? — таинственный гость уставился прямо мне в глаза своим сверлящим взглядом.

Меня словно пригвоздило к стулу. Такого ужаса я еще никогда не испытывал. Но буквально сразу же во мне взыграло чувство самопожертвования. Слава Богу, что выбор пал на меня, ведь перед тем как податься на заработки в коммерческую фирму, я влачил нищее существование аспиранта исторического факультета. У меня есть кое-какие знания, и в отличие от всех остальных я смогу выкрутиться. По крайней мере, у меня больше шансов сделать это. А тебя, Шумов, я как-нибудь подкараулю в подворотне, но это будет после XX съезда.

Я вышел на трибуну.

— Товарищи, не в первый раз наша Родина переживает трудный момент. Враги подступают со всех сторон. Мы для них как кость в горле. Именно поэтому они пытаются посеять среди нас страх, лишить нас уверенности в том, что наше дело правое, веры в то, что мы рано или поздно победим. Но наше дело остается правым, победа все равно будет за нами. — Вот ведь какой я сообразительный: Сталин должен произнести эти слова лишь через несколько лет, когда угроза будет реальной, а не мифической, как сейчас. — Нам нельзя забывать об этом. История и ее законы на нашей стороне, мы просто не можем не победить. Как не стоит забывать и о том, что эта победа не спустится к нам с неба. Мы должны непрерывно, денно и нощно выковывать ее, трудиться, трудиться и трудиться! Враги убили Алексея Максимовича Горького. О чем это говорит? Это говорит о том, что они нас боятся. Разуверившись в тщетных попытках подорвать оборонную мощь нашей страны, разрушить единство дружной семьи народов СССР, они опустились до методов индивидуального террора. Сегодня каждый должен быть на своем месте. Именно так мы сможем дать самый мощный, самый эффективный отпор врагу. Нашим вкладом в победу великого дела, которому беззаветно служил Алексей Максимович Горький, должен стать ударный труд! А теперь, товарищи, прошу почтить память писателя минутой молчания.

Присутствующие поднялись с кресел. Неужели никто из предыдущих ораторов не догадался вспомнить об этом? Хотя, они пришли сюда совсем с другой целью. Вспомнился анекдот, в котором на похоронах Суслова, когда заиграла музыка, лишь Леонид Ильич Брежнев догадался пригласить даму на танец. Но этот старый анекдот появится в далеком будущем. А пока помолчим…

В зал пошла вода. Снег на улице начал таять. Прогремел гром. Собрание завершилось само собой, для этого не понадобилось каких-то резолюций, напутственных слов и тому подобного.

Потоп в помещении удалось устранить довольно быстро. Присутствующие, видимо, буквально поняли мои слова об ударном труде. Но настоящий ударный труд был впереди. В офисе появился представитель Наркомата по чрезвычайным ситуациям. Он был краток.

— Товарищи, в городе наводнение. Требуются добровольцы для борьбы со стихией.

Отказавшихся не было. Не могу сказать, чтобы добровольцев назначали, просто все молча вышли на улицу. Оказалось, что пока шло заседание, снегопад сменился проливным дождем. Теперь же тучи разошлись, это существенно облегчило передвижение по городу. Наземный транспорт оставался неподвижен, будучи буквально по крышу затопленным, но перемещаться по воздуху было можно. На площадке перед главным входом в офис, которая находилась на некотором возвышении и куда не добралась вода, нас ожидал транспортный вертолет.

— Летим в центр, будем возводить временную плотину, — объяснил энкачеэсник.

Пробираться к летающей машине пришлось почти вплавь. Забравшись в салон, мы расселись на узких скамеечках. Взлетаем.

Вертолет приземлился в самом центре города, на крыше высотного здания, построенного совсем недавно. Здесь же был организован оперативный штаб. Каждый вновь прибывший получал пару рукавиц, лопату и прикреплялся к определенному отряду. Мне лопата не понадобилась, наш отряд занимался укладыванием мешков с песком в плотину вдоль улицы.

Площадь Ленина так и не поменяла своего названия после крушения советского строя в начале девяностых годов. Правда, выглядеть она стала совершенно по-другому. Появились светящиеся вывески, рекламные щиты. С одной стороны площади располагалась мэрия, напротив нее — массивный корпус одного из крупных банков. По другим сторонам стояли два совершенно одинаковых здания — одно было зеркальным отражением другого. В первом когда-то размещалась городская библиотека, а ныне там устроили огромный развлекательный центр с двумя ресторанами, тремя танцполами, казино, концертным залом и бассейном. Второе здание занимал крупнейший в городе супермаркет.

Теперь же площадь превратилась в загаженное болото. Тут и там плавали обрывки газет, неизвестно откуда взявшиеся здесь коряги, пластиковые бутылки, целлофановые и бумажные пакеты. В разные стороны сновали резиновые лодки. В окнах первых этажей окрестных домов были установлены насосы, откачивавшие воду.

Наша задача состояла в том, чтобы придать водяным потокам определенное направление. Для этого мы строили из мешков и бетонных балок берега, устраивали запруды, не позволяя воде затопить тротуары и проникнуть внутрь зданий.

На фасадах самих этих зданий были установлены репродукторы. Вещание началось.

"По сообщениям информационных агентств, непосредственные исполнители убийства Горького, врачи Плетнев, Левин и Казаков, полностью сознались в содеянном. Страшное преступление было совершено под руководством объединенного центра троцкистов и зиновьевцев, причисленного к перечню международных террористических организаций. Об интернациональном характере группировки говорит тот факт, что задание отравить писателя было получено из-за рубежа. Преступники сознались, что действовали по прямому указанию иностранных разведок.

Главарь медицинской банды троцкистов Плетнев давно отличался неустойчивым характером и садистскими наклонностями. Гражданка К., пациентка Плетнева, дала показания, согласно которым три года назад, принимая ее у себя дома, он набросился на нее в приступе сладострастия. Деятельность профессора Плетнева, скрывавшегося под маской честного врача, позорит нашу медицину. Теперь, благодаря слаженной и профессиональной работе сотрудников НКВД, она пресечена.

Доктор Левин, в свою очередь, представлял даже большую опасность. Занимая должность старшего консультанта Медуправления Кремля, он колдовал над состоянием здоровья высших партийных и государственных лиц, в том числе и над состоянием здоровья Иосифа Виссарионовича Сталина. Многие партийные и государственные деятели были пациентами и у Казакова…"

Радиопередача затянулась. Диктор рассказал нам обо всех нюансах отравления Горького, было названо много имен прямых и косвенных участников убийства.

— Мать-перемать, — послышался знакомый писклявый голосок, я обернулся и увидел еле перебирающего ноги, скрюченного под огромным мешком Шумова, — чтоб вас всех…

— Привет, Шумов, кого это всех? Честных тружеников, верных делу партии? Да и вообще я вижу, что ты недоволен тем, что тебя на такое ответственное дело послали.

— Да, что вы, Константин Сергеевич, — впервые он обратился ко мне по отчеству, было видно, что он сильно струхнул, — это ж я так, без задней мысли…

— А почем мне это знать? Я давно за тобой наблюдаю. Сейчас без задней мысли, а когда-то и с ней…

Шумов побледнел, ноги тряслись, но бросить тяжелый мешок он так и не решился. Я продолжал свои обвинительные речи.

— Скажи, что ты имел в виду сегодня, когда произносил речь?

— Я… а… а что?

— Ты сказал, что дело нашей партии было начато Горьким, а начато оно было Лениным… А еще ты сравнил Горького с Пушкиным, а Пушкин был дворянин… Да и зеркалом революции Ленин называл Толстого, а не Горького…

Шумов стал белым как бумага. Я вошел в раж.

— Уж не троцкист ли ты, Шумов? Только потенциальный враг народа может проявлять такое невнимание к истории партии. Сегодня ты сделал оговорку здесь, а завтра проявишь халатность на производстве. Назови-ка мне имена 26 бакинских комиссаров.

— Кого? — Сереженька и не представлял, о чем идет речь.

— Так, так, так… не знаешь. Иди работай! И будь в курсе, что я теперь смотрю за тобой. Если вдруг выяснится… смотри у меня!

Я был доволен собой. Наконец-то я указал директорской подстилке на ее место. Но чувство глубокого удовлетворения быстро сменилось неподдельным страхом. Я блефовал, я не собираюсь на него доносить. А если он решит опередить меня… Он умеет это делать, это его профессия. Да, он решит обезопасить себя и напишет на меня бумагу куда следует. Нет, не все так страшно, он у меня на крючке. Если Шумов сочинит какой-нибудь пасквиль, то я смогу утянуть его за собой. Он знает это, и это его удержит. Но разве можно загадывать вперед?

Тем временем работа подходила к концу, нам удалось одолеть стихию. Вода ушла.

Мы ехали в кузове грузовика по главному проспекту города. Рядом со мной, прижавшись спинами друг к другу, так как в машине было очень мало места, сидели сотрудники нашего офиса.

Сквозь облака пробивались солнечные лучи. На улицах валялся мусор, блестели лужи, текли ручейки. Мегаполис приходил в себя.

Пусто. Лишь одинокие прохожие изредка появлялись на дороге. Наверное, вот оно настоящее утро, не то, которое было сегодня несколькими часами раньше. Пробуждается природа, пробуждается город. Словно восстает из забытья, еще мучаясь похмельным синдромом, но уже будучи способным видеть, слышать, осознавать происходящее вокруг.

Мимо проплывают массивные серые здания. Колонны, ниши и репродукторы на фасадах…

"Банда троцкистов-зиновьевцев полностью развенчана. Как стало ясно из показаний преступников, ими замышлялась целая серия террористических актов, направленных на устранение видных политических деятелей нашей страны, а также диверсий на производственных и оборонных объектах. Наймиты иностранных разведок, предатели Родины и Партии не скрывали на допросах своих кровавых замыслов. Враги народа рассказали начистоту о том, как они ненавидят наш государственный строй, наш великий народ и его вождей. Они откровенно признались в своей неприязни лично к Иосифу Виссарионовичу Сталину, в желании как можно более жестокими методами ликвидировать его, осиротив таким образом миллионы партийцев".

— А где же директор? — спросил один из сотрудников.

Шумов поднял свою стриженую по моде яппи голову и, сверкая глазами, выпалил:

— Дикий Николай Александрович — враг народа. Притворяясь добропорядочным гражданином, втершись в доверие к сотрудникам офиса, он планомерно осуществлял свою подрывную деятельность. Сегодня, после моего своевременного сигнала в органы федеральной безопасности, он был обезврежен.

Я вдруг подумал, что так и должно быть. Дикий был самой уязвимой мишенью для Шумова. Шестерка знал о своем хозяине абсолютно все, на самом деле не заместитель зависел от директора, а директор — от заместителя. Это было вполне логично.

— Да, троцкистский спрут протянул свои щупальца к самому сердцу нашей Родины, опутал паутиной всю страну, — произнесла Майя своим тоненьким голоском.

Где она успела набраться такой лексики, да и как спрут может плести паутину? Сегодня перемешалось все.

Когда я наконец-то вернулся во двор своего дома, было около шести часов вечера. Здесь не было добровольцев, кидающих мешки с песком, водооткачивающей техники. Ударный труд был нужен только в центре. Лицо города должно быть чистым и опрятным, а остальные места можно просто никому не показывать.

Я перепрыгивал через те лужи, которые можно было перепрыгнуть. Переходил вброд по колено те, которые перепрыгнуть было нельзя. Иногда встречались недотаявшие, почерневшие, осевшие сугробы. Самый большой из них находился посередине двора.

Это была смятая, бесформенная, покосившаяся куча рыхлого снега грязно-серого цвета. Вода, капающая с нее, собиралась в маленькие ручейки, которые сливались потом в один большой поток, стремящийся к канализационному люку.

Материал для памятника оказался недолговечен. Горький таял на глазах.

— Ну чё уставился? Не видишь, хана Максимычу! — окликнули меня сзади.

Я обернулся и увидел одного из работников ЖЭУ, которые сегодня утром лепили памятник покойному писателю.

— Да, жалко, что он так быстро растаял, — ответил я. — Честное слово, у вас сегодня это неплохо получилось. Хорошо постарались. И формы были выдержаны, и вообще вышло достаточно реалистично… Кстати, а где Кустов?

— Взяли Кустова. За халатность и вредительство на производстве. Монумент не уберег.

Жаль, все-таки он был не таким уж и нехорошим человеком. Пусть хам, но ведь у него и мечта была, хотел дожить до тех времен, когда человек станет управлять погодой…

Я молча побрел к подъезду. В квартире было холодно. Купить чего-нибудь горячительного я так и не успел, придется довольствоваться чаем. Я набрал воды в чайник и включил радио.

"Привет, привет всем, кто вернулся домой с пляжа, дачи или простой прогулки по жаркому летнему городу. Сегодня был замечательный денек. Солнце, речка, холодное пиво… Завтра будет не хуже. Послушайте-ка, что пророчит нам Гидрометцентр…"

Я отхлебнул горячий чай из чашки и приглушил звук.