Снегурочка для босса

Глава 27. Я с тобой

Этот сильный низкий голос с характерно певучими нотками невозможно не узнать. И его звучание на мгновение погружает меня в состояние, близкое к блаженству. Самая настоящая эйфория облегчения и надежды на благополучный исход всего этого горнолыжного безумия.

Господи, неужели там наверху Морозов? Он жив! Какое счастье…

Снова набираю воздуха в грудь и зову:

— Матвей, я здесь!.. Матве-е-ей!

— Ника! — голос звучит ещё ближе. — Покричи ещё что-нибудь немного, я тебя не вижу!

Его просьбу я выполняю с огромным энтузиазмом. Несу какую-то чушь, описывая свои злоключения в лавине, пока охрипшее горло не перехватывает холодным спазмом. И только тогда я умолкаю, беспомощно вслушиваясь в звуки над головой.

Целую вечность ничего не происходит. А потом сверху летит тихий шорох осыпающегося снега, и светлое пятно перекрывает тень склонившейся человеческой фигуры. Вспыхивает яркий луч ручного фонарика, мгновенно ослепляя меня.

— Ника! — с облегчением проговаривает голос Морозова и напряжённо спрашивает: — Ты как? Болит что-нибудь..?

— Вроде ничего серьезного, одни лёгкие ушибы… — на всякий случай я активно шевелю руками и ногами, ещё раз проверяя внутренние ощущения на предмет повреждений, и тут же жалуюсь: — Но у меня куртка зацепилась намертво тут, Матвей! Я застряла..!

— Тише, тише, без паники, — успокаивающе прерывает меня он. — Сейчас разберёмся. Опиши подробно всё, что тебя окружает, и в чем застряла куртка.

Чёткие требования действуют на меня гораздо эффективнее сочувствия. Они помогают обуздать эмоции и сосредоточиться на решении проблемы. Вот только Морозову мой торопливый отчет о происходящем явно не облегчает задачу.

— Если ты не можешь расшатать камень и вытащить куртку, попробуй её разорвать.

— Я пробовала! Не получается… да и руки у меня не особо сильные, — уныло признаюсь ему.

Несколько долгих секунд он размышляет о чем-то, вертя головой и рассматривая мою расщелину-ловушку сверху. А затем вдруг заявляет на удивление бодрым тоном:

— Тогда мне придётся спуститься вниз самому.

— Как? У тебя же нет верёвки! К тому же… разве не лучше тебе одному вернуться и привести помощь? Или дождёмся спасателей прямо так…

— Я всё равно не смогу подняться обратно на трассу самостоятельно, — «утешает» меня Морозов с поразительным самообладанием, после чего добивает безжалостным приговором: — Да и спасатели не факт, что найдут нас в ближайшие двадцать четыре часа. Потому что основная часть лавины обрушилась в ущелье гораздо ниже. И спасательную группу направят сначала туда.

Отчаяние от такого известия обрушивается на меня, словно бетонная плита. Тяжёлая и сильно попахивающая кладбищем изо льда.

Тихо всхлипываю, изо всех сил стараясь не расплакаться по-настоящему, но Морозов всё слышит…

И быстро добавляет:

— Но для нас есть и хорошая новость, Ника!

Я прерывисто вздыхаю, сглатывая слёзы, и только потом жалобно спрашиваю:

— Какая новость?

— Твоя расщелина — никакая не ловушка, — поясняет он. — Это часть маршрута, которым летом пользуются туристы для исследования гор. Где-то в этой стороне есть и наскальные рисунки, и дольмены, и другие подобные штуки, которыми многие люди очень интересуются. И маршрут идёт через летний туристический кемпинг внизу… а это означает, что там есть укрытие. Хижина или даже домик. Так что спасателей мы ждать тут не будем, слишком большой риск околеть от холода. Сами попробуем спуститься.

— Ты в этом уверен?..

— Уверен, не переживай. В июле я спускался тут вместе с туристической группой, только сразу не признал место из-за кривого зимнего рельефа. Но тропу через такую характерную расщелину ни с чем не перепутаешь… Жаль только, что удобный спуск к ней снегом завален, — Морозов издаёт звучный, какой-то бесшабашный смешок. — Ну да где наша не пропадала!

И, к моему шоку, безо всякого предупреждения лихо ныряет в светлое пятно расщелины, повторяя мой путь.

Ш-шух!

Я инстинктивно прикрываю голову руками, но Морозов, а счастью, прекрасно контролирует ситуацию.

Вместо того чтобы рухнуть прямо на меня, как я ожидала, он скатывается вниз по практически отвесной стене, как по горке. И в этом ему немало способствует куча свалившегося внутрь снега. Ногами он упирается вперёд и тормозит сам себя вполне эффективно. Так что в итоге падает он примерно в паре метров от меня и сразу же проваливается по пояс в рыхлый, перепачканный крошевом камней сугроб. А фонарик, мигнув ярким светом, проваливается вместе с хозяином и мгновенно наступает темнота.

— Матвей… — зову я встревоженно и напряжённо вслушиваюсь в возню рядом с собой. — Ты в порядке?

Секунда задержки — и луч света снова озаряет высокие узкие стены расщелины.

Теперь, когда освещение приближается к шероховатой каменной поверхности настолько точечно и близко, на ней и правда становится заметны штрихи и черточки явно искусственного происхождения. Наверное, те самые наскальные рисунки, о которых упоминал Морозов.

— Я в норме, — он выпрямляется на месте своего падения во весь рост и энергично разгребает снег, заодно утаптывая его под собой в надежную плотную опору. — Давай займемся твоей курткой.

Я с облегчением тыкаю пальцем на злополучный камень-шпильку.

— Вот здесь, посмотри!

Под лучом фонарика становится понятно — дело плохо.

Это только наощупь мне показалось, что куртку удерживает всего лишь один длинный осколок, пробивший дыру прямо в кармане. А на деле оказывается, что он загнал почти всю левую половину широкой полы в узкое пространство между двумя валунами. И при таком раскладе ясно лишь одно…

Сдвинуть их без спецтехники у нас не получится.

Морозов хмурится, разглядывая проблему под разными углами фонарного луча и молчит пугающе долго. В конце концов он коротко приказывает мне:

— Снимай куртку.

Я с готовностью растегиваю молнию сверху донизу непослушными пальцами. Долго дергаю плечами, неловко вытаскивая себя из рукавов, и в конце концов со вздохом слабого облегчения кое-как выбираюсь из плена толстой ткани.

Холод набрасывается на верхнюю часть тела немедленно. Кусается своими колкими невидимыми зубами-иголочками, как оголодавший зверёк. И простая демисезонная кофта, которая была на мне под злосчастной горнолыжной курткой, очень плохо защищает от него.

Я торопливо обхватываю себя дрожащими руками за мерзнущие плечи.

— Х-хорошо, что лав-вина мен-ня б-без штанов х-хоть н-не оставила… — зубы отбивают во рту мелкую чечетку, так что моя попытка пошутить получается довольно жалкой.

Но Морозов всё равно улыбается. И, блеснув тонкой вспышкой отраженного света фонарика, быстро вжикает молнией собственной куртки.

— Иди сюда, Ника. Смелее.

Я делаю к нему навстречу робкий шаг, но после долгого лежания в неудобной позе колени предательски подгибаются на рыхлом снегу.

— Ой!

— Держу, держу, — ловко подхватывают меня его сильные руки, но освещение при этом сразу же ныряет куда-то в сторону. — Давай, осторожно наступай сюда, где утоптано. Я рядом. Я с тобой… чувствуешь?

Всего одно мгновение — и тело окутывает благословенное тепло мужской куртки. Морозов затягивает на моей спине края молнии, отгоняя промозглый холод, и притягивает к себе поближе.

— А теперь небольшой инструктаж. Готова?

— Да!

Я млею от тепла его большого сильного тела. Блаженствую и кайфую от уверенности в надежном будущем, которую внушает близость этого самого замечательного в мире мужчины. С таким нигде не пропадешь!

И как же мне хорошо рядом с ним…

— Только мне нужно, чтобы ты беспрекословно выполняла всё, что я тебе с этого момента скажу. Без споров и лишних возражений. Пообещай мне.

— Обещаю, — горячо соглашаюсь я.

— Тогда слушай внимательно, — одобрительно усмехается Морозов. — Сейчас ты наденешь на себя мою куртку, привяжешь свое запястье шарфом к моему поясу и будешь идти за мной. Строго по следу.

«Но ведь без куртки ты сам замерзнешь!» — хочу испуганно возразить я. Но тут же вспоминаю про свое обещание… и молча закрываю рот. А потом медленно киваю.

В свете пока ещё яркого фонарика мелькает отблеск белозубой морозовской улыбки.

— Умница моя, — тихо говорит он.

… И начинает раздеваться.