Снегурочка для босса

Глава 41. Седая история прошлого

Облако прозрачно-белого пара в душевой окутывает меня с ног до головы. Я блаженствую, стоя под горячим душем и подставив лицо упругим струям воды.

Как же хорошо на душе, когда самые главные проблемы отступают прочь! Такого восхитительного расслабления я давненько не чувствовала. Наверное, уже несколько лет.

Депрессивное напряжение последних дней не прошло бесследно, так что после нашего эмоционального разговора у меня почти сразу наступил отходняк на нервной почве. Слегка потряхивало мелкой дрожью и стало вдруг зябко.

Морозов это сразу заметил.

К моему смущенному удовольствию, он тут же развил бурную деятельность. Помог снять куртку, заказал горячий ужин с доставкой из ресторана и проводил меня в ту самую памятную сауну с душевой. Расслабиться, помыться и привести себя в порядок после тяжелого дня.

Какой же он внимательный! Обожаю его…

Могла ли я сегодняшним грустным утром только представить, насколько счастливым и во всех смыслах замечательным окажется вечер?.. А в перспективе, пожалуй, и ночь…

Да ни за что!

Поверить в такую сказку при моем-то характере можно только наяву. Когда она сбывается прямо на глазах, сокрушая все сомнения и тревоги… и когда ледяная корка недоверия тает в считанные секунды от живого тепла объятий любимого мужчины…

Он как чувствует, что я думаю о нем.

Входит в сауну, легонько стукнув костяшками пальцев по дверному полотну, чтобы предупредить меня о своем появлении. И его шаги останавливаются прямо за душевым занавесом.

— Ну как ты тут, в русалочку еще не превратилась? — вроде бы шутливо спрашивает он, но в его низком бархатном голосе я слышу нетерпеливое ожидание. — Заказ из ресторана уже привезли.

— Не превратилась, — с улыбкой отвечаю я, выглядывая из-за занавески. — Про русалочку это совсем другая сказка. А твоя снегурочка тут всего лишь смогла немного оттаять…

Он протягивает мне пушистый белый халат и прислоняется плечом к стене, даже не скрывая, что жадно отслеживает каждое мое движение, пока я одеваюсь под прикрытием полупрозрачной преграды.

— Только немного? Не знал, что у меня такая плохая сауна и совсем никудышный душ. Придется мне лично проконтролировать, чтобы ты оттаяла целиком. До самого… сердечка.

Интонации у него такие проникновенные, что даже мне ясно — под сердечком он подразумевает нечто большее. Например, наши толком неозвученные, но совершенно однозначные планы на ночь.

Я наконец завязываю пояс на халате и выхожу.

Морозов стоит передо мной по-прежнему в одних только тесных джинсах, соблазняя зрелищем потрясающего мужского торса и длинных мускулистых ног. К нему так и тянет прикоснуться, потрогать все эти бицепсы и кубики…

И на этот раз мое желание реализуется мгновенно.

Он открывает мне навстречу объятия, не оставляя ни малейшего шанса уклониться. И я делаю шаг в кольцо его сильных рук с таким чувством, будто вернулась в свой настоящий дом. Туда, где тебя всегда ждут и оберегают от любых невзгод.

— Знаешь… — шепчу доверительно, обнимая его умопомрачительный торс обеими руками, — …даже не думала, что у меня начнется такой озноб ни с того, ни с сего.

— Это нормально, — успокаивает он и гладит меня по спине. — Обычная реакция после затяжного стресса. Просто у одних это озноб, а у других…

— Разбитые электрогитары?

— Точно.

Улыбнувшись, я прижимаюсь щекой к груди Морозова плотнее. Сердце у него бьется мощно и учащенно. И это означает, что мое счастливое волнение — взаимно.

Вот только мне очень важно разобраться с еще одним нашим недоразумением.

— Матвей… так что насчет Павлины и твоей седины?

Чувствую, как сразу после этого вопроса его тело под моими руками застывает на мгновение. И после короткой паузы он с отчетливой неохотой сообщает:

— Это довольно грязная история. И я в ней выступал в роли безмозглого идиота.

— Все мы ошибаемся, — деликатно замечаю я. — Расскажешь?

— Расскажу, раз уж обещал. Только по дороге в гостиную, где нас с тобой ждет ужин. Большего внимания эта тема и не заслуживает, — крепко взяв меня за руку, Морозов направляется на выход и продолжает лишь на лестнице: — Мы с Павой встречались примерно полгода в те времена, когда я еще только раскручивал «Морозный клан». Юные, пылкие, восемнадцатилетние… Тогда мы только начали обретать настоящую популярность. Но познакомился я с ней гораздо раньше, еще подростком, через бывшую подружку Волчарина. Идеализировал ее, посвящал песни собственного сочинения… а Пава мне активно подыгрывала, прикидываясь ангелочком. Я слишком поздно понял, что она манипуляторша, каких поискать. До безумия обожает все эти психологические игры в горячо-холодно и наслаждается своей властью над мужчинами. А со мной ей играть понравилось больше всего. Она видела во мне большие перспективы и очень хотела стать официальной представительницей рок-группы.

Он рассказывает об этом спокойным, почти безразличным тоном, но я чувствую, как тяжело ему дается эта тема. И мое сердце сжимается от сочувствия.

— А как ты это всё понял? — спрашиваю тихо.

— Не сразу. Первое сомнение возникло, когда я обнаружил, что она совсем не такая невинная, какой прикидывалась. Вот только упрекнуть мне ее было не в чем, потому что прямым текстом она не говорила, что у нее никогда никого не было. Но косвенных намеков на ее строгие принципы и желание найти своего первого-единственного было немерено. Хоть ложкой черпай… И я черпал. И всё проглатывал, как последний идиот.

— Первая… — я запинаюсь, но произнести слово «любовь» в таком контексте язык не поворачивается. — …первая влюбленность нас всех заставляет закрывать глаза на несостыковки, Матвей. Ты был не идиотом, а просто глубоко чувствующим человеком. Всё остальное — это проблемы самой Павлины.

Он останавливается на верхней ступеньке, чтобы бросить на меня сверху вниз мягкий внимательный взгляд.

— Знаю, Ника. Я это знаю.

— Так что же случилось? Что она такого сделала, что ты поседел?

— Она умерла, — буднично сообщает Морозов.

— В смысле?!

— В прямом. Ну, по крайней мере я в это поверил тогда.

— Павлина имитировала свою смерть? — в шоке спрашиваю я.

— Нет. Она всего лишь соврала, что улетает на выходные в свою любимую Италию. Но не ожидала, что самолет до Милана в этот день разобьется. Никто из пассажиров не выжил. Я выяснил это в субботу утром. А в воскресенье вечером решил поехать к ее единственному родственнику, чтобы принести свои соболезнования. Он ее двоюродный дядя.

Жуткая догадка заставляет меня прошептать потрясенно:

— Дядя Герман?..

— Да. Только тогда я понятия не имел, как его зовут и чем он занимается. Знал только адрес. А когда поздним вечером подъехал к загородной даче этого дяди, то увидел его со спущенными штанами на веранде. Вместе с Павой и ее задранным платьем. Они очень тесно и очень бурно прощались там, отмечая отлично проведенные выходные.

— И что ты сделал? — шепчу я, с болью глядя в его непроницаемые синие глаза.

— Ничего. Развернулся и ушел. А в понедельник, когда подошел к зеркалу, чтобы побриться, обнаружил в своих волосах седину, — Морозов кривовато усмехается и пожимает плечами. — Вот и вся история. Грязная и пошлая.