Снегурочка для босса

Глава 30. Разморозить Морозова

Морозов ждёт меня там же, где я его видела в последний раз. Под кривоватой горной сосной.

Только он уже не стоит, а сидит, прислонившись спиной к дереву и плотно закутавшись в куртку. Капюшон надвинут на низко склоненную голову, руки сплетены на груди в попытке сохранить тепло…

Издалека даже кажется, что он спит.

Запыхавшись от спешки, я наконец останавливаюсь прямо перед ним. На душе как-то неспокойно. Очередной приступ гипертревожности?

Набираю воздуха в грудь и хочу выдавить банальнейшую шутку — мол, не спи, замерзнешь… и вдруг с упавшим сердцем замечаю, что Морозов действительно в отключке. И абсолютно не реагирует на моё появление.

Мои худшие опасения превратились в новый кошмар наяву.

— Матвей! — я падаю рядом на колени и панически трясу его за окоченевшие, будто бы каменные плечи. — Матвей, очнись! Не спи, ну пожалуйста… тебе нельзя сейчас спать!

Ноль реакции.

Морозов едва дышит в своём полуобморочном забытье. И память встревоженно подкидывает напоминание, как легко и незаметно вот такой сон замерзшего человека может превратиться в вечный. Необратимо смертельный.

И как теперь быть?

Сколько времени займёт, чтобы протащить массивное мужское тело волоком через мою вязкую борозду посреди сугробов? И способна ли я в своём обессиленном состоянии на это вообще?!

В полном отчаянии я смотрю в спокойное мужественное лицо Морозова с веером густых тёмных ресниц на закрытых веках. От налёта серебристого инея на его бровях кажется, что они вдруг выцвели, как у альбиноса. Вдобавок к имеющейся у него на висках седине…

Нет, если он прямо сейчас не проснётся, то я, наверное, и сама поседею.

— Просыпайся! — с новой силой принимаюсь трясти его бесчувственное тело, а затем неожиданно для себя отвешиваю ему звонкую пощечину. — Вставай, герой хренов!!! Тебя последний подвиг заждался!

… и с огромным облегчением вижу — подействовало.

Вздрогнув, Морозов то ли гневно, то ли раздражённо морщится. А из его плотно сжатых бледных губ вырывается невнятный стон, который звучит для меня сейчас приятнейшей музыкой.

— Что за… — густые ресницы с заиндевелыми кончиками приподнимаются, открывая синие глаза. Мутные и расфокусированные, как у пьяного. Или как у человека, который просто адски устал. — Ника… ты чего тут… буянишь…

— Вставай! — выдыхаю я и добавляю дрожащим голосом: — Я нашла твой туристический домик! Ты в курсе, что это землянка вообще? Хоть бы предупредил, что крыша у нее в высоту от горшка в три вершка!

— Забыл, — Морозов трясёт головой, сбрасывал опасную сонливость, и медленно выпрямляется. — Веди меня, звезда моя…

У меня вырывается истерический смешок.

— Теперь я ещё и звезда?

— Ага. Путеводная…

Вместе мы кое-как добираемся до снежной ямы с дверью, поддерживая друг друга, словно два инвалида. И внутрь даже не входим, а вваливаемся вместе с кусками налипшего на нас льда и снега. Крохотный огонёк оставленной мной свечи всё так же горит на столе, дружелюбно и трепетно. Жаль, что обогреть весь домик целиком он не способен.

Я с трудом закрываю дверь и в изнеможении приваливаюсь к ней спиной. Что делать дальше, понятия не имею…

Зато Морозов, похоже, даже в своем не вполне адекватном состоянии готов раздавать приказы.

— Там, за подсобкой, выход в пристройку с баней, — хрипло сообщает он и, пошатываясь, останавливается возле груды ковриков-пенок. — Только не знаю, как там с дровами. Сейчас…

— Посмотрим! — я устремляюсь в указанном направлении даже раньше, чем он успевает договорить. Слишком уж опасаюсь, что с ним что-нибудь случится там впотьмах в таком состоянии.

Подсобная дверь видна только вблизи, очень уж в землянке сумрачно. Особенно в том углу, где она находится. Фонарик уже почти совсем разрядился, и я задерживаюсь, чтобы расставить по дороге ещё несколько зажженных свечей в граненых стаканах.

В их мягком освещении наше убежище приобретает неожиданно романтический флер. Даже грубый стол кажется гораздо привлекательней, чем в прежнем скудном антураже.

…а уж о самом Морозове и говорить нечего, мелькает у меня провокационная мысль, когда я оглядываюсь на его неподвижную высокую фигуру. Романтический герой как есть!

Он смотрит мне вслед, и слух улавливает отзвук его тихой усталой усмешки…

А потом он направляется за мной.

Игра света и тени от свечей на тёмных бревенчатых стенах придаёт маленькой баньке таинственный, почти сказочный вид. Как будто находишься в мрачном домике Бабы Яги на куриных ножках. И даже пар от теплого дыхания в холодном воздухе помещения кажется сюрреальным туманом.

Минут пять мы вместе обследуем все углы в поисках драгоценного топлива. Но нигде не находим ни полена, ни палочки, ни веточки. Но Морозов всё равно и не думает унывать.

— Так я и думал. Дров здесь нет… — говорит он и тяжело приваливается к закопченой стене. А потом указывает на высоченную колонну каких-то странных кирпичей. — Но зато есть топливные брикеты. Прессованное дерево… Хм, умно. И эффективно.

— Мы сможем ими прогреть дом, если откроем внутрь дверь из бани? — с надеждой спрашиваю я.

— Сможем. Температура в любом случае повысится, — голос Морозова почему-то кажется мне не совсем внятным, как будто у него язык заплетается. — Только растопкой тебе придётся заняться без меня.

— Почему? — не понимаю я. — Ты же тут очень быстро отогреешься!

— Потому что у меня переохлаждение, — убийственно спокойно констатирует Морозов всё тем же заторможенным голосом. — Я знаю симптомы, мне нельзя резко отогреваться. Надо постепенно. Так что я пока побуду в предбаннике.

— Хорошо, — я провожаю его тревожным взглядом и стискиваю коробок спичек так сильно, что он с хрустом сминается в лепешку.

К счастью, случайное повреждение упаковки на содержимом не сказывается. «Кирпичи» из прессованного дерева вспыхивают в маленькой железной печурке почти сразу же и без той характерной возни, которой отличается растопка дровами. А вытяжная труба, которая помогла мне недавно обнаружить это убежище, прекрасно справляется с дымом.

Я смотрю на дело своих рук с восторгом и еще пару минут блаженно греюсь возле уверенно разгорающегося огонька.

Теперь только осталось открыть двери предбанника и подсобки пошире. Плюс подпереть их чем-нибудь, чтобы теплый воздух побыстрее проник в землянку и прогрел её. Топливных брикетов на одну ночь точно хватит! А потом можно будет даже растопить снег и помыться…

Но когда я перешагиваю за порог бани, все мои планы выметает из головы напрочь. Недавний кошмар повторяется наяву второй раз.

— Матвей!

С похолодевшим сердцем я бросаюсь к лежащей на полу предбанника фигуре.

Глаза закрыты, лицо кажется смертельно бледным… а сам весь трясётся в пугающе сильном судорожном ознобе…

Господи, только бы не потерял сознание…

Я лихорадочно ощупываю вздрагивающего Морозова и похлопываю по щекам — пока что слабо, — стараясь растормошить.

— Всё в порядке… — вдруг слышу от него сонное бормотание, причём глаз он так и не открывает. — Полежу тут немного… просто устал. Ника…

— Что? — выдыхаю я облегченно.

— Только не разогревай предбанник слишком сильно… — Он морщится, выдавливая из себя каждое слово неповоротливым языком, и я прямо чувствую, как он уплывает в очередное забытье на моих глазах. — С моим переохлаждением нельзя. Последствия опасные для сосудистой системы… А после недавней травмы — особенно.

— А как правильно? Я же не знаю!

— Надо отогреваться в комнатной температуре… чтобы не выше нормального человеческого тепла…

Я напряжённо оглядываюсь на разгорающуюся в бане печурку.

Быстро. Слишком быстро, если верить предостережению. Такими темпами в крохотной землянке скоро станет жарко, как в тропиках. А нам надо выпускать тепло постепенно, небольшими порциями. Только неизвестно, сколько времени тогда займёт прогрев дома. И как это промедление скажется потом на здоровье Морозова.

— …потому-то в экстремальных ситуациях люди и греют друг друга телами, как живые безопасные грелки, чтоб ты знала… — продолжает он тем временем, и на его побледневших губах проскальзывает еле заметный намек на шутливую улыбку. — Знаешь, а я бы не отказался уснуть с тобой голой в обнимку, Ника…

Я напряженно хмурюсь, уставившись на него с глубокой задумчивостью.

Вот так, значит. Я тут переживаю, места себе не нахожу и нервничаю, а он всё отвлечь меня от негатива пытается. Что за человек!

— Ладно, вижу, что тебе неприятна эта тема, — морщится Морозов. — Забудь. Я ни на что такое всерьёз и не думал намекать. Я же знаю, что ты во мне не заинтересована в этом плане. Тупая получилась шутка и… Эй… ты чего?

Его взгляд, мгновенно потерявший выражение вялой сонливости, буквально приклеивается к моим пальцам, нервно расстегивающим пуговицы одежды.

— Ничего! — шумно вздыхаю я, потом тихо прошу: — Закрой глаза, Матвей. Пожалуйста.

И продолжаю раздеваться.