Снова вместе

Суки Флит

Снова вместе

Переводчики:

Анастасия Ефремова

Golden fox

Инна

А. Мурова

Редактор:

Наталья Жмуренко

Перевод выполнен в 2021 году для группы https://vk.com/beautiful_translation.

Внимание!

Текст предназначен только для ознакомительного чтения. Любая публикация данного материала без ссылки на группу и указания переводчиков и редакторов строго запрещена. Любое коммерческое и иное использование материала, кроме предварительного чтения, запрещено. Переводчики не несут ответственность за неправомерное использование текста третьими лицами.

Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Если вам понравился ознакомительный перевод, купите оригинал книги.

В жизни Алфи Адамса все идет наперекосяк.

Он неожиданно теряет работу на телевидении, а сценарий, над которым он так усердно трудился, оказывается, никому не нужен. Вдобавок ко всему, Алфи, будучи уверенным в том, что его мир рухнул, а сам он вот-вот упадет на самое дно, заявляется пьяным на вечеринку по случаю дня рождения своего старого друга Джема.

Забавно, но, похоже, младший брат Джема, Бенджи — единственный, кто понимает, что нужно Алфи. Весь последний год Алфи с головой был погружен в работу и старался не думать о симпатяге и любителе панка Бенджи. Тот из милого ребенка с большими, полными обожания глазами, за которым Алфи раньше присматривал, превратился во взрослого юношу с добрым сердцем. Протрезвев, Алфи начинает по-новому смотреть на вещи, и теперь все его внимание сосредоточено на Бенджи.

Если бы только Алфи смог признаться в том, чего он действительно хочет.

Я слишком пьян, чтобы заметить то, что прямо у меня под носом.

Проснувшись сегодня утром, я совсем не так представлял себе окончание дня. Вот он я, сижу под проливным дождем, развалившись на скамейке в парке и потягиваю кислую малиновую водку, которую купил Джему, моему старому, а когда-то лучшему другу, в подарок на день рождения. Сегодняшний день умудрился побить все предыдущие рекорды и стать самым дерьмовым в моей жизни. Боже, как я хочу, чтобы он поскорее закончился.

Понимаю, что алкоголь не вернет мне работу, но надеюсь, что с его помощью я, по крайней мере, смогу забыть о том, что ее потерял. Хоть на некоторое время.

— Алфи?

Я не поднимаю глаз. Ранее, на другом конце парка я видел Бенджи, младшего брата Джема, который, скорее всего, направлялся на вечеринку, где следовало быть и мне. Всю дорогу сюда я шел так, чтобы не столкнуться с ним и надеялся, что он меня не заметит. Но, видимо, не получилось. Сегодня мне не везет.

Он садится рядом, и я слышу скрип скамейки. Его бедра в обтягивающих черных джинсах выглядят довольно впечатляюще. Крепкие, мускулистые, как и остальное тело. Трудно представить, что когда-то этот парень был маленьким, улыбчивым мальчишкой, который хвостиком следовал за мной и Джемом, с искренним энтузиазмом ввязываясь в любые затеваемые нами неприятности. Я делаю еще глоток и чуть не захлебываюсь. Отвратительное пойло. В детстве все было намного проще. Как иногда хочется вернуться в те времена, когда под конец плохого дня тебя ждали объятия, поддержка и безусловная любовь.

— От такого бы и я не отказался, — со всей серьезностью соглашается Бенджи.

Отлично, я так пьян, что даже не замечаю, как говорю вслух. Вполне возможно, что я смогу сделать этот дерьмовый день еще хуже. Я протягиваю ему бутылку.

— Я сентиментальный пьяница, но не жадный, — бормочу я, чувствуя, что, к сожалению, все еще слишком трезв.

— Эм, рад слышать… — он делает глоток и морщится, вытирая губы рукавом, а я прикрываю рот рукой, пытаясь скрыть ухмылку. — Буэ… На вкус как те кислые конфеты, от которых оскомина на зубах. Думаю, Джему бы понравилось.

— Ага… — говорю я, мрачнея.

Каким нужно быть мудаком, чтобы вылакать подарок, предназначенный другу на день рождения?

Пищит телефон. Мы оба машинально похлопываем себя по карманам брюк. Это его. Мой сел еще несколько часов назад, пока я смотрел «Типа крутые легавые» в метро. Это один из немногих фильмов, которые я смотрел больше одного раза. Верный способ поднять себе настроение. Я успел дважды проехать по кольцевой линии, прежде чем аккумулятор окончательно разрядился. Именно в тот момент я и начал подумывать о том, чтобы открыть водку. Тогда мне это показалось прекрасной идеей…

— Хей, бро… Да не парься, я уже в пути. Я, эм, с Алфи. Скоро увидимся. — Очевидно, звонил Джем. Бенджи кладет трубку и поворачивается ко мне. — Знаешь, я не могу оставить тебя здесь одного.

— Конечно, можешь. — У меня тут своя собственная жалкая вечеринка на скамейке. Все отлично. Просто, блядь, потрясающе. — Слушай, я в порядке, — стараясь не шататься, указываю на свой промокший серебристый костюм и грязные ботинки.

Его теплая сильная рука касается меня, помогая сохранить баланс, и я чувствую непреодолимое желание прильнуть к ней. Его пальцы сильнее сжимают мой бицепс, чтобы удержать на месте. Я дрожу. Мне холодно. Может, сейчас и июль, но этот чертов дождь пробирает так, будто прямиком из ноября. А еще, я уже достаточно пьян, чтобы признать, что это не единственная причина, по которой я жажду человеческого тепла. После выпивки меня всегда тянуло обниматься со всеми подряд. Думаю, просто в этом состоянии я достаточно расслаблен, чтобы позволить этой стороне себя проявиться. Трезвый я слишком похож на туго скрученную пружину, готовую в любой момент лопнуть. Например, когда ничего не подозревающий человек случайно заденет меня своей сумкой в метро. Я уверен, что раньше не был таким напряженным.

Бенджи придвигается ближе, подставляя плечо, на которое я сразу же опираюсь. Он большой и приятный. Как же хорошо просто отпустить себя и опереться на того, кто сможет выдержать твой вес, кого ты точно не раздавишь.

— Я точно не оставлю тебя в таком состоянии, — мягко говорит он.

Я хмурюсь и бормочу:

— Почему нет?

— Ты знаешь почему.

Вообще-то нет. Я поднимаю голову и раздраженно смотрю на Бенджи, гадая, когда он успел сделать пирсинг в губе? Прокол не выглядит свежим. Черная одежда и «ежик» обесцвеченных волос делают его больше похожим на панка, чем обычно. А кольцо в губе придает хулиганский вид. Но он совсем не такой. Я улыбаюсь. Он, вероятно, один из самых милых мальчиков, которых я когда-либо знал. Мужчин, напоминаю я себе. Почти девятнадцать — уже мужчина.

Бенджи приподнимает бровь, и я думаю о том, сколько из того, что я подумал, было сказано вслух?

— Видимо все? Да?

Черт. Я смеюсь.

Вау, сегодня у меня явно эмоциональные качели, да еще и на водочном топливе.

— Точняк. — Бенджи мягко толкает меня своим большим плечом и усмехается. — Никогда не видел тебя пьяным.

Вероятно, для этого есть веская причина, но, хоть убей, прямо сейчас я не могу вспомнить, какая.

Бенджи помогает мне подняться.

— Вот черт, — шепчу я, когда деревья на другой стороне парка наклоняются под очень неестественным углом. — Думаю, что с миром что-то однозначно не так.

С улыбкой качая головой, Бенджи придерживает меня за плечи и осторожно возвращает в вертикальное положение.

Вау, могучий Бенджи. Он, наверное, смог бы и на руках меня нести. Не скажу, что позволил бы. Ну, в смысле, обычно, если кого-то в определенных ситуациях нужно нести на руках, это делаю я, но никак не наоборот. Пьян я или нет, но мне нравятся те прикосновения, что я могу контролировать. Хмурюсь от того, как бессмысленно это прозвучало у меня в голове, учитывая то, как я сейчас повис на Бенджи. Но в любом случае, до сих пор я был исключительно по девочкам. Мальчики для меня — неизведанная территория. Мужчины, добавляю я мысленно, потому что по какой-то причине мне нравится напоминать себе, что Бенджи уже мужчина. И почти всегда, партнерши были младше.

На мгновение я погружаюсь в себя, вспоминая, как приятно чувствовать жар возбуждения любовницы, когда она во время поцелуя обхватывает ногами твою талию, крепко прижимаясь всем телом. Но я одергиваю себя, чувствуя омерзение от того, что думаю лишь о сексе, пренебрегая чувствами. Совсем как мой отец.

«Нет. Я совершенно на него не похож», думаю я с ужасом. «Я просто не могу быть таким как он».

И я понимаю, что секс приятнее, когда задействованы чувства. Но у меня такого не случалось. Потому что никогда не было времени сближаться с кем-либо. Не могу вспомнить, когда в последний раз у меня был секс не по пьяни. Разве это не жалко?

— Хм, тебе грустно из-за этого?

«Серьезно, мозг?»

— Можешь сунуть мне в рот носок или что-то подобное? — раздраженно бросаю я.

Издаю горький смешок, потому что абсолютно не важно из-за чего мне грустно. Я с ужасающей отчетливостью осознаю, что на последние двенадцать месяцев отодвинул в сторону все свои нерешенные проблемы и сфокусировался на работе. Я жертвовал общением с друзьями и любым шансом на нечто большее, нежели просто одноразовый перепих, ради паршивой должности в «Visual». Как же это по-мудацки. Такие как я не заслуживают ничего, кроме пьяной возни, которую и сексом-то сложно назвать.

— Тебе нужно было как-то отвлечься, и ты погрузился в работу. Все нормально, — в голосе Бенджи намного больше понимания и сочувствия, чем я того заслуживаю.

— Нет, не нормально. — Я не просто погрузился в работу, я нахрен сбежал от своей жизни.

Некоторые люди были бы рады тому, что их родители снова вместе. А я все еще не могу с этим свыкнуться.

По телу прокатывается волна тошноты. Я хватаюсь за живот и, закрыв глаза, наклоняюсь слишком близко к лужам. Бенджи присаживается рядом на корточки и медленно гладит под пиджаком мою поясницу. Приятное ощущение. Я позволяю себе сосредоточиться на успокаивающих движениях его большой теплой руки, и вскоре тошнота стихает.

— Не подумай, что я собирался блевать, — бормочу я. Ни за что. Это было бы слишком унизительно.

— Но от этого может стать легче.

— Нет, это мерзко. — А еще я не хочу, чтобы он это видел. Фу, отвратительно.

— Меня таким не смутишь… Давай лучше помогу, окей?

Приятное тепло растекается от моей руке к плечу, когда я осознаю, что снова облокачиваюсь на него. На секунду я замираю, а потом пытаюсь припомнить, когда в последний раз обо мне кто-то заботился подобным образом. Но ничего, абсолютно ни одного воспоминания. Я делаю над собой усилие и отстраняюсь.

Почему младшему брату Джема не все равно? Он должен развлекаться на вечеринке своего брата, а не сидеть тут, под дождем, поглаживая мою чертову спину, пока я пытаюсь справиться со своим желудком и не заблевать тротуар.

— Не стоит быть со мной таким милым, я засранец.

— Это не так.

Бенджи с героическим терпением наблюдает за тем, как я откручиваю у бутылки водки крышку и делаю большой глоток.

— Я начинаю трезветь, — бормочу я. — А ты вряд ли захочешь увидеть меня трезвым, уж поверь.

Должно быть ему неловко видеть, как я упиваюсь жалостью к себе, но отвратительная малиновая водка, кажется отключила во мне чувство стыда. Клянусь, что больше никогда не притронусь к этому пойлу. Но для начала нужно допить эту бутылку.

***

Все вокруг расплывается, и я почти уверен, что моя походка не похожа на человеческую. Скорее я ощущаю себя блестящей мелкой рыбешкой, которую тянет сквозь океан парка безопасное теплое течение с лицом Бенджи. Я мог бы так плыть вечно. Бенджи замедляет шаг и ведет меня по тропинке к двухэтажной вилле, и я слегка подвисаю, когда понимаю, что это студенческое жилье. Викторианский особняк с видом на парк, как этот, должно быть стоит кучу денег. Несмотря на то, что Джем часто приглашал меня в гости, я так ни разу сюда не выбрался.

Не успевает Бенджи постучать, как дверь распахивается и на пороге появляется его старший брат. Одетый в мягкую футболку в стиле олдскульных рейвов и потертые выцветшие обрезанные джинсы, Джем смотрит на нас с Бенджи удивленным взглядом. Он не то, чтобы шокирован, но близок к этому.

— Алфи! Не ожидал, что ты придешь. — Он обнимает меня и крепко сжимает в объятьях, которые длятся намного дольше, чем я того ожидал. У меня ком встает в горле. — Я скучал, дружище и так рад тебя видеть!

— Я тоже по тебе скучал, — бормочу я и пугаюсь от того, насколько слова правдивы.

Мы не общались целый год, хотя когда-то были лучшими друзьями. Становится невыносимо больно осознавать, что именно я в этом виноват. Я отстраняюсь, чувствуя, как внутри все переворачивается.

— Как дела? Выглядишь довольным.

— У меня день рождения, как, по-твоему, я должен выглядеть?

Джем любил свои дни рождения. На один из них наша шумная компания взяла напрокат фургон, и мы поехали на побережье. Хотели устроить пляжную вечеринку, развести костер, на каком-нибудь безлюдном участке и танцевать вокруг, как это делают в фильмах. Но порывистый прибрежный ветер Англии свел на нет все наши попытки разжечь огонь. А потом и вовсе пошел дождь. Мы быстро продрогли и всю ночь провели в фургоне, ежась от холода. Джем до сих пор уверял нас, что отлично провел время.

— Кажется, я выпил твой подарок. Прости.

Я трясу полупустой бутылкой и делаю шаг назад, чтобы опереться на дверной косяк, но натыкаюсь на Бенджи. Смело облокачиваюсь и, судя по тому, как его теплое тело прижимается к моей спине, он совсем не против. Джем смеется, но потом пристально смотрит на меня.

— Ты в порядке?

— Да, — говорю я, с трудом выдавливая из себя улыбку. — Да, просто… эм, захотелось напиться…

«Твоим подарком». Отличное оправдание. Просто великолепное. Неудивительно, что «Visual» отклонил мой сценарий. У меня довольно странные представления о дружбе.

Джем, в свойственной ему манере, озадаченно хмурится, но принимает подобное объяснение. Вероятно, он понимает, что все не так просто, но решает не давить. Это не в его характере. Черт, как же я скучаю по приятным людям и непринужденному общению.

Думаю, что с Бенджи в каком-то смысле чувствую то же самое, плюс нечто совершенно другое. Может потому, что я присматривал за ним в школе? Для своего возраста он был невысоким и очень застенчивым. Бенджи часто испытывал трудности с учебой из-за дислексии, и поэтому некоторые дети обижали его, считая легкой мишенью. Мы с Джемом решили доказать, что это не так. Но, как и все родные братья и сестры, иногда Бенджи раздражал моего друга и мне нравилось быть своего рода понимающим связующим звеном между ними. Я любил, когда они обращались ко мне за помощью.

А может быть, мы с Бенджи были близки лишь потому, что он младший брат Джема.

От этих мыслей я чувствую себя отвратительно. Это ведь самообман, к тому же не слишком правдоподобный. Но он все равно работает, потому что я слишком пьян, чтобы признать правду.

Я чувствую, как позади меня Бенджи ныряет в карман своего пальто. Отстраняюсь чтобы ухватиться за дверной косяк и не мешать ему. Движением фокусника он достает прямоугольный газетный сверток и притягивает меня обратно к себе. У меня нет сил сопротивляться так что я устало опускаю голову на его плечо. И если мне придется всю ночь вот так прижиматься к Бенджи, я тоже не буду жаловаться,

Взяв пакет, Джем морщит нос и усмехается, затем подозрительно встряхивает его и подносит к лицу, чтобы понюхать.

— Блин, с тех пор как ты начал ремонтировать эту проклятую машину, у тебя все шмотки пахнут машинным маслом.

Мое недовольное лицо выражает несогласие, потому что Бенджи пахнет как необработанная древесина и прачечная в их доме… и, возможно, совсем немного, машинным маслом. Кстати, что плохого в машинном масле? Он всегда хотел ремонтировать машины.

Удивленно распахнутые глаза придают их лицам почти идентичные выражения, что странно, учитывая, как они не похожи друг на друга. У Джема немного угловатое лицо и короткие густые волосы. Внешность Бенджи более броская. Все внимание притягивают его поразительно голубые миндалевидные глаза, и этот широкий рот, будто созданный для поцелуев. Ух ты, что за мысли?

Они все еще таращатся на меня.

— Что?

Джем с Бенджи обмениваются взглядами:

— Вот черт, Алфи, я и забыл, что ты так делаешь, когда пьян… Прачечная в нашем доме? — усмехается Джем. Бенджи тоже улыбается, от чего в уголках его глаз появляются милые морщинки. — Помню, мы играли в прятки, и ты там уснул. Тогда твоя мама чуть не вызвала полицию.

— Там было тепло и приятно пахло. А что я сделал-то?

Но Джем только качает головой. Перед тем как снова обнять меня, он что-то говорит своему брату. Дальше все происходит словно в тумане. Я прихожу в себя в огромной современной кухне, а рядом стоит Бенджи.

Делаю еще один большой глоток водки и ставлю бутылку на блестящую рабочую поверхность у раковины. С широко раскрытыми от удивления глазами я осматриваюсь вокруг. В больших темных окнах, словно звезды, сверкают сказочные огоньки, и на мгновение я замираю. В дальнем конце комнаты замечаю стеклянные двери, ведущие в сад, откуда дует приятный вечерний бриз. Там, в темноте, вспыхивает случайный огонек от сигареты, я решаю, что дождь, должно быть, уже закончился.

Я начинаю кружиться, не до конца осознавая, что кухня заполняется людьми. Вокруг становится слишком шумно.

— Вау, это место…

Бенджи следует за мной по пятам, защищая своим мощным телом от пихающихся людей.

— Да. Джем арендует его по дешевке у одного из университетских профессоров, с которым работает над своей докторской диссертацией. Мама говорит, что он как кот, всегда и везде найдет для себя выгоду.

Я смеюсь, потому что у их мамы на все есть аналогия с животными. В случае Джема это семейство кошачьих. Хотя я сомневаюсь, что ей сойдет с рук сравнение Бенджи с чем-то маленьким и пушистым.

— Это прекрасно. Ему, должно быть, нравится жить здесь. — Я перестаю вращаться и хватаюсь за голову, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь среди размытых пятен света. — А ты где живешь?

— По-прежнему с родителями.

«Думаю, что должен был быть в курсе». И почему я этого не знал? «Потому что последние двенадцать месяцев ты был равнодушным говнюком», — услужливо подсказывает тоненький голосок в моей голове.

К тому же Бенджи не писал об этом в своем Instagram или на сайте, где он выкладывал разработанное им программное обеспечение для обучения детей с особенностями.

Не хочу, чтобы он узнал, что я тайно слежу за ним в сети, поэтому говорю:

— Я живу в однокомнатной квартире, окна которой выходят на метро.

Каждый раз проезжающий мимо поезд сотрясает мою кровать. И происходит это каждые три минуты до двух часов ночи. «Visual» обещали поднять мне зарплату спустя шесть месяцев после заключения контракта, но так этого и не сделали. Наверное, это был первый тревожный звоночек. Но тогда, я будто ослеп и вообще нихрена не видел дальше собственного носа.

Блин, с этой водкой явно что-то не так. Я не хочу думать о подобных вещах и недовольно кошусь на бутылку, стоящую на столе, почти не осознавая, что уже направляюсь в ее сторону. Но тут, откуда ни возьмись, появляется Бенджи и сует мне в руку стакан.

— Попробуй. Это маракуйя.

Перед маракуйей сложно устоять, но все равно я угрюмо спрашиваю:

— Тут есть алкоголь?

Бенджи пожимает плечами. Он никогда не умел врать. Я беру стакан, закрываю глаза и делаю глоток. С удовольствием смакую напиток, который после водки кажется нектаром богов. Я могу пить это всю ночь. Но не буду. Сегодня водка одновременно мое наказание и освобождение.

— Помнишь, как ты сломал лодыжку, когда мы в сарае катались с тюков сена, как с горки? — говорит Бенджи. Я моргаю, пытаясь сфокусироваться на его лице. — И ты разрешил позвать твою маму только после того, как прохромал полмили до игрового парка в деревне, потому что…

— …она бы во мне разочаровалась. — Мама была бы очень расстроена тем, что я пошел в сарай после того, как мне ясно дали понять, что этого делать нельзя. — И ты помнишь такое? Тебе ведь было… — я прищурился, — семь?

Он краснеет и смотрит вниз.

— И к чему это все? — быстро продолжаю я, потому что его румянец возбуждает во мне что-то, о чем я не хочу сейчас думать.

Он снова пожимает плечами:

— Я просто знаю, что ты строг к себе, и иногда, перед тем как принять от кого-либо помощь, долго сопротивляешься.

Бенджи пристально смотрит на меня и в этот момент я отчетливо понимаю, чем именно он отличается от Джема. С Бенджи легко болтать. Он не пытается оказывать давление, и я просто могу быть рядом с ним самим собой. Раньше я убеждал себя, что мне с ним так легко, потому что он был помладше и смотрел на меня с восхищением, но теперь мне кажется, что дело не только в этом. Мы будто заключили некий негласный договор.

— Позволь мне еще какое-то время использовать водку, как прикрытие, — шепчу я.

— Только не переборщи, ок? — Он сжимает мое плечо. — Эй, помнишь тот трек, что вы с Джемом постоянно заказывали в «Gravity»?

Бенджи исчезает, не дождавшись моего ответа. А может, он и ждал, и это просто я ничего не сказал. Я медленно моргаю, чувствуя блаженное опьянение. Это немного дезориентирует, но я рад, что меня мягкими волнами накрывает спасительное забытье. Просто хочу все забыть. И не знать, что помнил.

Вдруг передо мной снова появляется Бенджи. Вокруг нас стоит гул десятков голосов, воздух наполняется знакомым бешеным ритмом.

— Пойдем. Со мной можно ни о чем не думать, — он протягивает мне свою большую загрубевшую ладонь.

«Черт, неужели такое вообще возможно», думаю я, и мне плевать, даже если я сказал это вслух.

Достаточно трезв, чтобы разобраться во всем, но слишком нерешителен, чтобы действовать.

Мы отрываемся в центре танцпола, для создания которого в гостиной всю мебель сдвинули к стенам. На потолке кружатся огни лазерного проектора, мигают стробоскопы, а по полу стелется густой туман из дымогенератора, создавая впечатление пожара в подвале. Мы выглядим невероятно по-идиотски. Вернее, Бенджи выглядит невероятно. А я, даже не смотря на степень своего опьянения, прекрасно понимаю, насколько идиотский у меня наряд. Но сейчас, какая нахрен разница?

К нам присоединяется Джем, и мы втроем уходим в отрыв.

Я всего лишь бит. Проблеск света. Облачко дыма. Боже, как же мне этого не хватало. Это был наш способ забыться. Мой способ. Мой кайф. Мое освобождение. Так я мог отпустить все, за что слишком крепко цеплялся.

Нам с Джемом по пятнадцать. Раздобыв поддельные документы и заработав немного денег на раздаче газет, мы шли зажигать в «Gravity» каждый вечер в пятницу, субботу, а иногда и воскресенье. Когда Бенджи исполнилось пятнадцать, мы подарили поддельное удостоверение и ему. Но только в свой шестнадцатый день рождения он, наконец, смог нам открыться и рассказать о своей пансексуальности. Помню, как мы обрадовались и чуть не задушили его в своих объятьях. Мы пристально следили за тем, чтобы к нему никто не клеился. Вернее, я следил. С той самой ночи наше радужное трио было неразлучно. Флуоресцентной гуашью мы наводили боевой раскрас, надевали на шеи полдюжины светящихся неоновых колец и шли танцевать. Мы просто веселились под музыку, не употребляя алкоголь и не пытаясь кого-то подцепить. Таково было правило. Единственное правило.

Треки плавно перетекают друг в друга, кажется, мы танцуем уже несколько часов. Чувствуя, как пересохло во рту, я постепенно прихожу в себя. Надеюсь, кто-то уже успел допить ту водку, что я оставил на столе. Иначе, я пойду и прикончу ее. Кнопка самоуничтожения все еще болезненно пульсирует у меня в груди.

Джем продолжает самозабвенно танцевать, размахивая руками и откинув голову назад. Но Бенджи ловит мой взгляд. Он подносит руку ко рту. Воды?

Я киваю, и он разворачивается, чтобы налить мне что-то из кувшина, который стоит на пианино позади нас. Это просто вода, но я опрокидываю в себя стакан за стаканом и благодарно улыбаюсь, пока Бенджи продолжает наполнять постоянно пустеющую тару. Наконец, я чувствую, что баланс жидкости восстановлен и, кажется, я даже немного протрезвел.

— Алфи! — слышу я возглас сквозь грохот музыки.

Я разворачиваюсь, и мои глаза удивленно распахиваются. Симона потрясающе выглядит в потертых черных джинсах и белой блестящей футболке. Ее прическа в стиле афро сверкает и переливается, будто усыпана мелкими блестками.

Она улыбается и обнимает меня так крепко, словно я блудный сын, вернувшийся, наконец, домой.

Если честно, то чувствую я себя так же.

— Ух ты, — восклицаю я, отстраняясь. — Я так рад тебя видеть. Выглядишь потрясающе. Хотя ты всегда выглядишь потрясающе.

Симона была важной частью нашей с Джемом компании. Однако, нас связывала и небольшая личная история. Однажды вечером ее родителей не было дома. Мы с ней вместе должны были готовиться к экзамену по французскому, но вместо этого, помогли друг другу лишиться девственности. До сих пор не могу поверить, что мы решились на это, хотя больше между нами никогда ничего не было. Помню, тогда я сказал, что ей не повезло сделать это с таким чудилой, в то время как сам я был невероятно счастлив.

Симона усмехается:

— А ты чертовски горяч в этом серебристом костюме.

Я смеюсь:

— Это для работы. Я обязан одеваться как придурок. Похоже, руководство для сотрудников писал Дэрек Зуландер (прим. ред. — персонаж из к.ф. «Образцовый самец») или кто-то вроде него.

Позади меня фыркает Бенджи.

По правде говоря, мне нравится мой серебристый костюм. Просто расстраивает тот факт, что я после сегодняшнего вечера, скорее всего, никогда больше не надену его.

— Прошу скажи мне, что у тебя все хорошо? — требую я.

Я вроде осознаю, что каждый вопрос формулирую так, будто боюсь плохого ответа, но ничего не могу с собой поделать. Мы с этими людьми долго дружили, а я по сути их просто кинул.

— Все офигительно. Потом еще пообщаемся, — подмигивает она и, улыбаясь, тянется к Бенджи. — А ты иди сюда.

Бенджи улыбается в ответ и застенчиво опускает голову:

— Привет, Симона.

— Без обид, но самые классные обнимашки у Бенджи, — шепчет она через плечо.

Не могу с ней не согласиться, я тоже по ним очень скучал. И я обязательно обниму его еще раз, прежде чем покину эту вечеринку. Каким бы глупым ни было это намерение.

Я замечаю, как лицо Бенджи смягчается, когда он заключает Симону в объятья и крепко прижимает к себе. Внезапная боль в груди застает врасплох, и мне приходится быстро отвести взгляд.

Прошло двенадцать месяцев. Я думал, что покончил с этим.

Они обнимаются целую вечность. Я вижу их краем глаза.

Придя в себя, Джем толкает меня локтем. Он смотрит на Бенджи и Симону и подмигивает, а затем хватает кувшин с водой и выливает его себе на голову.

— Знаешь, много странностей произошло с тех пор, как ты ушел в самоволку.

— Они, что… — я даже не могу произнести это вслух. Симона же старше меня.

Глаза Джема чуть не вылезают из орбит:

— Нет! Просто хорошие друзья. Но если честно, мне кажется, он постоянно искал кого-то, чтобы залатать в сердце дыру твоих размеров.

— Неужели? — Не знаю, что я чувствую по этому поводу.

Симона и Бенджи отлепляются друг от друга. Затем она решительно проходит мимо нас, берет меня за руку и тянет вглубь танцующей толпы.

Я беспомощно оглядываюсь на Джема и Бенджи. Джем снова начинает танцевать, а Бенджи на долю секунды ловит мой взгляд, коротко улыбается мне, отражая мою собственную улыбку, и отворачивается.

Не хочу быть грубым. Мне очень нравится Симона, и мне не хватало ее энергичности, но сейчас я хочу назад к Джему, и особенно к Бенджи. Поэтому делаю как всегда — широко улыбаюсь, неистово танцую и пытаюсь забыть все, что меня беспокоит. Но на этот раз я не могу. Увидев, как Симона, глубоко погрузившись в ритм, исчезает в толпе, я незаметно сбегаю.

Джем танцует с какими-то, смутно знакомыми мне людьми, но Бенджи с ними нет, у пианино его тоже не вижу. По какой-то причине я не хочу тусить без него, поэтому бреду на кухню. Но там пусто. Похоже, все сейчас в гостиной, пытаются развалить этот дом своим неистовым танцем. Может, я просто не заметил Бенджи среди толпы?.. Но теперь, когда он вырос и его трудно не заметить. Я бы точно не прошел мимо. Как бы ни была переполнена эта гостиная, она не сравниться с переполненным клубом, а я всегда мог отыскать его взглядом в «Gravity», не прилагая особых усилий. Как будто мы были связаны невидимой нитью.

Может быть, именно поэтому меня сейчас так тянет к стеклянным распахнутым дверям, которые ведут в сад. Я прохожу мимо стола, не удостоив вниманием остатки малиновой водки. У меня в голове ясно, как никогда, и мне это нравится.

Я нерешительно останавливаясь на пороге и всматриваясь в темноту.

— Бенджи? — зову тихо.

— Привет, — он стоит в тени дома, облокотившись на стену, со стаканом прозрачного напитка в руках.

— Перешел на водку?

Иронично улыбаясь, он протягивает стакан мне. Я делаю маленький глоток. Вода.

— Ты больше не пил с того момента как пришел сюда, не так ли?

— Подумал, что друг — не собутыльник. Можно ведь заняться и чем-то более интересным.

Я подхожу к Бенджи достаточно близко, чтобы почувствовать тепло его тела, но недостаточно, чтобы дотронуться.

— Мы ведь…? — еле слышно спрашиваю я.

Если бы я не стоял так близко, то вряд ли заметил бы, как он вздрогнул, а потом быстро скрыл это хмурым выражением.

— Друзья? Ну, конечно.

У меня такое чувство, будто я, споткнувшись, умудрился еще и нечаянно пнуть щенка. И теперь все внимание этого самого песика сосредоточенно на чем-то под нашими ногами, и я не могу поймать его взгляд. Это защитная реакция. Он всегда притворяется задумчивым, когда сильно чем-то обеспокоен.

«Почему я так плох? Я никогда не испытывал подобных проблем раньше. Особенно с Бенджи».

Прислоняюсь затылком к стене и на секунду прикрываю глаза. Я пришел сюда поговорить с ним. Сказать ему что-то. Может просто побыть рядом.

— Могу я открыть тебе секрет? — я не поворачиваю головы, но знаю, что сейчас он смотрит на меня. Он не может устоять перед секретами, так же как я перед маракуйей, объятиями и абсолютной откровенностью. — Я еще никому не рассказывал об этом. Не хотел.

И это правда. Но общение с Бенджи, возможность снова видеть Джема, напомнили мне каково это — чувствовать, что у тебя есть те, на кого ты можешь положиться в трудный момент.

— Сегодня меня уволили, — говорю я, глядя на звезды и рассеяно думаю о том, что, вероятно, сегодня еще не закончилось. — Мой контракт, по-видимому, был только на время стажировки. «Visual» взяли стажера только чтобы получить субсидию, которая была им нужна. У них не было настоящей работы для меня. А что до сценария, над которым я работал для них? Как раз из-за него я и согласился на работу с такой паршивой зарплатой. В итоге они сказали, что все равно никогда не собирались воплощать его в жизнь. Жаль, что они не сказали об этом раньше, — мой голос срывается, и я даже не пытаюсь этого скрыть. — Не знаю, что мне теперь делать. Не понимаю, как не заметил, что все к этому шло.

Я поворачиваю голову и вижу, что Бенджи смотрит прямо на меня, его глаза полны сочувствия, которого я, вероятно, не заслуживаю. Он мягко прислоняется ко мне плечом, и, когда его крупные пальцы тянутся к моим, я сжимаю его руку, и прислоняю ее к своему бедру так, словно он бросил мне спасательный круг.

— Черт, мне жаль, Алфи. Это… — он качает головой, будто не может в это поверить, и сжимает мою руку в ответ. — Это дерьмово. Я знаю, как много написание этого сценария значило для тебя.

Шмыгнув носом, я думаю, откуда он это может знать? Разве я говорил ему? Уверен, что нет. Более того, я не помню, чтобы мы с Бенджи в принципе нормально разговаривали с тех пор, как я начал работать в «Visual». Нелегко быть в курсе событий жизни друга, когда у него нет времени, увидеться или позвонить. Может возникнуть впечатление, что он намеренно избегает общения. А редкий обмен сообщениями ни хрена не значит.

Честно говоря, возможно, с тех пор у меня в принципе не было ни с кем нормального общения. Во всяком случае, о чем-то действительно важном.

Я потираю лицо:

— Знаешь, что я понял? Как только я вышел из того здания, то достал телефон и, листая список контактов, понял, что никому не могу позвонить. У меня в записной книжке было столько людей, которых я встречал по работе, с которыми разговаривал каждый день о разной ерунде или ходил выпить после окончания рабочего дня. Я думал, что знаю их, но внезапно понял, что мне нечего им сказать. Вряд ли им вообще будет до меня дело.

До сегодняшнего дня, разговоры о работе приносили радость. Я работал на телевидении. У меня был сценарий. Я был частью чего-то. Того, о чем, мне казалось, я так мечтал. Но на самом деле, я хотел, чтобы работа полностью поглотила меня, не оставив времени на размышления о вещах, причиняющих боль.

Тогда я был в полном замешательстве. Как, впрочем, и сейчас. Ненавижу это чувство. Иногда, мне кажется, что мне суждено брести по жизни словно в тумане.

— Ты мог позвонить мне, — тихо говорит Бенджи.

— Нет, не мог… — ведь именно я решил внезапно исчезнуть и вычеркнуть из своей жизни друзей. — Я даже не надеялся, что ты захочешь со мной разговаривать.

Не говоря ни слова, Бенджи поворачивается и заключает меня в объятия. Стараясь игнорировать нелепый удивленный возглас, вырвавшийся из моей груди, я закрываю глаза, обхватываю руками его широкую спину и, зарывшись лицом ему в шею, крепко прижимаюсь к могучему телу. Часть меня желала этого намного больше, чем я готов был признать. Иногда мне снились наши объятья, и я просыпался, ощущая себя счастливым. Тогда я знал, что в безопасности, дома и в гармонии с собой. И сейчас, когда это происходит в реальности, я растворяюсь в этом тепле, таком надежном и сильном, что уверен, если позволю, оно растопит лед внутри меня, до которого еще никто не смог добраться.

Но спустя всего мгновение (по моим ощущениям), Бенджи начинает отстраняться. Я не останавливаю его, но тихо произношу:

— Куда это ты собрался? Нам надо наверстать двенадцать упущенных месяцев.

Бенджи тихо смеется и задерживается в моих объятьях еще ненадолго. Это именно то, что мне надо и то, чем я никогда не смогу насытится. Тихий внутренний голос шепчет, что я должен быть осторожен. И я буду. Как обычно.

— А ты помнишь, еще до того, как мне поставили диагноз дислексия, ты сидел и помогал мне с домашним заданием? — говорит он, и его горячее дыхание касается моей шеи и волос. — Меня так легко можно было отвлечь, впрочем, как и сейчас, — добавляет он с усмешкой, от чего по моей спине пробегают мурашки, ведь я понимаю, о чем именно он говорит. — А иногда вместо того, чтобы делать домашнюю работу, мы просто болтали. Ты никогда не злился и был очень терпелив, даже когда я дико тормозил. Ты делал акцент на моих успехах, не замечая неудачи. Джем думал, что я просто ленился. Но тебе, как будто и вправду нравилось проводить со мной время.

Так и было. С тех пор мало что изменилось, думаю я, и крепче стискиваю его в объятьях, чувствуя приятное тепло внизу живота. Я держу бедра на почтительном расстоянии, чтобы Бенджи не узнал, насколько мне приятно находиться в его руках. Не в силах удержаться, провожу по его лопаткам через футболку.

— Знаю, мы были детьми… и я был младше… но… — его голос затихает, подобно ускользающему ветерку.

— Но что…? — тихо спрашиваю я, кончиками пальцев выводя круги по его мышцам, когда он замолкает.

— Как приятно, — шепчет он и его дыхание учащается.

Я улыбаюсь и закрываю глаза, похоже, он совершенно забыл, что собирался сказать. Я тоже не спешу нарушить тишину. От него так приятно пахнет, так знакомо и, в то же время, по-новому. Уютно, но, при этом, возбуждающе. Боже, я чувствую, как мы близки в данный момент. Ближе, чем я был с кем-либо за очень долгое время. И я знаю, что мне нужно отступить и немного остыть. Может окатить себя холодной водой или положить пару кубиков льда за шиворот, но не думаю, что мне хватит на это силы воли. Возможно, я растерял ее на танцполе. Ну или оставил на скамейке в парке, в тот момент, когда Бенджи с такой готовностью подставил свое плечо, чтобы я мог на него опереться. Ах, эти плечи, думаю я, и мурлычу от удовольствия, исследуя их изгибы и контуры. Никогда не касался, и уж точно не таким образом, кого-то настолько хорошо сложенного как Бенджи. Просто не осмеливался. Я провожу рукой по его бицепсу и ощущаю, как под кожей перекатываются упругие мышцы.

Не то чтобы Бенджи всегда стремился стать большим и сильным или типа того. Более того, начав ходить в школьный спортзал, он говорил, что ему нравиться заниматься и это помогает чувствовать себя лучше. Он, определенно, не был настолько мускулистым, когда я видел его в последний раз. Но тогда ему было чуть меньше восемнадцати, а сейчас почти девятнадцать.

Я продолжаю исследовать его тело, скользя ладонями по бокам. Бенджи внезапно вздрагивает и сдвигается так, что почти вплотную прижимается ко мне. Я не убираю рук и молюсь, чтобы он принял горячую твердую штуку, вжимающуюся в его бедро, за мой мобильник. На мгновение я перестаю дышать, и, как ни странно, кажется, Бенджи тоже, а затем мы будто одновременно делаем вдох. «Расслабься, расслабься, это всего лишь объятие», думаю я.

В какой-то момент я начал осознавать, что наше с Бенджи веселое времяпрепровождение перестало быть для меня чисто дружеским. Поначалу я даже не придавал этому значения. Но однажды я увидел фотографию, прикрепленную к их холодильнику, сделанную мамой Джема и Бенджи. На ней мы втроем, сидя на диване, смотрели какой-то фильм. К счастью, никто не обратил внимания на то, что мой взгляд устремлен не в телевизор, а на Бенджи, и это был не пустой взгляд, в нем таилось неприкрытое желание. И даже, если кто-то и заметил мое влечение к нему, то, видимо, промолчал. Но ему было шестнадцать, а мне девятнадцать, затем семнадцать и двадцать.

Я без понятия почему вопрос возраста так меня волновал, но я был попросту зациклен на нем. А может, дело в том, что легче было концентрироваться именно на этом, чтобы не приходилось разбираться с тем, что может причинить боль.

Приглушенный голос Бенджи прорывается сквозь мои мысли:

— Думаю, я собирался сказать тебе, что ты вроде как заполучил меня на всю жизнь. И нет ни единого шанса, что мы сможем остаться просто друзьями, даже если бы ты этого хотел. — Он проводит ладонью вниз по моей спине, и я с силой прикусываю губу, не позволяя себе полностью раствориться в этом мгновении. Я знаю, что он, вероятно, просто повторяет движения за мной, не осознавая какое влияние на меня оказывают его прикосновения. Но если это не остановить, все закончится тем, что я поставлю себя в неловкое положение и навсегда разрушу те шаткие мосты, которые мы постепенно возводим друг к другу.

А затем Бенджи произносит:

— Я всегда боялся, что, если вы с Джемом вдруг рассоритесь и ты перестанешь заглядывать ко мне. — И это признание полностью выбивает меня из колеи. Главным образом потому, что это совсем не в его стиле.

Я немного отстраняюсь, остро чувствуя необходимость видеть лицо Бенджи, но, в конечном счете, просто пялюсь на него, будто в его глазах заключена какая-то основополагающая истина.

Бенджи всегда делился тем, что его беспокоило, будь то школьные проблемы, когда одноклассники насмехались над его медленным чтением, ссоры с Джемом или отцом, или тот раз, когда у него целый час не спадала эрекция и он решил, что с ним что-то не так. Он даже рассказал мне о своей ориентации, хотя я, вроде как догадался об этом еще до того, как он официально признался в одном из наших разговоров. И мне нравилось быть тем, кому он доверяет. Нравилась наша близость. Боже, мы были так чертовски близки, что в груди начинает мучительно ныть при мысли о том, как много я потерял, оттолкнув его.

А я был эгоистом и упорно продолжал сдерживать свои чувства до тех пор, пока все не начало трещать по швам. А у меня тогда, вероятно, было достаточно страхов на нас троих, хотя и сейчас не меньше.

— Не могу представить, что ты чего-то боишься, — наконец говорю я. Мой голос звучит странно, горло немного сдавило. Его ладонь все еще прижата к моей пояснице. А моя эрекция по-прежнему вжимается в его бедро.

— Если я чего-то и боялся, то в основном это было связано с тобой. — Бенджи наклоняет голову и смотрит мне в глаза. Я вдруг начинаю волноваться, что он может увидеть все мое сбивающее с толку желание и почувствовать, как бешено колотится у меня сердце. Он сглатывает, и я чувствую, как его тело охватывает дрожь. — Нет, не так, это абсолютно точно всегда было связанно с тобой, Алфи.

Я не до конца уверен, что он имеет в виду, и удерживаю зрительный контакт, потому что не могу отвести взгляд. Моя кожа покрывается мурашками, а волосы на руках встают дыбом. Мне кажется, что ткань, касающаяся кожи слишком груба. Я чувствую, как она царапает мои соски и хочу раздеться, чтобы это прекратилось, но не могу пошевелиться. Мы будто частицы с разным зарядом, которые притянуло друг к другу настолько близко, что между нами начинает искриться статическое электричество. Оно проникает в нас, пронзая каждую клеточку тела, от макушки до кончиков пальцев. Этот бешенный галоп меня просто прикончит.

— Боже мой, что вы двое делаете в такой темноте? Только не говорите, что вы уже натанцевались? Идемте со мной!

Я все еще смотрю на Бенджи, не обращая внимания на слова Симоны, пока она не берет нас за руки. И, может, потому что слова Бенджи все еще занимают все мои мысли, я не сопротивляюсь и позволяю ей затащить меня обратно в дом. Бенджи тоже не оказывает сопротивления, хотя я больше и не смотрю на него. Возможно, я вообще больше никогда не смогу на него смотреть. Что, черт возьми, только что произошло?

Но странное напряжение, возникшее между нами, рассеивается, как только мы сталкиваемся, пытаясь одновременно пройти через дверной проем в гостиную, и мы облегченно друг другу улыбаемся. Однако мои эмоции намного интенсивнее, чем простое облегчение.

В течение следующей пары часов, мы — Джем, Симона, Бенджи и я — только и делаем, что танцуем, полностью отдаваясь ритму, словно подростки. Хотя Бенджи все еще им и является. И я изо всех сил стараюсь забыть тот момент в саду. В основном, потому что это мой способ решать проблемы, и я не знаю как, это изменить.

Обо мне не беспокойся. Я на седьмом небе.

Некоторое время спустя, когда я поднимаюсь по лестнице в отчаянной и безуспешной попытке найти уборную, кто-то подходит ко мне сзади и хватает за руку. Я спотыкаюсь, ударяясь голенью о следующую деревянную ступеньку. На секунду боль становится такой яркой, что я пошатываюсь.

— Алфи?

Симона.

Я опускаю глаза и вместо ее руки вижу чертову бутылку водки. Но я знаю, что не брал ее. В ужасе наблюдаю, как она снова превращается в руку Симоны. Уверен, что не принимал ничего галлюциногенного сегодня вечером, только не тогда, когда рядом Джем и Бенджи.

— Ты в порядке, Алфи?

Я киваю и, слегка пошатываясь, продолжаю подниматься, хотя мне не помешало бы ненадолго присесть.

— Мне нужно в туалет.

Она поднимается за мной на второй этаж.

— Я вам помешала недавно, да?

— Ты о чем? — говорю я, прищурившись и оглядываясь по сторонам. Здесь полно дверей, и выглядят они все одинаково. Наверняка за одной из них должен быть туалет.

— О тебе и Бенджи в саду. Я сразу не просекла, что происходит, просто хотелось потусить вместе, как в старые добрые времена. Но сейчас до меня дошло. Бенджи смотрел тебе вслед так, будто боялся, что ты сядешь в ближайший поезд, и он больше никогда тебя не увидит.

— Ничему ты не помешала, все в порядке. — Осторожно открываю тяжелую дверь из темного дерева. В комнате темно. Слишком большая спальня. — Не знаешь, где ванная?

— Воспользуйся ванной Джема. Она здесь. — Симона берет меня за руку.

Она сидит на бортике ванны, пока я вожусь с молнией и пытаюсь отлить. То, что она сидит рядом, немного смущает, но, когда я хмуро смотрю на нее, она просто смеется.

— Не стесняйся. Помнишь, ты всегда меня прикрывал, когда мне нужно было пописать на одной из сельских тусовок.

— Это немного более интимно. Ты все слышишь.

Закатив глаза, Симона откидывается назад и открывает кран в ванной.

— Так что происходит между тобой и Бенджи? — спрашивает она, стараясь перекрыть шум воды.

— О, Боже, да ничего. — Я моргаю. Мне кажется, что я стою на вершине очень высокого водопада и смотрю вниз. Черт, как же кружится голова.

— Он без тебя как без воздуха… И я знаю, как вы трое были близки до того, как ты ушел, но, без обид, Джем не скучал по тебе так, как Бенджи. Как будто ты забрал часть его с собой. Я бы…

— Ничего не происходит.

Пошатываясь, я застегиваю ширинку. Но даже при том, что я держусь одной рукой за сливной бачок, меня начинает заносить в сторону. Я пытаюсь ухватиться за раковину, промахиваюсь мимо нее, и начинаю в замедленном темпе падать назад, что, наверное, выглядит комично.

Симона ловит меня и крепко удерживает подмышками.

— Блин, Алфи. Ты обкурился или под кайфом?

Кровь пульсирует у меня в ушах, и все вокруг становится каким-то серым.

— Опусти голову и держи ее между коленями. — Она прислоняет меня к краю ванны и пристально смотрит на меня, пока я не выполняю ее указания. — Все нормально?

— Нормально, — бормочу я.

Она гладит меня по руке и говорит что-то о том, что я не слежу за собой и стал слишком худым. Я хочу возразить, потому что я всегда был худым и, как правило, забочусь о себе, но, когда я снова поднимаю глаза, ее уже нет.

Стадо слонов с человеческими голосами несется по лестнице.

— Он ударился головой?

— Я звоню в скорую.

— Нет, — со стоном говорю я и, моргнув, вижу перед собой Бенджи и Джема. — Я просто почувствовал слабость. Теперь все в порядке.

Симона прислоняется к дверному косяку, скрестив руки на груди, как будто не верит мне.

— Когда ты в последний раз что-то ел?

Бенджи присаживается на корточки, а я наклоняюсь вперед, чтобы положить голову ему на колено.

— Не знаю. — Я чувствую, как его рука проводит по моим волосам, нежно зацепляясь за локоны, и вздыхаю, когда напряжение постепенно уходит.

— В обед? Этим утром?

Я качаю головой и бормочу:

— Я поздно встал. Собирался перехватить что-нибудь часов в десять, когда меня, как обычно, отправят за кофе, но потом пошло-поехало…

— Пойдем, я приготовлю тебе поесть что-нибудь нормальное. У тебя, наверняка, уровень сахара упал до нуля.

— Я даже рад, что сегодняшний день был таким дерьмовым, — говорю я, когда Бенджи обхватывает меня за спину.

— Да? Что ж, а я рад, что нашел тебя, жалеющим себя и почти без сознания на скамейке в парке, — тихо отвечает Бенджи, поднимая меня на ноги.

— А я, как ни странно, рад, что ты вылакал мой подарок, — вклинивается Джем, обходя меня с другой стороны и просовывая свое костлявое плечо под мою руку. — То, что алкоголь развязывает тебе язык, одновременно и крайне странно, и жутко увлекательно. Кстати, я попробовал ту водку. Симона сказала, что на вкус она как радужная рвота, а я думаю, что теперь это мой новый любимый напиток.

— Не надо было мне так напиваться. — Но я же знаю, что сожалеть уже нет смысла. Что бы я ни сказал, сделанного не воротишь, да и никто, похоже, меня не ненавидит, а значит, все не так уж плохо. По крайней мере, сейчас я не ничего не пью. Я, может, и чувствую себя странно, но, во всяком случае, я достаточно трезв, чтобы понимать это. На самом деле я всегда чувствую себя немного странно, как будто мое исходное состояние большую часть времени наполовину оторвано от реальности.

— Ты ведь никогда не напивался при Бенджи, да? — шепчет Джем, когда мы уже на лестнице.

— Заткнись. — У меня заняты руки, поэтому я наклоняюсь и легонько бодаю его головой.

Джем смеется.

Пока меня ведут на кухню, я замечаю, что везде горит свет, но в доме подозрительно тихо. Больше никаких басов, несущихся по моей крови, никакого громкого хаотичного гула голосов.

Несколько человек богемного вида — возможно, соседи Джема по дому — толпятся вокруг кухонной стойки, но Джем ведет меня в укромное место за столом возле стеклянных дверей, в то время как Бенджи уже копается в холодильнике, а Симона усаживается на столешницу рядом с ним, болтая ногами и тихо о чем-то болтая. Мой взгляд все еще прикован к Бенджи, когда он оборачивается и вопросительно выгнув бровь показывает мне немного сыра, хлеба и половину луковицы. Я довольно киваю и, повернувшись, обнаруживаю, что Джем с любопытством наблюдает за мной.

— С днем рождения, — говорю я. Горло внезапно сдавливает, ведь этого недостаточно. — Прости.

— За что?

— За все. — Я часто моргаю. Вот черт.

Джем тянется к моей руке и крепко сжимает ее.

— Не реви. А то Бенджи отвлечется, прибежит посмотреть, что случилось, и тогда ты точно не получишь свою еду. — Я икаю, а он усмехается. — Смотрю, ты все еще король сопливых отходняков.

— Я рад, что ты живешь в хорошем месте и счастлив, что с удовольствием работаешь над диссертацией и… — я снова бросаю взгляд на тела, толпящиеся у стойки. Я не знаю этих людей, но, кажется, с ними чувствую себя комфортно. — Рад, что у тебя много друзей, ты живешь в доме, где полно народу. Тебя должны окружать хорошие люди.

— А я рад, что ты здесь. Познакомлю тебя со всеми, когда будешь чувствовать себя не таким разбитым. И может ты станешь заходить ко мне почаще…?

Киваю и опускаю голову на стол — моя шея просто отказывается держать ее. Ох, как же я устал. На секунду закрываю глаза.

Чья-то рука гладит меня между лопаток, и я мычу в ответ. Вероятно то, что я узнаю успокаивающую тяжесть этого прикосновения, что-то да значит.

Я поворачиваю голову, и вижу, как Бенджи пододвигает ко мне тарелку с поджаренным сырным сэндвичем, а затем опускается на стул рядом со мной. Его рука все еще на моей спине. Вот бы она там и оставалась. Думаю, что буду протестовать, если он уберет ее, но не делаю этого. Только недовольно моргаю и медленно сажусь.

— Спасибо, — бормочу я с набитым ртом.

— Тебе получше? — спрашивает он после того, как я прожевал несколько кусочков.

Я киваю, чувствуя, что снова вернулся к жизни.

— Тебе всегда удавалось заставить меня чувствовать себя лучше…, и ты делаешь лучшие тосты.

Окей, похоже, мне нравится, когда он краснеет.

— Джем по-прежнему мастер ночных перекусов, — бормочет он.

— Только потому, что он решил стать вечным студентом. — Оглядываюсь на Джема узнать, почему он не участвует в диалоге, и вижу, что он мечтательно уставился на Симону, а та отвечает ему тем же. Кажется, сейчас для этих двоих больше ничего не существует. Интересно, у них уже все случились, или они только в начале пути?

Но я не собираюсь в это вникать; вместо этого я придвигаю свой стул ближе к Бенджи и чуть наклоняюсь в его сторону. Он встречает меня на полпути, и я утыкаюсь щекой в его плечо. Боже, я нуждаюсь в этом так сильно, что не могу остановиться. Хотя, если бы Бенджи дал знать, что ему это не нравится, то меня бы как ветром сдуло.

— Ты готовишь обалденные блинчики, — шепчет он, и теплое дыхание касается моих волос. Он проводит пальцем по моей руке. Сейчас на мне только рубашка. Понятия не имею, куда мог подеваться пиджак.

— Я приготовлю тебе завтра, — не задумываясь, отвечаю я. Надеюсь, он не видит, как я морщусь, потому что не знаю, увижу ли его завтра. Сегодня — внезапно осознаю я, когда смотрю на часы и вижу, что уже 4 утра.

— Заметано. Но сначала — спать? — я чувствую, как поднимается его грудь, когда он зевает, а сердце бьется медленно и ровно. Его близость действует так успокаивающе, что ее можно прописывать невротикам или тем, у кого проблемы с тревожностью. Сорт наркоты, которой всегда мало, но которой невозможно передознуться.

— Я должен идти. — Хотя мне не хочется. Хочется заснуть вот так. Хочется еще раз обнять его. Только вот я не знаю, как попросить. Может быть, в этом вся проблема. Я никогда не знал, как просить о том, чего хочу.

— Тебе не обязательно уходить. Здесь полно места, если захочешь — оставайся. Но если тебе надо вернуться, я провожу тебя до станции.

Это было бы неплохо, хотя метро откроется только через час.

Его плечо чуть напрягается. Протягиваю руку и провожу пальцами по упругим мышцам, поразительно четко сознавая, что я почти у него на коленях (и это заставляет меня с той же ясностью осознать, как сильно я хотел бы там оказаться).

— Может, присядем где-нибудь поудобнее? — спрашивает Бенджи.

Он бросает взгляд на Джема и Симону, которые стоят недвусмысленно близко друг к другу и тихо болтают о чем-то возле кухонного стола. Остальные соседи Джема, похоже, потихоньку расползлись. Кроме нас, на кухне никого не осталось.

— Да, оставим их наедине, — бормочу я, поднимаясь.

В гостиной, вероятно, есть более удобные кресла. Надеюсь, там тоже никого нет.

Несмотря на то, что торшер у камина освещает комнату мягким красноватым светом, я все равно умудряюсь запнуться обо что-то в дверном проеме, может это мои собственные ноги. Бенджи обхватывает меня за талию, чтобы поддержать и ведет к одному из больших и удобных на вид кресел за пианино.

Я делаю недовольное лицо. Не хочется сидеть одному. Бенджи тихо смеется, когда я тяну его за собой в кресло.

Не знаю, что на меня нашло. Места недостаточно, и нам тесно.

— Ты куда? — бормочет он, когда я пытаюсь снова встать.

— Не хочу тебя раздавить.

Бенджи приподнимает бровь и пристально смотрит на меня. В полумраке его взгляд кажется таким темным. Я не уверен, что разгадал его значение. Хотя обычно его голубые глаза довольно красноречивы. Но это при свете дня.

— Все в порядке, — говорит он и касается меня кончиками пальцев, но не берет за руку — если бы он это сделал, то я, скорее всего, отпрянул бы, как пугливый пони. Я до абсурда благодарен за то, что он знает меня вдоль и поперек. Но я до сих пор не знаю, что делаю. Что мы делаем? Мы не должны. Это плохая идея. Я — плохая идея.

— Мне нужно еще водки.

— Тебя нужно обнять.

Меня нужно обнять. Я киваю, покусывая нижнюю губу.

— Алфи, иди сюда.

Но я не двигаюсь. Не могу. Единственное, что мне удается это прижать свои колени к его, и, когда он отвечает тем же, мои губы трогает легкая улыбка.

— Знаю, что веду себя странно, — тихо говорю я, понимая, что не хочу быть странным рядом с Бенджи. Хотя раньше подобное не было редкостью. — Мне кажется, я увяз в зыбучих песках, — едва слышно добавляю я.

— И как же нам тебя вытащить? — шепчет он в ответ.

Я не знаю. В этом-то и проблема.

— Х-м-м. — Он задумывается на минуту. — Это кресло, похоже, тоже затягивает. Мы оба можем сидеть здесь, пока зыбучие пески не сдует. Или я могу перебраться на другое кресло, придвинуть его ближе, и мы могли бы сидеть и разговаривать, пока ты не выберешься.

Я не понимаю, как ему удается всегда так спокойно реагировать. И откуда он всегда узнает, что мне нужно, когда я и сам часто этого не понимаю.

— Кстати, мне нравится, когда ты странный. — Он мило ухмыляется.

— А не должно, — говорю я, чувствуя, как быстро колотится мое сердце.

Мне лучше закрыть глаза, иначе я так и не позволю себе сесть к нему на колени. Если не буду ничего видеть, то смогу притвориться, что почти не двигаюсь. Но я хочу видеть, и на секунду замираю, не зная, что делать. Скольжу пальцами по его груди и смотрю, как он глубоко дышит. Я знаю, что Бенджи наблюдает за мной и, вероятно, не может понять, что я, черт побери, делаю. Его футболка такая мягкая. Я бы хотел надеть ее вместо своего нелепого костюма Зуландера. Внезапно думаю: «К черту все», — поворачиваюсь боком и утыкаюсь лицом в идеальное пространство между его шеей и плечом.

Весь стресс, который я когда-либо испытывал, будто отступает, стоит мне вдохнуть запах его кожи.

Я чувствую, как он медлит, перед тем как обнять меня. Ребрами ощущаю его быстрое сердцебиение, ритм которого вторит моему.

— Я действительно пахну как наша прачечная? — спрашивает он. — Типа как стиральный порошок или что-то наподобие?

— Ты пахнешь домом, — говорю я тихо, не надеясь, что он услышит.

— Ты тоже, — шепчет он в ответ.

Я фыркаю от смеха и ничего не могу с этим поделать. Какого хрена я сижу на коленях у младшего брата Джема? И почему я всегда пытаюсь дистанцироваться от происходящего, называя его так?

Бенджи обнимает меня чуть крепче. Не слишком сильно, но достаточно, чтобы я не развалился на части.

— Бенджи, ты счастлив? — спрашиваю я спустя какое-то время.

— Прямо сейчас? Да, вполне.

Мне даже не нужно смотреть на него, чтобы понять, что Бенджи улыбается.

Тепло от смущения распространяется по всему телу, но в кои-то веки я не сопротивляюсь, ступая на скользкую дорожку. Если я буду слишком много думать о своем возбуждении, то, скорее всего, все испорчу, и, кроме того, я слишком устал, чтобы бороться с сильным желанием чего бы то ни было. Но потом Бенджи сдвигается, так что мы каким-то образом оказываемся еще ближе. Мой голос истончается.

— А в целом? — спрашиваю я, в основном чтобы отвлечься от того, что в его пресс сейчас упирается совсем не мой телефон.

— Я не знаю. Думаю, в основном… у меня довольно счастливая жизнь.

— Но не в целом?

— А существуют ли вообще абсолютно счастливые люди? — он удовлетворенно вздыхает. — Если бы ты мог получить что угодно прямо сейчас, что бы ты хотел, Алфи? Я имею в виду абсолютно все. Без ограничений.

— Без ограничений? — я сминаю мягкий хлопок футболки Бенджи пальцами. Он должен был уже знать, что я практически состою из ограничений. Иногда я задаюсь вопросом, не искажена ли моя версия реальности, как если бы я смотрел на мир через очень хреновый калейдоскоп.

— Что бы ты ни ответил, мы можем сразу забыть об этом, если хочешь.

— Хорошо. — Обещание все забыть было единственным способом заставить меня сказать ему хоть что-то. Тем не менее, я не представляю, как мне удается выдавить из себя: — Я хочу пойти спать, и чтобы ты обнимал меня так же, как сейчас. — Понятия не имею, почему улыбаюсь, но ничего не могу с этим поделать. Прикусываю свою губу. — В смысле, если тебя это не смущает.

— Обо мне не беспокойся, — тихо шепчет Бенджи, когда я закрываю глаза. — Я на седьмом небе.

Он любит обниматься. Я знаю это. То, что сейчас он обнимает именно меня, ничего не значит.

Я сонно задаю ему его же вопрос:

— Что бы ты хотел, если бы мог иметь что угодно? Я запрокидываю голову, желая увидеть выражение его лица.

С закрытыми глазами он улыбается, и просто говорит:

— Это.

Бенджи останавливает рассвет.

Бенджи

Так сильно не хочу, чтобы эта ночь заканчивалась, что, глядя через створчатые окна за пианино на медленно восходящее солнце, чувствую, как разбивается мое ноющее сердце. Алфи такой теплый и расслабленный в моих объятиях. Время от времени его пальцы подрагивают, будто даже во сне он продолжает писать свои истории. Он вздыхает, но так и не просыпается.

Рассветные лучи окрасили его каштановые кудри в цвет красноватого золота. Он потрясающе красив. Непривычная, резкая, немного мрачная красота, которая иногда кажется слишком необычной, чтобы быть настоящей. В Алфи всегда было что-то немного потустороннее, но сейчас эта атмосфера нереальности окружает его больше, чем когда-либо. Как будто жизнь для него — это мир грез, в котором он сам не до конца ориентируется.

Наша мама говорила, что он скорее принадлежит к волшебному миру, чем к миру людей. Но я думаю, в основном, это потому, что его скрытная натура и склонность замалчивать проблемы или притворяться, что их нет, были чужды и непонятны кому-то с ее типом мышления. Мать Алфи в этом была немного похожа на него, и наша мама, любившая заглянуть к ним в гости, по возвращении вскидывала руки и причитала, что не понимает ее. Она делала это так часто, что это почти превратилось в семейную шутку.

Но для Алфи это был способ справляться с неприятными моментами. Не в его стиле смотреть проблеме прямо в лицо, он скорее подкрадывается сбоку, прыгает с парашютом в полной темноте сверху, или просто уходит на какое-то время.

И как только привыкаешь к этому, ты, вроде как, это принимаешь, думаю я с какой-то болезненной ясностью. Двенадцать месяцев отсутствия — душераздирающе долгий срок.

Прошлой ночью мы обменивались с Алфи объятиями и секретами. Я обнажил перед ним свою душу, а в ответ получил крошечные случайные проблески его мыслей. Знаю, звучит как не очень выгодная сделка, и мало похоже на равноценный обмен, но только не для меня.

Пока он не уехал тогда, я и не понимал, что между нами происходило. Что происходило со мной. Но было ясно, что это уже не остановить. Не так-то просто разлюбить человека, даже если он ушел. Думаешь, что со временем чувства остынут, но потом снова видишь его и, будто получив удар кувалдой в самое сердце, дыхание перехватывает.

Наверху эхом отдаются по половицам чьи-то шаги. Старые трубы, спрятанные в стенах, гудят, когда в туалете спускают воду. Алфи шевелится, его ресницы трепещут, и мое сердце словно пронзает стрелой. Я становлюсь на удивление драматичным в его присутствии. Закрываю глаза, притворяясь спящим. Прошлой ночью, когда Алфи заснул прямо на мне, не думаю, что он был так уж пьян, хотя трезвым его тоже язык назвать не повернулся бы, ведь раньше мы никогда не позволяли себе такой близости. И я знаю, что ему потребуется время, чтобы справиться с этим самостоятельно.

Несмотря на то, что он один из самых отзывчивых и чутких, людей, которых я знаю, ему, похоже, просто до потери пульса необходимо копаться в своих чувствах, прежде чем он окончательно в них не разберется. Если поторопить его, он закроется, или сбежит, или то и другое сразу.

Легко, по-кошачьи, он осторожно отстраняется от меня. Крадется наверх — наверное, в ванную. Может, он еще вернется, но, похоже, я просто принимаю желаемое за действительное. Это больно, но я реалист и понимаю, что прошлой ночью расстояние между нами сократил именно алкоголь. Его стояк во время наших объятий еще ничего не значит, хоть это было очень и очень приятно. А пользоваться тем, что он был пьян и ему грустно, — совсем не то, чего бы мне хотелось. И, кроме того, даже если бы мы оба были пьяны, я все-равно не хотел, чтобы он делал то, о чем потом пожалеет. Потому что стать его ошибкой — очень больно.

Я убеждаю себя, что хочу забыть о случившемся и остаться друзьями, потому что это лучше, чем быть для него вообще никем. Проблема в том, что, когда я пытаюсь представить, что испытаю к кому-то еще столь же сильные чувства, я просто… не могу.

Подавшись вперед, я запускаю руки в волосы и смотрю на медовые половицы, наблюдая за пылинками, зависшими в залитом солнцем воздухе. Я так чертовски глубоко увяз. Я сознаю, что нельзя одним желанием выключить чувства. Это так не работает. Нужно быть честным. Это все, что мне остается. Все, что у меня когда-либо было.

В доме так тихо, что я слышу его голос, даже находясь на первом этаже.

— Можно мне взять зубную пасту? Перегар от водки просто кошмарный.

Видимо, он говорит с Джемом. На несколько минут они выходят за пределы слышимости. Затем до меня доносится голос брата:

— Я рад, что вы с Бенджи сблизились прошлой ночью. Я наблюдал за вами двумя и гадал, когда же вы наконец поймете. Вы оба. Он ведь, как и ты, тоже прикидывался равнодушным, пока ты не свалил.

«О нет», — думаю я.

— Поймем что? — еле слышно говорит Алфи.

Джем тихо смеется:

— Господи, Алфи. Завязывай уже, братан. Неужели ты не замечаешь, как ведешь себя рядом с ним?

У меня внутри все замирает. Джем знает Алфи так же хорошо, как и я. Он должен понимать, что нужно притормозить, иначе Алфи просто…

Лавина торопливых шагов несется по лестнице.

— Прости, мне надо… мне надо идти… — дрожащим голосом говорит Алфи, затем входная дверь открывается и сразу же захлопывается.

Блядь.

Я вскакиваю с кресла.

— Бенджи, мне так жаль. Кажется, я облажался, — выкрикивает Джем, но я уже бегу по коридору к выходу.

— Не беспокойся об этом, — бросаю я через плечо. Знаю, что он хотел как лучше, но сейчас мне совсем не до этого.

Возможно, Алфи уже превратился в крошечное пятнышко на горизонте в туманном парке. Вряд ли он побежит, но, если захочет, он может быть очень быстрым. Хоть я и не спринтер, но довольно хорошо бегаю на длинные дистанции и уверен, что если он будет в поле зрения, то рано или поздно я его догоню.

Утренняя прохлада застает меня врасплох. Я растираю голую кожу на руках, надеясь согреться при движении.

Я добегаю до входных ворот и останавливаюсь. Алфи не на полпути к станции, как я предполагал. Он стоит в паре метров от изгороди и выглядит немного жалким.

Я просто смотрю на него.

Он, криво и немного устало улыбаясь, говорит:

— Забыл первое правило внезапного бегства: всегда помни про обувь.

Опускаю взгляд — его ноги в одних носках, и прикрываю рот рукой, в попытке подавить неуместный смех. Он, должно быть, скинул обувь во сне.

Он выглядит немного расстроенным, когда добавляет:

— Я не хотел хлопать дверью. Разбудил тебя?

Я не забыл, что мои открытость и честность, кажется, глубоко его трогают, попадая в самое сердце и решаю сказать правду:

— Нет. На самом деле, я не спал, а претворялся, когда ты проснулся. Не хотел тебя пугать, подумал, что тебе не повредит еще минутка.

Он изумленно смотрит на меня, округлив свои и без того большие глаза.

Мне нравится, как он на меня смотрит, но, вместе с тем, я не могу долго выдержать его взгляд, потому что начинаю чувствовать себя беззащитным.

— Хочешь, схожу за твоей обувью? — спрашиваю я.

Он сглатывает и смотрит вниз.

— Я и пиджак забыл. Не знаю точно где, но…

Я улыбаюсь:

— Ну, его будет трудно не заметить, думаю, я найду.

— Спасибо. И, Бенджи…

— Да.

— Не хочешь потом прогуляться со мной до станции?

Не представляю, что творю. Ну, впрочем, ничего нового.

Алфи

Блин, на лужайке у дома Джема ужасный дубак. Из-за влажной от росы травы мои ноги полностью промокли, и когда я шевелю онемевшими пальцами, раздается хлюпающий звук, как будто в моих носках кто-то чавкает. Хотя, в том, что я сейчас в таком положении, мне некого винить, кроме себя. Обнимаю себя руками и ступаю в узкую полоску света, пробивающуюся из-за дома.

Очень надеюсь, что Бенджи не скажет Джему, что я все еще здесь. Думаю, он этого не сделает, но одно только воспоминание о моем побеге, а я не так уже много лет, заставляет меня съежиться от стыда. Хотя я сбежал не потому, что Джем сказал то, что я не готов был услышать, — просто он говорил о Бенджи. В любом случае, он не сказал ничего настолько ужасного, что могло бы меня шокировать.

Но мысль, что другие люди видят вещи, которые я был не готов им показывать, пугает. И я понимаю, что никак не могу повлиять на их взгляд на вещи. Мне бы просто хотелось справится с этой ситуацией как-то более достойно.

Раньше, еще до того, как уехал в Лондон, я постоянно беспокоился, что подумает Джем, если узнает о моих к Бенджи чувствах… ну, что было, то было. Я переживал, что он меня возненавидит. А теперь оказывается, что он видел меня насквозь.

Крепче обхватываю себя руками. Это мало помогает в попытке согреться, но это все, что я сейчас могу.

***

Бенджи выходит из дома со своей сумкой, прихватив мои ботинки и пиджак, и мы идем в комфортном молчании по бескрайнему зеленому парку. Мокрая трава блестит и переливается в лучах солнца. Дрожа от холода, я плотнее кутаюсь в свой пиджак, свободной рукой прикрывая глаза от солнца. Я вздрагиваю от рева сирен, проезжающей мимо полицейской машины. Из-за похмелья мои чувства обострены до предела и всё кажется слишком ярким, громким, холодным. Даже мои мысли.

Я стараюсь не смотреть на Бенджи, когда говорю:

— Знаешь, я все равно попрощался бы с тобой, даже если бы моя обувь была на мне, я б не свалил просто так. Наверное, торчал бы на улице, пока ты не вышел, или что-то в этом роде.

Бенджи достает из своей сумки пакет сока и протягивает его мне. Маракуйя. Я улыбаюсь, чтобы показать ему насколько благодарен за сок, а на деле, все еще вспоминаю с каким выражением лица он выбежал через входную дверь сразу после моего дурацкого побега.

Вчерашние слова Симоны не идут у меня из головы. Бенджи смотрел тебе вслед так, будто беспокоился, что ты собираешься уехать на ближайшем поезде, и он больше никогда тебя не увидит». Потому что, черт возьми, это был вероятный исход. И я чувствую себя отвратительно из-за этого. Может быть, мне вообще не следовало приходить на вечеринку Джема? И было бы лучше, если бы прошлой ночи не было. Надо было остаться на кольцевой линии и кататься по кругу, подобно шарику, брошенному на колесо игральной рулетки, снова и снова, до самого закрытия метро.

Мы идем все медленнее. Трудно понять настроение Бенджи. Куда там, если я даже в своем разобраться не могу.

— Знаешь, у нас теперь новые соседи, — говорит Бенджи после долгого молчания. — Они милые. И у них есть золотистый кокапу, который любит прикидываться мертвым на нашей подъездной дорожке (Прим. ред: Кокапу — это помесь собак, выведенная от кокер-спаниеля и пуделя, чаще всего миниатюрного пуделя). На днях мама даже подумала, что сбила его. Хитрый засранец. Иногда он пролезает под нашим забором и носится по саду. Мама без конца жалуется по этому поводу, но я уверен, что теперь она сама, вероятно, хочет завести собаку. По-моему, ей не помешает немного спонтанности в жизни. Так сказать, добавить огонька, — он замолкает. — А вот мне очень не хватает обмена приветствиями с твоей мамой. Она в порядке?

Я фыркаю, потому что моя мама определенно вносила немного хаоса в жизнь семьи Бенджи и Джема. Хотя и сомневаюсь, что они скучают по тем временам, когда она занималась йогой на их лужайке, потому что наша была слишком заросшей, или по добровольно-принудительному участию в каком-нибудь очередном обряде, которые она тогда совершала.

— Ей нравится в общине, — говорю я. — Думаю, она в порядке. — Телефонные разговоры слишком эмоциональны, но мы переписываемся. — Она присылает мне свои рисунки. — Небольшие фантастические портреты каждого, кто согласится ей позировать. Именно по ним я и понимаю, что она в порядке, потому что в периоды стресса она обычно теряет вдохновение.

Я не добавляю, что мы никогда не говорим об отце. Думаю, Бенджи это сам понимает. Клара Адамс — взрослая женщина, вполне способная принимать собственные неверные решения, мое мнение насчет которых, думаю, ей известно. Меня выводит из себя мысль, что она снова сошлась с изменщиком, который постоянно, пока я рос, разбивал наши сердца.

Но она из тех, у кого вся душа нараспашку. Мне невыносимо это видеть. Но изменить ничего нельзя.

Когда мы сворачиваем за угол и в поле зрения появляется железнодорожная станция, меня охватывает отвратительное чувство тревоги, которое даже хуже, чем мое похмелье. Вероятно, оно вызвано мыслью о возвращении в крохотную одинокую квартиру, которую я, к тому же, больше не могу себе позволить. Слишком быстро мы оказываемся на платформе в ожидании моего поезда, который отправляется одним из первых. В такую рань, так еще и в субботу, кажется, будто вокруг ни души. Мне хочется попросить Бенджи обнять меня в последний раз.

— Собираешься домой? — вместо этого говорю я.

— Да, хочу немного поработать. Может поразвлекаюсь с грудой хлама в гараже. Пить воду всю ночь — просто офигенно. Можно не беспокоиться о похмелье, — он одаривает меня озорной ухмылкой.

Я бы закатил глаза, но уверен, что это вызовет приступ боли.

— Так ты наконец-то получил свой «Мустанг»? — Он всегда хотел «Форд-Мустанг».

— И он 1977 года. Конечно, сейчас он не на ходу, ну это только пока. Ты мог бы прийти заценить.

Я бы пришел хотя бы для того, чтобы увидеть, с каким восторгом он говорит об этом. Но я не могу.

— Может напишешь мне об этом? Пришлешь пару фоток?

Бенджи опускает взгляд.

— Знаешь, я правда понимаю почему ты уехал.

Я уехал по множеству причин. И все они не были достаточно вескими. Да, я мог бы сказать, что одной из них было нежелание видеть маму и папу снова вместе. Это было настолько больно, что я не смог этого вынести. Было ужасно постоянно жить в ожидании того, когда он снова ей изменит. Но это была не единственная причина.

Хреново, но порой то, чего ты больше всего боишься, происходит из-за того, что страх полностью парализует тебя и он единственное, что ты видишь. Я так боялся потерять дружбу Бенджи и Джема из-за своих чувств к Бенджи, что в конечном итоге оттолкнул их обоих.

— Прости меня, — говорю я, понимая, что этого недостаточно. — Я так по тебе скучал.

— Тебе необязательно уезжать. — Видеть искреннюю надежду в его глазах, было также тяжело, как смотреть на слишком яркое солнце, которое сейчас выглядывало из-за крыши станции. Я закрываю глаза.

— Я должен… — найти работу, заплатить за квартиру, — во всем разобраться… — другими словами, продолжать бежать, потому что я просто не знаю, как остановиться.

Хотя, я и не уверен, что вообще хочу двигаться сейчас. Я так устал, все это так чертовски утомительно.

Мой поезд подъезжает к платформе. Сомневаюсь, что мир, и правда, настроен против меня, но в моменты как этот, мне реально так кажется.

— Мне понравилось быть с тобой прошлой ночью. Больше всего на свете. — Он касается пальцами моего запястья, пока говорит, прикосновение настолько легкое, что я беспомощно тянусь к нему, желая большего.

И мне нравится, как он смотрит на меня, говоря такие вещи. Как будто позволяет мне заглянуть себе в душу. Я никогда не чувствовал себя так ни с кем другим.

— И мне, — тихо говорю я. — Но… — я не могу.

Бенджи наклоняет голову, и я знаю, что он изо всех сил старается понять.

— Ты все еще видишь во мне ребенка. Я всегда был для тебя лишь младшим братом Джема. Я понимаю.

Только, когда вру сам себе, — думаю я. — Ты намного больше, чем просто ребенок. И всегда был.

— Дело в другом.

Бенджи хмурит брови, и мимолетная вспышка боли искажает его лицо.

— Это потому, что ты… натурал? — Он ненавидит это слово. И я вроде как тоже, так как я точно не натурал, хотя, знаю, что никогда не противился тому, что люди считали меня таковым.

Я качаю головой.

— Я запутался, Бенджи. Не думаю, что знаю, чего хочу.

Кроме прошлой ночи, когда я был довольно уверен в своих желаниях. И это не секс, а близость. Я не обнимаю людей, с которыми сплю. Я просто хотел быть с Бенджи, больше всего на свете. Даже больше, чем хотел секса. Но я слишком напуган, чтобы признаться ему во всем, чего хочу. Я никогда не испытывал ничего подобного ни к кому другому. А что, если он не захочет этого со мной?

Он смотрит на меня, словно пытается прочитать мои мысли. И часть меня хочет, чтобы у него это получилось. Я начинаю понимать, что, когда копаешься в чем-то, разбирая на составные части, потом не всегда удается собрать это воедино. Не в одиночку.

— Я никогда не хотел ранить тебя, но все равно делаю это. Даже сейчас. — Мой голос звучит очень тихо, и я не уверен, что вообще что-то говорю. Мне бы хотелось перенести эти слова напрямую ему в голову. — Вот почему у нас нет будущего. Не хочу рисковать и разбить тебе сердце.

Разве не каждый, влюбляясь в кого-то, испытывает ощущения сродни падению без парашюта за спиной? — шепчет слишком рациональный голос в моей голове. — Ты не думаешь, что Джем, возможно, чувствовал тоже самое с Симоной прошлой ночью? Или тебе не кажется, что, может быть, это нормально? И это то, с чем ты в состоянии справится?

Мне нужно сесть в поезд.

Но мое сердце думает иначе. Я не могу пошевелить ногами.

Может, это потому, что сердце понимает, что происходит, в то время как голова — нет.

Быстрое легкое прикосновение губ Бенджи к моим шокирует, я чувствую будто из меня разом выкачали весь воздух.

Мои сердце и голова всегда находятся в состоянии войны, но на несколько блаженных бездумных мгновений сердце берет вверх над разумом.

Я не помню, как подошел к нему настолько близко. Мой пульс тяжело стучит в ушах, когда я провожу пальцем по мягкой щетине на его челюсти. Он ненавязчиво приобнимает меня за поясницу. Каждая клеточка моего тела желает поцеловать его в ответ. Он не сводит с меня взгляда, его глаза полуприкрыты, зрачки расширены. У меня подгибаются колени, от ощущения его языка на моем большом пальце, когда я провожу по его нижней губе. Не в силах удержаться, я прижимаюсь губами к этому же месту, пробуя на вкус его влажный теплый рот. Чувствую, как всего на секунду его язык прижимается к моему, прежде чем я пьяно отшатываюсь. Его руки поддерживают меня, а затем отпускают.

Я продолжаю пятится. Мозг говорит, что мне нужно сесть на поезд. Но я не могу разорвать зрительный контакт. Каким-то образом я все же добираюсь до дверей поезда и захожу в вагон, когда мое сердце бьется, словно я пробежал целую милю.

Не убегай. Не от этого.

Двери начинают пищать. Они вот-вот закроются, и поезд тронется, а я буду цепляться за поручень, смотря в окно, пока не перестану видеть его, и он не станет просто мальчиком, которого я когда-то знал. Мужчиной, которого оставил позади. Не думаю, что смогу это вынести.

Так что я делаю единственное, что мне остается.

Я протягиваю руку и хватаю его.

Футболка Бенджи в моем кулаке такая мягкая. Один рывок — и он уже в поезде, другой — и он уходит с линии быстро закрывающихся дверей.

Мы сталкиваемся друг с другом, когда поезд начинает движение.

— Я не понимаю, что делаю, — шепчу я ему в плечо.

— Мне все равно, — шепчет он в ответ, обнимая меня так, как будто точно уверен, как развеять все мои сомнения.

Секс — лучшее лекарство от похмелья, уж поверьте.

До Лондона ехать сорок минут. Мы одни в пустом вагоне. А может, и во всем поезде. Бенджи стоит, облокотившись на откидное сидение у самого выхода, а я рядом сонно покачиваюсь в его объятиях, пока поезд то останавливается, то снова едет и теплые солнечные лучи мерцая, играют на наших лицах. Даже головная боль, вызванная выпитой водкой, не способна омрачить мое чувство безмятежности.

С телефона покупаю для Бенджи билет на поезд и демонстрирую ему экран.

— У тебя есть срочные дела на сегодня? — я чувствую себя виноватым за то, что буквально похитил его.

— Ничего такого, что нельзя отложить до завтра. — Он чуть крепче обнимает меня. — Так куда ты меня везешь?

— Хм, в мою, квартиру? — Я запрокидываю голову, пытаясь оценить его реакцию. — Хотя, квартира — это громко сказано. Скорее это комнатушка. — Хотя может, стоит поехать куда-то еще? Туда, где внимание будет меньше сосредоточено на… Ну, где его просто будет меньше.

— Мне бы хотелось увидеть твою квартиру. — Бенджи ухмыляется, но его выражение меняется на более серьезное, когда он обхватывает руками мое лицо, пристально вглядываясь в него. — У тебя адское похмелье, не так ли?

Хотелось бы, чтобы его не было.

— По дороге мы заскочим куда-нибудь за завтраком. Если поешь, станет немного легче.

Он так близко, что мне снова хочется его поцеловать, но у меня раскалывается голова и чувствую я себя крайне хреново, так что, думаю, не стоит. Но…

— Я уже не пьян, но все равно к тебе прижимаюсь. — Почему-то мне кажется это достаточно важной информацией, которую он обязательно должен узнать. Важной для меня.

Он улыбается.

— Знаю.

— Я ведь уже упоминал, что понятия не имею, что творю, да?

— Ага, ты говорил, и я сказал, что я не…

Развернувшись в его руках, я заглушаю конец фразы поцелуем. Его губы такие мягкие. Я касаюсь его языка, он стонет, и от этого звука мне немного сносит крышу. Углубив поцелуй, скольжу ладонями по его рукам, груди, шее и лицу. Все, чего я хочу — это быть к нему как можно ближе. И, кажется, мне всегда будет мало. Он берет меня за задницу и сжимает ее в ладонях. Из моего рта вырывается смущающе громкий, пронзительный стон и я замираю, хотя мне очень хочется податься навстречу его рукам.

Тяжело дыша и краснея, утыкаюсь лицом ему в грудь. Бенджи поднимает руки и легко обнимает меня. Я все еще слишком возбужден. И даже не пытаюсь сдерживать свое тихое счастливое поскуливание, когда он целует мои волосы.

Поезд замедляется и останавливается на очередной станции. На этот раз в вагон все-таки заходят люди. Мы уже подъезжаем к Лондону, так что людей становится больше.

Я не уверен, что хочу двигаться. Кажется, Бенджи тоже. Он обнимает меня, загораживая собой, словно щитом, так будто никогда не отпустит.

— Я хочу тебя, Алфи, — шепчет он. От его слов у меня мурашки по спине. Его рот так близко к моему уху. Если я хоть немного поверну голову, то смогу поцеловать его. Хочу целовать его, пока не заболит челюсть. — Твоя квартира очень далеко?

Мне нужно взять себя в руки, иначе мы даже не найдем мою квартиру.

— Очень… Еще одна остановка.

У Бенджи звонит телефон. Я вытаскиваю мобильный из кармана его куртки, стараясь не проявлять излишнее любопытство и не смотреть на экран. Но терплю неудачу.

— Это Джем.

Бенджи моргает, его глаза выглядят скорее черными, нежели синими.

— Я ему потом перезвоню. — Забавно, что сильное возбуждение придает тебе немного обдолбанный вид.

Я смеюсь. Скорее всего, я сейчас выгляжу как последний наркоман.

***

— Я вижу твою эрекцию, — шепчу я, когда мы поднимаемся вверх на эскалаторе. Его обтягивающие черные джинсы ничего не оставляют воображению. И я не могу не пялиться.

Бенджи краснеет, но продолжает смотреть мне в глаза. Я стою на ступеньку выше, так что мы с ним почти одного роста.

Не знаю, откуда во мне берется смелость, но я беру его руку и перекладываю ее с перил на свою ширинку.

— Господи, Алфи, — тяжело выдыхает он, утыкаясь лбом в мое плечо.

Вокруг не так много людей и те заняты своими телефонами, не обращая на нас никакого внимания. Никому нет до нас дела.

Большим пальцем он медленно проводит по моему члену от основания до кончика, от чего все тело начинает сладко ныть и, почувствовав слабость в коленях, я едва не падаю вперед, на пустые ступени эскалатора. Бенджи придерживает меня за талию, и его рука как бы случайно касается кожи под рубашкой, а затем скользит под пояс на дюйм или два.

Почти такая же реакция у меня была, когда в поезде он сжал мою задницу, но сейчас мне приходится прикусить губу.

— А знаешь, что Симона называет лучшим лекарством от похмелья? — бормочу я, прижимаясь к его лбу своим. Бенджи пристально смотрит на меня. Конечно, он знает. — Вместо завтрака я предпочел бы проверить, права она или нет.

Вообще-то, моя квартира не так уж далеко от станции. Но пока мы размашистыми шагами преодолеваем сотню ступенек, несемся по пропитанному ароматом лимона коридору с розовыми обоями, пока я ищу свой чертов ключ, вся моя смелость внезапно просто… улетучивается. Чувствуя, как она стремительно тает, я влетаю в квартиру, словно проколотый воздушный шарик.

До этого я никогда никого не приводил домой. Ни парня. Ни друга. Ни кого-то, кто мне небезразличен или кому небезразличен я.

Бенджи ведет меня к кровати.

— Давай, присядем.

Ни того, кто подмечает мои внезапные перемены в моем настроении и не моргнув глазом, принимает их.

Я обнимаю колени и взволнованно смотрю, как он, улыбаясь, оглядывается по сторонам. Полагаю, у меня не самая ужасная квартира, ведь я довольно чистоплотен. Хорошо, что вещей у меня не так много.

— Ванная комната там, — указываю я на дверь рядом с кроватью. Ванная комната одного размера с кухней-гостиной-спальней.

— Для начала я приготовлю тебе чашку чая, — говорит Бенджи.

— У меня есть с мятой, — говорю я, вспоминая, каким нервозным он становился от кофеина, когда был помладше. Возможно, я неосознанно купил его специально для Бенджи, ведь я эту дрянь не пью, поэтому пакет так и стоит в шкафчике нераспечатанным с тех пор, как я переехал.

— У тебя есть ванна?

— Да. — «Обними меня», внезапно думаю я с неким отчаяньем. «Мне нужно, чтобы ты обнял меня. Пожалуйста, обними меня». И он, должно быть, улавливает что-то в выражении моего лица, потому что тут же опускается рядом со мной на кровать и притягивает к себе. Я обнимаю его в ответ так сильно, что на мгновение мне становится страшно, что я его раздавлю. Но потом я вспоминаю, что он крепкий. Впрочем, как и я.

Солнце греет нам спины, а мы все сидим в обнимку, слушая грохот поездов внизу, гудки автомобилей и удаляющийся вой пылесоса в коридоре. Звуки, которые я слышал тысячу раз, обычные будничные моменты, но сейчас мне хочется сохранить их в памяти навсегда.

Не разрывая физического контакта, Бенджи соскальзывает с кровати. Я уже почти успокоился. Кажется, мы постепенно обретаем равновесие. По крайней мере, я нахожу свое, так как Бенджи и так всегда был довольно уравновешенным.

Я вижу, как его пальцы сражаются со шнурками моих ботинок, но все равно спрашиваю:

— Что ты делаешь?

Он поднимает на меня глаза:

— Я пытаюсь стать тем, кто тебе нужен.

«Ты он и есть», без колебаний думаю я. У меня ушло довольно много времени на то, чтобы это понять. Не уверен, что мы имеем в виду одно и то же, поэтому я откидываюсь на локти, наклоняю голову и спрашиваю:

— А кто мне нужен?

Он пожимает плечами и улыбается, стараясь не встречаться со мной взглядом.

— Не знаю, может быть, кто-то кто сможет окружить тебя заботой и принять тебя таким какой ты есть… Дать тебе то, в чем ты так нуждаешься.

Зря он так не уверен в своих словах. Никто никогда не узнает меня лучше, чем он.

— Ты и Джем единственные мои близкие. — Не уверен, к чему я веду, просто чувствую, что он должен это знать.

Внимательно наблюдая за мной, Бенджи стягивает с меня все еще влажные носки.

— Тебе не обязательно это делать, — смущенно бормочу я.

Бенджи приподнимает бровь, наклоняется и целует большой палец на моей ноге. Кажется, он пытается убедить меня, что делает все это по доброй воле.

— Помнишь, что ты сказал мне, когда я поведал вам с Джемом о своей ориентации? — спрашивает он.

Я качаю головой, но все равно отвечаю:

— Наверное, я говорил, что не позволю никому тебя обидеть?

— Да, типа того… но твои точные слова: «Я не позволю ни одному парню тебя обидеть»

Ах, вот оно что.

Не поднимая глаз и продолжая поглаживать мою ногу, он говорит:

— Наверное, смотреть, как родной отец причиняет боль твоей маме, было по-настоящему тяжело.

Он кладет мою ногу себе на колено, и я делаю глубокий вдох. У меня начинают дрожать руки. Если я не поддержу разговор, то, скорее всего, Бенджи не будет настаивать. Мне не обязательно развивать эту тему, но я все равно хочу, потому что, наверное, он прав. Мне это нужно.

— Знаешь, он раз за разом разбивал ей сердце. Я не понимаю, как можно постоянно лгать, не заботясь о чувствах других. — Что-то внутри меня словно надрывается, когда я произношу эти слова. К горлу подступает комок, и я прикрываю рот рукой, сдерживая слезы.

Я приподнимаюсь с кровати, а Бенджи тянет меня вниз, усаживая к себе на колени, и обвивается вокруг, будто хочет защитить от всего мира.

— Ты никогда не узнаешь, о чем думают другие люди, — шепчу я. — Ты можешь судить о них, только по их собственным словам. Но что, если тебе просто не говорят всей правды? — Возможно, это самый откровенный разговор в моей жизни.

— Нельзя судить лишь по словам, нужно оценивать и поступки тоже, — тихо произносит Бенджи. — И я хотел бы показать, что я имею в виду, Алфи. Пожалуйста, позволь мне это сделать.

***

Кажется, Бенджи обнимает меня целую вечность. Я поворачиваюсь к нему лицом, но мы не спешим целоваться. На мгновение мы замираем и просто смотрим друг на друга. Я наклоняю голову и касаюсь щекой сначала одной стороны его лица, потом с другой. И когда кончик моего носа встречается с его, я не выдерживаю.

— Поцелуй меня, — выдыхаю я, притягивая его еще ближе.

Он охотно исполняет мое желание, перетаскивая меня на кровать.

— Какой ты сильный, — шепчу я ему в губы, когда он склоняется надо мной.

— Нравится?

— Еще как, — отвечаю я, обводя ладонями его плечи и скольжу вниз по рукам, пока он целует меня, вдавливая в матрас. Я не могу дышать. Но кислород не то, в чем я сейчас реально нуждаюсь.

Одной рукой Бенджи легко стаскивает через голову свою футболку. Стоит мне провести большими пальцами по его соскам, он опускает голову и его дыхание сбивается.

— Мне нравится, что ты еще никого так не касался, — шепчет он.

— С тобой все словно впервые. — И мне хочется еще и еще. Хоть мы и знакомы целую вечность, но в этот раз все по-другому. Из-за него. Он полностью открыт передо мной. Внезапно я отчетливо осознаю, насколько ярче все ощущается, когда задействованы чувства.

Пуговицы разлетаются в разные стороны и катятся по полу, когда я сдаюсь и вместо того, чтобы расстегнуть рубашку, резко дергаю полы в стороны, желая как можно скорее ощутить тепло Бенджи на своей коже.

— Ты так прекрасен, — говорит он, прокладывая дорожку из поцелуев от моей груди к животу. Я обхватываю его ногами и кровать глухо ударяется о стену, когда мы прижимаемся друг к другу.

Мой голодный взгляд отражается в его глазах, когда он расстегивает ширинку своих невероятно узких брюк и стягивает их с бедер.

Боже.

— Сейчас мы, можно сказать, погружаемся в неизведанные глубины. — Я улыбаюсь и тяжело сглатываю. Блин, и почему мне нужно было ляпнуть подобное?

Он пристально смотрит на меня.

— Насколько неизведанные?

— Почти Марианская впадина.

Бенджи перекатывается на бок.

— Нам не обязательно заниматься тем, к чему ты еще не готов. Можем просто пообниматься.

Теперь, когда я увидел его член, не могу перестать таращиться на него.

— Да нет же, я хочу, просто… твой член такой огромный. — Он краснеет, когда я целую его в щеку приоткрытыми губами. — Больше, чем я себе представлял.

Это немного пугает. Но кожа там такая нежная и шелковистая. И, черт побери, я чувствую, как в моей руке он становится тверже.

Я никогда раньше не прикасался к члену другого парня.

Он наблюдает за мной из-под полуприкрытых век и, кажется, вот-вот потеряет самообладание. Мне нравится, как сильно он старается сдерживаться ради меня.

— Чего ты хочешь? — спрашивает он.

Вопрос на миллион.

— Я хочу, чтобы ты позаботился обо мне. — Я сглатываю и прикрываю глаза. Сейчас я одновременно безумно возбужден и до смерти напуган.

Он осторожно касается пальцами моего лица.

— Я всегда, пока ты нуждаешься во мне, буду о тебе заботиться.

— Я имею в виду…

— Я понял, что ты имеешь в виду… но заботиться можно по-разному. — Бенджи улыбается, но резко выдыхает и замирает, стоит мне провести пальцем по влажной от выступившей смазки головке его члена.

— Что, если я хочу именно этого, несмотря на то что немного нервничаю?

— Сейчас я согласился бы на все… чего бы ты ни захотел. Но… — он приглушенно смеется. — Думаю, что в этот раз все закончится довольно быстро. Особенно если ты продолжишь делать так.

Он бросает взгляд вниз, туда, где я медленно поглаживаю его член, изгибая запястье каждый раз, когда обвожу головку. Пальцами другой руки я осторожно обхватываю его яйца. Природа щедро наградила его во всех местах. Зажмурившись, он шепчет мое имя.

Конечно, я не был девственником, да и в мастурбации имелся довольно большой опыт, но сейчас я готов был расплавиться, глядя на то, как Бенджи двигает бедрами навстречу моим рукам, почти теряя голову. У меня еще никогда не было такого секса. Сейчас я чувствую, что могу кончить еще до того, как мне удастся одной рукой расстегнуть свои нелепые серебристые брюки.

К счастью, моя выдержка не подводит. И я полностью завладеваю вниманием Бенджи, когда одной рукой обхватываю оба наших члена. Он издает стон, накрывая мою ладонь своей. И я толкаюсь в его тесный горячий кулак. Нам бы не помешала смазка, но я так возбужден и не хочу отвлекаться.

Бенджи прикусывает свою нижнюю губу, продолжая скользить рукой по нашим тесно прижатым друг к другу членам. Какой же он сексуальный. Обхватывая мой затылок, он притягивает меня к себе и прижимается губами к моему горлу.

Я тяжело сглатываю и Бенджи стонет.

— Скажи мне, как тебе нравится, — шепчет он. — Быстро, медленно, жестко… с прелюдией или без?

— Вот так. Мне нравится именно так, — выдыхаю я. — Мне нравится смотреть на тебя. От вида твоего возбужденного лица просто срывает крышу.

Каким-то образом он умудряется стянуть свои невероятно узкие штаны, мои же соскальзывают с ног, словно планируют сбежать.

Как же потрясающе чувствовать его рядом и ощущать, как он просто пожирает меня взглядом.

Внезапно он перекатывается на спину, и я оказываюсь сверху. Мой член уютно устраивается в углублении между его бедром и пахом. Я начинаю тереться о Бенджи, когда он обхватывает мою задницу ладонями, лаская и сжимая. «Твою ж мать». Издав громкий стон, я шире раздвигаю бедра.

— Можешь кончить прямо сейчас? — шепчет он мне прямо в ухо.

Я ахнул, не в силах вымолвить что-то внятное.

Расставив ноги, он приподнимает бедра, упираясь членом о мой живот. Я зарываюсь лицом в его плечо, когда его пальцы сжимают мои ягодицы.

Краем сознания понимаю, что мог бы вести себя потише, но ничего не могу с собой поделать.

— Давай же, Алфи. Сделай это для меня. Я хочу, чтоб ты кончил.

Мои стоны все громче. «Да, вот так. Не останавливайся. Я хочу кончить в твоих руках».

Меня с головой накрывает мощная волна удовольствия, когда он касается моей дырочки кончиком пальца. Хочу, чтобы он засунул его внутрь. Я опускаю ягодицы, теснее прижимаясь к нему и надеясь, что он поймет намек. Бенджи быстро смачивает слюной палец и, вернув его на прежнее место, осторожно надавливает на мой туго сжатый сфинктер. Медленно погружает внутрь на одну фалангу. И я кончаю еще до того, как осознаю это. Мои бедра подрагивают, член плавно скользит в наших кулаках, волны оргазма вызывают дрожь во всем теле. С протяжным низким стоном Бенджи откидывает голову назад и, продолжая толкаться в наши руки, хватает меня за бедра. Я отстраняюсь совсем немного. Хочу увидеть, как он кончит. Не отрывая глаз, касаюсь его подрагивающего члена, пока он выстреливает струи спермы прямо себе на грудь.

Все еще тяжело дыша, я падаю на него сверху, накрывая своим телом, и слегка сдвигаюсь, пока его обмякший член не прижимается к моему. Мне нравится тот липкий беспорядок на наших телах, и запах секса вокруг. Когда я начинаю словно кот мурлыкать от удовольствия, Бенджи смеется и целует мои волосы, поглаживая по спине.

— Я ни с кем еще не испытывал такую потребность кончить, — тихо говорю я.

— Я ни к кому еще не испытывал подобных чувств, — бормочет Бенджи в ответ.

— Когда я говорил о заботе ранее, то хотел, чтобы ты меня трахнул. — Раньше я бы никогда не смог произнести подобное вслух. Но теперь, когда все мои барьеры пали, я больше не хочу сдерживаться. Хотя и понимаю, что все может оказаться не просто. Для доверия нужно немного больше, чем несколько оргазмов.

— Я знаю. Но мы не будем торопиться. Не хочу сделать тебе больно. Ты очень чувствительный в постели, и от этого реально сносит крышу, — добавляет он, затаив дыхание.

Я смеюсь и переплетаю наши пальцы.

— Мне всегда нравились анальные ласки, но раньше меня никто никогда там не трогал.

— Здесь?

Я резко вдыхаю и покачиваю бедрами, когда он прикасается пальцем именно там, где я хочу.

— О, да, — выдыхаю я, и мой член снова твердеет. Кому вообще нужны передышки?

— Расслабься. Я собираюсь довести тебя до оргазма, используя только пальцы. Не прикасайся к своему члену, но можешь тереться об меня, где тебе угодно.

Я беру Бенджи за запястье и, поднеся его руку ко рту, облизываю эти грубые пальцы. Я так сильно хочу его, что мне нужно ощутить его внутри любым способом. И плевать, что я распластался на Бенджи, как озабоченная морская звезда.

— Расслабься, — снова шепчет он, целуя меня за ухом и проталкивает свой палец чуть глубже, а потом снова вытаскивает его, чтобы подразнить меня.

Не в силах больше ждать, я резко толкаю бедра назад, со стоном насаживаясь на его пальцы, и требуя большего. И он дает мне именно то, чего я хочу.

Я выжат и измотан до предела, но снова кончаю. Все на что я сейчас способен это с упоением наблюдать за тем, как Бенджи лихорадочно дергая рукой, пытается довести себя до развязки.

Мои мышцы превратились в мягкое желе, но я, превозмогая слабость, встаю на колени и, отведя руку Бенджи в сторону, беру в рот его член так глубоко, как только могу. Хотелось бы глубже, но Бенджи не жалуется. Я сейчас почти не соображаю, чтобы вспомнить хоть что-то полезное из предыдущего сексуального опыта, и потому просто ориентируюсь на стоны Бенджи. Но, судя по тому, что они стали громче, ему нравится, как я сжимаю его у основания пальцами, и засасываю головку губами.

— Уже почти, — выдыхает он.

Я открываю рот и высовываю язык, похотливо ухмыляясь, когда он кончает мне на лицо.

Он хватает меня за плечи, притягивает к себе и отчаянно целует. Мы долго не отрываемся друг от друга, наши тела почти склеились, а кожа покрылась мурашками. Наконец, Бенджи отстраняется.

— Жди меня тут.

Он босиком идет в ванную. И я слышу, как он что-то ищет, а затем включает воду. Вернувшись с мокрым теплым полотенцем, он нежно вытирает мой живот, член и промежность. Конечно, все эти процедуры не похожи на секс, но они не менее интимны. Этот тип близости больше похож на заботу. Кажется, я снова чувствую прилив возбуждения, но на этот раз оставляю все как есть. Моему неугомонному члену нужно передохнуть.

Пока он протирает свой живот, я вырисовываю завитки на его бедрах кончиками пальцев и улыбаюсь, глядя на то, как пробуждается ото сна его член тоже. Но я не спешу к нему прикасаться, и мы просто прижимаемся друг к другу под одеялом.

— Знаешь, Симона была права. Мое похмелье как рукой сняло. Может, запустить бизнес, продвигая секс как лучшее лекарство от похмелья?

— Такая реклама меня бы заинтересовала, — отвечает он и тянется к моим губам.

Мы целуемся несколько часов подряд.

После полудня солнце окрашивает мою маленькую кухню напротив кровати в золотой цвет.

И, когда у меня начинает урчать в животе, Бенджи настаивает на том, чтобы мы поели. Он готовит мне салат из пасты с тунцом и это, как ни странно, неплохое сочетание, учитывая те немногие продукты, что были в моих шкафах. Он говорит мне, что хочет заботиться обо мне и дальше. И я точно знаю, что он имеет в виду. Я тоже хочу заботиться о нем, но мой мозг как-то странно работает, потому что я никак не могу выдавить из себя это признание. Вместо этого я сворачиваюсь калачиком у него под боком и даю ему прочесть мой сценарий. Я говорю ему, что через месяц заканчивается срок аренды квартиры, и мы быстро просматриваем цены на квартиры или дома, которые я смог бы себе позволить, устроившись куда-нибудь на полставки, чтобы оставалось время писать. Думаю, он понимает, что это мой способ сказать, что для меня уже нет пути назад. И когда он притягивает меня к себе, огонь, который весь день непрерывно горел между нами, вспыхивает с новой силой.

***

Мы сидим в ванне, когда звонит мобильник Бенджи. Снова Джем. Я устраиваю небольшой потоп, потянувшись к телефону, который лежит рядом на стуле, а затем снова прижимаюсь к Бенджи. Его член упирается в мою, слегка побаливающую, задницу. Я устраиваюсь поудобнее, так чтобы мы идеально прилегали друг к другу, как пазл.

— Если ты с ним не поговоришь, он подумает, что ты сбежал с бродячим цирком или типа того, — констатирую я.

— Я ему перезвоню. Не думаю, что сейчас смогу отвлечься на кого-то, кроме тебя.

Я усмехаюсь и отвечаю на звонок.

— Привет, это Алфи.

Джем издает удивленный возглас.

— Пожалуйста, скажи мне, что ты отвечаешь по телефону Бенджи, потому что ты…

— Наконец-то трахаешь его брата, — кричит в трубку Симона.

— Наоборот, и мы сейчас в ванне, — кричу я в ответ.

— А, это уже лишняя информация, — говорит Джем.

Я снова смеюсь. Потом замолкаю.

— Прости, что сбежал от тебя утром. Я запаниковал, когда понял, что ты знал о моих чувствах к Бенджи, которые я так долго скрывал, и…

Бенджи моргает, глядя на меня.

— Я люблю тебя, — произношу я одними губами, осознавая важность этих слов.

Бенджи забирает у меня телефон.

— Пока, Джем, я позвоню тебе позже, — говорит он и бросает мобильник обратно на стул. — Пожалуйста, повтори это еще раз.

— Люблю тебя. — Я наклоняюсь вперед и целую его. — Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя.

***

Сегодня вечером мы все вместе снова вернемся в «Gravity», где, отпустив все свои заботы, будем танцевать до боли в мышцах, и нити, связывающие нас друг с другом, будут светиться в темноте огоньками, так что, даже заблудившись, мы сможем найти дорогу домой.

На обратном пути к Бенджи мы купим бутылку отвратительной малиновой водки, которую не станем пить, а сохраним как напоминание о том, что влюбиться не так уж сложно. Намного сложнее дать человеку понять, что ты чувствуешь, верить, что он будет заботиться о твоем небезупречном сердце, мириться с твоей «ограниченностью» и пьяными причудами, и, несмотря на все это, обнимать тебя всю ночь.

Не знаю точно, как все это случилось, но это и не важно. Главное — я знаю, в каком направлении мы движемся.

Мы поднимаемся по лестнице в клуб: Джем и Симона впереди, увлеченные друг другом настолько, что не замечают ничего вокруг, Бенджи сжимает мою руку.

— Что бы ни случилось дальше, — шепчет он, — мы с этим разберемся.

Мы. Все.

Вместе.